6. Миф и история

Мифический тип сознания возник раньше собственно поэтического и предшествует ему, а научный (прозаический) – более поздний по отношению к тому и другому. Хотя провести какие-либо четкие границы здесь, конечно же, невозможно. С современной (или вообще позднейшей) точки зрения, древний миф – заблуждение. Для самого древнего человека это было не так, для него он был истиной. Вообще древний миф был источником науки, и наука «развилась из мифов, образованных посредством слова. Самый миф сходен с наукою в том, что и он произведен стремлением к объективному познанию мира» [171]. И когда речь идет о древнем мифологическом мышлении, то Потебня считает, что дело здесь вовсе не в особой наклонности первобытного человека к фантазии и олицетворению, а просто в уровне и количестве знаний (данных)¹. Развитие поэтического, затем научного типа мышления отодвигает мифическую стадию познания в прошлое; и то, что для древнего человека было истиной, для человека более поздних эпох стало поэтическим вымыслом или суеверием. Но это не значит, что сам способ мифологического мышления, а стало быть, мифологическое слово и миф исчезают из духовной деятельности человечества.

Отождествление образа с значением имеет место на всех этапах исторического развития сознания наряду с поэтическим и научным способами мышления. Мифологическое сознание «свойственно не одному какому-нибудь времени, а людям всех времен, стоящих на известной степени развития мысли» [437]. Поэтому мифы рождаются всегда. «Создание мифа, – пишет Потебня, – не есть принадлежность одного какого-либо времени. Миф состоит в перенесении индивидуальных черт образа, долженствующего объяснить явление, в самое явление» [436]. Поэтому если бы человек, которому показали электрическую машину, производящую электрическую искру, заключил, что именно такая машина находится в облаках и производит молнию, то это был бы миф. Это кажется нелепым, но такого же рода мифом является и весьма распространенное явление, как «если бы кто приписал литературному типу значение действительного лица» или когда «публика еще и в наше время смешивает актера на сцене с изображаемым им злодеем», а потому актеры не любят браться «за несимпатичные для публики роли» [436, 423].

Когда зритель-расист в Америке стреляет в актера, играющего Отелло, когда посетитель Третьяковской галереи бросается с ножом на Ивана Грозного, изображенного на картине Репина «Иван Грозный убивает своего сына», когда солдат-итальянец в кинотеатре дает автоматную очередь по экрану в актера, играющего фашистского офицера (это все действительные факты), – то мы имеем дело с элементами мифологического способа мышления, с неразвитым сознанием, не осознающим условности образа и отождествляющим образ со значением. Это весьма свойственно для детей, которые склонны верить всему. Вспомните сцену из киножурнала «Ералаш», в котором дети-зрители в кинозале открывают «огонь» из игрушечных пистолетов по белогвардейцам, чтобы «помочь» «неуловимым мстителям».

Так что мифология, по Потебне, – явление и историческое, и вневременное; и определенная фаза развития сознания, и элемент его природы, делающий возможным мифотворчество во все времена.