Введение

Исторически сложилась традиция описывать культуру только в ее положи­тельных проявлениях, как высшее достижение человеческого интеллекта, как то, что выгодно отличает человека от животного. Но культура – это не более, чем человеческая практика – материально- и социально-деятель­ност­ная, ин­тел­ле­к­ту­альная, художественно-образная. И, как всякая практика, она имеет две стороны: позитивную и негативную. Для того, чтобы не замечать последнюю, мы сами для себя создаем мифологему о том, что культура – это только собрание ли­­­тературных и художественных шедевров, и восторженно описываем их в уче­­­бниках, монографиях и т.п., уверяя самих себя в том, что этим и исчерпывается наша культура.

Но это намеренное зарывание головы в песок. Культура – эта вся социаль­­­­ная практика человечества – вся совокупность норм, обычаев и нравов, этикета и приличий – имеет две стороны. И кан­­нибализм жителей Андаманских островов, как часть их религиозного риту­ала, – это такое же явление культуры, как и творчество Шекспира или Бетховена. С наших европейских позиций Шекспир и Бетховен – это гораздо лучше, а если спросить жителя Андаманских островов, что ему больше нравится?

Я привел заведомо эпатирующий пример, а на самом деле все гораздо бли­же к нашей повседневной жизни. Для начала договоримся о том, что мы будем считать культурой. Согласно взглядам современной науки, культура – это набор «социальных конвенций», то есть разделяемых правил, гласящих, что и как можно делать, а что и как нельзя, о чем можно говорить, а о чем – нет, как можно думать, а как – нет. Все это постулируется в традициях, нравах, обыча­­ях, законодательстве, идеологии, этикете, приличиях и т.п. Например, в нормах посещения туалета, весьма различающихся у разных народов. На первый взгляд, что может быть общего между культурой и туалетом? Но на самом деле нормы посещения туалета – это одно из показательных явлений нашей культуры личной гигиены.

В данном случае я не затрагиваю искусство, являющееся столь своеобразной отраслью культуры, что ее даже изучает отдельная наука – искусствоведение. Хотя и в искусстве действуют такая же система нормативов, что и в остальной культуре. Например, если взять скрипку за гриф и бить ею по железной крыше, то звук получится очень громкий. Но это не будет называться «игрой на скрипке», ибо на этот счет существует набор исторически сложившихся правил, определяющих, как играть на скрипке.

Итак, культурность той или иной акции зависит от ее соответствия «социальным кон­венциям» (нормам, обычаям, традициям). Скажем, убийство в подъезде – явное нарушение норм социального общежития, а публичное сож­жение на пло­щади по приговору Святейшей инквизиции – акт культуры, поскольку полностью соответствует обычаям сво­­­­е­го времени. Но почему же его никто не описывает как культурное событие? Просто прошло время, и нам далеко не все нравится в культуре прошлого.

Откуда берутся эти конвенции? Каждый народ на протяжении истории своего существования накапливает определенный социальный опыт жизнедеятельности в тех природных и особенно исторических условиях, которые ниспослала ему судьба. Обобщение этого опыта, его селекция и рефлексия и порождают те самые конвенции, т.е. «правила игры», по которым живет данный народ. А поскольку нет двух народов с идентичной исторической судьбой, то разный социальный опыт и составляет то, что мы обычно называем «национальной культурной самобытностью».

Кроме того, любая национальная культура делится на множество социальных субкультур (элитарную, буржуазную, крестьянскую и т.д.), в число которых входит как обязательный элемент – криминальная субкультура. Тут тоже все делается по правилам, согласно обычаям и нормам, принятым в дан­ной среде. И нередко с большим искусством. Ведь существует понятие «криминальный талант». Скажем, карманный вор – не меньший мастер-манипу­ля­тор, чем эстрадный фокусник. Проститутки, как правило, честнейшие люди, никогда не обкрадывающие своих клиентов. Во всем действуют свои культу­р­­ные нормы, хотя ныне исполняемые далеко не всегда.

Так почему же мы обходим своим научным вниманием эту часть культуры? Потому что она не похожа на полотна Леонардо? Но и обряды чань-буд­дизма тоже на них не похожи, но мы же их не презираем.

Предлагаемая книга посвящена именно реверсу культуры – той оборотной ее стороне, которую мы или не замечаем или не причисляем к явлениям культуры. Между тем все описанные в книге явления представляют собой несомненные феномены культуры, в современном научном понимании этого слова; например, лишение человека жизни, которое в большинстве случаев тоже культурно опосредовано и санкционировано, кроме, разумеется, чисто уголовных коллизий, которые тоже культурно опосредованы, но в рамках той субкуль­туры, которую мы не признаем.

Одновременно ставится вопрос: а существует ли культура вообще? Ведь это только условное название совокупности форм и продуктов человеческой жизнедеятельности. Впрочем, как и история – такое же условное название динамики этой жизнедеятельности. Как самостоятельных субстанций ни культуры, ни истории в принципе нет; руками их не потрогаешь. Однако то, что скрывается за этими условными понятиями, порождает последствия, как положительные, так и отрицательные (или сомнительные в сво­ей положительности). Последние и рассматриваются на страницах этой книги.

Книга является собранием очерков. Хотя большинство их снабжено многочисленными сносками, это делается в расчете на читателя-спе­циа­лис­та. В целом книга рассчитана на самую широкую аудиторию и написана в доступной публицистической манере.