Глава I Распад ссср и динамика ксенофобии

1.1 Структурные основания распространения ксенофобии

Первые общесоюзные (в том числе и общероссийские) репрезентативные опросы с целью выявить отношение к беженцам и мигрантам показали доволь­но низкий уровень этнической нетерпимости или ксенофобии¹⁸. Более полови­ны населения России (53%, 1990 г.)¹⁹ осуждали любые выражения этнической неприязни, этнократические претензии тех или иных республиканских элит, оскорбительные «оценки» свойств тех или иных народов и т.п. Эти особен­ности массового сознания российского населения расценивались как «природная» или культурная то­лерантность и открытость русских, их «всемирность»; нерусским населением (образованной элитой союзных республик или национальных автономий) — как имперское равнодушие к образу жизни, языку и культуре других «наро­дов» («нацменов») до тех пор, пока не было поставлено под сомнение доми­нирующее положение «старшего брата», носителя господствующей культуры, языка и государственной системы, с которой отождествляла себя большая часть российского населения²⁰.

В 1990 г., в канун распада СССР, проблема ксенофобии, враждебного или неприязненного отношения к беженцам и вынужденным мигрантам вообще не стояла в центре общественного внимания. Распад страны еще только пред­стоял, и картина возможных социальных изменений была еще очень туманной. В советское время жесткий контроль со стороны различных организаций делал любые выступления против государственного режима и сложившегося соци­ального порядка просто невозможными. Открывшиеся к середине 1980-х гг. национальные напряжения и конфликты воспринимались основ­ной, русской частью населения страны как отдельные выступления, ломающие нормальное положение дел в сфере межэтнических или межнаци­ональных отношений. Данные обстоятельства требовали незамедлительного вмешательства влас­тей для осуждения виновников конфликтов и принятия экстренных мер по ликвидации последствий. Очень немногие наблюдатели или эксперты восп­ринимали их как симптомы крушения империи, но для большинства людей — и в России, и в республиках — распад советской системы был полной нео­жиданностью²¹.

Характерная для тоталитарного режима система контроля над социальной структурой общества регулировала не только материальный уровень жизни населения, но и смену профессии, семьи, взглядов и т.д. Паспортная система, институт прописки крайне замедляли, хотя и не останавливали нелегальную иммиграцию. Поэтому видимая часть миграции опознавалась прежде всего как поток беженцев и вынужденных переселенцев, ставших жертвами межнациональных столкновений, погромов и резни (имевших мес­то главным образом в Средней Азии или на Кавказе) или нетерпимого отно­шения к ним коренного населения²².

Неудивительно, что абсолютное большинство росси­ян в то время считали необходимым оказание государственной помощи вновь приехавшим. Первые же опросы об отношении россиян к беженцам и вынужденным миг­рантам, проведенные в 1990 г., показали отсутствие явного негативизма в отно­шении приезжих. На вопрос, как бы они отнеслись к тому, чтобы беженцы сели­лись в том месте, где живут опрошенные, сравнительно большое их число (27%) ответили «положительно», 34% — высказались в том духе, что им все равно, что эти вопросы их не задевают и не вызывают особых эмоций, но 30% были наст­роены «отрицательно» (прочие затруднились с ответом, будучи далеки от этих предметов; опрос ВЦИОМ № 1360 «Отношение к беженцам и вынужденным мигрантам» в июне 1990 г., Россия)²³. Иначе говоря, если судить по характе­ру распределения этих мнений, эти темы еще не волновали общество, не обсуждались на массовом уров­не.

Этническая принадлежность мигранта в этот момент была непроблематичной, поскольку большая часть населения идентифицировала себя в качестве граждан СССР, а не той республики где они жили. Большинство (52% опрошенных) говорили, что национальность в данном случае не имеет значения, однако уже тогда 18% респондентов считали необходимым принимать только людей той же нацио­нальности, что и сами опрошенные (т.е. преимущественно русских). Счита­лось, что и к тем, кто давно живет в России, хотя родом из других республик, и к тем, кто приехал сюда совсем недавно, «люди относятся одинаково» (так заявили 41%, «по-разному» — ответили 38% опрошенных). Еще сильна была значимость официально задаваемой нормы «советской», а не этнической иден­тичности, провозглашавшей равенство или тождество всех народов СССР. Кроме того, поток мигрантов еще не ощущался как «наплыв»: абсолютное большинство считали, что приезжие — это «пока отдельные люди» (26%) или что «их сотни на Россию» (11%), что их «тысячи» — полагали менее 9%²⁴.

Спустя два года ситуация начала меняться. Распад соцлагеря, затем — СССР подорвали структуру советской идентичности. С этого вре­мени тематика этнической однородности в России начинает все заметней вы­двигаться на первый план в публичных выступлениях тех, кто претендовал на общественное внимание. В ситуации усиливающегося кризиса, нестабиль­ности, дезориентированности акцент на собственной или чужой этнической принадлежности постепенно становился обычным выражением социальных и групповых барьеров, коллективных привилегий, прав и претензий.

Одним из важнейших явлений стало превращение России из страны, традиционно отдающей население, в главным образом принимающую²⁵. Потоки мигрантов, после некоторого спада или приостановки в критические годы смены режимов, переворотов, экономического кризиса, а местами — полного промышленного и хозяйственного краха, возобновились, как только в России на­чал обозначаться восстановительный экономический рост. Городская жизнь здесь (в сравнении с положением в других республиках, ранее казавшихся более благо­получными, чем сама срединная Россия), представлялась гораздо более спокойной, уровень доходов и возможностей — более высоким, чем в других местах. В Россию потянулись люди, мотивированные прежде всего экономическими интересами, проблемами выживания, безработицей, перенаселением, в меньшей степени — межнациональными конфликтами или военными действиями на Кавказе²⁶. Посте­пенно мигрантов перестали воспринимать как вынужденных переселенцев, для ко­торых в прежних местах проживания сложились невыносимые условия.

Эта миграция, в отличие от предыдущих волн, проходила в существенно но­вых условиях: во-первых, если не исчезли, то резко ослабли ограничения, свя­занные с пропиской (особенно в первой половине 1990-х гг., сразу после краха советской системы). Во-вторых, благодаря реформам возникли рынки труда и жилья, достаточные для того, чтобы открылись возможности для совершенно новых форм профессиональной деятельности, ранее преследуемой и наказуе­мой, и, соответственно, дополнительной занятости — частного предпринима­тельства, торговли, обслуживания, мелкого производства и т.п.²⁷

При спаде промышленного производства в России, достигшего 50%-го уровня и более, при изменении структуры занятости (значительное сок­ращение рабочих на крупных предприятиях, быстрое развитие сектора обслу­живания и торговли, сокращение социальной сферы и т.п.) шансы местного населения влиться в новые сферы экономики оказались не настолько отлич­ными от шансов мигрантов, чтобы обеспечивать постоянным жителям гаран­тированные социальные преимущества. Важнее оказывались различия в так­тиках адаптации и поисках выхода из кризиса. Во многих случаях решающее значение имели культурные и традиционные факторы: дух предприимчивости, престиж занятия торговлей, опыт авантюризма и выживания, отсутствие при­вычных представлений об иерархии профессий и занятий, слабость или незна­чимость привычных норм государственной защиты и пр²⁸.

На фоне довольно консервативного и малоподвижного населения, приу­ченного к государственно-распределительной системе, а потому с трудом приспосабливающегося к кризисной экономике, приезжие, заполнив вакан­сии в стремительно развивающейся системе обслуживания, торговле, малом и среднем бизнесе, частном строительстве, городском хозяйстве, стали види­мым элементом прежде одноцветной и статичной в этническом плане соци­альной жизни крупных и средних городов²⁹. Их шансы приспособиться и до­биться успеха в новых условиях были такими же, что и у местного населения, но стимулы — гораздо выше. У них не было надежд на социальные гарантии, на которые продолжали рассчитывать коренные жители (и напрасно, посколь­ку государство год за годом стремилось сбросить с себя социальные обязатель­ства перед населением).

Мигранты, вынужденные осваивать новые социальные ниши и формы за­нятости, стали теми элементами социальной жизни, на которые проецировались массовые негативные установки, концентрировалось раздражение, особенно у неприспособившейся к новым условиям части населения, составлявшей в разные годы кризиса от трети до половины всего городского сообщества России.

Распад советской системы повлек за собой неизбежную перестройку социальных и экономических институтов (хотя система и распалась, но зна­чительная часть важнейших институтов: правоохранительные органы, армия, школа, суд и т.п. — осталась практически без изменения). Реформы, вызвав вначале неоправданные массовые ожидания скорого улучшения жизни, роста доходов, проводились непоследовательно, более того — они затягивались. Снижение жизненного уровня населения в 1991-1993 гг. было катастрофичес­ким. Хотя со временем большая часть населения восстановила утраченное, пусть и невысокое, благосостояние, пережитые годы оставили в массовом со­знании сильнейший травматический след. Недоверие к власти, слабость веду­щих государственных институтов породили состояние неуверенности в ближайшем будущем, хронической тревожности, активизировавших разнообразные социальные страхи, комплексы ущемленности и не­полноценности, бессилия и депрессии³⁰.

Кризис массовой идентичности после развала СССР был свя­зан в первую очередь с дефицитом оснований для удовлетворения, стремлений к национальному самоопределению, а также с отсутствием сильной мотивации к изменению собственного поведения, в первую очередь экономи­ческого. Целостность коллективного (русского, российского) самосознания в 1990-х могла поддерживаться лишь негативным образом: а) через сохранение настороженного и подозрительного отношения к внешнему миру — странам Запада и прежде всего США как главному противнику в холодной войне, б) через неприязненное отношение к бывшим партнерам и республикам СССР, в) через внутреннюю ксенофобию, разжигаемую враждебность к миг­рантам (в первую очередь кавказцам) или культурно и социально чужим (нап­ример, цыганам)³¹.

Негативные настроения, изоляционизм, равно как и подогревание разнообразных комплексов национальной ущербности и т.п. представляют со­бой остаточные механизмы общества, уже неспособного «подняться» против «внешнего врага». Но они достаточны, чтобы стимулиро­вать рост ксенофобии и сопутствующего ей искусственного тра­диционализма, ностальгии по идеализируемым советским временам. Эти негативные механиз­мы восполнили отсутствие позитивных достижений и ценностей в настоящем³².

Неприятие «транснационализма» (и, как следствие, оживление национализма) проявляется сильнее всего в сознании отставших в своем развитии народов: «врастание» в глобальную техногенную цивилизацию воспринимается ими как экономическая и культурная экспансия более развитых соседей, навязывание чуждого образа жизни³³. Особенно остро этот процесс проходил на постсоветском пространстве. Еще в 1991 г. почти 60% россиян соглашались с тем, что стране следует «идти по пути развитых страна Запада». Однако вскоре антизападные настро­ения стали быстро нарастать, возникли и быстро распространялись подозре­ния, что Запад хочет колонизовать Россию, поставить ее на колени, прибрать ее богатства к рукам и т.п. Уже в 1994 г. 42% россиян считали, что «Россия всегда вызывала у других государств враждебные чувства», а к началу 2000-х гг. доля согласных с таким мнением выросла до 66%³⁴. По мнению 56% респондентов (1995 г.)³⁵, реформы и приватизация должны были привести к политической и экономической зависимости России от За­пада (противоположных взглядов придерживалось 44% опрошенных). С рас­пространением этих негативных установок ослабла и привлекательность мо­дели западной демократии и рыночной экономики, усилились разного рода фобии, в том числе чувство, что страна стала «жертвой» чужих интересов, и, соответственно, активизировалось недоверие к другим странам, стремление к изоляционизму, начала расти ксенофобия и т.п. С середины 1990-х гг. опро­сы устойчиво показывают, что до двух третей российского населения считают, что Россия в будущем должна развиваться по «своему особому пути», хотя ни­какого реального содержания у этой идеи нет. Те же две трети опрошенных раз за разом говорят исключительно об отрицательном влиянии западной культуры на жизнь России.

Соразмерно усилению тенденции к изоляционизму, антизападничеству, ксено­фобии росла и неприязнь к приезжим, мигрантофобия.

Проблему отношения к миграции можно рассматривать не только в контексте межрегиональных и межнациональных отношений, но и как самостоятельный показатель социально-экономического напряжения, прямо связанный с восприятием обобщенного «другого», раскрывающий отношение к социальной иерархии, мобильности и т.п. Восприятие чужого, человека извне, позволяет реконструировать представления некоей общности о себе, о своих качествах, происхождении, перспективах дальнейшего развития, обозначить точки наибольшей конфликтности и неопределенности в отношениях.

Многолетние исследования трансформации российского общества, опирающиеся на данные об общественном мнении, свидетельствуют об ослаблении социальной мобильности, разочаровании в реформах, снижении ожиданий ³⁶. На фоне тревожной подавленности растет стремление к стабильности, к поискам твердой основы если не будущего развития, то хотя бы сиюминутного существования. При этом взгляды все чаще обращаются назад: потерянное ощущение великой общности, смысла и перспектив общественного развития многие склонны искать в советском прошлом, периоде «развитого социализма» ³⁷. Этот утраченный золотой век наделяется теми свойствами, которых так не хватает современности, — экономической стабильностью, устойчивой и «справедливой» общественной структурой, развитой системой социального обеспечения, отсутствием значительного неравенства, а, следовательно, и конкуренции, разобщенности, гордым чувством принадлежности к великой державе, которую во всем мире уважают и боятся. Воссозданный таким образом характер идеального общества дает представление о типе ценностных дефицитов в социально-экономической и политической сфере и о действии компенсаторных механизмов, актуальных для сознания многих граждан современной России.

Важнейшей чертой идеализированного общественного устройства в подобных представлениях безусловно является социальная справедливость. Острое ощущение ее отсутствия, выражающееся в резком расслоении общества и бедности большинства населения, активизирует чувства обиды и раздражения. Негативный (или не столь позитивный, как хотелось в начале реформ) опыт адаптации привел многих к отрицательной оценке и перемен, наступивших после 1985 года, и достижений тех, кто преуспел в этот период, и самих принципов достижимости. Успех для большинства ассоциируется с противоправностью, несправедливостью. Тот, кто добивается успеха (реального или воображаемого) или хотя бы стремится к нему, воспринимается как незаконный конкурент³⁸. Чувство ущемленности подсказывает многим простое решение: чтобы защитить скудные ресурсы, которые могли бы улучшить их благосостояние, необходимо сократить круг тех, кто вправе на эти ресурсы претендовать.

Объявленная во второй половине 90-х годов всенародная кампания по поиску национальной идеи провалилась. Зато вполне успешно утверждается идея националистическая, приводящая основы национальной идентичности к этническому признаку³⁹. Одна из основных причин формирования именно этнической идеи нации кроется в отсутствии иных сколько-нибудь значимых символических характеристик или объединительных оснований гражданского характера, которые могли бы скрепить разобщенное и дезорганизованное большинство населения⁴⁰.

Характерно, что не только две трети русских респондентов выбирают этнический вариант самоидентификации, но и четверть тех, кто относит себя к другому этносу, предпочитают называться русскими, а не гражданами России. «Русская» самоидентификация выходит за рамки ее нормальной функции — фиксации принадлежности к этносу. Молодые несколько чаще ощущают себя гражданами, а старшие — русскими, хотя во всех возрастных группах этническая составляющая самоидентификации превалирует, составляя в среднем по выборке около двух третей опрошенных.

Молодежь других национальностей, напротив, прибегает к гражданской самоидентификации реже, чем более старшие представители того же этноса. Принадлежа к социально активной возрастной группе, молодые (чаще мужчины) испытывают более сильное давление и чаще идентифицируют себя с русскими, — в противном случае они признаются чужими, враждебными, наделяются негативными проекциями качеств, присвоенных «русскости». Фактически такая самоидентификация продиктована характером формирующейся российской национальной идентичности, которая опирается на этническую (русскую) основу⁴¹.

Приверженность к гражданской самоидентификации более характерна для образованных респондентов, причем наиболее отчетливо эту приверженность демонстрируют те, кто по характеру своей деятельности общается с большим количеством людей или вовлечен в современные модели взаимодействия. Приверженность к этнической идентичности отчетливо выражена среди занятых неквалифицированным трудом; впрочем, в этой группе наиболее велика доля тех, кто вообще не осмысляет ситуацию в таких терминах.

Как видим из Приложения 1, респонденты, приверженные гражданской самоидентификации, чаще подчеркивают отсутствие принципиальных и иерархических различий между народами, критичнее относятся к качествам самих русских и более склонны признавать ответственность народа за переживаемые им проблемы, реже ссылаются на вину нерусских и необходимость предоставления титульной нации особых прав в России⁴².

В то же время и гражданская самоидентификация отнюдь не означает свободы от националистических предрассудков, но лишь смягчает их проявления. Так, представление о «засилье кавказцев» разделяет подавляющее большинство обеих групп. Незначительны и различия между этими группами по отношению к идеям «борьбы с нерусскими» и изгнания их из русских городов. А по вопросу о праве русских на исключительное положение в сравнении с другими народами мнения распределились примерно одинаково.

Оценочное отношение к этничности и соответствующие представления о привилегированном положении русских могут порождать конфликт при соприкосновении с представителями других национальностей, в поведении которых субъект не замечает признания своего превосходства⁴³. Это изначально конфликтное отношение в значительной степени определяет, в частности, взгляд на реальных или потенциальных иммигрантов.

Характерно, что наиболее распространенные причины неприязни к мигрантам не до конца определены: «они ведут себя агрессивно и нагло, они опасны, я их боюсь», «они везде, их слишком много» и т.п. Это ксенофобские реакции в словарном значении слова: они обусловлены страхом перед чужим, неизвестным. Таким фобиям, как правило, не сопутствуют сложные представления о характере социального взаимодействия, причинах и последствиях миграции, о конкуренции на рынке труда или культурной экспансии; они не дифференцируют приезжих по происхождению, этничности, целям их приезда. Подобная неприязнь поддерживается страхами, которые внушены всем, что выходит за рамки повседневного опыта, и вызывают простейшую реакцию: стремление уклониться от дальнейших контактов с неизвестным, обеспечить для себя культурно однородную, предсказуемую среду обитания.

Негативное отношение к мигрантам объясняют традиционным недоверием к сфере торговли и предпринимательства, убежденностью, что приезжие «выживают коренное население с насиженных мест» и «живут лучше коренного населения», а также боязнью трудовой конкуренции. В последнем объяснении, однако, следует видеть скорее риторическую фигуру, нежели указание на реальную проблему.

Весьма характерным в «антимигрантском» комплексе является мнение, что мигранты прокладывают себе путь взятками, а их правонарушения остаются безнаказанными. Очевидно, что это мнение, как и другие подобные предрассудки, включает подразумеваемую оценку российского («русского») общества и государственной правоохранительной структуры, неустойчивых по отношению к внешним «разлагающим» воздействиям⁴⁴.

Негативное отношение к мигрантам и дискриминационная политика в их отношении часто оправдывается ссылками на то, что они не представляют никакой экономической ценности для принимающей страны, а лишь стремятся «поживиться за счет коренного населения», — хотя очевидно, что вакансии, занятые мигрантами, нельзя назвать привлекательными.

Иерархическое восприятие этносов ведет к выстраиванию своеобразной шкалы социальной дистанции, характеризующей степень «чуждости» той или иной этнической группы и, соответственно, готовность к взаимодействию с ней в том или ином качестве⁴⁵.

Помимо культурно близких, едва ли не тождественных русским украинцев и белорусов, а также мифических «западных» иностранцев, в зоне «приемлемости», если принять за ее границу значение индекса социальной дистанции 2,5 (см. Приложение 7), оказываются лишь мусульмане Поволжья (татары, башкиры и др.) и северные народы (якуты, чукчи и др.), традиционно входившие в состав России и ныне не вызывающие отторжения⁴⁶. Народы же Кавказа и Закавказья (в частности, чеченцы) в восприятии опрошенных оказались даже более далекими, чем народы, никогда не жившие в России и представляющие иные континенты. «Кавказцев», наряду с традиционно враждебно воспринимаемыми цыганами, наименьшая доля опрошенных готова принять даже в качестве жителей страны, не говоря уже о более тесных формах возможного взаимодействия.

Как видно из рис. 3 Приложения 8 наиболее важными сферами взаимодействия являются семейные связи и соседские отношения, которые оказались даже важнее рабочих (это косвенно свидетельствует о неактуальности такого мотива ксенофобии, как трудовая конкуренция).

Характерно, что респонденты считают приезжих, как правило, менее враждебными, чем себя, то есть настороженность русских имеет «опережающий» характер и превосходит воображаемую неприязненность чужаков (табл. 2 Приложения 2). Два исключения из этого правила: отношение к «братским» народам (славянам и молдаванам), а также к американцам и западноевропейцам, которые подозреваются в более прохладном отношении к принимающей стороне. Такая неравномерность может указывать на большую значимость этих связей, ожидание более теплого и справедливого отношения, отсутствие которого воспринимается как нечто обидное⁴⁷.

Значительная доля мигрантов вытесняется за пределы пространства, признанного «своим», уже в силу их этнического происхождения: отторжению подвергаются не конкретные люди, а целые регионы, поскольку их население маркируется как внешнее, враждебное. В основе неприязни к иноэтничным группам лежит «унитарное», изоляционистское представление о России как о стране, где живут русские.

Лишь чуть более четверти опрошенных решительно отказываются видеть какую-либо угрозу безопасности России в многонациональном характере российского государства и возможности приезда в Россию людей разных национальностей. Опасения в отношении нерусских граждан России в подавляющем большинстве случаев основаны на представлениях об ином характере их положения в государственной и гражданской структуре⁴⁸. Особенно ясно эти представления отразились в отношении к наиболее конфликтно воспринимаемой этнической группе — чеченцам.

Чеченцы не воспринимаются в качестве полноправных граждан России значительной частью русских: в последние годы более трети опрошенных не согласны, что граждане чеченской национальности заслуживают такого же отношения, как и русские, живущие в центральных областях страны⁴⁹.

Наиболее «логичным» следствием обостренного восприятия угроз, исходящих от нерусских (граждан или мигрантов), становится стремление к этнической гомогенизации, превращению России в унитарное, мононациональное государство (Приложение 3.).

Двусмысленное отношение к националистическим идеям, характерное для значительной части российского общества, отражает конфликт между закреплявшимися годами в государственной идеологии лозунгами братства народов и практикой бытовой ксенофобии, значительно обострившейся за последние годы практически во всех социальных группах, вне зависимости от их демографических, социально-экономических характеристик и ценностно-политических установок⁵⁰ (Приложение 4.).

Тот факт, что многие считают «нерусских» граждан России, не говоря уже о приезжих из бывших республик СССР, не вполне полноправными ее жителями, находит выражение в поддержке всевозможных ограничительных, а иногда и репрессивных мер по отношению к ним.

Проблема отношения к мигрантам, судя по всему, не только стоит особняком в общей миграционной проблематике, но подчас выходит за ее пределы, характеризуя состояние российского общества в целом, его важнейшие ценностные представления и поведенческие аспекты⁵¹. С некоторой натяжкой здесь можно применить известный афоризм: в современной России мигрантофобия возможна и без значительного числа мигрантов. Уровень враждебности по отношению к иноэтничным и иноконфессиональным группам, да и просто к приезжим, непропорционально велик в сопоставлении с реальными изменениями условий жизни коренного населения, которые вызывает или может вызывать миграция. Одним из доказательств этого тезиса может служить то обстоятельство, что настороженность, неприязнь и желание выдворить из своей среды обитания «чужаков» проявляются и по отношению к тем группам, чьих представителей большинство мигрантоненавистников редко видит хотя бы издали, не говоря уже о том, чтобы непосредственно контактировать с ними в повседневной жизни.

При этом нелюбовь к приезжим носит не идеологический характер (реальная база поддержки националистов не превышает 5-7%, рекрутируемых из маргинальных молодежных групп), а скорее бытовой, ситуативный. Негативное отношение к мигрантам сигнализирует о внутренних напряжениях в современном российском обществе, о значительной распространенности понижающего типа социальной адаптации, о непреодолимых барьерах, мешающих социальной мобильности, а также формированию позитивных жизненных стратегий и их реализации.

Неприятие «инородцев» зачастую имеет чисто поведенческие корни: сталкиваясь со слишком активным, экспрессивным культурным типом, обыватель испытывает растерянность, не знает, как реагировать, раздражается и развивает упреждающую (иногда встречную) агрессию. Враждебное отношение к мигрантам естественным образом способствует сплочению иноэтничных групп, их готовности помогать «своим», упорно стремиться к успеху. Все это, в свою очередь, воспринимается русскими как экспансия, желание занять лучшее положение в обществе, так или иначе «оттеснить коренное население», «выжить русских с насиженных мест».

Относительные экономические успехи чужаков (реальные или воображаемые) нарушают нормативные представления коренного населения о должном порядке организации общества, согласно которому местные жители (вообще русские) обладают заведомым преимуществом при распределении жизненных благ⁵². То, что другие их обгоняют, воспринимается как жестокая несправедливость.

Осознание собственной неудачи (несоответствия запросов и реальных достижений) делает невозможным позитивное отношение к другому, признание его успехов, более того, подталкивает к поиску в другом моральных изъянов, позволивших ему добиться большего⁵³.

В целом миграция воспринимается большей частью российского общества как явление скорее вредное и опасное, нежели сулящее какие-либо выгоды России: соотношение положительных и отрицательных отзывов здесь составляет 15 к 85⁵⁴. Наиболее негативно высказываются о роли миграции респонденты, считающие, что они «не получили от реформ ничего хорошего», тогда как респонденты, считающие, что они в результате реформ выиграли (получили возможность свободно высказывать свое мнение, открыли собственное дело или нашли интересную, перспективную работу, освободились от вмешательства государства в частную жизнь), существенно чаще говорят о положительной стороне миграционных процессов, хотя и среди них негативное отношение преобладает⁵⁵.

Ксенофобические установки не допускают разумность собственных аргументов, «ценность» неприязненного отношения (функциональная значи­мость утверждения о том, что другие «плохи», «мерзки», «грязны» и «преступ­ны», что они «хуже нас») оказывается для индивида или множества индивидов гораздо более важной, нежели возможная общая польза и выгоды от сотрудни­чества с этими «чужими».

Из таблицы 5 Приложения 5 следует, что динамика отношения к приезжим за рассмат­риваемые восемь лет, в общем и целом незначительна, колебания почти не вы­ходят за пределы допустимой статистической погрешности. Тем не менее, не­которые моменты стоит подчеркнуть:

• устойчивое уменьшение числа затруднившихся с ответом говорит о том, что эта тематика в общественном сознании обретает формы установив­шихся мнений;

• слабое снижение позитивной установки (с 29-28% в 1998-2001 гг. до 22-21% в последующие годы);

• незначительное повышение равнодушия к обсуждаемым вопро­сам (с 33-34% в 1997-1998 гг. до 42-44% в 2002-2003 гг.), не особен­но затрагивающих повседневную жизнь коренного населения⁵⁶.

Это значит, что положительные установки переходят в нейтрально-равнодуш­ное отношение, что конкретная проблема (в той формулировке вопроса, в какой она присутствует в данном опросе) не задевает реальных интересов населения. Удельный вес негативных высказываний остается практически неизменным.

Характерной особенностью является то, что у людей, занимающих в обществе разное положение, меняется не установ­ка, а лишь модальность выражения ксенофобии (у тех, кто занимает более вы­сокий статус и, соответственно, располагает большими социальными ресурса­ми, этнофобия несколько чаще выражается как «раздражение», у низкостатус­ных и малоимущих — в «страхе», в требованиях гарантий от власти и склонности к более жестким запретительно-охранительным мерам). Можно сказать, что «неприязнь» к чужим у относящих себя к средним слоям (т.е. у ос­новной части населения) переходит в «страх» у «низших» и «раздражение» — у «высших», в какой-то степени соблюдающих рамки приличия и самосдер­живания. Более обеспеченных отличает склонность к совершенствованию реп­рессивных действий исполнительных властей по ограждению основного насе­ления от мигрантов⁵⁷.

Охранительно-запретительные установки распространены в российс­ком обществе довольно широко: всего чуть больше трети опрошенных рос­сиян (опрос ВЦИОМ № 1600 в ноябре 2002 г. «Запретительно-охранительные установки») полагали, что запрещать заниматься бизне­сом никому не следует на территории России (35%), или добавляли впол­не разумно: «кроме тех, кто находится на госслужбе или на выборных должностях». Однако часть населения настаивала на подобных запретах: 14% считали, что нужно зап­ретить предпринимательство кавказцам, еще 10% — китайцам, вьетнам­цам, корейцам и другим приезжим из стран Азии, еще столько же — «всем негражданам» России. Кроме того, незначительное число респондентов требовали запретить или ограничить предпринимательскую деятельность всем «мусульманам» (4%), «евреям» (3%) и «гражданам западных стран» (около 3%)⁵⁸.

Примерно такие же установки характеризуют отношение россиян к досту­пу на государственную службу. 27% опрошенных считали, что никому не сле­дует чинить каких-либо препон, если человек идет работать в госаппарат («кроме лиц, имеющих судимость», добавляют 45%). Вместе с тем требуют ввести запрет на прием на госслужбу «лицам кавказской национальности» — 15%, «мусульманам» — 10%, евреям — 8%, бизнесменам — 6%, всем непра­вославным — 5%. Таким образом, почти половина опрошенных россиян (45%) полагали необходимым ввести барьеры в доступе к государственной службе для социально «чужих» или инородцев⁵⁹.

Это еще раз под­тверждает мысль, что ксенофобические настроения не являются специ­фической реакцией на увеличение массы мигрантов и тем более реакцией на те или иные их действия, что ксенофобия усиливается или спадает, будучи обусловленной преимущественно внутренними причинами или состоянием национальной консолидации, степенью самодостаточности общества.

Действительно, если сопоставить список тех проблем, которые реально беспокоят респондентов, с тематикой миграции, и соотнести остроту «засилья приезжих» с другими проблемами российского общества, то окажется, что разд­ражение и озабоченность, вызванные угрозой, исходящей от мигрантов, намно­го (на порядок) уступают повседневным заботам людей. В списке 25 самых важ­ных проблем российского общества «наплыв мигрантов в Россию» занимает лишь 16-17 место (примерно то же, что и «военные действия в Чечне» — эти проблемы назвали всего 7% опрошенных)⁶⁰. Первые же 10 позиций из этого спис­ка занимает следующий перечень тревог и беспокойств: рост цен (71%), бед­ность, обнищание большинства населения (53%), рост безработицы (39%), кри­зис в экономике, спад производства (33%), рост преступности (29%), недоступ­ность многих видов медицинского обслуживания (29%), рост наркомании (29%), рост платности образования, недоступность образования (27%), резкое расслоение общества на богатых и бедных, несправедливое распределение до­ходов (27%), коррупция (24%). Меньше, чем «засильем приезжих», россияне озабочены лишь «ухудшением межнациональных отношений, ростом национа­лизма» (4%), то есть тем, что характеризует их собственное моральное состоя­ние⁶¹.

Среди респондентов, более компетентных и информированных, относящих себя к статусно более высоким группам, чье положение более стабильно и устой­чиво, ксенофобия выступает в несколько ослабленной форме: здесь заметно больше тех, кто считает необходимым привлекать мигрантов в Россию и тем бо­лее не строить им дополнительных препон. Так, среди директоров и руководите­лей организаций доля тех, кто высказывается категорически против любого при­сутствия мигрантов в России, несколько ниже, число затрудняющихся с ответом вдвое ниже среднего и, напротив, в 1,5 раза больше тех, кто считает, что Россия нуждается в приезжих, а доля готовых допустить мигрантов в качестве времен­ных гастарбайтеров — более чем в два раза выше среднего (33 и 15% соответ­ственно); среди специалистов эти показатели несколько ниже.

Готовность выставить разного рода барьеры и ограничения для мигрантов носит всеобщий характер, это доминирующее в российском обществе мнение, оно задает тон и предопределяет отношение к приезжим в самых разных пла­нах существования.

Негативизм в отношении к мигрантам, запретительные рефлексы усиливают­ся по мере возрастания социальной ценности позиции или величины собствен­ности, которые могут стать доступными для «чужих»⁶². Их достижение или вла­дение ими представляется слишком значимым благом для коренного населения. Взаимосвязь ксенофобии, изоляционизма и виртуальной социальной агрес­сии указывает на отсутствие элиты, которая могла бы задавать новые образцы понимания реальности. Сама несостоятельность и общность фобий, неопределенность охранительно-запретительных массовых установок в социологи­ческом плане свидетельствуют об отсутствии авторитетных моральных, куль­турных, социальных инстанций, которые могли бы блокировать развитие не­гативных социальных настроений или снять массовые страхи и напряжения, успокоить людей, управлять возникающим напряжением. Это можно было бы сделать, только указав им позитивные цели или объекты достижения и самоутверждения, т.е. обозначить ориентиры социального действия и нормы отношений с малоизвестными «другими».

Но именно этого сделать, как оказалось, в России никто не смог, в отличие от других стран Центральной и Восточной Европы, переживавших схожие проблемы «переходного периода». Нигде, если судить по данным сравнитель­ных исследований, уровень обсуждаемой ксенофобии не достигал таких значений, как в России.⁶³

Именно в конце 1990-х — начале 2000-х гг. в ходе различ­ных исследований выявлено, что в коллективном сознании заметно укреплялось ощуще­ние национальной исключительности, мифология «особого пути», негативные установки в отношении любых «чужаков», приезжих и демонстративная (на фоне возобновившихся терактов на территории России) поддержка ново­го, неизвестного до того политического лидера, завоевавшего симпатии насе­ления только риторикой «решительных действий». Появление подобной фи­гуры обеспечило массовому сознанию объект психологического трансферта: на него не просто стали возлагать чрезмерные надежды (перенеся соответству­ющие упования с Ельцина, дискредитировавшего себя в глазах общества) — он разгрузил от ответственности за себя, свое будущее дезориентированные массы, став безальтернативным их спасителем⁶⁴.

Одновременно усилилась привлекательность нацистского призыва «Россия для русских»⁶⁵.

Бывший ранее неприемлемым для большинства населения лозунг приобретает все больше сторонников — не только открытых, чье число за полгода увеличилось на четверть, но и одобряющих его с некоторыми стыдливыми оговорками. Националистические, а подчас и просто нацистские идеи или действия все реже встречают отпор. Интересно, что подавляющее большинство все еще выражает свою приверженность универсалистским принципам, но одновременно выражает лояльность и по отношению к прямо противоположным лозунгам.

Если в начале или середине 1990-х не более 20-25% населения характери­зовались склонностью к подобным умонастроениям, то в 1998 г. этот лозунг поддерживали уже 43%, а в 2001 г. — свыше 58% российского населения, при­чем особо усиливалась выраженно националистическая его составляющая («дав­но пора!»), характерная главным образом для низов и социальной середины (с 1999 по 2005 г. доля этих ответов выросла в полтора раза), также возросла под­держка и более респектабельной и «умеренной» формы этого лозунга.

Массив разделяющих эти лозунги медленно увеличивался с приходом Пу­тина к власти, началом новой чеченской войны, общим заметным поворотом к русскому традиционализму. Одновременно уменьшалось сопротивление рус­скому национал-изоляционизму и шовинизму (с 32 до 23%). «Перетекание» мнений шло от «не задумывающихся» к тем, кто разделяет эти идеи, но в срав­нительно умеренном виде, а часть «умеренных» сменила их на более ради­кально-агрессивные формы выражения своих взглядов⁶⁶.

За «поддержку русской культуры» выступают в первую очередь образо­ванные россияне, жители средних и малых городов, сел (провинции как та­ковой), люди с более высоким уровнем дохода, а это избиратели практически всех партий, поскольку в последние годы различия в уровне этнических фобий между избирателями практически стер­лись.

Примерно эти же категории опрошенных склоняются к необходимости этнократической кадровой политики, требуя для таких, как они, введения раз­личного рода дополнительных привилегий и преимуществ при занятии государственных постов, ключевых должностей, при приеме детей в вузы и проч. Эти же группы настаивают на установлении режима этническо­го или расового апартеида (в сравнительно мягком его варианте), который об­легчил бы им конкуренцию со стороны других этнонациональных групп. По существу, эти требования (а их выдвигает более трети россиян — 37%) представляют собой возвращение к дискриминационной «национальной» практике сталинских и брежневских времен, что отражает общую ностальгию по советской власти, по золотому веку брежневского застоя⁶⁷.

Таким образом, мы имеем дело, по крайней мере, с двумя основными типа­ми консервативной защиты слабой этнической общности, апеллирующей к государственной власти для проведения охранительной национальной поли­тики.

1. 2 Ксенофобия и политические ориентации населения

Распространение ксенофобии весьма серьезно повлияло на политическую жизнь российского общества в исследуемый период. Наиболее заметно это выражалось в деятельности националистических партий и движений. Антимигрантская и ксенофобская риторика появлялась в программных установках и заявлениях как крупных общероссийских политических объединений, так и полумаргинальных движениях⁶⁸. Обзор, представленный в этом параграфе, суммирует наблюдения над выступлениями националистических организаций и популярных публицистов в 90-е годы. Однако необходимо также иметь в виду, что описываемые идейные течения не всегда находили «чистого» в идейном смысле организационного воплощения⁶⁹.

Среди российских националистических объединений необходимо выделить следующие: Русское национальное единство, Национал-большевистская партия, Движение против нелегальной иммиграции. Рассмотрим подробнее становление, идеологию и особенности каждой из этих националистических организаций⁷⁰.

Общероссийское общественное патриотическое движение «Русское национальное единство» (РНЕ) – русская общественная организация, провозглашавшая «обеспечение настоящего и будущего Русской Нации, ее достойного исторического пути, то есть возвращение Русскому Народу его исторического места и роли в государстве и мире».

Эмблемой РНЕ являлся коловрат (стилизованная свастика, гамматический крест) на фоне Восьмиконечной Вифлеемской звезды.

РНЕ создано в 16 октября 1990 года в г.Москва группой русских националистов во главе с бывшим членом Центрального совета общества «Память» Александром Баркашовым.

В августе 1991 года РНЕ выступило в поддержку и защиту ГКЧП. После октябрьских событий 1993 года по отношению к РНЕ, как к непосредственному участнику их, были применены официальные санкции государственной власти РФ — арестован лидер Александр Баркашов и многие активисты движения, запрещена газета движения «Русский Порядок», расформирован ряд региональных организаций. Однако уже к началу 1994 года РНЕ возобновило свою деятельность.

В середине 1990-х годов РНЕ являлась наиболее крупной из радикальных националистических организаций. Её численность достигала 20 тысяч человек. Массовый приток молодежи в ряды РНЕ опеспечила популярность нацизма, как наиболее широко известной формы национализма⁷¹.

Осенью 2000 года в руководстве РНЕ произошёл конфликт, в результате которого 21 сентября 2000 года на закрытом пленуме командиров 16-ти крупных региональных отделений, было объявлено об исключении из рядов РНЕ Александра Баркашова. По другой версии произошёл раскол организации на РНЕ Баркашова («Гвардия Баркашова») и РНЕ братьев Лалочкиных (лидеры питерской и воронежской ячеек).

Александр Баркашов организовал новое независимое движение и перерегистрировал на него газету «Русский Порядок».

После раскола РНЕ братьев Лалочкиных сохранило за собой старое название и всю атрибутику РНЕ. Михаил Лалочкин возглавлял центральное Санкт-Петербургское отделение, а Евгений — воронежскую организацию.

В результате раскола численность движения сильно сократилась, национал-социализм и православная идеология окончательно закрепились как основные⁷².

Активисты РНЕ совершали многочисленные противоправные действия: убийства и избиения людей с неславянской внешностью, разбои (Южный рынок г.Казань). Большинство из задержанных получили сроки наказания с отбыванием в колониях строгого режима.

Национал-большевистская партия (НБП) — российская общественно-политическая организация, не имеющая официального статуса партии и запрещённая в 2007 г.

НБП была создана в 1993 году. Согласно программе 1994 года, глобальной целью национал-большевизма является создание «Империи от Владивостока до Гибралтара на базе русской цивилизации», а сущность национал-большевизма заключается в «испепеляющей ненависти к античеловеческой системе троицы: либерализма/демократии/капитализма. Человек восстания, национал-большевик видит свою миссию в разрушении системы до основания. На идеалах духовной мужественности, социальной и национальной справедливости будет построено традиционалистическое, иерархическое общество»⁷³.

В 2004 году на V всероссийском съезде НБП была принята новая программа, отчасти для регистрации в МинЮсте, хотя прежняя программа не была официально аннулирована. Согласно новой программе, «Главная цель Национал-большевистской партии — превращение России в современное мощное государство, уважаемое другими странами и народами и любимое собственными гражданами»⁷⁴, путём обеспечения свободного развития гражданского общества, независимости СМИ и защиты национальных интересов русскоязычного населения.

В 1994 НБП задумывалась как кружок андерграундных художников-авангардистов в широком смысле этого слова, а собирательный образ члена партии представлял собой студента филфака, придерживающегося ультраправых идей, почитателя философии Дугина. Показательно, что партбилет № 4 достался основоположнику так называемого «сибирского панк-рока» Егору Летову, лидеру группы «Гражданская оборона». За Дугиным, Лимоновым и Летовым в НБП вступил и концептуалист Сергей Курёхин. Эти четыре человека по настоящее время считаются историческими отцами-основателями партии. Первые три года Национал-большевистская партия действовала не как политическая организация, а просто как сообщество людей с андерграундными взглядами на политику, экономику и искусство.

В 1994 году НБП начинает издавать партийную газету «Лимонка», ставшую позже рупором так называемой «контркультурной» оппозиции и постмодернистским литературным проектом.

В то же время НБП начала проводить политические акции. НБП протестовала против либеральной идеи, основным лозунгом этого периода её существования становится: «Завершим реформы так: Сталин! Берия! ГУЛАГ!»⁷⁵.

С 1996 года НБП ежегодно, 5 апреля, отмечала «День Русской нации» (в честь годовщины исторической победы Александра Невского).

После выхода из партии Александра Дугина в 1998 году политические позиции организации заметно сместились влево. Среди нацболов преобладали молодые люди 16-25 лет самого различного социального положения, от безработных до преподавателей ВУЗов. Главным условием для членства в организации было радикальное несогласие с текущим курсом правительства и Президента РФ.

В 2000 году нацболами была захвачена площадка башни Св. Петра в Риге — эта акция была проведена в поддержку русскоязычного населения Латвии. Троим были предъявлены обвинения по статье «Терроризм», однако позднее их действия были переквалифицированы как хулиганство.

11 сентября 2002 года НБП провела митинг у резиденции посла США в России, приуроченный к годовщине серии террористических актов в США 11 сентября 2001 года. Как заявил руководитель московского отделения НБП, «этой акцией партия выразила свою солидарность со странами-изгоями». По словам митингующих, митинг был посвящён «памяти героев-камикадзе» 11 сентября. По мнению лимоновцев, теракты «стали справедливым возмездием за полвека агрессивной внешней политики Америки». Один из митингующих сказал: «11 сентября арабы сделали то, что давно тайно хотел сделать весь цивилизованный мир»⁷⁶.

22 ноября 2002 года на саммите НАТО в Праге на заключительном брифинге нацболы Дмитрий Нечаев и Дмитрий Бахур, скандируя «Нет расширению НАТО!» и «НАТО хуже гестапо», бросили несколько помидоров в генсека альянса Джорджа Робертсона. Обоих участников акции выслали в Россию, запретив въезд в Чехию на пять лет⁷⁷.

27 августа 2003 года на форуме «Выборы-2003» члены Национал-большевистской партии Сергей Манжос и Николай Медведев со словами «Честных выборов не будет!» облили майонезом главу ЦИКа Александра Вешнякова. Обоих обвинили в хулиганстве и оскорблении представителя власти. После выборов дело прекращено.

7 декабря 2003 года в Москве на избирательном участке № 107 лимоновцы кинули яйцо в премьера Михаила Касьянова. Участников акции Наталью Чернову и Алексея Тонких обвинили в хулиганстве, затем дело прекратили.

2 августа 2004 года активисты НБП провели так называемую «акцию прямого действия» по захвату кабинета министра здравоохранения и социального развития Михаила Зурабова с лозунгами, направленными против монетизации льгот, в результате которой 7 членов НБП были осуждены на сроки от 2,5 до 5 лет.

14 декабря 2004 года была проведена ещё одна «акция прямого действия» по захвату приёмной Администрации Президента РФ⁷⁸. 39 участникам акции были предъявлены обвинения в незаконном захвате и удержании власти, за что закон предусматривает срок заключения до 20 лет, но в ходе следствия инкриминируемое деяние было переквалифицировано как участие в массовых беспорядках. Так называемое «дело 39 декабристов» вызвало большой ажиотаж в средствах массовой информации. Суд над нацболами был завершен 8 декабря 2005 года, бо́льшая часть участников акции получили от 1 до 3 лет условно, однако 8 национал-большевиков были осуждены на действительные сроки.

1 мая 2005 года питерское отделение НБП провело несанкционированное шествие, в ходе которого активистам удалось преодолеть три кордона ОМОНа.

В июне 2005 года, после штурма спецназа ГУИН, был закрыт главный штаб партии в Москве.

В 2003 году Эдуард Лимонов назвал проведенные акции «акциями бархатного терроризма» и заявил: «Мы мечтаем, чтобы эти акции бархатного терроризма превратились в бархатную революцию в России.»

Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ) — националистическое⁷⁹ объединение.

ДПНИ было основано 10 июля 2002 года⁸⁰. С момента основания координатором ДПНИ-Россия являлся Владимир Басманов.

Идеологией партии являются нэйтивизм и национал-прогрессизм. Заявленной целью объединения является борьба с нелегальной иммиграцией в Россию.

Для достижения поставленной цели, ДПНИ организует массовые акции – пикеты, митинги, шествия. ДПНИ является одним из основных организаторов «Русских маршей».

Первый «Русский марш» – шествие и митинг представителей русских националистических организаций в защиту целостности русского этноса по Москве – был проведен в День народного единства 4 ноября 2005 года.

Поводом для проведения марша стало первое в истории Российской Федерации празднование Дня народного единства.

Организаторами и участниками марша явились:

• Евразийский союз молодёжи. Молодёжное крыло Международного евразийского движения, созданного Александром Дугиным. Лидер — Валерий Коровин.

• Движение против нелегальной иммиграции. Лидер — Александр Белов-Поткин.

• Национал-патриоты России.

• Национально-державная партия России. Лидер — Александр Севастьянов.

• Национально-патриотический фронт «Память».

• Общество «Правда». Лидер — Валерий Якушев.

• Русский общенациональный союз. Лидер — Игорь Артёмов.

• Русское общественное движение. Лидер — Константин Крылов.

• Движение «Русский порядок». Лидер — Василий Ансимов.

Заявка на проведение шествия (под названием «Правый марш») была подана от имени Евразийского союза молодежи (ЕСМ) в середине октября. Объявленной целью шествия было празднование очередной годовщины изгнания польских оккупантов из Москвы, а также протест против планов подготовки «оранжевой революции» в России, то есть бунта, подобного «Оранжевой революции» на Украине или «революции роз» в Грузии⁸¹.

Почти одновременно с этим заявку на проведение шествия (под названием «Россия против оккупантов») подало незарегистрированное Движение против нелегальной иммиграции от имени группы граждан. 24 октября заявка ЕСМ о проведении шествия и митинга была удовлетворена руководством префектуры Центрального административного округа Москвы⁸².

Примерно в то же время на сайте ДПНИ появилось сообщение следующего содержания: «4 ноября Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ) проведет в Москве массовый молодёжный марш «Россия против оккупантов». Марш пройдет по местам массового проживания мигрантов. Цель акции — отпраздновать годовщину освобождения Москвы от иноземных захватчиков и заявить решительный протест ползучей оккупации России нелегальными и необоснованными иммигрантами. Лозунги марша: «Очистим город от непрошеных гостей!», «Чеченцы! Война закончилась! Пора ехать домой!», «Россия принадлежит нам!».

25 октября состоялось закрытое совещание организаторов марша, собранное по инициативе ЕСМ. На совещании руководитель ЕСМ Валерий Коровин потребовал от собравшихся гарантий того, что члены их организаций не будут выкрикивать фашистские или антисемитские лозунги, демонстрировать фашистскую символику и делать соответствующие жесты.

27 октября зампрефекта ЦАО Сергей Васюков вызвал главу московского отделения ЕСМ Юрия Горского и объявил об отказе в проведении марша, не объясняя причин.

31 октября состоялось закрытое совещание представителей префектуры, ГУВД и УФСБ Москвы, после чего заявка ЕСМ была принята. Соответствующий документ был подписан заместителем префекта ЦАО Сергеем Васюковым и ответственной за митинги, шествия и пикеты в префектуре ЦАО Еленой Поляковой.

Тогда же был окончательно утверждён маршрут марша — от метро «Чистые пруды» (сквер возле памятника Грибоедову) до Славянской площади⁸³.

С этого момента началось проведение пропагандистских мероприятий. ЕСМ и ДПНИ изготовили несколько тысяч листовок и наклеек. Марш был также рекламирован в Интернете на веб-сайтах и объявлен в многих личных блогах участников.

Местом сбора был назначен бульвар поблизости от станции метро «Чистые пруды», у памятника Грибоедову. Начало марша планировалось на 11 часов утра. Заявленная ЕСМ численность участников марша — 1000 человек⁸⁴.

Доступ на площадь был ограничен милицией: были установлены арочные металлоискатели, через которые должны были пройти все желающие принять участие в марше.

К 10 часам утра в сквере собралось не менее тысячи человек.

В 11.30 часов началось формирование колонн. Первоначально планировалось построение в колонны по пять человек в ряду, потом колонны перестроились по восемь человек в ряду.

Впереди шли представители ЕСМ. Они принесли с собой более 100 знамён. Знамёна были розданы не только активистам ЕСМ, но и представителям футбольных клубов, которые присоединились к колонне евразийцев. А само шествие возглавила первая группа девушек-барабанщиц. За колонной ЕСМ следовали ряд небольших организаций: «Память», РОД, «Русский порядок».

Далее следовала колонна сторонников ДПНИ, в состав которой входила вторая группа девушек-барабанщиц. Как выяснилось позже, в колонне ДПНИ присутствовали представители НСО, следящие за порядком. Колонна ДПНИ была самой многочисленной: в ней шло более половины участников марша.

За ДПНИ следовали сторонники НДПР, за ними следовали члены РОНС.

Замыкали колонну группы присоединяющихся по мере движения молодых людей со «спортивной» («фанатской») символикой. Среди них было много молодёжи, закрывающей лица платками и шарфами.

Позднее стало известно, что среди них присутствовали члены СС, включая Дёмушкина⁸⁵.

Основную массу участников шествия составляли мужчины призывного возраста (до 30 лет). Не было замечено нетрезвых или неадекватных людей. В 12.00 шествие началось.

Участники марша несли знамёна своих организаций, плакаты и растяжки. Скандировались лозунги: «Слава России!», «Россия — всё, остальное — ничто!», «Русский порядок на русской земле!», «Россия против оккупантов», и так далее.

В районе 13:00 первые ряды участников шествия достигли Славянской площади. Она была оцеплена милицией, пространство перегорожено, установлены арочные металлоискатели. Во время заполнения площади народом организаторы митинга транслировали через звукоусилители магнитофонную запись. Получить представление об этой записи можно, прочитав отдельный фрагмент: «Мы построим новую Россию, Россию-3, державу для молодых и сильных. Россия-3 станет страной нового порядка. Нас привлекает наше великое прошлое, прошлое наших свободных, сильных, жестоких предков. История учит нас жить. История напоминает нам о том времени, когда наши свободолюбивые предки жили без бюрократов, парламентов, конституций и прав человека. Традиции — это солнечный бред, который надо принимать с открытым сердцем…»⁸⁶

Из-за сокращённого времени митинга слово было предоставлено не всем желающим. Основную идею митинга озвучил в своем выступлении Егор Холмогоров: «Русские! Сегодня ваш день! Сегодня ваш праздник! Это праздник нашего прошлого, нашего настоящего и нашего будущего. Четыре столетия назад наши предки сокрушили тех врагов, которым удалось немыслимое. Врагам удалось уничтожить русское государство, разрушить русское самодержавие, захватить святыню России — Кремль. Весь цивилизованный европейский мир ненавидел русских как варваров, как самую страшную угрозу себе, он рукоплескал нашим захватчикам и радовался тому, что Россия погибла навечно. Но Россия воскресла, она восстала и выморила голодом своих оккупантов. Россия заставила их есть конину, потом крысятину, и, наконец — друг друга. Россия победила и сокрушила их, заставила их на коленях выползти из Кремля. Россия это сделала потому, что мы — русские, и с нами Бог. Сегодня наше государство ослаблено, оно потрясено смутой извне и изнутри. Вокруг нас много врагов. У нас почти нет друзей. Но мы воспрянем. Россия всё — остальное ничто.»

Сразу же после митинга на Славянской площади состоялось молитвенное стояние православных патриотов, организованное главою «Союза Христианское Возрождение» В. Н. Осиповым. На него остались и многие участники Русского марша.

По оценке начальника службы безопасности ДПНИ Ивана Лебедева, сделанной непосредственно после марша, численность участников составила примерно 3 000 человек⁸⁷. Так же оценили численность присутствующих сотрудники ГУВД.

«Русский марш» 2005 года показал национал-популистскую идеологию, сфокусированную на одной, но действительно популярной теме: борьбе этнических русских с «мигрантами», под которыми фактически понимаются вовсе не иммигранты, а любые неславяне, оказавшиеся в регионах с традиционным доминированием этнического русского населения (гражданство и ценз оседлости практической роли не играют)⁸⁸.

К концу 90-х годов среди активистов новой волны национализма и национал-популистской идеологии появилось очень много людей из скинхедской среды. В середине двухтысячных национализм стал просто немыслим без скинхедов.

НС-скинхе́ды (Nazi skinheads или National Socialist skinheads) — молодёжная ультраправая субкультура, представители которой придерживаются национал-социалистической идеологии, одно из направлений субкультуры скинхедов. Деятельность НС-скинхедов как правило носит экстремистский характер.

Первоначально субкультура скинхедов возникла в Великобритании, в конце 60-х годов XX века. Она носила аполитичный характер и была тесно связана с английской субкультурой этого периода — модами, а также с чёрной ямайской эмигрантской молодёжью и популярной в их среде музыкой того времени — регги и, в меньшей степени, ска⁸⁹.

НС-скинхеды появились к концу 1982 года, как результат политической агитации лидера рок-группы Skrewdriver (которая впоследствии стала культовой для НС-скинхедов) — Яна Стюарта Дональдсона и Британского национального фронта⁹⁰ в среде аполитичных скинхедов. Тогда впервые был заимствован кельтский крест, в качестве символа их движения, и сформирован образ НС-скинхедов (по образу крестоносцев) — солдат Священной Расовой Войны (англ. Racial Holy War), борющихся против «недолюдей» — евреев, цыган, негров и прочих, то есть в более широком смысле всех не арийцев, главным образом многочисленных иммигрантов из стран третьего мира, а также гомосексуалистов, наркоманов и левой молодёжи.

На рубеже 1990-х годов, после распада СССР, субкультура НС-скинхедов проникла в Россию.

Если в 1991 году скинхедов в России насчитывалось не больше десятка, то к 1994 году оно стало массовым. К этому времени сформировалась первая русская музыкальная группа НС-скинхедов Коловрат. Первый криминальный инцидент, в который оказались втянуты скинхеды, произошёл в Санкт-Петербурге 20 апреля 1995 года, когда группа бритоголовых во главе с Артемом Талакиным избила в метро азербайджанца. Первый скандал со скинхедами просочился в прессу, когда 2 мая 1998 года группа бритоголовых во главе с Семёном Токмаковым напала и избила в Москве чернокожего сотрудника охраны американского посольства морского пехотинца Уильяма Джефферсона.

В 1999 году скинхеды от уличных стычек перешли к нападениям на стационарные объекты. Так 28 августа 1999 они устроили погром в московском храме Общества сознания Кришны. Годом позже (21 октября 2000 г.) они устроили разбой во вьетнамском общежитии в районе станции Сокол. В 2001 году скинхеды перешли к организованным погромам торговых точек в московских Ясенево (21 апреля) и Царицыно (30 октября)⁹¹.

В 2002 году в России насчитывалось около 40 тысяч скинхедов, в 2005 году – около 50 тысяч. Наибольшее количество скинхедов в 2005 году было зафиксировано в С.-Петербурге (10000-15000 человек), Калиниграде (около 1000 человек), Нижнем Новгороде (до 600, по другим данным - до 2500 человек), Ростове-на-Дону (свыше 1500 человек), в Пскове, Калининграде, Екатеринбурге, Краснодаре - свыше 1000, в Воронеже, Самаре, Саратове, Красноярске, Иркутске, Омске, Томске, Владивостоке, Рязани, Петрозаводске - несколько сотен. Суммарно в 2005 году скин-сообщества существовали в 85 городах⁹².

Внешность НС-скинхедов включает следующие элементы:

• бритая наголо голова или очень короткая стрижка;

• тяжёлые высокие ботинки, в том числе военные, чаще всего чёрного цвета, с белыми шнурками;

• светло-синие джинсы или джинсы-варёнки;

• белые футболки, чёрные или коричневые рубашки, поло и тенниски;

• короткие, чёрные и тёмно-зелёные куртки на «молнии» без воротника — «бомберы», или с воротником — «штурманы»;

• военная униформа или её отдельные элементы;

• нацистская символика;

• татуировки;

• нашивки;

• значки⁹³.

Часть скинхедов симпатизирует различным организациям ультраправой направленности — например: НСО, Славянский Союз, РОНС. Однако большинство из них придерживается идей неонацизма, который символизирует свастика, нацистские приветствия и фигура Адольфа Гитлера (имя которого часто шифруется числом 18), что выражается в проведении акций приуроченных к его дню рождения 20 апреля. Отсюда «неклассический» национализм, основанный на идеях «священной войны» за чистоту «арийской расы» и братство «европейских народов», представление о себе как об «иммунной системе города», а также осознание своей цели как «национальной революции».

Гитлеризм скинхедов выражается в одобрении Белого движения и русских коллаборационистов во Второй мировой войне, которые «освобождали Россию от большевизма», при этом большевизм трактуется как жидобольшевизм в контексте жидомасонского заговора. Однако скинхеды хорошо приняли установленный властями День народного единства 4 ноября и регулярно участвуют в «русских маршах» в этот день⁹⁴.

Значительное число НС-скинхедов проявляет большой интерес к германо-скандинавской мифологии и язычеству, особенно к реконструированным языческим верованиям, в виде неоязыческих движений, а также к оккультной стороне нацизма, включавшей в себя языческие элементы. Кроме этого, в России существуют группы НС-скинхедов, исповедующих православие, остальные же являются крайними противниками христианства и православия в частности, поскольку Иисус Христос — еврей, а христианство зародилось в контексте мессианских движений иудаизма, что никак не может уживаться с нацистской идеологией, неотъемлемой частью которой является антисемитизм.

Являясь участниками праворадикальных движений, НС-скинхеды — сторонники крайних мер с применением насилия (как правило в особо жестокой форме), что обычно трактуется как экстремизм. Многим из них близка идея революции, то есть государственного переворота с целью установления национал-социалистического режима.

Жертвами русских НС-скинхедов в разное время становились иностранные студенты (преимущественно негроиды и монголоиды), выходцы из стран СНГ, цыгане и евреи, бомжи, гастарбайтеры, антифашисты (особую огласку имело убийство Тимура Качаравы и Вигена Абрамянца), панки и даже милиционеры.

Поскольку средний возраст НС-скинхедов в России составляет 19-23 года, можно проследить основные причины возникновения и развития этой субкультуры⁹⁵.

Как уже было сказано, с распадом СССР в обществе нарастали негативные настроения. Пропали экономическая стабильность, устойчивая и «справедливая» общественная структура, развитая система социального обеспечения, относительное равенство людей в обществе, а, следовательно, возникли конкуренция, разобщенность. Молодежь ни в одном обществе не живет изолированно от остальной части населения, поэтому им пришло собственное понимание сложившейся ситуации и осознание необходимости перемен и действий⁹⁶.

Постепенное ослабление и исчезновение радикальных сообществ возможно только в случае устранения породивших их проблем. Однако экономические и социальные проблемы не только не решались, более того, социальное расслоение нарастало, а социальное государство методично и целенаправленно демонтировалось. Не были урегулированы национальные проблемы (в частности, на Северном Кавказе). Отсутствовала пропаганда общечеловеческих ценностей⁹⁷.

Говоря иначе, в России имелись объективные причины – экономические, социальные, политические, идеологические, культурные – для появления и развития движения НС-скинхедов. Эти причины вели к зарождению и ускоренному развитию НС-скин-субкультуры даже в столь неблагоприятных для этого регионах, как Татарстан, где местная власть или отдельные ее структуры и представители заведомо не оказывали и не оказывают никакой поддержки и покровительства НС-скинхедам и русским националистам вообще. Смело можно предположить, что такой объективной причиной является политика российских представителей власти в области экономической, социальной, идеологической, пропагандистской, национальной, образовательной, молодежной, культурной и военной⁹⁸.

И все же, когда мы говорим сегодня о русском национализме, мы, как правило, сталкиваемся с усредненными, внеидеологическими высказываниями, сводящимися к «защитной» этноксенофобии по отношению к «мигрантам», к лозунгам «Россия для русских!» или «За русскую Россию!» (официальный лозунг Народного союза). Существовали идеологически активные деятели, начиная с председателя «Великой России» А. Савельева, но и их основной пафос сводился к тому, что Россия должна, во-первых, преодолеть либеральные традиции, заложенные в 90-е годы, во-вторых, стать максимально мощной «державой», фактически возродить имперский внешнеполитический размах, но не возрождая при этом полноценную империю (чтобы не оказаться слишком полиэтничной), в-третьих, развивать преимущественное положение этнических русских (не только путем дискриминации «мигрантов», но и в процессе ротации элит). Исследователь и одновременно адепт русского национализма Валерий Соловей прямо утверждал, что России сейчас, на руинах рухнувшей советской империи, нужен именно русский этнический национализм, и ничто иное.⁹⁹ В.Соловей лишь наиболее последователен в своих суждениях, но по существу с ним согласны очень многие.

Подводя итог, следует сказать, что распад СССР был крупнейшей геополитической катастрофой века. Для российского же народа оно стало настоящей драмой. Радикальная трансформация российского общества, усугубленная неэффективными либерально-демократическими реформами, повлекла за собой тяжелую экономическую ситуацию.

После распада СССР одним из важнейших явлений стало превращение России из страны, традиционно отдающей население, в главным образом принимающую. Потоки мигрантов возникли, как только в России на­чал обозначаться восстановительный экономический рост. Городская жизнь здесь (в сравнении с положением в других республиках, ранее казавшихся более благо­получными, чем сама срединная Россия), представлялась гораздо более спокойной, уровень доходов и возможностей — более высоким, чем в других местах. В Россию потянулись люди, мотивированные прежде всего экономическими интересами, проблемами выживания, безработицей, перенаселением, в меньшей степени — межнациональными конфликтами или военными действиями на Кавказе¹⁰⁰.

На фоне довольно консервативного и малоподвижного населения, приу­ченного к государственно-распределительной системе, а потому с трудом приспосабливающегося к кризисной экономике, приезжие, заполнив вакан­сии в стремительно развивающейся системе обслуживания, торговле, малом и среднем бизнесе, частном строительстве, городском хозяйстве, стали види­мым элементом прежде одноцветной и статичной в этническом плане соци­альной жизни крупных и средних городов. Их шансы приспособиться и до­биться успеха в новых условиях были такими же, что и у местного населения, но стимулы — гораздо выше. У них не было надежд на социальные гарантии, на которые продолжали рассчитывать коренные жители (и напрасно, посколь­ку государство год за годом стремилось сбросить с себя социальные обязатель­ства перед населением).

Мигранты, вынужденные осваивать новые социальные ниши и формы за­нятости, стали теми элементами социальной жизни, на которые проецировались массовые негативные установки, концентрировалось раздражение, особенно у неприспособившейся к новым условиям части населения, составлявшей в разные годы кризиса от трети до половины всего городского сообщества России¹⁰¹.

Негативные настроения, изоляционизм, равно как и подогревание разнообразных комплексов национальной ущербности и т.п. представляют со­бой остаточные механизмы общества, уже неспособного «подняться» против «внешнего врага». Но они достаточны, чтобы стимулиро­вать рост ксенофобии и сопутствующего ей искусственного тра­диционализма, ностальгии по идеализируемым советским временам.

Источником националистических настроений было также то, что в межнациональных отношениях в СССР действовал не только фактор «дружбы народов», но и по ряду причин возникали скрытые напряжения и негативное восприятие людей другой национальности¹⁰².

Распад СССР вместо того, чтобы смягчить межнациональные противоречия, привел к их обострению и появлению новых проблем и противоречий практически во всех государствах на территории бывшего СССР, так как республики стали суверенными, и появилась возможность решить оставшиеся от прошлого проблемы в общих интересах.

Следует учесть также и то, что власти недооценивали остроту национальных проблем в СССР, а российские политики в своей борьбе за власть данный вопрос вообще игнорировали. Таким образом, идея национального возрождения и сплочения русского народа во имя «Великой России» стала главной идеей националистических сил в 1990-2005гг.

Русский национализм неоднороден. Имеются его более умеренные и более откровенные крайние проявления.

Среди российских националистических объединений необходимо выделить следующие: Русское национальное единство, Национал-большевистская партия, Движение против нелегальной иммиграции.

Общероссийское общественное патриотическое движение «Русское национальное единство» (РНЕ) – русская общественная организация, провозглашавшая «обеспечение настоящего и будущего Русской Нации, ее достойного исторического пути, то есть возвращение Русскому Народу его исторического места и роли в государстве и мире».

РНЕ было создано в 16 октября 1990 года в г.Москва группой русских националистов во главе с бывшим членом Центрального совета общества «Память» Александром Баркашовым.

В середине 1990-х годов РНЕ являлась наиболее крупной из радикальных националистических организаций. Её численность достигала 20 тысяч человек. Массовый приток молодежи в ряды РНЕ опеспечила популярность нацизма, как наиболее широко известной формы национализма¹⁰³.

Осенью 2000 года в руководстве РНЕ произошёл раскол. В результате раскола численность движения сильно сократилась, национал-социализм и православная идеология окончательно закрепились как основные¹⁰⁴.

Национал-большевистская партия (НБП) — российская общественно-политическая организация, не имеющая официального статуса партии и запрещённая в 2007 г.

НБП была создана в 1993 году. Согласно программе 1994 года, глобальной целью национал-большевизма является создание «Империи от Владивостока до Гибралтара на базе русской цивилизации», а сущность национал-большевизма заключается в «испепеляющей ненависти к античеловеческой системе троицы: либерализма/демократии/капитализма. Человек восстания, национал-большевик видит свою миссию в разрушении системы до основания. На идеалах духовной мужественности, социальной и национальной справедливости будет построено традиционалистическое, иерархическое общество»¹⁰⁵.

Основателями НБП стали Александр Дугин, Эдуард Лимонов, Егор Летов и Сергей Курёхин.

Первые три года Национал-большевистская партия действовала не как политическая организация, а просто как сообщество людей с андерграундными взглядами на политику, экономику и искусство.

В 1994 году НБП начинает издавать партийную газету «Лимонка», ставшую позже рупором так называемой «контркультурной» оппозиции и постмодернистским литературным проектом.

В то же время НБП начала проводить политические акции. С 1996 года НБП ежегодно, 5 апреля, отмечала «День Русской нации» (в честь годовщины исторической победы Александра Невского)¹⁰⁶.

После выхода из партии Александра Дугина в 1998 году политические позиции организации заметно сместились влево. Среди нацболов преобладали молодые люди 16-25 лет самого различного социального положения, от безработных до преподавателей ВУЗов. Главным условием для членства в организации было радикальное несогласие с текущим курсом правительства и Президента РФ.

В 2000 году нацболами была захвачена площадка башни Св. Петра в Риге — эта акция была проведена в поддержку русскоязычного населения Латвии. Троим были предъявлены обвинения по статье «Терроризм», однако позднее их действия были переквалифицированы как хулиганство.

За период 1998-2005 годов активистами партии было проведено более 60 акций разного масштаба. В 2003 году Эдуард Лимонов назвал проведенные акции «акциями бархатного терроризма» и заявил: «Мы мечтаем, чтобы эти акции бархатного терроризма превратились в бархатную революцию в России.»

Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ) — националистическое¹⁰⁷ объединение.

ДПНИ было основано 10 июля 2002 года. С момента основания координатором ДПНИ-Россия являлся Владимир Басманов.

Идеологией партии являются нэйтивизм и национал-прогрессизм. Заявленной целью объединения является борьба с нелегальной иммиграцией в Россию.

Для достижения поставленной цели, ДПНИ организует массовые акции – пикеты, митинги, шествия. ДПНИ является одним из основных организаторов «Русских маршей».

Первый «Русский марш» – шествие и митинг представителей русских националистических организаций в защиту целостности русского этноса по Москве – был проведен в День народного единства 4 ноября 2005 года.

Поводом для проведения марша стало первое в истории Российской Федерации празднование Дня народного единства.

Заявка на проведение шествия (под названием «Правый марш») была подана от имени Евразийского союза молодежи (ЕСМ) в середине октября. Объявленной целью шествия было празднование очередной годовщины изгнания польских оккупантов из Москвы, а также протест против планов подготовки «оранжевой революции» в России, то есть бунта, подобного «Оранжевой революции» на Украине или «революции роз» в Грузии.

По оценке начальника службы безопасности ДПНИ Ивана Лебедева, сделанной непосредственно после марша, численность участников составляла примерно 3 000 человек¹⁰⁸. Так же оценили численность присутствующих сотрудники ГУВД. Участники марша несли знамёна своих организаций, плакаты и растяжки. Скандировались лозунги: «Слава России!», «Россия — всё, остальное — ничто!», «Русский порядок на русской земле!», «Россия против оккупантов», и так далее.

«Русский марш» 2005 года показал национал-популистскую идеологию, сфокусированную на одной, но действительно популярной теме: борьбе этнических русских с «мигрантами», под которыми фактически понимаются вовсе не иммигранты, а любые неславяне, оказавшиеся в регионах с традиционным доминированием этнического русского населения (гражданство и ценз оседлости практической роли не играют)¹⁰⁹.

В 90-х годах среди активистов новой волны национализма и национал-популистской идеологии появилось очень много людей из скинхедской среды. В середине двухтысячных национализм стал просто немыслим без скинхедов.

НС-скинхе́ды (Nazi skinheads или National Socialist skinheads) — молодёжная ультраправая субкультура, представители которой придерживаются национал-социалистической идеологии, одно из направлений субкультуры скинхедов. Деятельность НС-скинхедов как правило носит экстремистский характер.

НС-скинхеды появились к концу 1982 года, как результат политической агитации лидера рок-группы Skrewdriver (которая впоследствии стала культовой для НС-скинхедов) — Яна Стюарта Дональдсона и Британского национального фронта¹¹⁰ в среде аполитичных скинхедов. Тогда впервые был заимствован кельтский крест, в качестве символа их движения, и сформирован образ НС-скинхедов (по образу крестоносцев) — солдат Священной Расовой Войны (англ. Racial Holy War), борющихся против «недолюдей» — евреев, цыган, негров и прочих, то есть в более широком смысле всех не арийцев, главным образом многочисленных иммигрантов из стран третьего мира, а также гомосексуалистов, наркоманов и левой молодёжи.

На рубеже 1990-х годов, после распада СССР, субкультура НС-скинхедов проникла в Россию.

В 2002 году в России насчитывалось около 40 тысяч скинхедов, в 2005 году – около 50 тысяч. Наибольшее количество скинхедов в 2005 году было зафиксировано в С.-Петербурге (10000-15000 человек). Суммарно в 2005 году скин-сообщества существовали в 85 городах¹¹¹.

Являясь участниками праворадикальных движений, НС-скинхеды — сторонники крайних мер с применением насилия (как правило в особо жестокой форме), что обычно трактуется как экстремизм. Многим из них близка идея революции, то есть государственного переворота с целью установления национал-социалистического режима.

Жертвами русских НС-скинхедов в разное время становились иностранные студенты (преимущественно негроиды и монголоиды), выходцы из стран СНГ, цыгане и евреи, бомжи, гастарбайтеры, антифашисты (особую огласку имело убийство Тимура Качаравы и Вигена Абрамянца), панки и даже милиционеры.

В заключение необходимо отметить, что постепенное ослабление и исчезновение радикальных сообществ возможно только в случае устранения породивших их проблем. Говоря иначе, в России имелись объективные причины – экономические, социальные, политические, идеологические, культурные – для появления и развития националистических организаций. И пока не будут устранены причины общественной неудовлетворенности, нельзя надеяться на исчезновение радикальных сообществ¹¹².