3. Мотивационная сфера личности правонарушителя

1. Детерминистический подход к поведению человека позволил советским криминологам сделать кардиналь­ный вывод о том, что преступное поведение обусловлено криминогенным влиянием социальной среды, в которой субъект жил, учился и работал. Эти влияния носят "нако­пительный" характер. Всякое последующее криминоген­ное влияние внешней среды действует на субъект специ­фически, преломляясь через внутренние условия, инте-

99

риоризировавшие в себе предшествующие воздействия внешней среды.

Приведу упрощенный и условный пример. Предполо­жим, что два идентичных близнеца, выросшие до опреде­ленного возраста в идеально одинаковых условиях (чего, конечно, в жизни не бывает), впервые вышли на улицу. Один побежал к одной группе детей, а другой - к дру­гой. Первый, увидя у одного из мальчиков красивую иг­рушку, пытался взять ее, за что тот ударил его. Второй радушно был принят сверстниками. Завтра, когда они выйдут гулять, первый будет соотносить свои желания с причиненной обидой, второй - с уроком дружелюбия. Получаемый изо дня в день опыт может, как пишет СМ. Иншаков, подавлять или ослаблять возникшие по­буждения, изменять направления их реализации, усили­вать [128, с. 149-150].

Особое значение в "накоплении" криминогенных воз­действий имеет стадия раннего онтогенеза, детство и от­рочество. Детский и подростковый опыт противоправно­го поведения у многих сохраняется на долгие годы, а у некоторых на всю жизнь. Сбросить с себя груз детства и отрочества всегда и всем бывает очень трудно. При самой благоприятной социализации личности в последующем негативный груз подростковой биографии, уйдя в под­сознание, будет больно давить на человека в соответ­ствующих поведенческих ситуациях. Об этом свидетель­ствует криминолого-психологический анализ мотивации тяжких преступлений.

Подростковый возраст совпадает с пределами уголов­ной ответственности несовершеннолетних (14-17 лет). Несмотря на ограниченную ответственность с 14 до 16 лет и гуманную следственно-судебную практику, несовер­шеннолетние по числу зарегистрированных деяний, рас­считанных на 100 тыс. всех подростков, идут следом за

100

самой криминогенной группой 18-25-летних. По этому же показателю они почти вдвое превышают интенсив­ность преступности среди всего населения страны. Совер­шение преступности в подростковом возрасте является начальной школой преступного поведения большинства взрослых преступников. По выборочным данным, три четверти особо опасных рецидивистов и около половины остальных преступников совершили первое преступле­ние в несовершеннолетнем возрасте.

"Оградим от тюрьмы подрастающее поколение и она умрет сама собой", - простодушно надеялись в 20-е годы. В этом наивном лозунге выражена глубокая мысль, кото­рая пока остается нереализованной. Удельный вес под­ростковой преступности в структуре преступности моло­дежи (14-29 лет) постоянно растет, обгоняя по темпам прироста молодежную и общую преступность. В 1986 г. он составлял 21,0%, в 1987 г. - 22,6, а в 1988 г. - 26,1% в струк­туре зарегистрированной преступности.

Очень часто истоки взрослых отклонений, которые, ка­залось бы, явно расходятся со статусом, достигнутым че­ловеком, с ожиданиями его ролевого поведения, прямо коррелируют с его детством и отрочеством. Обратимся к статье Ф. Бурлацкого о Брежневе (Лит. газ. 1988. 14 сент.). На замечание одного из своих приближенных о тяжелой жизни низкооплачиваемых людей последний ответил: "Вы не знаете жизни. Никто не живет на зарплату. Помню в молодости... мы подрабатывали разгрузкой вагонов. И как делали? А три мешка или ящика туда - один себе. Так все и живут в стране". Сопоставьте: на одной чаше весов — его самый высокий государственный и партий­ный пост, неисчислимые награды и, наконец, более чем зрелый возраст, а на другой - негативный подростковый опыт. И последний перевесил. Причем не только в его ми­молетней реплике.

101

Конечно, криминальный опыт детства и отрочества не фатален для дальнейшей биографии человека. Это не рок типа эдиповой судьбы (трагедия Софокла "Царь Эдип"), от которой человеку никуда не деться. Но криминальные "следы" юности существенны для последующей жизни. Они прочно удерживаются в ядре личности, хотя и претерцевают существенные изменения под влиянием после­дующих социальных наслоений.

A.M. Яковлев в одной из своих работ [358, с. 94-109] подверг серьезной критике объяснение преступного по­ведения внутренними субъективными причинами (моти­вацией, потребностями, установками, личностными свой­ствами субъектов), поскольку, по его мнению, они оце­ночны, субъективны и не поддаются объективному науч­ному познанию и анализу. Исходя из детерминистическо­го постулата о том, что причина поступка человека лежит вне его, он предлагает изучать объективные причины и их следствие - реальное поведение преступника. Он пи­шет: "...то, что является внешним по отношению к орга­низму и воздействует на него извне, это и есть та наблю­даемая социальная реальность, изучив которую, мы мо­жем объяснить причины поведения, а следовательно, бу­дем в состоянии предсказывать и регулировать его" [358,

с. 103-104].

Конечно, было бы хорошо, если бы такой бихевиорист­ский подход давал возможность глубоко и полно изучить причинность преступного поведения. Однако это невоз­можно. Поэтому, согласиться с предлагаемым подходом трудно. Дело в том, что в таком социально значимом по­ведении, как преступное, на правонарушителя действует огромное множество причин, каждая из которых и их взаимодействующие совокупности имеют различные "по­тенции" не только объективно, но и потому, как воспри­нимает их субъект. Их "отбор" осуществляется не орга-

102

низмом, а личностью, которая сформировалась под влия­нием предшествующих внешних воздействий. Можно ли выявить и изучить все внешние причины без изучения со­циального содержания взаимодействующего с ними субъ­екта? Видимо, нет. Более того, не изучая личность и ее мотивацию, практически невозможно решать ни уголов­но-правовые (квалификация, индивидуализация наказа­ния, ресоциализация), ни криминологические (индивиду­альная и социальная профилактика) задачи. Поэтому я больше склоняюсь к ранним работам A.M. Яковлева, где Он обоснованно предлагал искать причины преступлений во взаимодействии личности со средой [360].

Социальную детерминацию преступного поведения нельзя рассматривать как единовременное, пусть комп­лексное воздействие, непосредственно связанное с ситуа­цией совершения преступления. Будучи растянутой во времени и пространстве онтогенеза личности, социальная среда определяет преступное поведение не непосредст­венно, а через взаимодействие с личностью преступника, в котором личность играет активную роль. Поэтому она закономерно В.Н. Кудрявцевым рассматривается как центральное звено в причинной связи преступного пове­дения [166, с. 10]. Выступая активно взаимодействующим элементом, обеспечивающим избирательное усвоение ин­формации и выбор варианта поведения, она формируется общественными отношениями в процессе жизни и дея­тельности индивида и сущностью ее является "ее соци­альное качество".

Все эти суждения относятся как к личности преступни­ка, так и к личности правопослушного гражданина. Поня­тие личности преступника специфично, оно значительно уже понятия личности человека. Криминологическое изучение не идентично уголовно-правовому. Оно не фор­мально, а сущностно. Причем криминологию интересует

103

не содержание личности человека вообще, а лишь те ее свойства, которые: 1) в той или иной мере связаны с прес­тупным поведением (обусловили или облегчили его со­вершение); 2) позволяют обнаружить сдвиги и деформа­ции, отличающие личность преступника от личности граждан с правомерным поведением; 3) служат основой для криминологической классификации (типологии) преступников; 4) обеспечивают индивидуальное прогно­зирование возможного преступного поведения; 5) более обоснованно помогают решить вопросы об освобождении от уголовной ответственности, индивидуализировать уголовные наказания и наметить пути перевоспитания правонарушителя.

Разработка понятия личности в плане указанных задач связана с двумя трудностями. Первая из них обусловле­на "временными пределами" личности преступника, вто­рая - содержанием тех личностных криминальных свойств и особенностей, которые дают возможность как-то диффе­ренцировать преступника от непреступника.

Преступником в уголовно-правовом плане можно наз­вать лишь человека, виновно совершившего обществен­но опасное деяние, запрещенное уголовным законом. "Временные пределы" его относительно четко обозначе­ны: фактические - с момента совершения лицом преступ­ления до констатации его исправления и перевоспита­ния, а юридические - с момента признания лица судом виновным в преступном поведении до снятия или пога­шения судимости. Однако в реальной жизни личность преступника формируется задолго до совершения прес­тупления и далеко не всегда перестает быть таковой пос­ле юридической констатации его исправления и перевос­питания, о чем свидетельствуют рецидивные преступле­ния, совершенные после снятия и погашения судимости. В криминологических целях прогнозирования и раннего

104

предупреждения возможных первичных и рецидивных преступлений большое значение имеет изучение личнос­ти субъекта в допреступный и постпреступный периоды его жизни и деятельности. В этих случаях криминология вынуждена обращаться к более широкому социологичес­кому понятию личности с отклоняющимся поведением, которая исследуется в плане ее приближения к характе­ристике личности преступника.

Исходя из сказанного, следует прийти к выводу о том, что, с одной стороны, криминологическое учение о лич­ности преступника должно строиться на строгой уголов­но-правовой основе, ибо какими бы антисоциальными ка­чествами ни обладал тот или иной человек, он до совер­шения преступления не может быть отнесен к преступни­кам, с другой стороны, совокупность специфических свойств личности преступника может служить научно-практическим ориентиром при изучении лиц с отклоня­ющимся поведением, прогнозирования и предупрежде­ния возможных преступлений этих девиантов, ориенти­ром для решения других криминологических вопросов, где научные данные о личности преступника использу­ются в ретроспективе и перспективе, выходя за рамки вышеуказанных временных пределов. Без этого учение о личности преступника теряет и научный, и практический смысл.

Вторая трудность связана с содержательной стороной личности преступника. Обращение к ней ставит перед криминологией целый ряд вопросов. Есть ли какие-либо непреходящие личностные отличия преступников от непре­ступников? Существуют ли исторически конкретные раз­личия между ними? В чем основная сущность предпола­гаемых различий и как они улавливаются современной наукой?

На первый вопрос ответить просто. Историчность уго-

105

ловного законодательства предопределяет преходящий характер составов преступлений, а следовательно, и пре­ступников. Поэтому никаких извечных признаков у пос­ледних не обнаружено. В то же время практически все школы и течения в криминологии "бьются" над выявле­нием специфических свойств, качеств, черт, особеннос­тей, симптомов и синдромов у преступников по сравне­нию с остальными гражданами. Однако все выявленные признаки и механизмы не являются абсолютными, т.е. свойственными только субъектам преступлений. В той или иной мере они наблюдаются и у правопослушных лю­дей. Более того, содержание и набор этих особенностей могут существенно отличаться у преступников разных групп и типов. Например, корыстные преступники имеют одни отклонения, насильственные - другие., первичные преступники - третьи, рецидивисты - четвертые и т.д. Эти различия могут быть еще более глубокими при анализе конкретных субъектов. Выход из этого ищется в плане соотношения различных признаков у преступни­ков и непреступников. Однако большой разброс крими­нологически значимых характеристик у преступников различных типов и видов существенно затрудняет реше­ние и этой задачи.

На современном уровне развития криминологии осно­ванием для такого выделения личности преступника во­обще и ее разновидностей служат статистически законо­мерные распределения удельных весов (коэффициентов или других относительных величин) криминологически значимых отклонений и их различных сочетаний. На ста­тистическом уровне анализа улавливаются устойчивые отличия преступников от непреступников, преступников одних видов и типов от других. Указанные особенности могут иметь социальный, социально-психологический и даже психофизиологический характер.

106

Исторически меняющийся статистический портрет лич­ности преступника и ее разновидностей служит пример­ным "эталоном" для сравнительного криминологическо­го изучения соответствующих субъектов. Степень при­ближения изучаемого лица к этому статистическому портрету и является фактической базой для диагности­ческих, прогностических, профилактических, воспита­тельных выводов и предложений.

Статистических различий между личностью преступни­ка и непреступника выявлено много. Какие из них отра­жают глубинную социальную сущность? В советской кри­минологии имеется множество подходов к решению это­го вопроса [см., например: 188, с. 248-309; 199; 200; 201; 323 и др.].

При детерминистическом подходе в структуре этих особенностей надо, видимо, выделять такие личностные характеристики, которые всегда включены в причин­ность преступного поведения, которые, аккумулируя криминогенную социальную среду, являются одновре­менно субъективными детерминантами преступного по­ведения. В этом плане наиболее продуктивным подхо­дом в исследовании личности преступника может быть изучение мотиваиионной сферы, научная перспектива которого представляется особо значимой. Это обусловле­но центральным положением, которое она занимает как в механизме преступного поведения, так и в структуре личности субъекта.

2. Мотивационная сфера является "центром" внутрен­ней структуры личности, интегрирующим ее активность как динамического целого. Через нее личность правона­рушителя включена в механизм преступного поведения. Строго придерживаясь принципов системного подхода, нельзя не заметить, что мотивационная сфера является, с одной стороны, важнейшей и решающей подсистемой

107

мотивации преступного поведения, ее внутренними усло­виями, с другой - побуждающей и направляющей под­системой личности правонарушителя. Во всех этих систе­мах мотивационная сфера имеет свое место. Оно обеспе­чивается реальными (прямыми и обратными) связями мо­тивационной сферы правонарушителя с мотивацией пре­ступного поведения, его личностью и его деятельностью. Следовательно, рассмотрение мотивационной сферы лич­ности правонарушителя в этом плане есть, с одной сторо­ны, дальнейшее исследование мотивации конкретного деяния как системы, с другой - закономерный выход на новый, более высокий, интегрированный и общий уро­вень изучения детерминации преступного поведения.

Что же понимается под мотивационной сферой в совре­менной науке о личности человека? Термин этот широко употребляется в психологической, социологической и философской литературе, хотя и не всеми авторами пони­мается однозначно. П.М. Якобсон, например, считает, что исследование мотивационной сферы предполагает "изу­чение динамической стороны личности, особенностей действий, актов, которые она совершает, руководствуясь различными задачами и целями..." [355, с. 165]. В.Г. Асеев включает в мотивационную сферу личности ее потребнос­ти, интересы, мотивы, волевые качества и функциональ­ные возможности [56, с. 6]. А.К. Маркова отождествляет мотивационную сферу с мотивацией, включая в нее такие многообразные компоненты, как идеалы и ценнос­тные ориентации, потребности.интересы, отдельные моти­вы, цели и намерения, эмоции и аффекты [236, с. 7]. А.Н. Леонтьев, исследуя личность в плане деятельностно-го подхода, считает, что в ее основании "лежат отноше­ния соподчиненности человеческих деятельностей...", за которыми "открывается соотношение мотивов" [196, с. 188-189]. "Внутренние соотношения главных мотива-

108

ционных линий в целокупности деятельностей челове­ка, - по его мнению, - образуют как бы общий "психоло­гический профиль личности", ее мотивационную сферу [196, с. 221-222]. В.Н. Мясищев рассматривает анализиру­емую сферу с позиций "психологии отношений" [250, с. 82], М.С. Коган - в плане ценностных ориентации [151, с. 79], в других литературных источниках она идентифи­цируется с направленностью личности или доминирую­щими мотивами ее поведения.

За различием этих определений и подходов просмат­ривается определенное единство: под мотивационной сферой личности человека, как правило, понимается со­отношение основных субъективных детерминантов. «Мы понимаем под мотивационной сферой личности всю совокупность ее мотивов, которые формируются и разви­ваются в течение ее жизни. В целом эта сфера динамична и изменяется в зависимости от многих обстоятельств. Од­нако некоторые мотивы являются относительно устойчи­выми и доминирующими, образующими как бы "стер­жень" всей сферы (именно в них-то в первую очередь проявляется направленность личности)», - пишет Б.Ф. Ломов [204, с. 313]. Такое представление о мотиваци­онной сфере является наиболее распространенным, но не единственным. Мотивационная сфера личности человека пока остается недостаточно изученной проблемой. Как свидетельствует Б.Г. Ананьев, "мы еще далеки от пони­мания целостности мотивационной сферы, охватывающей различные уровни активности - от органических потреб­ностей до ценностных ориентации. Все это задачи бли­жайшего будущего..." [45, с. 371].

В нашем исследовании в качестве рабочего понятия мотивационной сферы правонарушителей можно при­нять: а) относительно устойчивую иерархическую систе­му основных побуждений, отношений и связей личности;

109

б) отношение правонарушителя к общественному долгу, труду, правопорядку, обязанностям, к другим людям и самому себе; в) социально-психологические свойства, процессы и особенности личности, влияющие на содержа­ние и динамику мотивации преступного поведения, т.е. все то, что определяет и формирует мотивацию преступ­ного поведения в пределах самой личности правонару­шителя на момент совершения им уголовно наказуемого деяния.

Обрисовав в самом общем виде контуры мотивацион­ной сферы личности правонарушителя, следует соотнести ее с объемом одного из центральных понятий в советс­кой криминологии "личности преступника". Это соотне­сение доступнее всего сделать путем сравнительного ана­лиза структурных схем личности преступника и его моти­вационной сферы. А поскольку структурирование "лич­ности преступника" в советской криминологии еще не за­вершилось и в научной литературе существует множест­во внешне несходных схем, то для сравнения возьмем хотя бы некоторые из них. Авторы монографии "Лич­ность преступника" включили в структуру личности пре­ступника следующие характеристики: 1) социально-демо­графические и уголовно-правовые признаки; 2) социаль­ные проявления в различных сферах общественной жиз­ни; 3) нравственные свойства; 4) психологические особен­ности [199, с. 32]. Г.М. Миньковский предлагает иную структуру: 1) демографические признаки; 2) образова­тельно-культурный уровень; 3) потребности, интересы и отношения ведущей деятельности; 4) потребности, инте­ресы и отношения быта и досуга; 5) эмоционально-воле­вая характеристика; 6) ориентация (направленность) лич­ности и система мотивации; 7) соматические и психичес­кие аномалии [243, с. 7]. К.Е. Игошев среди существенных компонентов личности преступника называет особеннос-

110

ти: 1) отношений и социальных связей личности; 2) ду­ховного мира преступника как личности; 3) проявления (объективизации) черт духовного мира личности в прес­тупной деятельности [124, с. 31-32]. Свои структурные схемы личности преступника предлагали А.Б. Сахаров [291, с. 19], Ю.М. Антонян [47, с. 90], А.И. Долгова [308, с. 30], П.С. Дагель [100, с. 61-71], Б.С. Волков [200, с. 7-12], Н.С. Лейкина [193, с. 10] и др.

Анализ этих схем показывает, что все они включают в себя основные признаки мотивационной сферы личности преступника. Только в одном случае эти признаки выра­жены через "социальные проявления и нравственные свойства", в другом - через "потребности, интересы, от­ношения и ориентации", в третьем - через "особенности отношений, связей и духовного мира", в четвертом - че­рез "ценностные ориентации, стремления, социальные по­зиции, интересы, потребности, наклонности, привычки" и т.д. Причем некоторые авторы рассматривают данный параметр главным. Не случайно в известном высказыва­нии Марка Аврелия о том, что "каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет", личность оценива­ется по ее мотивационной сфере. Ибо она, как наиболее важный параметр личности, является ее ядром, а точ­нее - ее кумулятивным зарядом.

Мотивационная сфера личности правонарушителя яв­ляется своеобразным "пакетом" актуальных и потенци­альных, сознаваемых и не осознаваемых, естественных и культурных, материальных и духовных побуждений (по­требностей, интересов, привычек и других детерминан­тов), т.е. всего того, что желаемо им как в настоящее вре­мя и ближайшем будущем, так и в плане отдаленных пер­спектив. Противоречивая действительность формирует противоречивые мотивы и отношения личности, но их со­вокупность не расплывчата и не бесформенна. "...Различ­и-

111

тельные потребности, - замечает К. Маркс, - внутренне свя­заны между собой в одну естественную систему..." [10, с. 368]. Поэтому она относительно устойчива и иерархична. Одни побуждения, отношения и связи личности явля­ются доминирующими и главными. Они определяют ос­новную направленность личности. Другие подчинены им, второстепенны, третьестепенны и т.д. В зависимости от того, как человек относится ко всему, что его окружает, какие из этих отношений считает для себя главными, и раскрывается социальная сущность личности, ее социаль­ная ориентация.

Отношение личности к социальным ценностям отража­ет не только мотивационный, но и аксиологический ас­пект. Например, труд разными людьми может расцени­ваться, как: 1) цель жизнь; 2) внутренняя потребность; 3) обязанность; 4) необходимость; 5) бремя и т.д. К любой социальной ценности возможен широкий диапазон субъ­ективных отношений, которые также находятся между собой в соответствующей подчиненности. Иерархия ос­новных отношений личности не может не совпадать с рас­пределением ее главных мотивационных линий. Именно то, что особенно значимо для человека, считал С.Л. Ру­бинштейн, выступает в конечном счете в качестве моти­вов и целей его деятельности и определяет подлинный стержень его личности [284, с. 620].

По изучаемым параметрам люди между собой главным образом отличаются не столько числом наличных потреб­ностей (каждому человеку обычно свойственны различ­ные виды материальных и духовных, естественных и ис­торических потребностей), сколько степенью их гармо­нии между собой, реальным объемом (долей) той или иной потребности в общей структуре потребностно-мотивационной сферы, а главное — местом, которое каждая из них в ней занимает, исходя из личных предпочтений

112

субъекта. Видимо, это имел в виду Н.М. Амосов, считая, что диапазон различий по набору потребностей составля­ет примерно 1 : 3 [46]. Причем мотивационная система личности каждого человека более или менее адекватно отражает "свою" систему общественных отношений, в которые он включен в процессе предшествующей, настоя­щей, а иногда и будущей деятельности. Если это положе­ние правильно, а оно является господствующим в мате­риалистической науке о человеке, то мотивационная сис­тема личности правонарушителя не может не нести на се­бе криминологически значимых особенностей. И это под­тверждается множеством эмпирических исследований. Обобщая их результаты, В.Н. Кудрявцев пришел к обосно­ванному выводу о том, что у правонарушителей "искаже­ние отдельных потребностей личности, нарушение их со­отношения между собой ведут к формированию двух ви­дов систем потребностей: 1) дисгармоничной и 2) дефор­мированной" [170, с. 161]. Первая предполагает домини­рование одних потребностей над другими, вторая -гипертрофию отдельных потребностей или их извра­щение. _Л

3. Опираясь на вышеизложенные положения, продол­жим анализ мотивационной системы правонарушителей по трем параметрам, предложенным А.Н. Леонтьевым [196, с. 223-224]: 1) широте общественных связей субъек­та с миром, 2) степени их иерархии, 3) общей структуре побуждений и социальному содержанию доминирующих мотивов*. (*Психологи предлагают и другие подходы изучения и измере­ния личности, которые могут быть использованы для криминоло­гических исследований. Б.Ф. Ломов, например, предлагает следу­ющую схему измерений субъективных отношений личности: мо­дальность, интенсивность, широта, степень устойчивости, доминантность, когерентность (внутренняя связанность), эмоциональ­ность, степень обобщенности, степень активности и др. [204, с. 332-334]).

113

По широте связей, отношений и побуждений мотивационная сфера правонарушителей имеет определенные от­клонения от статистического портрета правопослушных граждан контрольной группы. Общий вывод такой: мотивационная система правонарушителей на статистическом уровне оказывается в основе своей уже и беднее. У боль­шинства изученных правонарушителей (по ряду выбо­рочных подсчетов удельный вес этого большинства среди умышленных преступников колеблется в пределах 60%, а у насильственных преступников еще выше) отмечается полное отсутствие или зачаточное состояние развития потребностей культурных по происхождению и духовных по форме: нравственных, эстетических, творческих, поз­навательных, образовательных, научных и т.д. Небез­основательно считается, что такой мотивационный ваку­ум опасен. Это лишает жизнь смысла, большой значимос­ти, демобилизует, деморализует личность, создает неуве­ренность, сужает проявление творческих возможностей, низводит мотивацию до узкоситуативных побуждений текущего момента. Именно это и наблюдается у правона­рушителей. Мотивационная сфера правонарушителей бу­дет тяготеть к потребностям материально-биологическо­го предметного характера. Некоторые их стремления вы­ходят за пределы социально одобряемого эталона (пара­зитизм, пьянство, наркотизм, разврат, садизм, мужеложество и т.п.)

Эти отклонения не абсолютны, т.е. они не свойственны только преступникам. Определенные сдвиги в сторону витальных и материальных потребностей наблюдаются и у правопослушных граждан, но у них эти отклонения не

114

носят взаимосвязанного системного характера, не явля­ются главными и, как правило, не выходят за пределы допустимого. Широта личностных интересов предопреде­ляется богатством связей человека с миром, кругом ре­альных общественных отношений, субъектом которых он был, является сейчас или будет в перспективе, что, как мы увидим ниже, находит отражение в эмпирических, данных.

Большинству лиц, совершивших преступные посяга­тельства впервые, свойственна невысокая степень иерархизации побуждений, т.е. у них нет устойчивой направ­ленности личности. Этот параметр особенно просматрива­ется у несовершеннолетних и иных молодых преступни­ков, в том числе и у осужденных военнослужащих сроч­ной службы. Ответ тут прост. Он в определенной мере связан с их молодым возрастом, недостаточным уровнем социальной зрелости и культуры*. (*У остальной части первичных преступников (по выборочным данным они составляют около 1/3) наблюдается асоциальная или антисоциальная направленность личности. У повторных преступни­ков и рецидивистов, степень устойчивости иерархической системы предпочтений (с доминированием антисоциальных) нередко дохо­дит до жестких, ригидных структур).

Возрастную социаль­ную инфантильность в данном случае нельзя не учиты­вать, ибо значительная доля преступлений совершается несовершеннолетними и другими молодыми преступни­ками в период своего нередко запоздалого становления или, говоря словами К.Д. Ушинского, в "период образо­вания отдельных верениц представлений" [330, с. 441— 442]. Почти у каждого второго молодого правонарушите­ля не фиксируется четкой устойчивой завершенности со­циальных связей и отношений. Мотивы их преступного поведения, отражая неустойчивые ориентации личности,

115

чаще всего являются обстановочными, ситуативными. Изменения внешней среды могут повлечь (без особых внутренних конфликтов) переход доминирующей роли от одних побуждений к другим. У некоторых их большое множество и субъект еще сам хорошо не знает, какому из них следует отдать предпочтение. И в этом множестве иногда вообще нет стремлений, на базе которых могли бы сформироваться жизненные планы и цели. Мотивационная сфера в этих случаях является неустойчивой или "лоскутной". ^Разъединенность... единиц жизни соз­дает психологический образ человека, живущего отры­вочно - то в одном "поле", то в другом» [196, с. 220].

Непостоянство связей и отношений - база для мораль­ной неустойчивости, которая, в свою очередь, является питательной почвой преступного поведения. Изучение лиц, отбывающих уголовное наказание в дисциплинар­ном батальоне, показало, что даже после осуждения мно­гие из них не нашли себя, не определили курса своей жизни. На вопрос о планах дальнейшей жизни около по­ловины осужденных ответили: "Не совершать преступле­ний", четверть - "Как получится", остальные уклони­лись от ответа. Нет сомнения в том, что уголовное нака­зание довлеет над ними, но такая мотивация "лишь по­буждает субъекта выйти из своего настоящего положе­ния без точного знания того, в какое другое состояние он хочет перейти" [132, с. 496].

Регистрируя невысокую степень иерархизации моти­вов у осужденных, следует иметь в виду, что она, види­мо, была более низкой в момент совершения преступных деяний. Поскольку, как бы ни относился осужденный к отбываемому наказанию, последнее не может не оказы­вать соответствующего влияния на систему его личных предпочтений и на иерархизацию положительных или от­рицательных ценностей.

116

Экспериментальное исследование рассматриваемого параметра личности, проведенное психологами, в опреде­ленной мере подтверждает результаты криминологичес­ких наблюдений. Авторы убедительно показывают, что у лиц с отклоняющимся поведением снижена критичность и связывают это с отсутствием у них четкой иерархии по­ложительных ценностей. "Полученные результаты, - пи­шут они, - подтверждают выдвинутое теоретическое по­ложение о том, что всестороннее, полное раскрытие сово­купности общественно выработанных значений в системе личностных смыслов, их четкое иерархическое соподчи­нение и структурирование определяют достаточную ус­тойчивость смысловой системы в состоянии эмоциональ­ного напряжения и являются тем внутренним условием, которое обеспечивает критичность и адаптивность пове­дения социально зрелой личности" [176, с. 137].

Эти данные проливают свет на истоки "короткой" мо­тивации многих преступлений, на порочность их прогнос­тических выводов и ошибочность принятых решений о преступном поведении. Последние прямо связаны с не­достаточным уровнем развития личности, для которой мотивы отдаленного морального будущего оказываются, как правило, слабее актуальных сиюминутных побужде­ний, даже если значимость "далекой" мотивации для субъекта огромна. Следование по пословице "лучше си­ница в руках, чем журавль в небе" представляется пра­вонарушителю более предпочтительным не только из-за неуемной жажды скорых результатов, но из-за отсутст­вия у него более или менее надежных представлений о возможном развитии событий, необходимых прогности­ческих способностей и навыков, элементарной дально­видности. Отдаленное будущее в данном случае прини­мается в расчет лишь тогда, когда оно согласуется с до­минирующей мотивацией. Следовательно, характерные

117

особенности, свойственные мотивации преступления, ко­торые рассматривались в § 2, имеют связь и с данным па­раметром мотивационной сферы правонарушителей.

Общая структура мотивационной сферы и социальное содержание доминирующих в ней побуждений являются основным параметром, по которому более определенно отличаются преступники от правопослушных граждан. Этот параметр можно назвать интегрирующим, ибо он включает в себя в обобщенном виде характеристики пер­вых двух измерений. В самом деле, если мы говорим об определенной системе потребностей с указанием соответ­ствующих доминант, то мы можем судить и о ее широте, и иерархии. В то же время сама по себе узость мотивацион­ной сферы и ее слабая иерархичность, характеризуя опре­деленным образом личность преступника, еще не свиде­тельствуют о ее антисоциальной направленности и ничего не говорят о содержании ее ценностных ориентации. Для этого необходимо знать, какие побуждения в мотиваци­онной сфере являются доминирующими, главными, опре­деляющими; как соотносятся в ней личное и обществен­ное, объективное и субъективное, материальное и духов­ное, ситуативное и устойчивое и т.п.

Структурными показателями мотивационной сферы личности с позиции социологии и криминологии являют­ся, условно говоря, удельные веса (доли) различных по­требностей, их соотношение между собой и более или ме­нее устоявшееся место каждой из них. Доминирование одной или нескольких потребностей, а то и целых групп придает мотивационной сфере относительно устойчивый вид одно- или многовершинной пирамиды и раскрывает содержание социальной направленности личности (ко­рыстное, насильственно-эгоистическое, гедонистическое и т.д.). Такая определенность мотивационной сферы

118

свойственна личности рецидивистов и других преступ­ников с устойчивой антисоциальной направленностью.

Профиль мотивационной сферы молодых первичных правонарушителей чаще всего "складывается как упло­щенный, лишенный настоящих вершин", когда "малое в жизни человек принимает за великое, а великого не ви­дит совсем" [198, с. 75]. В этом случае устойчивая антиоб­щественная направленность еще не сформировалась. Но в мотивационной сфере не доминируют и социально по­лезные устремления. Направленность личности таких правонарушителей сравнима с флюгером. Доминирова­ние той или иной криминальной мотивации у таких субъ­ектов временно, преходяще, ситуативно.

Наиболее рельефно особенности мотивационной сферы правонарушителей проявляются в ее содержании, а именно в том, как соотносится в иерархии основных по­буждений 1) общественное и личное, 2)социальное и био­логическое, 3) социальное и индивидуальное, 4) объек­тивное и субъективное, 5) естественное (витальное) и культурное, 6) материальное и духовное, 7) внешнее и внутреннее, 8) должное и потребностное, 9) ситуативное и устойчивое, 10) сиюминутное и перспективное, 11) эмо­циональное и рациональное, 12) сознательное и бессозна­тельное, 13) реальное и мнимое, 14) главное и второсте­пенное и т.д. Каждое из соотношений, отражая свой спе­цифический срез мотивационной сферы, может частично совпадать, пересекаться или соподчиняться по объему с другими соотношениями.

Изучение мотивационной сферы личности правонару­шителей по этим срезам позволяет выявить взаимосвя­занную совокупность отклонений, которыми они отлича­ются от законопослушных граждан. Под отклонениями в данном случае имеется в виду превалирование одних, и

119

вполне определенных, сторон отношений над другими, например, личного над общественным, субъективного над объективным, эмоционального над рациональным и т.д. Эти отклонения, естественно, не абсолютны, т.е. не свойственны только преступникам. Но у последних они более взаимосвязаны и системны, чем у непреступников. Основанием для такого вывода служат пока статистичес­кие наблюдения, т.е. результаты, полученные при массо­вом изучении личности преступников по уголовным де­лам, перфокартам на осужденных военнослужащих и ста­тистическим карточкам первичного учета органов внут­ренних дел. Автор критически оценивает возможности данной методики, так как ввиду отсутствия прямых све­дений о названных параметрах в исследуемых докумен­тах они выводились оценочным путем. Поэтому анализи­руемые соотношения надо рассматривать лишь как пер­вое приближение к их обсуждению.

Попытаемся проанализировать некоторые из перечис­ленных соотношений.

Общественное-личное. Социальная сущность личнос­ти человека как совокупности общественных отношений в основном проявляется через соотношение обществен­ного и личного в структуре его побуждений, ценностных ориентации, отношений и связей. В литературе проводит­ся различие между такими понятиями, как "интерес общ­ности" и "общественный интерес", "интерес личности" и "личный интерес" [305, с. 218]. Их диалектика сложна и неоднозначна. Для решения криминологических задач нет особой необходимости в подобной дифференциации. Все то, что связано с потребностями личности, обычно включается в понятие личного, а то, что связано с обще­народными, коллективными и личными интересами дру­гих членов общества, - в понятие общественного. Это со­отношение является ключевым в понимании становле-

120

ния, формирования, развития и проявления личности че­ловека.

Норма этого соотношения декларируется давно. Мы говорим, что наша мораль несовместима с эгоизмом, се­бялюбием и своекорыстием, она гармонично сочетает общенародные, коллективные и личные интересы. Причем, когда личные интересы вступают в противо­речие с общественными, следует ставить обществен­ные интересы выше личных. Социальная ценность лич­ных интересов обусловлена степенью их соответствия интересам общества.

Эта привычная трактовка до последнего времени не вызывала каких-либо сомнений. В принципе она верна и сегодня, но с существенным уточнением объема личного и общественного. В структуре личных интересов (о чем уже говорилось при анализе особенностей мотивов прес­тупного поведения) следует выделять общечеловеческие интересы личности, которые на юридическом языке име­нуются ее правами, охраняемыми Конституцией СССР, другими законами, в том числе и уголовными. Нельзя сказать, что этого не было в далеком и недалеком прош­лом. Даже в 30-е годы, например в УК РСФСР 1926 г., пре­дусматривалась уголовная ответственность за ложный донос (ст. 95), за незаконное задержание или незаконный привод (ст. 115) и т.д. Но эти и другие нормы о правах че­ловека были парализованы общей универсальной уста­новкой: государственные, ведомственные, учрежденчес­кие и даже начальственные интересы практически расце­нивались как формы общественных интересов и стави­лись выше любых интересов отдельного человека ("лес рубят, щепки летят").

Аналогичные противопоставления, хотя и в меньшей мере, наблюдались в 60-80-е годы. При наличии в УК РСФСР 1960 г., например, целой главы о преступлениях

121

против правосудия среди оперативных работников мили­ции и прокуратуры существовало устойчивое представ­ление, что без нарушения законности "в интересах дела" нельзя раскрыть ни одного сложного преступления. И все это опять прикрывалось общественными интересами, за которыми фактически стояли корпоративные устремле­ния, честь мундира, указание сверху и т.д. Ныне общест­во избавляется от таких искажений. Права личности, ох­раняемые законом, общественно значимы.

Противопоставление иных, личных, интересов общест­венным - свидетельство эгоистической, индивидуалис­тической, антиобщественной направленности личности. Именно с ним связаны антисоциальная сущность мотива­ции проступков, правонарушений и преступлений. Чем больше разрыв между общественным и личным в мотивационной сфере человека, тем больше оснований выбора им преступных путей достижения своих целей. Постепен­ное снижение общественно значимого при возрастании личного в мотивационной сфере соответствующих субъ­ектов может рассматриваться в качестве одного из самых ранних и самых важных симптомов их вероятностного движения к противоправному поведению.

Социальное и биологическое. Соотношение социально­го и биологического в личности исторически толкуется по-разному: в плане противопоставления, двойной детер­минации и диалектического единства. Но даже приписы­вание диалектичности этому соотношению не решает всей сложности проблемы, так как "методологическая премудрость этих концепций сводится к форме вульгар­ного эклектизма: "и то и другое", "с одной стороны, с другой стороны" [196, с. 171]. Именно поэтому теория факторов не нашла поддержки у советских криминоло­гов. Признавая влияние биологических предпосылок на мотивацию преступного поведения, В.Н. Кудрявцев обос-

122

нованно отводит им роль внутренних условий [166, с. 63]. Эта позиция была воспринята советской криминологи­ческой наукой.

В то же время успехи биологии и особенно генетики послужили поводом для некоторых ученых к гиперболи­зации биологических факторов в генезисе преступлений [258; 259]. Влияние этих факторов якобы еще и растет на фоне последовательной ликвидации социальных причин преступности в нашей стране в процессе коммунистичес­кого строительства [258, с. 136-184]. В плане этого пред­положения проблема соотношения социального и биологи­ческого в преступном поведении решается не путем изу­чения личности, а вне личности, через соотношение удельных весов социального и биологического в различ­ных социально-экономических формациях.

Нет сомнения в том, что соотношение социального и биологического в человеческом поведении вообще и в преступном в частности динамично. При самом грубом подходе оно неодинаково в процессе филогенеза челове­ка в связи с изменением уровня цивилизации, в процессе онтогенеза индивида в связи с углублением социализа­ции, в зависимости от ситуации (привычной, неожидан­ной, экстремальной) и конкретных форм преступного по­ведения (кража, убийство, изнасилование, автопроис­шествие). Но так своеобразно связывать соотношение со­циального и биологического в преступном поведении с классовой формацией государств, параллельно существу­ющих в одну и ту же историческую эпоху, сомнительно.

Ведущие советские криминологи, не отрицая опреде­ленного влияния биологических и психофизических осо­бенностей человека на совершение тех или иных преступ­лений, показали научную несостоятельность биологичес­ких объяснений преступности как явления [123; 133, с. 73; 171, с. 152; 180, с. 165; 229; 256, с. 245-255; 323, с. 29;

123

345, с. 232-244 и др.]. Их позиция подкрепляется аргу­ментированным мнением философов, психологов, психо­физиологов, биологов и генетиков [56; 64; 112; 113 и др.]. Последние убедительно показывают, что поведение чело­века определяется не генетическим, а "социальным нас­ледованием" [см., например: 113, с. 7, 9, 16, 22 и далее]. В науке имеются данные о том, что биологическая структу­ра человека в процессе его филогенетического и онтоге­нетического развития социально детерминирована, что биологические изменения в человеке зависят от социаль­ного образа жизни людей, системы здравоохранения, ус­ловий труда, быта и других социальных факторов [319]. Тем не менее соотношение социального и биологического в генезисе человеческого поведения вообще и преступ­ного в частности нельзя считать окончательно изучен­ным.

Н.М. Амосов, например, полагает, что биологические потребности как производные инстинктов в нашей науке на словах признаются, но в трактовках поведения ими пре­небрегают. А сами потребности упрощаются, сводятся до простейших чувств: голод, секс, страх, агрессия. В то же время этологи и биосоциологи нашли у стадных жи­вотных целую гамму общественных чувств с очень боль­шой значимостью. "Мы, - пишет он о своих эксперимен­тах, - вводим в модель такие, как потребность в обще­нии, самоутверждение, лидерство. Но есть и полярная потребность - подчиниться авторитету сильного или группе. Еще есть сопереживание и подражание, любозна­тельность. Более того, мы допускаем биологические кор­ни правдивости, справедливости и даже искусства" [46]. Если с этим согласиться, то в криминологии многие воп­росы требуют переосмысления наших в ряде случаев ри­гидных позиций. Видимо, следует глубже исследовать взаимодействие между социальными и природно-биоло-

124

гическими факторами. Вопрос этот сложнейший. Его кри­минологический аспект в первую очередь должен быть деидеологизирован.

Анализ преступного поведения с позиций сегодняш­них знаний показывает, что врожденные особенности ин­дивида и его биологические потребности, побуждая к ак­тивности, не определяют социального содержания моти­вации. Биологические предпосылки влияют лишь на ее динамическую сторону, в связи с чем они могут лишь ус­корить или замедлить реализацию социальных причин [299, с. 56-61]. В.М. Русалов, например, на основе глубо­кого анализа новейших экспериментальных данных, по­лученных им самим, а также другими советскими и зару­бежными учеными, пришел к доказательному выводу, "что только психодинамические особенности индивиду­ального поведения человека будут зависеть от биологи­ческой организации человека" [286, с. 22]. Содержатель­ная же сторона человеческого, в том числе и преступного поведения определяется социальной средой. Не порож­дая преступного поведения по существу, некоторые при­родные особенности в конкретном сочетании с конфликт­ными и другими сложными криминогенными ситуациями влияют не только на динамику психических процессов личности преступника, т.е. на их скорость, темп, длитель­ность, интенсивность, активность, ритм и т.д., но косвен­но и на содержание преступного поведения. Причем рас­сматриваемые влияния играют неодинаковую роль в ге­незисе разных видов криминальных мотиваций, корыст­ной, насильственной, неосторожной и др.

Следует согласиться с Б.Ф. Ломовым, предполагаю­щим, что соотношение социальной и биологической де­терминации складывается по-разному в разных условиях жизнедеятельности. Кроме того, он полагает, что здесь нельзя упускать из виду соотношение биологического с

125

психическим, которое не сводимо к социальному. Биоло­гическое по отношению к психическому может выступать в роли его механизма, предпосылки, содержания отраже­ния, фактора, причины и условия [204, с. 99, 383-384]. Криминологи пока обходят стороной эти вопросы. Глубо­ко исследуя соотношения социального и биологического в генезисе преступности, они не подошли к соотношению "биологическое-психическое-социальное" в преступ­ном поведении.

Вопрос о соотношении социального и биологического в человеке следует отнести к вечным. "...Поскольку чело­век произошел из царства животных, то ясно, что он ни­когда не избавится от звериных элементов: вопрос может всегда идти лишь о количественных различиях степени животности и человечности" [9, с. 102]. Это соотношение меняется в процессе развития человека; оно колеблется в зависимости от различных видов человеческой дея­тельности и поведения (в том числе преступного), кон­кретной ситуации, психологического, психофизиологи­ческого и патологического состояния субъекта. И наше понимание этого соотношения зависит от глубины про­никновения в него. В процессе развития науки оно будет

уточняться.

О социальном и биологическом в личности преступни­ка в плане нашей проблематики на уровне сегодняшних социологических возможностей имеет смысл говорить применительно к иерархическому соотношению биологи­ческих и социальных потребностей в его мотивационной сфере на статистическом уровне анализа. Как уже отме­чалось, в ней и в мотивации преступного поведения био­логические и материальные побуждения статистически доминируют над духовными. Однако большая частота со­вершения преступлений по биологическим и материаль­ным, а не по иным, социальным и духовным, мотивам

126

совсем не означает, что наследственные особенности пре­ступников предопределяют совершение преступлений. Это свидетельствует, скорее всего, о неразвитой мотива­ционной сфере, о недостаточной социализации личности, о ее ущербном формировании и воспитании.

Социальное-индивидуальное. В этом срезе меняется не только второй компонент "биологическое" на "инди­видуальное", которое по природе своей может быть и со­циальным ("индивидуальное - это особенное в индиви­де" [268, с. 115]), но и в ином ракурсе представляется со­циальное. Их противоположности укладываются в рамки различий общего и единичного. Через это соотношение улавливаются индивидуальные особенности конкретного правонарушителя в сравнении с общими чертами право-послушных граждан и характерными чертами других преступников. Последнее сопоставление позволяет выя­вить в преступнике наличие социально типических от­клонений, а точнее - типичных черт антиобщественной направленности личности.

Из всей совокупности индивидуальных свойств моти­вационной сферы личности преступников проанализиру­ем лишь их цели, уровень притязаний и самооценок.

Цели личности и цели конкретного деяния соотносят­ся между собой как общее и единичное. "Недалекость" целей преступного поведения непосредственно опреде­ляется общими жизненными планами правонарушителя, которые часто не выходят за пределы ближайших дейст­вий. А "человек, определяющий свое поведение самой близкой перспективой, - по мысли А.С. Макаренко, -есть человек самый слабый" [222, с. 74]. И наоборот, спо­собность отложить скорое удовлетворение и трудиться ради будущего - один из главных показателей мораль­но-психологической зрелости человека [154, с. 141]. Меньшей части правонарушителей свойственны и отда-

127

ленные планы, однако последние в большинстве своем индивидуалистичны, не согласованы с интересами общества, коллектива, других людей. Именно поэтому данные цели не всегда достижимы правомерным путем, а следовательно, они не могут трансформироваться в ре­альные позитивные перспективы личности. Это порожда­ет крушение надежд или так называемую фрустрацию. "Возникающая фрустрация ведет к различным измене­ниям поведения личности. Это может быть агрессия, иногда принимающая форму прямого нападения, а иногда выражающаяся в угрозах, грубости, враждебности не только по отношению к тем обстоятельствам или лицам, которые повинны в создании барьера, но и в отношении окружающих, на которых в этом случае "сры­вается зло" [262, с. 120]. Состояние фрустрации может привести к агрессии против себя, к выбору доступных, но преступных средств, к сублимации (переключению) на другую цель, объективно или субъективно легко дости­жимую, но социально порицаемую, к другим неправо­мерным или аморальным проявлениям личности.

Степень трудности целей личности определяет уровень ее притязаний. Соотношение притязаний с социальными эталонами и реальными возможностями личности углуб­ляет наше представление о причинах внутренних конф­ликтов личности, которые главным образом связаны либо с завышенным, либо с заниженным уровнями притя­заний личности правонарушителя, находящихся в явном противоречии с реальными возможностями их удовлет­ворения. В этих конфликтах, как будет показано дальше, кроются истоки некоторых видов криминальных моти­ваций.

Экспериментально подтверждается, что лица с зани­женным уровнем самооценки предпочитают более ос­торожную стратегию поведения. Они чаще всего недоволь­ны собой, переживают ощущение собственной ничтож-

128

конкретные мотивы

мотивационная сфера

ности, что способствует ос­лаблению ответственности. Лица с завышенным уров­нем самооценки пользуются стратегией риска, ведут се­бя агрессивно, относят свои неуспехи за счет внешних причин [237, с. 150-152]. И те и другие отклонения в сочетании с иными особенностями личности могут быть криминальными.

Игнорирование индивидуальных свойств личности правонарушителя в процессе криминологического анализа приводит к упрощению действительного меха­низма преступного поведения, к искаженному понима­нию действия объективных причин преступлений.

Анализируя мотивационную сферу субъектов преступ­лений по таким срезам, как "общественное-личное", "социальное и биологическое", "социальное-индиви­дуальное", нельзя не заметить того, что криминологи­чески значимые сдвиги в мотивационной сфере личнос­ти преступников совпадают с особенностями мотивации их преступного поведения. При выборочном исследова­нии единичные сравнения показали, что данные совпадения в зависимости от характера изучаемых особенностей составляли 5-8 случаев из 10. При статистическом срав­нении за счет взаимопогашения случайных отклонений число совпадений возрастало до 70-75% (рис. 5) и меньше был разброс показателей. Эти данные свидетельствуют о достаточ­но полном отражении личности в мотивации преступного поведения. И если, как утверждает К.В. Судаков, "каж­дая мотивация строится по принципу доминант" [314, с. 199], то доминирование мотива чаще всего еще и согласуется с направленностью личности. Таким образом, и для

129

правонарушителей справедливо высказывание Д.А. Кикнадзе: "Человек нигде не виден так ясно и так полно, как в мотиве поведения" [143, с. 51]. Несовпадение конкрет­ных побуждений с основной направленностью личности, как правило, связано с ситуативностью деяния, случай­ностью мотивации или особым состоянием субъекта (опьянение, усталость, психическая напряженность и т.п.).

Анализ иерархической структуры потенциальных побуждений личности преступников показал, что по многим измерениям (срезам, плоскостям) она имеет специфические отклонения. Проявляясь по закону больших чисел, отдельные деформации могут и не при­сутствовать в мотивационной сфере каждого преступника, в то же время их наличие совсем не исключается у лиц, не вступающих в конфликт с уголовным законом. Криминогенность отдельных отклонений повышается в сочетании с другими. Изучение этих сочетаний не только подтверждает известное положение о том, что различие между личностью преступника и непреступника заключе­но в совокупности признаков, но и показывает, что эти признаки сочетаются по определенным закономерностям, задаваемым содержанием криминальной мотивации, и они образуют, выражаясь медицинским языком, свое­образный синдром личности - корыстный, насильствен­ный или иной асоциальной направленности.

Выявленные отклонения можно синтезировать стати­стически и графически. Их анализ показывает, что мотивационная сфера личности правонарушителей сдвинута от общественно значимого к личностному, от социальных детерминант к индивидуальным, от объективных к субъективным, от социокультурных к естественным (витальным), от духовных к материальным, от внешних (по отношению к личности) к внутренним, от мотивации

130

долженствования к мотивации влечения, от устойчивых ориентации к ситуативным, от перспективных к сиюми­нутным, от рациональных к эмоциональным, от реальных к мнимым, от главных (для личности) к второстепенным. Совокупность этих сдвигов и образует своеобразный статистический синдром, т.е. сочетание специфических признаков, характеризующих личность с антисоциаль­ной направленностью.

4. Исследуя общие параметры мотивационной сферы правонарушителей, мы почти не затронули ее исходных элементов, сущности отдельных побуждений. В 50-е годы проходила острая дискуссия о побудительных силах че­ловеческого поведения [74; 295; 336]. Одни авторы свя­зывали их только с потребностями, другие относили к ним интересы, эмоции, требования и иные явления. Последняя позиция приобрела широкое распространение. Однако, судя по статье В.И.Ковалева "К проблеме моти­вов", опубликованной в 1981 г., четко отстаивающего потребностный характер мотивов [146], упомянутую дискуссию, видимо, нельзя считать завершенной. Дейст­вительно, в основе любой активности человека, в том числе и преступной, лежит какая-либо социально обус­ловленная нужда, выражающаяся в определенных требо­ваниях человека к условиям жизни, деятельности, службы, досуга, отдыха и т.д. Эти нужды разнообразны. Основными детерминантами были и остаются важнейшие потребности человека, которые играют определяющую роль в его жизни [5, с. 718]. "Никто не может сделать что-нибудь, - отмечали К.Маркс и Ф.Энгельс, - не делая этого вместе с тем ради какой-либо из своих потребно­стей . . . " [18, с. 245]. Но потребность, ради которой что-то делается, может определять мотив как непосредственно, так и опосредованно.

Этот тезис требует некоторого пояснения. Дело в том,

131

что объяснить генезис многих, нередко тяжких преступ­лений, совершаемых по мотивам мести, недовольства, озлобленности, ревности, обиды, страха, трусости и т.д., путем прямого и непосредственного продолжения тех или иных потребностей субъекта очень трудно. Эта мотивация носит яркий отрицательно эмоциональный характер. А эмоции имеют двойную обусловленность, с одной стороны, потребностями, с другой - ситуацией [79, с. 8]. Причем потребность не просто продолжает себя в эмоции. Последняя является отражением актуальной потребности и возможности ее удовлетворения в кон­кретной ситуации. Низкая вероятность удовлетворения потребности и ведет к возникновению отрицательной эмоции. И степень ее будет определяться не только силой потребности, но и оценкой вероятности ее удовлетворе­ния [299; 300]. Непосредственным мотивом преступного поведения в таких случаях выступает не сама потреб­ность, а та отрицательная эмоция, которая возникла на ее основе в неблагоприятных условиях ее удовлетворения. Поэтому целью таких преступлений, как правило, явля­ется не удовлетворение исходной потребности, а эмоцио­нальная и физическая разрядка сама по себе. Во многих преступлениях она исчерпывается в конкретных насиль­ственных действиях. Причем последние могут адресо­ваться не только к лицу, непосредственно противодейст­вующему удовлетворению актуальной потребности. Здесь возможен широкий диапазон накоплений, задер­жек, переносов эмоциональных реакций. Это тонко подмечено Х.Бидструпом в сюжете "Круг замкнулся". Начальник накричал на подчиненного, тот набросился на секретаршу, она напустилась на свою помощницу, пос­ледняя ударила швейцара, он пнул ногой собаку, собака укусила начальника. При поверхностном анализе моти­вации таких посягательств можно не найти рационально-

132

го объяснения и посчитать некоторые деяния безмо­тивными. Этот термин прочно держится в следственной и судебной практике, хотя в действительности безмотив­ных преступлений в природе не бывает. Непосредствен­ным мотивом таких деяний, как правило, является отри­цательная ситуативная эмоция. Кроме того, эмоциональ­ные характеристики выступают всегда в качестве необхо­димого компонента любой другой мотивации [287, с. 281. Поэтому изучение мотивирующей функции эмоций для криминологии имеет важное значение.

Исходя из сказанного, я склоняюсь к тому, что потреб­ности мотивируют преступное поведение не только непосредственно, но и опосредованно, в том числе и через эмоции. И хотя в психологии вопрос о мотивиру­ющей функции эмоций остается спорным [79, с. 10-13], в криминологическом плане представляются продуктив­ными подходы, рассматривающие эмоции как субъек­тивную форму существования потребностей в качестве внутренних побуждений [284, с. 458-498] или как одну из форм мотивации [203, с. 138-150].

Аналогичные суждения можно высказать и по поводу других непосредственных детерминант преступного поведения, в которых опосредуются те или иные потреб­ности. Поэтому непосредственными побудителями противоправного поведения могут выступать не только потребности, но и интересы, эмоции, чувства, идеалы, убеждения, привычки, сформированные на основе потребностей. "Ближайшее рассмотрение истории, - пи­сал Гегель, - убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности, страсти, интересы, и лишь они играют главную роль" [90, с. 20].

133

Диапазон побуждений, лежащих в основе преступле­ний, обобщенных в уголовном законодательстве, следст­венной и судебной практике, охватывает лишь незначи­тельную часть мотивов человеческого поведения. Это корысть, хулиганские и сексуальные побуждения, недо­вольство, ложно понятые интересы, месть, зависть, ревность, обида, националистические устремления и др. Эти видовые мотивации в своих конкретных проявле­ниях имеют очень широкое разнообразие. Корысть, например, в различных преступных актах может иметь десятки, если не сотни оттенков. О некоторых из них будет сказано при анализе мотивации корыстных преступ­лений. А если рассматривать мотивы по А.Н. Леонтьеву как "предметы потребностей", то вещная выраженность корысти, как одной из социальных форм материальной потребности, в каждом деянии может быть почти уни­кальной. Мотивы, будучи составными частями мотивационной системы субъектов преступлений, с одной стороны, и непосредственными побуждениями преступ­ного поведения, с другой, связывают личность правона­рушителя с мотивацией преступного поведения. Конк­ретное содержание, удельный вес и место, которое занимает каждое из этих побуждений в структуре других детерминантов личности, являются важнейшими показа­телями мотивации как системы. Они прямо или косвенно отражают большинство особенностей, сдвигов и откло­нений, характерных для мотивации преступного поведе­ния и для мотивационной сферы правонарушителя. С другой стороны, мотивы преступного поведения форми­руются не в абстракции, а в процессе неоднократного удовлетворения и воспроизводства, в тесной связи с наличным предметным миром, способами его освоения в конкретных условиях жизни и деятельности субъекта. Источники человеческой мотивации, - пишет Васил

134

Вичев, - как раз и заключаются в противоречии между потребностями и предметами, которое решается и снова порождается в процессе предметно-преобразующей деятельности [83, с. 170].

Поэтому одни и те же потребности, интересы, привыч­ки закрепляются в сознании и мотивационной сфере правонарушителей, связываясь с определенным кругом объективно и субъективно доступных предметов, путей, способов и средств их удовлетворения. А последние коррелируют со статусом личности правонарушителя, его социальным и служебным положением, ролевыми функциями, образованием, возрастом и другими социаль­ными и демографическими данными, связь которых с пре­ступным поведением обнаруживается лишь на статистичес­ком уровне. Подтверждением этого, например, является отно­сительно стабильное тяготение правонарушителей с опреде­ленным социальным статусом к тем или иным группам. Среди правонарушителей одной социальной группы домини­руют корыстные побуждения, среди другой - хулиганс­кие и т.д.

Социально-демографическая характеристика преступ­ников реализуется в преступном поведении через мно­жество формальных и неформальных ролей: "началь­ник", "подчиненный", "инженер", "квалифицированный рабочий", "чернорабочий", "женатый", "холостой", "прогульщик", "пьяница", "судимый" и т.д. А поскольку социальные роли, несущие в себе профессиональную, демографическую или иную социальную обособленность и позицию субъекта, оказывают свое влияние на его поведение, то некоторые роли "чернорабочий", "прогуль­щик", "пьяница", "судимый" и т.п. в конкретных крими­нологических условиях их существования и окружения как клеймо довлеют в мотивационной сфере этих лиц.

Абсолютизируя это явление, некоторые криминологи

135

разрабатывают относительно новое направление, имену­емое "интеракционистским подходом", основное содержа­ние которого выражено так: общество клеймит человека, лишая его возможности вести нормальный образ жизни. Солидаризируясь с Н.Д. Левитовым, считающим, что "ролям следует приписывать ограниченное значение" [190, с. 157], я полагаю, что было бы ошибкой пренебре­гать ими в криминологическом анализе, где они помога­ют ближе подойти к мотивационной сфере личности правонарушителя, так как являются ее зримыми индика­торами.

В своем "чистом" виде социальные роли отражают безличный, деперсонифицированный характер конкрет­ных общественных отношений, поскольку ролевое поведение человека - это прежде всего его поведение как представителя определенной социальной группы, как выразителя того или иного социального типа. А так как некоторые реальные и условные, формальные и нефор­мальные социальные группы (рецидивистов, наркоманов, алкоголиков, молодых мужчин, торговых работников, малоквалифицированных рабочих, панков, люберов, гопников, футбольных фанатов т.д.) имеют статистически повышенную криминогенность, то это само по себе важно (социологический аспект).

Ролевое поведение правонарушителей реализуется через действия субъектов, включенных в социальную группу и взаимодействующих с ней, которые влияют на него через социально-психологические механизмы заражения, внушения, подражания, моды и принужде­ния. Именно они чаще всего детерминируют "стадное" преступное поведение несовершеннолетних и молодежи (социально-психологический аспект).

Каждый правонарушитель является носителем мно­жества ролей, которые реализуются через него как конк-

136

ретную личность, и поэтому ролевое давление не фаталь­но, а ролевое поведение имеет криминологически значи­мую личностную окраску (психологический аспект). В этом аспекте важную функцию выполняет самосознание и самоопределение личности. Под самоопределившейся личностью в науке понимается субъект, осознавший, что он хочет (цели, жизненные планы, идеалы), что он есть (свои личностные и физические свойства), что он может (свои возможности, склонности, дарования), что от него ждет общество или группа [290, с. 67].

В соответствии с ожиданиями окружающей среды одни роли "требуют" от субъекта примерного поведения, другие "допускают" определенные послабления, "требо­вания" третьих могут находиться в противоречии к первым. Оказываясь в таком межролевом конфликте, правонарушитель отдает предпочтение личностно зна­чимым ролям в ущерб социально значимым, проявляя к ним так называемую ролевую автономность, которая выражается в невыполнении или ненадлежащем испол­нении ролевых функций. Но и в этих случаях личность не может вести себя безотносительно к системе своих "социальных ролей"; она может сливаться с ними или противопоставлять себя им, но во всех случаях при опре­делении своего "я" они как бы служат для личности точкой отсчета [155, с. 44].

Исход внутриролевого конфликта выливается в преступление, как отмечает A.M. Яковлев, в случаях, когда: а) требования одной составной части социальной роли противоречат другой; б) возможный выход из такой ситуации заключается в нарушении тех ролевых требо­ваний, соблюдение которых обеспечивается уголов­но-правовым принуждением; в) санкции как позитивные, так и негативные (экономические,⁴ социальные, право­вые, моральные), препятствующие такому исходу, либо

137

недостаточны, либо нереальны; г) лицо отчуждено от той части роли, которая охраняется уголовным законом [359, с. 80].

И самое важное для рассматриваемой проблемы - со­циальные роли иерархичны по своей личностной значи­мости. И эта иерархия находится в определенном соот­ветствии с иерархией связей и отношений личности, а затем и с иерархией ее ценностных ориентации и исход­ных побуждений мотивационной сферы. Данный вывод, к которому на основе криминологических наблюдений пришел автор несколько лет назад [210, с. 38], подтверж­дается исследованиями психологов. Б.Ф. Ломов, например, рассматривая проблемы изучения личности, пишет, что "в анализе потребностей как основы мотивов надо исходить не из абстрактно взятого индивида, а из того, как он включен в систему общественных отношений и каким образом эта система отражается в его (индивиду­альной) голове. Чтобы раскрыть мотивационную сферу индивида (ее состав, строение и динамику), необходимо рассмотреть его связи и отношения с другими людьми" [205, с. 12]. Этот вывод подтверждается эксперименталь­но [147, с. 8]. Наблюдаемый иерархический параллелизм в цепи "побуждения- ориентации- роли- связи- отноше­ния", где три последних элемента объективны, а два первых являются их субъективным отражением, законо­мерен, так как "диалектика вещей создает диалектику идей" [25, с. 178]. Хотя это и не исключает искажений объективного в субъективном. Указанный параллелизм объясняется тем, что каждый человек, в том числе и правонарушитель, со стадии раннего онтогенеза в процес­се своей многообразной деятельности включается (втяги­вается) в систему реальных, рядом с ним существующих, общественных отношений, связей и ролей, которые сложились до него и независимо от его воли. Они по свое-

138

му подобию определяют и формируют его личность, структурируют его потребностно-мотивационную сферу, обусловливают его социальные позиции и ориентации. Поэтому комплексное криминологическое изучение социальных ролей правонарушителей - это одновременно и изучение мотивационной сферы их личности.

Показателен в этом отношении азербайджанский худо­жественный фильм "Мерзавец", в котором честный, скромный и добрый работник Хаттам, поднимаясь по служебной лестнице, постепенно становится мерзавцем. В своей деятельности он терпел неудачи до тех пор, пока не стал действовать как все, как требовала от него его ролевая принадлежность, т.е. пока он не интегрировался с системой преступных отношений.

Таким образом, к каким бы связям и отношениям лич­ности преступника с окружающей действительностью мы ни выходили, они так или иначе приводят нас к его мотивационной сфере, к структуре его доминирующих побуждений, в которых интегрируется абсолютное большинство криминологически значимых явлений и процессов*. (*"Личность характеризуется не только тем, чего она хочет, к чему стремится, но и тем, что она может" [204, с. 324]. Социаль­ные и индивидуальные возможности личности имеют определен­ное криминологическое значение, но рассмотрение этого вопроса выходит за пределы данной работы).

5. Завершая рассмотрение мотивационной сферы правонарушителей, нельзя обойти психологические свой­ства их личности (интеллектуальные, эмоциональные и волевые), психологические особенности (тип нервной системы, темперамент, характер, способности) и процессы (восприятие, память, мышление и воображение), которые накладывают неповторимый отпечаток на структуру

139

исходных побуждений и особенно на динамику процесса мотивации преступного поведения. Недостаточное ин­теллектуальное развитие, слабое предвидение послед­ствий своего поведения, эмоциональная неустойчивость, неуравновешенность, недостаточная способность созна­тельно регулировать свое поведение в экстремальных условиях, а также отрицательные характерологические черты (недисциплинированность, легкомыслие, агрессив­ность и др.) в той или иной мере свойственны некоторым группам преступников. При анализе характера личности преступников нельзя не видеть наличие у них тех иных акцентуаций, выражающихся в чрезмерном усилении отдельных характерологических черт и проявляющихся в избирательной уязвимости личности по отношению к определенного рода психогенным криминогенным воз­действиям. Некоторые типы акцентуаций характера, такие, как" шизоидный (замкнутость, эмоциональная холодность, отсутствие сострадания), параноидный (повышенная раздражительность, эффективность, болез­ненная обидчивость и подозрительность), эпилептоидный (конфликтность, импульсивность и слабая управляе­мость поведением), имеют заметное криминологическое значение. Связь различных свойств и акцентуаций с преступным поведением, как правило, опосредуется через социальную ориентацию личности правонаруши­теля, через мотивацию преступного поведения, через их деформации.

Ни один из типов нервной системы, представляющих собой различные комбинации силы, уравновешенности и подвижности нервных процессов, не обладает каким-либо социальным превосходством перед другими, хотя каж­дая система с психофизиологической или медицинской точек зрения имеет и положительные и отрицательные

140

стороны [254; 255; 326; с. 421-422]. Данные особенности -не психофизиологическая предрасположенность к со­вершению преступлений одних лиц по сравнению с другими, не разные степени психофизиологического совершенства человека, не "хорошие" или "плохие" свойства людей с точки зрения морально-правовых взглядов, а главным образом различные способы урав­новешивания организма со средой.

Свойства нервной системы являются физиологической основой темперамента, означающего по И.П. Павлову самую основную характеристику нервной системы, которая кладет ту или иную печать на все поведение человека [265, с. 275]. Быстрое охлаждение к делу, если оно стало неинтересным (у сангвиника), невыдержан­ность, вспыльчивость, эффективность (у холерика), мед­ленное включение в новую работу, медленное переклю­чение с одной работы на другую, медленное приспособ­ление к новой обстановке (у флегматика), быстрая утомляемость, подавленность, растерянность при неуда­че, личная ранимость (у меланхолика) биологически обусловлены, но они не предопределяют отклоняющего­ся поведения. Индивидуальные особенности психики человека, его устойчивые психодинамические свойства не являются причиной юридически значимого поведе­ния, они лишь участвуют в формировании способов его осуществления, предопределяют его динамическую характеристику, включаясь в генезис преступного поведения через мотивационную сферу и конкретную мотивацию на уровне механизмов, посредством которых реализуется система отношений индивида с миром. По мнению В.М. Русалова, "темперамент - это психобио­логическая категория, охватывающая лишь формальные аспекты поведения, в то время как личность - социо-

141

биологическая категория, охватывающая все богатство содержательных характеристик поведения человека" [288, с. 12].

В криминологическом плане определенного внима­ния заслуживают олигофрены, психопаты и другие аномальные лица, которые, характеризуясь интеллекту­альной, эмоциональной или волевой неполноценностью, коррелируют с определенными типами мотивации, целеполагания и поведения [199; 200, с. 25-26], в том числе и преступного.

Среди лиц, совершивших убийства, тяжкие телесные повреждения, кражи, грабежи, разбои и занимающихся бродяжничеством, удельный вес психически аномаль­ных составляет около 30%, а вместе с больными алкого­лизмом - более 60%; в числе осужденных за умышленное убийство этот показатель еще выше (до 72%) [51, с. 13, 56]. Тогда как среди всего населения доля этих больных не превышает 5%, около 1/3 которых состоят на активном учете.

Исследование мотивации преступного поведения психопатических личностей, проведенное В.В. Гульда-ном, показало, что криминогенность психопатов "связа­на не с психопатией как клиническим понятием, а с направленностью личности, определяющей социальное значение такого явления, как психопатическая самоак­туализация. . . Риск совершения преступных действий психопатической личностью может быть повышен, но при отсутствии социально приемлемых форм самоактуализа­ции" [161, с. 250]. В условиях дефицита правомерных форм саморелизации и самоутверждения в нашем об­ществе для различных групп и слоев населения (а у лиц с пограничным состоянием и особенно у психопатов эта мотивация ничуть не меньше, если не больше) кримино­генность данного фактора заметно повышается.

142

Изучение эмоциональных состояний психопатов И.А.Кудрявцевым, кроме того, показало наличие у них "аномального аффекта", который занимает срединное место между патологическим и физиологическим аффек­том. Рассматриваемый аффект психопатов, не исключая вменяемости, характеризуется патологически изменен­ными закономерностями развития, аномальными меха­низмами развития, аномальными механизмами течения, нарушениями эмоциональной и мотивационной сферы. В состоянии аффекта у психопатов сужается сознание. Их восприятие становится избирательно фрагментарным, утрачивает одновременность, приобретает иллюзорный характер, а поведение делается стереотипным, вклю­чающим в себя двигательные автоматизмы и штампы. "Результаты анализа особенностей возникновения, раз­вития, течения и феноменологии аффективных реакций у психопатических личностей, - пишет он, - указывают на количественно и качественно отличное, существенно более выраженное, чем в норме у здоровых, отрицатель­ное влияние эмоциональной напряженности на сознание, отражение и регуляцию деятельности, поведения таких лиц" [177, с. 114-115].

На мотивации поведения могут отражаться и физические уродства. Поэтому, как правильно пишет Н.А. Стручков, "от личности преступника, со всеми ее биологическими и психологическими особенностями, нужно не отмахи­ваться, а выяснять их роль в формировании мотивов поведения людей" [312, с. 111]. В область криминологии различные особенности индивида вторгаются лишь тогда, когда через систему общественных отношений специфи­ческим образом деформируют мотивационную сферу личности или способствуют мотивационному процессу преступного поведения. "Личность человека, - пишет психофизиолог П.В. Симонов, - определяется прежде

143

всего совокупностью и иерархией его потребностей (мотивов). Особенности эмоционального реагирования и темперамент, не говоря уже о так называемых частных свойствах нервной системы (сенсорика, память, програм­мирование и реализация действий), имеют второстепен­ное значение" [300, с. 128].

Подытожим сказанное. Мотивационная сфера правона­рушителей существенно отличается от мотивационной сферы правопослушных граждан. По среднестатистичес­ким данным система исходных побуждений правонару­шителей уже по кругу и беднее по содержанию. Степень иерархизации побуждений у абсолютного большинства правонарушителей (за исключением лиц с устойчивой антисоциальной направленностью) является низкой. Характеристика доминирующих побуждений, как пра­вило, сдвинута к личностному, индивидуальному, субъективному, сиюминутному, эмоциональному, мни­мому, второстепенному. Иерархии главных побуждений, ориентации, ролей, связей и отношений свойствен опре­деленный параллелизм, который, видимо, имеет не только статистический, корреляционный характер, отражающий их связи на момент совершения преступле­ния, но и динамический, ковариационный, свидетельст­вующий о их совместном изменении в процессе жизни и деятельности субъектов. Характер мотивации преступно­го поведения в значительной мере является прямым продолжением доминант мотивационной сферы право­нарушителей.

144