0470486_EC709_orwell_george_1984

Do you know that you have lost twenty-five	бицепс двумя пальцами. Я могу
kilograms since you have been in our	переломить вам шею, как морковку.
hands? Even your hair is coming out in	Знаете, что с тех пор, как вы попали к
handfuls. Look!” He plucked at Winston’s	нам в руки, вы потеряли двадцать пять
head and brought away a tuft of hair.	килограммов? У вас даже волосы
“Open your mouth. Nine, ten, eleven teeth	вылезают клоками. Смотрите! -- Он
left. How many had you when you came to	схватил Уинстона за волосы и вырвал
us? And the few you have left are dropping	клок. -- Откройте рот. Девять... десять,
out of your head. Look here!”	одиннадцать зубов осталось. Сколько
	было, когда вы попали к нам? Да и
	оставшиеся во рту не держатся.
	Смотрите!
He seized one of Winston’s remaining front	Двумя пальцами он залез Уинстону в рот.
teeth between his powerful thumb and	Десну пронзила боль. О'Брайен вырвал
forefinger. A twinge of pain shot through	передний зуб с корнем. Он кинул его в
Winston’s jaw. O’Brien had wrenched the	угол камеры.
loose tooth out by the roots. He tossed it
across the cell.
“You are rotting away,” he said; “you are	-- Вы гниете заживо, -- сказал он, --
falling to pieces. What are you? A bag of	разлагаетесь. Что вы такое? Мешок
filth. Now turn around and look into that	слякоти. Ну-ка, повернитесь к зеркалу
mirror again. Do you see that thing facing	еще раз. Видите, кто на вас смотрит? Это
you? That is the last man. If you are	-- последний человек. Если вы человек --
human, that is humanity. Now put your	таково	человечество.	А	теперь
clothes on again.”	одевайтесь.
Winston began to dress himself with slow	Медленно,	непослушными		руками,
stiff movements. Until now he had not	Уинстон стал натягивать одежду. До сих
seemed to notice how thin and weak he	пор он будто и не замечал, худобы и
was. Only one thought stirred in his mind:	слабости. Одно вертелось в голове: он не
that he must have been in this place longer	представлял себе, что находится здесь
than he had imagined. Then suddenly as he	так давно. И вдруг, когда он наматывал
fixed the miserable rags round himself a	на себя тряпье, ему стало жалко
feeling of pity for his ruined body overcame	погубленного тела. Не соображая, что
him. Before he knew what he was doing he	делает, он упал на маленькую табуретку
had collapsed on to a small stool that stood	возле кровати и расплакался. Он
beside the bed and burst into tears. He was	сознавал свое уродство, сознавал
aware of his ugliness, his gracelessness, a	постыдность этой картины: живой скелет
bundle of bones in filthy underclothes	в грязном белье сидит и плачет под
sitting weeping in the harsh white light: but	ярким белым светом; но он не мог
he could not stop himself. O’Brien laid a	остановиться. О'Брайен положил ему
hand on his shoulder, almost kindly.	руку на плечо, почти ласково.
“It will not last for ever,” he said. “You can	-- Это не будет длиться бесконечно, --
escape from it whenever you choose.	сказал он. -- Вы можете прекратить это
Everything depends on yourself.”	когда угодно. Все зависит от вас.
“You did it!” sobbed Winston. “You reduced	-- Это вы! -- всхлипнул Уинстон. -- Вы
me to this state.’	довели меня до такого состояния,
“No, Winston, you reduced yourself to it.	-- Нет, Уинстон, вы сами себя довели. Вы
This is what you accepted when you set	пошли на это, когда противопоставили
yourself up against the Party. It was all	себя партии. Все это уже содержалось в
contained in that first act. Nothing has	вашем первом поступке. И вы
happened that you did not foresee.”	предвидели все, что с вами произойдет.
He paused, and then went on:	Помолчав немного, он продолжал:
“We have beaten you, Winston. We have	-- Мы били вас, Уинстон. Мы сломали вас.
broken you up. You have seen what your	Вы видели, во что превратилось ваше
body is like. Your mind is in the same state.	тело. Ваш ум в таком же состоянии. Не

241

I do not think there can be much pride left	думаю, что в вас осталось много
in you. You have been kicked and flogged	гордости.		Вас	пинали,		пороли,
and insulted, you have screamed with pain,	оскорбляли, вы визжали от боли, вы
you have rolled on the floor in your own	катались по полу в собственной крови и
blood and vomit. You have whimpered for	рвоте. Вы скулили о пощаде, вы предали
mercy, you have betrayed everybody and	все и вся. Как по-вашему, может ли
everything. Can you think of a single	человек дойти до большего падения, чем
degradation that has not happened to you?”	вы?
Winston had stopped weeping, though the	Уинстон перестал плакать, но слезы еще
tears were still oozing out of his eyes. He	сами собой текли из глаз. Он поднял лицо
looked up at O’Brien.	к О'Брайену.
“I have not betrayed Julia,” he said.	-- Я не предал Джулию, -- сказал он.
O’Brien looked down at him thoughtfully.	О'Брайен посмотрел на него задумчиво. --
“No,” he said; “no; that is perfectly true.	Да, -- сказал он, -- да. Совершенно верно.
You have not betrayed Julia.”	Вы не предали Джулию.
The peculiar reverence for O’Brien, which	Сердце	Уинстона		снова	наполнилось
nothing seemed able to destroy, flooded	глубоким уважением к О'Брайену --
Winston’s heart again. How intelligent, he	уважения этого разрушить не могло
thought, how intelligent! Never did O’Brien	ничто. Сколько ума, подумал он, сколько
fail to understand what was said to him.	ума! Не было еще такого случая, чтобы
Anyone else on earth would have answered	О'Брайен его не понял. Любой другой
promptly that he had betrayed Julia. For	сразу возразил бы, что Джулию он
what was there that they had not screwed	предал. Ведь чего только не вытянули из
out of him under the torture? He had told	него под пыткой! Он рассказал им все,
them everything he knew about her, her	что о ней знал, -- о ее привычках, о ее
habits, her character, her past life; he had	характере, о ее прошлом; в мельчайших
confessed in the most trivial detail	деталях описал все их встречи, все, что
everything that had happened at their	он ей говорил и что она ему говорила, их
meetings, all that he had said to her and	ужины с провизией, купленной на
she to him, their black-market meals, their	черном рынке, их любовную жизнь, их
adulteries, their vague plottings against the	невнятный заговор против партии -- все.
Party -- everything. And yet, in the sense in	Однако в том смысле, в каком он сейчас
which he intended the word, he had not	понимал это слово, он Джулию не предал.
betrayed her. He had not stopped loving	Он не перестал ее любить; его чувства к
her; his feelings towards her had remained	ней остались прежними. О'Брайен понял
the same. O’Brien had seen what he meant	это без всяких объяснений.
without the need for explanation.
“Tell me,” he said, “how soon will they	-- Скажите, -- попросил Уинстон, -- скоро
shoot me?”	меня расстреляют?
“It might be a long time,” said O’Brien. “You	-- Может статься, и не скоро, -- ответил
are a difficult case. But don’t give up hope.	О'Брайен. -- Вы -- трудный случай. Но не
Everyone is cured sooner or later. In the	теряйте надежду. Все рано или поздно
end we shall shoot you.”	излечиваются. А тогда мы вас
	расстреляем.
IV	IV
He was much better. He was growing fatter	Ему стало много лучше. Он полнел и
and stronger every day, if it was proper to	чувствовал себя крепче с каждым днем --
speak of days.	если имело смысл говорить о днях.
The white light and the humming sound	Как и раньше, в камере горел белый свет
were the same as ever, but the cell was a	и слышалось гудение, но сама камера
little more comfortable than the others he	была чуть удобнее прежних. Тут можно
had been in. There was a pillow and a	было сидеть на табурете, а дощатая
mattress on the plank bed, and a stool to	лежанка была с матрасом и подушкой.
sit on. They had given him a bath, and they	Его сводили в баню, а потом довольно
allowed him to wash himself fairly	часто	позволяли		мыться	в	шайке.

242

frequently in a tin basin. They even gave	Приносили даже теплую воду. Выдали
him warm water to wash with. They had	новое белье и чистый комбинезон.
given him new underclothes and a clean	Варикозную язву забинтовали с какой-то
suit of overalls. They had dressed his	успокаивающей мазью. Оставшиеся зубы
varicose ulcer with soothing ointment. They	ему вырвали и сделали протезы.
had pulled out the remnants of his teeth
and given him a new set of dentures.
Weeks or months must have passed. It	Прошло, наверно, несколько недель или
would have been possible now to keep	месяцев. При желании он мог бы вести
count of the passage of time, if he had felt	счет времени, потому что кормили его
any interest in doing so, since he was being	теперь как будто бы регулярно. Он
fed at what appeared to be regular	пришел к выводу, что кормят его три
intervals. He was getting, he judged, three	раза в сутки; иногда спрашивал себя без
meals in the twenty-four hours; sometimes	интереса, днем ему дают есть или ночью.
he wondered dimly whether he was getting	Еда была на удивление хорошая, каждый
them by night or by day. The food was	третий раз -- мясо. Один раз дали даже
surprisingly good, with meat at every third	пачку сигарет. Спичек у него не было, но
meal. Once there was even a packet of	безмолвный надзиратель, приносивший
cigarettes. He had no matches, but the	ему пищу, давал огоньку. В первый раз
never-speaking guard who brought his food	его затошнило, но он перетерпел и
would give him a light. The first time he	растянул пачку надолго, выкуривая по
tried to smoke it made him sick, but he	полсигареты после каждой еды.
persevered, and spun the packet out for a
long time, smoking half a cigarette after
each meal.
They had given him a white slate with a	Ему выдали белую грифельную доску с
stump of pencil tied to the corner. At first	привязанным	к	углу	огрызком
he made no use of it. Even when he was	карандаша. Сперва он ею не пользовался.
awake he was completely torpid. Often he	Он пребывал в полном оцепенении даже
would lie from one meal to the next almost	бодрствуя. Он мог пролежать от одной
without stirring, sometimes asleep,	еды до другой, почти не шевелясь, и
sometimes waking into vague reveries in	промежутки	сна	сменялись	мутным
which it was too much trouble to open his	забытьем, когда даже глаза открыть
eyes. He had long grown used to sleeping	стоило больших трудов. Он давно привык
with a strong light on his face. It seemed to	спать под ярким светом, бьющим в лицо.
make no difference, except that one’s	Разницы никакой, разве что сны были
dreams were more coherent. He dreamed a	более связные. Сны все это время
great deal all through this time, and they	снились часто -- и всегда счастливые
were always happy dreams. He was in the	сны. Он был в Золотой стране или сидел
Golden Country, or he was sitting among	среди громадных, великолепных, залитых
enormous glorious, sunlit ruins, with his	солнцем руин с матерью, с Джулией, с
mother, with Julia, with O’Brien -- not	О'Брайеном -- ничего не делал, просто
doing anything, merely sitting in the sun,	сидел на солнце и разговаривал о чем-то
talking of peaceful things. Such thoughts	мирном. А наяву если у него и бывали
as he had when he was awake were mostly	какие мысли, то по большей части о снах.
about his dreams. He seemed to have lost	Теперь, когда болевой стимул исчез, он
the power of intellectual effort, now that the	как будто потерял способность совершить
stimulus of pain had been removed. He was	умственное усилие. Он не скучал; ему не
not bored, he had no desire for	хотелось ни разговаривать, ни чем-
conversation or distraction. Merely to be	нибудь отвлечься. Он был вполне доволен
alone, not to be beaten or questioned, to	тем, что он один и его не бьют и не
have enough to eat, and to be clean all	допрашивают, что он не грязен и ест
over, was completely satisfying.	досыта.

By degrees he came to spend less time in Со временем спать он стал меньше, но sleep, but he still felt no impulse to get off по-прежнему не испытывал потребности the bed. All he cared for was to lie quiet встать с кровати. Хотелось одного:

243

and feel the strength gathering in his body.	лежать спокойно и ощущать, что телу
He would finger himself here and there,	возвращаются силы. Он трогал себя
trying to make sure that it was not an	пальцем, чтобы проверить, не иллюзия ли
illusion that his muscles were growing	это, в самом ли деле у него округляются
rounder and his skin tauter. Finally it was	мускулы и расправляется кожа. Наконец
established beyond a doubt that he was	он вполне убедился, что полнеет: бедра у
growing fatter; his thighs were now	него теперь были определенно толще
definitely thicker than his knees. After that,	колен. После этого, с неохотой поначалу,
reluctantly at first, he began exercising	он стал регулярно упражняться. Вскоре
himself regularly. In a little while he could	он мог пройти уже три километра --
walk three kilometres, measured by pacing	отмеряя их шагами по камере, и согнутая
the cell, and his bowed shoulders were	спина его понемногу распрямлялась. Он
growing straighter. He attempted more	попробовал более трудные упражнения и,
elaborate exercises, and was astonished	к изумлению и унижению своему,
and humiliated to find what things he could	выяснил, что почти ничего не может.
not do. He could not move out of a walk, he	Передвигаться мог только шагом,
could not hold his stool out at arm’s length,	табуретку на вытянутой руке держать не
he could not stand on one leg without	мог, на одной ноге стоять не мог -- падал.
falling over. He squatted down on his heels,	Он присел на корточки и едва сумел
and found that with agonizing pains in	встать, испытывая мучительную боль в
thigh and calf he could just lift himself to a	икрах и бедрах. Он лег на живот и
standing position. He lay flat on his belly	попробовал	отжаться	на	руках.
and tried to lift his weight by his hands. It	Безнадежно: не мог даже грудь оторвать
was hopeless, he could not raise himself a	от пола. Но еще через несколько дней --
centimetre. But after a few more days -- a	через несколько обедов и завтраков -- он
few more mealtimes -- even that feat was	совершил и этот подвиг. И еще через
accomplished. A time came when he could	какое-то время стал отжиматься по
do it six times running. He began to grow	шесть раз подряд. Он даже начал
actually proud of his body, and to cherish	гордиться своим телом, а иногда ему
an intermittent belief that his face also was	верилось, что и лицо принимает
growing back to normal. Only when he	нормальный вид. Только тронув случайно
chanced to put his hand on his bald scalp	свою лысую голову, вспоминал он
did he remember the seamed, ruined face	морщинистое, разрушенное лицо, которое
that had looked back at him out of the	смотрело на него из зеркала.
mirror.
His mind grew more active. He sat down on	Ум его отчасти ожил. Он садился на
the plank bed, his back against the wall	лежанку спиной к стене, положив на
and the slate on his knees, and set to work	колени грифельную доску и занимался
deliberately at the task of re-educating	самообразованием.
himself.
He had capitulated, that was agreed. In	Он капитулировал; это было решено. На
reality, as he saw now, he had been ready	самом деле, как он теперь понимал,
to capitulate long before he had taken the	капитулировать он был готов задолго до
decision. From the moment when he was	того, как принял это решение. Он осознал
inside the Ministry of Love -- and yes, even	легкомысленность и вздорность			своего
during those minutes when he and Julia	бунта против партии и в то мгновение,
had stood helpless while the iron voice from	когда очутился в министерстве любви, --
the telescreen told them what to do -- he	нет, еще в те минуты, когда они с
had grasped the frivolity, the shallowness of	Джулией беспомощно стояли в комнате, а
his attempt to set himself up against the	железный голос из телекрана отдавал им
power of the Party. He knew now that for	команды. Теперь он знал, что семь лет
seven years the Thought police had	полиция мыслей наблюдала его, как жука
watched him like a beetle under a	в лупу. Ни одно его действие, ни одно
magnifying glass. There was no physical	слово, произнесенное вслух, не укрылось
act, no word spoken aloud, that they had	от нее, ни одна мысль не осталась
not noticed, no train of thought that they	неразгаданной.	Даже белесую крупинку

244

had not been able to infer. Even the speck	на переплете его дневника они аккуратно
of whitish dust on the cover of his diary	клали на место. Они проигрывали ему
they had carefully replaced. They had	записи, показывали фотографии. В том
played sound-tracks to him, shown him	числе -- фотографии его с Джулией. Да,
photographs. Some of them were	даже... Он больше не мог бороться с
photographs of Julia and himself. Yes,	партией. Кроме того, партия права.
even... He could not fight against the Party	Наверное, права: как может ошибаться
any longer. Besides, the Party was in the	бессмертный коллективный мозг? По
right. It must be so; how could the	каким внешним критериям оценить его
immortal, collective brain be mistaken? By	суждения? Здравый рассудок -- понятие
what external standard could you check its	статистическое. Чтобы думать, как они,
judgements? Sanity was statistical. It was	надо просто учиться. Только...
merely a question of learning to think as
they thought. Only--!
The pencil felt thick and awkward in his	Карандаш в пальцах казался толстым и
fingers. He began to write down the	неуклюжим. Он начал записывать то, что
thoughts that came into his head. He wrote	ему приходило в голову. Сперва
first in large clumsy capitals:	большими корявыми буквами написал:
FREEDOM IS SLAVERY	СВОБОДА -- ЭТО РАБСТВО
Then almost without a pause he wrote	А под этим почти сразу же:
beneath it:
TWO AND TWO MAKE FIVE	2 x 2 = 5
But then there came a sort of check. His	Но тут наступила какая-то заминка. Ум
mind, as though shying away from	его, словно пятясь от чего-то, не желал
something, seemed unable to concentrate.	сосредоточиться. Он знал, что следующая
He knew that he knew what came next, but	мысль уже готова, но не мог ее
for the moment he could not recall it. When	вспомнить. А когда вспомнил, случилось
he did recall it, it was only by consciously	это не само собой -- он пришел к ней
reasoning out what it must be: it did not	путем рассуждений. Он записал:
come of its own accord. He wrote:
GOD IS POWER	БОГ -- ЭТО ВЛАСТЬ
He accepted everything. The past was	Он принял ее. Прошлое изменяемо.
alterable. The past never had been altered.	Прошлое никогда не изменялось.
Oceania was at war with Eastasia. Oceania	Океания воюет с Остазией. Океания
had always been at war with Eastasia.	всегда воевала с Остазией. Джонс,
Jones, Aaronson, and Rutherford were	Аронсон и Резерфорд виновны в тех
guilty of the crimes they were charged with.	преступлениях, за которые их судили. Он
He had never seen the photograph that	никогда		не	видел	фотографию,
disproved their guilt. It had never existed,	опровергавшую их виновность. Она
he had invented it. He remembered	никогда не существовала; он ее выдумал.
remembering contrary things, but those	Он помнил, что помнил факты,
were false memories, products of self-	говорившие обратное, но это --
deception. How easy it all was! Only	аберрация памяти, самообман. Как все
surrender, and everything else followed. It	просто! Только сдайся -- все остальное
was like swimming against a current that	отсюда следует. Это все равно что плыть
swept you backwards however hard you	против течения -- сколько ни старайся,
struggled, and then suddenly deciding to	оно относит тебя назад, -- и вдруг ты
turn round and go with the current instead	решаешь повернуть и плыть по течению,
of opposing it. Nothing had changed except	а не бороться с ним. Ничего не
your own attitude: the predestined thing	изменилось, только твое отношение к
happened in any case. He hardly knew why	этому: чему быть, того не миновать. Он
he had ever rebelled. Everything was easy,	сам	не	понимал,		почему	стал
except--!	бунтовщиком. Все было просто. Кроме...
Anything could be true. The so-called laws	Все, что угодно, может быть истиной. Так
of Nature were nonsense. The law of gravity	называемые		законы природы --			вздор.

245

was nonsense. “If I wished,” O’Brien had	Закон тяготения -- вздор. «Если бы я
said, “I could float off this floor like a soap	пожелал, -- сказал О'Брайен, -- я мог бы
bubble.” Winston worked it out. “If he	взлететь сейчас с пола, как мыльный
thinks he floats off the floor, and if I	пузырь». Уинстон		обосновал		эту	мысль:
simultaneously think I see him do it, then	«Если он думает, что взлетает с пола, и я
the thing happens.” Suddenly, like a lump	одновременно думаю, что вижу это,
of submerged wreckage breaking the	значит, так оно и есть». Вдруг, как
surface of water, the thought burst into his	обломок кораблекрушения поднимается
mind: “It doesn’t really happen. We imagine	на поверхность воды, в голове у него
it. It is hallucination.” He pushed the	всплыло: «На самом деле этого нет. Мы
thought under instantly. The fallacy was	это воображаем. Это галлюцинация». Он
obvious. It presupposed that somewhere or	немедленно отказался от своей мысли.
other, outside oneself, there was a “real”	Очевидная	логическая			ошибка.
world where “real” things happened. But	Предполагается, что где-то, вне тебя, есть
how could there be such a world? What	«действительный»		мир,	где	происходят
knowledge have we of anything, save	«действительные» события. Но откуда
through our own minds? All happenings	может взяться этот мир? О вещах мы
are in the mind. Whatever happens in all	знаем только то, что содержится в нашем
minds, truly happens.	сознании. Все происходящее происходит
	в сознании. То, что происходит в
	сознании у всех, происходит в
	действительности.
He had no difficulty in disposing of the	Он легко обнаружил ошибку, и опасности
fallacy, and he was in no danger of	впасть в ошибку не было. Однако он
succumbing to it. He realized, nevertheless,	понял, что ему и в голову не должна была
that it ought never to have occurred to him.	прийти такая мысль. Как только
The mind should develop a blind spot	появляется опасная мысль, в мозгу
whenever a dangerous thought presented	должно возникать слепое пятно. Этот
itself. The process should be automatic,	процесс должен быть автоматическим,
instinctive. Crimestop, they called it in	инстинктивным. Самостоп называют его
Newspeak.	на новоязе.
He set to work to exercise himself in	Он стал упражняться в самостопе. Он
crimestop. He presented himself with	предлагал себе утверждения: «партия
propositions -- “the Party says the earth is	говорит, что земля плоская», «партия
flat”, “the party says that ice is heavier than	говорит, что лед тяжелее воды» -- и
water” -- and trained himself in not seeing	учился не видеть и не понимать
or not understanding the arguments that	опровергающих доводов. Это было
contradicted them. It was not easy. It	нелегко.	Требовалась			способность
needed great powers of reasoning and	рассуждать		и	импровизация.
improvisation. The arithmetical problems	Арифметические		же		проблемы,
raised, for instance, by such a statement as	связанные,	например,			с	таким
“two and two make five” were beyond his	утверждением, как «дважды два -- пять»,
intellectual grasp. It needed also a sort of	оказались ему не по силам. Тут нужен
athleticism of mind, an ability at one	был еще некий умственный атлетизм,
moment to make the most delicate use of	способность	тончайшим				образом
logic and at the next to be unconscious of	применять логику, а в следующий миг не
the crudest logical errors. Stupidity was as	замечать грубейшей логической ошибки.
necessary as intelligence, and as difficult to	Глупость была так же необходима, как
attain.	ум, и так же трудно давалась.
All the while, with one part of his mind, he	И все время его занимал вопрос, когда же
wondered how soon they would shoot him.	его расстреляют. «Все зависит от вас», --
“Everything depends on yourself,” O’Brien	сказал О'Брайен; но Уинстон понимал,
had said; but he knew that there was no	что никаким		сознательным			актом
conscious act by which he could bring it	приблизить это не может. Это может
nearer. It might be ten minutes hence, or	произойти и через десять минут, и через
ten years. They might keep him for years in	десять лет. Они могут годами держать его

246

solitary confinement, they might send him	в одиночной камере; могут отправить в
to a labour-camp, they might release him	лагерь; могут ненадолго выпустить -- и
for a while, as they sometimes did. It was	так случалось. Вполне возможно, что вся
perfectly possible that before he was shot	драма ареста и допросов будет
the whole drama of his arrest and	разыграна сызнова. Достоверно одно:
interrogation would be enacted all over	смерть не приходит тогда, когда ее
again. The one certain thing was that death	ждешь. Традиция, негласная традиция --
never came at an expected moment. The	ты откуда-то знаешь о ней, хотя не
tradition -- the unspoken tradition:	слышал, чтобы о ней говорили, -- такова,
somehow you knew it, though you never	что стреляют сзади, только в затылок, без
heard it said -- was that they shot you from	предупреждения, когда идешь по
behind; always in the back of the head,	коридору из одной камеры в другую.
without warning, as you walked down a
corridor from cell to cell.
One day -- but “one day” was not the right	В	один	прекрасный	день --	впрочем,
expression; just as probably it was in the	«день» -- неправильное слово; это вполне
middle of the night: once -- he fell into a	могло быть и ночью, -- однажды он
strange, blissful reverie. He was walking	погрузился в странное, глубокое забытье.
down the corridor, waiting for the bullet. He	Он шел по коридору, ожидая пули. Он
knew that it was coming in another	знал, что это случится сию минуту. Все
moment. Everything was settled, smoothed	было заглажено, улажено, урегулировано.
out, reconciled. There were no more doubts,	Тело его было здоровым и крепким. Он
no more arguments, no more pain, no more	ступал легко, радуясь движению, и,
fear. His body was healthy and strong. He	кажется, шел под солнцем. Это было уже
walked easily, with a joy of movement and	не	в	длинном	белом	коридоре
with a feeling of walking in sunlight. He	министерства любви; он находился в
was not any longer in the narrow white	огромном солнечном проходе, в километр
corridors in the Ministry of Love, he was in	шириной, и двигался по нему как будто в
the enormous sunlit passage, a kilometre	наркотическом бреду. Он был в Золотой
wide, down which he had seemed to walk in	стране, шел тропинкой через старый
the delirium induced by drugs. He was in	выщипанный кроликами луг. Под ногами
the Golden Country, following the foot-	пружинил дерн, а лицо ему грело солнце.
track across the old rabbit-cropped	На краю луга чуть шевелили ветвями
pasture. He could feel the short springy turf	вязы, а где-то дальше был ручей, и там в
under his feet and the gentle sunshine on	зеленых заводях под ветлами стояла
his face. At the edge of the field were the	плотва.
elm trees, faintly stirring, and somewhere
beyond that was the stream where the dace
lay in the green pools under the willows.

Suddenly he started up with a shock of Он вздрогнул и очнулся в ужасе. Между horror. The sweat broke out on his лопатками пролился пот. Он услышал backbone. He had heard himself cry aloud: свой крик:

“Julia! Julia! Julia, my love! Julia!”	-- Джулия! Джулия! Джулия, моя
	любимая! Джулия!

For a moment he had had an overwhelming У него было полное впечатление, что она hallucination of her presence. She had здесь, И не просто с ним, а как будто seemed to be not merely with him, but внутри его. Словно стала составной inside him. It was as though she had got частью его тела. В этот миг он любил ее into the texture of his skin. In that moment гораздо сильнее, чем на воле, когда они he had loved her far more than he had ever были вместе. И он знал, что она где-то done when they were together and free. есть, живая, и нуждается в его помощи.

Also he knew that somewhere or other she was still alive and needed his help.

He lay back on the bed and tried to Он снова лег и попробовал собраться с compose himself. What had he done? How мыслями. Что он сделал? На сколько лет many years had he added to his servitude удлинил свое рабство этой минутной

247

by that moment of weakness?	слабостью?
In another moment he would hear the	Сейчас он услышит топот башмаков за
tramp of boots outside. They could not let	дверью. Такую выходку они не оставят
such an outburst go unpunished. They	безнаказанной. Теперь они поймут -- если
would know now, if they had not known	раньше не поняли, -- что он нарушил
before, that he was breaking the agreement	соглашение. Он подчинился партии, но
he had made with them. He obeyed the	по-прежнему ее ненавидит. В прежние
Party, but he still hated the Party. In the	дни он скрывал еретические мысли под
old days he had hidden a heretical mind	показным конформизмом. Теперь он
beneath an appearance of conformity. Now	отступил еще на шаг; разумом сдался, но
he had retreated a step further: in the mind	душу	рассчитывал	сохранить	в
he had surrendered, but he had hoped to	неприкосновенности. Он знал, что не
keep the inner heart inviolate. He knew	прав, и держался за свою неправоту. Они
that he was in the wrong, but he preferred	это поймут -- О'Брайен поймет. И выдало
to be in the wrong. They would understand	его одно глупое восклицание.
that -- O’Brien would understand it. It was
all confessed in that single foolish cry.
He would have to start all over again. It	Придется начать все сначала. На это
might take years. He ran a hand over his	могут уйти годы. Он провел ладонью по
face, trying to familiarize himself with the	лицу, чтобы яснее представить себе, как
new shape. There were deep furrows in the	оно теперь выглядит. В щеках залегли
cheeks, the cheekbones felt sharp, the nose	глубокие борозды, скулы заострились, нос
flattened. Besides, since last seeing himself	показался приплюснутым. Вдобавок он в
in the glass he had been given a complete	последний раз видел себя в зеркале до
new set of teeth. It was not easy to preserve	того, как ему сделали зубы. Трудно
inscrutability when you did not know what	сохранить непроницаемость, если не
your face looked like. In any case, mere	знаешь, как выглядит твое лицо. Во
control of the features was not enough. For	всяком случае, одного лишь владения
the first time he perceived that if you want	мимикой недостаточно. Впервые он
to keep a secret you must also hide it from	осознал, что, если хочешь сохранить
yourself. You must know all the while that	секрет, надо скрывать его и от себя. Ты
it is there, but until it is needed you must	должен знать, конечно, что он есть, но,
never let it emerge into your consciousness	покуда он не понадобился, нельзя
in any shape that could be given a name.	допускать его до сознания в таком виде,
From now onwards he must not only think	когда его можно назвать. Отныне он
right; he must feel right, dream right. And	должен не только думать правильно; он
all the while he must keep his hatred	должен правильно чувствовать, видеть
locked up inside him like a ball of matter	правильные сны. А ненависть должен
which was part of himself and yet	запереть в себе как некое физическое
unconnected with the rest of him, a kind of	образование, которое является его частью
cyst.	и, однако, с ним не связано, -- вроде
	кисты.

One day they would decide to shoot him.	Когда-нибудь они решат его расстрелять.
You could not tell when it would happen,	Неизвестно, когда это случится, но за
but a few seconds beforehand it should be	несколько секунд, наверное, угадать
possible to guess. It was always from	можно. Стреляют сзади, когда идешь по
behind, walking down a corridor. Ten	коридору. Десяти секунд хватит. За это
seconds would be enough. In that time the	время	внутренний	мир	может
world inside him could turn over. And then	перевернуться. И тогда, внезапно, не
suddenly, without a word uttered, without	сказав ни слова, не сбившись с шага, не
a check in his step, without the changing of	изменившись в лице, внезапно он
a line in his face -- suddenly the	сбросит маскировку -- и грянут батареи
camouflage would be down and bang!	его ненависти! Ненависть наполнит его
would go the batteries of his hatred. Hatred	словно исполинское ревущее пламя. И
would fill him like an enormous roaring	почти в тот же миг -- выстрел! --
flame. And almost in the same instant	слишком поздно или слишком рано. Они

248

bang! would go the bullet, too late, or too	разнесут ему мозг раньше, чем выправят.
early. They would have blown his brain to	Еретическая	мысль,	ненаказанная,
pieces before they could reclaim it. The	нераскаянная, станет недосягаемой для
heretical thought would be unpunished,	них навеки. Они прострелят дыру в
unrepented, out of their reach for ever.	своем идеале. Умереть, ненавидя их, --
They would have blown a hole in their own	это и есть свобода.
perfection. To die hating them, that was
freedom.
He shut his eyes. It was more difficult than	Он закрыл глаза. Это труднее, чем
accepting an intellectual discipline. It was a	принять дисциплину ума. Тут надо
question of degrading himself, mutilating	уронить себя, изувечить. Погрузиться в
himself. He had got to plunge into the	грязнейшую грязь. Что самое жуткое,
filthiest of filth. What was the most	самое тошнотворное? Он подумал о
horrible, sickening thing of all? He thought	Старшем Брате. Огромное лицо (он
of Big Brother. The enormous face (because	постоянно видел его на плакатах, и
of constantly seeing it on posters he always	поэтому казалось, что оно должно быть
thought of it as being a metre wide), with	шириной в метр), черноусое, никогда не
its heavy black moustache and the eyes	спускавшее с тебя глаз, возникло перед
that followed you to and fro, seemed to float	ним словно помимо его воли. Как он на
into his mind of its own accord. What were	самом деле относится к Старшему Брату?
his true feelings towards Big Brother?
There was a heavy tramp of boots in the	В коридоре послышался тяжелый топот.
passage. The steel door swung open with a	Стальная дверь с лязгом распахнулась. В
clang. O’Brien walked into the cell. Behind	камеру вошел О'Брайен. За ним --
him were the waxen-faced officer and the	офицер с восковым лицом и надзиратели
black-uniformed guards.	в черном.
“Get up,” said O’Brien. “Come here.”	-- Встаньте, -- сказал О'Брайен. --
	Подойдите сюда.
Winston stood opposite him. O’Brien took	Уинстон встал против него. О'Брайен
Winston’s shoulders between his strong	сильными руками взял Уинстона за плечи
hands and looked at him closely.	и пристально посмотрел в лицо.
“You have had thoughts of deceiving me,”	-- Вы думали меня обмануть, -- сказал он.
he said. “That was stupid. Stand up	-- Это было глупо. Стойте прямо.
straighter. Look me in the face.”	Смотрите мне в глаза.
He paused, and went on in a gentler tone:	Он помолчал и продолжал чуть мягче:
“You are improving. Intellectually there is	-- Вы исправляетесь. В интеллектуальном
very little wrong with you. It is only	плане у вас почти все в порядке. В
emotionally that you have failed to make	эмоциональном же никакого улучшения у
progress. Tell me, Winston -- and	вас не произошло. Скажите мне,
remember, no lies: you know that I am	Уинстон, -- только помните: не лгать,
always able to detect a lie -- tell me, what	ложь от меня не укроется, это вам
are your true feelings towards Big Brother?”	известно, -- скажите, как вы на самом
	деле относитесь к Старшему Брату?
“I hate him.”	-- Я его ненавижу.
“You hate him. Good. Then the time has	-- Вы его ненавидите. Хорошо. Тогда для
come for you to take the last step. You	вас настало время сделать последний
must love Big Brother. It is not enough to	шаг. Вы должны любить Старшего Брата.
obey him: you must love him.”	Повиноваться ему мало; вы должны его
	любить.
He released Winston with a little push	Он отпустил плечи Уинстона, слегка
towards the guards.	толкнув его к надзирателям.
“Room 101,” he said.	-- В комнату сто один, -- сказал он.
V	V

At each stage of his imprisonment he had На каждом этапе заключения Уинстон

249

known, or seemed to know, whereabouts he	знал -- или представлял себе, -- несмотря
was in the windowless building. Possibly	на отсутствие окон, в какой части здания
there were slight differences in the air	он находится. Возможно, ощущал
pressure. The cells where the guards had	разницу в атмосферном давлении.
beaten him were below ground level. The	Камеры, где его избивали надзиратели,
room where he had been interrogated by	находились ниже уровня земли. Комната,
O’Brien was high up near the roof. This	где	его	допрашивал	О'Брайен,
place was many metres underground, as	располагалась наверху, близко к крыше.
deep down as it was possible to go.	А нынешнее место было глубоко под
	землей, может быть, в самом низу.
It was bigger than most of the cells he had	Комната была просторнее почти всех его
been in. But he hardly noticed his	прежних камер. Но он не замечал
surroundings. All he noticed was that there	подробностей		обстановки.		Заметил
were two small tables straight in front of	только два столика прямо перед собой,
him, each covered with green baize. One	оба с зеленым сукном. Один стоял метрах
was only a metre or two from him, the other	в двух; другой подальше, у двери.
was further away, near the door. He was	Уинстон был привязан к креслу так туго,
strapped upright in a chair, so tightly that	что не мог пошевелить даже головой.
he could move nothing, not even his head.	Голову держало сзади что-то вроде
A sort of pad gripped his head from behind,	мягкого подголовника, и смотреть он мог
forcing him to look straight in front of him.	только вперед. Он был один, потом дверь
For a moment he was alone, then the door	открылась и вошел О'Брайен.
opened and O’Brien came in.
“You asked me once,” said O’Brien, “what	-- Вы	однажды спросили,		--	сказал
was in Room 101. I told you that you knew	О'Брайен, -- что делают в комнате сто
the answer already. Everyone knows it. The	один. Я ответил, что вы сами знаете. Это
thing that is in Room 101 is the worst thing	все знают. В комнате сто один -- то, что
in the world.”	хуже всего на свете.
The door opened again. A guard came in,	Дверь снова открылась. Надзиратель внес
carrying something made of wire, a box or	что-то проволочное, то ли корзинку, то ли
basket of some kind. He set it down on the	клетку. Он поставил эту вещь на дальний
further table. Because of the position in	столик. О'Брайен мешал разглядеть, что
which O’Brien was standing. Winston could	это за вещь.
not see what the thing was.
“The worst thing in the world,” said	-- То, что хуже всего на свете, -- сказал
O’Brien, “varies from individual to	О'Брайен, -- разное для разных людей.
individual. It may be burial alive, or death	Это может быть погребение заживо,
by fire, or by drowning, or by impalement,	смерть на костре, или в воде, или на колу
or fifty other deaths. There are cases where	-- да сто каких угодно смертей. А иногда
it is some quite trivial thing, not even fatal.”	это какая-то вполне ничтожная вещь,
	даже не смертельная.
He had moved a little to one side, so that	Он отошел в сторону, и Уинстон
Winston had a better view of the thing on	разглядел, что стоит на столике. Это была
the table. It was an oblong wire cage with a	продолговатая клетка с ручкой наверху
handle on top for carrying it by. Fixed to	для переноски. К торцу было приделано
the front of it was something that looked	что-то вроде фехтовальной маски,
like a fencing mask, with the concave side	вогнутой стороной наружу. Хотя до
outwards. Although it was three or four	клетки было метра три или четыре,
metres away from him, he could see that	Уинстон увидел, что она разделена
the cage was divided lengthways into two	продольной перегородкой и в обоих
compartments, and that there was some	отделениях -- какие-то животные. Это
kind of creature in each. They were rats.	были крысы.
“In your case,” said O’Brien, “the worst	-- Для вас, -- сказал О'Брайен, -- хуже
thing in the world happens to be rats.”	всего на свете -- крысы.
A sort of premonitory tremor, a fear of he	Дрожь	предчувствия, страх			перед

250