бн

Казахи, жившие в пределах округов, были ограничены в своих правах кочевать на прежних территориях. Кочевка разрешалась лишь в пределах своего округа и это путало прежние родовые поземельные отношения, привело к подрыву основ патриархально-родового быта, основанного на совместном кочевании родами.

Известный казахский поэт Жираубатаев (1802—1874) следующим образом характеризовал окружные приказы:

Глянь — дуаны со всех сторон... Сверх-султан ли иль сверх-судья, Нет народу от них житья.

ВМладшем жузе новая крупная административная реформа была проведена

в1831 году, когда была введена так называемая «дистаночная система». Все кочевья, прилегающие к Пограничной Линии, от Гурьева до Звериноголовской крепости были разбиты на 32 участка — дистанции. Во главе дистанций стояли начальники из старшин и султанов, назначенные правительством. Они подчинялись султанам-правителям и управляли казахскими общинами через старшин, назначаемых из среды казахской знати. Эта реформа в пограничных районах уничтожила последние остатки независимости казахов.

Территориальное деление на дистанции проводилось без учета родовых кочевий, что приводило к большим осложнениям. Казахи, кочевавшие со своим родом, часто ускользали из поля зрения дистанционных начальников и переходили на территорию соседней дистанции. Поэтому в дальнейшем решено было отказаться от деления по территориальному признаку и прикреплять к дистанции роды, кочевавшие на ее территории. Введением дистанционной системы преследовалась цель не только лишить казахов политической независимости, но и установить постоянный политический контроль.

Дистанционные начальники обязаны были докладывать султанамправителям и Оренбургской Пограничной Комиссии о всякого рода недовольстве, которое могло возникнуть среди казахов. Кроме того, подчиненных казахов вверенной им дистанции они должны были «воспитывать

вдухе верноподданничества государю». Словом, дистанционные начальники выполняли роль надсмотрщиков и агентов русского правительства в степи.

В1834 году у залива Кайдак, на восточном берегу Каспийского моря, было возведено укрепление Александровское. В 1840 году оно было перенесено на полуостров Мангышлак. Этим была создана опорная база для подчинения еще сохранявших свою независимость казахов рода Адай, кочевавших между Аральским и Каспийским морями.

Одновременно с ликвидацией политической самостоятельности казахов Младшего и Среднего жузов происходил планомерный захват лучших земель и заселение их русскими казаками.

Так, в Среднем жузе под казачьи поселения была отчуждена богатая пастбищами, рыболовными угодиями и водой, десятиверстная полоса «вдоль Иртыша и Алтайского края». По подсчетам военного топографа Какулина, только в 1839 году русским казакам были отданы земли по Иртышу, от Усть-Ка- меногорска до Омска, площадью в 15000 квадратных километров.

О положении лишившихся своих земель казахов один из очевидцев писал:

91

«Бок о бок с казаками живут киргизы. Вся береговая линия на 10 верст от Иртыша отдана казакам, далее, углубляясь в степь, идут их владения, таким образом, киргизы часто бывают поставлены в положение Тантала: и близко к воде и воды пить нельзя и рыбы в ней ловить также».

В1811 году было решено приступить к постройке так называемой Новоилецкой Линии. Создание этой Линии было осуществлено несколько позже, в начале 20-х годов. В результате богатые водой и пастбищами земли между Илеком и Уралом были отняты у казахов Младшего жуза.

Старшина рода Табын Джоламан Тленчиев, не желавший примириться с потерей казахами территории между Илеком и Уралом, настойчиво требовал ее возвращения. На это председатель Оренбургской Пограничной Комиссии отвечал, что на этих землях построены дома, укрепления, где живут переселенцы, работающие на соляных разработках, и указал на бессмысленность требования возвращения земель.

В1835 году начала создаваться «Новая» Линия. Она тянулась почти прямой линией между крепостями Орской и Троицкой. На этих пространствах кочевали Кипчакский и Джагалбайлинский роды. Накануне их выселения коллежский регистратор Андреев писал: «На земле, находящейся между старою и новою Линиями два рода киргизов, а именно Кипчакский и Джагалбайлинский, числом около 12 000 кибиток, пользуются лугами и имеют свои постоянные зимовки. Ныне по случаю назначения начальством этой земли для заселения казаками Оренбургского казачьего войска необходимо возрождается вопрос: куда поместить киргизов, находящихся в этом районе... Обозрев все пространства, лежащие между старою и новою Линиями, и посетив по возможности аулы,

лежащие на моем пути, я усмотрел, что землю эту можно называть наилучшим участком всей киргизской степи, на коем уже с давнего1 времени вышеупомянутые киргизы имели свое пребывание, как на удобнейшем для своих зимовок и тебеневки. Они не верят, чтобы начальство, отняв у них эту землю, не назначило им другую, равно удобную».

Все земли, расположенные к западу от этой Линии, более 10 000 кв. километров, изымались из пользования казахов. Казахские аулы подлежали выселению из этого района. Правда, было немыслимо сразу выселить все аулы. Все же множество казахских общин лишилось богатых земель.

Дальнейшие земельные захваты и колонизация Казахстана лишили казахов лучших земель и пастбищ. «Царизм,— писал товарищ Сталин,— намеренно заселил лучшие уголки окраин колонизаторскими элементами для

того, чтобы оттеснить туземцев в худшие районы и усилить национальную рознь»2.

Таким образом, земельные захваты, основание приказов, постройка Новой и Илецкой Линии затронули жизненные интересы казахских масс, которые не могли добровольно расстаться со своими кочевьями и лишиться былой независимости. Для казахов земельный вопрос был решающим вопросом, ибо без хороших земель, богатых пастбищами и водоемами, нельзя вести животноводческое хозяйство. «У пастушеских народов,— говорит Маркс,—

собственность на естественные продукты земли — на овец например — это одновременно и собственность на луга, по которым они передвигаются» 3.

92

Как отразились на положении казахов земельные захваты царизма?

Всилу потери лучших земель и пастбищ кочевое животноводческое хозяйство не могло вестись в прежнем объеме. Отобрание зимовых стойбищ (кстау) и летовок (жайляу) серьезно нарушало процесс общественного воспроизводства.

Объективную оценку положения того времени дает директор Азиатского Департамента К. К. Родофиникин, специально приезжавший в Оренбургский край для ознакомления с состоянием казахской степи. Вот что он писал: «Теперь киргизы терпят, во-первых: от неумеренных плат, требуемых с них казаками за перепуск скота в зимнее время на внутреннюю сторону для тебеневки, — и затем от различных неправильных притязаний линейных жителей на места, лежащие за Линиею. Но, кроме сего, им делаются разные притеснения в отношении к зимовкам, к добыванию соли из озер, в степи лежащих... Подобные стеснения встречают киргизы и в отношении к зимовкам близ Линии. Известно, что внутри степей мало имеется приютов для скота в зимнее время. Те из киргизских родов, которые там кочуют, вынуждены бывают на зиму удаляться иногда на Сыр-Дарью и в другие отдаленные части Орды. Тем более важны для ордынцев, постоянно кочующих близ нашей Линии, места по прилинейным рекам, где еще сохранился кой где уже редкий в степи лес и камыш, доставляющий им приют от свирепствующих в зимнее время буранов, топливо от холода и пищу для скота.

Вотдельных округах казахи в лишении их зимовых стойбищ и летних кочевок обвиняли старших султанов. В частности, старший султан Каркаралинского округа Чама Аблайханов писал начальнику Омской области: «Я же с моей стороны всегда готов служить России, но подведомственные мои киргизцы, от большого до малого упрекают меня тем, что де российское начальство не имеет к нам никакого внимания...

Сейчас кружат мою голову и укоряют тем, что де ты будто бы просил насчет наших летних и зимних кочевок. На оных ныне как то при Эдресе и прочих горах русские чинят поставку сена и поставлен караул, куда мы для зимовок остановиться не осмеливаемся. Потому, что де нашим скотом будет делаться

сену и потрава, от чего выйдет с ними тяжба, а потому я не нахожу, что им отвечать»2.

К сенокошению и порубке леса в прилинейных степях казахи не допускались. Казах западной части Оренбургского ведомства из Бершева рода Чулы Джулбарысов был сурово наказан царскими властями за порубку леса

вдачах Зеленовского форпоста.

Такие запрещения были особенно губительными в вьюжные зимы, когда скот не мог тебеневать. У многих казахов, не имеющих запасов корма, часто погибали сотни и тысячи го который должны были уплачивать все казахи,— по 1 р. 50 к. с кибитки. Сбор этой подати производился дистанционными начальниками и начальниками аулов, а затем собранные деньги передавались через султанов-правителей в Пограничную Комиссию. За правильное поступление кибиточного сбора персонально отвечали султаны-правители. На почве его взимания вырастали взяточничество и

93

другие злоупотребления.

Взамен кибиточных денег власти часто брали с населения натурой — баранами, пшеницей, просом, ячменем и др. Для уплаты кибиточного сбора иной раз приходилось отдавать по 6—8 пудов пшеницы с кибитки, так как в то время пуд муки на ярмарке стоил 20—30 копеек.

С казахов Чумекеевского, Торт-Каринского родов дистанционный начальник Асфендияр Сюгалин под видом кибиточного сбора брал рогатый скот. Казахи пяти родов, во главе с батыром Джанхожа Нурмухаммедовым, в своих письмах Оренбургскому губернатору требовали немедленного снятия и привлечения к суду этого дистанционного начальника. Впоследствии он был отстранен от сбора кибиточных денег. Все это далеко не единичные случаи.

Взимание кибиточного сбора натурой особенно тяжело отразилось на положении казахской бедноты. В одном из донесений председатель Оренбургской Пограничной Комиссии писал: «С казахов Восточной и Западной части Орды производится кибиточный сбор, вместо денег 1 р. 50 к. серебром по одному барану с кибитки; бараны эти за неимением у казахов наличных денег берутся самые лучшие».

В одной поэме о тягости кибиточных поборов сказано:

Платит бай чиновникам дань, Но не больше, чем голь и рвань. Для уплаты подворной мзды. Губитбедный свои труды и хиреет сам от нужды.

На почве взимания кибиточного сбора натурой развивалась спекуляция. Сборщики, султаны-правители, дистанционные начальники продавали собранный в счет налога скот, хлеб и т. п., а в казну уплачивали сбор деньгами. Разница между вырученной от продажи суммой и величиной кибиточного сбора оставалась в их пользу.

По далеко неполным подсчетам Оренбургской Пограничной Комиссии, с 1837 по 1846 год только в Тургайской области было собрано кибиточного сбора на сумму 572 344 рубля серебром. В одном из донесений Пограничной Комиссии сказано: «Во время кибиточного сбора стала ясно, что большинство из казахских бедняков не в состоянии платить кибиточный сбор».

Следующая таблица2 показывает, как постепенно росло Число казахского

населения, платившего этот налог:
1837 год		23 259 р. 67к		25тыс. кибиток
1838	»	17	044 р. 44к	12	»
1839	»	19	773 р. 85к	13	»
1840	»	14	945р. 42к	10	»
1841	»	57	520р. 01к	38	»
1842	»	72	500р. 16к	48	»
1843	»	90	825р. 52к	60	»
1844	»	87	873р. 03к	59	»

Правительством был специально командирован в Оренбургский край статский советник Любимов для выяснения причин недовольства казахов кибиточным сбором. После обстоятельного знакомства с положением казахов

94

Оренбургского края он писал: «Теперь беднейшие из киргизов платят кибиточные деньги наравне с самыми богатыми. Налог этот для первого в высшей степени иногда находятся в необходимости продавать последнее свое имущество, чтобы заплатить требуемую подать» 3,

В Среднем жузе казахи, кочевавшие на прилинейных территориях, платили ремонтный сбор по одной голове с каждых 100 голов скота, а затем этот сбор распространился на отдаленные аулы казахов. Кроме того, они платили постоянный налог — ясак.

12 апреля 1820 года был утвержден сбор с казахов, нанимавшихся в работники к жителям Оренбургской пограничной Линии. Сбор этот равнялся 50 коп. в месяц с каждого нанимавшегося байгуша. Для правительства было очень выгодным источником пополнения казны, в то же время все станичные чиновники обеспечивались дешевыми рабочими руками. Широко использовался труд байгушей также на рыболовных промыслах в Каспийском море, на соляных и лесных разработках.

С. Севрюгин приводит в своем дневнике слова одного рыбопромышленника, который ярко характеризует положение казахов, работавших на рыболовных промыслах. Вот что говорил рыбопромышленник: «Нанимать казаков в работники нам нельзя, невыгодно, потому что казаку всякий раз доводится передавать лишнюю плату в сравнении с даваемой киргизу платою, около 3-4 руб. в каждую путину; кроме этого, казака-работника кормить надобно таким же куском хлеба, как едим мы сами, а киргизы-то съедят у нас только по одной ржаной лепешке с рыбьим жиром».

Впоследствии байгуши были активными участниками восстания на рыболовных промыслах, в частности Мангышлакского восстания 1870 года. Они участвовали и в восстании Кенесары Касымова.

Количество денег, собираемых за выдачу билетов, с каждым годом росло. Об этом свидетельствует следующая таблица:2

В 1820 году	41924 р. 00 к.
» 1825 »	22892 р. 30 к.
» 1830 »	27228 р. 26 к.
» 1835 »	45116 р. 64 к.
» 1836 »	48104 р. 42 к.
» 1837	45951 р. 55 к.

Здесь взяты для сравнения только некоторые годы, которые показывают рост сумм, выплачиваемых байгушами за разрешение наниматься в работники. Всего же сбор за выданные билеты с 1820 по 1837 год составил 537 032 р. 94 к. О доходности этого мероприятия можно судить и по тому, что 7-го мая 1838 года председатель Оренбургской Пограничной Комиссии Ладыженский дал специальное указание всячески поощрять баигущей наниматься в работники и выдавать им билеты всегда безостановочно по первому требованию»3.

В Среднем жузе в прилинейных районах было много бедных казахов — жатаков. Они круглый год оставались на зимовке и нанимались к станичным казакам. Они заготовляли для них на зиму дрова, обрабатывали пашню и

95

огороды, косили луга, пасли скот, работали на рыболовных промыслах. За все это жатаки получали ничтожную плату, не больше 3 руб. серебром в месяц.

Особые сборы были установлены за отдачу в оброчное содержание земель, соляных копей, рыболовства в Каспийском море, в Урале, а впоследствии в СырДарье, Иргизе, Тургае, Тоболе и Аральском море. Монополизировав лесные богатства, речные водоемы и недра, власти сделали их средством жесточайшей эксплуатации местного казахского населения. В 1837 году, по распоряжению председателя Оренбургской Пограничной Комиссии, был введен денежный сбор за кочевание казахов на прилинейных землях. Сбор производился по числу скота

— с лошадей по 9 коп., с рогатого скота по 6 коп., с овцы, козы и барана — по 3 коп.

Только за три года, с 1837 по 1839 год, сбор за кочевание составил 60 078 руб.2 Но, когда казахи оставались здесь зимовать или переходили в глубь прилинейных земель, власти брали от них письменное обязательство и одного казаха-аманата— в залог по своему выбору, до их возвращения. - Казахи обязывались вести себя спокойно, не причинять никому никакого вреда, не производить порубки леса и потрав так как все письменные обязательства казахов носят стандартный характер, приведем для иллюстрации выдержку из обязательства Джагалбайлинского рода, Бузбецкого отделения; «Сено казенное и принадлежащее жителям крепости Макитной отнюдь своим скотам не тратить и не красть, а буде случится потрава, то обязуемся обиженного удовлетворить. По реке Уралу растущий лес не рубить. И во всем том даем в залог впредь до откочевки избранного из среды атамана — казаха Бузбецкого отделения Баляснена Адырова»3.

Губительную роль в разорении казахских аулов сыграли и так называемые «воинские поиски». «Воинскими поисками» назывались карательные экспедиции, снаряжаемые в степь, якобы, в поисках злоумышленников. Карательные отряды громили аулы, угоняли скот, отбирали имущества, Карательным отрядам активно помогали султаны-правители. В 1830 году только из одной Байборинской волости каратели иасильственнно угнали 12 тысяч баранов, 2 тысячи лошадей, 1500коров, и 700 верблюдов.

Не выдерживая тяжелых поборов, казахская беднота часто вынуждена была продавать своих детей в рабство. Законом 1809 года покупка казахских детей была разрешена и не дворянам. В начале XIX в. в Гурьеве за один месяц было продано 100 казахских детей по цене от 4 до 5 кулей ржаной муки за мальчика и от 3 до 4 кулей за девочку.

Царское правительство стремилось подготовить необходимые ему кадры для управления Казахстаном из самих казахов. При некоторых султанахправителях существовали школы с 3-х годичным обучением. Они выпускали письмоводителей при родоправителях, дистаночных и местных начальниках. Преподавание сводилось к чтению и письму на русском и татарском языках, толкованию основ корана и к началам арифметики. Часть детей после окончания определялась на курсы при Оренбургской Пограничной Комиссии.

Особо проверенных и успешно закончивших курсы допускали в Неплюевское училище в Оренбурге. Большинством учащихся в нем были дети султанских родов. Здесь, например, обучался сын султана-правителя Ахмета

96

Джантюрина Сейтен-хан, его брат Махмуд и племянник Омар, братья султана Сей-далина — Альмагамбет и Тляу, султан Хамза Каржасов и другие.

Колониальная политика царского правительства не приостановила дальнейшего усиления процесса феодализации казахского общества, но эта политика приводила к сращиванию верхушки казахского общества с колониальным аппаратом, к углублению уродливых форм колониальнофеодальной системы эксплуатации.

На казахские народные массы давил двойной пресс угнетения: и собственной знати, и колониальных властей. Недаром один из поэтов того времени, характеризуя эту эпоху, такими словами рисует горестные размышления народа:

Как дождаться лучших времен Смехом будет ли плач сменен? Гнет сулит генеральский взор. Втихомолкудавит майор. Бедным горло сжал произвол, От чего не вылечитврач.

С виду князь — мулла-богомол. Образ бия принял толмач.

Стал дуан утехой зрачка. Пасть узилища широка: Как могила, к тебе близка.

А стяжателям — благодать: Стад у баев за день не счесть.

Все равно им — взятку ль содрать, Иль копченого мяса поесть.

Наше освещение взаимоотношений казахов к России было бы неполным и неверным, если бы мы ограничились лишь изучением колониальной политики царского правительства в отношении Казахстана. К сожалению, именно этим недостатком страдает историография интересующего нас вопроса. Это не могло не привести к грубым извращениям в понимании исторического процесса.

Казахские националисты, например, в своих «исследованиях» по истории Казахстана рассматривали борьбу казахского народа с царизмом изолированно от борьбы русского крестьянства в Оренбургском и Сибирском крае. Отношения казахов с русскими они пытались представить, как взаимоотношения народа-угнетателя с народом угнетенным. Понятно, что такая постановка вопроса ничего общего не имеет с марксистско-ленинской концепцией. Известно, что в рассматриваемый период внутри казахского общества происходила социальная и классовая дифференциация. То же самое надо сказать и о русских крестьянах, переселенных в Сибирь и Оренбургский край, испытавших тяжелый гнет помещиков и чиновников. Внутри оренбургского и уральского казачества также происходила социальная дифференциация. Казачья беднота жестоко эксплуатировалась зажиточными казаками и комендантами крепостей. Общность исторических судеб русских

97

крестьян и казахского трудящегося народа в одинаковой мере испытавших гнет помещиков, чиновников и султанов, как увидим ниже, во многом определила их взаимоотношения в дальнейшей борьбе против своих угнетателей.

История русских переселенцев связана с активной колониальной экспансией царизма в Сибири и в Оренбургском крае. Заселение Сибири началось с конца XVI века при царе Федоре Иоанновиче и Борисе Годунове. Переселение русских крестьян, прежде всего, вызывалось необходимостью освоения вновь завоеванных территорий.

Не лучше было положение крестьян в Оренбургском крае. Значительное количество крестьян здесь составляли крепоп ные помещичьи и заводские крестьяне.

О степени зависимости крестьян от своих помещиков говорят следующие данные:

Помещиков, владевших от 10 до 100 душ крепостных, было 1 216 человек; от 100 до 200 душ—111; от 200 до 500 — 7-1; свыше 500 —27; свыше 1 000—12; свыше 2 000 —6; свыше 5 000 — 1 помещик.

Крепостные крестьяне обязаны были нести не только все виды натуральных повинностей, но и работать 3 дня на барском поле. Не лучше обстояло дело у заводских крестьян. Они разделялись на частновладельческих и казенных крестьян. Крестьяне, работавшие на частных заводах, получали зарплату, составлявшую мизерную сумму.

Жизнь казенных заводских крестьян строго регламентировалась. Они состояли в ведении горного начальства, на правах близких к военнообязанным.

Таково было положение сибирских и оренбургских крестьян. Экономически оно почти не отличалось от крепостных центральной России.

Среди уральских и оренбургских казачьих войск также шло классовое расслоение. По своему социальному составу казачество было неоднородным. Следует учесть, что Оренбургское казачье войско отличалось от уральских казаков. Оно было сформировано правительством в административном порядке, как оплот царской колонизации в Оренбургском крае. Уральское (Яицкое) войско начало формироваться еще в XVII в. из вольных казачьих общин, состоявших из беглых крестьян и холопов, которые по своему экономическому положению ближе стояли к крепостным. Уральские казаки, привыкшие к самоуправлению, долго не могли расстаться со своей казачьей вольностью.

Среди уральских казаков было ярко выражено социальное неравенство. Казачья беднота — «войсковая партия» жестоко эксплуатировалась зажиточной верхушкой казачества — «казацкой старшиной». В то время, как старшинная группировка, верно, служила правительству, являясь его надежной опорой, казацкая масса представляла собой пороховой погреб, готовый взорваться в любой момент. Ликвидация казачьих вольностей уральского войска в XVII веке лишь придавила, но не устранила существовавшее среди казацкой бедноты глубокое недовольство.

Естественно, что царские власти с опаской смотрели на казачье

98

население Оренбургского края. В памяти оренбургских властей еще свежо было воспоминание об участии яицких и исетских казаков в Пугачевском восстании 1773—1775 гг.

О тяжелом положении казачьих военных поселений войсковой атаман Логутов писал Оренбургскому военному губернатору Неплюеву: «Крепостные коменданты чрезвычайно злоупотребляют своей военной властью в отношении линейного казачества. Они стали назначать казачье население, как крепостных крестьян, на казенные работы: для рытья крепостных рвов, сооружения вала, на подвозку леса и др. работы»1.

Не легко жилось и рядовому составу Оренбургского войска. Его бытописатель Бухарин рассказывает: «Драма разыгрывается на Линии, становясь все ужасней. Начальство (солдатское), вследствие приказания свыше, поступало с ними (казаками) не только по службе, но и в их домашнем быту как со ссыльно-каторжными. Разделив их на десятки, приставляли пришлого солдата — капрала смотреть за каждыми 6—8 домами. Ни квашни замесить, ни арбуза снять самовольно не смей. Бабы были в полном подчинении у капралов... Порки были за всякую малость по жалобе капрала... Я — комендант и бог, хочу казню, хочу милую и милость коменданта покупалась разного рода живностью: гусями, утками, отсюда частые побеги нижних чинов и суд над ними»2.

Коменданты крепостей были полновластными хозяевами. Они совершали над жителями суд, заставляли их работать над сооружением валов и других укреплений. Например, комендант Губерлинской крепости майор Бутлер приказом по крепости от 25 августа 1817 года учредил из казаков внутреннюю полицию, которая контролировала внутреннюю жизнь казачьих военных пселений. Оренбургское казачество, подвергнутое гнету своих местных начальников и «градских» комендантов, глухо волновалось. Один из очевидцев, казачий писатель Иосиф Игнатьевич Железнов с возмущением писал: «Вы хотите, чтобы казак был смирен, как овца и силен, как лев — эти два качества несовместимы,— стало быть ваше хотение остается хотением. Вот именно этих-то несовместимых качеств и добивались от оренбургских казаков высшее и местное начальство».

Трудно жилось и солдатам в условиях николаевского режима. О тяжелых условиях их жизни свидетельствует солдатская песня Оренбургского края того времени:

Жизнь в военном поселенье Настоящее мученье, Только не для всех! Поселяне голодают, Зато власти поживают Очень хорошо!

Для полков здесь — заточенье, Голод, холод, изнуренье — Хуже, чем в Крыму.

Здесь ячмень дают уланам, А рожь прячут по карманам —

99

Так заведено.

В ряд по струнке, как солдаты, Поселянские здесь хаты, Все по чертежам.

Чисто прибрано снаружи, А внутри... едва ли хуже Можно отыскать:

Комитеты, магазины, Образцовые овины — Только на показ.

Окружные, областные, Все мошенники такие, Каких не найдешь.

Казначеи, авдиторы И квартмейстеры — все воры 2.

Бывали случаи, что солдаты и жители казачьих поселений бежали от тяжелого гнета местных властей в отдаленные казахские степи. Так, например, один из солдат Звериноголовского батальона с 1817 г. по 1825 год совершил б побегов. За шестой побег он был наказан кнутом перед строем полка и сослан на каторгу. Другой рядовой солдат, Иван Шелковников совершил 8 побегов, за что был повешен. Бегство солдат и крестьян особенно участилось во время крупных восстаний казахов, вспыхнувших в 30—40 годах XIX в. Эти побеги были одной из форм стихийного протеста против невыносимых условий жизни и гнета местного начальства.

Крестьяне-переселенцы Оренбургского края на протяжении первой половины XIX в. не раз поднимались на открытую борьбу против феодальнокрепостнического гнета. Последние крупные восстания крестьян Оренбургского края совпали с национально-освободительным движением казахов под руководством Кенесары.

По поводу восстания крестьян Оренбургского края, полковник Авдеев писал: «В то же время, когда Кенесары волновал киргизскую степь, заставляя опасаться и за Линии, в самом крае возникли беспорядки. Поводом к ним было обращение по Положению 12 декабря 1840 года в казачье сословие некоторых волостей Челябинского и Троицкого уездов» .

Согласно Положению об Оренбургском казачьем войске, изданному 12 декабря 1840 года, весь Ново-Линейный район входил в состав этого войска, а население его обращалось в казаков. Внутренние казачьи кантоны также подлежали упразднению, с переселением населения на Новую Линию. Такому же переселению подлежала и часть государственных крестьян Верхне-Уральского, Троицкого, Челябинского уездов с зачислением их в состав Оренбургского казачьего войска. Не зная настроений местных крестьян, гражданский губернатор Талызин донес Оренбургскому военному губернатору Перовскому об «единодушном желании крестьян поступить в казачье сословье», о чем Перовский, в свою очередь, поспешил донести Николаю I. Между тем, выяснилось, что никто из крестьян добровольно не хочет поступить в казачество

100