Вторая мировая война и послевоенная поведенческая революция

Чикагская школа продолжала свою плодотворную работу до конца 30-х годов, пока университетская администрация во главе с Хатчинсом не подвергла сомнению ценность эмпирических исследований в области социальных наук. Некоторые известные профессора философского факультета, включая Дж. Г. Мида и других ведущих “прагматиков”, подали в отставку и перешли в другие университеты. Из числа тех, кто занимался политической наукой, университет покинули Лассвелл и Госнелл, а выход на пенсию Мерриама практически свел на нет деятельность Чикагского факультета политической науки. Тем не менее к этому времени работы ведущих ученых чикагской школы уже прочно вошли в научный оборот, что обеспечило им будущее по стране в целом. […]

Вторая мировая война стала своего рода лабораторией и важнейшим источником опыта для многих ученых, которые позднее приняли непосредственное участие в осуществлении “поведенческой революции”. […] Требования военного времени привели к резкому увеличению потребности в гуманитарной экспертизе, что, в свою очередь, обусловило бурное развитие академических институтов в послевоенные десятилетия. […]

Потребности военного времени обусловили возросший интерес и к антропологии, имевшей в то время психиатрически-психоаналитическую ориентацию. Ответы на вопросы о причинах возникновения фашизма и нацизма, политического падения Франции, культурной уязвимости России, Англии и Соединенных Штатов ученые пытались найти, изучая структуру семьи, первичную социализацию и культурные модели поведения. Для проведения антропологической и психологической экспертизы специалисты Управления военной информации и Министерства обороны прибегали к помощи Рут Бенедикт, Маргарет Мид, Коры Дюбуа, К. Клакхона, Э. Хилгарда, Дж. Горера и других ученых. Социальные психологи и социологи, эксперты по опросам и по вопросам экспериментальной социальной психологии — Р. Ликерт, Э. Кемпбелл, П. Лазарсфельд, Г. Хайман, С. Стауффер и К. Ховланд— приглашались для проведения заказных исследований ведомствами сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил, Министерством сельского хозяйства, стремившимся к увеличению объема ароизводства продуктов питания и повышению эффективности управления персоналом, Министерством финансов, заинтересованным в максимальной продаже облигаций военного займа, и различными разведывательными орга­низациями, включая Управление стратегических служб. Молодые политологи в годы войны тоже работали во всех этих организациях, как бы проходя профессиональную стажировку под руководством ведущих ученых в области социальных наук.

Приобретенный в этот период опыт междисциплинарной работы оказался очень полезным в годы быстрого развития академических учреждений в послевоенный период и в годы холодной войны. В связи с повышением престижа политической науки и развитием системы высшего образования ее преподавание вскоре было введено во многих учебных заведениях, где раньше такой специальности не было. […]

Особенно большим спросом пользовались услуги тех специалистов, которые во время второй мировой войны проводили эмпирические исследования. Бизнесменам была нужна информация о том, как лучше всего продавать свою продукцию; политики хотели знать о склонностях и намерениях своих избирателей. По сравнению со скромными начинаниями 30-40-х годов в послевоенные десятилетия эмпирические и маркетинговые исследования получили небывалое распространени. Причем направленность их была как коммерческая, так и академическая. Основными академическими центрами этого времени стали “Institute for Soctal Research” и “Survey Research Centep”, основанный психологами Р. Ликертом, Э. Кемпбеллом и Д. Картрайтом при Мичиганском университете; “Bureau of Applied Social Research”, созданное социологами П. Ларсфельдом и Р. Мертоном при Колумбийском университете; и “National Opinion Research Center” при Чикагском университете, который в первые годы существования возглавлял социолог К. Харт. Именно сотрудники этих трех организаций в послевоенные десятилетия опубликовали многочисленные работы, которые в значительной мере подготовили “поведенческую революцию”.

Из этих трех университетских центров самую значительную роль в деле подготовки политологов сыграл Мичиганский университет. При “Institute for Social Research” еще в 1947 г. была организована летняя школа, где молодых специалистов в области политологии и других социальных наук обучали применению эмпирических методов. […] В 1961 г. был создан “Interuniversity Consortium for Political and Social Research” (ICPSR) — партнерское объединение нескольких университетов, при котором действовал быстро разраставшийся архив доступных для количественной обработки результатов опросов и других данных. Этот архив стал важным источником информации при подготовке большого количества диссертаций, статей, и монографий, в которых освещались различные аспекты развития демократического процесса. […]

В 1977 г. “Survey Research Center Election Studies” при Мичиганском университете был преобразован в “American National Election Studies” (NES). Им руководит Национальный совет наблюдателей, не подотчетный отдельным американским университетам. […]NES стала центром проведения регулярных исследований нацио­нальных избирательных кампаний, в которых участвуют представители всех крупнейших национальных политических и социальных научных сообществ, а результаты этих исследований становятся достоянием научного сообщества в целом.

Если в период между первой и второй мировыми войнами основную роль в развитии политической науки сыграл Чикагский университет, […] то в послевоенные десятилетия основную роль в распространении политической науки в подавляющем большинстве академических центров Соединенных Штатов и многих зарубежных стран несомненно сыграл “Institute for Social Research” при Мичиганском университете. […]

За несколько послевоенных десятилетий в основных университетских центрах, ведущих подготовку аспирантов, — Йеле, Калифорнийском университете в Беркли, Гарварде, Мичигане, Висконсине, Миннесоте, Стэнфорде, Принстоне, Массачусеттском технологическом институте и др. — сотни соискателей получили степень доктора по политической науке, после чего им была предложена работа во многих американских и зарубежных колледжах и университетах. В большинстве этих учебных заведений в послевоенные десятилетия аспиранты изучали курсы по количественным методам исследований.

В 40—60-е годы подготовка специалистов в значительной степени облегчалась благодаря поддержке возглавлявшегося П. Херрингом “Social Science Research Council”, […] Два его исследовательских комитета, занимавшиеся политической наукой — “Committee on Political Behavior” и отделившийся от него “Committee on comparative Politics” — особенно активно проводили в жизнь эти идеи и практику. […] Комитет по политическому поведению направлял и поддерживал электоральные исследования и исследования по законодательству, проводившиеся в Америке. Комитет по сравнительной политологии играл руководящую роль в развитии и совершенствовании региональных и компаративных исследований. […]

Именно в эти годы политическая наука как дисциплина приобретает характер современной “профессии”. Факультеты политической науки, государствоведения и политики впервые возникли в конце XIX в. на основе сотрудничества и благодаря совместным усилиям историков, правоведов и философов. В первые десятилетия XX в. во многих американских университетах отдельные факультеты политологии уже существовали. В 1903 г. была основана Американская ассоциация политической науки, в которую входило немногим более 200 членов. К концу второй мировой войны их численность достигла 3 тысяч человек, к середине 60-х годов превысила 10 тысяч, а в настоящее время в составе ассоциации объединены более 13 тысяч индивидуальных участников.

За полвека, прошедшие со времени окончания второй мировой войны, преподавание политической науки и исследования в этой области привели к созданию крупной академической дисциплины, в рамках которой успешно развиваются многие отрасли; ее неуклонное движение вперед позволило нам значительно лучше понять политические процессы и их проявления. Материалы региональных исследований, проведенных в Западной и Восточной Европе, Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке буквально тысячами квалифицированных специалистов, которые работают в исследовательских центрах “региональных исследований”, созданных при многих университетах и колледжах и имеющих собственные профессиональные организации и печатные издания, послужили основой для создания целых библиотек, состоящих из содержательных и нередко весьма сложных монографий. […]

Сделан большой шаг вперед в понимании политической культуры, ее воздействия на политические институты и их эффективность, а также культур важнейших элитарных и других социальных групп. К числу примеров эмпирических исследований такого рода можно отнести работы Г. Алмонда, С. Вербы, А. Инкелеса, Р. Инглхарта, С. Барнза и Р. Патнэма. В большей степени описательно-аналитические исследования политической культуры представлены в трудах Л. Пая. Благодаря серии исследований, проведенных в последние десятилетия Вербой и его сотрудниками, существенно расширились наши представления о политическом участии.

В первые послевоенные десятилетия Т. Парсонс и другие специалисты разработали “системный подход” для сравнения различных типов обществ и социальных институтов, основываясь на работах таких крупных европейских теоретиков, как Вебер и Дюркгейм. Опираясь на эти и другие источники, Д. Истон впервые использовал в политической науке понятие “системы”.

Благодаря агрегативным статистическим методам исследования удалось усовершенствовать наши представления о процессах модернизации и демократизации '", а также о функционировании государственных институтов. Значительные успехи были достигнуты в осмыслении проблем групп интересов и феномена “корпоративизма”, а также в оценке ключевой роли политических партий в развитии демократического процесса.

В исследованиях X. Эулау, Дж. Уолке, X. Питкина и К. Прюитта были разработаны и систематизированы теории представительного и законодательного поведения и процесса. Г. Саймон, Дж. Марч и другие, начав с изучения правительственных организаций, создали новую междисциплинарную отрасль — теорию организаций, в принципе применимую к изучению любых крупных организаций, включая деловые корпорации. В последние десятилетия в Соединенных Штатах и Европе ведутся совместные исследования в области государственной политики, которые со временем смогут достичь уровня новой политэкономии.

В работах Р. Даля, А. Лейпхарта и Дж. Сартори значительного развития достигла теория демократии. Концепция демократизации была разработана в трудах X. Линца, Л. Даймонда, Ф. Шмиттера, Г. 0'Доннела, С. Хантингтона и др. Изучение демократии, которому посвятил всю свою жизнь Р. Даль, являет собой пример того, как нормативная и эмпирическая политическая геория могут взаимно обогатить друг друга.

Совершенствование методологии case-studies в работах Г. Экстайна и А. Джорджа повысило уровень сравнительных исследований и исследований международных отношений. Методология сравнительных исследований была развита и усилиями Г. Алмовда и его сотрудников, А. Пшеворского и X. Тьюна, А. Сайфарта, Н. Смелзера, М. Догана, Д. Кольера и Г. Кинга, Р. Кеохейна и С. Вербы.

Благодаря трудам Дж. Роулза, Р. Нозика, Б. Бэрри, М. Уолзера, Дж. Фишина и др., значительных успехов достигла нормативная политическая философия, причем не без влияния эмпирических исследований. Оценка современных исследований судебной практики и публичного права, по мнению М. Шапиро, также развивается в направлении более тесного взаимодействия исследований права и политических институтов и процессов. Без правового анализа политическая наука в значительной степени утрачивает свою объяснительную способность, а правовой анализ, оторванный от институционального и процессуального политического контекста, формализуется, и сущность его выхолащивается. Труды Шапиро и все более разрастающейся группы исследователей судебной практики и публичного права подтверждают справедливость такого вывода.

Таким образом, наша оценка истории политической науки включает и традиционные субдисциплины, к которым применялись те же критерии. Что касается ответной реакции политической науки на научную революцию конца прошлого столетия, то она оказалась неоднозначной и противоречивой. В некоторых предметных областях возникшие трудности были преодолены давно, в других эти трудности воспринимались как непреодолимые препятствия, лишающие эту область знания научной ценности и человеческой притягательности и создающие угрозу раскола научного сообщества. В данном случае нельзя сбрасывать со счетов те опасения, которые были вызваны боязнью отстать от времени, обусловленной введением новых методов исследования, статистической обработки данных, применением математики и виртуозных графиков. Тем не менее представители нового поколения специалистов в области политической истории, философии и права сумели преодолеть эти страхи. Выявив слабости и недостатки поведенческого подхода, они сумели выработать собственный арсенал мистификаций и доказали, что могут строить воздушные замки ничуть не хуже своих собратьев по ремеслу из числа бихевиористов.