Повторное объявление дирекции Никольской мануфактуры о частичном удовлетворении требований рабочих и общем расчете Окончательное объявление

8 сего января 1885 г. были вывешены объявления следующего содержания:

Объявляется всем рабочим ткацкой и прядильной фабрик и плисорезам, что те взыски, которые сделаны с них за плохие работы с 1 октября 1884 года по 1 января 1885 г., им возвращаются и при том всем им делается расчет. Затем желающие поступить на работы могут быть вновь наняты на тех же условиях, которые были объявлены при найме 1 октября 1884 года.

Объявления эти были сорваны рабочими. Ныне они подтверждаются. Затем никаких сба­вок и изменений в условиях сделано не будет.

Желающие работать могут выходить на работу се­годня в 10 часов утра, а не желающие приглашаются в контору за получением расчета по день оставления ра­боты.

Директоры правления (подписи)

9 января 1885 г.

«Морозовская стачка 1885 г.» Центрархив. [М.], 1925, стр. 51.

Из показания ткача в. С. Волкова судебному следователю Владимирского окружного суда п. А. Баскареву

1855 г., января 11

Я не признаю себя виновным в том, что подстрекал рабочих фабрики Никольской мануфактуры к стач­ке с целью принудить хозяев к увеличению заработной платы; к произведению беспорядков на фабрике 7 сего января, соединенных, для достижения своих домога­тельств, с грабежами и нападением на дома служащих, тайного под моим предводительством, нарочно для сего составленного. Я 7 января пришел на работу в новую ткацкую фабрику в половине 5 часа утра и начал рабо­тать. Работаю я в 3 этаже ткацкой. В 6 часу вдруг все рабочие почему-то прекратили работу разом и, закричав ура, стали выходить из фабрики. Я, не желая отставать от других и опасаясь к тому, что в противном случае меня могут побить даже, тоже стал одеваться. В это время по­дошел ко мне наш мастер Матвей Михайлов, который спросил меня: зачем я оделся, и когда я ответил, что оставаться опасно, он сказал, чтобы я в таком случае уходил, и даже вывел меня из фабрики. Я вышел и, не останавливаясь, прямо один пошел в Зуево в кабак, во второй отсюда, не знаю, в чей именно, и там просидел до рассвета. В это время там сидели какие-то тамошние мне незнакомые люди, а наших никого не было. Около 8 ча­сов утра я пошел на фабрику. Придя во двор конторы, я увидал, что харчевая лавка уже разбита, но оттуда еще тащут, что придется. Тут были и наши ткачи кое-кто, но в толпе личностей я признать не мог. Большая же часть был народ не наш, а, по-видимому, из Зуева, от Викулы Морозова и пр. Я вместе с некоторыми другими уговари­вал народ перестать безобразничать, т. е. грабить, и даже отнял от кого-то на дворе трое весов, которые тут же и передал какому-то приказчику, личность которого, может быть, я признаю. После этого я около полчаса 9 утра пошел к себе на квартиру в 8 казарму за чугунку, где и оставался весь день, так что не только не принимал уча­стия во всех сделанных в тот день беспорядках, а тем бо­лее не руководил толпою в ее действиях, но даже не ви­дал, как это произошло. Около дома Шорина я совсем не был и даже мимо его не проходил. Кирки у меня в руках не было. На другой же день я в числе других, при­веденных во двор конторы фабрики, говорил с г. губерна­тором, высказывал ему причины неудовольствия рабочих на хозяина и свои 'претензии, но делал я это вовсе не потому, что я зачинщик и руководитель всего движения рабочих, а потому, что надобно же кому-нибудь гово­рить и надобно же высказать свои претензии, когда спрашивает начальство. А претензии на хозяев извест­ны одинаково всем рабочим. После этого меня про­звали «адвокатом». После этого я не подстрекал рабо­чих продолжать стачку и твердо домогаться исполнения своих желаний. Вчерашнего числа около 9 часов утра я был в зуевском кабаке и в казармах каких-либо ре­чей рабочим не говорил. Действительно, 8 числа я по­всюду унимал народ, чтобы не волновались и не дела­лось больше тех безобразий, которые сделаны были на­кануне того дня. Нежелание рабочих оставаться на фаб­рике при настоящих условиях — общее нежелание, а не отдельных личностей. Те требования рабочих, которые я подал сегодня г. прокурору на улице, писаны не мною и не знаю кем именно. Они переданы были мне для вруче­ния из толпы, стоявшей перед начальством, ткачом Се­меном, не знаю его отчества, живущим тоже в 8 казарме. Но, повторяю, что требования эти общие. Спросите, на­пример, рабочих Щербакова и Пахомова, тоже ткачей, из коих один, кажется, живет в 8, а другой в 9 казарме. Как слышно, среди рабочих есть и такие, которым стач­ки знакомы хорошо, что они высланы за беспорядки были в Сибирь из С.-Петербурга, но я указать таких лиц не могу. Сам я здесь на фабрике только с пасхи се­го года. Прежде, еще будучи мальчиком, я жил в Сер­пухове на фабрике Строкова, а затем, сделавшись взрослым, я на фабриках не жил. В последнее время жил в Москве, занимаясь, по шорной части, а также не­которое время жил в рабочих в аптеке Феррейна. На фабриках в Москве я не жил. Рабочие-ткачи имеют не­удовольствие на фабрику вот за что, главным образом:

1. работа у ткачей сдельная; расценочная плата опре­деляется два раза в год на полугодие — от пасхи до по­крова и от покрова до пасхи. На фабрике Т. С. Моро­зова эта расценка чрезвычайно низка;

2. работа това­ра требуется чрезвычайно чистая, а материал, т. е. бу­мага, выдается постоянно плохого качества;

3. приемка товара бывает чрезвычайно строгая, бракуют из-за каж­дой малости; штрафы назначают ни с чем не соразмер­ные; на письменные условия на счет браковки внимания не обращают, так что, случается, за работу следует полу­чить 80 коп., а скастят в штраф из них 60 или даже 70 ко­пеек, а то и совсем не заплатят.

Между тем каждый ткач работает за раз на двух станках, и нет возможности смот­реть, чтобы на обоих шло все безукоризненно, так как машина работает быстро. При том же станок заправляем (т. е. ставим основы) не мы сами, нитки тоже не мы при­готовляем, а между тем нас штрафуют за каждую неров­ную нитку. В табелях, вывешенных в конторе, мера това­ра, т. е. длина куска, точно определяется; соразмерно длине назначается и сдельная плата; в случае увеличе­ния куска плата тоже должна быть увеличена. Между тем это часто не соблюдается, и ткачи зачастую даже не знают, что кусок в длине увеличен. С месяц тому назад нам заправили новый товар «молескин» и расценку за кусок положили 1 руб. 25 коп.; между тем хороший ткач, как оказалось, кусок может выработать только в 10 дней — работа трудная, а затем обязательно уже скастят около половины в штраф, потому что редкий рабочий мо­жет сдать товар когда-либо без штрафа. Вы рассмотрите расчетные и штучные книжки у ткачей и убедитесь в этом. Сам я молескин не работал, а работал 2-аршин­ную бязь. Правила фабрики вообще для рабочих слиш­ком строги. Напр., за прогул 5 дней вычет из заработ­ка за 15 дней и проч. Рабочий же, не желающий в виду такого положения оставаться на фабрике, не может вы­браться из нее, потому что по условию в случае расче­та до срока с него вычитается 25 коп. с заработанного рубля. Срок найма по полугодию: от пасхи до покрова и от покрова до пасхи. На Шорина неудовольствие ра­бочие питали за то, главным образом, что он, как глав­ный заведующий ткацкой, больше всех и строже всех штрафует. Для приема товара есть особые люди — бра­ковщики, которые сами после штрафуют за каждую ма­лость товара строго по его настоянию, они прямо от него зависят; а если рабочий заявит неудовольствие на бра­ковку и пожалуется Шорину, то штраф увеличивается еще вдвое. Если что-либо ему возразишь, и за это штраф — за разговоры. Одним словом, Шорин — для ра­бочих наказание. Защиты от него рабочие ни у кого най­ти не могли. К кому ни обратишься — все говорят, что дело не ихнее. Директор прядильной Лотарев к нам, ткачам, никакого касательства не имеет, и ткачи против него злобы держать не могут. Бухгалтера Ануфриева мы совсем не знаем и неудовольствия против него иметь не можем. На Лапшина все прядильщики имеют обиду за его распоряжение на счет штрафов. На харчи рабо­чие претензии не заявляли, так как харчи порядочные и не дороже, чем на других фабриках. Положение ра­бочих, особенно семейных, на фабрике Морозова вооб­ще невозможное. Напр., кто-либо заработает в месяц 11 руб.; у него возьмут в штраф 3 рубля, а затем будут вычитать еще за баню, за освещение и пр. Для этих потребностей вычитается с 10 рублей 40 коп. На что же жить семейному, за работу примут­ся тотчас же, если изменятся порядки, в особенности на счет штрафов. Больше показать ничего не могу.

Василий Сергеев Волков

Судебный следователь П. Баскарев.

«Морозовская стачка 1885 г.». Центрархив. [М.], 1925, стр. 111—114.