1 См. И. Эйгес. Пушкин и Жуковский. -- в кн. "Пушкин -- родоначальник новой русской литературы", м. -- л., изд. Ан ссср, 1941.

  

   Отзвук этих стихов находим не только в самом тексте поэмы Пушкина, но и в написанном позднее "прологе" ("Там ступа с Бабою-Ягой" и т. д.). Прочитав "Руслана и Людмилу", Жуковский подарил Пушкину свой портрет с надписью: "Победителю-ученику от побежденного учителя".

   Отдельные моменты не осуществленного Жуковским замысла сказочно-богатырской поэмы вошли в балладу "Двенадцать спящих дев". Но тональность ее иная -- не шутливая, а мистически-приподнятая. Хотя действие происходит в древней Руси, национальная старина как тема в балладе отсутствует, в отличие от "Людмилы", "Светланы", приведенных стихов из послания к Воейкову. "Двенадцать спящих дев" проникнуты религиозно-моралистической идеей "искупления" греха; кроме того, в этой балладе характерная для Жуковского тема мечтательной, идеальной любви приобретает мистическую окраску, что и вызвало известную пародию Пушкина в четвертой песне "Руслана и Людмилы". Однако баллада Жуковского отличается большой поэтической прелестью: в ней выразились не только слабые, но и сильные стороны его поэзии. Все, что касается выражения душевной жизни, тонко подмеченных и безошибочно зафиксированных в слове душевных состояний, находится здесь на уровне лучших его созданий. Вот, например, стихи, рисующие возникновение юного чувства:

  

   Для вас взойдет краснее день, И будет луг душистей, И сладостней дубравы тень, И птичка голосистей.

  

   Пушкин впоследствии (в заметке 1830 года о "Руслане и Людмиле") упрекал себя за пародию на "Двенадцать спящих дев", расценивая ее, как проявление "недостатка эстетического чувства".

   Большинство баллад Жуковского написано на темы западноевропейского средневековья. Появление средневековой романтики и фантастики в балладах было справедливо оценено Белинским как факт положительный в развитии допушкинской литературы; Белинский даже называл Жуковского "переводчиком на русский язык романтизма средних веков".¹ Помимо расширения историко-культурных представлений, усвоения целой эпохи европейской истории (хотя и трактуемой неисторично, идеалистически), "средневековые", "рыцарские" баллады вводили в сознание читателя фольклорную фантастику западноевропейских народов. Сам Жуковский зачастую говорил о своих исполненных "ужасов" балладах в шутливом тоне: "Вчера родилась у меня еще баллада-приемыш, то есть перевод с английского. Уж то-то черти, то-то гробы!" (имеется в виду "Баллада о старушке, которая ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди").

  

   ------------------->

1 В. Г. Белинский, т. VII, стр. 167.

  

   Цензура несколько раз выражала недовольство по поводу баллад, так как они строились на основе народной фантастики, далекой от догматов официальной церкви. Жуковскому пришлось испытать цензурные неприятности. О вышеупомянутой балладе цензор писал: "Баллада "Старушка" подлежит запрещению, как пьеса, в которой дьявол торжествует над церковью, над богом".

   Долгие мытарства претерпел и "Иванов вечер". По этому поводу Пушкин иронически писал: "В славной балладе Жуковского назначается свидание накануне Иванова дня; цензор нашел, что в такой великий праздник грешить неприлично, и никак не желал пропустить баллады Вальтер Скотта".¹

   Истинный смысл баллад заключался не в мистицизме. Они знакомили читателя с романтически понимаемым миром "рыцарства" -- турнирами и зубчатыми стенами замков, культом идеальной любви, самоотречения, верности. В этом смысле Белинский писал: "Мы... не имели своих средних веков: Жуковский дал нам их..."² Среди баллад Жуковского лучшие в этом роде: "Иванов вечер" ("Замок Смальгольм"), "Эолова арфа", "Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди", "Кубок", "Рыбак", "Рыцарь Тогенбург" и др.

  

   ------------------->

   ¹ А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений, т. VII, М.--Л., изд. АН СССР, 1949, стр. 647.

   ² В. Г. Белинский, т. VII, стр. 221.

  

   Своеобразный культ средневековья, характерный для преромантизма, Жуковским был глубоко постигнут и исчерпан до конца, так что после него к этой теме можно было обращаться либо в плане эпигонства, либо в плане пародии (Козьма Прутков).

   Значительное место занимают в поэзии Жуковского баллады на античные темы. В отличие от "средневековых" баллад, окрашенных в лирические тона, в "античных" заключено большой глубины и силы философское содержание. Наиболее совершенными являются "Элевзинский праздник", "Торжество победителей", "Ахилл". При этом Жуковский часто придает античным героям нежные и тонкие переживания, в духе общей направленности своей поэзии.

   Баллады Жуковского имели огромный успех и вызвали множество подражаний.

  

  

  

6

  

   Главная черта художественной манеры Жуковского -- лиризм. Нельзя сказать, чтобы его творчество, при всей сосредоточенности на чувствах и переживаниях, было психологично в том смысле, как творчество Пушкина, Лермонтова, Баратынского, Тютчева. Герой стихотворений Жуковского еще в известной мере условен, лишен конкретной психологической характеристики. Но атмосфера поэтически-возвышенного лиризма проникает и всю его поэзию в целом и каждое стихотворение в отдельности. Единство этого лирического тона определяет индивидуальное своеобразно поэзии Жуковского.

   Лиризм Жуковского -- и в этом специфическая особенность, отличающая Жуковского от других крупных русских поэтов, -- лиризм песенного типа.

   В поэзии Жуковского особенно значительное место занимает песня-романс. Многие его стихотворения носят заглавие "Песня" ("Мой друг, хранитель-ангел мой", "О милый друг, теперь с тобою радость!", "Минувших дней очарованье" и т. д.). Установка на музыкальную выразительность определяет и повышенное значение в поэтической системе Жуковского звукописи, и композицию многих его стихотворений (куплетное построение, рефрены и т. д.), и, наконец, самый характер поэтического словоупотребления. "Природа вся мне песнию была" -- эти слова из вступления к "Ундине" не относятся, конечно, прямо к тому, о чем в данном случае идет речь, но в устах Жуковского характерны.

   Н. Полевой справедливо заметил: "Отличие от всех других поэтов -- гармонический язык -- так сказать, музыка языка -- навсегда запечатлело стихи Жуковского... Он отделывает каждую ноту своей песни тщательно, верно, столько же дорожит звуком, сколько и словом".¹ Достаточно привести, например, стихи из той же "Ундины", в которой предостерегающее рокотание водопада передано в сложных переходах звуков:

  

   ...Ты смелый рыцарь, ты бодрый Рыцарь; я силен, могуч, я быстр и гремуч; не сердиты Волны мои, но люби ты, как очи свои, молодую, Рыцарь, жену, как живую люблю я волну...

  

   ------------------->