3. Советское высшее образование

Развитие советского высшего образования было связано с двумя обстоятельствами: 1) большой теоретический пиетет перед наукой и образованием, их огромным значением для развития общества и экономки; 2) стремление обеспечить политическую лояльность студенческого и преподавательского состава. Оба эти фактора приходили в противоречие и на разных этапах в зависимости от степени прочности советской власти преобладал один из них.

В годы гражданской войны к этим двум факторам добавилась экономическая бедность государства и наличие приоритетных потребностей, от которых зависело выживание государства и власти здесь и сейчас. Долгое время поэтому нужды высшего образования находились в числе приоритетов на одном из последних мест. К тому же, по государственной неопытности первоначально существовали идеи о необходимости коренной перестройки всей системы высшего образования, унаследованной от царской России. Так, Луначарский весной 1918 г. называл российские университеты кучей мусора [19].

Однако опасения о формальной ликвидации университетов не сбылись. Тем не менее, многие нововведения (новые правила приема в вузы, облегчавшие прием малообразованных людей, ликвидация юридического и исторического факультетов, большая роль студентов и служащих в управлении вузами) существенно понизили качество вузов. Однако наиболее трагические последствия имело катастрофическое сокращение финансирования вузов. Оно привело также к катастрофическому ухудшению материального положения преподавательского состава, поставив даже профессоров на грань и за грань голода и холода, вынудив их уплотниться в своих квартирах. Полностью прекратилось обеспечение вузов новыми книгами и оборудованием, отопление учебных и научных помещений. Учебная и научная жизнь в вузах почти полностью замерла.

Только в самом конце 1919 г., когда немалое количество профессоров уже умерло от голода и холода, советское правительство ввело для профессоров и доцентов продовольственные пайки, которые были достаточны, чтобы они и члены их семей не голодали. Под влиянием тяжелейших материальных условий жизни, разрушения нормальных условий общественной жизни, красного террора большая часть вузовских преподавателей, раннее благосклонно относящихся к социалистическим идеям, заняли антисоветскую позицию (выдающийся русский историк Ю. Готье называл большевиков не иначе как гориллами). Ответом на это были репрессии по отношению ко многим профессорам, прежде всего гуманитариям. Это еще больше подталкивало к эмиграции, куда уехало часть профессоров.

При этом трагическом положении вузов заслуживает величайшего уважения научные достижения ряда профессоров, которые могли в своих исследованиях обходиться без оборудования и новой литературы. Это особенно относится к экономическим наукам. В этот период появилось ряд первоклассных научных работ профессор и доцентов-экономистов. Вспоминаются сборники великолепных статей 1918 г. по оздоровлению российских финансов, в которых уже содержались идеи денежной реформы образца 1922-1924 гг. Александр Чаянов представил талантливейший проект организации безденежного хозяйства. Борис Бруцкус в своих докладах 1920 г. предвосхитил многие идеи Хаека и Мизеса. Группа выдающихся инженеров, агрономов и экономистов - в основном, преподавателей вузов - составила выдающийся перспективный долгосрочный план развития экономики России на 10-15 лет.

Новым феноменом в организации науки, связанным с революцией с ее, видимо, недоверием к старым вузам, в этот период явилось создание ряда научных учреждений естественного профиля, особенно физических, за рамками университетов, что снижало традиционную роль университетов как центров науки.

Переход к нэпу предотвратил гибель российского высшего образования, который казался неизбежным к концу 1920 г. После самых трудных в финансовом отношении1921-1922 гг. быстро стали расти ассигнования на высшее образование, а вслед за этим - реальная оплата вузовских преподавателей; возобновилась закупка научного оборудования, отечественной и иностранной научной литературы, заграничные научные командировки. Конечно, уровень оплаты профессоров и других преподавателей далеко отставал от дореволюционного уровня, не говоря уже о жилищных условиях, но все же был значительно выше средней оплаты рабочих и служащих и их жилищных условий. Ухудшился и качественны состав преподавателей в связи со смертью многих из них и эмиграцией других. Больше всего пострадали гуманитарные науки, особенно в результате высылке многих выдающихся их представителей осенью 1922 г. "философским пароходом". Частично вместо выбывших пришли их талантливые ученики, частично более лояльные и менее способные "выдвиженцы". Намного хуже оставался качественный состав студентов из-за социальных ограничений при наборе и привилегий детям рабочих и крестьян. Особенно сильно ухудшился качественный состав факультетов общественных наук. Намного ухудшилась по сравнению с дореволюционным уровнем состояние внутренней жизни вузов. Об университетской автономии не было уже и речи. Появилась рознь между старыми профессорами и коммунистическими выдвиженцами. ГПУ имело вузах немало информаторов, и нелояльных студентов периодически оттуда изгоняли.

И все же, по оценке Г. П. Федотова, "меряя американским (или может быть, австралийским, новозеландским) аршином, университеты в России есть" [20]. Напомню, что тогда качество американских университетов намного уступала европейским и, следовательно, качество российских университетов по сравнению с дореволюционным уровнем заметно снизилось, да и не все из них можно было считать настоящими университетами.

Тем не менее, по уровню развития естественной науки, все еще преимущественно вузовской, СССР продолжал находиться среди ведущих стран мира. Так, по оценке академика Баха в этот период российская наука занимала пятое место в мире [21], очевидно, после Германии. Англии, США, Франции, но была впереди совокупной численности науки стран восточной Европы с примерной той же численностью населения, и Латинской Америки, не говоря уже об Азии. Но разрыв с ведущими странами мира в науке, безусловно, усилился. Не уверен, однако, что итальянская наука в этот период отставала от российской. Во всяком случае, еще до войны итальянским ученым были присуждены, как и российским, две Нобелевские премии, а в области гуманитарных наук итальянская наука, безусловно, опережала российскую. А ведь в Италии и Франции проживало в пять раз меньше людей, чем в России в это время.

Весьма низко оценивая уровень гуманитарных наук в узах в этот период, следует все же отметить, что в области экономических наук преподаватели вузов, преимущественно старшего поколения, в этот период выпускались немало серьезных и квалифицированных работ во всем спектре экономической науки от истории народного хозяйства и экономических учений до общеэкономической статистики и экономики отдельных отраслей.

В эру реконструкции экономики СССР вступил все еще обладая весьма тонким слоем научных и инженерных кадров, при том, в значительной части (выпускников советского периода) невысокого качества. С такими кадрами нечего было и думать о решении грандиозных задач модернизации экономики. Положение осложнялось необходимостью изыскания колоссальных финансовых средств для целей модернизации экономики и вооруженных сил. В таких условиях советское руководство выбрало путь опоры первоначально на технические достижения и производственный опыт западных ученых и инженеров, закупку и хищение западной технической документации и одновременно - массовую подготовку пусть и недостаточно подготовленных лиц с высшим образованием. В то же время необходимость срочного изыскания огромных финансовых ресурсов сталкивало советскую власть с интересами подавляющего большинства населения, которое могло в качестве лидеров своего протеста избрать наиболее квалифицированную часть старой интеллигенции, враждебной советской власти.

Таким образом, опять политические и экономические потребности модернизации экономики пришли в противоречие. Особенно сильно это противоречие ощущалось в период первой пятилетки, когда требовалось практически одномоментно в несколько раз повысить долю фонда накопления и обороны в национальном доходе. Именно в этот период на интеллигенцию, так сказать профилактически, были обрушены репрессии в масштабах, сравнимых с периодом гражданской войны и начала нэпа. Они широко коснулись и преподавателей вузов, прежде всего гуманитарных специальностей, но и технических. Подверглись репрессиям выдающиеся советские экономисты молодого поколения (Кондратьев, Юровский, Чаянов, Вайнштейн, Кваша), многие выдающиеся историки. Многие из арестованных тогда преподавали в вузах. Развитие советской школы в этот период носило характер невиданного в мировой практике быстрого количественного роста (число вузов выросло со 129 в 1927 г. [22] до 600 [23] или почти в пять раз) при столь же невиданном качественном ухудшении. Это ухудшение было неизбежным даже при относительно нормальном политическом климате, ибо невозможно в такой короткий срок обеспечить такое возросшее количество вузов квалифицированным преподавательским и административным персоналом, учебными помещениями и общежитиями для иногородних студентов, библиотеками и лабораторных оборудованием. Тем более, оно было неизбежным, поскольку сопровождалось изгнанием из вузов по политическим мотивам многих лучших преподавателей и отбором студентом с учетом главным образом приемлемого социального происхождения с минимальным учетом знаний абитуриентов. Новые вузы по своему качеству часто являлись по существу техникумами. При всех указанных недостатках, получение более высокого образования и культуры более широким кругом молодых людей, благодаря бесплатности этого образования, было общественным благом и для большинства из них, и для общества. Высшая школа появилась и в отсталых регионах (средняя Азия, Закавказье), хотя качество ее было намного ниже, чем в старых регионах.

Огромные экономические неудачи 1931-1932 гг. объяснялись в немалой степени слабостью новоиспеченных кадров, дефицитом старых специалистов. Поскольку политические опасности к этому времени уменьшились, советская власть пошла на очередную "оттепель" в области высшего образования. Она началась с освобождения из ссылки практически всех ранее осужденных академиков-историков. Им было разрешено вернуться к преподаванию. Больше того, начался поворот в историческом образовании. Были восстановлены после 15 летнего перерыва исторические факультеты и характер преподавания в них стали определять как раз профессора старой школы с учетом, конечно, марксистской фразеологии и цитатами из произведений классиков марксизма-ленинизма и товарища Сталина. Были восстановлены и философские факультеты с гораздо более низким уровнем образования, поскольку самые лучшие философы были изгнаны из СССР в начале 1920-х годов. На улучшении качества высшего образования положительно сказалось значительное расширение среднего образования и особенно улучшение качества среднего образования в этот период.

Другим проявлением упора на качество образования явилось устранение в середине 30-х годов социальной дискриминации при поступлении в вузы и в аспирантуру. Изменилась к лучшему и организация учебного процесса, вернувшись, в сущности, к дореволюционным формам. Важное значение для повышения качества образование имело восстановление ученых степеней, отмененных в 1919 г. и защиты диссертаций. Упор на качество высшего образования сказался и в почти полном прекращения наращивании количества студентов: оно выросло за 1933-1938 гг. лишь на 31% [24] вместо 2,5 раз за годы первой пятилетки. В период второй пятилетки значительно улучшилось материальное положение и студентов и преподавателей вузов. Так, по воспоминаниям известного ученого-астрофизика И. С. Шкловского, он, будучи студентом МГУ, получал стипендию в размере 150 рублей в месяц [25], т. е. примерно 70-80% от средней заработной платы рабочего в этот период. Очевидно, что оплат аспирантов и доцентов, не говоря уже о профессорах, была в несколько раз выше средней заработной платы. В то же время жилищные условия проживания студентов были ужасные. Студенческий городок МГУ в Останкино состоял из двадцати деревянных бараков, так называемые "удобства" находились за пределами бараков и были выполнены в традиционном "вокзальном" стиле. До сих пор содрогаюсь, когда вспоминаю эти "домики", особенно зимой, когда существенным элементом их "интерьера" были специфического состава сталагмиты [26].

В целом в этот период были устранены самые негативные стороны предыдущего (первой пятилетки) этапа развития высшего образования. С другой стороны, в 1930-е годы окончательно произошла трансформация места высшего образования в жизни общества. Из центра науки образования вузы в СССР окончательно стали, в основном, центрами только образования. Наука была выедена из вузов в систему Академии наук СССР и ВАСХНИЛ СССР и союзных республик и отраслевые институты ведомств. Не стану оценивать влияние этого процесса на науку: наряду с очевидными плюсами (специализация) здесь были и столь же очевидные минусы (отрыв от обучения и подбора талантливых студентов для науки).

Но, бесспорно, это отделение науки от высшего образования имело пагубные последствия для высшей школы, т. к. снизило качество образования. Правда, это отделение не было тотальным: лучшие вузы в порядке совместительства привлекали к преподаванию лучших ученых, но все же эпизодически, Кровавые репрессии 1937-1938 гг. отразились и на высшей школе. Но непосредственно, кажется, меньше чем в других областях общественной жизни: преимущественно затронули административный персонал и преподавателей общественных кафедр. Самым губительным было их влияние на нравственную жизнь вузов. Эпидемия доносов, бессудных арестов калечила моральный облик и студентов и преподавателей.

В связи с указанными особенностями высшего образования в СССР в 1930-е годы, П. Г. Федотов обоснованно усомнился в наличие в СССР в конце 1930-х годов университетов и вообще вузов в общепринятом смысле этого слова (даже американского уровня, как в 1920-е годы): "В России, вероятно, нет ни одной подлинной высшей школы" [27]. Размышляя, что же можно сделать для формирования элиты через высшую школу, он предложил путь отбора и концентрации [28]. Более высоко Федотов справедливо оценивал Академию наук. В связи с этим он высказал мнение, что "Академия без труда отберет из 700 высших школ профессорские кадры для одного университета. Другой она может обслуживать сама" [29].

Есть основание предполагать, что советское руководство в это время тоже было обеспокоено состоянием высшего образования как средством формирования своей элиты. Оно впервые (институт красной профессоры лишь частично выполнил эту задачу из-за ошибочной системы комплектования) предприняло серьезную попытку создать элитное гуманитарное образование в виде созданного в 1931 г. института философии, литературоведения и истории (ИФЛИ), который многими авторами характеризуется как "лучший гуманитарный институт того времени, воспитавшим целое поколение интеллигентов. ИФЛИ оказался вузом молодых поэтов, безбоязненных полемистов и творчески мыслящих философов. Институт задумывался как кузница идеологических кадров, но там собрались лучшие преподавательские кадры, которые вышли далеко за рамки этой задачи. Из ИФЛИ вышел цвет московской интеллигенции" [30].

В ИФЛИ стремились попасть дети советского правящего класса того времени. В этом "необычном учебном заведении добавлю, преподавали преимущественно старые преподаватели дореволюционного выпуска и воспитания. В нем учились, помимо очень известных поэтов, философы Александр Зиновьев и Алексей Гулыга, историк Г. Померанец, будущий член политбюро Александр Шелепин и известный дипломат Олег Трояновский, многие другие в будущем талантливые и яркие люди. Вторым элитным учебным заведение явилась, по замыслу, академия Генерального штаба, открытая в 1936 г. для подготовки высшего командного состава Вооруженных сил СССР. С предложением о создании аналогично элитного учебного заведения для подготовки ученых в 1939 г. выступило ряд известных советских ученых-физиков и математиков.

О большом внимании к высшему образовании говорило создание в 1937 г. специального ведомства по руководству высшей школы - Комитета по высшей школе вместо главка в составе Наркома просвещения. Наконец, в 1938 г. было проведено совещание работников высшей школы, на котором основной доклад сделал Председатель СНК В. Молотов, а на заключительном приеме выступил И. Cталин. И то, и другое было необычным и говорило об огромном внимании к высшей школе. После этих совещаний был поднят престиж высшей школы и его преподавательского состава, начался выпуск на конкурсной основе учебников для вузов, подготовленных, если судить по экономическим дисциплинам, действительно лучшими профессорами вузов того времени как старой школы, так и советского поколения. Только в качестве примера высококачественных учебников, составленных лучшими профессорами советcкого поколения, приведу учебник Э. Брегеля по кредитной системе капитализма, вышедший первым изданием в 1939 г. и впоследствии многократно переиздававшийся. Вышло в это время и немало других качественных учебников и монографий и по экономике, и по другим гуманитарным дисциплинам (например, истории). Упомяну опять-таки в качестве примера "Историю дипломатии" и выдающиеся книги Тарле.

Если подвести итоги довоенной деятельности советской высшей школы, то следует констатировать, что она сыграла важнейшую роль в модернизации советской экономики и общества как важнейшая часть культурной революции. Можно сказать, что в этот период советская власть сделал для образования населения больше, чем царская за весь период своего существования. Это было подлинное советское ноу-хау, обеспечившее модернизационный рывок 1930-х годов. По доле расходов на образование в ВВП СССР в этот период почти в два раза опережал даже развитые капиталистические страны. Так, в предвоенном 1940 г. расходы на образование в СССР составляли примерно 5,5% ВВП [31], в то время как в ведущих западных странах они составляли даже в 1950 г. в среднем лишь 3,3% [32]. Но даже при огромных усилиях невозможно за 12 лет преодолеть многовековое культурное отставание. И, конечно, этому препятствовали преследования интеллигенции по политическим мотивам в годы советской власти.

Полемизируя в 1923 г. с Н. Сухановым, утверждавшим невозможность строительства социализма в России из-за ее культурной отсталости, Ленин утверждал, что советское государство может ликвидировать эту культурную отсталость (то, что впоследствии получило название "культурная революция") и таким образом создать культурные предпосылки для строительства социализма. Однако выяснилось, что такое преодоление далеко не исчерпывается количеством грамотных или специалистов с высшим и средним образованием, а относится больше всего к качеству этих специалистов и их нравственному уровню, чего достичь намного труднее.

Советское высшее образование обеспечило относительно успешное овладение заимствованным научно-технического прогресса и овладение первоначальными основами образованности населения. Вследствие невысокого качества оно плохо обеспечивало оригинальный научный и технический прогресс. Основная часть технических новшеств этого периода, за исключением буквально нескольких, носило заимствованный характер. Это же относится к научным открытиям. К тому же даже лучшие научные и технические достижения этого периода совершались либо дореволюционными учеными либо выпускниками вузов 20-х годов. Еще хуже обстояло дело с формированием элиты общества. Она формируется не только из высококвалифицированных людей, но прежде всего из людей в высокими моральными качества и общей культурой. Но каким образом эти высокие моральные качества могли сформироваться даже в лучших учебных заведениях в обстановке доносов, арестов по политическим мотивам, публичных поношениях мнимых врагов народа среди преподавателей и студентов?

Если говорить о гуманитарной интеллигенции - важнейшем элементе правящего слоя, то она была, естественно, намного слабее естественно-научной и инженерной. Любопытная иллюстрация этому содержится в воспоминаниях Иосифа Шкловского. Автор - физик по образованию - предложил пари студентам-историкам того же курса МГУ: он задает любому заранее выдвинутому ими представителю 10 вопросов по истории географии зарубежных страна, после чего он ему задаст тоже 10 вопросов по его выбору. При этом пари считалось выигранным, если представитель историков не ответит ни на один вопрос Шкловского, а он ответит на все вопросы. Эти турниры, которые происходили раз в месяц, закончились поражением историков

По-настоящему лучшими людьми советского общества среди ученых, писателей, профессоров вузов по-прежнему было дореволюционное поколение. И отнюдь не только из-за возраста. Не даром сам Сталин больше всего ценил именно их, невзирая на их политические взгляды и нелюбовь к советской власти. Впрочем, эта слабость правящего слоя была легко объяснимой. За 25 лет почти невозможно создать эффективный правящий слой, на это нужны многие десятилетия.

Эта слабость советского правящего слоя выявилась в ходе Великой отечественной войны. За некоторым небесспорными исключениями (военная промышленность, железнодорожный транспорт) советское общество и его правящий слой в войну оказалось неэффективными (хотя и результативными - это важное различие, связанное с возможностью мобилизовать и сконцентрировать ресурсы, верно подметил А. Прохоров ), а власть в целом (были и отдельные важные исключения) - некомпетентной. И если война все же была выиграна, то ценой колоссальных потерь в людях и военной технике, огромной жестокости власти, благодаря патриотизму значительно части населения и огромной материальной помощи западных стран.

Слабость правящего слоя СССР была понята Сталиным, и он после войны принимал энергичные меры по ее устранению. Эти меры шли по различным направлениям и касались различных слоев правящего слоя. Начальный отбор происходил уже на уровне среднего образования. Созданные во время войны суворовские и нахимовские училища, если я правильно понимаю их сущность, были начальным этапом в формировании военной элиты. В каждом крупном городе имелись школы с сильным преподавательским составом, куда зачислялись после экзаменов сильные школьники (а также дети высокопоставленных деятелей в этой местности).

Для "цивилизации" партийного и государственного аппарата (которые были нераздельны) почти сразу после войны были созданы в центре и регионах партийные школы, приравнивавшиеся к высшим учебным заведениям с повышенными стипендиями для учащихся и оплатой труда для преподавателей с целью привлечения туда лучших преподавателей, комфортабельными общежитиями. Такого же типа была и Академия общественных наук, созданная тогда же для подготовки идеологических работников и ученых в области общественных наук. Для подготовки дипломатических работников и работников в области внешнеэкономических связей были созданы Дипломатическая академия, Московский государственный институт международных отношений и Академия внешней торговли. В них тоже привлекались лучшие преподавательские кадры, в том числе преимущественно и на первые роли из ученых дореволюционного поколения. При этом в последних двух прием происходил по реальному конкурсу. Для подготовки научных работников высшей квалификации в ходе войны и сразу после ее окончания были созданы два элитных вуза - МФТИ и МИФИ - с наиболее благоприятными условиями во всех отношениях обучения и лучшими учеными.

Наконец, венцом этих усилий явилось строительство нового здания Московского государственного университета. Недавно опубликованные воспоминания тогдашнего заведующего отделом науки и высших учебных заведений ЦК ВКП(б) показывают, сколь далеко идущие планы строил Сталин в связи со строительством нового здания Московского университета [34]. В беседах с Ю. Ждановым Сталин весьма низко оценивая уровень советской науки, связывал перспективы ее расцвета с концентрацией ее именно в университетах, которые, по его мысли, снова должны были стать центрами науки. На строительство учебных, административных и жилых корпусов МГУ в виде ряда высотных зданий были истрачены огромные средства, и все это строительство в самые трудные послевоенные годы было проведено в кратчайшие сроки. Это говорило об огромном внимании, которое в этот период уделялось развитию высшего образования в СССР, формированию будущей элиты советского общества.

Наконец (но не в последнюю очередь) об этом внимании говорили исключительно сильные материальные стимулы для преподавателей вузов. В начале 1946 г. оклады преподавателей вузов были повышены в несколько раз и они стали одними из самых высоких в стране, далеко превосходя средний уровень заработной платы. Были значительно подняты стипендии студентами и аспирантам. По воспоминаниям известного диссидента Ю. Орлова, будучи студентом МФТИ, он сразу после войны получал стипендию в 400 рублей, из которых половину имел возможность посылать родителям. Аспиранты в конце 1940-х годов получали стипендию на уровне средней заработной платы в стране.

В противоречие с этими беспрецедентными мерами по подъему высшего образования в очередной раз после небольшой военной и послевоенной оттепели с 1948 г. возобновились идеологические компании в различных областях общественных науки и биологии, жертвами стали тысячи ученых, в том числе и преподавателей вузов. Только в 1951 г. они были остановлены, но оставшееся до смерти Сталина время было слишком малым, чтобы возместить ущерб от этих компаний. Еще одним ударом по высшей школе стала начавшаяся еще во время войны дискриминация при приеме в наиболее престижные вузы в отношении евреев, что лишило эти вузы многих способных студентов.

Выпускники вузов конца 1930-х - 1940-х годов по естественным специальностям были хорошо подготовлены в профессиональном отношении. Массовое пополнении ими различных сфер экономики и обороны сыграло огромную роль в тех огромны успехах, которые были достигнуты в различных областях жизни в 1940-1950-е годы (успешное и быстрое восстановление экономики, советское экономическое чудо 1950-х годов, огромные успехи в ряде областей науки и техники). Гораздо хуже обстояло c обновлением правящего слоя.

Следует отметить, что при рассмотрении вопроса о характере правящего слоя при советской власти мы сталкиваемся с крайне слабой изученностью ее в отличие от многих других проблем советской истории, которые в последние 5-10 лет исследовались гораздо лучше. Мы не имеем в этой области работ, хотя бы приближающихся к классическим работам П. А. Зайончковского о бюрократии царской России. Исходя из имеющейся общеисторической (в том числе и эмигрантской) и мемуарной литературы, можно выделить следующие этапы в формировании и качестве советcкого правящего слоя. Я имею в виду его высшую часть численностью несколько сот человек (члены ЦК партии, наркомы и их заместители, послы, высший командный состав вооруженных сил и НКВД).

Первый этап - 1917-1929 гг. При явном среднем ухудшении по сравнению с царской Россией выделяются совершенно выдающиеся три вождя (Ленин, Троцкий и Сталин), ряд талантливых самоучек или получивших высшее образование в российских и западных вузах деятелей в различных областях жизни типа Чичерина, Сокольникова, Преображенского.

Второй этап - 1929-1938 г. После разгрома всех внутрипартийных оппозиций и чистки государственного аппарата от старых специалистов его качество еще больше ухудшается. Это не означает, что среди выдвиженцев этого периода не было талантливых работников. Так, например, весьма талантливо ими были составлены кредитная и налоговая реформы 1930-1931 гг. В качеств послов были оставлены талантливые дипломаты из бывших меньшевиков. Но это были скорее исключения. Неадекватность правящего слоя явились одной из важнейших причин чисток 1937-1938 гг. На эту причину обратил внимание еще Борис Николаевский со слов Н. Бухарина в знаменитых "Письмах старого большевика", написанных в 1936 г. [35]. Результаты этой чистки с точки зрения профессионализма правящего слоя неоднозначные. При явном ухудшении качества одного его слоя (дипломатия, разведка) произошло постепенное улучшение в руководстве экономикой [36].

Тем не менее в целом к моменту начала войны среднее качество правящего слоя оставалось, как уже говорилось, довольно низким. И здесь было немало исключений (Сталин, Молотов, Берия, возможно, Жданов и Вознесенский, некоторые наркомы экономических ведомств). Наиболее заметным изъяном была гуманитарная образованность этого слоя. Именно этот изъян и пытался ликвидировать Сталин, улучшая высшее гуманитарное образование после войны. Результаты были половинчатыми. Самое главное здесь состояло в том, что общая атмосфера тоталитарного общества негативно сказывалась на формировании образованных и думающих людей при всех усилиях по привлечению в высшую школу старой профессуры. Во-вторых, требовалось время условия, чтобы выпускники вузов этого поколения добрались до высших постов в государстве и партии. Этого так и не случилось, в лучшем случае, они стали советниками генсеков.

Новым быстро оборвавшимся этапом в попытке обновления правящего слоя явились усилия Сталина в проведении и политической реформы в 1951-1952 гг. [37]. В области формирования правящего слоя эти попытки выразились в "интелектуализации" состава ЦК партии путем введения в него впервые ряда писателей и ученых и даже состава Президиума ЦК партии путем введения в него ряда лиц с качественным высшим образованием и ученых-философов (невысокого качества - но важна тенденция). Ряд других новых членов Президиума ЦК КПСС по интеллектуальному и образовательному уровню намного превосходили старых членов Политбюро ЦК. Есть основание полагать, что Сталин готовил в качестве своих преемников Первухина (на должность главы правительства) и Шепилова (в качеств главы партии). Оба весьма интеллигентные и образованные люди. Смерть Сталина прервало осуществление этих планов.

После этого необходимого отступления вернусь к высшему образованию в СССР. 1950-е годы, видимо, явились, как и в других областях, лучшим периодом в его развитии. Существовали десятки высококачественных вузов в различных областях естественных науки и техники, в которых училась талантливая и хорошо подготовленная в школах молодежь и преподавали хорошо обученные в 1920-е годы профессора. Именно выпускникам вузов конца 1930-1950-х годов обязан СССР вызывавшим изумление мира успехам в науке, технике и экономике (полученные разведкой сведения нужно было использовать).

Намного хуже по-прежнему обстояло дело с гуманитарным высшим образованием. Оно было намного менее престижным и в гуманитарные вузы шли гораздо хуже подготовленные и менее талантливые студенты (конкурс в них был намного ниже). Здесь я могу обратится к своим собственным воспоминаниям о годах обучения в качестве студента и аспиранта в одном из лучших в то время экономических вузов - Ленинградском финансово-экономическом институте. В институте в этот период преподавали ряд выдающихся советских экономистов. Упомяну только двух, cамых значимых - автора выдающейся книги по истории страхового дела от древности до наших дней В. К. Райхера и столь же выдающегося автора учебника по промышленной статистике А. И. Ротштейна. Оба, конечно, преклонного возраста.

Уже тогда даже студентам буквально бросалась в глаза колоссальная разница в профессиональном, интеллектуальном и культурном облике старшего и среднего поколения экономистов. У старших - прекрасные манеры, высококультурная речь и знание нескольких иностранных языков. У средних, совсем неплохих и в большинстве добросовестных - все заметно хуже: манеры, профессионализм, отсутствие знания иностранных языков. Ярких не видно было. Но и они учили добросовестно и со знанием дела. Поощрялась научная работа студентов. Ведущие преподаватели института пользовались хорошей репутацией в городе - среди хозяйственников и властей. О взятках преподавателей почти не было слышно, только иногда применительно к заочному отделению. Не было идеологических компаний и антисемитизма. Ректор заботливо подбирал и оберегал попавших в опалу на почве идеологических отклонений или антисемитизма в других вузах Ленинграда преподавателей. Специальные дисциплины преподавались превосходно, общеэкономические, где имела значение идеологическая направленность, значительно хуже. И на эти кафедры менее охотно шли наиболее способные студенты.

Даже в этот наиболее благоприятный период в высшей школе видны были источники будущей ее деградации как общественного института: снижение общего уровня преподавательского состава после ухода старшего поколения, отсутствие серьезного и глубокого обсуждения общетеоретических вопросов. Даже три года между окончанием мною института и началом аспирантуры в нем же показали заметное ухудшение качества вуза. Наиболее очевидно это было в отношении уровня научной работы. Увеличение числа защит диссертаций сопровождалось явным ухудшением их качества, особенно при защите докторских диссертаций. Появилось выражение - "в доктора пошел середняк", т. е. серость.

Начало заметной деградации высшего образования после взлета 1950-х годов очень точно зафиксировал выдающийся публицист Анатолий Аграновский. Он связывал эту начавшуюся деградацию преимущественно с чрезмерным количественным ростом высшего образования. Действительно, прием в вузы между 1950 г. и 1960 г. вырос с 349 тыс. чел. до 593, или на 70%, в том числе на дневное обучение на - 13%, вечернее - в 8,5 раз, заочное - в 2,3 раза. Если в 1950 г. принятые на вечернее и заочное образование составляли 34% от всех абитуриентов, то в 1960 г. - уже 56% [38]. Качество вечернего и тем боле заочного (его уже тогда называли заушным) обучения в вузах было намного ниже, чем дневного, и увеличение его доли диктовалось преимущественно финансовыми соображениями, т. к. он обходилось государству намного дешевле. Для количественно выросшего образования просто не хватало талантливых преподавателей, приходилось брать и посредственных.

Анатолий Аграновский в статье "Сержанты индустрии", вышедшей в 1962 г., обратил внимание на нехватку техников в экономике, которых заменяли лица с высшим образованием, хотя по характеру работы оно не требовалось [39]. В другой обширной статье о Казанском университете, вышедшей в следующем году, он с тревогой отмечал, что лишь на 2-3 факультетах этого старейшего университета всерьез занимаются научной работой и вовлекают в нее студентов [40]. Количественное наращивание высшего образования после 1960 г., когда уже был насыщен спрос на ИТР, ученых и преподавателей школ и техникумов, следует считать крупнейшей стратегической ошибкой (аналогичная ошибка, как мне кажется была совершенна и на Западе несколько позднее, в 1970-е годы).

Дальнейший удар по высшему образованию был нанесен в 1968 г. в связи компанией властей против подписантов - части интеллигенции, протестовавшей против начавшегося преследования писателей по политическим мотивам. Среди подписантов было немало преподавателей вузов, преимущественно гуманитарных, которые изгонялись из вузов за свои политические взгляды. Некоторые из них вскоре эмигрировали. Напуганная подписной компанией и событиями в Чехословакии власть начала преследовать инакомыслящих или просто мыслящих преподавателей в вузах из опасения вредного их влияния на студентов (знаю по собственному опыту). Не удивительно, что и без того довольно чахлая общественная и научная мысль в гуманитарных вузах окончательно зачахла. В гору снова пошли посредственные, а зачастую и бездарные преподаватели, которые и не давали научных результатов и не могли научить студентов. Они часто были и коррумпированными, ибо никаких моральных препонов против коррупции у них не было.

Одновременно падала относительная оплата преподавательского и научного труда, продолжалось стремительное наращивание числа студентов. Положение в вузах естественного и гуманитарного профиля по-прежнему отличалось. Если про многие гуманитарные вузы, особенно в провинции, можно было сказать, что они являлись зловонным болотом, то естественные вузы были в лучшем состоянии, но тенденции были одни и те же. Выделялись в лучшую сторону 15-20 старых, преимущественно московских и ленинградских вузов естественно-технического профиля, где уровень преподавания все еще было высоким и которые занимались научной работой, хотя она все больше уходила из вузов. Впрочем, и здесь наблюдалось разложение. Сошлюсь на положение с физическим образованием в лучшем советском вузе - МГУ. Еще в конце 1930-х годов по инициативе самих преподавателей оттуда были изгнаны такие выдающиеся физики как Мандельштам, Леонтович, Тамм [41]. Уже неоднократно цитировавшийся мною И. Шкловский приводит оценку конца 1970-х годов физического факультета МГУ ректором МГУ академиком И. Г. Петровским: "Слишком много на физфаке сволочей" [42].

Качество диссертаций в вузах еще больше ухудшилось, опять-таки особенно в гуманитарных вузах. Квази-ученые становились доцентами, затем профессорами, заведующими кафедрами и окружали себя такими же посредственностями. Одновременно началась эмиграция ученых, в том числе и преподавателей еврейской национальности в связи с растущим антисемитизмом и невозможностью ими реализовать свой научный потенциал из-за цензурных препонов. Так, эмигрировал в Израиль автор выдающихся учебников по кредиту и денежному обращению капиталистических стран Э. Брегель. Серьезная научная работа студентов почти полностью прекратилась в связи с огромным количественным ростом высшего образования, еще больше снизились требования к студентам и качество образования и по этой причине.

Старая интеллигенция к этому времени почти полностью вымерла, а вместе с ней - и высокий профессиональный и нравственный уровень - некого стало стыдиться. Высказанная в начале 1970-х годов Александром Солженицыным оценка значительной части советской интеллигенции как "образованцев" была приговором советскому высшему образования как гражданскому институту. Нередко такая низкая оценка позднесоветского высшего образования опровергается относительными профессиональными успехами (особенно в науке) эмигрировавших в США советских людей с высшим образованием. При этом игнорируется тот факт, что речь идет, как правило, о самых сильных выпускниках 15-20 самых сильных советских вузов почти исключительно естественно-технического профиля.

Можно сказать, что Советский Союз вступил в период перестройки со стремительно деградирующим высшим образованием. Это факт скрывался благодаря тому обстоятельству, что количественные размеры высшего образования были огромны, как и расходы на высшее образование (хотя на одного студента они во много раз уступали таким же расходам в передовым западным странам). К сожалению, сокрушительная критика многих сторон советской действительности в период перестройки в гораздо меньшей степени коснулась вузов. Даже в очень критическом докладе М. С. Горбачева на XIX партийной конференции о положении в высшем образовании и говорилось в самых общий выражениях. В единственном выступлении на этой конференции представителя высшего образования ректора МГУ академика А. Логунова говорилось преимущественно о проблемах науки, а не высшего образования. Критическая оценка его состояния лишь косвенно была видна в его предложении посылать на обучении и за границу "сотнями, а может быть, тысячами" [43]. Другое его заявление отражало желание ректоров избавиться от какого-либо контроля за высшим образованием: "Нам Государственный комитет СССР по высшему образованию тоже не нужен" [44].

Я просмотрел наиболее авторитетные сборники статей, периодически выпускавшиеся в 1989-1991 гг. под общим заголовком "Перестройка". Ни водной из множества опубликованных там статей о вузах даже не упоминается.

Одной из редких работ с беспощадной критикой состояния высшей школы в этот период явилось интервью академика АН СССР Ю. Рыжова сотруднику журнал "Знамя" уже на закате перестройки. В сущности, его взгляды совпадают с высказанными в данной статье, не стану поэтому их излагать. Отмечу только его конечный вывод из этого анализа: "Что же касается интеллектуального слоя в стране, то он оказался исчезающее мал" [45]. Нет нужды объяснять, что этот слой формируется прежде всего в высшей школе.

В целом, можно сказать, что проблема высшего образования, определяющего будущее страны, выпала из перестроечной дискуссии. Это отражало ее поверхностный характер.

При описанном плачевном состоянии гуманитарного высшего образования в СССР закономерным является столь же плачевный исход самой перестройки и последующего развития России и многих других стран бывшего СССР. Каким другим, как не плачевным, он мог быть при "исчезающе малом интеллектуальном слое". Бесполезно упрекать архитекторов перестройки в их просчетах. "Не стреляйте музыкантов, они играют как умеют" или как их учили. Другое дело, что в архитекторы часто попадали далеко не самые лучшие, а самые пронырливые - "энергичные случайные люди", как удачно о них выразился Борис Курашвили еще в далеком теперь 1990 г.

В отличие от 1930-х годов, когда недостатки в работе вузов вызывали энергичные позитивные действия государства, в 1970-1980-е годы государство равнодушно взирало на деградацию вузов.

Что же реально происходило в высшем образовании в период перестройки? В сущности, продолжались многие тенденции предыдущего периода. Из-за финансовых проблем и избытка специалистов с высшим образованием, низкого качества вечернего и заочного образования прекратился рост числа студентов, а число студентов на вечерних и заочных отделениях даже сократилось [46] . Далеко не самый, но все же положительный сдвиг. Что касается внутренних сдвигов в высшем образовании, то заметным было только перестройка программ и содержания курсов гуманитарных дисциплин в духе новых партийных установок с устранением в них самых одиозных установок предыдущего периода. Поскольку новые установки излагали старые преподаватели этих дисциплин, то они это делали чаще всего так же плохо как раньше. Расширилась финансовая и организационная самостоятельность высших учебных заведений. Наряду с ослаблением политического контроля это приближало новый статус вузов к ликвидированной большевиками университетской автономии.

Но последствия этой принятой во всем цивилизованном мире формы функционирования вузовской жизни оказались скорее негативными (как и демократические реформы во многих других областях общественной жизни в период перестройки). Сформировавшийся в предыдущий период клан вузовских руководителей при нравственной и профессиональной ущербности большинства преподавателей легко обеспечил контроль за деятельностью вузов в своих корыстных целях, для чего в связи с ростом их самостоятельности открывались особенно благоприятные возможности. Вместо обновления получилось, за немногими исключениями, дальнейшее загнивание. Ни государство, ни гражданское общество, которого не было, не могли этому помешать.

Подводя итоги советскому периоду высшего образования в России, следует отметить, что в нем сочетались две противоположные тенденции. Во-первых, понимание огромного его значения для развития экономики и общества, и, начиная с конца 1920-х годов вплоть до 1970-х годов - колоссальные усилия по ее развитию, благодаря чему удалось добиться огромных успехов в развитии экономики и обороноспособности страны. Ослабление внимания к высшему образованию в 1970-1980 годы явилось важнейшим фактором упадка и того, и другого.

Во-вторых, опасения перед реальной или потенциальной политической оппозицией в период слабости советской власти заставляли изгонять из вузов зачастую самых талантливых преподавателей и студентов, особенно в гуманитарных вузах или на гуманитарных факультетах университетов. Такая политика приводила к деградации вузов. На разных этапах развития советского общества эти тенденции проявлялись по-разному, роль и значимость их менялась. Но если в решении вопросов в профессиональной сфере в области естественных наук и техники советские вузы в целом сыграли положительную роль, уменьшавшуюся к концу 1980-х годов, то в области формирования правящего слоя, где решающую роль играли гуманитарная образованность и гражданское достоинство, их роль была скорее негативная, несмотря на многочисленные попытки ее поднять.

Таким образом, советские вузы содействовали и расцвету, и последующему краху советского общества. Это обстоятельство уже на примере СССР показывало ключевую высшего образования в развитии общества. В период перестройки из-за слабости и недальновидности советского правящего слоя, как и оппозиции ему, этот вывод сделан не был, что и предопределило дальнейшую деградацию общества в постсоветский период.