IV. Классы

Статус женщин, словно объединенных в одну касту, в патриархатном обществе труднее всего распознать в рамках класса, ибо статус пола в многоликой реальности класса часто неочевиден. В обществе, где статус зависит от экономических, социальных и образовательных характеристик данного класса, некоторые жен­щины могут занимать, по видимости, более высокое положение, чем некоторые мужчины. Однако это не совсем так, если присмотреться повнимательнее. Легче всего пояснить мою мысль с помощью аналогии: негр – врач или адвокат – имеет более высокий социальный статус, чем бедный белый издольщик. Однако раса – в сущности, каста – как бы поглощает класс и убеждает этого последнего гражданина в том, что он принадлежит к более высокому порядку жизни, и в то же время духовно угнетает черного специалиста, какого бы уровня матери­ального благополучия он ни достиг. Подобным же образом водитель грузовика или мясник всегда могут обратиться за помощью к своему “мужскому началу”. Если же подвергается оскорблению и этот последний оплот тщеславия, то мужчина может прибегнуть и к более жестким методам. В литературе последних 30 лет приводится поразительно большое число случаев, когда мужественность как таковая берет верх над социальным положением богатых и даже образованных женщин. Литературное произведение замещает исполнение желания. Житейские ситуации (хулиганство, непристойность или враждебные реплики) являются, вероятно, другим способом демонстрации психологического превосходства. И то, и другое выражает скорее надежду, чем реальность, ибо классовые перегородки, как правило, не разрушаются враждебностью отдельных людей. И, однако, при том что подобные проявления неприязни не представляют серьезной угрозы для классового положения, существование половой иерархии неоднократно утверж­далось заново, и она мобилизовывалась с целью максимально эффективного “наказания” женщин.

Функция класса и этнических нравов при патриархате в основном определяется тем, насколько открыто общая этика мужского превосходства позволяет себе проявиться или же насколько громко о ней заявляют. Здесь мы сталкиваемся с кажущимся парадоксом: хотя в низших социальных классах мужчина обычно претендует на власть исключительно по праву силы, присущей представителям его пола, в действительности ему чаще приходится делить власть с женщинами своего класса, которые участвуют в экономическом производстве; в средних же и высших классах общества тенденция к утверждению явного и грубого патри­архата не столь очевидна, поскольку мужчины и без того обладают большей властью.

Общепризнанно, что западный патриархат значительно смягчился под влия­нием образа куртуазной и романтической любви. Хотя данное утверждение, несомненно, справедливо, все же это влияние сильно преувеличено. Если срав­нивать с прямотой “мужланства” ("machismo") или с восточным обхождением, то ясно, что традиционное рыцарское поведение является немалой уступкой, – своего рода спортивной компенсацией, дающей подчиненным женщинам возможность “сохранить лицо”.

Надо признать, что рыцарские стансы являются просто игрой, которую разыгрывает группа господ, с тем, чтобы возвести на пьедестал своих подчиненных возлюбленных. Изучавшие феномен куртуазной любви историки подчеркивают тот факт, что восторги поэтов не имели никакого влияния на правовое и экономическое положение женщин и очень незначительно изменил их социальный статус. Как заметил социолог Хьюго Бейгель, и куртуазная, и романтическая формы любви есть всего лишь “дар”, который мужчина жалует из всей суммы своей власти ¹⁵. Оба эти образа любви имели результатом частичное сокрытие явно патриархатного характера западной культуры, и их общая тен­денция приписывать женщинам немыслимые добродетели в конце концов загнали женщин в узкие и часто замечательно мобилизующие рамки поведения. Викторианский обычай, например, требовал, чтобы женщины принимали на себя роль мужской совести и вели жизнь воплощенной добродетели, которую мужчина находит утомительной и все же, так или иначе, обязательной.

Концепция романтической любви дает мужчине средства для эмоционально” манипуляции, коими он волен пользоваться, ибо любовь является единственной ситуацией, в которой женщине (идеологически) прощается ее половая активность, И правила романтической любви удобны для обеих сторон, поскольку зачастую только в ней женщина может преодолеть приобретенные ею сильнейшие рефлексы полового сдерживания. Романтическая любовь также камуфлирует подлинный статус женщины и тяжесть экономической зависимости. Что касается “рыцарства”, то подобные галантные жесты, бытующие в среднем классе и поныне, выродились в наскучивший ритуализм, который едва ли способен скрыть нынешнее положение полов.

В рамках патриархата часто приходится сталкиваться с противоречиями, выражающими конфликт стилей жизни разных классов. Дэвид Ризман отметил, что по мере того как рабочий класс сближался со средним классом, последний перенимал его сексуальные нравы и установки. Совершенно откровенный мужской шовинизм, бывший некогда привилегией мужчин из низших классов или им­мигрантов, был усвоен и приобрел известный романтический ореол благодаря некоторым нашим современникам, которые сделали и его и ряд других установок мужской половины рабочего класса частью нового и в настоящий момент модного стиля жизни. Распространенный среди рабочих идеал грубой мужественности (точнее его литературный, а значит идущий в конечном счете от среднего класса, вариант) получил такое распространение, что может вытеснить более сдержанные, “джентльменские” манеры прошлого.

Одним из основных проявлений классовой стратификации в патриархатном обществе является противопоставление женщин друг другу, создавшее в прошлом сильный антагонизм между проституткой и матроной, матерью семейства, а в настоящем — между женщиной, ориентированной на продвижение по службе, и домохозяйкой. Первая завидует безопасности и престижу второй, вторая же стремится разорвать оковы респектабельности ради того, что кажется ей свободой) наполняющей жизнь первой, риском и связью с большим миром. Используя даваемые двойным стандартом преимущества, мужчина бывает в обоих этих мирах, а его более значительные социальные и экономические возможно позволяют ему играть чужими друг для друга же нщинами и ставить их положение соперниц. Статус женщин может определяться также и более в второстепенными категориями: достоинством является не только классовая принадлежность, но также красота и возраст.

Пожалуй, в конечном счете можно сказать, что женщины размывают обычное для патриархата разделение на классы, ибо, к какому бы классу женщины принадлежали по рождению и образованию, они менее связаны со своим классом чем мужчины. Экономическая зависимость от мужчины делает связи женщины с каким бы то ни было классом поверхностными, производными и временны. Аристотель заметил, что единственным рабом, которому мог предъявить свои претензии простолюдин, была его жена, и неоплачиваемый домашний труд и поныне верно служит мужчинам-рабочим “подушкой”, закрывающей их от ударов классовой системы и иногда обеспечивающей им нечто вроде психологического отдыха – привилегии свободных классов.

Исходя из собственных возможностей, лишь немногие женщины поднимаются выше уровня рабочего класса по личному престижу и экономической мощи, и женщины как группа не пользуются теми выгодами и преимуществами, которые любой класс может предложить своим членам-мужчинам. Поэтому женщины не очень рассчитывают на класс. Однако важно понять, что, подобно любой группе, паразитирующей на правящих, женщины являются зависимым классом, живущим на излишек. И маргинальная (жизнь часто делает их консервативными, поскольку, как и все люди в такой ситуации (классический тому пример – рабы), они отождествляют собственное выживание с процветанием тех, кто их кормит. Большинство женщин даже не осмеливается подумать о самостоятельном поиске радикальных освободительных решений, и надежда на решение проблем не станет реальностью до тех пор, пока не повысится уровень сознания женщин.

Поскольку раса является одной из решающих переменных в сексуальной политике, надо принять во внимание и её. Традиционно белый мужчина привык признавать за женщиной своей расы, “его женщиной”, более высокий статус, чем за черным мужчиной. Однако по мере того как расистская идеология подвергалась критике и разрушалась, исстари присущее расизму протекциони­стское отношение к (белым) женщинам тоже стало уходить в прошлое. И поддержание мужского превосходства может оказаться более важным, чем под­держание превосходства белых, – сексизм может оказаться более укорененным в нашем обществе, чем расизм. Например у авторов, являющихся откровенными расистами, таких как Д. Г. Лоренс, – чье презрение к “низшему племени” не знает границ, – можно увидеть ситуации, когда мужчина из низшего класса помыкает непокорной супругой белого мужчины или оскорбляет ее. Излишне говорить, что женщины, принадлежащие к небелым расам, выступают в таких историях исключительно как образцы “исконно женского” раболепия, достойные примеры для менее вышколенных женщин. Современная “белая” социология часто также обнаруживает патриархатную предвзятость: так, в ее риторическом арсенале имеется утверждение о том, что присущий черному обществу “матри­архат” (например, главенство матери в семье) и “кастрация” черного мужчины являются самыми прискорбными симптомами подавления негров в белом раси­стском обществе, – причем подразумевается, что расовое неравенство может быть устранено посредством восстановления господства мужчин. Подобный анализ принимает патриархатные ценности как нечто само собой разумеющееся и имеет тенденцию не только искажать историю, но и снимать ответственность за ра­систскую несправедливость по отношению к чернокожим обоих полов.