VI. Сила

Мы не привыкли связывать патриархат с силой. Его система социализации так совершенна, общее согласие с его ценностями так полно, он так долго и повсеместно господствовал в человеческом обществе, что его существование, на первый взгляд, не нуждается в силе. Обычно жестокость патриархата в прошлом рассматривается как экзотика или “первобытные” нравы. Нынешние проявления жестокости считаются выражением индивидуального отклонения, патологическим или необычным поведением, не имеющим большого значения. И все же, точно так же как при господстве других тотальных идеологий, контроль в патриархатном обществе был бы несовершенным и даже недейственным, если бы не опирался на силу, применяемую и в чрезвычайных ситуациях, и как неизменный инструмент устрашения. Исторически большинство патриархатных обществ опиралось на силу, институционализированную их правовыми системами. Жесткие патриархатные об­щества, такие как исламские, запрещали иметь детей вне брака или сексуальную автономию, и этот запрет проводился в жизнь под страхом смертной казни. В Афганистане и Саудовской Аравии изменившая мужу жена и сегодня забивается камнями до смерти, причем казнь возглавляется муллой. Подобное наказание было распространено некогда на всем Ближнем Востоке. Оно до сих пор считается допустимым на Сицилии. Излишне говорить, что такая казнь не грозила и не грозит мужчине. Если исключить наше время и какие-то редкие случаи, мужчин обычно не обвиняли в измене жене, разве лишь их поступки задевали интересы собственности других мужчин. В Японии времени правления дома Токугава, например, был тщательно разработан правовой кодекс, ориентированный на классовые различия. Самураю разрешалось – и он даже был должен, чтобы ответить ожиданиям общественного мнения, – казнить изменившую жену, тогда как тёхэн (простолюдин) или крестьянин в подобной ситуации мог поступать по своему выбору. В тех случаях, когда мужчину, принадлежащего к низшим классам, уличали в связи с женой его хозяина, любовников обезглавливали за нарушение табу класса и собственности. Мужчинам высших слоев общества, конечно, разрешалось соблазнять женщин низших классов, что знакомо нам и по западным обществам.

Одна из форм “смертной казни” косвенно существует даже в современной Америке. Патриархатные законодательства, лишая женщину контроля над ее собственным телом, принуждают ее к нелегальному аборту; по некоторым оценкам от этой процедуры умирают ежегодно от 2 до 5 тысяч женщин.

Не говоря уже о социальном разрешении на физическое истязание, даваемое в некоторых классах или этнических группах, сила применяется в большинстве современных патриархатных обществ. Важно, что сила как таковая признается только за мужчиной, который один психологически и технически вооружен для совершения физического насилия. Там, где различие в физической силе сделалось несущественным из-за применения оружия, женщина становится безопасной благодаря направлению ее социализации. Физическое и эмоциональное воспитание практически обезоруживает ее перед лицом насилия. Ясно, что это имеет далеко идущие последствия для социального и психологического поведения обоих полов.

Применяемая патриархатом сила проявляется также в форме собственна сексуального насилия, в акте изнасилования. Регулярно сообщаемые данные а количестве изнасилований фиксируют лишь часть их общего числа, поскольку “стыд”, сопровождающий сообщение о подобном происшествии, при существующей процедуре расследования удерживает женщин от возбуждения гражданского иска. Традиционно изнасилование рассматривалось как оскорбление, которое один мужчина наносит другому, физически посягая на “его женщину”. Вендетта, вроде той что еще встречается в Южной Америке, имеет целью удовлетворение мужчин, ведет к усилению расовой ненависти, защищает интересы собственности и тешит тщеславие (“честь”). Изнасилование, выражающее агрессивность, ненависть, презрение и желание сломать или подавить личность, полностью соответствует характеру сексуальной политики.

В патриархатных обществах жестокость связывается с сексуальностью, по­следняя же часто приравнивается к злу и к власти. Это ясно показывают сексуальные грезы, исследованные психоаналитиками, и порнография. Как пра­вило, садизм ассоциируется здесь с мужчиной (“мужественностью”), а жертвенность – с женщиной (“женственностью”). Эмоциональные реакции на насилие по отношению к женщинам при патриархате часто отличаются любопытной амбивалентностью; рассказы о побитой жене, например, неизменно вызывают смех и небольшое замешательство. Чудовищное злодейство, например, совер­шенные Ричардом Спеком многочисленные убийства, одни воспринимают с не­сколько чрезмерным негодованием, другие же, и их большинство, с чувством приятного возбуждения. Иногда даже у людей случайно вырывается зависть или веселье. Принимая во внимание садистский характер такой реакции, связанный с потребностью мужчин – потребителей средств массовой информации в порног­рафии или полу порнографии, можно предположить, что в общем восприятии присутствует элемент идентификации. Вероятно, повальное чувство сладости запретного плода охватывает также общество расистов, когда его наиболее “по­следовательные” члены вершат суд Линча. Оба преступления могут подсознательно восприниматься как ритуал, имеющий эффект катарсиса.

Враждебность выражается самыми разными способами. Одним из них является смех. Женоненавистническая литература, первое орудие мужской враждебности, представлена и назидательным, и комическим жанрами. Из всех художественных форм, развившихся в патриархатных обществах, эта – самая дружелюбная. Ее целью является укрепление статуса обеих сексуальных групп. Западная лите­ратура, будь то литература античности, Средних веков или Возрождения, несет в себе заряд женоненавистничества. Сильна была подобная традиция и на Востоке, особенно в конфуцианстве, влиятельном в Японии и Китае. Западная традиция, правда, была несколько смягчена образом куртуазной любви. Однако новая идеализация женщины граничила со старыми диатрибами и нападками. У Петрарки, Боккаччо и некоторых других обе установки получили полное развитие. По-видимому, они выражают разные настроения: с одной стороны, куртуазную позу, принятую в ответ на преходящие требования родного диалекта, с другой – суровую враждебность, выраженную трезвой и вечной латынью. Когда куртуазная любовь превратилась в романтическую, литературное женоненави­стничество несколько вышло из моды. Кое-где в XVIII в. оно выродилось в смешную и нравоучительную сатиру. В Англии в XIX в. ее самые язвительные формы почти исчезли. В XX в. оживление женоненавистничества в человеческих установках и литературе стало результатом возмущения смягчением патриархата, а также вседозволенности в выражениях, нарастающей в последние 50 лет.

С ослаблением цензуры мужская враждебность (психологическая и физическая) в собственно сексуальном отношении стала гораздо более явной. Однако поскольку мужская враждебность имеет долгую историю, следует говорить не о ее росте, но о более откровенном выражении в сексуальных контекстах. Послабление и свобода дали выход тому, что некогда было запрещено вне жанра порнографии и других “подпольных” (“underground”) изделий, вроде сочинений де Сада. Если вспомнить эвфемистические и идеалистические описания полового акта у поэ­тов-романтиков (например, в "Eve of St. Agnes" Китса) или романистов викто­рианской эпохи (скажем, Харди) и сравнить их с соответствующими описаниями Миллера или Уильяма Барроуса, то становится ясно, что современная литература усвоила не только правдивую подробность порнографии, но и ее антисоциальный характер. Когда стремление ранить или оскорбить получило свободное выражение, стало гораздо легче оценить сексуальную враждебность мужчин.

История патриархата полна разнообразных проявлений жестокости и варвар­ства: самосожжение вдовы вместе с трупом мужа в Индии, калечащие ноги колодки в Китае, пожизненная постыдная паранджа в странах ислама, широко распространенная изоляция, гинекей и чадра.

Удаление и надрезание клитора, продажа и порабощение женщин (в той или иной форме), насильственное или очень раннее замужество, конкубинат и проституция по-прежнему распростра­нены, – первое в Африке, второе на Ближнем и Дальнем Востоке, последнее – повсеместно. Разумное основание, подводимое под насаждение власти мужчин, эвфемистически описываемое как “война полов”, определенно напоминает лозунги воюющей нации, которые оправдывают гнусность на том основании, что враг есть либо низшее существо, либо вообще не человек. Патриархатное сознание придумало целый ряд таких оснований, которые вполне сносно играют роль оправдания. И традиционные убеждения все еще пронизывают наше сознание и влияют на наше мышление, причем в столь значительной мере, что лишь немногие из нас захотели бы признать это.