Философия науки - Л.А Микешина

242 of 513

которые имели место в истории наук, ни тем более строить какую-либо универсальную гносеологическую теорию генезиса таких миров.

Но не означает ли это полного отказа от анализа формирования теоретического мира? В самом деле, исследователи, работавшие в области гносеологии науки, как правило, были движимы единственной целью

— разработать такую гносеологическую теорию, которая была бы Органоном Науки, т.е. позволяла бы нормировать не только отдельные конкретно-научные исследовательские процедуры, но и саму последовательность этих процедур, весь процесс исследования, научного открытия в целом. Поскольку очевидно, что эту функцию могла бы выполнить лишь та гносеологическая теория, которая давала бы универсальную схему генезиса научного знания, постольку становится понятным то обстоятельство, что практически все учения, до сих пор существовавшие в гносеологии науки, содержали как свою необходимую составную часть генетическую концепцию научного знания. Больше того, эта концепция нередко составляла то ядро, которое определяло характер всей гносеологической системы.

Самые различные и даже противоположные направления в гносеологии науки были единодушны в решении вопроса о необходимости разработки генетической системы научного знания. Различия начинались лишь в связи с проблемой установления начального, исходного элемента этой схемы. Для многочисленных концепций, составляющих одно из основных гносеологических направлений — эмпиризм, таким исходным элементом является эмпирическое знание, факт. <...> Для альтернативного эмпиризму направления, которое вслед за К.Поппером можно было бы назвать «теоретизмом», исходным в генетической схеме научного знания является теоретическое положение, теория. <...> На наш взгляд, эмпиризм и теоретизм в совершенно равной степени подтверждаются и в столь же равной степени опровергаются при их сличении с действительным ходом развития науки (2, с. 55-57).

Ошибка эмпиризма и теоретизма состоит в том, что каждый из них рассматривает и возводит в ранг универсального лишь один частный фрагмент генезиса научного знания.

Итак, ни эмпиризм, ни теоретизм не могут претендовать на роль универсальной гносеологической теории генезиса науки, хотя эти генетические концепции, по-видимому, можно использовать для решения отдельных частных проблем развития науки. Правда, при этом обнаруживается одна существенная трудность: при отсутствии общей теории невозможно установить сферу применимости каждой из этих концепций, т.е. определить «мир проблем», разрешимых с помощью каждой из них.

Мы оставляем открытым вопрос о возможности построения универсальной гносеологической теории генезиса теоретического мира. На наш

458

взгляд, на сегодняшний день очевидно лишь то, что всякая попытка создать такую теорию должна была бы использовать в качестве «строительного материала» некоторые преобразованные варианты генетических концепций эмпиризма и теоретизма <...> Не претендуя на создание универсальной гносеологической теории генезиса теоретического мира, мы ставим перед собой более скромную задачу — проанализировать те исследовательские процедуры, посредством которых формируется теоретический мир.

Единственным предметом рассмотрения в этой главе явится процедура, которую мы будем называть «обоснованием». Дело в том, что, на наш взгляд, она представляет собой главное средство формирования теоретического мира. Отсюда, с одной стороны, отнюдь не следует, что эта процедура применяется только для формирования научных теорий; обоснование — универсальная операция человеческого познания, и даже еще шире — сознания, т.е. духовной деятельности вообще. С другой стороны, характеризуя обоснование как главное средство формирования теоретического мира, мы имеем в виду, что этот мир создается не только обоснованием. В построении теоретического мира так или иначе участвуют и многие другие исследовательские процедуры, правда они, как нам думается, играют в этом построении некоторую вспомогательную роль, ибо не столько непосредственно создают сам теоретический мир, сколько, если можно так выразиться, поставляют «сырье» для его формирования (2, с. 59-60). <...> Мы имеем в виду очень давнюю, практически без изменений прошедшую через всю историю философии и

поныне здравствующую традицию рассматривать обоснование как нечто неограниченно универсальное, т.е. распространенное в самой обширной из возможных предметных областей — в области всего существующего. Иными словами, обоснование трактуется как имеющее место не только в сфере сознания, духовной деятельности человека (как познавательные и оценочные процедуры), но и в сфере бытия (как объективные процессы, связи или отношения). В дальнейшем обоснования, принадлежащие к первой сфере, мы будем называть «субъективными» (а в одном из частных случаев — «познавательными», или «гносеологическими»), а обоснования, относимые ко второй сфере, — «объективными», или «онтологическими» (2, с. 60-61).

В противоположность рационализму мы исходим из того, что действительной сферой распространения обоснования является лишь область субъективной деятельности человека, говорить же об обосновании применительно к бытию, на наш взгляд, не имеет смысла <...> Признание объективного обоснования наряду с субъективным, на наш взгляд, не имеет смысла не только потому, что вызывает навеянные рационалистической традицией ассоциации. Характеристика, например, причинных связей как отношений обоснования попросту ничего позитивного не добавляет к обычной характеристике этих связей в терминах теории причинности. Квалификация причины как «объективного основания», а следствия как «объективного обосновываемого» имела бы смысл лишь в одном случае: если бы в процедурах познавательного

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

242

243 of 513

обоснования знание причины всегда выступало как основание знания следствия. Однако последнее не всегда имеет место.

459

Вреально исследовательской практике довольно часто знание следствия является основанием знания причины. Больше того, во многих случаях (вероятно, их даже большинство) познавательное обоснование вообще не имеет дела с отображениями причинно-следственных связей. В науке распространены и приобретают все больший удельный вес функциональные, структурные и другие непричинные обоснования.

Вэтой ситуации характеристика связей и отношений бытия как отношений обоснования ни к чему, кроме путаницы, привести не может (2, с. 76-78).

По своему составу обоснование распадается на дне части: (1) «обосновывающий» идеальный объект, или основание, и (2) обосновываемый идеальный объект, или обосновываемое. Идеальным объектом мы называем любой фрагмент сознательной духовной деятельности человека, отображенный в языке. <...> В обыденном сознании <...> обоснование понимается лишь как процесс нахождения некоей внешней «подпорки», «фундамента», «базы» для объекта, который изготовлен вне и независимо от этого процесса: если обоснование и способно что-либо изменить, то это касается лишь внешнего статуса объекта, но никак ни его собственных, внутренних характеристик. Такая трактовка процедуры обоснования представляется нам совершенно неприемлемой. <...> Для процедуры обоснования существенно как раз то, что она является синтетической (в традиционном философском значении этого слова) процедурой. Всякий акт обоснования есть вместе с тем и акт формирования обосновываемого объекта. Именно в этом и заключаются смысл и ценность процедуры обоснования. <...> Новые характеристики обосновываемое получает благодаря двум главным операциям: (1) установлению той или иной связи между обосновываемым и основанием и (2) приписыванию первому из них некоторых характеристик второго. Однако из этого вовсе не следует, что обоснование есть некий автономно протекающий процесс, в котором один элемент (основание) выступает как активное, самодеятельное, производящее начало, а другой (обосновываемое) — как пассивное, страдательное, производимое. Обоснование совершается не само по себе, оно выполняется человеком. И если угодно искать активное самодеятельное начало процедуры обоснования, то таким началом является сам человек, который устанавливает определенную связь между двумя идеальными объектами — основанием и обосновываемым — и наделяет второй из них некоторыми характеристиками первого. Мы специально подчеркиваем это в связи с тем, что в истории гносеологии и логики неоднократно предпринимались попытки представить обоснование как самодеятельную, независимо от человека выполняющуюся процедуру, в которой движущим производящим началом является основание (2, с. 78-81). <...>

Из нашей общей характеристики обоснования как конструктивного, синтетического процесса, в ходе которого определенные свойства основания приписываются обосновываемому, вытекают соответствующие требования к этим составным элементам. Одно из них состоит в том, что основание и обосновываемое должны допускать принципиальную возможность Установления связи между ними. Другое важнейшее требование: основание Должно быть в определенном отношении богаче обосновываемого, т.е. обладать такими характеристиками, которых у последнего нет. Благодаря этому преимуществу только и возможна процедура обоснования (2, с. 82). <...>

460

Вопреки эмпиризму, с одной стороны, и теоретизму (рационализму) — с другой, мы будем исходить из

того, что совершенным, или полностью обоснованным, является такой теоретический объект «эмпирической» науки, который получил двойное — и эмпирическое, и теоретическое — обоснование (2, с. 86). <...>

Обоснование может иметь самые разнообразные структуры — как дедуктивные, так и индуктивные, как логические выводные, так и логические невыводные, как логические, так и внелогические (2, с. 99). <...>

Структура обоснования, как и структура всякой познавательной операции, может анализироваться двумя различными способами: статическим и динамическим. В первом случае она изображается как вневременная: основание и обосновываемое выступают как сосуществующие. Напротив, при динамическом структурном анализе структура обоснования изображается как временная, выражающая тот временной порядок, отдельных идеальных объектов, частных исследовательских процедур, который имеет место в самом процессе обоснования.

Статическая и динамическая структуры, относящиеся к одной и той же процедуре обоснования, совпадают по своему составу. Обе они упорядочивают и связывают одно и то же множество идеальных объектов — всех тех идеальных объектов, которые имеют место в данной процедуре. Но принципы, способы упорядочивания и связывания у них различны. Поэтому у многих видов обоснования эти структуры оказываются несовпадающими, а порой и прямо противоположными. Так, в дедуктивном объяснении статическая структура является прогрессивной дедукцией, т.е. дедуктивным выводом, в котором из данных посылок необходимо вытекает определенное заключение, а динамическая структура является регрессивной дедукцией, т.е. рассуждением, в котором при наличии заключения ищут такие посылки, из которых это заключение вытекало бы дедуктивно. Но у некоторых видов обоснования статическая и динамическая структуры оказываются совпадающими. Так, в дедуктивном предсказании обе структуры являются прогрессивной дедукцией (2, с. 100-101).

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

243

244 of 513

ЭВАНДРО АГАЦЦИ. (Род. 1934)

Э. Агацци (Agazzi) — итальянский философ, специалист в области логики и философии науки. Работал в университетах Пизы, Милана, Генуи (Италия), Фрибурга (Швейцария). В 1993-1996 годах Президент Международного института философии. Член международного редакционного совета журнала «Вопросы философии». В последние годы исследует проблемы этики науки и техники.

Агацци развивает концепцию научной объективности, подчеркивающую интерсубъективный характер научного знания и принципиальную способность каждого субъекта проверять высказывания, конструируемые другими субъектами. В рамках такого подхода исследуются процедуры образования научных объектов.

В последнее время Агацци развивает оригинальную концепцию взаимодействия этических и когнитивных компонентов научно-технической деятельности, пытаясь переосмыслить и более четко обосновать свою философскую позицию. Среди понятийных конструктов, анализируемых Агацци, особое значение имеет «научная система» и ее динамическая модель, понимаемая Агацци как открытая адаптивная социальная система, окруженная другим системами (в том числе и этической системой). Агацци сосредоточивает свое внимание не на исследовании внутренних компонентов научной системы, но на определении функционального поля соотношения научной системы с окружающей средой (или полем других систем, окружающих ее). Такой подход позволяет Агацци поставить проблему соотношения общих моральных принципов и ценностей и конкретных этических норм научного исследования и выявить роль этических ограничений и правил, распространенных в научной системе. В соответствии с формулируемыми принципами Агацци пытается решить ряд конкретных проблем: проблему автономии и регуляции науки, проблему ответственности научного сообщества относительно других ценностей и др. Среди работ, переведенных на русский язык: «Реализм в науке и историческая природа научного познания» (Вопросы философии, 1980. № 6); «Моральное измерение науки и техники» (М., 1998).

Т.Г.Щедрина

<...> Мы можем квалифицировать чистую науку как деятельность, внутренняя и определяющая цель которой — приобретение знания. В таком

Тексты приведены по кн.: Агацци Э. Моральное измерение науки и техники. М., 1998. С. 163-182.

462

случае непосредственная цель любого ученого — описать, понять и объяснить факты, относящиеся к определенной области объектов. А прикладная наука есть деятельность, цель которой состоит в обеспечении знания, способствующего эффективному решению конкретной проблемы. Техника и технология, по крайней мере с интересующей нас точки зрения, могут рассматриваться как примеры прикладной науки (точнее, как конкретная реализация продуктов или процедур, основанных на знании, которое обеспечивается прикладной наукой). Стало быть, наука и технология — совершенно законные человеческие деятельности, имеющие свои внутренние определяющие цели, однако принимающие различные конкретные формы, поскольку профессиональная деятельность многих людей сводится к производству науки или технологии. Именно самые общие характеристики этих деятельностей (независимые от личных целей и, таким образом, от личных намерений профессионалов) позволят нам обсудить проблему морального суждения о науке и технологии с учетом всех ограничений и предосторожностей, соблюдаемых при рассмотрении коллективной деятельности. <...> (С. 165)

<...> Рассмотрим чистую науку как деятельность. Ее определяющая цель <...> приобретение знания, истинного понимания вещей (или, по крайней мере, как можно более объективное и строгое знание). Несомненно, эта цель как таковая морально законна. Однако мы можем пойти дальше и утверждать, что ее полная законность объясняется тем фактом, что истинное знание есть подлинная ценность и что его приобретение не может не быть законной и даже морально достойной деятельностью. Пока мы ограничиваемся такого рода общим утверждением, все с легкостью согласятся с нами. Но согласию может прийти конец, когда мы приступим к выведению логических следствий, в частности о невозможности морально запрещенной истины, истины, которая не может быть законным предметом нашего исследования. Безусловная законность исследования в истории цивилизации признавалась не всегда. Одна из причин, позволяющих считать развитие современной науки признаком прогресса человеческой цивилизации, состоит в том, что наука отстаивает правомерность исследования истины и дает отпор прямым или косвенным формам запрета на поиски определенного «вида» истины. Следовательно, с точки зрения цели чистая наука морально неуязвима: она всегда устремлена к благу как таковому (поскольку всякое истинное знание есть благо как таковое).

Наши утверждения о чистой науке могут не распространяться на прикладную науку и технологию. Если считать, что их внутренняя цель — приобретение «эффективного» знания и процедур, то мы никак не приблизимся к контексту морального суждения, поскольку понятие эффективности как таковое относится не к объектам (таким, как понятие истины), но к желанным целям, т.е. к задачам. Таким образом, мы не можем оценить моральную законность целей прикладного исследования или технологии как таковых, абстрактно взятых. Скорее, мы должны исследовать конкретную объективную цель, преследуемую каждой формой прикладного исследования или технического применения науки. Если эта цель морально приемлема, то таковы же и данные деятельности (если рассматривать их только

463

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

244

245 of 513

с точки зрения целей), если же она неприемлема, то неприемлемы и направленные на ее достижение деятельности. Теперь ясно, насколько уместно различение между объективными целями и субъективными целями, или намерениями: в случае прикладной науки и технологии именно намерение (цель применения науки) является определяющим элементом для морального суждения.

Мы понимаем, что такой подход к проблеме поднимает сложные вопросы и уводит в сторону от привычного направления. Принято считать, что техническая деятельность ограничивается только условиями эффективности. Моральная ответственность здесь сводится самое большее к обеспечению надежности (что несколько напоминает требование интерсубъективной значимости в чистой науке и предполагает не вполне ясную обязанность не обманывать доверие потребителей технологии). Привычный подход не подразумевает, что специалисты в области технологии должны задумываться о целях, преследуемых их деятельностью, поскольку в общем эти цели выбираются «другими». Вероятно, эти «другие» должны ломать голову над связанными с технологией моральными проблемами: специалист становится простым «исполнителем» выбора, не совершая его и не отвечая за него. Он морально ответствен только за субъективные цели, т.е. за свои личные намерения относительно деятельности, а не за внутренние объективные цели техники и технологии. <...> Таким образом, ясно, что техническая деятельность сама по себе не является морально индифферентной к внутренним целям, на которые она направлена. <...> (С. 166168)

<...> Мы провели различение между «техническим» суждением и «практическим» суждением в собственном смысле слова: мы сказали, что первое относится к средствам, а второе — к целям. Однако этот критерий лишь приблизителен, поскольку практическое суждение тоже может относиться к средствам, не становясь тем самым техническим. Фактически техническое суждение оценивает эффективность, или пригодность, средств (относительно некой цели), а практическое суждение — их законность как таковую. Признание этого первого приблизительного различения привело к убеждению (широко распространенному и в самом научном сообществе, и вне его), что цели некоторого исследования или его применения могут быть подвергнуты моральной оценке, но что если они признаны законными, то специалист обладает полной свободой в выборе средств. Специалисты как бы говорят: «Вы можете убедиться в законности нашего намерения, а потом отпустите нас с миром и дайте нам работать». Такого рода рассуждение, однако, чуждо и даже враждебно моральной установке, которая <...> не может допустить, что цели оправдывают (морально, конечно) средства. Это всегда считалось фундаментальным моральным принципом.

Поначалу кажется, будто (как в предыдущем случае) именно прикладная наука <...> допускает такого рода моральную оценку, тогда как чистая наука от нее защищена. Очевидно, что применения науки и технические реализации предполагают непрерывное осуществление конкретных действий. Именно эти действия и подразумеваются под средствами, а не простые инструменты, не машины и не орудия, которые суть просто объекты и как таковые не хороши и не дурны, а лишь более или менее полезны. Споры нос-

464

леднего времени о загрязнении окружающей среды, о развитии и применении ядерной энергии и биотехнологиях (упомянем лишь несколько примеров) неопровержимо доказали, что (не индивидуальном и коллективном уровнях) некоторые действия порождают серьезнейшие моральные вопросы и проблемы. С другой стороны, чистая наука, поскольку она представляет собой исключительно поиски истины, которые принимают форму размышления, наблюдения, доказательства и критики, казалось бы, неуязвима для моральной критики с точки зрения средств. <...> (С. 169-170)

<...> Некоторые техники, используемые наукой, носят исключительно интеллектуальный характер. Можно назвать их «техниками разума». Среди них — различные формально-логические и математические инструменты. Без «результатов», обеспечиваемых этими техниками, многие отрасли науки, причем даже экспериментальные, не могли бы развиваться. Но есть также дисциплины, где все применяемые техники всецело сводятся к применению таких инструментов разума. Это теоретические дисциплины, в частности математика и теоретические отрасли экспериментальных наук, а также ряд «гуманитарных наук». Ясно, что в этих дисциплинах использование таких средств исследования не вызывает вопроса об их моральной законности.

Иное дело эмпирические науки. Они используют «конкретные» исследовательские инструменты. Отсюда возникает различие между дисциплинами, основанными исключительно на наблюдении, и экспериментальными дисциплинами. Первые стремятся усилить, так сказать, наши естественные инструменты познания реальности, чтобы мы могли «видеть» дальше, чем позволяют эти «инструменты» как таковые. Используемые в них материальные инструменты можно рассматривать как продолжение или усиление наших чувств; они не предполагают (по крайней мере в большинстве случаев) конкретной манипуляции объектами, к которым применяются. Но в экспериментальных дисциплинах в строгом смысле слова манипуляция объектом неизбежна. <...> Манипуляция объектом происходит уже на стадии наблюдения и становится более очевидной на экспериментальной стадии. На этой последней определенная ситуация, подлежащая проверке, «конструируется» — искусственно — как чистое состояние. В результате появляется возможность изучать то, что никогда или почти никогда нельзя наблюдать в условиях самой природы. <...> (С. 171-172)

<...> Моральная законность манипуляции человеком в целях научного исследования давно уже является проблемой, по крайне мере с тех пор, как медицина пытается обосновать собственную научность. Издавна

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

245

246 of 513

считается, что научность медицины означает использование результатов и техник естественных наук в диагностике и терапии, техник, которые раздвигают границы «объективного видения» и профессионального опыта, а то и заменяют их. <...> (С. 173)

<...> Поскольку прикладное исследование включает действие, оно приводит к моральным проблемам в связи с законностью этого действия, т.е. средствами, используемыми для достижения предполагаемых прикладных целей. Может показаться, будто приведенные нами примеры (воздействия на окружающую среду, биотехнология) свидетельствуют о том, что мораль-

465

ное суждение о средствах касается не столько их внутренней законности, сколько последствий их применения. Стоит заметить, однако, что даже прямое и ограниченное рассмотрение законности средств упирается в проблему их внутренней законности. <...> Споры о продлении жизни нежизнеспособного человеческого существа средствами медицины, эвтаназии и т.д. — примеры, относящиеся к нашей теме, как и другие области так называемой «биоэтики». <...> (С. 174)

<...> Мы не намерены входить в тонкости различных этических систем и начнем с принципа, признаваемого обычным моральным сознанием: мы ответственны за последствия наших действий, даже если они не предусматривались осознанно нашей волей. Таково различие между последствиями и целями: цели действия суть то, в виду чего совершается или планируется действие; в случае человеческих действий они суть сознательно поставленные цели, отчетливые намерения. Поэтому когда говорят, что моральность действия надо оценивать, исходя прежде всего из его целей, существенно важно добавить, что действующее лицо сознательно поставило перед собой цель, на которую внутренне направлено его действие. Действие может иметь последствия, которые не входили в намерение деятеля, но за которые — по крайне мере, часто — он отвечает. В правовых системах иногда используются понятия преступлений «непреднамеренных», совершенных по «неведению»: наказание за такое действие (хотя и менее суровое, чем за «преднамеренные» преступления) соизмеряется с последствиями — даже если они не входили в намерения субъекта. Рассуждая в рамках этического дискурса, можно рассматривать этот факт как свидетельство недостаточности намерения в качестве критерия морального суждения; такой критерий часто выражается посредством максимы, предписывающей «учитывать именно намерения». Он недостаточен, поскольку намерение как таковое недостаточно для морального обоснования действия. Другими словами, как «цель не оправдывает средства», точно так же «цель не оправдывает последствия». Отсюда ясно, что последствия имеют подлинное моральное значение.

Проблема последствий была знакома традиционной этике. Действие считалось морально недолжным, если оно имеет предвидимое негативное последствие, — в соответствии с принципом, что следует не только не добиваться недолжного, но и тщательно его избегать. Таким образом, от действий, влекущих предвидимые негативные последствия, необходимо отказаться. Серьезная проблема возникает, однако, в тех случаях, когда действие как таковое не является «морально индифферентным», имеет позитивную цель. <...> (С. 177178)

<...> В основании всякого морального суждения лежит ценностное суждение, которое предполагает не только различение между должным и недолжным, но и сравнение ценностей. Только в том случае, если ценности равного достоинства, моральное суждение опирается на другие критерии выбора, такие, как «цель не оправдывает последствия». Кроме того, сравнение Ценностей находит выражение и в другом принципе традиционной морали: когда необходимо действовать и любой выбор ведет к более или менее негативному результату, следует предпочесть «меньшее зло». Принцип «цель

466

не оправдывает средства», кажется, противоречит этому последнему принципу, поскольку мы привыкли думать, что благая цель никогда не оправдывает дурное средство. <...> (С. 180-181)

<...> Наши рассуждения <...> применимы ли они к чистой науке? Некоторые авторы отвечают утвердительно. В горячих дискуссиях нередко слышатся призывы к запрету чистых исследований в области высоких энергий или биологии на том основании, что рано или поздно они приведут к катастрофическим последствиям в военной сфере или что созданные на их основе технологии погубят человека и окружающую среду. Эта установка может даже заставить некоторых исследователей утверждать, что «лучше было бы не знать некоторых вещей» <...> Но эта установка лишена всяких оснований. О моральной ответственности можно говорить лишь в том случае, если действие приводит к негативным последствиям, которые одновременно неизбежны и предсказуемы. Возможные негативные последствия открытий чистой науки имеют с необходимостью прикладной характер. Как таковые они не являются ни предсказуемыми, ни необходимыми, поскольку зависят от свободного и сознательного выбора.<...> (С. 181-182)

ВЯЧЕСЛАВ СЕМЕНОВИЧ СТЕПИН. (Род. 1934)

B.C. Степин — специалист в области философии, методологии и истории науки, философской антропологии и социальной философии, доктор философских наук, профессор, академик Российской академии наук, директор Института философии РАН (с 1988). Организатор и руководитель совместных проектов по проблемам философии науки, базисных ценностей культуры с зарубежными университетами и научными центрами (США, ФРГ, Франции, Китая). Как философ науки известен своей фундаментальной концепцией

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

246

247 of 513

структуры и генезиса научной теории, в которой впервые описал операцию конструктивного введения теоретических объектов и формирования парадигмальных образцов решения проблем. Основные идеи отражены в монографиях: «Становление научной теории» (Минск, 1976), «Теоретическое знание» (М., 2000). Выявил структуру оснований науки, включающую картину мира, идеалы и нормы исследования, философские основания; раскрыл их функции, связь с теорией и конкретные механизмы воздействия социокультурных факторов на научное познание, что нашло отражение в монографиях «Философская антропология и история науки» (М., 1992), «Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации» (М., 1994, в соавт.). Исследует функции мировоззренческих универсалий культуры, их соотношение с философскими категориями, роль в цивилизационном развитии и генерации новых категориальных структур в культуре в целом. Особое значение для философии науки имеет его концепция типов научной рациональности — классической, неклассической, постнеклассической, возникающих на разных стадиях цивилизационного развития. Он ответственный редактор, составитель и соавтор многих коллективных работ, ставших этапными в развитии отечественной философии науки. Это: «Новая философская энциклопедия» в 4-х томах (М., 2001), «Природа научного познания» (Минск, 1979), «Идеалы и нормы научного исследования» (Минск, 1981), «Философия науки и техники» (М., 1996, учебное пособие в соавт.) и др.

Л.А. Микешина

Приводятся отрывки из следующих работ:

1.Степин B.C. Теоретическое знание. М., 2000.

2.Степин B.C., Горохов ВТ., Розов М.А. Философия науки и техники. Учебное пособие для высших учебных заведений. М., 1996.

468

Теоретическое знание

Специфика научного познания

<...> Четкая экспликация специфических черт науки в форме признаков и определений оказывается довольно сложной задачей. Об этом свидетельствуют многообразие дефиниций науки, непрекращающиеся дискуссии по проблеме демаркации между ней и другими формами познания.

Научное познание, как и все формы духовного производства, в конечном счете необходимо для того, чтобы регулировать человеческую деятельность. Различные виды познания по-разному выполняют эту роль, и анализ этого различия является первым и необходимым условием для выявления особенностей научного познания (1, с. 36). <...>

Наука ставит своей конечной целью предвидеть процесс преобразования предметов практической деятельности (объект в исходном состоянии) в соответствующие продукты (объект в конечном состоянии). Это преобразование всегда определено сущностными связями, законами изменения и развития объектов, и сама деятельность может быть успешной только тогда, когда она согласуется с этими законами. Поэтому основная задача науки — выявить законы, в соответствии с которыми изменяются и развиваются объекты. <...> Ориентация науки на изучение объектов, которые могут быть включены в деятельность (либо актуально, либо потенциально как возможные объекты ее будущего преобразования), и их исследование как подчиняющихся объективным законам функционирования и развития составляют первую главную особенность научного познания. <...> Процесс научного познания обусловлен не только особенностями изучаемого объекта, но и

многочисленными факторами социокультурного характера. Рассматривая науку в ее историческом развитии, можно обнаружить, что по мере изменения типа культуры меняются стандарты изложения научного знания, способы видения реальности в науке, стили мышления, которые формируются в контексте культуры и испытывают воздействие самых различных ее феноменов. Это воздействие может быть представлено как включение различных социокультурных факторов в процесс генерации собственно научного знания. Однако констатация связей объективного и субъективного в любом познавательном процессе и необходимость комплексного исследования науки в ее взаимодействии с другими формами духовной деятельности человека не снимают вопроса о различии между наукой и этими формами (обыденным познанием, художественным мышлением и т.п.). Первой и необходимой характеристикой такого различия является признак объективности и предметности научного познания.

Наука в человеческой деятельности выделяет только ее предметную структуру и все рассматривает сквозь призму этой структуры. Как царь Мидас из известной древней легенды — к чему бы он ни прикасался, все обращалось в золото, — так и наука, к чему бы она ни прикоснулась — все для нее предмет, который живет, функционирует и развивается по объективным законам.

Здесь сразу же возникает вопрос: ну, а как тогда быть с субъектом деятельности, с его целями, ценностями, состояниями его сознания? Все это

469

принадлежит к компонентам субъектной структуры деятельности, но ведь наука способна исследовать и эти компоненты, потому что для нее нет запретов на исследование каких-либо реально существующих феноменов. Ответ на эти вопросы довольно простой: да, наука может исследовать любые феномены жизни

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

247

248 of 513

человека и его сознания, она может исследовать и деятельность, и человеческую психику, и культуру, но только под одним углом зрения — как особые предметы, которые подчиняются объективным законам. Субъективную структуру деятельности наука тоже изучает, но как особый объект. А там, где наука не может сконструировать предмет и представить его «естественную жизнь», определяемую его сущностными связями, там и кончаются ее притязания. Таким образом, наука может изучать все в человеческом мире, но в особом ракурсе и с особой точки зрения. Этот особый ракурс предметности выражает одновременно и безграничность и ограниченность науки, поскольку человек как самодеятельное, сознательное существо обладает свободой воли, и он не только объект, но еще и субъект деятельности. И в этом его субъектном бытии не все состояния могут быть исчерпаны научным знанием, даже если предположить, что такое всеобъемлющее научное знание о человеке, его жизнедеятельности может быть получено.

В этом утверждении о границах науки нет никакого антисциентизма. Просто это констатация бесспорного факта, что наука не может заменить собой всех форм познания мира, всей культуры. И все, что ускользает из ее поля зрения, компенсируют другие формы духовного постижения мира — искусство, религия, нравственность, философия (1, с. 39-42). <...>

Научное и обыденное познание

<...> С развитием науки и превращением ее в одну из важнейших ценностей цивилизации ее способ мышления начинает оказывать все более активное воздействие на обыденное сознание. Это воздействие развивает содержащееся в обыденном, стихийно-эмпирическом познании элементы объективнопредметного отражения мира.

Способность стихийно-эмпирического познания порождать предметное и объективное знание о мире ставит вопрос о различии между ним и научным исследованием. Признаки, отличающие науку от обыденного познания, удобно классифицировать сообразно той категориальной схеме, в которой характеризуется структура деятельности (прослеживая различие науки и обыденного познания по предмету, средствам, продукту, методам и субъекту деятельности). <...> Если обыденное познание отражает только те объекты, которые в принципе могут быть преобразованы в наличных исторически сложившихся способах и видах практического действия, то наука способна изучать и такие фрагменты реальности, которые могут стать предметом освоения только в практике далекого будущего. Она постоянно выходит за рамки предметных структур наличных видов и способов практического освоения мира и открывает человечеству новые предметные миры его возможной будущей деятельности.

Эти особенности объектов науки делают недостаточными для их освоения те средства, которые применяются в обыденном познании. Хотя нау-

470

ка и пользуется естественным языком, она не может только на его основе описывать и изучать свои объекты. Во-первых, обыденный язык приспособлен для описания и предвидения объектов, вплетенных в наличную практику человека (паука же выходит за ее рамки); во-вторых, понятия обыденного языка нечетки и многозначны, их точный смысл чаще всего обнаруживается лишь в контексте языкового общения, контролируемого повседневным опытом. Наука же не может положиться на такой контроль, поскольку она преимущественно имеет дело с объектами, не освоенными в обыденной практической деятельности. Чтобы описать изучаемые явления, она стремится как можно более четко фиксировать свои понятия и определения. Выработка наукой специального языка, пригодного для описания ею объектов, необычных с точки зрения здравого смысла, является необходимым условием научного исследования. Язык науки постоянно развивается по мере проникновения во все новые области объективного мира. <...> Наряду с искусственным, специализированным языком научное исследование нуждается в особой системе средств практической деятельности, которые, воздействуя на изучаемый объект, позволяют выявить возможные его состояния в условиях, контролируемых субъектом. Средства, применяемые в производстве и в быту, как правило, непригодны для этой цели, поскольку объекты, изучаемые наукой, и объекты, преобразуемые в производстве и повседневной практике, чаще всего отличаются по своему характеру. Отсюда необходимость специальной научной аппаратуры (измерительных инструментов, приборных установок), которые позволяют науке экспериментально изучать новые типы объектов. <...> Спецификой объектов научного исследования можно объяснить далее и основные отличия научных знаний

как продукта научной деятельности от знаний, получаемых в сфере обыденного, стихийно-эмпирического познания. Последние чаще всего не систематизированы; это, скорее, конгломерат сведений, предписаний, рецептур деятельности и поведения, накопленных на протяжении исторического развития обыденного опыта. Их достоверность устанавливается благодаря непосредственному применению в наличных ситуациях производственной и повседневной практики. Что же касается научных знаний, то их достоверность уже не может быть обоснована только таким способом, поскольку в науке преимущественно исследуются объекты, еще не освоенные в производстве. Поэтому нужны специфические способы обоснования истинности знания. Ими являются экспериментальный контроль за получаемым знанием и выводимость одних знаний из других, истинность которых уже доказана. В свою очередь, процедуры выводимости обеспечивают перенос истинности с одних фрагментов знания на другие, благодаря чему они становятся связанными между собой, организованными в систему. Таким образом, мы получаем характеристики системности и обоснованности научного знания, отличающие его от продуктов обыденной познавательной деятельности людей. <...> В науке изучение объектов, выделение их свойств и связей всегда сопровождается осознанием метода,

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

248

249 of 513

посредством которого исследуется объект.

471

Объекты всегда даны человеку в системе определенных приемов и методов его деятельности. <...> Наряду со знаниями об объектах наука формирует знания о методах. Потребность в развертывании и систематизации знаний второго типа приводит на высших стадиях развития науки к формированию методологии как особой отрасли научного исследования, призванной целенаправлять научный поиск.

Наконец, стремление науки к исследованию объектов относительно независимо от их освоения в наличных формах производства и обыденного опыта предполагает специфические характеристики субъекта научной деятельности. <...> Занятия наукой наряду с овладением средствами и методами предполагают также и усвоение определенной системы ценностных ориентаций и целевых установок, специфичных для научного познания. <...> Две основные установки науки обеспечивают стремление к такому поиску: самоценность истины и ценность новизны. <...> Ценностные ориентации науки образуют фундамент ее этоса, который должен усвоить ученый, чтобы

успешно заниматься исследованиями. Великие ученые оставили значительный след в культуре не только благодаря совершенным ими открытиям, но и благодаря тому, что их деятельность была образцом новаторства и служения истине для многих поколений людей. Всякое отступление от истины в угоду личностным, своекорыстным целям, любое проявление беспринципности в науке встречала у них беспрекословный отпор. В науке в качестве идеала провозглашается принцип, что перед лицом истины все исследователи равны, что никакие прошлые заслуги не принимаются во внимание, если речь идет о научных доказательствах (1, с. 45-51).

[Философия науки]

[Понятия эмпирического и теоретического]

<...> Эмпирическое исследование базируется на непосредственном практическом взаимодействии исследователя с изучаемым объектом. Оно предполагает осуществление наблюдений и экспериментальную деятельность. Поэтому средства эмпирического исследования необходимо включают в себя приборы, приборные установки и другие средства реального наблюдения и эксперимента. В теоретическом же исследовании отсутствует непосредственное практическое взаимодействие с объектами. На этом уровне объект может изучаться только опосредованно, в мысленном эксперименте, но не в реальном. Кроме средств, которые связаны с организацией экспериментов и наблюдений, в эмпирическом исследовании применяются и понятийные средства. Они функционируют как особый язык, который часто называют эмпирическим языком науки. Он имеет сложную организацию, в которой взаимодействуют собственно эмпирические термины и термины теоретического языка. Смыслом эмпирических терминов являются особые абстракции, которые можно было бы назвать эмпирическими объектами. Их следует отличать от объектов реальности. Эмпирические объекты — это абстракции, выделяющие в действительности некоторый набор свойств и отношений вещей. Реальные объекты представлены в эмпирическом познании в образе идеальных

472

объектов, обладающих жестко фиксированным и ограниченным набором признаков. Реальному же объекту присуще бесконечное число признаков. Любой такой объект неисчерпаем в своих свойствах, связях и отношениях (2, с. 193-194). <...>

Что же касается теоретического познания, то в нем применяются иные исследовательские средства. Здесь отсутствуют средства материального, практического взаимодействия с изучаемым объектом. Но и язык теоретического исследования отличается от языка эмпирических описаний. В качестве его основы выступают теоретические термины, смыслом которых являются теоретические идеальные объекты. Их также называют идеализированными объектами, абстрактными объектами или теоретическими конструктами. Это особые абстракции, которые являются логическими реконструкциями действительности. Ни одна теория не строится без применения таких объектов. Их примерами могут служить материальная точка, абсолютно черное тело, идеальный товар, который обменивается на другой товар строго в соответствии с законом стоимости (здесь происходит абстрагирование от колебаний рыночных цен), идеализированная популяция в биологии, по отношению к которой формулируется закон Харди — Вайнберга (бесконечная популяция, где все особи скрещиваются равновероятно). Идеализированные теоретические объекты, в отличие от эмпирических объектов, наделены не только теми признаками, которые мы можем обнаружить в реальном взаимодействии объектов опыта, но и признаками, которых нет ни у одного реального объекта. Например, материальную точку определяют как тело, лишенное размеров, но сосредоточивающее в себе всю массу тела. Таких тел в природе нет. Они выступают как результат мысленного конструирования, когда мы абстрагируемся от несущественных (в том или ином отношении) связей и признаков предмета и строим идеальный объект, который выступает носителем только сущностных связей. В реальности сущность нельзя отделить от явления, одно проявляется через другое. Задачей же теоретического исследования является познание сущности в чистом виде. Введение в теорию абстрактных, идеализированных объектов как раз и позволяет решать эту задачу.

Эмпирический и теоретический типы познания различаются не только по средствам, но и по методам

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

249

250 of 513

исследовательской деятельности. На эмпирическом уровне в качестве основных методов применяются реальный эксперимент и реальное наблюдение. Важную роль также играют методы эмпирического описания, ориентированные на максимально очищенную от субъективных наслоений объективную характеристику изучаемых явлений. Что же касается теоретического исследования, то здесь применяются особые методы: идеализация (метод построения идеализированного объекта); мысленный эксперимент с идеализированными объектами, который как бы замещает реальный эксперимент с реальными объектами; особые методы построения теории (восхождение от абстрактного к конкретному, аксиоматический и гипотетико-дедуктивный методы); методы логического и исторического исследования и др.

Все эти особенности средств и методов связаны со спецификой предмета эмпирического и теоретического исследования. На каждом из этих

473

уровней исследователь может иметь дело с одной и той же объективной реальностью, но он изучает ее в разных предметных срезах, в разных аспектах, а поэтому ее видение, ее представление в знаниях будут даваться по-разному. Эмпирическое исследование в основе своей ориентировано на изучение явлений и зависимостей между ними. На этом уровне познания сущностные связи не выделяются еще в чистом виде, но они как бы высвечиваются в явлениях, проступают через их конкретную оболочку. На уровне же теоретического познания происходит выделение сущностных связей в чистом виде. <...> Изучая явления и связи между ними, эмпирическое познание способно обнаружить действие объективного закона. Но оно фиксирует это действие, как правило, в форме эмпирических зависимостей, которые следует отличать от теоретического закона как особого знания, получаемого в результате теоретического исследования объектов. Эмпирическая зависимость является результатом индуктивного обобщения опыта и представляет собой вероятностно-истинное знание. Теоретический же закон — это всегда знание достоверное. Получение такого знания требует особых исследовательских процедур (2, с. 194-196). <...>

Теоретические модели в структуре теории

Своеобразной клеточкой организации теоретических знаний па каждом из его подуровней является двухслойная конструкция - теоретическая модель и формулируемый относительно нее теоретический закон. Рассмотрим вначале, как устроены теоретические модели. В качестве их элементов выступают абстрактные объекты (теоретические конструкты), которые находятся в строго определенных связях и отношениях друг с другом. Теоретические законы непосредственно формулируются относительно абстрактных объектов теоретической модели. Они могут быть применены для описания реальных ситуаций опыта лишь в том случае, если модель обоснована в качестве выражения существенных связей действительности, проявляющихся в таких ситуациях (2, с. 217-218). <...>

Вразвитых в теоретическом отношении дисциплинах, применяющих количественные методы исследования (таких, как физика), законы теории формулируются на языке математики. Признаки абстрактных объектов, образующих теоретическую модель, выражаются в форме физических величин, а отношения между этими признаками — в форме связей между величинами, входящими в уравнения. Применяемые в теории математические формализмы получают свою интерпретацию благодаря их связям с теоретическими моделями. Богатство связей и отношений, заложенное в теоретической модели, может быть выявлено посредством движения в математическом аппарате теории. Решая уравнения и анализируя полученные результаты, исследователь как бы развертывает содержание теоретической модели и таким способом получает все новые и новые знания об исследуемой реальности. <...>

Восновании развитой теории можно выделить фундаментальную теоретическую схему, которая построена из небольшого набора базисных абстрактных объектов, конструктивно независимых друг от друга, и отно-

474

сительно которой формулируются фундаментальные теоретические законы. Например, в ньютоновской

механике ее основные законы формулируются относительно системы абстрактных объектов: «материальная точка», «сила», «инерциальная пространственно-временная система отсчета». Связи и отношения перечисленных объектов образуют теоретическую модель механического движения, изображающую механические процессы как перемещение материальной точки по континууму точек пространства инерциальной системы отсчета с течением времени и как изменение состояния движения материальной точки под действием силы. <...> Кроме фундаментальной теоретической схемы и фундаментальных законов в состав развитой теории входят

частные теоретические схемы и законы. В механике это — теоретические схемы и законы колебания, вращения тел, соударения упругих тел, движение тела в поле центральных сил и т.п. В классической электродинамике к слою частных моделей и законов, включенных в состав теории, принадлежат теоретические схемы электростатики и магнитостатики, кулоновского взаимодействия зарядов, магнитного действия тока, электромагнитной индукции, постоянного тока и т.д. <...> Частные теоретические схемы и связанные с ними уравнения могут предшествовать развитой теории. Более

того, когда возникают фундаментальные теории, рядом с ними могут существовать частные теоретические схемы, описывающие эту же область взаимодействия, но с позиций альтернативных представлений. <...> Итак, строение развитой естественно-научной теории можно изобразить как сложную, иерархически организованную систему теоретических схем и законов, где теоретические схемы образуют своеобразный внутренний скелет теории. Функционирование теорий предполагает их применение к объяснению и

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

250

251 of 513

предсказанию опытных фактов. Чтобы применить к опыту фундаментальные законы развитой теории, из них нужно получить следствия, сопоставимые с результатами опыта. Вывод таких следствий характеризуется как развертывание теории (2, с. 218-221). <...>

Идеалы и нормы исследовательской деятельности

Как и всякая деятельность, научное познание регулируется определенными идеалами и нормативами, в которых выражены представления о целях научной деятельности и способах их достижения. Среди идеалов и норм науки могут быть выявлены: а) собственно познавательные установки, которые регулируют процесс воспроизведения объекта в различных формах научного знания; б) социальные нормативы, которые фиксируют роль науки и ее ценность для общественной жизни на определенном этапе исторического развития, управляют процессом коммуникации исследователей, отношениями научных сообществ и учреждений друг с другом и с обществом в целом и т.д. Эти два аспекта идеалов и норм науки соответствуют двум аспектам ее функционирования: как познавательной деятельности и как социального института.

Познавательные идеалы науки имеют достаточно сложную организацию. В их системе можно выделить следующие основные формы: 1) идеалы и нормы объяснения и описания; 2) доказательности и обоснованнос-

475

ти знания; 3) построения и организации знаний. В совокупности они образуют своеобразную схему метода исследовательской деятельности, обеспечивающую освоение объектов определенного типа. На разных этапах своего исторического развития наука создает разные типы таких схем метода, представленных системой идеалов и норм исследования. Сравнивая их, можно выделить как общие, инвариантные, так и особенные черты в содержании познавательных идеалов и норм. Если общие черты характеризуют специфику научной рациональности, то особенные черты выражают ее исторические типы и их конкретные дисциплинарные разновидности. В содержании любого из выделенных нами видов идеалов и норм науки (объяснения и описания, доказательности, обоснования и организации знаний) можно зафиксировать по меньшей мере три взаимосвязанных уровня.

Первый уровень представлен признаками, которые отличают науку от других форм познания (обыденного, стихийно-эмпирического познания, искусства, религиозно-мифологического освоения мира и т.п.). Например, в разные исторические эпохи по-разному понимались природа научного знания, процедуры его обоснования и стандарты доказательности. Но то, что научное знание отлично от мнения, что оно должно быть обосновано и доказано, что наука не может ограничиваться непосредственными констатациями явлений, а должна раскрыть их сущность, — все эти нормативные требования выполнялись и в античной, и в средневековой науке, и в науке нашего времени.

Второй уровень содержания идеалов и норм исследования представлен исторически изменчивыми установками, которые характеризуют стиль мышления, доминирующий в науке на определенном историческом этапе ее развития. Так, сравнивая древнегреческую математику с математикой Древнего Вавилона и Древнего Египта, можно обнаружить различия в идеалах организации знания. Идеал изложения знаний как набора рецептов решения задач, принятый в математике Древнего Востока, в греческой математике заменяется идеалом организации знания как дедуктивно развертываемой системы, в которой из исходных посылок-аксиом выводятся следствия. Наиболее яркой реализацией этого идеала была первая теоретическая система в истории науки — Евклидова геометрия. <...> Наконец, в содержании идеалов и норм научного исследования можно выделить третий уровень, в котором

установки второго уровня конкретизируются применительно к специфике предметной области каждой науки (математики, физики, биологии, социальных наук и т.п.). Например, в математике отсутствует идеал экспериментальной проверки теории, но для опытных наук он обязателен. В физике существуют особые нормативы обоснования ее развитых математизированных теорий. Они выражаются в принципах наблюдаемости, соответствия, инвариантности. Эти принципы регулируют физическое исследование, но они избыточны для наук, только вступающих в стадию теоретизации и математизации. Современная биология не может обойтись без идеи эволюции и поэтому методы историзма органично включаются в систему ее познавательных установок. Физи-

476

ка же пока не прибегает в явном виде к этим методам. Если для биологии идея развития распространяется на законы живой природы (эти законы возникают вместе со становлением жизни), то физика до последнего времени вообще не ставила проблемы происхождения действующих во Вселенной физических законов. Лишь в последней трети XX века благодаря развитию теории элементарных частиц в тесной связи с космологией, а также достижениям термодинамики неравновесных систем (концепция И.Пригожина) и синергетики, в физику начинают проникать эволюционные идеи, вызывая изменения ранее сложившихся дисциплинарных идеалов и норм (С. 226-229). <...> Итак, первый блок оснований науки составляют идеалы и нормы исследования. Они образуют целостную

систему с достаточно сложной организацией. Эту систему, если воспользоваться аналогией А.Эддингтона, можно рассмотреть как своего рода «сетку метода», которую наука «забрасывает в мир», с тем чтобы «выудить из него определенные типы объектов». «Сетка метода» детерминирована, с одной стороны, социокультурными факторами, определенными мировоззренческими презумпциями, доминирующими в

Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.

251