Медушевский А.Н. - История русской социологии.(1993) -317

пришел к вполне обнадеживающему выводу на этот счет: концепция не только «работает», применительно к прошлому и настоящему, но и позволяет в значительной степени прогнозировать будущее. «То,— писал он,— что поражает в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания «сфинкса», русского народа, то давно было известно социологу — исследователю русской исторической эволюции, Ленин и Троцкий для него возглавляют движение, гораздо более близкое к Пугачеву, к Разину, к Болотникову — к 18-му и 17-му векам нашей истории, чем к последним словам европейского анархо-синдикализма»4 . Указанный вывод явился результатом применения к объяснению русской рево­ люции той самой модифицированной концепции государственной шко­ лы, суть которой была изложена нами выше при рассмотрении общих оснований научного мировоззрения ученого.

По мнению Милюкова, революция воплотила и выразила как раз те черты, которые являются наиболее характерными для всего русского исторического процесса и составляют его специфику. К их числу отно­ сятся аморфность и социальная беззащитность общества, в том числе и верхних его слоев, слабость буржуазии и отсутствие западных традиций борьбы за политическую свободу, связанные с этим максимализм и утопичность стремлений русской интеллигенции и, на­ конец, главное — внешний, навязанный характер государственного на­ чала при проведении любых социальных преобразований. Эти объективные исторические предпосылки делают непрочной всю социальную систему, для которой в принципе характерны лишь два взаимоисключающих состояния — механическая стабильность, перехо­ дящая в апатию (в периоды усиления государственного начала), или обратное состояние — дестабилизация, переходящая в анархический протест против государства (в случае его слабости). Когда старая го­ сударственность распадается, возникает состояние анархии, порожден­ ное «вакуумом власти». В такой ситуации власть может быть захвачена лишь крайними течениями — «экстремистами» правого или левого на­ правления. Затем процесс идет по заведенному кругу.

Осознание указанной социологической закономерности дает воз­ можность понять рациональное зерно интерпретации революционного процесса, предложенной Милюковым, а также его поведение в ходе кризиса и последующий период эмиграции. До революции Милюков делал все возможное, чтобы избежать ее, создать условия для пос­ тепенного решения назревших проблем в рамках существующей систе­ мы; после февральской революции центральной проблемой для него является сохранение конституционной монархии как единственного средства сохранить стабильность и обеспечить легитимность новой власти (отсюда его борьба за отречение царя в пользу Михаила, сильно подорвавшая его репутацию в левых кругах); провал этой попытки ведет к наступлению третьей фазы, когда ход событий стал бескон­

261

трольным, а разрушение государственности неизбежным. В этом состоит, по Милюкову, закон всякой революции, которая, раз на­ чавшись, «не может остановитсья на середине».

Победа большевиков объяснялась Милюковым прежде всего тем, что им удалось создать достаточно эффективный механизм властво­ вания. Он подчеркивает, что их господство имеет три основания: «Пер­ вой опорой была их монопольная партия — это основное орудие централизованного управления. Вторая опора — красная армия. Третья — единственная в истории, совершенно беспримерная система шпионажа и красного террора» . Россия, подчеркивает Милюков, есть государство, управляемое олигархией, состоящей из верхушки партии, ставшей новым служилым классом. Интересно, что основной вклад Ленина в марксизм Милюков усматривал в его идее создания особого пролетарского государства, которое постепенно будет вводить социализм «сверху». Эта простая «в стиле Колумбова яйца» идея, считает Милюков, имеет обширные корни в предшествующей истории, а потому является находкой для нового класса.

Анализ взглядов Милюкова на революцию и природу новой власти позволяет лучше понять его политические позиции в эмиграции, где он был одним из наиболее реалистически мыслящих и трезвых политических лидеров. После окончательного провала наступления Врангеля в Крыму он был первым, кто констатировал провал белого движения и невозможность свержения большевиков вооруженным путем. Отсюда — предложенная Милюковым «новая тактика», вызвав­ шая ожесточенные споры в белой эмиграции. После ряда пред­ варительных совещаний 26 мая — 2 июня 1921 г. состоялся съезд членов ЦК кадетской партии, пребывающих за границей. Большинство на нем высказалось за продолжение вооруженной борьбы, сто­ ронниками которой являлись такие видные лидеры^как В. Д. Набоков

(отец знаменитого	писателя), И.	Петрункевич, Н. Астров,
Ф. Родичев и другие,	а «новая тактика»	Милюкова и его сторонников

подверглась резкой критике. После этого раскол произошел в парижской группе эмигрантов. 28 июля 1921 г., как писал об этом Милюков, меньшинство парижской группы отделилось и начало са­ мостоятельное политическое существование, приняв за основу деятель­ ности «новую тактику». Данная группа приняла название «демократической», а позднее «республиканско-демократической» группы Партии народной свободы.

«Борьба с большевизмом,— писал Милюкор, обосновывая новую тактику,— не может продолжаться в прежних формах. Уже одна пере­ мена обстоятельств борьбы диктует коренной пересмотр тактики. Из прежних национально-русских военных центров борьба переходит, по необходимости, отчасти за границу, отчасти во внутренность России...»44

262

Возглавляемое Милюковым течение исходило из верности демок­ ратическим принципам и духу прежней кадетской программы, необ­ ходимости сохранения достижений февральской революции и учета происшедших в России перемен. Такой подход был далеко нетипичен для большинства белой эмиграции, которое в рассматриваемый период еще стояло на позициях возвращения к дореволюционному прошлому, монархии, традиционным социальным институтам, разрушенным в хо­ де гражданской войны. Все это вызывало резко отрицательное отно­ шение правых к программе Милюкова. В этом отношении особенно характерен инцидент, происшедший в конце марта 1921 г. в Берлине, куда Милюков приехал из Парижа для чтения доклада по случаю лятой годовщины февральской революции. По окончании доклада двое из присутствовавших в первых рядах неожиданно вскочили с мест и стали стрелять в Милюкова. В результате было ранено цять человек и убит В. Д. Набоков, заслонивший Милюкова от одного из напа­ давших. Покушение было совершено бывшими офицерами белой армии, считавшими, что Милюков несет главную ответственность за свержение монархии в России. Основанием для таких мнений мог служить окончательный переход Милюкова на республиканские позиции, происшедший в эмиграции и нашедший позднее выражение в известной брошюре «Республика или монархия?». «Необходимо со всей определенностью сказать нашему народу,— писал он в ней в 1929 г.,— что, если он хочет сберечь приобретения революции и сделаться хозяином своей судьбы, он может сделать это в формах демократиче­ ской республики». Более того, Милюков прекрасно понимал социаль­ ные корни неудачи белого движения, видя их в исторической бесперспективности попыток реставрации старых порядков. «Неудача фронтовой борьбы есть, в весьма значительной степени,— говорил он,— неудача того социального слоя, который взял в свои руки руко­ водство борьбой... Привычки и методы старого правящего класса дол­ жны быть заменены теперь методами новой демократической России»46.

Суть «новой тактики» Милюкова состояла, таким образом, в за­ нятии средней позиции между крайне правыми представителями движения, которые, подобно Бурбонам, ничего не забыли и ничему не научились, отстаивая свои привилегии и монархические убеждения, и левыми — «сменовеховцами» или «возвращенцами», которые заяв­ ляли об ошибочности своих прежних позиций, необходимости идти на сближение с советской властью и возвращаться на родину (что не­ которые из них и делали). От первого, наиболее широко представ­ ленного в эмиграции течения сторонников Милюкова отличало понимание объективной невозможности реставрации; от вторых — «моральное неприятие большевизма», та непримиримость, в которой

— «вся сущность политической эмиграции»47. Вероятно, эта позиция оказалась в конечном счете наиболее приемлемой для эмиграции, пос-

263

кальку организованное Милюковым течение было самым жизнеспо­ собным в ней.

Для понимания общего направления эволюции научных и политических взглядов Милюкова в эмиграции весьма информативно обращение к его оценкам происходящих в СССР перемен, их значения и перспектив. Возглавляя созданную им политическую организацию

— Республиканско-демократическое объединение (РДО), возникшее в 1924 г., стремясь привлечь сочувствующих из различных других, преимущественно левых партий, Милюков постоянно выступает в ка­ честве публициста, отстаивая либеральные традиции конституционно­ демократической партии, распавшейся вскоре после смерти Набокова. С этой целью РДО начинает издавать свой печатный орган — газету «Последние новости», где Милюков пытается убедить большинство эмиграции принять «новую тактику» и сделать ставку не на военную интервенцию, а на стихийную внутреннюю эволюцию советского общества в сторону демократии. Этим объясняется в первую очередь особое внимание Милюкова к известиям из СССР, которые он ком­ ментировал сразу по мере их поступления. Если учесть, что «Пос­ ледние човости» были едва ли не самой популярной, а потому и самой жизнеспособной газетой русской эмиграции и издавались вплоть до вторжения немецких войск в Париж в 1940 г., то станет понятно, что мы имеем уникальную возможность проследить на их основе трактовку Милюковым и его сторонниками важнейших перемен в стране. Ис­ пользуя в качестве источника редакционные статьи Милюкова в га­ зете, новейший исследователь проблемы — Е. Нильсен дает весьма развернутую характеристику взглядов ученого в этот период, что поз­ воляет говорить о них вполне определенно48.

Дело в том, что для широких слоев русской эмиграции рас­ сматриваемого периода была свойственна осознанная и вполне понят­ ная попытка осмыслить русскую революцию в категориях французской революции XVIII в. В соответствии с этим многие надеялись, что вслед за торжеством русских якобинцев — большевиков неизбежно должен последовать термидор — экономическое и социальное перерождение власти, ее политическое свержение и установление военной диктатуры. При такой перспективе эмиграции предстояло еще сыграть активную роль в будущем восстановлении России, создании ее политического строя. Отсюда — та непримиримость и острота споров, которые шли внутри эмиграции по принципиальному вопросу об отношении к су­ ществующему в СССР режиму и направлениях его развития. Так, например, авторы сборника «Смена вех», вышедшего в Праге в 1921 г., исходили из того, что процесс изживания коммунизма в России и перерождения власти есть свершившийся факт, а потому у эмиграции нет более оснований выступать против советского режима, следует идти в Каноссу49. Реальным основанием для подобных умо­

264

заключений служил, разумеется, нэп, породивший сильные надежды на скорое наступление термидора.

Разделяя эти распространенные настроения, Милюков, однако, считал, что большевизм не может переродиться и объективно оказы­ вается все более изолированным от остальной части общества. Из этого следовал вывод о неизбежности завершения экономической реакции политическим переворотом, потенциально открывающим возможности для умеренных элементов эмиграции. Как показала история, расчет этот, основанный на применении французской модели к русским ус­ ловиям, должен быть признан либо соверешнно неверным, либо вер­ ным лишь отчасти, а основной его порок коренится, вероятно, в том, что действующие лица делают все возможное, чтобы помешать пов­ торению событий, ведущих к их гибели. СССР предстояло не развитие нэпа и реставрация капиталистических отношений, а насильственная коллективизация сверху, не демократизация, а сталинский террор, по числу жертв оставивший далеко позади эпоху революции и граждан­ ской войны. Тем не менее позиция Милюкова отнюдь не была со­ вершенно беспочвенной и содержала в себе несомненное рациональное зерно. Милюков как ученый и историк и здесь оказался дальновиднее Милюкова-политика и тактика.

Рациональный элемент воззрений Милюкова в эмиграции, как и в предшествующий период, состоит, на наш взгляд, прежде всего в интерпретации им существа и перспектив развития советской государ­ ственности, политической системы и организации власти, которую он оценивал гораздо более трезво и реалистично, чем кто-либо другой

вэмиграции. Констатируя неизбежность политического термидора в

СССР, Милюков особенно внимательно анализировал расстановку сил

впартийной олигархии после смерти Ленина. Главным вопросом раз­ вернувшейся борьбы за власть он считал отношение к ленинскому революционному наследию, постепенный отказ от него, переход от «идеализма» к реализму. В данной перспективе «триумвират» оказы­

вался лучше самого вероятного преемника Ленина — Троцкого, а Сталин лучше триумвирата. «Правда,— писал позднее Милюков,— первая «дискуссия» декабря 1923 г. кончилась поражением «троцкизма», символизировавшего тогдашнюю оппозицию, и торже­ ством Зиновьева и «учеников Ленина». Но в конце 1925 г. мы уже присутствовали при расколе самих этих «учеников», пресловутой «тройки», которая в споре потеряла право быть единственными тол­ кователями евангелия Ленина. Победил лицемерный оппортунизм Сталина, скрывавший неизбежные уступки под маской верности ста­ рым принципам...»50 Тот факт, что партия после смерти Ленина пред­ почла Сталина Троцкому, является, по мнению Милюкова, глубоко символичным: это был сознательный отказ от идей всемирной или пер­ манентной революции, предпочтение стабилизации власти сухой и безжизненной доктрине. В этом отношении понятен и новый подход

265

к проблеме термидора, который, как считает теперь Милюков, ока­ зался возможен в рамках существующей в СССР политической систе­ мы. «Термидор,— писал он,— есть действительно перерождение тканей,— сама революция, принявшая новый аспект, а не отрицание революции, не «контрреволюционный» переворот» . Такой вывод, по существу, окончательно сближал позицию Милюкова со сменовехов­ ской и делал его отношение к «обновленной» советской власти более терпимым. Только в этом контексте можно понять, почему Милюков не пересмотрел своего отношения к Сталину в последующий период проведения им «революции сверху» — коллективизации с катаст­ рофическими последствиями, а также процессов 1937 г., которые он считал естественным завершением термидора и окончательной рас­ правой со сторонниками ленинизма в партии.

Интересно, что, оценивая происходящие в СССР изменения, Милюков давал им интерпретацию, весьма сходную с той, которая бы­ ла предложена Троцким в его известной книге «Преданная рево­ люция». Как и Троцкий, Милюков считал, что победа Сталина объясняется главным образом работой безликого бюрократического ап­ парата в условиях затухания революции. Однако в отличие от Троц­ кого Милюков, как истинный государственник, видел в этом не только и не столько отрицательное явление, сколько позитивный процесс. Воспринимая Сталина вполне трезво, Милюков в то же время считал, что Сталин попросту делает грязную работу истории, уничтожая боль­ шевиков и дух Брест-Литовска в партии. «Разочароваться» в Сталине мог, считал он, поэтому только тот, кто вообще был очарован Октябрь­ ской революцией и большевизмом. В этой связи интересно отметить, что не только Милюков проявлял значительный интерес к Сталину, но и, наоборот, Сталин — к Милюкову, точнее, его газете, которую он, не зная иностранных языков, явно предпочитал как русскую и одновременно иностранную .

В эмиграции Милюков, как и ранее, в бытность его министром иностранных дел Временного правительства, исходил из того, что как бы сильны ни были расхождения с советским режимом представителей оппозиции, это никоим образом не должно было отразиться на це­ лостности государства и незыблемости его границ. Правительство, политическая и социальная система, полагал он, могут измениться, но Россия как государство должна оставаться единой и неделимой, каких бы человеческих и материальных жертв это ни стоило. Эта великодержавная и националистическая позиция заставляла Милюко­ ва отрицательно относиться к тому крылу эмиграции (возглавляемого П. Б. Струве), которое считало возможным объединить усилия всех антибольшевистских сил за пределами СССР для организации ино­ странной интервенции. С другой стороны, Милюков таким образом приходил к поддержке внешней политики СССР и считал своим долгом поддерживать ее в издаваемой им газете. Внимательно следя за

266

развитием сложной международной обстановки в годы, предшеству­ ющие второй мировой войне, Милюков, как и ранее, склонялся к идее союза СССР с Англией и Францией против Германии, тем более что Гитлер не скрывал своих агрессивных намерений в отношении СССР. Поэтому он резко осуждал соглашение Сталина с Гитлером в 1939 г., называя его предательством Англии и Франции. С вступ­ лением СССР в войну Милюков, как и многие другие лидеры эмиграции, целиком переходит на патриотические позиции. В это вре­ мя он постепенно отходит от научной и публицистической работы, ко­ торая почти прекратилась с тех пор, как газета перестала выходить в 1940 г. Умер Милюков на юге Франции в маленьком городе Экс- ле-Бэн в Савойских Альпах в 1943 г. Он успел дожить до битвы под Сталинградом и в последние дни жизни с нарастающим волнением следил за началом наступления Советской Армии, успехами которой гордился. В его комнате можно было увидеть в это время карту Ев­ ропы, на которой разноцветными бумажными флажками была отме­ чена линия русского фронта. Незадолго перед смертью Милюков написал известную статью под названием «Правда о большевизме», которую многие современники считали его окончательным примирением с советской властью. Основная идея этой статьи, раз­ множенной на ротаторе и тайно распространявшейся среди русских во Франции периода оккупации, состояла в том, что в экстремальной ситуации войны, когда необходимо было сделать выбор между Гитле­ ром и Сталиным, встать на сторону последнего. Сравнивая Сталина с Петром Великим, Милюков усматривал в их деятельности фунда­ ментальное сходство. Оно заключалось в принесении ими народа в жертву великодержавию России. Отсюда известный вывод: «Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, ко­ торые привели к ней». Эти слова свидетельствуют скорее об идеализме, чем о макиавеллизме Милюкова, стремлении понять прошлое и на­ стоящее, но не оправдать худшие его стороны.

История России рубежа двух веков —XIX и XX — знает немало выдающихся личностей — ученых, писателей, политических деятелей. Оценка их места и роли в ходе великих социальных потрясений этого времени — социальных кризисов, революций, войн — во многом еще нуждается в уточнении. В ряду наиболее ярких деятелей той эпохи несомненно стоит и П. Н. Милюков — свидетель и активный участник поразительных исторических событий. Являясь наследником выда­ ющихся научных достижений предшествующего времени, Милюков переосмыслил их в новых исторических условиях, обогатив опытом современных ему событий. В результате был создан ряд фундамен­ тальных научных трудов, теорий и концепций, которые во многом не утратили своего научного значения до настоящего времени. Во всяком случае, можно отметить их значительное влияние на современную за­ падную литературу по русской социологии.

267

Глава 9

К СОЗДАНИЮ СОВРЕМЕННОЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. П. А. СОРОКИН

§ I. Истоки и основные компоненты философских и обще­ социологических взглядов П. А. Сорокина. Основные этапы разработки социологической теории. Система социологии, g 2, Социологические исследования в России. Теория социальной и культурной динамики. Сорокин и современная социологическая

мысль

g 1. Проблема преемственности в науке совершенно обоснованно становится предметом изучения в настоящее время. Действительно, понять общественно-историческое место и содержание той или иной философской теории, социологической и политической доктрины мож­ но лишь обратившись к истокам ее формирования, характеристике основных этапов развития и окончательного становления. Про­

анализируем с этой точки	зрения социологическую концепцию
П. А. Сорокина — одного из	крупнейших социологов XX в., идеи

которого оказали очень большое влияние на всю современную науку об обществе. Рассмотрение взглядов Сорокина целесообразно осу­ ществить по следующим основным структурным компонентам и на­ правлениям их эволюции: философские методы, теоретическая социология, конкретная социология и практическое ее применение в исследовании отдельных социальных процессов и явлений.

В развитии философских и общесоциологических взглядов Соч рокина объективно прослеживается ряд основных этапов — станов­ ление, развитие (кризис) и последующее восстановление на новом уровне. Этот факт отмечал и сам Сорокин в своих автобиографических произведениях . Огромное влияние на становление его взглядов ока­ зала первая русская революция, когда молодой радикальный мыслитель в поисках научного объяснения происходящих событий зна­ комится с различными философскими теориями и социальнополитическими доктринами, дополнявшимися щ зктическим участием в революционном движении. «Эти дискуссии,— вспоминал он,— плюс чтение работ Маркса, Михайловского, Лаврова, Плеханова, Ленина, Кропоткина и Толстого, так же как сочинений Дарвина, Гегеля и других эволюционистов и философов, познакомили меня достаточно хорошо с некоторыми из основных сочинений революционных мыслителей и некоторых философов и ученых» . По определению са­ мого Сорокина, в философском отношении система его взглядов «была вариацией эмпирического неопозитивизма или критического реализма, основанного на методах логики и эмпирической науки», а свои социологические взгляды он определяет как «разновидность синтеза социологии эволюцио! ного развития Конта — Спенсера, исправленной

268

и дополненной теориями таких русских ученых, как Михайловский, Лавров, де Роберти, Петражицкий, Ковалевский, Ростовцев, Павлов, Толстой, Достоевский и Жаков, и теориями Дюркгейма, Зиммеля, Be** бера, Штаммлера, Парето, Маркса и других западных ученых...»3. Третий период явился результатом переосмысления не только пред­ шествующих философских взглядов, но прежде всего новой историче­ ской реальности, порожденной мировой войной и революцией. В этот завершающий период Сорокин закончил создание своей известной «интегральной» социологической концепции.

Для понимания философских основ теоретических воззрений Со­ рокина, в конечном счете определивших эволюцию и окончательное оформление его социологической системы, очень важно обратиться к изучению той научной традиции, в которой он сформировался в ка­ честве ученого. В этом отношении весьма информативно обращение

ктрудам непосредственных предшественников и учителей Сорокина

—Е. В. де Роберти (у которого он учился и специализировался в Психоневрологическом институте), М. М. Ковалевского (личным сек­ ретарем которого он был с 1912 до 1916 г.) и Л. И. Петражицкого (лекции которого по праву в Петербургском университете оказали значительное влияние на его социологические взгляды). Подчеркнем

всвязи с этим, что в трудах де Роберти, Ковалевского, Н. И. Кареева,

других ученых, а отчасти и первых работах Сорокина мы находим, во-первых, констатацию самого факта — появления социологии как особой науки, во-вторых, стремление определить ее границы, предмет и метод; в-третьих, установить характер ее отношений с другими на­ уками. Так, в трудах представителей данного научного направления было дано теоретическое обоснование отделения социологии от таких наук, как биология, с одной стороны, и социальная психология (или психофизиология) — с другой. Исходя из этого, Е. В. де Роберти ука­ зывал, что «главная задача социологии, объединяющая собой все остальные, состоит в открытии законов, управляющих возникно­ вением, образованием и постепенным развитием высшей, надорганической или духовной формы мировой энергии»4. В свою очередь, М. М. Ковалевский определял социологию, по Конту, как «науку о порядке и прогрессе или, точнее, организации и эволюции общества» и подчеркивал специфику ее предмета как по сравнению с фило­ софскими дисциплинами (философия истории, история цивилизации, социальная психология), так и конкретными общественными науками (этнография, этнология, политическая экономия, археология и др.). То новое, что внес Сорокин в обоснование социологического метода, лучше прослеживается по материалам, характеризующим отношения учителей и ученика в период становления его взглядов.

Становление взглядов Сорокина происходило под сильным влиянием правовой науки конца XIX— начала XX в., своим развитием подготовившей переход к ряду социологических концепций

269

современности. Наиболее выдающимся ее представителем явился JI. И. Петражицкий, которого много лет спустя Сорокин не случайно назвал «возможно, величайшим исследователем права XX в.»6. В период студенчества в Петербургском университете Сорокин специализировался по кафедре уголовного права, при которой и был оставлен для приготовления к профессорскому званию. В эти и по­ следующие годы, как показывают материалы его архива, Сорокин является внимательным слушателем лекций Петражицкого, работает в области сравнительного изучения уголовного права ряда стран, анализирует специально те отрасли гражданского и уголовного права, которые непосредственно соприкасаются с правом административным7. Идеи Петражицкого о решающей роли правовых норм, активной роли права в формировании социальных институтов, подразделении права на официальное (государственное) и неофициальное (правовое соз­ нание) стали предметом осмысления Сорокина8. Данная теория, явившаяся одним из истоков ведущего направления — бихевиоризма в американской психологии и социологии, стала основой собственно правовых воззрений Сорокина, что особенно четко прослеживается по его специальным трудам в области права. Как и Петражицкий, Со­ рокин приходит в результате анализа правовой нормы к заключению о том, что право в принципе можно рассматривать «как психическое явление (правовое убеждение)», которое заключается «в сознании каж­ дого из нас, в нашей психике»9. Право и законы, считает Сорокин,

— все это «материальное» воплощение правовых убеждений, которые реализую тся или объективирую тся в устных суждениях, символически-правовых обрядах, письменных законах, поведении и поступках людей, во всей социально-политической организации обще­ ства. В основу этой концепции положено, следовательно, поведение людей как фактор, вырабатывающий определенные нормы, постепенно регулирующие его. Право выводится из бессознательных шаблонов поведения людей, закрепленных подражанием. «Момент осознания бессознательных шаблонов поведения и превращения их в правовое убеждение, сопровождающееся распределением прав и обязанностей, и должен считаться за момент возникновения права. Только после дол­ гого периода взаимной борьбы мало-помалу установились общие правила, частью принятые с общего согласия, частью принудительно навязанные победителем побежденному», а в дальнейшем право за­ крепляется в законах и санкционируется государством. Так возникает различие «официального» и «неофициального» права, которые могут совпадать, а могут и не совпадать в истории. Исходя из этого (и в соответствии с концепцией Петражицкого), Сорокин подчеркивает и специально выделяет роль права как самостоятельного фактора, влияющего на общественную жизнь и поведение человека («дрессирующая роль права»).

270