Танцевальная песнь

      Однажды вечером проходил Заратустра со своими учениками по лесу; и вот: отыскивая источник, вышел он на нелепый луг, окаймленный молчаливыми деревьями и кустарником, -- на нем танцевали девушки. Узнав Заратустру, девушки бросили свой танец; но Заратустра подошел к ним с приветливым видом и говорил эти слова:       "Не бросайте пляски, вы, милые девушки! К вам подошел не зануда со злым взглядом, не враг девушек.       Ходатай Бога я перед дьяволом, а он -- дух тяжести. Как бы мог я, вы, быстроногие, быть врагом божественных танцев? Или женских ножек с красивыми сгибами?       Правда, я -- лес, полный мрака от темных деревьев, -- но кто не испугается моего мрака, найдет и кущи роз под сенью моих кипарисов.       И маленького бога найдет он, любезного девушкам: у колодца лежит он тихо, с закрытыми глазами.       Поистине, среди бела дня уснул он, ленивец! Не гонялся ли он слишком много за бабочками?       Не сердитесь на меня, прекрасные плясуньи, если я слегка накажу маленького бога! Быть может, кричать будет он и плакать -- но он готов смеяться, даже когда плачет!       И со слезами на глазах пусть просит он у вас о пляске; а я спою песнь к его пляске:       Песнь пляски и насмешки над духом тяжести, моим величайшим и самым могучим демоном, о котором говорят, что он "владыка мира" ". --       И вот песня, которую пел Заратустра, в то время как Купидон и девушки вместе плясали:      

_____________________________

      В твои глаза заглянул я недавно, о жизнь! И мне показалось, что я погружаюсь в непостижимое.       Но ты вытащила меня золотою удочкой; насмешливо смеялась ты, когда я тебя называл непостижимой.       "Так говорят все рыбы, -- отвечала ты, -- чего не постигают они, то и непостижимо.       Но я только изменчива и дика, и во всем я женщина, и притом недобродетельная:       Хотя я называюсь у вас, мужчин, "глубиною" или "верностью", "вечностью", "тайною".       Но вы, мужчины, одаряете нас всегда собственными добродетелями -- ах, вы, добродетельные!"       Так смеялась она, невероятная; но никогда не верю я ей и смеху ее, когда она дурно говорит о себе самой.       И когда я с глазу на глаз говорил со своей дикой мудростью, она сказала мне с гневом: "Ты желаешь, ты жаждешь, ты любишь, потому только ты и хвалишь жизнь!"       Чуть было зло не ответил я ей и не сказал правды ей, рассерженной; и нельзя злее ответить, как "сказав правду" своей мудрости.       Так обстоит дело между нами тремя. От всего сердца люблю я только жизнь -- и поистине, всего больше тогда, когда я ненавижу ее!       Но если я люблю мудрость и часто слишком люблю ее, то потому, что она очень напоминает мне жизнь!       У ней ее глаза, ее смех и даже ее золотая удочка -- чем же я виноват, что они так похожи одна на другую?       И когда однажды жизнь спросила меня: что такое мудрость? -- я с жаром ответил: "О, да! мудрость!       Ее алчут и не насыщаются, смотрят сквозь покровы и ловят сетью.       Красива ли она? Почем я знаю! Но и самые старые карпы еще идут на приманки ее.       Изменчива она и упряма; часто я видел, как кусала она себе губы и путала гребнем свои волосы.       Быть может, она зла и лукава, и во всем она женщина; но когда она дурно говорит о себе самой, тогда именно увлекает она всего больше".       И когда я сказал это жизни, она зло улыбнулась и закрыла глаза. "О ком же говоришь ты? -- спросила она. -- Не обо мне ли?       И если даже ты прав, можно ли говорить это мне прямо в лицо! Но теперь скажи мне о своей мудрости!"       Ах, ты опять раскрыла глаза свои, о жизнь возлюбленная! И мне показалось, что я опять погружаюсь в непостижимое. --      

_____________________________

      Так пел Заратустра. Но когда пляска кончилась и девушки ушли, он сделался печален.       "Солнце давно уже село, -- сказал он наконец, -- луг стал сырым, от лесов веет прохладой.       Что-то неведомое окружает меня и задумчиво смотрит. Как! Ты жив еще, Заратустра?       Почему? Зачем? Для чего? Куда? Где? Как? Разве не безумие -- жить еще? --       Ах, друзья мои, это вечер вопрошает во мне. Простите мне мою печаль!       Вечер настал: простите мне, что вечер настал!"       Так говорил Заратустра.