Свободная трибуна

Сергей Александрович Громов

доцент кафедры гражданского права юридического факультета СПбГУ, кандидат юридических наук

Обеспечительная собственность: догматический очерк на примере лизинга

Продолжение. Начало читайте в «Вестнике экономического правосудия РФ» № 2 за 2019 г.

Вторая часть работы посвящена (1) реализации правомочия распоряжения обеспечительным активом и (2) гарантиям прав на него при его принудительной передаче в публичную собственность (изъятие для публичных нужд, конфискация).

Титул собственника одновременно служит символом и центром притяжения совокупности прав собственника (кредитора) из договора с должником. Распоряжение титулом зачастую рассматривается как аналогичное распоряжение договорной позицией кредитора. Собственник свободен в реализации правомочия распоряжения обеспечительным активом, однако должник сохраняет комплекс прав и обязанностей, связанных с этим имуществом, в том числе в отношении приобретателя. Правомочие распоряжения включает не только отчуждение, но и передачу в залог, который при добросовестном полном исполнении должником своих обязанностей и получении им актива в собственность прекращается, тогда как общее правило о сохранении залога при переходе прав на заложенное имущество не применяется. При расторжении договора с должником указанная специфика залоговых прав отпадает.

У должника также есть распорядительные правомочия, которые он может реализовать путем передачи с согласия собственника договорной позиции третьему лицу или передачи актива в поднаем. Обе сделки совершаются между должником и третьим лицом без участия собственника (кредитора), а потому последствия возможной недействительности таких сделок также должны заключаться в перемещении активов между имущественными сферами только участников сделок.

66

Свободная трибуна

При изъятии обеспечительного актива для публичных нужд возможны различные модели компенсации. Предпочтительной представляется раздельная компенсация собственнику (кредитору) и пользователю (должнику).

Конфискацию обеспечительного актива ввиду правонарушений пользователя (должника) при добросовестности собственника (кредитора) следует считать недопустимой. При конфискации предмета залога ввиду правонарушений собственника следует сохранять права кредиторов.

Ключевые слова: обеспечительная собственность, лизинг, распоряжение, передача договора, изъятие имущества для публичных нужд, конфискация

Sergey Gromov

Associate Professor at the Civil Law Department of the Law Faculty of Saint Petersburg State University, PhD in Law

Security Property: A Dogmatic Essay on the Example of Leasing

The second part of the work is devoted to (1) the exercise of the power to dispose of a security asset and (2) guarantees of rights to it when it is forcibly transferred to public ownership (seizure for public use, confiscation).

The title of the owner at the same time serves as a symbol and center of gravity of the set of rights of the owner (creditor) resulting from the contract with the debtor. The disposition of the title is often seen as a similar disposition to the contractual position of the creditor. The owner is free to exercise the right to dispose of the security asset, but the debtor retains a set of rights and obligations related to the property, including with respect to the acquirer. The right of disposition includes not only alienation, but also pledge, which, upon the fair full performance by the debtor of its liabilities and receipt of the asset thereby as property, discontinues, whereas the general rule on the preservation of pledge in the case of transfer of the rights to the charged property does not apply. Upon termination of the contract with the debtor, the said specifics of the collateral rights disappear.

The debtor also has rights of disposition, which it may exercise by transferring, with the consent of the owner of the contractual position, to a third party or by subleasing the asset. Both transactions are made between the debtor and the third party without the participation of the owner (creditor) and, therefore, the consequences of the possible invalidity of such transactions should also consist in the transfer of assets between the property areas only of the parties to the transactions.

Different compensation models are possible if the security asset is seized for public use. Separate compensation to the owner (creditor) and the user (debtor) is preferable.

Confiscation of a security asset in view of the user’s (debtor’s) wrongdoing in the case of the good faith of the owner (creditor) should be considered inadmissible. In the case of seizure of the collateral because of the delinquency of the owner, the rights of creditors should be retained.

The final part of the article will be published in the following issue of the journal.

Keywords: security property, leasing, disposal, transfer of contract, seizure of property for public use, confiscation

67

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

8. Распоряжение

8.1. Вводные соображения

Входящее в содержание права собственности правомочие распоряжения, как известно, заключается в возможности определять юридическую судьбу вещи.

Согласно закону собственник вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону и иным правовым актам и не нарушающие права и охраняемые законом интересы других лиц, в том числе отчуждать свое имущество в собственность другим лицам, передавать им, оставаясь собственником, права владения, пользования и распоряжения имуществом, отдавать имущество в залог и обременять его другими способами, распоряжаться им иным образом1.

Основная часть распорядительных правомочий в отношении актива (отчуждение, передача в залог) остается у собственника. Условия, пределы и последствия их реализации заслуживают отдельного освещения.

При этом, по существу, титул собственника одновременно служит символом и центром притяжения совокупности прав и обязанностей лизингодателя из договора лизинга. Распоряжение титулом зачастую рассматривается как аналогичное распоряжение договорной позицией лизингодателя.

Кроме того, само создание условий для передачи имущества продавцом во владение и пользование лизингополучателю с одновременным приобретением им соответствующих правомочий является со стороны лизингодателя актом распоряжения имуществом. Учитывая необходимость защиты законных интересов лизингополучателя, представляется оправданным за любыми последующими актами распоряжения собственника в отношении лизингового имущества признавать эффект лишь в той мере, в какой он не препятствует лизингополучателю в реализации им основных правомочий по владению, пользованию и извлечению дохода из имущества, а также по несению бремени его содержания. Следовательно, лизингополучатель должен иметь возможность противопоставить контрагенту собственника (лизингодателя) по любым распорядительным сделкам с таким имуществом свои права, за которыми во всех случаях надлежит признавать приоритет перед правами третьих лиц.

При таком подходе к действию прав лизингополучателя в отношении третьих лиц возникает потребность в их информировании о наличии у лизингополучателя подобных правомочий, что в современных условиях принято обеспечивать путем создания публичного реестра2.

Вместе с тем ряд действий распорядительного характера в отношении актива (опосредованно через распоряжение правами на него) может совершать и ли-

1См.: п. 2 ст. 209 ГК РФ.

2Подробнее см.: подраздел 1.5 данной публикации (в предыдущем номере).

68

Свободная трибуна

зингополучатель (должник). Их условия и эффект также требуют подробного анализа.

Наконец, есть такие действия, которые по смыслу обеспечительной конструкции, предполагающей нахождение актива в собственности кредитора, не вправе совершать ни одна из сторон (умышленное повреждение или уничтожение имущества).

8.2. Отчуждение актива

8.2.1. Позитивное регулирование

Исходя из назначения титульного обеспечения, отчуждение актива кредитором (собственником), с одной стороны, не должно влечь прекращения или изменения комплекса прав и обязанностей должника в отношении вещи, а с другой — должно приводить к переходу комплекса прав и обязанностей кредитора к приобретателю вещи.

Сейчас применительно к лизингу регулирование этого аспекта отношений складывается следующим образом: как подчеркнуто выше, лизингодатель, будучи собственником, вправе по своему усмотрению совершать в отношении принадлежащего ему имущества (предмета лизинга) любые действия, не противоречащие закону и не нарушающие права и интересы других лиц, в том числе отчуждать имущество в собственность другим лицам3. Кроме того, лизингодатель может уступить третьему лицу полностью или частично свои права по договору лизинга4.

Переход права собственности на сданное в аренду имущество к другому лицу не является основанием для изменения или расторжения договора аренды5. Яснее это правило изложено для случаев аренды судов внутреннего плавания: новый собственник приобретает все права и обязанности, предусмотренные таким договором и законодательством. При этом лицо, у которого отчуждается судно, обязано уведомить лицо, приобретающее право собственности на судно, обо всех договорах аренды, заключенных в отношении отчуждаемого судна. Обязанностью лица, приобретающего право собственности на судно, является уведомление всех арендаторов о смене собственника6.

В соответствии с правовыми позициями ВАС РФ (1) независимо от того, ставился ли вопрос о переоформлении договора аренды, продавец как прежний собственник утрачивает, а покупатель как новый собственник приобретает право на полу-

3См.: п. 2 ст. 209 ГК РФ.

4См.: п. 1 ст. 18 Закона о лизинге.

5См.: п. 1 ст. 617 ГК РФ.

6См.: п. 4 ст. 60 Кодекса внутреннего водного транспорта РФ.

69

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

чение доходов от сдачи имущества в аренду7; (2) в связи со сменой собственника арендованного имущества продавец как прежний арендодатель перестает быть, а покупатель как новый арендодатель становится стороной по договору аренды с арендатором8.

Право (требование), принадлежащее на основании обязательства кредитору, может перейти к другому лицу на основании закона9.

Права кредитора по обязательству переходят к другому лицу на основании закона при наступлении указанных в нем обстоятельств в случаях, предусмотренных законом10.

Долг может перейти с должника на другое лицо по основаниям, предусмотренным законом11. При этом для перехода долга в силу закона не требуется согласие кредитора, если иное не установлено законом или не вытекает из существа обязательства12.

Последующий (после заключения договора аренды) переход вещных прав (права собственности, хозяйственного ведения, оперативного управления или пожизненного наследуемого владения) на сданное в аренду имущество в силу закона13 влечет за собой обременение прав нового титульного владельца такого имущества правами арендатора14.

Если приобретатель стал собственником вещи в результате заключения с арендодателем договора купли-продажи, то приобретатель заменяет прежнего собственника в правоотношениях с арендатором15.

К отдельным видам договора аренды (включая финансовую аренду) общие положения об аренде16 применяются, если иное не установлено специальными правилами об этих договорах17. Поэтому аналогичного подхода высшие судебные инстанции придерживаются и применительно к лизингу.

7См.: п. 23 Обзора практики разрешения споров, связанных с арендой (информационное письмо Президиума ВАС РФ от 11.01.2002 № 66).

8

9

См.: п. 24 указанного в сноске выше Обзора.

См.: п. 1 ст. 382 ГК РФ.

10См.: подп. 5 п. 1 ст. 387 ГК РФ.

11См.: п. 1 ст. 392² ГК РФ.

12См.: п. 2 ст. 392² ГК РФ.

13См.: п. 1 ст. 617 ГК РФ.

14См.: постановление Президиума ВАС РФ от 22.02.2011 № 13262/10.

15См.: определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 30.12.2014 № 307-ЭС14-199.

16См.: § 1 главы 34 ГК РФ.

17См.: ст. 625 ГК РФ.

70

Свободная трибуна

Если между лизингодателем (продавцом) и другим лицом (покупателем) заключен договор купли-продажи, по условиям которого продавец реализовал в пользу покупателя лизинговое имущество, а объекты продажи являлись предметами договоров финансовой аренды (лизинга), то покупатель в силу закона18 приобрел право на получение лизинговых платежей по договорам лизинга19.

Врезультате совершения сделки купли-продажи между лизингодателем и третьим лицом собственником предмета лизинга и, следовательно, лизингодателем становится приобретатель20.

Всилу закона к приобретателю прав лизингодателя в отношении предмета лизинга в обязательном порядке переходят не только права, но и обязательства лизингодателя, определенные в договоре лизинга21. Это означает, что отчуждение предмета лизинга, фактически переданного лизингополучателю, осуществляется в совокупности с правами лизингодателя и прекращается при исчерпании этих прав выкупом лизингополучателем предмета лизинга в соответствии с условиями договора лизинга22.

Приведенные положения составляют содержание действующего правового регулирования отчуждения лизингодателем предмета лизинга третьему лицу. Как видно, для лизинга характерно свойство следования, присущее вещным правам23.

8.2.2. Проблема допустимости отчуждения актива собственником

Вместе с тем в связи с подобными сделками возникают и дополнительные вопросы. Так, время от времени ставится под сомнение сама допустимость отчуждения собственником (кредитором) актива третьему лицу без согласия должника. Эти сомнения обосновываются тем, что у собственника как стороны по двусторонне обязывающему договору в отношении контрагента есть не только права, но и обязанности, которые должны переводиться на приобретателя имущества лишь с согласия контрагента. В числе таких обязанностей упоминаются обязанности выполнить дополнительные работы или оказать дополнительные услуги в ходе эксплуатации имущества24, передать актив в собственность лизингополучателю по исполнении им всех обязательств, предусмотренных договором25, а также внедоговорные обязанности по выплате лизингополучателю

18См.: п. 1 ст. 617 ГК РФ.

19См.: определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 10.03.2015 № 305-ЭС14-1003.

20См.: постановления Президиума ВАС РФ от 16.09.2008 № 4904/08 и № 8215/08.

21См.: п. 2 ст. 23 Закона о лизинге.

22См.: постановление Президиума ВАС РФ от 22.03.2012 № 16533/11.

23Ср.: п. 3 ст. 216 ГК РФ.

24См.: п. 2 ст. 7 Закона о лизинге.

25См.: абз. 4 п. 5 ст. 15 и п. 1 ст. 19 Закона о лизинге.

71

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

сальдо встречных предоставлений в случае расторжения договора, изъятия и реализации актива26.

Данные сомнения представляются беспочвенными ввиду следующего:

1)признание допустимым отчуждения актива собственником (лизингодателем) наряду с переводом в силу закона на приобретателя комплекса прав и обязанностей лизингодателя — это сбалансированное решение, которое обеспечивает реализацию распорядительных правомочий собственника и защищает интерес должника

впродолжении владения и пользования активом на прежних условиях без какихлибо изменений;

2)после предоставления кредитором финансирования и получения должником актива во владение и пользование основные интересы должника сконцентрированы именно на лизинговом имуществе и его эксплуатации, а вовсе не на фигуре собственника (лизингодателя);

3)если договор лизинга включает обязательства лизингодателя по выполнению дополнительных работ или оказанию дополнительных услуг, то такой документ, по существу, заключает в себе под одной обложкой более одного договора: к отношениям из собственно договора лизинга следует применять изложенные выше правила о лизинге, а к отношениям по выполнению работ и оказанию услуг — относящиеся к ним правила27, включая право исполнителя на односторонний отказ28;

4)в свете разъяснений высшей судебной инстанции о прекращении обеспечения

ввиде права собственности на лизинговое имущество при внесении лизингополучателем всех договорных платежей, в том числе в случаях, когда лизингодатель находится в процессе банкротства либо уклоняется от оформления передаточного акта, договора купли-продажи и прочих документов29, переход обязанностей по оформлению подобных документов от первоначального лизингодателя к его сингулярному правопреемнику не способен капитально нарушить интересы лизингополучателя30;

5)должником лизингополучателя по кондикционному обязательству в случае расторжения договора лизинга, изъятия и реализации актива становится лицо, фактически приобретающее или сберегающее в ходе сделок с имуществом за счет лизингополучателя суммы, которые такому лицу не причитаются по обычным условиям оборота. Кондикционное обязательство первоначально возникает именно у такого лица (если изъятое имущество отчуждается по цене, получение которой

всумме с ранее внесенными платежами приводит к неосновательному обогащению), а не переходит от первоначального лизингодателя;

26См.: п. 3.1–3.6 постановления № 17.

27См.: главы 37 и 39 ГК РФ.

28См.: п. 2 ст. 782 ГК РФ.

29См.: абз. 2 п. 2 постановления № 17.

30Подробнее см.: подраздел 3.3.4 данной публикации (в предыдущем номере).

72

Свободная трибуна

6)мотивом ограничения распорядительных правомочий собственника не могут быть опасения или ожидания его контрагента (должника), обусловленные возможным или наличным нарушением им обязательств. Иной подход противоречил бы принципу недопустимости извлечения преимуществ из незаконного или недобросовестного поведения31.

В ходе изменения гражданско-правового регулирования лизинговой деятельности предполагается установить, что отчуждение предмета лизинга, находящегося у лизингополучателя, допускается без его согласия, если договор лизинга не предусматривает обязательства лизингодателя, связанные с условиями пользования лизингополучателем предметом лизинга (в том числе ремонт, страхование)32.

Ограничение правомочия распоряжения не представляется оправданным. Понятно, что оно призвано гармонизировать право собственника на отчуждение имущества с общим правилом о необходимости согласия кредитора на перевод долга должником (когда лизингодатель является должником в тех или иных обязательствах, исполняемых после передачи актива лизингополучателю).

В отношении ремонта это еще можно как-то объяснить. Касательно же страхования норму следует скорректировать. Лизингодатель принимает на себя бремя трансакционных издержек, связанных со страхованием, преимущественно ради того, чтобы гарантированно обеспечить наличие страховой защиты. В противном случае лизингополучатель может по небрежности нарушить обязательства в части страхования имущества, и в результате актив окажется незастрахованным.

С одной стороны, к приобретателю предмета лизинга в силу закона перейдут обязанности страхователя33. При наличии такого разумного решения, снабженного для нового лизингодателя санкцией, которая предусмотрена сложившейся практикой34, ограничение распорядительного правомочия собственника представляется чрезмерным. Оно будет особенно странным в ситуации, когда лизингополучатель уже является неисправным должником и лизингодатель вправе отказаться от исполнения обязательств или приостановить их исполнение35.

31См.: п. 4 ст. 1 ГК РФ.

32См.: абз. 2 п. 1 ст. 833¹² проекта главы 43¹ ГК РФ.

33См.: ст. 960 ГК РФ.

34Если лизингодатель не выполнит договорное обязательство по страхованию актива на согласованный в договоре лизинга период, это лишит лизингополучателя предоставленного ему сделкой права на страховую выплату, что приведет к образованию убытков у лизингополучателя, так как он не получит денежные средства на ремонт, на которые имеет все основания претендовать при должном исполнении условий договора лизингодателем. При таких обстоятельствах должник (лизингодатель) обязан возместить кредитору (лизингополучателю) причиненные неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства убытки, к числу которых относятся расходы, которые кредитор произвел или должен будет произвести для восстановления нарушенного права. См.: постановление Президиума ВАС РФ от 25.12.2012 № 10008/12.

35См.: ст. 328 ГК РФ.

73

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

С другой стороны, организация страхования как обязательство лизингодателя перед лизингополучателем — это услуга. Исполнитель имеет право на односторонний отказ от исполнения обязательств по договору оказания услуг36. Странно одной рукой разрешать отказ от договора, а другой запрещать продажу актива, в отношении которого есть обязательства по оказанию услуг.

Нет резона так неразрывно смешивать вещно-правовые и обязательственно-пра- вовые аспекты. Сложно навскидку вспомнить, когда наличие у собственника обязательств, связанных с вещью, препятствовало ему в ее отчуждении. Например, по общему правилу арендодатель обязан выполнять капитальный ремонт37, а при прокате — любой ремонт38, но эти правила не блокируют ни право арендодателя на отчуждение сданной в аренду вещи, ни действие правила о переходе к приобретателю такой вещи комплекса прав и обязанностей арендодателя39.

Логичнее установить право лизингополучателя на отказ от внесения новому лизингодателю платежей в части, приходящейся на оплату услуг, если они не будут оказаны новым лизингодателем или будут оказаны ненадлежащим образом, хотя это само собой вытекает из общих правил об обязательствах40.

Договор, включающий элементы финансового лизинга и иных договоров (выполнение работ, оказание услуг), следует рассматривать как несколько договоров, напечатанных под одной обложкой, и к каждому из них применять соответствующие правила: к лизингу — о переходе комплекса прав и обязанностей лизингодателя к приобретателю, к подряду и услугам — о недопустимости перевода долга без согласия кредитора с определением последствий (ничтожность перевода долга и сохранение за первоначальным лизингодателем обязательств по выполнению работ или оказанию услуг).

8.2.3. Стоимость актива, обремененного правами должника

Интерес приобретателя предмета лизинга может заключаться в получении обеспеченного правом собственности на актив права требования лизинговых платежей, сроки внесения которых наступают после продажи актива.

Отчуждение имущества происходит в ситуации, заведомо и кардинально отличной от обычных условий реализации активов на рынке41, а именно с сохранением в отношении вещи обременяющего ее комплекса прав и обязанностей (договорной

36См.: п. 2 ст. 782 ГК РФ.

37См.: п. 1 ст. 616 ГК РФ.

38См.: п. 1 ст. 631 ГК РФ.

39См.: п. 1 ст. 617 ГК РФ в его интерпретации судебной практикой.

40См.: ст. 328 и 397 ГК РФ.

41Ср.: абз. 2 п. 2 ст. 393¹ и п. 3 ст. 424 ГК РФ, а также ч. 2 и 4 ст. 3 Федерального закона от 29.07.1998 № 135-ФЗ «Об оценочной деятельности в Российской Федерации» (далее — Закон об оценочной деятельности).

74

42

43

44

Свободная трибуна

позиции) лизингополучателя, включая право на выкуп42. Поэтому цена, которую можно выручить от продажи такого имущества, принципиально не может быть равна рыночной (или даже ликвидационной) стоимости самой вещи.

Разумная цена актива при его отчуждении собственником третьему лицу может быть не более дисконтированной суммы платежей (т.е. не более суммы просроченной задолженности по ранее начисленным лизинговым платежам и остатка инвестиционных затрат, не возмещенных в составе ранее начисленных платежей), уменьшенной также с учетом оценки риска неисправности лизингополучателя в будущем. Первоначальному лизингодателю не может быть вменена обязанность продавать имущество по более высокой цене.

Если первоначальный лизингодатель продает актив по цене, сопоставимой с величиной, рассчитанной описанным выше образом, в его имущественной сфере неосновательное обогащение за счет лизингополучателя не возникает ни в момент отчуждения третьему лицу актива, обремененного переходящим к приобретателю комплексом прав и обязанностей по договору лизинга, ни впоследствии при расторжении новым собственником (новым лизингодателем) договора, изъятии и реализации имущества.

Проверить этот тезис можно путем расчета сальдо встречных предоставлений в соответствии с разъяснениями высшей судебной инстанции43. При их применении в качестве стоимости предмета лизинга ввиду приведенных выше соображений следует принимать цену, фактически полученную первоначальным лизингодателем от приобретателя актива по условиям договора о его отчуждении. Результат должен оказаться близким к нулю или даже отражать небольшой убыток лизингодателя.

Отчуждая имущество по рассчитанной упомянутым выше образом цене, первоначальный лизингодатель (кредитор) наименее затратным для себя образом реализует свое самоочевидное право освободиться от «токсичного» актива, ставшего таковым ввиду существенного нарушения договора лизингополучателем (должником). При этом у актива появляется новый собственник, готовый взять на себя не только комплекс прав и обязанностей лизингодателя, а также обременение в виде прав лизингополучателя, но и вместе с ними принять бремя издержек, связанных с вероятными в будущем расторжением договора лизинга, изъятием (транспортировкой, хранением, страхованием) и реализацией лизингового имущества.

В случае расторжения договора новым собственником как носителем всего комплекса прав и обязанностей лизингодателя по договору, изъятия и реализации актива именно с участием нового собственника возникают отношения, предполагающие соотнесение встречных предоставлений по договору, расчет сальдо и определение единой завершающей обязанности одной из сторон договора в отношении другой44.

Подробнее см.: подраздел 1.4 данной публикации (в предыдущем номере).

См.: п. 3.2–3.6 постановления № 17.

См.: абз. 3 п. 3.1 постановления № 17.

75

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

8.2.4. Отчуждение актива ввиду его изъятия у должника при расторжении договора

За несколько лет применения судами правоположений об определении сальдо встречных предоставлений, включая порядок установления цены имущества, принимаемой для расчета сальдо, сложилась устойчивая практика оценки условий отчуждения лизингодателем изъятого имущества45.

Общие требования. Данные разъяснения следуют общей логике гражданско-пра- вового регулирования: в случае расторжения договора лизинга и изъятия у лизингополучателя актива лизингодатель реализует его, чтобы направить выручку на погашение своих требований к должнику46.

Реализация имущества, по существу, является кредиторской обязанностью лизингодателя, исполнение которой имеет целью минимизировать негативный результат нарушения обязательств должником47 и имеет сходство с совершением кредитором замещающей сделки48.

Требования, предъявляемые практикой высших судебных инстанций как к совершению замещающей сделки49, так и к реализации изъятого лизингового имущества50, единообразны: кредитор должен совершить сделку в соответствии со стандартами разумности и добросовестности51, наличие в поведении кредитора при совершении сделки указанных добродетелей презюмируется52, должник вправе опровергать эту презумпцию, бремя ее опровержения и доказывания неразумности и (или) недобросовестности кредитора возлагается на должника.

В практике также сформулированы признаки, ставящие под сомнение разумность и (или) добросовестность кредитора: например, актив продан им аффилированному лицу или за пределами разумного срока после его получения от должника, что привело к уменьшению цены53.

45Подробнее см.: Егоров А.В. Лизинг: текущие проблемы метода сальдо // Журнал РШЧП. 2018. № 1. URL: http://www.privlaw-journal.com/lizing-tekushhie-problemy-metoda-saldo; Никитин А.В. Выкупной лизинг: семь проблем судебной практики // Арбитражная практика для юристов. 2017. № 11. С. 26–34; Он же. Четыре вида требований из выкупного лизинга: как их квалифицировать // Арбитражная практика для юристов. 2018. № 4. С. 42–47.

46См.: п. 4 постановления № 17.

47Ср.: ст. 404 ГК РФ.

48Ср.: ст. 393¹ ГК РФ.

49См.: п. 11–13 постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств».

50См.: п. 4 постановления № 17.

51Аналогичное правило предусматривается DCFR: обеспечительный кредитор обязан реализовывать права экономически целесообразным способом и, насколько это возможно, в сотрудничестве с обеспечительным должником, а если это требуется — с заинтересованными третьими лицами (п. 4 ст. IX.-7:103).

52См.: п. 5 ст. 10 ГК РФ.

53См.: постановление Президиума ВАС РФ от 21.01.2014 № 13517/13.

76

Свободная трибуна

Приведенный тезис в первую очередь касается презумпции соответствия цены реализации актива текущей цене. В практике окружных судов выработана формула: использование фактической цены реализации лизингодателем предмета лизинга приоритетно, а невозможность ее применения может быть обусловлена недобросовестностью и неразумностью действий лизингодателя при осуществлении продажи, которая должна быть доказана лизингополучателем54.

При оценке разумности цены реализации изъятого актива следует обратить внимание на важную особенность этих сделок: они совершаются в условиях, исключающих применимость рыночной стоимости. Последняя является атрибутом сделки, которая заключается, когда одна из сторон не обязана отчуждать объект оценки55.

Реализация изъятого лизингового имущества, напротив, совершается, когда объект оценки может быть отчужден за срок экспозиции меньший, чем при рыночных условиях (поскольку лизинговое имущество должно быть реализовано в разумный срок56), а продавец вынужден совершить сделку по отчуждению имущества. Последняя по определению располагает к использованию не рыночной, а ликвидационной стоимости57.

При выявлении несоответствия условий реализации изъятого актива требованиям добросовестности и разумности в расчет сальдо встречных предоставлений принимается не договорная цена, уплаченная лизингодателю приобретателем имущества, а его стоимость, установленная по результатам оценки, как правило, в ходе назначаемой судом экспертизы.

Квалификация обязательства по выплате сальдо в пользу лизингополучателя. Необходимо также отметить влияние, которое оказывает оценка поведения лизингодателя при реализации актива на квалификацию обязательства по выплате сальдо в пользу лизингополучателя.

Если при продаже актива лизингодатель действует добросовестно и разумно, выручает справедливую цену имущества, а сальдо встречных предоставлений складывается в пользу лизингополучателя, то обязательство по выплате соответствующей суммы следует признать кондикционным с применением правил о неосновательном обогащении58.

54См., напр.: постановления АС Восточно-Сибирского округа от 20.09.2016 № Ф02-4557/2016; АС Дальневосточного округа от 05.04.2016 № Ф03-995/2016; АС Западно-Сибирского округа от 01.08.2017 № Ф04-2732/2017; АС Московского округа от 11.04.2018 № Ф05-3815/2018; АС Северо-Западного округа от 28.09.2017 № Ф07-8178/2017; АС Уральского округа от 03.07.2017 № Ф09-2769/17.

55См.: абз. 2 ч. 2 ст. 3 Закона об оценочной деятельности.

56См.: абз. 1 п. 4 постановления № 17.

57См.: ч. 4 ст. 3 Закона об оценочной деятельности; Федеральный стандарт оценки «Определение ликвидационной стоимости (ФСО № 12)», утв. приказом Минэкономразвития России от 17.11.2016 № 721.

58См.: глава 60 ГК РФ.

77

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Может так получиться, что в ходе реализации актива лизингодатель отступает от указанных стандартов, получает сумму меньше справедливой стоимости изъятого имущества. В этом случае при расчете сальдо встречных предоставлений в качестве таковой принимается не фактическая цена, а величина, определенная оценщиком, и при этом сальдо складывается в пользу лизингополучателя. Тогда в размере разницы между договорной ценой и принятой в расчет стоимостью актива обязательство лизингодателя перед лизингополучателем нельзя квалифицировать как кондикционное: лизингодатель в действительности эту разницу не приобрел и не сберег, на эту сумму не обогатился. Вместе с тем наличие этой разницы обусловлено его упречным (по существу, вредоносным) поведением, что позволяет ставить вопрос о ее взыскании с лизингодателя в пользу лизингополучателя, но уже в качестве меры ответственности, которую надлежит считать деликтной, и применять в этой части к отношениям сторон правила об обязательствах вследствие причинения вреда59.

8.3. Залог актива

Применительно к залогу актива, служащего объектом титульного обеспечения, судебная практика на примере лизинга выработала подход, гарантирующий защиту интересов исправного должника (лизингополучателя) преимущественно перед интересами залогового кредитора собственника.

В силу закона лизингодатель имеет право в целях привлечения денежных средств использовать в качестве залога предмет лизинга, который будет приобретен в будущем по условиям договора лизинга60.

8.3.1. Ключевое дело

При передаче освещаемого ниже дела для пересмотра в Президиум ВАС РФ высказывалось сомнение в самой допустимости залога собственником актива, служащего объектом титульного обеспечения (предмета лизинга)61.

При этом приводилась позиция апелляционного суда, в котором правило о возможности передачи предмета лизинга в залог62 в свете права собственника совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону и иным правовым актам и не нарушающие права и охраняемые законом интересы других лиц63, толкуется ограничительно: как преду-

59См.: глава 59 ГК РФ.

60См.: п. 2 ст. 18 Закона о лизинге.

61См.: определение ВАС РФ от 31.01.2012 № ВАС-16533/11 по делу № А56-2946/2011.

62См.: п. 2 ст. 18 Закона о лизинге.

63См.: п. 2 ст. 209 ГК РФ.

78

Свободная трибуна

сматривающее возможность передачи предмета лизинга в залог только в качестве обеспечения денежного обязательства самого лизингодателя и ограничивающее основания возникновения этого обязательства конкретной целью — приобретением предмета лизинга. В таком истолковании приведенная норма, по мнению апелляционного суда, обеспечивает соблюдение баланса интересов сторон договора лизинга, поскольку позволяет лизингодателю исполнить свое денежное обязательство за счет лизинговых платежей, одновременно гарантируя добросовестному лизингополучателю защиту его прав в части последующего приобретения права собственности на предмет лизинга и отсутствие притязаний на него со стороны третьих лиц. В свою очередь, любой последующий залог, выданный в обеспечение не связанных с лизинговыми отношениями обязательств, такой баланс нарушает, поскольку лишает лизингополучателя, исполнившего свои обязательства по договору лизинга, гарантии получения и сохранения права собственности на предмет лизинга, что противоречит целям регулирования лизинговых отношений64.

Такойподходапелляционногосуда,видимо,вомногомбылпродиктованвопиющей фабулой дела. Лизинговая компания «Скандинавия» передала ЗАО «Балтдрага» в лизинг судно «Печора», а со временем заложило его банку «Санкт-Петербург» в обеспечение исполнения личных обязательств директора лизинговой компании В.Д. Архангельского по кредитному договору на потребительские цели в сумме 130 млн руб. Впоследствии банк в судебном порядке обратил взыскание на судно как на предмет залога по обязательствам В.Д. Архангельского.

Между тем в тексте закона указание на правомочие собственника «отдавать имущество в залог» упоминается после фразы «совершать в отношении принадлежащего ему имущества любые действия, не противоречащие закону и иным правовым актам и не нарушающие права и охраняемые законом интересы других лиц»65. Это следует толковать как безусловное признание права собственника отдавать имущество в залог, тогда как оценочный критерий правомерности и соответствия правам и интересам других лиц приводится для оценки действий собственника, прямо в данной норме не указанных.

Разумеется, и право собственника передать имущество в залог может быть ограничено, но такое ограничение права может быть установлено только федеральным законом и только в конституционно значимых целях66.

Между тем ограничение фундаментального права собственности путем запрета собственнику (лизингодателю) передавать лизинговое имущество в залог иначе, как в обеспечение кредита на приобретение предмета лизинга, не способно эффективно содействовать достижению конституционно значимых целей, поскольку не является ни стимулом, ни гарантией надлежащего исполнения за-

64См.: постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 23.09.2011 по делу № А562946/2011.

65См.: п. 2 ст. 209 ГК РФ.

66См.: ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, абз. 2 п. 2 ст. 1 ГК РФ.

79

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

емщиком-лизингодателем обязательства, исполнение которого обеспечено залогом.

С изложенных позиций ограничительное толкование нормы о праве лизингодателя передавать в залог лизинговое имущество67, данное апелляционным судом, представлялось очень спорным.

Акцент в толковании этой нормы следует сделать на признании законом возможности «использовать в качестве залога предмет лизинга, который будет приобретен в будущем», которая корреспондирует общей норме залогового права: «Договором залога... может быть предусмотрен залог имущества, которое залогодатель приобретет в будущем»68.

Перед высшей судебной инстанцией стояла непростая задача: с одной стороны, защитить интересы исправного лизингополучателя, с другой — сохранить такой широко используемый в практике инструмент обеспечения исполнения обязательств лизинговых компаний перед их кредиторами (в первую очередь банками), как залог лизингового имущества. При этом нужно было принять во внимание целый ряд факторов.

8.3.2. Подходы к решению проблемы

Лизинговые компании, будучи полноценными заемщиками — клиентами банков, связаны в своей деятельности необходимостью предоставления банкам обеспечения исполнения обязательств по кредитным договорам в соответствии с установленными нормативами69.

Являясь одновременно собственниками активов колоссальной суммарной стоимостью, лизинговые компании, разумеется, стараются максимально эффективно использовать это обстоятельство в период до созревания обязанности передать лизинговое имущество в собственность клиентам.

Лизинговое имущество может быть передано в залог в обеспечение обязательств по возврату кредита, предоставленного на приобретение данного имущества. Впоследствии возможна синхронизация погашения кредита с внесением лизинговых платежей. В случае опережающего погашения лизинговой компанией кредита по сравнению с получением лизинговых платежей возможно отступление от синхронизации и освобождение лизингового имущества от залога до внесения лизингополучателем всей суммы лизинговых платежей.

Кроме того, технология финансирования, используемая конкретной лизинговой компанией, и структура доступных ей финансовых ресурсов вполне могут исклю-

67См.: п. 2 ст. 18 Закона о лизинге.

68См.: п. 2 ст. 336 (в период рассмотрения спора — п. 6 ст. 340) ГК РФ.

69См.: Положение Банка России от 28.06.2017 № 590-П «О порядке формирования кредитными организациями резервов на возможные потери по ссудам, ссудной и приравненной к ней задолженности».

80

Свободная трибуна

чать целевое кредитование и синхронизацию платежей. Лизинговое имущество может оплачиваться за счет собственных средств (при их наличии в распоряжении лизинговой компании на день наступления срока оплаты по договору купли-про- дажи), а впоследствии предоставляться в залог в обеспечение исполнения обязательств по кредиту, предоставленному на цели, не связанные с приобретением данного имущества (например, кредитов на приобретение другого имущества или даже на пополнение оборотных средств).

В нормально функционирующей лизинговой компании вся сумма ее обязательств перед банками обеспечивается не застывшей, а постоянно изменяющейся имущественной массой. По мере внесения клиентами лизинговых платежей и выкупа лизингового имущества его приходится освобождать от залога путем досрочного погашения соответствующих кредитов или предоставления банкам в залог другого имущества. Эта работа является для лизинговых компаний рутинной и повседневной. Определенная свобода маневра обеспечивается за счет вознаграждения (маржи) лизинговых компаний, включенной в лизинговые платежи, временных лагов в циклах возмещения НДС (развивающаяся лизинговая компания постоянно вправе рассчитывать на возврат НДС из бюджета), рефинансирования с варьированием сроков и ставок и т.п.

Обратной стороной большей доступности и гибкости лизингового финансирования при изложенном подходе становится появление у реципиента инвестиций (лизингополучателя) дополнительных рисков, связанных с возможностью обращения взыскания на предмет лизинга по долгам лизингодателя даже при надлежащем исполнении лизингополучателем обязательств по внесению лизинговых платежей.

Часть этих рисков учтена и нивелирована законодателем. Взыскания третьих лиц, обращенные на имущество лизингодателя, могут быть отнесены только к данному объекту права собственности лизингодателя в отношении предмета лизинга. К приобретателю прав лизингодателя в отношении предмета лизинга в результате удовлетворения взыскания в обязательном порядке переходят не только права, но и обязательства лизингодателя, определенные в договоре лизинга70.

Таким образом, если залогодержатель обращает взыскание на имущество, пока оно является предметом лизинга по действующему договору (т.е. доводит процедуру обращения взыскания до логического завершения, включая реализацию третьему лицу или обращение в собственность кредитора), лизингополучатель в силу свойства следования сохраняет полноту прав по такому договору, включая право получить от нового собственника имущество в собственность после внесения всей суммы лизинговых платежей и выкупной цены.

Другая часть рисков связана с ситуацией, когда право лизингополучателя получить имущество в собственность реализуется до предъявления залоговым кредитором притязаний, основанных на залоговом праве. В таком случае при предъявлении залоговым кредитором подобных притязаний после внесения всех лизинговых платежей и перехода права собственности на имущество к лизин-

70	См.: п. 2 ст. 23 Закона о лизинге.

81

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

гополучателю последний не имел действенных способов защиты своих интересов. Именно такого рода ситуация послужила фактической основой описанного ранее дела.

Формально в этом деле предметом исковых требований являлось не обращение взыскания на предмет залога (бывший ранее лизинговым имуществом), которому можно было бы противопоставить возражение, не связанное с недействительностью договора залога, а признание договора залога недействительным. От удовлетворения именно такого требования зависела эффективная защита законных интересов лизингополучателя, надлежаще исполнившего обязательства по внесению лизинговых платежей.

Вданном деле, исходя из условий договора лизинга, обстоятельств его исполнения лизингополучателем и передачи судна в залог банку, сложно было не согласиться с доводами, основанными на сомнениях в добросовестности лизинговой компании и банка и допущении ими злоупотребления правом.

Вто же время признание договора залога имущества, одновременно являющегося предметом лизинга, недействительным по столь размытым мотивам, как недобросовестность залогодателя и залогового кредитора и злоупотребление правом с их стороны, слабо согласовалось бы с таким требованием к норме права, как формальная определенность, и с учетом прецедентного характера актов высшей судебной инстанции могло существенно осложнить финансирование лизинговой деятельности с использованием описанных выше залоговых технологий.

Подобный подход к защите интересов лизингополучателя, по сути, был бы тождествен запрету залога предмета лизинга.

Правовая мысль должна была работать в направлении создания конструкции, способной, с одной стороны, защитить интерес лизингополучателя, надлежащим образом исполняющего обязательства по внесению лизинговых платежей, а с другой — сохранить фундамент этого интереса, т.е. саму лизинговую операцию.

De lege ferenda можно было предложить несколько вариантов подобных конструкций. Так, в определении о передаче для пересмотра в порядке надзора указывалось, что определяющим в практике арбитражных судов был подход, при котором при невыполнении лизингодателем своих заемных обязательств, обеспеченных залогом предмета лизинга, на него обращается взыскание с последующей продажей с торгов независимо от того, что лизингополучатель уже выплатил лизинговые платежи и приобрел право собственности на предмет лизинга, а способом защиты прав лизингополучателей является взыскание с лизингодателей убытков. Эту конструкцию можно было усилить страхованием ответственности лизингодателя.

Другой подход мог бы заключаться в возобновлении лицензирования лизинговой деятельности и установлении обязательных нормативов соотношения ряда показателей финансово-хозяйственной деятельности лизинговых компаний, а также

82

Свободная трибуна

в обязательности опубликования их финансовой отчетности, призванных если не исключить неплатежеспособность этих финансовых институтов, то хотя бы существенно снизить вероятность ее наступления, а также необходимости предоставления потенциальным клиентам сведений о рисках взаимодействия с тем или иным финансовым институтом71.

При этом целесообразно исходить из того, что задача правовой конструкции заключается не в полном исключении рисков, а в существенном повышении уровня гарантий для участников оборота, надлежащим образом исполняющих свои обязательства.

Между тем ни обязательное страхование ответственности, ни тем более лицензирование определенного вида деятельности на основании решения высшей судебной инстанции введены быть не могут.

Поэтому в распоряжении судебной практики de lege lata был более ограниченный инструментарий защиты интересов лизингополучателя. Центральная идея заключалась в необходимости такой защиты при надлежащем исполнении лизингополучателем обязательств по внесению лизинговых платежей, выкупной цены и оформлении перехода права собственности на предмет лизинга.

Реализации этой идеи (безотносительно к обстоятельствам дела) могло бы служить, например, признание за лизингополучателем возможности правомерно (т.е. без риска расторжения договора и изъятия предмета лизинга) приостановить исполнение обязательства внести последнюю копейку в счет лизинговых платежей и (или) выкупной цены (и тем самым искусственно воспрепятствовать переходу права собственности на предмет лизинга, а также сохранить правовой статус лизингополучателя с привилегией, предусмотренной законом72) ввиду наличия обстоятельств (залоговое обременение лизингового имущества и нарушение обеспеченного залогом обязательства, влекущее возможность обращения взыскания), очевидно свидетельствующих о том, что встречное исполнение (обязательства передать имущество в собственность лизингополучателю свободным от прав третьих лиц) лизингодателем не будет произведено.

Другой путь реализации этой идеи мог бы заключаться в предоставлении лизингополучателю, должным образом исполнившему обязательства по внесению лизинговых платежей и выкупной цены предмета лизинга и получившему его в собственность, основанного на указанных обстоятельствах возражения против требования залогового кредитора об обращении взыскания на предмет залога с одновременным сохранением действительности самого договора залога. Нормативным обоснованием такого подхода могла бы стать аналогия с правовым статусом лизингополучателя, не доплатившего последнюю копейку перед обращением взыскания

71Именно эту идею сейчас пытается реализовать Банк России, предлагая включить лизинговые компании в число некредитных финансовых организаций (о планах публичного регулирования лизинговой деятельности см. подраздел D введения в предыдущем номере).

72См.: п. 2 ст. 23 Закона о лизинге.

83

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

на предмет залога (лизинговое имущество), сохраняющего права лизингополучателя и в отношении нового собственника предмета лизинга, усиленная правовой позицией КС РФ о недопустимости (запрете) различного обращения с лицами, находящимися в одинаковых или сходных ситуациях73.

С точки зрения баланса интересов участников спорных отношений (лизингополучателя, лизингодателя-заемщика и банка-кредитора-залогодержателя) такой подход представлялся оптимальным. Риск недостаточности обеспечения кредита при этом переносился бы с лизингополучателя на банк как на профессионального участника кредитных отношений, имеющего больше опыта и возможностей для обеспечения своих имущественных интересов (в том числе путем оценки имущественного положения заемщика-лизингодателя при выдаче кредита и его последующего мониторинга) именно с учетом того обстоятельства, что заемщиком является лизинговая компания, права которой на имущество обременены специфическими притязаниями ее клиентов74.

Для банка одним из критериев приемлемости обеспечения могла бы стать рутинность залоговой операции (соответствие стандартной технологии финансирования, принятой в отношениях банка с лизинговой компанией) или, напротив, ее экстраординарность, свидетельствующая (как в данном деле) о ее очевидном совершении в ущерб интересам лизингополучателя.

Более того, теоретически вполне можно было бы ограничиться именно залогом прав, однако эта конструкция настолько шаткая с точки зрения материального права и еще более — с точки зрения права процессуального75, что стремление кредитора получить в залог наряду с правами еще и вещь, с которой эти права тесно связаны, вполне объяснимо.

73См.: постановления КС РФ от 15.06.2006 № 6-П (п. 3 мотивировочной части), от 28.05.2010 № 12-П (п. 4.2 мотивировочной части).

74К слову, согласно п. 6.5 Положения Банка России от 28.06.2017 № 590-П «О порядке формирования кредитными организациями резервов на возможные потери по ссудам, ссудной и приравненной к ней задолженности» для целей данного документа не может учитываться обеспечение, если оно обременено обязательствами по иным договорам залогодателя (за исключением случаев, когда обременение предмета залога не препятствует соблюдению срока, необходимого для реализации прав залогодержателя, вытекающих из наличия обеспечения по ссуде, и не оказывает влияния на стоимость реализуемого предмета залога). Аналогичное правило содержалось в п. 6.5 Положения Банка России от 26.03.2004 № 254-П о порядке формирования кредитными организациями резервов на возможные потери по ссудам, по ссудной и приравненной к ней задолженности.

75Подтверждением тому могут служить определения Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 16.08.2018 № 305-ЭС18-8062 и от 22.11.2018 № 305-ЭС18-8062 (2), в которых применительно к залоговым правам банка в отношении заложенных ему лизингодателем (впоследствии признанным несостоятельным) прав требования получения лизинговых платежей по договору лизинга судом указано на отсутствие у банка как залогового кредитора возможности получить преимущественное удовлетворение своих требований за счет лизинговых платежей, поступающих лизингодателю (залогодателю по договору залога прав) во исполнение переданных в залог требований, если исполнение совершается не путем перечисления средств на залоговый счет. Ранее аналогичная правовая позиция безотносительно к лизингу была сформулирована в определении Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 17.10.2016 № 305-ЭС16-7885 (приведено в п. 4 Обзора судебной практики ВС РФ № 4 (2016), утв. Президиумом ВС РФ 20.12.2016).

84

Свободная трибуна

8.3.3.Правовые позиции высших судебных инстанций

Витоге Президиум ВАС РФ пришел к соломонову решению: суд оттолкнулся от правила о том, что к приобретателю прав лизингодателя в отношении предмета лизинга в результате удовлетворения взыскания в обязательном порядке переходят не только права, но и обязательства лизингодателя, определенные в договоре76. Эту норму Суд интерпретировал таким образом, что залог предмета лизинга, фактически переданного лизингополучателю, осуществляется в совокупности с правами лизингодателя и прекращается при исчерпании этих прав выкупом лизингополучателем предмета лизинга в соответствии с условиями договора лизинга.

Далее высшая судебная инстанция указала, что исправным лизингополучателям предоставляется равная степень защиты независимо от того, когда у залогодержателей возникают основания для обращения взыскания на предмет залога, переданный в выкупной лизинг, — до или после прекращения договора лизинга надлежащим исполнением. При этом было оговорено, что передача лизингодателями в залог имущества, уже фактически переданного лизингополучателям в лизинг, законодательству не противоречит, поскольку не затрагивает прав исправных лизингополучателей, вытекающих из договоров лизинга. Сделки залога переданного в выкупной лизинг имущества являются действительными, но при обращении залогодержателями взыскания на это имущество его приобретатели получают права лизингодателей (право на остаток задолженности по лизинговым платежам, возможность расторжения договора лизинга и изъятия его предмета при ненадлежащем исполнении обязательств лизингополучателями).

Проецируя приведенные правоположения на обстоятельства дела, Президиум ВАС РФ указал, что общество внесло все лизинговые платежи и стало собственником судна, поэтому с момента регистрации за ним права собственности на это имущество одновременно с прекращением права собственности лизинговой компании прекратилось и право залога банка. Сохранение регистрационной записи о нахождении судна в ипотеке у банка после прекращения в силу закона этой ипотеки нарушает права лизингополучателя, который стал новым собственником судна, надлежащим образом исполнив договор лизинга. При этих условиях новый собственник вправе требовать погашения регистрационной записи в судебном порядке77.

Рассматривая чуть позже аналогичное дело и подтверждая приведенную правовую позицию, высшая судебная инстанция разъяснила также, что в случае выплаты лизингополучателем всех лизинговых платежей, включая выкупную цену предмета лизинга, стоимостное содержание права кредитора (залогодержателя) на заложенное имущество приравнивается к нулю, вследствие чего не имеет экономического (стоимостного) содержания. Право залога на предмет лизинга в таком случае прекращается78.

76См.: п. 2 ст. 23 Закона о лизинге.

77См.: постановление Президиума ВАС РФ от 22.03.2012 № 16533/11.

78См.: постановление Президиума ВАС РФ от 14.05.2013 № 17312/12.

85

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Впоследствии приведенные соображения были включены в руководящие разъяснения высшей судебной инстанции: если залогодержатель, заключая договор залога, знал или должен был знать о том, что предмет залога является одновременно предметом договора лизинга (например, в силу того, что залогодателем является лизинговая компания), то залог предмета лизинга, переданного лизингополучателю, осуществляется в совокупности с правами лизингодателя79 и прекращается при исчерпании этих прав выкупом лизингополучателем предмета лизинга в соответствии с условиями договора лизинга. Надлежащее исполнение лизингополучателем обязательств по уплате всех лизинговых платежей, предусмотренных договором лизинга, означает прекращение такого договора в связи с надлежащим исполнением его сторонами своих обязательств80, вследствие чего залог предмета лизинга прекращается, а положения о сохранении залога при переходе прав на заложенное имущество к другому лицу81 применению не подлежат. К приобретателю прав лизингодателя в отношении предмета лизинга в результате обращения на него взыскания переходят не только права, но и обязанности лизингодателя, определенные в договоре лизинга, в частности обязанность передать право собственности на предмет лизинга лизингополучателю82.

Если же залогодержатель не знал и не должен был знать о том, что предмет залога является предметом лизинга либо будет передан в лизинг, то к отношениям залогодержателя, залогодателя и лизингополучателя подлежат применению положения ГК РФ о залоге имущества без учета перечисленных выше особенностей залога предмета лизинга83.

Этой же позиции ныне придерживается и ВС РФ84, но с существенным уточнением (исключением), которое сформулировано при рассмотрении в декабре 2018 г. ряда однотипных споров.

Изложенный выше подход, как нетрудно заметить, является результатом отказа высших судебных инстанций от применения общего правила о сохранении залога при переходе прав на заложенное имущество85. Между тем эти специальные разъяснения направлены на защиту добросовестных лизингополучателей и рассчитаны на сделки, обычно заключаемые на рынке профессиональными лизинговыми компаниями с независимыми участниками оборота.

79До исполнения лизингополучателем обязательств по уплате лизинговых платежей заложенными по договору залога имущества, являющегося предметом лизинга, считаются требования лизингодателя к лизингополучателю об уплате лизинговых платежей.

80См.: ст. 408 ГК РФ.

81См.: ст. 353 ГК РФ.

82См.: ст. 23 Закона о лизинге.

83См.: п. 10 постановления № 17.

84См.: определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 16.11.2016 № 309-ЭС16- 9488.

85См.: ст. 353 ГК РФ.

86

Свободная трибуна

Поэтому, если лизингодатель привлек заемные средства под залог предмета лизинга, между первоначальным лизингополучателем и новым лизингополучателем совершена сделка передачи договора лизинга, а указанные лица являются аффилированными (связанными) и при этом констатируют исполнение новым лизингополучателем обязательств по договору лизинга, то аффилированные между собой лизингодатель, первоначальный лизингополучатель и новый лизингополучатель не могут использовать (в целях уклонения от погашения за счет залога задолженности перед заимодавцем, предоставившим финансирование на покупку предмета лизинга) ранее сформулированные в судебной практике специальные разъяснения. Напротив, применяется общее правило о сохранении залога при переходе прав на заложенное имущество, а переход права собственности на предмет лизинга к новому лизингополучателю не ограничивает залогового кредитора в праве обратить взыскание на данное имущество86.

В ходе совершенствования гражданско-правового регулирования лизинговой деятельности предполагается закрепить аналогичный сложившемуся в судебной практике подход: при заключении лизингодателем договора залога лизингового имущества заложенными считаются его права по договору лизинга87; к отношениям лизингополучателя и лица, приобретшего заложенные права лизингодателя, подлежат применению правила о замене лизингодателя88.

Таким образом, кредитор (собственник) вправе передать служащий ему обеспечением актив в залог в обеспечение иных обязательств, однако права добросовестного исправного должника защищаются преимущественно перед правами залогового кредитора собственника.

8.3.4. Нерешенный вопрос

За пределами внимания высших судебных инстанций и составителей законопроекта остался немаловажный вопрос о том, что должно происходить с залоговыми отношениями, когда лизинговое имущество передается в залог, а впоследствии договор лизинга расторгается и актив у лизингополучателя изымается.

Защита прав исправного лизингополучателя в рассмотренном выше деле строилась на небесспорном отождествлении залога предмета лизинга и залога прав лизингодателя по договору лизинга, включая в первую очередь права требования лизинговых платежей.

В этом смысле, как отмечалось ранее, абсолютное (вещное) право собственности лизингодателя на лизинговое имущество одновременно символизирует комплекс относительных (преимущественно обязательственных) прав лизингодателя из договора лизинга. Вместе с тем такое отождествление с практической точки зрения

86См.: определения Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 06.12.2018 № 305-ЭС17- 19232 (3), № 305-ЭС17-19232 (4), № 305-ЭС17-19232 (5).

87См.: ст. 358¹ ГК РФ.

88См.: п. 3 ст. 833¹² проекта главы 43¹ ГК РФ.

87

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

может выглядеть оправданным, пока договор лизинга действует без нарушений со стороны лизингополучателя.

Вслучае расторжения договора лизинга (главным образом ввиду его нарушения лизингополучателем) обременение прав лизингодателя на заложенный актив правом лизингополучателя на его выкуп прекращается.

Вто же время возникшие из договора лизинга права постигает интересная трансформация. Право лизингодателя на получение периодических платежей в соответствии с условиями договора (и внесенных, т.е. таких, обязательство по внесению которых прекращено надлежащим исполнением, и просроченных ко дню расторжения договора, и тех, срок внесения которых должен был наступить позднее расторжения) в силу расторжения договора и изъятия актива заменяется суммой прав — прав единовременно получить:

–возврат финансирования, предоставленного лизингополучателю;

–плату за финансирование до его фактического возврата;

–возмещение причиненных лизингодателю убытков;

–иные предусмотренные законом или договором санкции89.

Всвете изложенного отпадают основания для отождествления залога имущества (переставшего быть лизинговым) с залогом обязательственных прав лизингодателя. Те права, с залогом которых отождествлялся залог актива, уже не существуют в неизменном виде. С одной стороны, они претерпели существенное изменение как с точки зрения причитающихся лизингодателю сумм, так и с точки зрения срока их уплаты. С другой стороны, реализация этих прав лизингодателя с погашением корреспондирующего долга лизингополучателя не приведет ни к переходу права собственности на актив от лизингодателя к лизингополучателю, ни, следовательно, к возникновению условий для вывода об исчерпании залоговых прав залогодержателя.

С прекращением подобного отождествления содержание и режим залоговых прав кредитора лизингодателя возвращаются к своему полноценному стандартному регулированию, не искаженному особенностями, которые диктуются благой целью защиты прав и интересов исправного лизингополучателя.

Изложенное ставит под сомнение корректность самой конструкции отождествления залога лизингового имущества с залогом обязательственных прав лизингодателя. По всей видимости, у защиты интересов исправного лизингополучателя (целесообразность которой не вызывает никаких сомнений) должно быть иное обоснование.

Здесь возможна аналогия с таким основанием прекращения залога, как реализация предмета залога в целях удовлетворения требований предшествующего зало-

89	См.: п. 3.1–3.3 постановления № 17.

88

Свободная трибуна

годержателя90. Сходство ситуаций усматривается в том, что как при последующем залоге, так и при передаче предмета лизинга в залог в отношении актива устанавливаются два обеспечительных права. При этом предшествующий залог или право собственности лизингодателя следует считать старшими правами, а последующий залог или залоговое право кредитора лизингодателя — младшими. Когда за счет стоимости актива старший кредитор получает удовлетворение, а стоимости актива на удовлетворение требований младшего кредитора не остается (она получена старшим кредитором полностью), обеспечение прекращается. В экономическом смысле при исполнении лизингополучателем обязательств перед лизингодателем как старшим кредитором складывается сходная ситуация, которая и может служить обоснованием того, что младшее обеспечительное право (залог предмета лизинга) прекращается.

Если при расторжении договора лизинга лизинговая компания как должник в обязательстве, обеспеченном залогом лизингового имущества, досрочно исполнит обязательства перед своим кредитором и тем самым прекратит залог, дальнейшие сделки с этим активом она сможет совершать по собственному усмотрению. Если же такой возможности нет, то следующим шагом должна стать реализация актива с двуединой целью: 1) выручка от реализации должна зачисляться (арифметически) в погашение трансформированных требований лизингодателя к лизингополучателю; 2) сами вырученные денежные средства должны направляться на исполнение обязательств лизингодателя перед его кредитором, обеспеченных залогом. При этом в интересах всех участников операции будет продавать актив как не обремененный залогом (в противном случае спрос на него будет слабым, а цена — минимальной), а также создать гарантии направления выручки в пользу залогового кредитора.

Наконец, при самом неудачном развитии событий залоговому кредитору придется обратить взыскание на актив. При этом фактически полученная кредитором выручка от реализации имущества будет арифметически одновременно зачисляться и в погашение долга лизингодателя перед его кредитором, и в погашение требований лизингодателя к лизингополучателю.

8.4. Изъятие собственником имущества у должника

Согласно закону право лизингодателя на распоряжение предметом лизинга включает право изъять его из владения и пользования у лизингополучателя в случаях и в порядке, которые предусмотрены законодательством и договором лизинга91.

В системном единстве с этой нормой толкуется и применяется также правило о возможности согласовать в договоре лизинга обстоятельства, которые стороны считают бесспорным и очевидным нарушением обязательств и которые ведут к прекращению действия договора лизинга и изъятию предмета лизинга92.

90Ср.: п. 3 ст. 342¹, подп. 8 п. 1 ст. 352 ГК РФ.

91См.: п. 3 ст. 11 Закона о лизинге. Аналогичное правило закреплено в п. 3 ст. 6 Модельного закона СНГ

олизинге (принят в Санкт-Петербурге 14.04.2005).

92См.: п. 6 ст. 15 Закона о лизинге. Аналогичное правило закреплено в п. 5 ст. 8 Модельного закона СНГ

олизинге.

89

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

8.4.1. Основания изъятия

Расторжение договора. Приведенные выше нормы, по существу, устанавливают возможность включения в договор условия о предоставлении лизингодателю секундарного права на односторонний отказ от договора лизинга (вне зависимости от статуса лизингополучателя, включая ситуации, когда он признается потребителем93)94.

Основания расторжения. Договором аренды (а значит, и лизинга) могут быть установлены и другие (помимо указанных в законе95) основания его досрочного расторжения, причем как в судебном порядке, так и в порядке одностороннего отказа, а также как связанные, так и не связанные с какими-либо нарушениями сторон96.

Из этого следует, что право изъятия актива у лизингополучателя может возникать у лизингодателя и осуществляться им независимо от нарушений лизингополучателем обязательств из договора лизинга, а также от возможности принудительного взыскания задолженности по договору. Так, в договор лизинга может быть включена оговорка о кросс-дефолте — условие о праве лизингодателя на односторонний отказ от договора по мотивам нарушения лизингополучателем обязательств, возникших из оснований, которые не связаны с данным договором. Речь может идти о нарушении обязательств, возникших из другого договора, о неисполнении или ненадлежащем исполнении внедоговорных обязательств — деликтных, кондикционных и др., о нарушении обязательств лизингополучателя не перед лизингодателем, а перед третьими лицами, а также о нарушении обязательств не только лизингополучателем, но и его аффилированными лицами97.

Особенно наглядно потребность в использовании оговорки о кросс-дефолте можно проиллюстрировать следующим примером: между одними и теми же лизингодателем и лизингополучателем заключено два договора лизинга — по одному передан внедорожник, которым пользуется лично руководитель компании-лизин- гополучателя, по другому — неликвидное оборудование. При возникновении финансовых затруднений у многих должников возникает нездоровый соблазн начать исполнять обязательства избирательно — платить за внедорожник и уклоняться от платежей за оборудование. Включение в договоры оговорки о кросс-дефолте позволяет лизингодателю, столкнувшемуся со столь недобросовестным поведением лизингополучателя, эффективнее защитить свои законные интересы с использо-

93См.: абз. 3 преамбулы к Закону РФ от 07.02.1992 № 2300-I «О защите прав потребителей» (в ред. Федерального закона от 09.01.1996 № 2-ФЗ).

94См.: п. 2 ст. 310 ГК РФ; п. 10–11 постановления Пленума ВС РФ от 22.11.2016 № 54 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации об обязательствах и их исполнении».

95См.: ст. 619–620 ГК РФ.

96См.: п. 25–27 Обзора практики разрешения споров, связанных с арендой (информационное письмо Президиума ВАС РФ от 11.01.2002 № 66); определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 01.09.2016 № 306-ЭС16-3858.

97Подробнее см.: Буркова А.Ю. Дефолт и кросс-дефолт: международная практика // Международное публичное и частное право. 2016. № 5. С. 5–7.

90

Свободная трибуна

ванием права собственности на принадлежащий кредитору ликвидный (и представляющий повышенный интерес для неисправного должника) актив — внедорожник.

Благодаря такому условию — очевидно правомерному в свете принципа свободы договора — лизингодатель может добиваться расторжения договора лизинга внедорожника, пусть и исполняемого надлежащим образом, с целью его изъятия и реализации для последующего направления выручки от реализации на удовлетворение требований не только по данному договору, но и по договору лизинга оборудования.

В реализации этого права сам лизингодатель связан только требованием добросовестности98.

Само условие о кросс-дефолте и его использование лизингодателем в качестве инструмента противодействия недобросовестной избирательности лизингополучателя в исполнении обязательств принципу добросовестности вполне соответствуют. Создавая дополнительные стимулы к соблюдению договорной дисциплины, оговорка о кросс-дефолте служит дополнительным непоименованным способом обеспечения исполнения обязательств, перечень которых является открытым99.

Использование оговорки о кросс-дефолте будет отвечать стандарту добросовестности и в ситуации, когда оно будет реакцией на признаки ухудшения финансовохозяйственного состояния лизингополучателя, свидетельствующие об увеличении рисков нарушения им обязательств хотя бы по части из совокупности договоров между данными сторонами в будущем.

В то же время попытка лизингодателя подловить лизингополучателя на однократной кратковременной и незначительной по сумме просрочке внесения какого-ли- бо платежа по одному договору при в целом стабильном исполнении обязательств по всей совокупности договоров, заключенных с лизингодателем, скорее всего, будет злоупотреблением правом и должно пресекаться судами.

Порядок расторжения. Следует отметить, что именно применительно к лизингу в свое время была сформулирована правовая позиция, регулирующая механизм реализации права на односторонний отказ от договора: односторонний отказ от исполнения договора влечет за собой прекращение договорных обязательств100; сами по себе ссылки стороны на направление ею уведомления об отказе от исполнения договора не дают оснований для вывода о безусловном наступлении указанных правовых последствий — лицо, состоящее в договорных отношениях с другим лицом, не может делать предположения о прекращении этих отношений по правилам о расторжении договора ввиду отказа101 до тех пор, пока оно не будет

98См.: п. 3 ст. 1, п. 3 ст. 307, п. 4 ст. 450¹ ГК РФ.

99См.: п. 1 ст. 329 ГК РФ.

100См.: п. 1–2 ст. 450¹ (в период рассмотрения спора — п. 3 ст. 450), п. 2 ст. 453 ГК РФ.

101См.: п. 1–2 ст. 450¹ (в период рассмотрения спора — п. 3 ст. 450) ГК РФ.

91

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

проинформировано об одностороннем отказе контрагента от исполнения сделки, а потому договорные отношения считаются прекращенными с момента доставки соответствующего уведомления102.

При этом договор изменяется или прекращается с момента, когда данное уведомление доставлено или считается доставленным по правилам о юридически значимых сообщениях103, если иное не предусмотрено законом, иными правовыми актами или условиями сделки либо не следует из обычая или из практики, установившейся во взаимоотношениях сторон104.

Истечение срока лизинга. Кроме того, основанием требования собственника к должнику о возврате актива может служить не только расторжение договора, но и истечение срока лизинга.

Всилу прямого указания закона по окончании срока действия договора лизинга лизингополучатель обязан возвратить предмет лизинга105. Применительно к финансовому лизингу, предполагающему переход права собственности на актив к должнику, данную норму следует толковать ограничительно: она должна применяться, если до наступления этого срока должник не исполнил свои обязательства по внесению согласованных платежей.

Впрактике высшей судебной инстанции закреплено правоположение о том, что при передаче актива в аренду с условием о выкупе106, последующем истечении срока и невнесении арендатором всех предусмотренных договором выплат у владельца отсутствуют какие-либо права на имущество: право собственности не приобретается (истечение срока аренды не означает переход актива в собственность арендатора, поскольку арендные платежи не уплачены полностью), а право аренды прекращается в связи с истечением ее срока107. Поэтому требование о возврате актива подлежит удовлетворению108.

Перечисленные правила как в силу их специального характера по отношению к нормам общей части обязательственного права109, так и ввиду природы договора

102См.: постановление Президиума ВАС РФ от 25.07.2011 № 3318/11.

103См.: ст. 165¹ ГК РФ.

104См.: абз. 2 п. 13 постановления Пленума ВС РФ от 22.11.2016 № 54 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации об обязательствах и их исполнении».

105См.: абз. 4 п. 5 ст. 15 Закона о лизинге.

106См.: ст. 624 ГК РФ; ср. ст. 19 Закона о лизинге.

107См.: ч. 1 ст. 622 ГК РФ.

108См.: п. 2 Обзора практики разрешения споров, связанных с арендой (информационное письмо Президиума ВАС РФ от 11.01.2002 № 66).

109См.: правило п. 1 ст. 307¹ ГК РФ о приоритете норм Кодекса и специальных законов об отдельных видах договоров перед положениями раздела III ГК РФ.

92

Свободная трибуна

лизинга, являющегося срочным в силу существа отношений110, должны блокировать применение общей нормы о признании договора действующим до определенного в нем момента окончания исполнения сторонами обязательства, если договор не содержит условие о том, что окончание срока его действия влечет прекращение договорных обязательств сторон111.

Правилом о возврате имущества по истечении срока действия договора лизинга законодатель также квалифицирует реализацию лизингодателем последствия отказа от договора, заключающегося в изъятии собственником актива у должника, в качестве осуществления правомочия распоряжения.

Наступление отменительного условия. Законодательство традиционно допускает совершать сделки под отменительным условием, т.е. ставить прекращение прав и обязанностей в зависимость от обстоятельства, относительно которого неизвестно, наступит оно или нет112.

Согласно разъяснениям высшей судебной инстанции не запрещено заключать сделки под отменительным или отлагательным условием, наступление которого зависит в том числе и от поведения стороны сделки113.

Кроме того, прекращение определенных прав по договорному обязательству может быть обусловлено совершением или несовершением одной из сторон определенных действий либо наступлением иных обстоятельств, предусмотренных договором, включая полностью зависящие от воли одной из сторон114.

Таким образом, институт условных обязательств предполагает возможность обусловить прекращение договорных прав и обязанностей (в том числе прав и обязанностей сторон договора лизинга) наступлением обстоятельств, которые могут находиться в сфере контроля или усмотрения одной из сторон.

В частности, стороны договора лизинга вполне могут согласовать отменительные условия, состоящие в том, что при наступлении определенных обстоятельств (как связанных, так и не связанных с нарушением лизингополучателем договорных обязательств) права и обязанности сторон по договору лизинга прекращаются.

Правопрекращающий эффект таких обстоятельств будет наступать уже без необходимости в иных юридических фактах, включая волеизъявление одной или обеих сторон.

110В Законе о лизинге неоднократно подчеркивается передача актива лизингополучателю «на определенный срок» (абз. 2 и 3 п. 1 ст. 4, абз. 2 п. 4 и абз. 4 п. 5 ст. 15).

111См.: п. 3 ст. 425 ГК РФ.

112См.: п. 2 ст. 157 ГК РФ.

113См.: абз. 2 п. 52 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее — постановление № 25).

114См.: ст. 327¹ ГК РФ.

93

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

В оценке поведения сторон в свете согласованных ими условий, а также собственно наступления условий стороны связаны требованиями добросовестности: если наступлению условия недобросовестно воспрепятствовала сторона, которой оно невыгодно, условие признается наступившим; если наступлению условия недобросовестно содействовала сторона, которой оно выгодно, то условие признается ненаступившим115.

Согласно разъяснению высшей судебной инстанции указанная фикция не действует автоматически, а применяется судом по требованию добросовестной стороны116.

8.4.2. Порядок изъятия

Судебный порядок. Ввиду восстановления полноты правомочий117 собственник (лизингодатель) вправе восстановить владение активом118, что в нашем законодательстве описано как его изъятие у должника (лизингополучателя).

Использование применительно к данному этапу лизинговой операции термина «изъятие» выгодно отличает регулирование лизинга от регулирования обычной аренды.

Один из многочисленных парадоксов нашего законодательства заключается в дифференциации способов защиты прав сторон договора аренды на получение вещи.

Содной стороны, арендатор, которому арендодатель не передал вещь во владение и пользование, может требовать отобрания этой вещи у арендодателя и передачи ее арендатору на предусмотренных обязательством условиях119. При удовлетворении искового требования арендатор получит в отношении арендодателя исполнительный лист с формулировкой «изъять», что позволит ему настаивать на применении такой меры принудительного исполнения, как «изъятие у должника имущества, присужденного взыскателю»120.

Сдругой стороны, относительно возврата вещи закон предусматривает обязанность арендатора вернуть арендодателю имущество при прекращении договора121,

115См.: п. 3 ст. 157 ГК РФ; абз. 5 п. 1 и абз. 1 п. 52 постановления № 25.

116См.: абз. 3 п. 23 постановления Пленума ВС РФ от 22.11.2016 № 54 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации об обязательствах и их исполнении».

117Подробнее о восстановлении полноты правомочий собственника при прекращении обременения см. подраздел 2 данной публикации (в предыдущем номере).

118См.: подп. «a» п. 2 ст. 13 Оттавской конвенции; п. «a» ст. 10 Кейптаунской конвенции; ст. 24 Модельного закона УНИДРУА о лизинге.

119См.: ч. 1 ст. 398, п. 3 ст. 611 ГК РФ.

120См.: п. 4 ч. 3 ст. 68 Закона об исполнительном производстве.

121См.: ч. 1 ст. 622 ГК РФ.

94

Свободная трибуна

на случай нарушения которой собственнику предоставляется лишь иск о присуждении к исполнению обязанности в натуре122. При удовлетворении такого требования арендодатель на практике в большинстве случаев получит в отношении арендатора исполнительный лист с формулировкой «обязать передать». В итоге арендодателю (собственнику) придется удовольствоваться лишь правилами об исполнении требований к должнику совершить определенные действия (с возможностью на отдаленном этапе прибегнуть к такой мере, как «совершение от имени и за счет должника действия, указанного в исполнительном документе, в случае, если это действие может быть совершено без личного участия должника»123)124, он не сможет прибегнуть немедленно и непосредственно к изъятию.

Причины такой дифференциации способов защиты права арендатора и арендодателя в зеркальных ситуациях загадочны и рационального объяснения не имеют.

Благодаря двукратному упоминанию в законе права на изъятие актива у лизингополучателя лизингодателю как собственнику доступен более эффективный способ защиты (нежели обычному арендодателю) на случай уклонения должника от возврата имущества при прекращении договора.

Внесудебный порядок. Ныне действующее законодательство не исключает внесудебного изъятия лизингодателем актива у лизингополучателя125, однако не предусматривает инструментов принудительного внесудебного изъятия.

Имеющаяся нормативная база оставляет лизингодателю институт самозащиты права126, ограниченный требованием соразмерности нарушению и запрета выхода за пределы действий, необходимых для его пресечения127, а также запретом самоуправства128.

В ходе совершенствования гражданско-правового регулирования лизинговой деятельности предполагается допустить изъятие предмета лизинга по исполнительной надписи нотариуса без обращения в суд129. Для того чтобы эта норма смогла

122См.: абз. 8 ст. 12 ГК РФ.

123См.: п. 7 ч. 3 ст. 68 Закона об исполнительном производстве.

124См.: ст. 105 Закона об исполнительном производстве.

125В DCFR при удержании титула право обеспечительного кредитора на внесудебную реализацию обеспечительного права закрепляется императивно, т.е. не может быть исключено соглашением сторон (п. 2 ст. IX.-7:103). Вместе с тем документ ограничивает право кредитора на вступление во владение активом случаями (а) выражения должником согласия в момент реализации кредитором его права, а также

(б) заранее данного должником согласия с правом кредитора вступить во владение при отсутствии возражений должника или фактического владельца актива в момент реализации кредитором этого права (п. 1 ст. IX.-7:201).

126См.: ч. 1 ст. 14 ГК РФ.

127См.: ч. 2 ст. 14 ГК РФ.

128См.: ст. 19.1 КоАП РФ и ст. 330 УК РФ.

129См.: ст. 833¹³ проекта главы 43¹ ГК РФ.

95

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

эффективно применяться, потребуется также внесение соответствующих дополнений в законодательство о нотариате и об исполнительном производстве.

8.5. Распорядительные правомочия лизингополучателя

8.5.1. Передача договора лизингополучателем (перенаем предмета лизинга)

Нередко после получения имущества в пользование лизингополучателю оказывается нужным передать актив и комплекс связанных с ним прав и обязанностей, возникших из договора лизинга, третьему лицу.

Такая передача представляет собой акт распоряжения со стороны лизингополучателя и включает одновременно уступку прав, возникших из договора130, и перевод возникшего из того же договора долга131, в таком качестве допускается законом и именуется в общей части обязательственного права передачей договора132, а применительно к аренде — перенаймом133.

Необходимость согласия собственника. Как из общих, так и из специальных норм следует, что подобная сделка, включая перевод долга, требует согласия кредитора (арендодателя, лизингодателя) и при его отсутствии ничтожна134.

Согласие собственника имущества (кредитора) требуется в силу следующих соображений:

1)сделка направлена на перемещение актива, служащего обеспечением, из имущественной сферы одного лица в имущественную сферу другого, и в этом плане нуждается в контроле со стороны собственника;

2)такая операция порождает смену обязанного лица в комплексе отношений, возникших из договора.

Правило о ничтожности является специальным по отношению к общей норме об оспоримости сделки, совершенной без необходимого согласия третьего лица135. Оно также отличается от специального правила о последствиях распоряжения со стороны залогодателя предметом залога без согласия залогового кредитора (сохранение залога с возникновением у залогодержателя права потребовать досрочного

130См.: подпараграф 3 § 1 главы 24 ГК РФ.

131См.: § 2 главы 24 ГК РФ.

132См.: ст. 392³ ГК РФ.

133См.: п. 2 ст. 615 ГК РФ.

134См.: абз. 1 п. 2 ст. 391, п. 2 ст. 615 ГК РФ; п. 73 постановления № 25; определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 26.07.2016 по делу № 302-ЭС15-19746.

135Ср.: ст. 173¹ ГК РФ.

96

Свободная трибуна

исполнения обеспеченного залогом обязательства или, если его требование не будет удовлетворено, обратить взыскание на предмет залога)136.

Субъектный состав сделки. Сама сделка перенайма, несмотря на обязательность согласия лизингодателя, является двусторонней: ее сторонами выступают первоначальный и новый лизингополучатели. Лизингодатель стороной этой сделки не считается вне зависимости от того, каким образом оформлено его согласие на ее совершение, — оно может быть выражено любым способом137.

Согласие собственника (арендодателя, лизингодателя) иногда квалифицируется в качестве автономной от передачи договора односторонней сделки138. Самостоятельность (по отношению к сделке замены стороны) и односторонний характер согласия очевидны. Вместе с тем признание согласия сделкой не вполне соответствует руководящим разъяснениям Пленума ВС РФ, в силу которых к согласиям правила о сделках применяются по аналогии139.

Правовой результат. Эффект такой сделки выражается в том, что третье лицо (новый лизингополучатель) полностью заменяет первоначального лизингополучателя в отношениях с собственником (лизингодателем). Иными словами, к третьему лицу (т.е. к новому лизингополучателю) переходит комплекс прав (включая права владения, пользования, управления, извлечения дохода, имеющие в совокупности, а также с учетом абсолютной защиты и свойства следования существенные вещные признаки) и обязанностей по договору в целом140, в том числе в отношении которых не предполагается совершение отдельной уступки или перевода долга. В развитие этого тезиса указывается, что по отношению к третьему лицу (новому лизингополучателю), вступившему в договор, у собственника (лизингодателя) сохраняется право на безакцептное списание денежных средств141, если оно было предоставлено кредитору (лизингодателю) по отношению к первоначальному должнику (первоначальному лизингополучателю)142.

Кроме того, в результате передачи договора к третьему лицу (новому лизингополучателю, в том числе не осуществляющему предпринимательскую деятельность) переходят права и обязанности из включенного в договор лизинга соглашения о возмещении потерь143.

136Ср. п. 2 ст. 346, подп. 3 п. 2 ст. 351, ст. 353 ГК РФ.

137См.: ст. 157¹ ГК РФ; абз. 1 п. 55 постановления № 25.

138См.: определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 28.07.2015 № 83-КГ15-6.

139См.: абз. 3 и 4 п. 57 постановления № 25.

140См.: определения Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 06.12.2018 № 305-ЭС17- 19232 (3), № 305-ЭС17-19232 (4), № 305-ЭС17-19232 (5).

141См.: п. 1 ст. 13 Закона о лизинге.

142См.: п. 29 постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки».

143См.: ст. 406¹ ГК РФ и абз. 2 п. 16 постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств».

97

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Наконец, в силу передачи договора новому лизингополучателю в случае наступления обстоятельств, обусловливающих возникновение кондикционного притязания к лизингодателю (расторжение договора лизинга и изъятие лизингодателем актива), кредитором в нем становится новый, а не первоначальный лизингополучатель144.

Оценка соразмерности встречных предоставлений. В последние годы ВС РФ сформулировал подходы к проверке условий договоров перенайма в свете правил об оспаривании сделок несостоятельных должников145.

Суд указал, что такие сделки должны квалифицироваться как отчуждение актива (договорной позиции), которое следует рассматривать с учетом презумпции возмездности146. Исходя из этой презумпции, квалификация соглашения об уступке права (требования) как договора дарения возможна лишь при установлении намерения безвозмездно передать право (требование). Отсутствие в данном соглашении условия о цене передаваемого права (требования) само по себе не свидетельствует о дарении соответствующего права (требования)147.

В таком случае цена требования, в частности, может быть определена по правилу об оплате исполнения договора по цене, которая при сравнимых обстоятельствах обычно взимается за аналогичные блага148.

Кроме того, встречность предоставления нового арендатора (лизингополучателя) состоит и в освобождении бывшего арендатора (первоначального лизингополучателя) от бремени по внесению арендной платы (лизинговых платежей).

Вместе с тем, оценивая такую сделку на предмет равноценности встречного исполнения обязательств другой стороной149, следует проанализировать, позиция какой из сторон обладает большей коммерческой ценностью и необходимо ли в связи с этим взимать с нового арендатора (лизингополучателя) дополнительную плату за передачу договора.

Презюмируется, что договор аренды является взаимным и в целом предполагает обмен равными ценностями. Вместе с тем в каждом конкретном случае во внимание должно приниматься, что передача прав и обязанностей осуществляется по уже исполняемому договору.

144См.: определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 14.10.2014 № 307-ЭС14-22.

145См.: глава III¹ Закона о банкротстве.

146См.: п. 3 ст. 424 ГК РФ.

147См.: п. 9 Обзора практики применения арбитражными судами положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации (информационное письмо Президиума ВАС РФ от 30.10.2007 № 120).

148См.: п. 3 ст. 424 ГК РФ; п. 3 постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки».

149См.: п. 1 ст. 61² Закона о банкротстве.

98

Свободная трибуна

Особенности оценки соразмерности встречных предоставлений при перенайме в рамках обычной аренды. В силу специфики возникновения арендных отношений арендодатель может взимать плату с желающих принять имущество в аренду участников оборота за вступление с ним в хозяйственные отношения по поводу конкретного предмета пользования. Возможность установления подобного рода платы зависит прежде всего от экономических законов спроса и предложения, т.е. от того, что в конкретный момент времени более ценно — деньги как наиболее ликвидный актив или право пользования определенной вещью.

При наличии спроса на спорные объекты аренды перенаем в любом случае не может быть осуществлен без взимания с нового арендатора дополнительной платы за вступление в отношения с арендодателем.

Условия сделки, не предусматривающие такой платы, в существенно худшую для первоначального арендатора сторону отличаются от условий, при которых в сравнимых обстоятельствах заключаются аналогичные сделки, поэтому она подлежит признанию недействительной как неравноценная150.

Особенности оценки соразмерности встречных предоставлений при перенайме в рамках финансового лизинга. При передаче договора лизингополучателем соразмерность встречных предоставлений оценивается с учетом факторов, изложенных при освещении понятия «договорная позиция»151.

Предоставление первоначального лизингополучателя новому лизингополучателю заключается в передаче договорной позиции. Ее стоимость оценивается исходя из следующих соображений. В отличие от стоимости вещи, которая целиком образует актив, стоимость договорной позиции характеризуется соотношением входящих в нее актива и пассива (обязательств)152.

Актив договорной позиции включает:

1)возможность до истечения срока лизинга владеть и пользоваться имуществом, извлекая из него доходы (этот элемент совпадает с активом договорной позиции обычного арендатора, см. выше);

2)право ожидания получения предмета лизинга в собственность по исполнении договора. Стоимость этого элемента равна ожидаемой рыночной стоимости предмета лизинга (с учетом наличного и будущего нормального износа) на плановую дату истечения срока лизинга.

150См.: определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 24.03.2017 № 303-ЭС16- 16877.

151См.: подраздел 1.4 данной публикации (в предыдущем номере).

152При конкретных расчетах для целей разрешения споров о соразмерности встречных предоставлений по соглашению о перенайме предмета лизинга (передачи договора лизингополучателем) представляется обоснованным руководствоваться п. 22–43 Международного стандарта финансовой отчетности (IFRS) 16 «Аренда» (введен в действие на территории Российской Федерации приказом Минфина России от 11.06.2016 № 111н).

99

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

ВС РФ отдельно подчеркивает, что даже при первоначальном приобретении актива импортного производства по договору, содержащему валютную оговорку (т.е. использующему в качестве валюты долга иностранную валюту)153, последующий рост курса валюты не влечет линейного роста стоимости актива. Существенное удорожание техники в связи с ростом курса обычно затрагивает конъюнктуру лизингового рынка (уровни спроса и предложения, рыночную активность, объемы продаж и процентные ставки), влечет за собой изменение ряда параметров лизинговых операций. Это, как правило, оказывает сложное воздействие на рыночную стоимость договорных позиций, отличное от прямо пропорциональной зависимости. Для выявления такого воздействия требуется детальный анализ изменений лизингового рынка. Бремя доказывания стоимости договорной позиции первоначального лизингополучателя с учетом изменения валютных курсов возлагается на него самого154.

Данный подход представляется справедливым. С момента ввоза актива на территорию России его стоимость начинает зависеть от множества разнообразных факторов, в числе которых валютный курс может и не быть ключевым. Рыночная стоимость имущества определяется взаимодействием спроса и предложения на фоне общей покупательной способности участников оборота, которая не меняется пропорционально колебаниям валютного курса.

Сумма названных выше элементов (права временного пользования и права выкупа) должна быть приближенно равна рыночной стоимости лизингового имущества ко дню перенайма.

Отдельного учета (в качестве понижающего коэффициента от нуля до единицы, подлежащего умножению на вычисленную указанным способом стоимость) заслуживает шанс лизингополучателя на реализацию права выкупить актив (вероятность возникновения комплекса предпосылок к реализации этого права) с учетом его платежной дисциплины и прогноза его дальнейшей платежеспособности155.

Пассив договорной позиции лизингополучателя, в свою очередь, включает суммы, причитающиеся лизингодателю до конца срока действия договора, в том числе:

–просроченная задолженность по лизинговым платежам;

–начисленные санкции за нарушения договора;

–дисконтированные будущие платежи.

Путем учета пассива одновременно косвенно принимаются во внимание затраты, понесенные в связи с лизинговой операцией первоначальным лизингополучате-

153См.: ст. 317 ГК РФ; абз. 3 п. 27 постановления Пленума ВС РФ от 22.11.2016 № 54 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации об обязательствах и их исполнении».

154См.: определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 09.04.2018 № 306-ЭС15-7380.

155См.: Там же.

100

Свободная трибуна

лем до перенайма, — расходы на внесение авансового и периодических лизинговых платежей.

Положительная разница между активом (уменьшаемым) и пассивом (вычитаемым) и составит действительную стоимость договорной позиции лизингополучателя.

Договорная позиция (и, следовательно, ее стоимость) постоянно изменяется: с одной стороны, имущество эксплуатируется (а потому стоимость позиции снижается ввиду обесценения актива), с другой — лизингополучатель вносит лизингодателю лизинговые платежи (а потому стоимость позиции растет за счет сокращения пассива, роста степени исполненности договора).

Предоставление нового лизингополучателя первоначальному лизингополучателю складывается из двух компонентов:

1)принятие новым лизингополучателем на себя обязательств первоначального лизингополучателя по договору лизинга (просроченная задолженность по лизинговым платежам, договорные санкции, платежи, сроки внесения которых наступают после заключения соглашения о перенайме);

2)возможная плата за перенаем (передачу договорной позиции), если денежное выражение первого компонента оказывается меньше стоимости передаваемой первоначальным лизингополучателем новому лизингополучателю договорной позиции.

Последствия выявления неравноценности встречных предоставлений при перенайме предмета лизинга. В случае банкротства первоначального лизингополучателя, неравноценности встречных предоставлений при перенайме предмета лизинга и оспаривания по этим мотивам передачи договора такая сделка подлежит признанию недействительной156.

Последствия недействительности состоят в возврате новым лизингополучателем в конкурсную массу первоначального лизингополучателя (несостоятельного должника) всего, что было передано должником по недействительной сделке.

Вместе с тем, как отмечалось выше, переданное первоначальным лизингополучателем новому лизингополучателю имущество представляет собой договорную позицию, которая постоянно меняется. Поэтому в подавляющем большинстве случаев актив, находящийся у нового лизингополучателя ко дню рассмотрения судом спора о недействительности перенайма, существенно отличается от актива, полученного им по сделке: степень износа лизингового имущества увеличилась, а остаток задолженности по лизинговым платежам сократился. Нередко новый лизингополучатель успевает полностью выплатить лизинговые платежи лизингодателю, получить имущество в собственность и даже реализовать его третьим лицам.

156См.: п. 1 ст. 61² Закона о банкротстве; п. 8 постановления Пленума ВАС РФ от 23.12.2010 № 63 «О некоторых вопросах, связанных с применением главы III¹ Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)».

101

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Во всех перечисленных ситуациях последствия недействительности перенайма должны выражаться не в реституции, а в возмещении новым лизингополучателем должнику — первоначальному лизингополучателю (1) действительной стоимости имущества (договорной позиции) на момент его приобретения; (2) убытков, вызванных последующим изменением (увеличением) стоимости имущества (договорной позиции), в соответствии с положениями о неосновательном обогащении157. Это должны быть случаи, когда не сохранившееся к рассмотрению спора имущество отчуждено или потреблено приобретателем настолько позже приобретения, что за это время его стоимость увеличилась. Для целей расчета размера убытков стоимость имущества следует определять на день соответственно отчуждения или потребления.

Коль скоро речь идет о возмещении убытков (форме ответственности), важную роль играет вопрос о вине приобретателя (нового лизингополучателя), а точнее, о его осведомленности о неосновательности обогащения, т.е. (применительно к правилам о последствиях оспаривания подозрительной сделки158) о том, что он получил имущество по сделке, содержащей пороки, предусмотренные нормами об оспаривании сделок должника159. Представляется, что приобретатель может отвечать за увеличение стоимости неосновательно приобретенного имущества только тогда, когда на момент его отчуждения или потребления он знал или должен был знать об этих обстоятельствах160.

Если сделка по передаче договора лизинга совершалась первоначальным лизингополучателем, финансовое состояние которого не оставляло шансов на надлежащее исполнение договора и получение актива в собственность, возмещение рассматриваемых убытков исключается.

В общем виде к взысканию подобных убытков161 следует применять правила о дате определения убытков и учете предпринятых кредитором для получения упущенной выгоды мер и сделанных с этой целью приготовлений162.

Между тем в обоснование размера упущенной выгоды кредитор вправе представлять не только доказательства принятия мер и приготовлений для ее получения, но и любые другие доказательства возможности ее извлечения163. Из этого следует, что для взыскания упущенной выгоды кредитор (потерпевший) должен доказать, что у него была возможность ее извлечения.

157См.: п. 1 ст. 61 Закона о банкротстве.

158См.: п. 1 ст. 61 Закона о банкротстве.

159См.: глава III¹ Закона о банкротстве.

160Ср.: п. 2 ст. 1104 ГК РФ и п. 2 ст. 61 Закона о банкротстве.

161См.: п. 1 ст. 1105 ГК РФ и п. 1 ст. 61 Закона о банкротстве.

162См.: п. 3 и 4 ст. 393 ГК РФ.

163См.: абз. 2 п. 3 постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2016 № 7 «О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств».

102

Свободная трибуна

Должник (приобретатель) вправе, напротив, доказывать, что у кредитора такой возможности не было164.

Применительно к данной ситуации наиболее вероятным исходом было бы расторжение договора лизинга, изъятие имущества и выплата лизингодателем первоначальному лизингополучателю сальдо встречных предоставлений с учетом требования о разумном сроке реализации изъятого имущества165. При этом лизингополучатель мог бы рассчитывать лишь на часть выгод от роста стоимости актива к дате реализации при расчете сальдо.

В свете изложенного представляется обоснованной позиция ВС РФ, указавшего, что на момент передачи договоров должник не имел реальной возможности приобрести право собственности на лизинговое имущество, поскольку не располагал ресурсами, необходимыми для исполнения обязательств по договорам лизинга166. Если бы не были заключены спорные соглашения о перенайме, имущество было бы возвращено лизингодателю. Поэтому должник не вправе ставить вопрос о взыскании в свою пользу разницы между стоимостью актива на момент передачи договоров новому лизингополучателю и стоимостью такого же актива на момент рассмотрения спора.

При разрешении того же спора суд справедливо указал на обязанность арбитражного управляющего доказать в обоснование размера требований о возмещении убытков, что аналогичные договорные позиции (договоры лизинга сходного имущества с правом его выкупа, заключенные на тот же срок и исполненные передающими эти договоры лизингополучателями167 в таком же процентном соотношении) на момент рассмотрения спора передавались по большей цене168.

Кроме того, особо следует подчеркнуть, что последствия недействительности перенайма предмета лизинга ни при каких обстоятельствах не могут выражаться

164См.: Там же (абз. 4 п. 3).

165См.: п. 3–4 постановления № 17.

166В этом контексте уместно упомянуть также правовую позицию ЕСПЧ, согласно которой «имущество», право на которое охраняется по смыслу ст. 1 Протокола от 20.03.1952 № 1 к Конвенции от 04.11.1950 о защите прав человека и основных свобод (далее — ЕКПЧ), может быть либо «существующим имуществом», либо активом, в том числе иском, в отношении которого заявитель может иметь «законно обоснованные ожидания» в приобретении права собственности. И наоборот, право собственности, которое не может быть эффективно реализовано, не может считаться «имуществом» в рамках указанной нормы, равно как условное притязание, которое утратило силу ввиду исчезновения условия его реализации (см.: постановление Большой палаты Европейского суда от 12.07.2001 по делу «Принц Лихтенштейна Ханс-Адам II против Германии» (Prince Hans-Adam II of Liechtenstein v. Germany), жалоба № 42527/98, § 82–83; решение Большой палаты Европейского суда от 10.07.2002 по делу «Гратцингер и Гратцингерова против Чехии» (Gratzinger and Gratzingerova v. Czech Republic), жалоба № 39794/98, § 69; постановление Большой палаты Европейского суда от 28.10.2004 по делу «Копецкий против Словакии» (Kopecky v. Slovakia), жалоба № 44912/98, § 35 (c)).

167В тексте определения указано «лизингодателями», однако, исходя из смысла данного фрагмента и документа в целом, это следует считать опечаткой.

168См.: определение Судебной коллегии по экономическим спорам ВС РФ от 09.04.2018 № 306-ЭС15- 7380.

103

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

во взыскании каких-либо сумм с лизингодателя ни в пользу должника — первоначального лизингополучателя, ни в пользу нового лизингополучателя.

Лизингодатель, как указывалось выше, не является стороной сделки по передаче договора первоначальным лизингополучателем новому лизингополучателю, не совершает и не получает по этой сделке никакого имущества. Всё, что лизингодатель получает как от первоначального лизингополучателя до перенайма, так и от нового лизингополучателя после передачи договора, он принимает в качестве исполнения по договору лизинга, который остается действительным, несмотря на эффективное оспаривание сделки по замене стороны.

Ушлые арбитражные управляющие, требующие от лизингодателя уплаты в конкурсную массу должника — первоначального лизингополучателя в связи с недействительностью перенайма, демонстрируют тем самым полное непонимание как института передачи договора, так и института недействительности сделок.

Если предметом требования являются суммы, уплаченные первоначальным лизингополучателем лизингодателю до совершения спорной сделки, то они не имеют никакого отношения к ее последствиям и не могут взыскиваться в порядке применения таких последствий.

Если предметом требования являются суммы, так или иначе соотносимые с сальдо встречных предоставлений по расторгнутому договору лизинга при изъятии имущества169, то удовлетворению таких требований в рамках оспаривания подозрительных сделок в деле о банкротстве должника — первоначального лизингополучателя препятствует целый комплекс соображений:

1)требование о взыскании сальдо может предъявляться только после наступления совокупности таких юридически значимых обстоятельств, как расторжение договора лизинга, возврат предмета лизинга лизингодателю и отчуждение имущества либо истечение разумного срока на такое отчуждение. Отсутствие какого-либо из этих обстоятельств исключает возникновение подобного притязания;

2)взыскание сальдо встречных предоставлений является результатом совокупности юридически значимых обстоятельств, которые никак не связаны с признанием перенайма недействительным и предпосылками его оспаривания. Поэтому требование о взыскании сальдо встречных предоставлений подлежит рассмотрению не в деле о банкротстве должника — первоначального лизингополучателя в качестве обособленного спора об оспаривании перенайма170, а в иной процессуальной форме — в рамках полноценного искового производства. Производство по требованию, заявленному в ненадлежащей процессуальной форме, подлежит прекращению171.

169См.: п. 3.1 постановления № 17.

170См.: п. 14 постановления Пленума ВАС РФ от 22.06.2012 № 35 «О некоторых процессуальных вопросах, связанных с рассмотрением дел о банкротстве».

171Как следует из абз. 2 п. 39 постановления Пленума ВАС РФ от 15.12.2004 № 29 «О некоторых вопросах практики применения Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)», если при рассмотрении требования в рамках дела о банкротстве установлено, что оно подлежит рассмотрению в общем порядке, установленном процессуальным законодательством, арбитражный суд выносит определение о прекращении производства в соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 150 АПК РФ.

104

Свободная трибуна

8.5.2. Сублизинг (поднаем)

Своеобразной формой распоряжения активом является передача имущества лизингополучателем во временное владение и пользование (поднаем) третьему лицу (поднанимателю) при сохранении за лизингополучателем всей полноты прав и обязанностей в отношении лизингодателя.

Целесообразность такой передачи может диктоваться интересами бизнеса лизингополучателя. Задача правовой системы — установить для подобной операции адекватное правовое регулирование.

Самым подходящим инструментом представляется собственно институт поднайма172.

Как и перенаем, поднаем, будучи способом реализации правомочия распоряжения имуществом, может осуществляться только с согласия собственника173. Вместе с тем, в отличие от ситуации с перенаймом (передачей договора), отсутствие согласия собственника на поднаем должно влечь не его ничтожность, а оспоримость по требованию собственника в соответствии с правилами о последствиях совершения сделки без необходимого в силу закона согласия третьего лица174.

Кроме того, если признать, что у лизингополучателя на полученное им лизинговое имущество возникает своеобразное многокомпонентное ограниченное вещное право175, то сдачу имущества лизингополучателем во владение и пользование третьему лицу вообще можно считать передачей в аренду — при условии предоставления собственником лизингополучателю соответствующего правомочия176.

Общая характеристика сублизинга. Законодательством о лизинге предусмотрена особая разновидность поднайма — сублизинг177. Эта конструкция справедливо критикуется: по смыслу приставки «суб-», используемой в договорно-право- вой терминологии, «субдоговор» по своей конструкции должен быть аналогичен первоначальному договору (например, субаренда, субподряд, субкомиссия), что принципиально невозможно в случае с лизингом: лизингополучатель в качестве наймодателя не приобретает имущество в собственность у названного нанимателем продавца, а лишь сдает полученное в лизинг имущество в поднаем178.

172См.: п. 2 ст. 615 ГК РФ.

173См.: Там же.

174См.: ст. 157¹ и 173¹ ГК РФ.

175О делении ограниченных вещных прав на фрагментарные (изымающие из содержания права собственности лишь отдельные элементы) и многокомпонентные (охватывающие вещь практически полностью) см.: Иванов А.А. Вещное право: обсуждение Основ гражданского законодательства: круглый стол журнала «Правоведение» // Правоведение. 1992. № 1. С. 118.

176См.: ст. 608 ГК РФ.

177См.: ст. 8 Закона о лизинге.

178См.: Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Кн. 2: Договоры о передаче имущества. М., 2002. С. 592.

105

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

На это несоответствие обращалось внимание и в судебной практике. Высшая судебная инстанция отметила, что лизингополучатель, передавая имущество во временное владение и пользование третьему лицу, сам не выступает в роли лизингодателя. Между ним и третьим лицом не возникает отношений по финансовой аренде, для которых характерно совершение лизингодателем действий по заключению договора купли-продажи лизингового имущества с продавцом в соответствии с указаниями лизингополучателя179. Отношения по сублизингу связаны с субарендой лизингового имущества и подлежат регулированию общими положениями об аренде180 с учетом единственной особенности (переход к сублизингополучателю права требования к продавцу при передаче имущества в сублизинг181)182.

Еще одно специальное правило, отличающее сублизинг от обычного поднайма, заключается в фиксации реального характера договора сублизинга. В тексте закона использована традиционная для реальных договоров формула «лизингополучатель по договору лизинга передает (здесь и далее в цитатах курсив наш. — С.Г.) третьим лицам (лизингополучателям по договору сублизинга) во владение и в пользование за плату и на срок в соответствии с условиями договора сублизинга имущество, полученное ранее от лизингодателя по договору лизинга и составляющее предмет лизинга»183. Вместе с тем разумных оснований закрепление реальной модели сублизинга не имеет, а практика (как деловая, так и судебная) этой особенности не замечает.

Таким образом, особой потребности в конструировании отдельного вида поднайма с присвоением ему ярлыка «сублизинг» в обороте не ощущается.

Проблема выкупа актива сублизингополучателем. Наиболее острая практическая проблема в этой сфере возникает в ситуации, когда договор сублизинга заключается с условием о выкупе актива сублизингополучателем, последний вносит всю сумму платежей сублизингодателю (лизингополучателю), а тот, в свою очередь, имеет непогашенную задолженность перед лизингодателем (собственником).

Доктрина прогнозировала подобные проблемы еще при пересмотре закона в 2002 г.184, и через 10 лет после этого они дошли до рассмотрения в высшей судебной инстанции.

Первый подход. При рассмотрении первого дела185 ВАС РФ, по существу, исходил из того, что право выкупа может быть предоставлено сублизингополучателю толь-

179См.: ст. 665 ГК РФ.

180См.: § 1 главы 34 ГК РФ.

181См.: абз. 2 п. 1 ст. 8 Закона о лизинге.

182См.: постановление Президиума ВАС РФ от 24.04.2012 № 16848/11.

183См.: абз. 1 п. 1 ст. 8 Закона о лизинге.

184См.: Иванов А.А. Договор финансовой аренды (лизинга) в новых условиях // Правоведение. 2002. № 2. С. 228–229.

185См.: постановление Президиума ВАС РФ от 24.04.2012 № 16848/11.

106

186

187

188

189

190

Свободная трибуна

ко тогда, когда оно есть у сублизингодателя. Причем право выкупа сублизингополучателя должно означать обязанность сублизингодателя выкупить это имущество у основного лизингодателя и передать в собственность сублизингополучателя. Последний самостоятельного права требовать выкупа у основного лизингодателя не имеет. Иными словами, право выкупа сублизингополучателя принадлежит ему на условиях предварительного договора186.

Разрешая спор, суд указал на возможность заключения договора купли-продажи товара, который будет приобретен продавцом в будущем (договор купли-продажи будущей вещи)187.

Сам лизингополучатель (сублизингодатель) не осуществляет деятельность в качестве лизинговой компании, а договор сублизинга следует квалифицировать как смешанный188, содержащий в себе элементы договора субаренды и договора куп- ли-продажи будущей вещи.

Сублизингополучатель, заключая на свой риск договор сублизинга, знает, что сублизингодатель является лишь лизингополучателем, и, соответственно, осознает, что титул собственника предмета лизинга сублизингодатель (лизингополучатель) может приобрести только в будущем.

По сути, спор связан с неисполнением сублизингодателем (лизингополучателем) обязательств, вытекающих из отношений по купле-продаже будущей вещи.

Если сублизингодатель (лизингополучатель) свои обязательства по договору лизинга не исполняет, цену этой сделки лизингодателю не уплачивает, лизинговое имущество у нее не выкупает, то у сублизингодателя (лизингополучателя), т.е. продавца будущей вещи, не возникает право собственности на спорное имущество, он не может передать данное право сублизингополучателю. Следовательно, не может быть удовлетворено требование сублизингополучателя о понуждении к исполнению обязательства по передаче индивидуально-определенной вещи в его собственность. Сублизингополучатель (покупатель будущей вещи) вправе потребовать от сублизингодателя (лизингополучателя) возврата внесенной в счет погашения выкупной цены денежной суммы и уплаты процентов на нее189, а также возмещения причиненных убытков190.

Лизингодатель (собственник) в договорных отношениях с сублизингополучателем не состоит, поэтому он не может быть признан лицом, ответственным за невыполнение сублизингодателем (лизингополучателем) обязательств, принятых по договору сублизинга. Основания передачи лизингодателем (собственником)

См.: Иванов А.А. Указ. соч. С. 228–229.

См.: п. 2 ст. 455 ГК РФ.

См.: п. 3 ст. 421 ГК РФ.

См.: п. 3 и 4 ст. 487 ГК РФ.

См.: ст. 393 ГК РФ.

107

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

титула собственника191 сублизингодателю (лизингополучателю) не наступили. Поэтому лизингодатель (собственник) не может быть в судебном порядке понужден к совершению действий по передаче имущества в собственность сублизингополучателя.

Посреднический элемент в сублизинге. Еще до кризиса 2009 г. высшая судебная инстанция рассматривала спор, который нижестоящие суды разрешили, исходя из того, что договор сублизинга представляет собой посредническую сделку, а лизингополучатель (сублизингодатель) является посредником (агентом, комиссионером) между лизингодателем (принципалом, комитентом) и сублизингополучателем (третьим лицом)192.

Пересматривая акты по данному делу, ВАС РФ указал, что договоры лизинга и сублизинга соответствуют всем установленным к ним законом требованиям, а потому данная судами сделкам квалификация как посреднических договоров не соответствует ни их условиям, ни сложившейся практике рассмотрения споров по таким операциям193.

Между тем в большинстве случаев сублизинга лизингополучатель (сублизингодатель) занимается именно посредничеством между лизингодателем (собственником) и сублизингополучателем (фактическим пользователем). Другое дело, что каждый раз нужно устанавливать, агентом кого (собственника или пользователя) является лизингополучатель (сублизингодатель) в конкретной операции.

Спустя несколько лет высшей судебной инстанции пришлось, по существу, отчасти вернуться к тому взгляду, который в упомянутом деле он отверг как неверный.

Второй подход. Рассматривая очередной спор, связанный с выкупом сублизингополучателем предмета лизинга, ВАС РФ счел необходимым отойти от подхода, использованного при разрешении первого подобного дела. В новом деле194 Президиум обратил внимание на то, что договор сублизинга заключен с письменного согласия лизингодателя в один день с договором лизинга. На этом основании суд сделал вывод, что лизингодатель, обладая информацией о желании сублизингополучателя взять спорное имущество в финансовую аренду, не заключил с ним договор напрямую, одобрив передачу актива только по договору сублизинга. Само имущество передавалось сразу сублизингополучателю на складе продавца в день подписания договоров.

В рассматриваемой структуре договорных отношений сублизингополучатель оказался лишенным возможности заключить договор лизинга с лизингодателем или выбрать кандидатуру лизингополучателя (сублизингодателя).

191См.: ст. 218 ГК РФ.

192См.: дело № А65-25039/2005-СГ4-26.

193См.: постановление Президиума ВАС РФ от 08.07.2008 № 1204/07.

194См.: постановление Президиума ВАС РФ от 21.05.2013 № 17388/12.

108

Свободная трибуна

Отменяя акты нижестоящих судов, ВАС РФ указал, что ими не исследован вопрос о разумности и добросовестности построения лизингодателем и лизингополучателем структуры договорных отношений по использованию предмета лизинга, тогда как установленные обстоятельства заключения и исполнения договоров лизинга и сублизинга могут свидетельствовать о недобросовестном поведении (злоупотреблении правом) лизингодателя и лизингополучателя, в результате которого сублизингополучатель утратил возможность реализации своего права на приобретение предмета лизинга в собственность.

Итог. Обобщая практику рассмотрения споров данной категории с учетом приведенных дел, ВАС РФ в руководящих разъяснениях отступил от рекомендации исследовать вопросы добросовестности и злоупотребления правом, но сориентировал суды на дифференциацию двух ситуаций:

1)если лизингополучатель (сублизингодатель) фактически не предполагал самостоятельно использовать предмет лизинга в своей предпринимательской деятельности, его функция сводится исключительно к финансовому посредничеству по доведению финансирования от лизингодателя к сублизингополучателю, а лизингодателю было известно об этом (в частности, если он согласовал передачу предмета лизинга в сублизинг), то он принимает на себя риски ненадлежащего исполнения сублизингодателем своих обязательств перед ним по перечислению денежных средств, полученных от сублизингополучателя. В этом случае сублизингополучатель, внесший все платежи по договору сублизинга, приобретает право собственности на предмет лизинга даже в том случае, если его контрагент (сублизингодатель) не полностью исполнил свои обязательства как лизингополучателя перед лизингодателем;

2)если сублизингодатель и сублизингополучатель действовали согласованно либо изначально были юридически или экономически взаимосвязаны между собой, риск недобросовестных действий сублизингодателя возлагается на сублизингополучателя, а не на лизингодателя. При этом бремя доказывания подобного поведения лизингополучателя и сублизингополучателя Пленум возложил на лизингодателя195.

С материально-правовой точки зрения с таким разъяснением можно согласиться. В первом случае предполагается, что лизингополучатель (сублизингодатель) как посредник действует в интересах лизингодателя как принципала. Во втором случае, напротив, считается, что лизингополучатель (сублизингодатель) в качестве посредника действует в интересах лизингополучателя.

Если следовать логике регулирования посредничества, именно принципал, в интересах которого действует посредник (а вовсе не третье лицо), должен в конечном итоге претерпевать негативные последствия действий и упущений посредника.

Кроме того, на эту ситуацию можно посмотреть и как на отчуждение актива неуправомоченным лицом. Если лизингополучатель (сублизингодатель) действует

195	См.: п. 9 постановления № 17.

109

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

как агент лизингодателя (собственника), а сублизингополучатель добросовестно196 ведет себя в ходе исполнения обязательств по договору сублизинга и в итоге погашает свои обязательства по внесению платежей полностью, такой сюжет тяготеет к обстоятельствам, когда при виндикации правопорядок скорее защитит приобретателя, нежели собственника. Если же лизингополучатель (сублизингодатель) действует как агент сублизингополучателя (фактического пользователя), совокупность обстоятельств приближается к условиям, когда приоритет должен быть отдан собственнику перед приобретателем.

С процессуальной же точки зрения возложение на лизингодателя бремени доказывания условий переноса риска с него на сублизингополучателя не представляется оправданным. В таких спорах нет никаких оснований ни для установления каких бы то ни было презумпций (в пользу лизингодателя или сублизингополучателя), ни для отказа от общих правил распределения бремени доказывания — каждое лицо, участвующее в деле, доказывает обстоятельства, на которые оно ссылается

вобоснование своих требований и возражений197.

9.Иммунитет от экспроприации («право на безопасность»)

9.1.Право на справедливую компенсацию

Всодержание права собственности традиционно включается правомочие получить предварительное равноценное возмещение в случае принудительного отчуждения имущества для публичных нужд198.

Вотношении актива, служащего обеспечением, имеются права и интересы как минимум двух лиц — собственника (кредитора) и пользователя (должника), обладающего на вещь совокупностью прав, содержащих существенные вещные элементы. В этой ситуации при принудительном отчуждении актива затрагиваются, а потому заслуживают учета и защиты права и интересы обоих контрагентов.

Исходя из положений законодательства, возможен ряд моделей учета и защиты их прав.

9.1.1. Выплата полного возмещения собственнику с последующей компенсацией им контрагенту

Наиболее подробно возмещение урегулировано применительно к изъятию земельных участков и жилых помещений. Правила, установленные в этих сферах, могут

196В данном случае добросовестность понимается не в смысле извинительного неведения, а в смысле соответствия стандарту поведения «доброго отца семейства».

197См.: ч. 1 ст. 56 ГПК РФ; ч. 1 ст. 65 АПК РФ.

198См.: ч. 3 ст. 35 Конституции РФ.

110

Свободная трибуна

служить эталоном для других областей. Установленная этими нормами структура возмещения включает рыночную стоимость изымаемого актива199, а также все убытки (включая упущенную выгоду), которые возникают у собственника:

во-первых, в связи с изменением места пользования активом, временным пользованием иным аналогичным активом до приобретения в собственность другого актива, переездом, поиском другого актива для приобретения права собственности на него, оформлением права собственности на другой актив;

во-вторых, в связи с невозможностью исполнения правообладателями таких активов обязательств перед третьими лицами, в том числе основанных на заключенных с такими лицами договорах200.

В судебной практике для расчета возмещения упущенной выгодой признается неполученный доход, на который увеличилась бы имущественная масса лица, у которого изымается актив, если бы изъятия не было. При установлении размера упущенной выгоды принимается во внимание тот доход, который с разумной степенью вероятности был бы получен правообладателем, если бы он продолжил использование актива, исходя из тех условий, которые имели место до принятия решения об изъятии. В том числе учитывается деятельность правообладателя, в ходе которой использовался актив, предпринятые правообладателем до принятия решения об изъятии меры для получения дохода от использования актива и сделанные с этой целью приготовления201.

При данной модели всё возмещение выплачивается одному лицу — собственнику. В результате принудительного изъятия актива он утрачивает возможность исполнения связанных с этим активом обязательств перед третьими лицами, должен возместить им причиненные этим убытки, которые, в свою очередь, подлежат учету при расчете размера возмещения, причитающегося собственнику.

Сами третьи лица — контрагенты собственника, хозяйственная деятельность которых нарушается вследствие изъятия у собственника актива, самостоятельных притязаний на возмещение непосредственно к публично-правовому образованию, изымающему имущество, не приобретают.

199Когда собственник не согласен со стоимостью актива, установленной в решении уполномоченного органа об изъятии имущества, или когда выкупная цена в нем не указана и сторонами после принятия решения об изъятии не достигнуто соглашение о выкупной цене, суд определяет стоимость объекта, исходя из его рыночной стоимости на момент рассмотрения спора в соответствии с законодательством об оценочной деятельности (абз. 4 и 5 п. 28 постановления Пленума ВАС РФ от 24.03.2005 № 11 «О некоторых вопросах, связанных с применением земельного законодательства»; п. 7 Обзора судебной практики по делам, связанным с изъятием для государственных или муниципальных нужд земельных участков в целях размещения объектов транспорта, утв. Президиумом ВС РФ 10.12.2015; определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 23.06.2015 № 89-КГ15-4).

200См.: п. 2 ст. 281 ГК РФ; п. 1–2 ст. 56 ЗК РФ; ч. 7 ст. 32 ЖК РФ; абз. 2 п. 28 постановления Пленума ВАС РФ от 24.03.2005 № 11 «О некоторых вопросах, связанных с применением земельного законодательства».

201См.: п. 6 Обзора судебной практики по делам, связанным с изъятием для государственных или муниципальных нужд земельных участков в целях размещения объектов транспорта, утв. Президиумом ВС РФ 10.12.2015.

111

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

De lege lata в отношениях лизинга сейчас должен использоваться именно такой механизм. Дальнейшие расчеты лизингодателя с лизингополучателем должны были бы проводиться по правилам об определении сальдо встречных предоставлений по аналогии с правоположением о засчитывании в сальдо возмещения, полученного лизингодателем от страховщика при утрате актива202.

Содной стороны, получение собственником (лизингодателем) всей суммы возмещения с последующей выплатой ее части пользователю (лизингополучателю) позволило бы кредитору максимально полно удовлетворить свои требования к должнику, в том числе путем удержания сумм, причитающихся по иным основаниям, прямо не связанным с соответствующим договором лизинга. В этом смысле право собственности кредитора при использовании данной модели в случае принудительного изъятия и распределения возмещения могло бы более эффективно выполнить свою обеспечительную функцию.

Сдругой стороны, использование этой модели при лизинге страдало бы одним существенным конструктивным дефектом. Ее фундаментом может быть только предположение наличия у собственника (лизингодателя) некоей обязанности «доставлять пользование» активом должнику (лизингополучателю), которая нарушается при изъятии вещи. Между тем вся логика регулирования отношений собственника (кредитора) и пользователя (должника) строится на том, что у первого перед вторым принципиально нет никаких обязанностей в части обеспечения пользования.

Кроме того, при такой модели потери лизингополучателя были бы в существенной части недокомпенсированы, поскольку возмещение в пользу лизингодателя явно не включало бы всех убытков лизингополучателя.

9.1.2. Выплата полного возмещения должнику с признанием права кредитора на преимущественное удовлетворение

Если отталкиваться от обеспечительной роли права собственности на актив, можно обратиться к модели, предусмотренной законом для случаев изъятия имущества, переданного в залог.

Для таких ситуаций закон устанавливает, что залог в отношении изымаемого имущества прекращается203, но при этом залоговый кредитор (1) получает в залог имущество, предоставленное залогодателю взамен предмета залога, а также право требовать предоставления имущества взамен предмета залога по указанным основаниям204; (2) преимущественно перед другими кредиторами залогодателя вправе получить удовлетворение обеспеченного залогом требования за счет причитающегося залогодателю возмещения, предоставляемого взамен заложенного имущества205.

202См.: абз. 1 п. 7 постановления № 17.

203См.: подп. 8 п. 1 ст. 352 ГК РФ.

204См.: подп. 2 п. 2 ст. 345 ГК РФ.

205См.: абз. 3 п. 2 ст. 334 ГК РФ.

112

Свободная трибуна

Возмещение предоставляется залогодателю как собственнику по правилам, изложенным выше206.

Распространение данного механизма на конструкции титульного обеспечения противоречило бы самой идее предоставить кредитору наиболее полное вещное право на актив (пусть и с обеспечительной целью), поскольку ставило бы получение собственником (кредитором) возмещения и удовлетворение его имущественного интереса за счет стоимости вещи в зависимость от активности пользователя (должника) в ходе изъятия и определения размера возмещения.

Вместе с тем такая конструкция не давала бы пользователю (должнику) каких-либо дополнительных преимуществ в процессе реализации правомочия пользования, т.е. того блага, ради обретения которого он совершает сделку с собственником.

De lege lata предоставление пользователю (должнику) самостоятельного права на получение возмещения не предполагается.

9.1.3. Раздельная выплата возмещения собственнику и пользователю

Гипотетически можно рассмотреть модель раздельной выплаты, при которой собственник (кредитор) и пользователь (должник) наделяются самостоятельными правами требования возмещения при изъятии актива.

Предпосылкой признания такой модели могут служить, с одной стороны, правила о выплате возмещения не только собственникам, но и некоторым обладателям ограниченных вещных и даже обязательственных прав на изымаемое имущество, а с другой — сильный вещный элемент в договорной позиции пользователя (лизингополучателя).

В практике ЕСПЧ норма о праве частных лиц на уважение своей собственности (в предыдущей редакции — на беспрепятственное использование собственного имущества)207 применительно к видам благ, права на которые защищаются (т.е. в части толкования понятия «собственность», ранее — «имущество»), трактуется максимально широко. Концепция имущества имеет автономное значение, которое не ограничивается правом собственности в отношении материальных вещей и не зависит от формальной классификации по внутригосударственному законодательству: некоторые иные права и интересы, представляющие собой активы, также могут рассматриваться как имущественные права и, таким образом, как имущество по смыслу данного положения208.

206См.: подраздел 9.1.1 данной публикации.

207См.: п. 1 ст. 1 Протокола от 20.03.1952 [№ 1] к ЕКПЧ.

208См.: постановления Большой палаты Европейского суда от 19.10.2000 по делу «Иатридис против Греции» (Iatridis v. Greece), жалоба № 31107/96, § 54; от 28.05.2002 по делу «Бейелер против Италии» (Beyeler v. Italy), жалоба № 33202/96, § 100; от 30.11.2004 по делу «Енерылдыз против Турции» (Oneryildiz v. Turkey), жалоба № 48939/99, § 124; от 29.03.2010 по делу «Депаль против Франции» (Depalle v. France), жалоба № 34044/02, § 62.

113

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Этого же подхода — применительно к регулированию изъятия земельных участков — теоретически придерживается КС РФ, ссылаясь на приведенные позиции ЕСПЧ и указывая, что в рамках нормы о защите собственности понятие «имущество» в его конституционно-правовом смысле охватывает, в частности, вещные права и права требования, в том числе принадлежащие кредиторам209.

КС РФ подчеркивает, что Конституция гарантирует защиту не только права собственности, но и таких имущественных прав, как право постоянного (бессрочного) пользования или пожизненного наследуемого владения участком. Участок является для землепользователя именно «своим имуществом» (что должно признаваться всеми субъектами права) и как таковое не может быть изъят иначе как на основании судебного решения и лишь при условии предварительного и равноценного возмещения. Данная конституционная гарантия, адресованная прежде всего собственникам, во всяком случае не может толковаться как отрицающая государственную защиту других признанных имущественных прав граждан и умаляющая в какой-либо мере возможности такой защиты для законных землепользователей. На этом основано и действующее гражданско-правовое регулирование: имущество как объект вещного права, в частности принадлежащее лицу на праве постоянного (бессрочного) пользования или пожизненного наследуемого владения, включая участки, подлежит защите по правилам, действующим также в отношении права собственности210.

Всоответствии с приведенными правовыми позициями земельное законодательство предусматривает право на возмещение при изъятии участков не только собственникам, но и субъектам таких ограниченных вещных прав, как права постоянного (бессрочного) пользования или пожизненного (наследуемого) владения211, а также таких обязательственных (по признаваемой ныне систематике) прав, как права аренды и безвозмездного пользования212. При этом следует оговориться, что арендатору или ссудополучателю возмещение причитается, если арендодателем или ссудодателем является публично-правовое образование.

Всвете изложенных позиций и норм и с учетом существенности вещных элементов в договорной позиции лизингополучателя представляется обоснованным de lege ferenda ставить вопрос о том, чтобы такой «прутик» права собственности, как «иммунитет от экспроприации» («право на безопасность») — в части права на справедливую компенсацию при изъятии для публичных нужд, считался требующим расщепления между собственником (лизингодателем) и пользователем (лизингополучателем).

209См.: постановление КС РФ от 16.05.2000 № 8-П (абз. 2 п. 3 мотивировочной части).

210См.: постановление КС РФ от 13.12.2001 № 16-П (абз. 4–5 п. 3 мотивировочной части).

Вместе с тем при изъятии у государственного учреждения участка, предоставленного в постоянное (бессрочное) пользование, по правилам законодательства о развитии жилищного строительства КС РФ не усмотрел оснований для принятия жалобы государственного учреждения, оспаривавшего конституционность нормы, допускающей изъятие без возмещения. См.: определение КС РФ от 04.10.2012 № 1911-О и критику этой позиции в особом мнении судьи М.И. Клеандрова.

211См.: подп. 1–2 п. 3 ст. 56 ЗК РФ.

212См.: подп. 3 п. 3 ст. 56 ЗК РФ.

114

Свободная трибуна

При этом за основу расчета размера возмещения следовало бы брать:

–возмещения собственнику (кредитору) — дисконтированную сумму платежей (т.е. сумму просроченной задолженности по ранее начисленным лизинговым платежам и остатка инвестиционных затрат, не возмещенных в составе ранее начисленных платежей)213;

–возмещения пользователю (должнику) — стоимость договорной позиции лизингополучателя214.

9.2. Вопросы конфискации

Одним из оснований принудительного изъятия имущества у собственника традиционно признается конфискация — безвозмездное изъятие в качестве санкции за правонарушение215.

До последнего времени (точнее, до 1 июля 2014 г.) законодательство четко дифференцировало последствия конфискации имущества, служащего обеспечением, по критерию принадлежности актива. С одной стороны, конфискация предмета залога у собственника-нарушителя прекращала залоговое право и, по сути, лишала залогового кредитора обеспечения. С другой стороны, конфискация актива, принадлежащего на праве собственности кредитору, который не является нарушителем, практически исключается, что делает титульное обеспечение более надежным (а потому объективно более привлекательным), чем залоговое.

После недавних изменений залогового законодательства вопрос о наличии или отсутствии различий представляется менее ясным.

9.2.1. Последствия конфискации предмета залога у собственника

Регулирование постсоветского периода. До внесения последних изменений в залоговое законодательство216 действовала норма, согласно которой в случае изъятия предмета залога у залогодателя в качестве санкции за правонарушение (конфискация) залог прекращается, а залогодержатель вправе требовать досрочного исполнения обеспеченного залогом обязательства217.

213Подробнее см.: подраздел 8.2.3 данной публикации.

214Подробнее см.: подразделы 1.4 (в предыдущем номере) и 8.5.1 данной публикации.

215См.: ст. 243 ГК РФ.

216См.: п. 1 ст. 1 Федерального закона от 21.12.2013 № 367-ФЗ «О внесении изменений в часть первую Гражданского кодекса Российской Федерации и признании утратившими силу отдельных законодательных актов (положений законодательных актов) Российской Федерации».

217См.: п. 2 ст. 354 ГК РФ в первоначальной редакции.

115

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Согласно сложившейся практике КС РФ конфискация влечет переход права собственности на изъятое имущество к государству218.

Если в основу классификации оснований (способов) приобретения права собственности помещать критерий правопреемства, в чем сейчас единодушны кафедры гражданского права ведущих вузов219, приобретение государством права собственности в результате конфискации следует признать производным.

Производное приобретение права собственности характеризуется сохранением обременений, возникших до приобретения220.

В силу общей нормы о последствиях перехода права собственности на заложенное имущество залог при таком переходе сохраняет силу221, что свидетельствует о наделении залоговых прав свойством следования.

Приведенное выше правило о прекращении залога при конфискации было специальной нормой по отношению к общему положению о сохранении залога при переходе права собственности на заложенное имущество222 и отступлением от последствий производного характера перехода права собственности при конфискации.

Вновой редакции параграфа о залоге упомянутая специальная норма отсутствует.

Взаконопроекте о реформе ГК РФ, внесенном в апреле 2012 г.223, предусматривались правила о том, что при конфискации ограниченные вещные права на конфискуемые вещи и иные обременения соответствующего имущества прекращаются (иными словами, предполагался полный разрыв с производным характером приобретения права собственности при конфискации, требующий полноценного политико-правового обоснования224)225, в частности залог прекращается в случае

218См.: постановления КС РФ от 11.03.1998 № 8-П (абз. 2 п. 6 мотивировочной части), от 16.04.2015 № 8-П (абз. 2 п. 4 мотивировочной части).

219См.: Гражданское право: в 3 т. Т. 1 / отв. ред. А.П. Сергеев, Ю.К. Толстой. М., 2003. С. 415–416; Гражданское право: в 4 т. Т. 2: Вещное право. Наследственное право. Исключительные права. Личные неимущественные права / отв. ред. Е.А. Суханов. М., 2005. С. 38.

220Подробнее о производном характере перехода права собственности к государству при конфискации см.: Черепахин Б.Б. Правопреемство по советскому гражданскому праву // Черепахин Б.Б. Труды по гражданскому праву. М., 2001. С. 348.

221См.: п. 1 ст. 353 ГК РФ.

222В отношении ипотеки продолжает действовать специальное правило о сохранении залога при конфискации заложенного имущества (п. 2 ст. 41 Закона об ипотеке).

223См.: проект № 47538-6 Федерального закона «О внесении изменений в части первую, вторую, третью и четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации, а также в отдельные законодательные акты Российской Федерации». URL: http://sozd.parliament.gov.ru/download/F308D50A-FF12-4373-8F8F- 7C0175D6DB6E.

224Такого обоснования и даже предложения нет ни в Концепции развития законодательства о вещном праве, ни в Концепции развития гражданского законодательства.

225См.: п. 2 ст. 269 ГК РФ в редакции законопроекта.

116

Свободная трибуна

изъятия (конфискации) заложенного имущества в качестве санкции за правонарушение226.

Первая из этих двух норм в составе проекта раздела II о вещных правах, как известно, до сих пор ожидает своего принятия, а вторая таинственным образом из законопроекта испарилась и в окончательную редакцию текста параграфа о залоге не попала.

Краткий исторический экскурс. Между тем сама по себе конфискация не прекращает прав кредиторов собственника изымаемого имущества на удовлетворение своих требований за счет его стоимости.

Со времен НЭПа действует закон227, устанавливающий, что при конфискации государство не отвечает по долговым обязательствам бывших собственников, если таковые возникли после принятия соответствующими органами мер сохранения имущества и без их согласия, а в отношении претензий, подлежащих удовлетворению за счет конфискованного имущества, государство отвечает в пределах актива; при этом соблюдается порядок очередности удовлетворения претензий, установленный гражданским и гражданским процессуальным законодательством228.

Отсылки к гражданскому законодательству сводились к правилам о приоритете предшествующего залогодержателя перед последующим229, а также к преимуществу ряда кредиторов перед залоговым кредитором230.

Постепенно очевидно гражданско-правовые нормы о сохранении прав кредиторов были также внесены сначала в уголовное законодательство (с включением отсылки к гражданскому процессуальному законодательству в части очередности удовлетворения претензий231)232, а затем оттуда частично перемещены в уголов- но-исполнительное законодательство233, откуда и были исключены ввиду изъятия конфискации имущества из перечня уголовных наказаний234.

226См.: подп. 10 п. 1 ст. 352 ГК РФ в редакции законопроекта.

227Сводный закон о реквизиции и конфискации имущества, утв. постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 28.03.1927 (далее — Закон о реквизиции и конфискации).

228См.: ст. 18 Закона о реквизиции и конфискации (в ред. постановления ВЦИК и СНК РСФСР от 03.12.1929 «Об изменениях действующего законодательства РСФСР, вытекающих из Постановления Центрального исполнительного комитета и Совета народных комиссаров СССР от 6 февраля 1929 г. об очередности удовлетворения претензий»).

229См.: ст. 91 ГК РСФСР 1922 г.

230См.: ст. 101 ГК РСФСР 1922 г.

231См.: ст. 418–426 ГПК РСФСР 1964 г.

232См.: ч. 4 и 5 ст. 35 УК РСФСР 1960 г.

233См.: предл. 1 ч. 1 ст. 66 УИК РФ 1997 г.

234См.: п. 11 ст. 1 Федерального закона от 08.12.2003 № 162-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» и п. 24 ст. 2 Федерального закона от 08.12.2003 № 161-ФЗ «О приведении Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации и других законодательных актов в соответствие с Федеральным законом «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации».

117

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Современное состояние. В части приоритета залогового кредитора нормы прежнего законодательства утратили силу после введения в действие части первой ГК РФ ввиду явного противоречия его норме о прекращении залога при конфискации заложенного имущества.

Впериод действия указанной нормы титульное обеспечение в формах лизинга и удержания права собственности на товар, проданный в кредит235, в данном вопросе обладало неоспоримым преимуществом в сравнении с залогом.

Всвете сохраняющей действие нормы о возможности удовлетворения требований кредиторов правонарушителя из стоимости конфискованного имущества236 и с учетом исключения нормы о прекращении залога при конфискации заложенного имущества ныне можно говорить (по крайней мере, ставить вопрос) о восстановлении приоритета залогового кредитора.

Сейчас порядок конфискации не содержит специальных норм, позволяющих учесть интересы кредиторов, претендующих на удовлетворение их требований за счет конфискуемого имущества237. Вместе с тем судебные акты о конфискации имущества исполняются с совершением такого исполнительного действия, как арест238. Указанные кредиторы могут оспаривать наложение ареста на конфискуемое имущество в порядке искового производства239.

Возможные подходы к решению. В доктрине вопрос о последствиях конфискации заложенного имущества освещается, как обычно, неоднозначно.

Содной стороны, отстаивается необходимость последовательного проведения логики конфискации как производного приобретения права собственности, т.е. с сохранением при переходе к государству всех ограниченных прав и обременений, возникших до изъятия вещи240.

Сдругой стороны, есть точка зрения, что конфискация представляет собой безвозмездное изъятие, не охватывается нормой о преимущественном удовлетворении требований залогового кредитора за счет возмещения, выплачиваемого при возмездном изъятии (принудительном выкупе, реквизиции, национализации)

235О возможности конфискации актива, не принадлежащего нарушителю и, в частности, принадлежащего кредитору нарушителя, подробнее см. подраздел 9.2.2.данной публикации.

236См.: ст. 18 Закона о реквизиции и конфискации.

237См.: ст. 104 Закона об исполнительном производстве.

238См.: п. 3 ч. 3 ст. 80 Закона об исполнительном производстве.

239См.: ст. 119 Закона об исполнительном производстве; абз. 2 п. 1 постановления Пленума ВС РФ от 17.11.2015 № 50 «О применении судами законодательства при рассмотрении некоторых вопросов, возникающих в ходе исполнительного производства»; абз. 2 п. 50 постановления Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 29.04.2010 № 10/22 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав».

240См.: Черепахин Б.Б. Указ. соч. С. 388.

118

Свободная трибуна

имущества, поэтому конфискация должна прекратить залог241. В обоснование этого мнения приводятся следующие доводы: сохранение залога противоречит существу конфискации — она должна ухудшить имущественное положение нарушителя и компенсировать государству экономический ущерб; при возможности удовлетворения требований кредиторов за счет конфискованного имущества у залогодателя отсутствует стимул исполнить обеспеченное залогом обязательство, поскольку если он его исполнит, то размер имущества должника уменьшится, если же он не исполнит обязательство, то размер его имущества не уменьшится, а имущество, на которое будет обращено взыскание, в любом случае не будет ему возвращено242.

Наконец, высказывается также мнение, что закрепление в качестве единого подхода как правила о безусловном прекращении права залога при конфискации его предмета, так и правила о безоговорочном сохранении этого права вряд ли оправданно: при выборе надлежащего подхода к определению последствий конфискации необходимо учитывать добросовестность залогодержателя, который не знал и не мог знать об обстоятельствах, которые могли послужить основанием для конфискации предмета залога, а также публичный характер залога243.

При ответе на вопрос о последствиях конфискации заложенного имущества для прав кредиторов правопорядок сталкивается с проблемой достижения баланса между двумя существенными целями функционирования правовой системы. На одной чаше весов окажется стремление применить санкцию к нарушителю с целью справедливого воздания и общей превенции нарушений. На другой — необходимость беспрепятственного осуществления гражданских прав кредиторов нарушителя и обеспечения стабильности имущественного оборота.

Если сформулировать еще абстрактнее, то это вопрос о соотношении ценностей публичного и частного права.

Когда актив, служащий обеспечением (предмет залога), принадлежит на праве собственности должнику и конфискуется у него в соответствии с предписаниями закона, кредитор, обладавший обеспечительным правом на такое имущество, при прекращении такого права лишается дополнительного источника, за счет которого он рассчитывал получить удовлетворение в случае неисправности должника.

Даже советское право, не признававшее «ничего «частного», для которого «все в области хозяйства [было] публично-правовое, а не частное»244, на всем протяжении

241См.: Белов В.А. Что изменилось в Гражданском кодексе? М., 2014. С. 57–59.

242См.: Наумова Л.Н. Комментарий к Федеральному закону «Об ипотеке (залоге недвижимости)» (постатейный). М., 2008. С. 546.

243См.: Маковская А.А. Добросовестность участников залогового правоотношения и распределение рисков между ними // Основные проблемы частного права: сб. ст. к юбилею д-ра юрид. наук, проф. А.Л. Маковского / отв. ред. В.В. Витрянский, Е.А. Суханов. М., 2010. С. 144–146.

244Ленин В.И. О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики: письмо Д.И. Курскому // Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. Т. 44. М., 1964. С. 389.

119

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

своего существования в рассматриваемом вопросе отдавало приоритет частному интересу кредитора перед публичным интересом в привлечении нарушителя к ответственности.

Возможно, разумный баланс частного и публичного интереса можно достичь, если за счет конфискованного актива будут удовлетворяться требования только добросовестных кредиторов245, а казна будет наделена правом взыскать стоимость актива, за счет которого удовлетворены требования кредиторов, с нарушителя. Смысл в таком взыскании будет только в случае наличия у нарушителя других активов — таким образом будут одновременно учтены законные интересы кредиторов и достигнуты штрафные цели конфискации.

Данная идея критикуется с двух позиций: во-первых, после конфискации у должника вряд ли останется достаточно имущества; во-вторых, неясно, на каком основании должны удовлетворяться такие требования ввиду отсутствия договора между должником и государством246.

Против первого тезиса можно выдвинуть довод о том, что предлагаемым решением как раз обеспечивается должный баланс частных и публичных интересов. Второй аргумент можно нейтрализовать включением специальной нормы в закон.

Представляется также очевидным, что при сохранении прав кредиторов нарушителя на удовлетворение их требований за счет конфискованного имущества логичнее сохранить преимущество залогового кредитора, чем уравнять его с другими кредиторами нарушителя.

9.2.2. Вопросы конфискации актива, принадлежащего кредитору, в связи с нарушениями должника

Возможность конфискации актива, принадлежащего на праве собственности не нарушителю, а другому лицу, неоднократно была предметом рассмотрения высших судебных инстанций.

Еще в советский период высшая судебная инстанция подчеркивала, что:

–конфискация имущества может быть обращена только на личную собственность подсудимого и его долю в общей собственности;

–конфискация может быть обращена лишь на то имущество, которое принадлежало лично подсудимому или являлось его долей в общей собственности к моменту постановления приговора;

245См. точку зрения А.А. Маковской (сноска 243 и относящийся к ней текст).

246См.: Наумова Л.Н. Указ. соч. С. 546.

120

Свободная трибуна

–указание в приговоре конкретно определенного имущества, подлежащего конфискации, не преграждает третьим лицам возможности доказывать в исковом порядке свое право собственности на него247.

Всоответствии с этими подходами разрешались в практике и отдельные дела. Так, пересматривая акты нижестоящих инстанций, ВС РФ установил, что конфискованное имущество принадлежит не осужденному, а иному лицу, а потому указание о его конфискации подлежит исключению из приговора248.

Вконце прошлого века КС РФ отметил, что федеральный законодатель вправе допустить конфискацию имущества, явившегося орудием или средством совершения либо непосредственным объектом таможенного правонарушения, независимо от того, находятся ли соответствующие товары и транспортные средства в собственности совершившего его лица, а также от того, установлено это лицо или нет; в противном случае организаторы незаконного перемещения товаров получили бы возможность переложить всю ответственность на неплатежеспособных лиц или лиц, проживающих за границей, что подрывало бы правопорядок в сфере таможенных отношений и было бы несовместимо с целями и задачами таможенного регулирования249.

Впоследствии Суд подчеркнул, что приведенная правовая позиция не может автоматически распространяться на всю сферу административно-деликтных отношений. Вместе с тем федеральный законодатель при определении инструментов защиты интересов личности, общества и государства от противоправных посягательств — принимая во внимание схемы, которые разрабатываются в целях уклонения от санкций, применяемых за нарушения законодательства, — вправе установить:

–административную ответственность использующего эти схемы собственника имущества (например, в случае, если оно передано правонарушителю с целью совершения нарушений), в том числе в виде конфискации соответствующего имущества, — при закреплении гарантий его участия в административном процессе;

–условия и порядок конфискации имущества, явившегося орудием совершения административного правонарушения, если данное правонарушение совершено не собственником имущества, а иным лицом, которому оно было передано для противоправной деятельности.

Привлечение собственника имущества, явившегося орудием совершения административного правонарушения, к административной ответственности возможно, если это имущество передано собственником другим лицам с целью осуществления противоправной деятельности.

247См.: абз. 1 преамбулы, п. 7 и 9 постановления Пленума ВС СССР от 29.09.1953 № 7 «О судебной практике по применению конфискации имущества».

248См.: определение Судебной коллегии по уголовным делам ВС РФ от 12.08.1992.

249См.: постановление КС РФ от 14.05.1999 № 8-П (абз. 9 п. 5 мотивировочной части).

121

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Такое правовое регулирование, направленное против возможных злоупотреблений, должно отвечать вытекающим из Конституции принципам юридической ответственности в публично-правовой сфере, в том числе соразмерности наказания характеру совершенного деяния250.

Вразвитие данной правовой позиции КС РФ указал, что модель правового регулирования конфискации орудия совершения или предмета административного правонарушения, при которой собственник орудия, если он не является лицом, привлекаемым к административной ответственности, лишен возможности полноценной судебной защиты своих прав, противоречит требованиям Конституции, поскольку при этом не предполагается выяснять, какое отношение он имеет к правонарушению, и никакие его возражения не могут быть признаны достаточными для того, чтобы решение о конфискации принадлежащего ему имущества не было принято. Этот вывод КС РФ направлен на защиту конституционных прав собственников имущества, носит общий характер и распространяется на любые административно-деликтные отношения в сфере предпринимательской деятельности, связанные с возможностью назначения административного наказания в виде конфискации орудия совершения правонарушения, совершенного лицом, не являющимся собственником этого имущества251.

Всоответствии с приведенной правовой позицией действующее законодательство устанавливает, что конфискация орудия совершения или предмета административного правонарушения, принадлежащих на праве собственности лицу, не привлеченному к административной ответственности за данное административное правонарушение и не признанному в судебном порядке виновным в его совершении, не применяется, за исключением административных правонарушений в области таможенного дела (нарушений таможенных правил)252.

Разъясняя это правило, ВС РФ указал также, что изъятие орудия совершения или предмета административного правонарушения у лиц, которые владеют данным имуществом на законных основаниях (например, в силу договора аренды), лишь потому, что оно используется с нарушением установленных законом требований, недопустимо253.

Аналогичные правила действуют применительно к конфискации имущества по уголовному закону. Он определяет конфискацию имущества как принудительное

250См.: постановление КС РФ от 25.04.2011 № 6-П (абз. 2–5 п. 5 мотивировочной части). Данная позиция воспроизведена и подтверждена в постановлении КС РФ от 18.02.2019 № 11-П. Вместе с тем Суд указал, что законодатель не лишен возможности установить административную ответственность собственника имущества за предоставление его другому лицу для заведомо противоправной деятельности, включая конфискацию такого имущества (правда, применительно к сфере оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции как особой сфере государственного регулирования).

251См.: определение КС РФ от 01.03.2012 № 404-О-О.

252См.: ч. 4 ст. 3.7 КоАП РФ.

253См.: абз. 4 п. 23.2 постановления Пленума ВС РФ от 24.03.2005 № 5 «О некоторых вопросах, возникающих у судов при применении Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях».

122

Свободная трибуна

безвозмездное изъятие и обращение в собственность государства на основании обвинительного приговора денег, ценностей и иного имущества, полученных в результате совершения преступлений, и любых доходов от этого имущества, за исключением имущества и доходов от него, подлежащих возвращению законному владельцу254.

Комментируя данное правило, ВС РФ разъяснил: исходя из того, что конфискации подлежат только орудия, оборудование или иные средства совершения преступления, принадлежащие подсудимому, при решении этого вопроса обязательно устанавливать их собственника255.

Основываясь на приведенном разъяснении, КС РФ отметил, что рассматриваемая норма уголовного закона прямо относит к конфискуемому имуществу орудия, оборудование или иные средства совершения преступления, принадлежащие обвиняемому. При этом такое имущество, переданное осужденным другому лицу (организации), подлежит конфискации, если лицо, принявшее имущество, знало или должно было знать, что оно получено в результате преступных действий. Соответственно, данная статья не предполагает распространение нормы о конфискации орудий, оборудования или иных средств совершения преступления на имущество иных (помимо прямо указанных в ней) лиц256.

Таким образом, действующее регулирование надежно защищает собственника от риска конфискации принадлежащего ему имущества по мотивам его использования владельцем в качестве орудия совершения или предмета правонарушения. В свете изложенного у кредитора есть очевидный интерес в получении обеспечительного актива именно в собственность, а не в залог, при котором риск утраты обеспечения ввиду нарушений должника оказывается выше.

Окончание читайте в следующем номере

254См.: ч. 1 ст. 104¹ УК РФ.

255См.: абз. 2 п. 29 постановления Пленума ВС РФ от 18.10.2012 № 21 «О применении судами законодательства об ответственности за нарушения в области охраны окружающей среды и природопользования».

256См.: определение КС РФ от 23.06.2015 № 1520-О.

123

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Татьяна Сергеевна Краснова

доцент СПбГУ, кандидат юридических наук

Публичный сервитут для размещения линейного объекта: комментарий к новеллам Земельного кодекса РФ

Федеральным законом от 03.08.2018 № 341-ФЗ внесены масштабные изменения в ЗК РФ и некоторые другие нормативные правовые акты РФ,

врезультате чего в России появились новые положения о публичных сервитутах. Теперь публичный сервитут может быть установлен не только

винтересах неопределенного круга лиц (ст. 23 ЗК РФ), но и в пользу конкретных лиц, размещающих и эксплуатирующих определенные линейные объекты на чужих земельных участках (глава V.7 ЗК РФ). По мнению автора, обновленные правила о публичных сервитутах не выдерживают критики в первую очередь из-за императивного порядка установления таких сервитутов. В комментарии ставятся вопросы, возникающие в связи с принятием Закона № 341-ФЗ, и предлагаются ответы на них.

Ключевые слова: ограничение права собственности на земельный участок, сервитут, публичный сервитут, линейный объект

124

Свободная трибуна

Tatyana Krasnova

Associate Professor of the Saint Petersburg State University,

PhD in Law

Public Easement for Infrastructure Lines: Commentary on the Amendments of the Land Code of Russia

Federal Law No. 341-FZ of August 3, 2018, introduced large-scale changes to the Land Code of the Russian Federation and several other legal acts of the Russian Federation, as a result of which new regulations on public easements in Russia appeared. Now public easements can be established not only in the interests of the general public (Article 23 of the Land Code), but also in favor of specific entities that place and operate certain infrastructure lines on land plots belonging to others (Chapter V.7 of the Land Code). In the author’s opinion, the updated rules on public easements do not stand up to criticism, first of all because of the peremptory manner in which such easements are established. The commentary is devoted to the formulation of questions arising in connection with the adoption of Federal Law No. 341-FZ of August 3, 2018, as well as to answering these questions.

Keywords: restriction of the right of ownership to immovable property, easement, public easement, infrastructure lines

1. Историческая справка

Федеральный закон от 03.08.2018 № 341-ФЗ «О внесении изменений в Земельный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в части упрощения размещения линейных объектов» (далее — Закон № 341-ФЗ) вступил в силу 1 сентября 2018 г. Цель изменений — создание законодательной базы для упрощения размещения определенных линейных объектов на чужих земельных участках.

Закон № 341-ФЗ — это воплощение в жизнь проекта Федерального закона № 187920-7 «О внесении изменений в некоторые законодательные акты Российской Федерации в части упрощения строительства, реконструкции, капитального ремонта и (или) эксплуатации линейных объектов», внесенного Правительством РФ в Государственную Думу Федерального Собрания РФ 29.05.2017 (далее — проект № 187920-7)1. Этот проект являлся далеко не первой попыткой сформулировать правила об упрощенном порядке размещения линейных объектов на чужих земельных участках. Как минимум ему предшествовали два законопроекта, подготовленные Минэкономразвития России2. Примечательно, что все упомянутые проекты, включая и тот, что стал законом, получили негативную оценку

1См.: http://asozd2.duma.gov.ru/main.nsf/%28SpravkaNew%29?OpenAgent&RN=187920-7&02.

2Тексты см.: http://regulation.gov.ru/projects.

125

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства (далее — Совет по кодификации)3.

2. Ключевые изменения

Закон № 341-ФЗ масштабен — он включает 12 статей, размещенных на 95 страницах. В своем комментарии мы обратимся только к тем положениям данного Закона, которые, по нашему мнению, являются принципиальными. В остальном отсылаем читателя к экспертным заключениям Совета по кодификации по проектам Минэкономразвития России и проекту № 187920-7.

Кроме того, основной целью настоящего комментария является постановка вопросов, возникающих в связи с принятием Закона № 341-ФЗ. Новеллы таковы, что для поиска однозначных ответов на эти вопросы потребуются определенное время и немалые усилия как научного сообщества, так и судов.

2.1.В п. 4 ст. 1 Закона № 341-ФЗ предлагается новая редакция ст. 23 ЗК РФ.

2.1.1.Согласно п. 1 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции сервитут устанавливается в соответствии с гражданским законодательством, а в отношении земельного участка, находящегося в государственной или муниципальной собственности, — с учетом особенностей, предусмотренных главой V.3 ЗК РФ.

Полагаем, что данное нововведение свидетельствует о характеристике ст. 216, 274– 277 ГК РФ в качестве базовых норм о сервитутах. Действие этих статей распространяется на случаи установления сервитутов и в отношении частной, и в отношении публичной недвижимости. При этом, если речь идет о такой недвижимости, как публичные земельные участки, то помимо ст. 216, 274–277 ГК РФ применяется глава V.3 ЗК РФ.

Поскольку ст. 216, 274–277 ГК РФ являются основополагающими, установление сервитутов по правилам главы V.3 ЗК РФ должно им соответствовать. То есть при установлении сервитута в порядке главы V.3 ЗК РФ должны наличествовать в том числе господствующая недвижимость, объективная необходимость в установлении сервитута в пользу этой недвижимости, возможность потребовать установления сервитута в судебном порядке при недостижении сторонами консенсуса в административном порядке. Особенности же установления сервитута в порядке главы V.3 ЗК РФ должны касаться только отдельных оснований его установления; перечня лиц, заключающих соглашение об установлении сервитута; требований к такому соглашению; порядка его заключения.

3См., напр.: Багаев В.А. Уважением к собственности тут и не пахнет. Совет по кодификации раскритиковал правительственную реформу публичных сервитутов // Закон.ру. 2017. 17 июля. URL: https:// zakon.ru/discussion/2017/07/17/uvazheniem_k_sobstvennosti_tut_i_ne_pahnet__sovet_po_kodifikacii_

raskritikoval_pravitelstvennuyu_ref; Экспертное заключение Совета по кодификации по Проекту № 187920-7. URL: http://privlaw.ru/sovet-po-kodifikacii/2017-2/obzor2017-7/.

126

Свободная трибуна

Однако все еще нельзя исключить и другое толкование п. 1 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции. Нормы ст. 216, 274–277 ГК РФ могут быть расценены как содержащие общее правило, а нормы главы V.3 ЗК РФ — как содержащие исключение из него. В таком случае можно обосновать отступление от обозначенных требований к установлению сервитута в порядке главы V.3 ЗК РФ, т.е. допустить установление сервитута в том числе в отсутствие господствующей недвижимости, объективной необходимости в установлении сервитута в пользу этой недвижимости, возможности потребовать установления сервитута в суде.

Ранее мы обращали внимание на неоднозначность толкования норм главы V.3 ЗК РФ4. По нашему мнению, Закон № 341-ФЗ ясности не внес.

2.1.2.В п. 2 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции дается обновленное определение публичного сервитута. В качестве такового рассматривается сервитут, установленный решением исполнительного органа государственной власти или органа местного самоуправления в целях обеспечения государственных или муниципальных нужд, а также нужд местного населения без изъятия земельных участков. В п. 3 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции указано, что публичный сервитут устанавливается в соответствии с ЗК РФ. К правоотношениям, возникающим в связи с установлением, осуществлением и прекращением действия публичного сервитута, положения ГК РФ о сервитуте и положения главы V.3 ЗК РФ не применяются.

Таким образом, на обновленный публичный сервитут не распространяется действие базовых норм о сервитутах, закрепленных в ст. 216, 274–277 ГК РФ, и уточненных норм о сервитутах в отношении публичных земельных участков, закрепленных в главе V.3 ЗК РФ. В связи с этим возникает вопрос о правовой квалификации обновленного публичного сервитута. Для ответа на него необходимо проанализировать цели, ради которых он устанавливается.

2.1.3.Цели, для которых может быть установлен обновленный публичный сервитут, указаны в п. 4 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции. Анализ данного пункта свидетельствует о том, что обновленный публичный сервитут может быть установлен в пользу неопределенного круга лиц или в пользу определенного лица. Они различаются по целям установления:

а)	обновленные публичные сервитуты для удовлетворения потребностей в проходе и
	проезде; заборе (изъятии) водных ресурсов и водопое; прогоне и выпасе сельско-
	хозяйственных животных; сенокошении; охоте; рыболовстве; аквакультуре (ры-
	боводстве); проведении дренажных работ (подп. 1, 3–7) устанавливаются в пользу
	неопределенного круга лиц. Такая законодательная квалификация более-менее
	понятна;
б)	обновленные публичные сервитуты в целях, предусмотренных главой V.7 ЗК РФ
	(подп. 8), устанавливаются в пользу определенных лиц. Более подробно об этом
	будет сказано далее;

4Подробнее см.: Краснова Т.С. Сервитут для размещения парковки // Вестник экономического правосудия РФ. 2017. № 9. С. 13–21.

127

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

в)	что касается обновленных публичных сервитутов для размещения межевых зна-
	ков, геодезических пунктов государственных геодезических сетей, гравиметриче-
	ских пунктов, нивелирных пунктов и подъездов к ним (подп. 2), то законодатель
	явно предполагал их установление в пользу неопределенного круга лиц. Между
	тем, по нашему мнению, такие сервитуты не всегда направлены на удовлетворение
	интересов публики как таковой. В перечисленных случаях предполагается непо-
	средственное использование чужих земельных участков определенными лицами
	для осуществления соответствующих видов деятельности и только опосредован-
	ное удовлетворение публичных интересов. Поэтому вызывает сомнения законода-
	тельная квалификация данного обновленного публичного сервитута.
	Схожая проблема существовала ранее с установлением публичного сервитута для
	(а) использования земельного участка в целях ремонта коммунальных, инженер-
	ных, электрических и других линий и сетей, а также объектов транспортной ин-
	фраструктуры; (б) размещения на земельном участке межевых знаков, геодезиче-
	ских пунктов государственных геодезических сетей, гравиметрических пунктов,
	нивелирных пунктов и подъездов к ним; (в) временного пользования земельным
	участком в целях проведения изыскательских, исследовательских и других работ.
	Новая редакция п. 4 ст. 23 ЗК РФ обоснованно не предусматривает возможность
	установления обновленного публичного сервитута в пользу неопределенного кру-
	га лиц для целей, указанных в п. «а» и «в». Этот вопрос урегулирован новой главой
	V.7 ЗК РФ путем предоставления определенным лицам права требовать установле-
	ния обновленных публичных сервитутов в пользу конкретных лиц. При этом для
	целей, перечисленных в п. «б», регулирование осталось прежним.

2.1.4.Две разновидности обновленных публичных сервитутов отличаются также и по порядку установления.

Для установления сервитута в пользу неопределенного круга лиц достаточно решения исполнительного органа государственной власти или органа местного самоуправления (п. 2 ст. 23 ЗК РФ). Этот порядок проще, чем тот, что действовал для данного типа ограничений ранее, когда требовались закон или иной нормативный правовой акт РФ, субъекта РФ, органа местного самоуправления и результаты общественных слушаний. Насколько разумно упрощение с учетом того, что и более сложный порядок установления публичного сервитута не всегда гарантировал защиту прав и законных интересов собственников служащих земельных участков?

Что касается обновленного публичного сервитута в пользу определенного лица, то он устанавливается в порядке, предусмотренном новой главой V.7 ЗК РФ. Анализ норм этой главы будет осуществлен далее.

2.1.5.Итак, теперь в ЗК РФ есть два вида публичного сервитута — в пользу неопределенного круга лиц (ст. 23 ЗК РФ в новой редакции) и в пользу конкретного лица (новая глава V.7 ЗК РФ).

Первую разновидность можно квалифицировать в качестве предела права собственности по аналогии со ставшим уже традиционным доктринальным пониманием ранее существовавших публичных сервитутов. Или в качестве особого сервитута — публично-вещного права, т.е. субъективного права, устанавливаемого

128

Свободная трибуна

в пользу неопределенного круга лиц, по аналогии с отдельными сервитутами, существующими в некоторых западных правопорядках5.

Вторая разновидность не может быть квалифицирована в качестве пределов права собственности хотя бы потому, что публичный сервитут по главе V.7 ЗК РФ устанавливается в пользу определенного лица, подавшего соответствующее ходатайство. Однако этот обновленный сервитут сложно квалифицировать и в качестве сервитута как такового ввиду нераспространения на него норм ст. 216, 274–277 ГК РФ и главы V.3 ЗК РФ.

Поскольку формально перечень ограниченных вещных прав в ст. 216 ГК РФ не закрыт, можно было бы воспринять публичный сервитут по главе V.7 ЗК РФ в качестве самостоятельного ограниченного вещного права. В пользу этого говорит и то, что согласно п. 3 ст. 5 ЗК РФ в новой редакции обладатели публичного сервитута — это лица, имеющие право ограниченного пользования землями и (или) чужими земельными участками, установленное в соответствии с главой V.7 ЗК РФ. Тем самым при установлении публичных сервитутов в пользу определенных лиц по главе V.7 ЗК РФ появляются обладатели прав ограниченного пользования, т.е. субъективных прав, а при установлении публичных сервитутов в пользу неопределенного круга лиц — нет.

Однако в таком случае неясно, зачем создавать новое ограниченное вещное право, похожее до степени смешения на сервитут. Кроме того, публичный сервитут по главе V.7 ЗК РФ устанавливается императивно — по решению органа власти. В связи с этим смущает норма п. 3 ст. 2 ГК РФ о том, что к имущественным отношениям, основанным на административном или ином властном подчинении одной стороны другой, в том числе к налоговым и другим финансовым и административным отношениям, гражданское законодательство не применяется, если иное не предусмотрено законодательством. Тем самым можно предположить, что формально на обновленный публичный сервитут не распространяются не только нормы ГК РФ о сервитутах, но и любые другие нормы гражданского законодательства, в том числе об ограниченных вещных правах.

Подводя промежуточный итог, отметим, что теперь у нас есть (а) сервитуты

вих традиционном для российского правопорядка понимании (ст. 216, 274–277 ГК РФ); (б) несколько модифицированные сервитуты в их традиционном для российского правопорядка понимании для установления в отношении публичных земельных участков (глава V.3 ЗК РФ); (в) публичные сервитуты, которые фактически не являются сервитутами, а уже традиционно для российского правопорядка выступают пределами права собственности (подп. 1, 3–7 п. 4 ст. 23 ЗК РФ

вновой редакции); (г) публичные сервитуты для непосредственной реализации интересов определенных лиц и только опосредованной реализации публичных интересов (подп. 2, 8 п. 4 ст. 23, глава V.7 ЗК РФ в новой редакции). И это не считая ряда специальных сервитутов, положения о которых содержатся в отдельных федеральных законах! При этом правовая квалификация публичных сервитутов остается спорной.

5Подробнее см.: Краснова Т.С. Сервитут в пользу неопределенного круга лиц // Социология и право. 2017. № 1. С. 124–135.

129

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Возникает риторический вопрос: действительно ли Закон № 341-ФЗ способен упростить отечественное регулирование сервитутных правоотношений?

2.1.6.Согласно п. 5 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции публичный сервитут может быть установлен в отношении одного или нескольких земельных участков и (или) земель. Таким образом, объектом обновленного публичного сервитута может быть не только такая классическая недвижимость как земельный участок, но и чуждый для гражданского оборота объект земельных отношений — земля.

Будут ли осуществляться государственный кадастровый учет и государственная регистрация обновленных публичных сервитутов, установленных в отношении земель? Судя по всему, будут, поскольку п. 17 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции предусматривает, что сведения о публичных сервитутах вносятся в Единый государственный реестр недвижимости (ЕГРН), а новый п. 8 ст. 39.43 ЗК РФ предусматривает, что публичный сервитут считается установленным со дня внесения сведений о нем в ЕГРН.

А как это будет происходить технически, если реестр во многом заточен на работу с индивидуально-определенными объектами, в том числе с земельными участками, имеющими конкретные пространственные характеристики и кадастровые номера? В частности, как будут реализовываться графическое описание местоположения границ сервитута и определение перечня координат характерных точек этих границ (см., например, новые подп. 1 п. 5, п. 7 ст. 39.41, п. 5 ст. 39.43 ЗК РФ и ч. 6 ст. 10 Федерального закона от 13.07.2015 № 218-ФЗ «О государственной регистрации недвижимости» в редакции Закона № 341-ФЗ)? Судя по всему, такие действия

вотношении публичных сервитутов будут производиться по аналогии с действиями в отношении зон с особыми условиями использования территорий. Подобный подход, в частности, обостряет вопрос о соотношении публичных сервитутов и указанных зон, на который однозначного ответа реформаторами земельного законодательства не дано (хотя попытки такого соотношения сделаны в новых п. 6 ст. 39.41 и подп. 8 п. 4 ст. 39.43 ЗК РФ).

2.1.7.Согласно п. 8 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции сервитут, публичный сервитут должны устанавливаться и осуществляться на условиях, наименее обременительных для использования земельного участка в соответствии с его целевым назначением и разрешенным использованием. Согласно новому подп. 4 п. 1 ст. 39.44 ЗК РФ

вустановлении публичного сервитута должно быть отказано, если осуществление деятельности, для обеспечения которой испрашивается публичный сервитут, а также вызванные указанной деятельностью ограничения прав на землю повлекут невозможность использования или существенное затруднение в использовании земельного участка и (или) расположенного на нем объекта недвижимости в соответствии с их разрешенным использованием в течение определенных данной нормой сроков.

Одновременно п. 11 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции предусматривает, что деятельность, для обеспечения которой установлен сервитут, публичный сервитут, может осуществляться на земельном участке независимо от его целевого назначения и разрешенного использования, за исключением случаев, если осуществление данной деятельности не допускается в границах определенных зон, земель и террито-

130

Свободная трибуна

рий в соответствии с их режимом. А по подп. 2 п. 6 ст. 48 ЗК РФ в новой редакции сервитутодатель не вправе требовать в суде прекращения публичного сервитута, установленного в порядке главы V.7 ЗК РФ, в случае отсутствия возможности использовать земельный участок и (или) расположенные на нем объекты недвижимости или возникновении существенного затруднения в их использовании в соответствии с их разрешенным использованием в связи с осуществлением публичного сервитута.

Таким образом, из приведенных норм неясно, подлежит ли учету целевое назначение и разрешенное использование служащего земельного участка при установлении, осуществлении и прекращении того или иного сервитута? По нашему мнению, очевидно, что отрицательный ответ на поставленный вопрос (который нельзя исключить) повлечет необоснованное расширение прав обладателей сервитутов вопреки фундаментальным законодательным запретам.

2.1.8.В п. 13 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции закреплено, что в случае, когда установление публичного сервитута приводит к существенным затруднениям в использовании земельного участка, его правообладатель вправе требовать от органа государственной власти или органа местного самоуправления, установивших публичный сервитут, соразмерную плату, если иное не предусмотрено ЗК РФ.

Здесь идет речь о плате за обновленный публичный сервитут в пользу неопределенного круга лиц, поскольку согласно п. 18 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции специальные положения о плате за обновленный публичный сервитут в пользу определенного лица содержатся в главе V.7 ЗК РФ. Пункт 13 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции не является новеллой — это п. 7 ст. 23 ЗК РФ в прежней редакции. При этом непонятно, почему законодатель продолжает настаивать на том, что при установлении публичного сервитута в пользу неопределенного круга лиц плата взимается только при существенных затруднениях в использовании служащего земельного участка, тогда как при установлении любого другого сервитута такого ограничения нет.

2.2.Подпункт 8 п. 4, п. 18 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции допускают установление публичного сервитута для использования земельного участка и (или) земель в целях, предусмотренных главой V.7 ЗК РФ. Порядок установления, срок, условия осуществления, порядок определения платы за указанный сервитут также закреплены в главе V.7 ЗК РФ.

2.2.1.Согласно новой ст. 39.37 ЗК РФ публичный сервитут устанавливается в порядке, предусмотренном главой V.7 ЗК РФ, для использования частных и публичных земельных участков и (или) земель в целях (а) размещения линейных объектов;

(б) складирования строительных или иных материалов, размещения временных или вспомогательных сооружений и (или) строительной техники; (в) устройства пересечений автомобильных дорог или железнодорожных путей с железнодорожными путями общего пользования и автомобильными дорогами; устройства примыканий автомобильных дорог к другим автомобильным дорогам; размещения автомобильных дорог и железнодорожных путей в туннелях; (г) проведения инженерных изысканий. Перечисленные цели направлены на реализацию публичных интересов — размещение объектов федерального, регионального или местного

131

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

значения, а также объектов транспорта; обеспечение населения теми или иными ресурсами; изъятие земельных участков для государственных или муниципальных нужд.

Напомним, что в главе V.3 ЗК РФ также предусмотрена возможность установить сервитут для (а) размещения линейных объектов, сооружений связи, специальных информационных знаков и защитных сооружений, не препятствующих разрешенному использованию земельного участка; (б) проведения изыскательских работ;

(г) ведения работ, связанных с использованием недр. Однако глава V.3 ЗК РФ действует только в отношении земельных участков, находящихся в государственной или муниципальной собственности. Ее нормы не направлены на решение публичных проблем как таковых. И, как было указано ранее, не исключено, что эти нормы приняты в развитие базовых норм ст. 216, 274–277 ГК РФ. То есть при установлении сервитута по правилам главы V.3 ЗК РФ необходимо соблюсти в том числе требования о наличии господствующей недвижимости, объективной необходимости в установлении сервитута, возможном судебном порядке его установления. Тогда как новая глава V.7 ЗК РФ может действовать независимо от требований, содержащихся в этих статьях ГК РФ.

Новая ст. 39.37 ЗК РФ вызывает сразу несколько вопросов.

Во-первых, почему публичный сервитут устанавливается для размещения линейного объекта, а не для строительства, реконструкции, капитального ремонта и (или) эксплуатации линейного объекта, как это было предусмотрено в проекте № 187920-7? После размещения линейного объекта для его реконструкции, ремонта, эксплуатации потребуется установление какого-то нового права, или термин «размещение» включает все опции — строительство, реконструкцию, ремонт, эксплуатацию? Судя по содержанию последующих статей главы V.7 ЗК РФ, справедливо последнее предположение.

Во-вторых, публичный сервитут для складирования строительных и иных материалов, размещения временных или вспомогательных сооружений и (или) строительной техники допускается только для обеспечения строительства, реконструкции, ремонта объектов транспортной инфраструктуры. А строительство, реконструкция, ремонт, эксплуатация других линейных объектов, перечисленных в п. 1 ст. 39.37 ЗК РФ, не потребуют складирования материалов и размещения сооружений, техники? Или опять же фразу «размещение линейного объекта» следует толковать расширительно? Судя по содержанию последующих статей главы V.7 ЗК РФ, здесь также справедливо последнее предположение.

В-третьих, с политико-правовой точки зрения неясно, почему вопросы изъятия земельных участков для государственных или муниципальных нужд следует решать за счет обременения частных земельных участков публичными сервитутами для переноса линейных объектов.

2.2.2.Новые ст. 39.38–39.40 ЗК РФ предусматривают, что публичный сервитут в целях, определенных новой ст. 39.37 ЗК РФ, устанавливается решением органа власти соответствующего уровня на основании ходатайства определенного лица: а) субъекта естественных монополий; б) организации связи; в) владельца объекта транспорт-

132

Свободная трибуна

ной инфраструктуры федерального, регионального, местного значения; г) организации, предусмотренной п. 1 ст. 56.4 ЗК РФ и подавшей ходатайство об изъятии земельного участка для государственных или муниципальных нужд. В последнем случае речь идет о субъектах естественных монополий; организациях, уполномоченных нормативными правовыми актами РФ, субъектов РФ, заключенными с органами власти договорами или соглашениями либо имеющих соответствующие разрешения (лицензии); недропользователях; организациях, с которыми заключены договоры о комплексном развитии территории. Этот перечень не является исчерпывающим.

Основное, на что хотелось бы обратить внимание применительно к данным статьям, — это императивный порядок установления публичного сервитута.

Императивность/диспозитивность порядка установления сервитута мы определяем с точки зрения соотношения автономии воли собственника служащей недвижимости и принудительности/добровольности ее ограничения. Согласно действующему российскому законодательству императивные сервитуты устанавливаются на основании (а) предписаний федерального закона и (или) другого нормативного правового акта; (б) предписаний федерального закона и (или) другого нормативного правового акта плюс решения органа власти. При установлении императивных сервитутов автономия воли собственников служащей недвижимости ограничивается принудительно, т.е. по общему правилу не учитывается.

До принятия Закона № 341-ФЗ императивные сервитуты второго типа устанавливались в России точечно, например на основании Федерального закона от 05.04.2013 № 43-ФЗ «Об особенностях регулирования отдельных правоотношений в связи с присоединением к субъекту Российской Федерации — городу федерального значения Москве территорий и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее — Закон № 43-ФЗ) и Закона Республики Крым от 15.09.2014 № 74-ЗРК «О размещении инженерных сооружений» (далее — Закон № 74-ЗРК). Вероятно, посчитав практику применения данных законов регионального действия положительной, законодатель решил распространить нормы об императивных сервитутах на всю страну.

Так, в соответствии с новой главой V.7 ЗК РФ публичный сервитут устанавливается именно на основании решения органа власти. Соглашение с собственником служащей недвижимости заключается для осуществления уже установленного сервитута. В этом соглашении определяются, в частности, срок сервитута; размер платы за сервитут, порядок и срок ее внесения; права и обязанности сервитуария; график и сроки выполнения работ при осуществлении сервитута. Однако срок соглашения об осуществлении публичного сервитута должен соответствовать сроку, предусмотренному решением об установлении публичного сервитута. Приложениями к проекту соглашения об осуществлении публичного сервитута являются сведения об уже утвержденных границах сервитута и отчет об уже проведенной оценке для определения платы за сервитут. Кроме того, если соглашение об осуществлении публичного сервитута не заключено в течение 30 дней со дня его получения сервитутодателем, сервитуарий вправе внести плату за сервитут в депозит нотариуса и осуществлять сервитут до заключения соглашения, в том числе выполнять необходимые работы в соответствии с графиком и сроками, предусмотренными проектом

133

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

соглашения. Интересно и то, что в случае оспаривания сервитутодателем решения об установлении публичного сервитута сервитуарий направляет сервитутодателю проект соглашения об осуществлении публичного сервитута, вносит плату за сервитут в депозит нотариуса и приступает к осуществлению сервитута в течение семи дней с момента вступления в законную силу решения суда об отказе в удовлетворении заявленных сервитутодателем требований (новая ст. 39.47 ЗК РФ).

Полагаем, что приведенные нормы сводят на нет весь смысл заключения соглашения об осуществлении публичного сервитута, даже несмотря на то, что сервитутодателю предоставлено право обратиться в суд с требованием о понуждении сервитуария заключить соглашение, которое будет действовать на условиях, определенных судом (новый п. 12 ст. 39.47 ЗК РФ). Тем более что в новой главе V.7 ЗК РФ не раскрываются важные нюансы предъявления такого иска.

По нашему глубокому убеждению, императивные сервитуты — неверное решение. Действительно, существует общее политико-правовое обоснование необходимости установления сервитутов для строительства и эксплуатации определенных общественно значимых линейных объектов. Есть и специальное политико-правовое обоснование того, что традиционная конструкция сервитута не всегда справляется с задачами реализации крупных инфраструктурных проектов. Однако мы полагаем, что для претворения в жизнь подобных проектов, в том числе тех, которые обозначены в новой главе V.7 ЗК РФ, следует использовать не императивные, а по крайней мере диспозитивно-императивные сервитуты, например сервитуты, устанавливаемые на основании решений органов власти плюс соглашений сервитуариев и сервитутодателей или заменяющих такие соглашения судебных решений.

Диспозитивно-императивный механизм установления сервитутов отличается от предложенного в Законе № 43-ФЗ, Законе № 74-ЗРК, проектах Минэкономразвития России, проекте № 187920-7, Законе № 341-ФЗ императивного механизма установления сервитутов. Попытка ввести такой диспозитивно-императивный механизм была предпринята, в частности, в Федеральных законах от 01.12.2007 № 310-ФЗ «Об организации и о проведении XXII Олимпийских зимних игр и XI Паралимпийских зимних игр 2014 года в городе Сочи, развитии города Сочи как горноклиматического курорта и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», от 07.06.2013 № 108-ФЗ «О подготовке и проведении в Российской Федерации чемпионата мира по футболу FIFA 2018 года, Кубка конфедераций FIFA 2017 года и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», от 08.05.2009 № 93-ФЗ «Об организации проведения встречи глав государств и правительств стран — участников форума «Азиатско-тихоокеанское экономическое сотрудничество» в 2012 году, о развитии города Владивостока как центра международного сотрудничества в Азиатско-Тихоокеанском регионе и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». Безусловно, перечисленные законы не лишены недостатков, требующих детальной проработки. Между тем общее направление регулирования представляется верным — при установлении сервитутов в диспозитивно-императивном порядке автономия воли собственников служащей недвижимости хоть и ограничивается принудительно, но так или иначе учитывается. Что мы имеем в виду?

134

Свободная трибуна

Как правило, преимущества императивного порядка установления сервитутов обосновываются оперативностью и относительной дешевизной решения вопросов строительства линейных и иных общественно значимых объектов недвижимости, в том числе возможностью ограниченно пользоваться чужой недвижимостью в случаях отказов собственников от переговоров об условиях сервитутов. Права и законные интересы собственников служащей недвижимости считаются соблюденными ввиду предоставленной им возможности оспорить публичные акты об установлении сервитутов6.

В свою очередь, преимущества диспозитивно-императивного порядка установления сервитутов состоят в том, что при этом возможно, с одной стороны, не менее оперативно и эффективно решать стратегические публичные задачи, а с другой — учесть интересы собственников служащей недвижимости и избежать выдвижения доводов о том, что императивные сервитуты направлены на фактическое изъятие земельных участков без решений судов и без компенсаций7.

Так, при установлении диспозитивно-императивного сервитута сначала на основании предписаний кодекса или федерального закона принимается решение органа власти, затем на базе индивидуальных характеристик служащей недвижимости с ее собственником согласовываются условия сервитута в добровольном или судебном порядке. При этом право ограниченного пользования служащей недвижимостью возникает на втором этапе, т.е. после достижения консенсуса по всем существенным условиям сервитута (в частности, условиям о месте расположения, сроке, плате, наименее обременительном способе его осуществления).

Важно также, что при недостижении соглашения о диспозитивно-императивном сервитуте в добровольном порядке судебный процесс инициирует заинтересованное в установлении сервитута лицо — сервитуарий. Это соответствует сложившемуся в отечественном праве порядку диспозитивно-императивного распоряжения правами на недвижимость (см., например, нормы об изъятии имущества для публичных нужд).

Специально отметим и то, что для строительства и эксплуатации линейного объекта целесообразно использовать диспозитивно-императивный сервитут тогда, когда в этом есть объективная необходимость, и когда это наиболее оптимальное решение для участников гражданского оборота, в том числе лучшее, нежели изъятие служащей недвижимости для публичных нужд. С одной стороны, так можно избежать одномоментной оплаты полной рыночной стоимости изымаемого имущества и возмещения убытков его собственнику, с другой — необходимости пристраивать изъятое имущество после того, как общественная надобность в нем отпадет. Что немаловажно, сервитутный механизм позволяет избежать лишения собственника его имущества без существенной потребности в этом8.

6См., напр.: определение КС РФ от 29.09.2016 № 2154-О; пояснительная записка к проекту № 187920-7.

7См.: апелляционное определение ВС РФ от 27.04.2016 № 127-АПГ16-2; экспертное заключение Совета по кодификации по проекту № 187920-7.

8См., напр.: Поветкина Е.Л. Изъятие имущества для публичных нужд: цивилистические устои и современные тенденции // Закон. 2014. № 2. С. 57–60.

135

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

При этом и в случае изъятия недвижимости для публичных нужд, и в случае установления диспозитивно-императивного сервитута предполагается принудительное ограничение автономии воли собственника недвижимости для непосредственного или опосредованного решения общественно значимых задач. Несмотря на то, что такое ограничение сильнее при изъятии, в обоих случаях должны действовать тождественные базовые принципы его введения. Они касаются как юридических гарантий охраны и защиты права собственности на недвижимость, в особенности права собственности на земельные участки «как института, имеющего определяющее значение для национальной правовой системы»9, так и обеспечения государством прав и свобод человека, выполнения им социальных функций. Опыт регулирования изъятия недвижимости для публичных нужд продемонстрировал, что эти принципы эффективнее проводятся в жизнь именно при диспозитивноимперативном, а не императивном введении ограничения. Это один из способов достижения баланса частных и публичных интересов в современном обществе10.

Таким образом, мы полагаем, что диспозитивно-императивная конструкция сервитута позволяет избежать как затягивания и блокирования процесса установления сервитута, так и ущемления прав и законных интересов собственника служащей недвижимости. Она в большей мере соответствует современной политике права, основывающейся на конституционно гарантированной неприкосновенности собственности и допустимости ограничения собственнических правомочий только в исключительных случаях с учетом баланса интересов собственника и третьих лиц. Более того, такая конструкция лучше приспособлена к российским реалиям, а именно к борьбе с административным произволом и коррупционными проявлениями.

Выверенный и согласованный алгоритм применения диспозитивно-императив- ных сервитутов способен на основании баланса интересов собственников недвижимости и третьих лиц в короткие сроки разрешить ряд коллизий, которые не под силу другим правовым институтам, причем это будет направлено не только на проведение принципов равенства, автономии воли и имущественной самостоятельности при установлении гражданско-правовых отношений, но и на выполнение экономических, социально-культурных и иных общественно значимых задач.

Стоит обратить внимание и на то, что Федеральным законом от 03.08.2018 № 342-ФЗ «О внесении изменений в Градостроительный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» ст. 42 ЗК РФ была дополнена некоторыми положениями. Согласно новой редакции собственники земельных участков и лица, не являющиеся собственниками земельных участков, обязаны не препятствовать организации — собственнику объекта системы газоснабжения, нефтепровода или нефтепродуктопровода либо уполномоченной ею организации в выполнении ими работ по обслуживанию и ремонту расположенных на земельных участках и (или) под поверхностью земельных участков объектов системы газоснабжения, нефтепроводов и нефтепродуктопроводов, ам-

9Экспертное заключение Совета по кодификации по проекту № 187920-7.

10См., напр.: Поветкина Е.Л. Указ. соч. С. 41–60; Поветкина Е.Л., Кучин С.А. Изъятие в пользу частных лиц: практика Германии и США // Вестник ВАС РФ. 2014. № 7. С. 4–19.

136

Свободная трибуна

миакопроводов, по предупреждению чрезвычайных ситуаций, по ликвидации последствий возникших на них аварий, катастроф.

По нашему мнению, в части доступа на чужой земельный участок для выполнения работ по обслуживанию и ремонту перечисленных линейных объектов приведенная норма содержит положения о так называемом легальном сервитуте, т.е. о сервитуте, возникающем в императивном порядке — на основании нормы ст. 42 ЗК РФ, в отсутствие предварительного или последующего волеизъявления заинтересованных лиц либо судебного решения. Приведенная нами критика императивного порядка установления сервитута в полной мере распространяется и на эти нововведения.

К слову, изменения, внесенные в ст. 42 ЗК РФ, также свидетельствуют о необходимости последовательного соотношения правовых режимов публичных сервитутов

и зон с особыми условиями использования территорий.

2.2.3.В новых п. 3 ст. 39.39, подп. 5 п. 1, п. 2–3 ст. 39.41 ЗК РФ предусмотрено, что установление публичного сервитута по главе V.7 допускается только при условии обоснования его необходимости. Одновременно в новых п. 4–5 ст. 39.39 ЗК РФ сказано, что установление публичного сервитута осуществляется независимо от формы собственности на земельный участок. Не допускается установление публичного сервитута для (а) размещения линейных объектов, (б) складирования строительных или иных материалов, размещения временных или вспомогательных сооружений и (или) строительной техники в отношении земельных участков, предоставленных или принадлежащих гражданам и предназначенных для индивидуального жилищного строительства, ведения садоводства, огородничества, личного подсобного хозяйства, за исключением ряда случаев.

Во-первых, получается, что необходимость установления публичного сервитута в порядке новой главы V.7 ЗК РФ не является объективной, поскольку допустимы исключения. Этот вывод подтверждает и п. 4 ст. 48 ЗК РФ в новой редакции, согласно которому публичный сервитут, установленный в порядке новой главы V.7 ЗК РФ, может быть прекращен в связи с невнесением платы за него.

Во-вторых, опять же неясно, почему приведенные ограничения установления публичного сервитута не касаются случаев переноса линейных объектов в связи с изъятием земельных участков для публичных нужд.

2.2.4.В новой ст. 39.42 ЗК РФ описан порядок выявления правообладателей земельных участков в целях установления публичных сервитутов. Согласно п. 8 данной статьи если право правообладателя земельного участка не зарегистрировано в ЕГРН, он может в течение 30 дней со дня опубликования сообщения о предполагаемом установлении публичного сервитута подать в соответствующий орган власти заявление о его учете. Если срок пропущен, требовать плату за публичный сервитут можно только за три года, предшествующие дню направления указанного заявления. При этом должное обоснование такого явно ограниченного срока выплаты компенсации отсутствует.

137

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Кроме того, порядок выявления правообладателей земельных участков в целях установления публичных сервитутов, описанный в новой главе V.7 ЗК РФ, очень похож на порядок выявления правообладателей земельных участков в целях изъятия земельных участков для публичных нужд, описанный в главе VII.1 ЗК РФ. Между тем в главе VII.1 ЗК РФ предусмотрен более длительный срок для подачи правообладателем земельного участка заявления об учете его права — 60 дней. Более того, правообладатели изымаемой недвижимости, права которых на земельные участки и (или) объекты недвижимости не были выявлены, имеют не ограниченное сроком право потребовать полноценного возмещения от лиц, которым предоставлены такие земельные участки (за исключением лиц, которым земельные участки предоставлены на праве безвозмездного пользования), либо — при отсутствии таких лиц — за счет бюджета соответствующей казны.

2.2.5.По новому п. 1 ст. 39.46 ЗК РФ обладатель публичного сервитута обязан вносить плату за него, если иное не предусмотрено ЗК РФ.

Как можно заметить, в приведенной норме нет имеющегося в п. 13 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции требования о том, что затруднение в использовании служащего земельного участка для получения платы за обновленный публичный сервитут должно быть существенным. Судя по всему, п. 13 ст. 23 ЗК РФ в новой редакции содержит общую норму, а новый п. 1 ст. 39.46 ЗК РФ — специальную.

Также новые п. 4 и 7 ст. 39.46 ЗК РФ предусматривают положения о том, что плата за публичный сервитут в отношении не обремененных правами третьих лиц публичных земельных участков устанавливается в размере определенного процента от их кадастровой стоимости. Плата за публичный сервитут в отношении частных земельных участков и предоставленных гражданам или юридическим лицам публичных земельных участков определяется в соответствии с законодательством об оценочной деятельности и специальными методическими рекомендациями.

В связи с этим появляется надежда на то, что наконец-то будут разработаны методические рекомендации по определению платы за сервитут. Как известно, после признания недействующими Временных методических рекомендаций по оценке соразмерной платы за сервитут от 17.03.2004 никаких единообразных правил на сей счет не существует. Такое положение дел создает большое количество теоретических и практических проблем.

При этом согласно новым п. 10–11 ст. 39.46 ЗК РФ убытки от установления сервитута в счет платы за публичный сервитут не засчитываются и возмещаются независимо от такой платы.

Возникает вопрос: что будет представлять собой плата за публичный сервитут, если на сегодняшний день доминирует представление о плате за сервитут как о компенсации убытков от такого обременения?

2.2.6.В силу нового п. 2 ст. 39.47 ЗК РФ соглашение об осуществлении публичного сервитута заключается между сервитуарием и собственником земельного участка, находящегося в частной собственности, или арендатором, землепользователем, землевладельцем земельного участка, находящегося в публичной собственности.

138

Свободная трибуна

То есть по общему правилу интересы обладателей производных прав на частные земельные участки (например, арендаторов) при установлении публичных сервитутов не учитываются. Мы уже обращали внимание на то, что при установлении сервитутных правоотношений должны быть учтены интересы всех заинтересованных лиц11. Полагаем, что этот вывод актуален и для новой главы V.7 ЗК РФ.

2.2.7.По новой ст. 39.48 ЗК РФ, если осуществление публичного сервитута привело к невозможности или существенному затруднению использования земельного участка (его части) и (или) расположенного на нем объекта недвижимости в соответствии с их разрешенным использованием в течение определенного срока, правообладатель земельного участка и (или) расположенного на нем объекта недвижимости вправе требовать выкупа земельного участка и иного объекта недвижимости и возмещения причиненных убытков, а арендатор, землепользователь, землевладелец земельного участка, находящегося в публичной собственности, — возмещения причиненных убытков. Требования о выкупе и о возмещении убытков предъявляются к обладателю публичного сервитута.

Не можем не согласиться с экспертами Совета по кодификации в том, что «регулирование вопроса о выкупе обремененного публичным сервитутом земельного участка, принадлежащего частному лицу, в случае исчерпания публичным сервитутом всех форм использования такого участка, должно бы быть главной юридической гарантией защиты прав собственника земельного участка. В этом контексте обязанность по выкупу должна быть возложена на то лицо, властью которого публичный сервитут установлен, а не на то лицо, в интересах которого он установлен. Такой вывод подкрепляется еще и теми соображениями, что обязательство по выкупу, возложенное законом на публично-правовое образование, не может подвергнуться рискам, связанным с потенциально возможным банкротством обладателя публичного сервитута, или ненадлежащего исполнения им этой обязанности по иным причинам. Кроме того, рассматриваемая норма совершенно лишена процедурных гарантий удовлетворения заявленного требования»12.

2.2.8.Новый п. 4 ст. 39.50 ЗК РФ предусматривает, что сервитуарий приобретает права на вещи, в том числе недвижимые, размещенные им на земельном участке и (или) землях в связи с осуществлением публичного сервитута, если иное не установлено соглашением об осуществлении публичного сервитута.

Во-первых, неясно, о каких именно правах на вещи идет речь. Во-вторых, по нашему мнению, данная норма способствует разрыву правовой связи между земельными участками и расположенными на них объектами. Представим, что в отношении земельного участка, принадлежащего на праве собственности одному лицу, установлен публичный сервитут для размещения линейного объекта, который будет принадлежать на праве собственности другому лицу. Избежать разрыва правовой связи между земельным участком и линейным объектом можно двумя способами: 1) если предполагается, что линейный объект размещен на неопределенный срок, нужно установить бессрочный публичный сервитут; 2) если предполагается, что

11См., напр.: Краснова Т.С. Отдельные аспекты учения о сервитуте в современном российском праве // Имущественные отношения в РФ. 2017. № 3. С. 12–14.

12Экспертное заключение Совета по кодификации по проекту № 187920-7.

139

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

линейный объект размещен на определенный срок, следует установить срочный публичный сервитут и возложить на собственника линейного объекта обязанность по его сносу по окончанию срока действия публичного сервитута.

Между тем, с одной стороны, новая ст. 39.45 ЗК РФ не предполагает бессрочных публичных сервитутов. Максимальный срок публичного сервитута, в том числе для размещения линейного объекта, составляет 49 лет. У сервитуария есть право до окончания срока публичного сервитута обратиться с ходатайством о его установлении на новый срок (новый п. 12 ст. 39.50 ЗК РФ). Но детальное регулирование подачи и рассмотрения такого ходатайства в законодательстве отсутствует.

С другой стороны, из нового п. 9 ст. 39.50 ЗК РФ однозначно не следует, что сервитуарий обязан снести все объекты (включая недвижимые), размещенные на служащем земельном участке на основании публичного сервитута, после его прекращения. Более того, снос некоторых объектов (в первую очередь линейных) только в связи с истечением срока действия сервитута вряд ли разумен.

Тем самым может сложиться ситуация, при которой публичный сервитут прекращен, а возведенный на служащем земельном участке линейный объект не снесен, и его снос нецелесообразен. Неизбежно возникнет вопрос о праве собственника линейного объекта на служащий земельный участок. Новая глава V.7 ЗК РФ не дает однозначных ответов на этот и другие поставленные нами вопросы.

Кроме того, представляется, что норма нового п. 4 ст. 39.50 ЗК РФ вступает в противоречие с п. 1 ст. 2, п. 2.1 ст. 3, ст. 218, 263 ГК РФ о порядке возникновения права собственности на недвижимость, построенную на чужом земельном участке.

Как справедливо отмечает Совет по кодификации, согласно ст. 218, 263 ГК РФ собственник земельного участка приобретает право собственности на здание, сооружение и иное недвижимое имущество, возведенное или созданное им для себя на принадлежащем ему участке (при условии соблюдения градостроительных и строительных норм и правил, а также требований о целевом назначении земельного участка). Собственник земельного участка может разрешать строительство на нем другим лицам. Законом или договором может быть предусмотрено возникновение у этих лиц прав в отношении возведенных на чужом земельном участке объектов недвижимости. Между тем к указанным законам должны относиться те, которые входят в корпус гражданского законодательства, поскольку в соответствии с п. 1 ст. 2 ГК РФ именно гражданское законодательство определяет основания возникновения и порядок осуществления права собственности и других вещных прав. Включение Закона № 341-ФЗ и ЗК РФ в этот корпус вызывает сомнения.

Далее, согласно п. 2.1 ст. 3 ГК РФ внесение изменений в ГК РФ осуществляется отдельными законами. Положения, предусматривающие внесение изменений в ГК РФ, не могут быть включены в тексты законов, изменяющих другие законодательные акты РФ или содержащих самостоятельный предмет правового регулирования. Полагаем, что Закон № 341-ФЗ, предусматривающий исключение из правила, установленного ст. 263 ГК РФ, не соответствует приведенному нормативному положению.

140

Свободная трибуна

2.2.9.В соответствии с новыми п. 6–7 ст. 39.50 ЗК РФ в случае реконструкции, влекущей изменение исключительно местоположения инженерного сооружения, сервитуарий вправе самостоятельно уточнить местоположение границ публичного сервитута, обратившись с соответствующим заявлением в орган регистрации прав.

По нашему мнению, несмотря на то что данное право имеет определенные ограничения, его реализация все равно способна привести к нарушению прав и законных интересов сервитутодателей. Кроме того, получается, что сервитуарии могут своими волеизъявлениями преодолеть административные решения об установлении публичных сервитутов, базирующиеся в том числе на соответствующей градостроительной документации. Обоснованно ли предоставление сервитуариям таких расширенных правомочий?

2.3.Пункты 16–27 ст. 1 и ст. 2–10 Закона № 341-ФЗ посвящены изменениям, которые вносятся в другие статьи ЗК РФ, а также отдельные федеральные законы.

2.3.1.Согласно п. 2 ст. 41 ЗК РФ в новой редакции права лиц, использующих земельный участок на основании сервитута, определяются законом и соглашением об установлении сервитута.

Учитывая, что ЗК РФ разводит понятия «сервитут» и «публичный сервитут», о каком законе идет речь? И почему не указано на возможность определения прав сервитуария судебным решением? Есть и более общий вопрос: насколько обоснованно формулирование в ЗК РФ тех или иных правил о сервитутах в контексте нового п. 1 ст. 23 ЗК РФ, предусматривающего, что сервитут устанавливается в соответствии с гражданским законодательством и только в отношении земельных участков, находящихся в публичной собственности, с учетом особенностей, предусмотренных главой V.3 ЗК РФ?

2.3.2.Следует обратить внимание и на то, что Законом № 341-ФЗ в ст. 48 ЗК РФ были внесены многочисленные дополнения о порядке прекращения публичного сервитута. При этом название статьи осталось неизменным — в нем идет речь только об основаниях прекращения сервитута. Такое положение дел не соответствует разграничению терминов «сервитут» и «публичный сервитут», которое пытается провести законодатель в обновленных нормах ЗК РФ.

2.3.3.Изменения, внесенные в ст. 28 Федерального закона от 31.03.1999 № 69-ФЗ «О газоснабжении в Российской Федерации», подтверждают наше предположение о том, что публичный сервитут по главе V.7 ЗК РФ предоставляет сервитуарию субъективное право в отношении чужой недвижимости. Так, в этой статье говорится, что для размещения линейных объектов систем газоснабжения в случаях и в порядке, предусмотренном законодательством РФ, могут быть установлены сервитут, публичный сервитут, предоставляющие право лицам, в пользу которых они установлены, осуществлять на земельных участках и (или) землях строительство, реконструкцию, эксплуатацию, капитальный и текущий ремонт линейных объектов систем газоснабжения.

2.3.4.Новая ст. 3.6 Федерального закона от 25.10.2001 № 137-ФЗ «О введении в действие Земельного кодекса Российской Федерации» (далее — Федеральный за-

141

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

кон № 137-ФЗ) дает юридическим лицам, имеющим на праве собственности, праве оперативного управления или праве хозяйственного ведения сооружения, которые в соответствии с ЗК РФ могут размещаться на земельных участках и (или) землях на основании публичных сервитутов, возможность переоформить право постоянного (бессрочного) пользования земельным участком, право аренды земельного участка на публичный сервитут, если права на сооружения возникли до 01.09.2018. Если имеются права на сооружения, но отсутствуют права на земельные участки, на которых находятся сооружения, юридические лица могут оформить публичные сервитуты или приобрести земельные участки в аренду до 01.01.2022. Для установления публичных сервитутов в перечисленных случаях используется порядок, установленный главой V.7 ЗК РФ. При этом плата за публичные сервитуты не взимается, в том числе в случае их установления в отношении частных земельных участков. Более того, указанные юридические лица вправе заключать с правообладателями служащих земельных участков соглашения об осуществлении публичных сервитутов. В отсутствие таких соглашений сервитуарии осуществляют деятельность на условиях, указанных в решениях об установлении публичных сервитутов.

Согласно ч. 3.2 ст. 70 Федерального закона от 13.07.2015 № 218-ФЗ «О государственной регистрации недвижимости» в редакции Закона № 341-ФЗ орган государственной регистрации прав снимает с государственного кадастрового учета земельные участки, учет которых и (или) государственная регистрация прав на которые осуществлены до 01.09.2018, в случаях, если права постоянного (бессрочного) пользования такими земельными участками или права их аренды переоформлены на публичные сервитуты.

Во-первых, неясно, почему публичный сервитут для строительства и последующей эксплуатации линейного объекта на чужом земельном участке должен быть платным, а для эксплуатации уже построенного линейного объекта на чужом земельном участке — бесплатным. Это противоречит не только здравому смыслу, но и сложившемуся в судебной практике представлению о том, что при наличии на чужом земельном участке линейного объекта допустимо установить сервитут по требованию как сервитуария, так и сервитутодателя, в том числе для взимания платы за пользование чужой недвижимостью13.

Во-вторых, непонятно, почему при установлении публичного сервитута для эксплуатации уже построенного линейного объекта на чужом земельном участке можно не заключать соглашение об осуществлении сервитута, а руководствоваться решением об установлении сервитута? В связи с чем в приведенном случае правообладателю служащей недвижимости отказывают в и так весьма ограниченном праве согласовать условия пользования его недвижимостью?

Аналогичные замечания касаются вопросов перераспределения земельных участков, обозначенных в новой ст. 3.6 Федерального закона № 137-ФЗ.

13См., напр.: Краснова Т.С. Комментарий к Обзору судебной практики по делам об установлении сервитута на земельный участок, утвержденному Президиумом ВС РФ 26.04.2017 // Вестник экономического правосудия РФ. 2017. № 7. С. 158–163; Она же. Сервитут для размещения и эксплуатации линейного объекта // Вестник экономического правосудия РФ. 2018. № 7. С. 10–19.

142

Свободная трибуна

В-третьих, остается только предполагать, зачем при переоформлении прав постоянного (бессрочного) пользования и аренды на служащие земельные участки на публичные сервитуты необходимо снимать эти земельные участки с государственного кадастрового учета.

2.3.5.Изменения, внесенные в п. 1 ч. 7 ст. 51, п. 1 ч. 3 ст. 55 Градостроительного кодекса РФ, подтверждают, что сервитутное право может являться основанием для строительства линейного объекта, в том числе в ряде случаев при отсутствии господствующей недвижимости. Так, к заявлению о выдаче разрешения на строительство и к заявлению о выдаче разрешения на ввод объекта в эксплуатацию нужно приложить правоустанавливающие документы на земельный участок, которыми могут быть соглашение об установлении сервитута или решение об установлении публичного сервитута.

2.4.Согласно п. 3 ст. 11 Закона № 341-ФЗ публичные сервитуты, установленные до дня вступления в силу данного Закона, сохраняются на условиях, указанных в нормативных правовых актах об их установлении. Со дня вступления в силу Закона № 341-ФЗ правообладатели служащих земельных участков вправе использовать меры защиты своих интересов, предусмотренные ЗК РФ.

О каких именно мерах идет речь? С учетом многообразия сервитутных конструкций, обозначенных в обновленном ЗК РФ, ответ на поставленный вопрос не очевиден.

***

В завершение стоит отметить, что мы склонны расценивать изменения, внесенные Законом № 341-ФЗ, как негативные ввиду их необоснованности и недоработанности. Одновременно еще раз обращаем внимание на то, что настоящий комментарий — это общий подход к анализу предложенных законодателем нововведений. Предполагаем, что этот клубок можно распутывать очень долго, обнаруживая все новые и новые несовершенства измененного регулирования14.

References

Bagaev V.A. There Is Not a Hint of Respect for Property Here. The Codification Council Criticized the Governmental Reform of Public Easements [Uvazheniem k sobstvennosti tut i ne pakhnet. Sovet po kodifikatsii raskritikoval pravitelstvennuyu reformu publichnykh servitutov]. Available at: https:// zakon.ru/discussion/2017/07/17/uvazheniem_k_sobstvennosti_tut_i_ne_pahnet__sovet_po_ kodifikacii_raskritikoval_pravitelstvennuyu_ref (Accessed 18 February 2019).

14См., напр.: Иванов А.А. Как публичный сервитут суперфицием стал // Закон.ру. 2018. 7 сент. URL: https://zakon.ru/blog/2018/09/07/kak_publichnyj_servitut_superficiem_stal; Новая жизнь публичных сервитутов. Событие. Комментарии экспертов // Закон. 2018. № 10. С. 17–37 (комментарии А.А. Иванова, А.О. Рыбалова, Р.С. Бевзенко, Е.Л. Поветкиной и др.); Мельников Н.Н. Критический анализ Федерального закона об упрощении размещения линейных объектов и подразумеваемый сервитут как механизм устранения выявленных недостатков // Хозяйство и право. 2018. № 10. С. 64–73.

143

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Ivanov A.A. How a Public Easement Became a Superficies [Kak publichnyi servitut superfitsiem stal]. Available at: https://zakon.ru/blog/2018/09/07/kak_publichnyj_servitut_superficiem_stal (Accessed 18 February 2019).

Krasnova T.S. A Commentary on the Judicial Review of Easement Establishment as Approved by the Russian Federation Supreme Court Presidium on April, 26 2017 [Kommentariy k Obzoru sudebnoi praktiki po delam ob ustanovlenii servituta na zemelnyi uchastok, utverzhdennomy Presidiumom VS RF 26.04.2017]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2017. No. 7. P. 157–176.

Krasnova T.S. Servitude for Construction and Use of Infrastructure Facilities [Servitut dlya razmescheniya i ekspluatatsii lineinogo ob’ekta]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2018. No. 7. P. 10–19.

Krasnova T.S. Servitude of Parking [Servitut dlya razmescheniya parkovki]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2017. No. 9. P. 13–21.

Krasnova T.S. Some Aspects of the Doctrine of Easement in Modern Russian Law [Otdelnye aspekty ucheniya o servitute v sovremennom rossiiskom prave]. Property Relations in the Russian Federation [Imuschestvennye otnosheniya v Rossiiskoi Federatsii]. 2017. No. 3. P. 6–18.

Krasnova T.S. Easement in Favor of the General Public [Servitut v polzu neopredelennogo kruga lits]. Sociology and Law [Sotsiologiya i pravo]. 2017. No. 1. P. 124–135.

Melnikov N.N. Critical Analysis of the Federal Law on the Simplification of the Placement of Infrastructure Lines and the Implied Easement as a Mechanism to Eliminate the Identified Flaws [Kriticheskiy analiz Federalnogo zakona ob uproschenii razmescheniya lineinykh ob’ektov i podrazumevaemyi servitut kak mekhanizm ustraneniya vyyavlennykh nedostatkov]. Economy and Law [Khozyaistvo i pravo]. 2018. No. 10. P. 64–73.

Povetkina E.L. Seizure of Property for Public Use: Civil Law Foundations and Modern Trends [Iz’yatie imuschestva dlya publichnykh nuzhd: tsivilisticheskie ustoi i sovremennye tendentsii]. Statute [Zakon]. 2014. No. 2. P. 41–60.

Povetkina E.L., Kuchin S.A. Seizure in Favor of Private Persons: the Practice of Germany and the USA [Iz’yatie v polzu chastnykh lits: praktika Germanii i SShA]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2014. No. 7. P. 4–19.

Information about the author

Tatyana Krasnova — Associate Professor of the Saint Petersburg State University, PhD in Law ([e-mail]).

144

Обзор

практики

Дмитрий Валентинович Штефан

руководитель направления правового сопровождения корпоративного кредитования ПАО «БАНК УРАЛСИБ», магистр частного права (РШЧП)

Определение добросовестности при применении п. 1 ст. 174 ГК РФ

Российское законодательство последовательно проводит принцип абстракции представительства. Применительно к оспариванию сделок ограничением данного принципа является недобросовестность контрагента. При этом данная категория оставляет простор для судейского усмотрения, а потому ее важно детально исследовать. В настоящее время происходит коренное изменение вектора развития судебной практики относительно стандарта проверки контрагентов с целью соблюдения добросовестности. Важный фундамент для этого заложили разъяснения Верховного Суда, исключившие предполагаемую обязанность изучать внутренние документы другой стороны. Задачей в данном случае является облегчение функционирования гражданского оборота. Однако следует заключить, что из практики не исчезли споры по поводу применения п. 1 ст. 174 ГК РФ. В настоящей статье проанализирован ряд встречающихся на практике проблемных ситуаций: предоставление обществом контрагенту информации об ограничениях и осуществление самим контрагентом мер по получению информации от общества, публичное раскрытие информации, заверение о действительности договора, толкование неясностей и противоречий в документах, учет обычной хозяйственной деятельности, длительности сотрудничества и взаимосвязанности сделок, наличие у контрагента статуса профессионального участника рынка и др. Предложены их решения, позволяющие развивать идею, высказанную Верховным Судом.

Ключевые слова: добросовестность, стабильность гражданского оборота, оспаривание сделок, проверка контрагентов

145

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Dmitriy Shtefan

Head of Сorporate Lending Devision of Bank Uralsib, Master of Private Law (Russian School of Private Law)

Defining Good Faith in the Application of Paragraph 1 of Article 174 of the Russian Civil Code

Russian law consistently pursues the principle of abstraction of representation. With reference to challenging transactions, a restriction of this principle is the bad faith of a contractor. This category leaves much room for court discretion; precisely for this reason, detailed research is very important. At present, a material change in the direction of case law concerning the standard for verifying a contractor’s good faith is taking place. The interpretation of the Russian Supreme Court which excludes the supposed duty to check a contractor’s internal documents laid an important foundation for this. The objective in this case is to ease the functioning of civil commerce. However, it should be concluded that disputes over the application of Paragraph 1 of Article 174 of the Russian Civil Code continue. The article analyses some problematic situations that arise in practice: the provision of information by a legal entity to a contractor and measures taken by the contractor itself to receive information from a legal entity, the public disclosure of information, representation of the validity of a contract, the interpretation of uncertainties and contradictions in internal documents, taking into account ordinary business activities, long-time cooperation and the interrelation of transactions, whether the contractor has the status of a professional market participant etc. The author provides recommendations for resolving these cases in line with the general approach expressed by the Supreme Court of Russia.

Keywords: good faith, stability of civil commerce, challenging transactions, verification of counterparties

Общие замечания

В российской доктрине традиционно признается, что при совершении сделки через представителя возникают два уровня правовых эффектов. Первый — это внутренние отношения между представителем и представляемым; они составляют причину того, что одно лицо выступает в обороте от имени другого, и определяют их относительные права и обязанности. Второй уровень — это внешняя сторона представительства, т.е. сами полномочия на совершение сделки, возникновение у представителя правовой возможности своим волеизъявлением, адресованным третьим лицам, порождать правовые последствия для представляемого1.

Указанное разграничение представительства и лежащего в его основе правоотношения получило название принципа абстракции. В этом смысле он противопоставляется другому принципу, в соответствии с которым полномочия представителя не отграничиваются от договора, на основании которого они возникают. Таким образом, не все правопорядки выделяют принцип абстракции представительства2.

1См.: Карапетов А.Г. Проблемные вопросы применения ст. 174 ГК РФ // Вестник гражданского права. 2018. № 1. С. 86–149.

2См.: Егоров А.В., Папченкова Е.А., Ширвиндт А.М. Представительство: исследование судебной практики. М., 2016.

146

Обзор практики

Следует согласиться с тем, что различие между внутренней и внешней стороной существует во всех видах представительства3.

Одним из важных проявлений принципа абстракции служит то, что третьи лица по общему правилу не должны вникать в содержание отношений между представителем и представляемым и любые внутренние ограничения полномочий представителя не затрагивают его полномочий. Вместе с тем принцип абстракции не должен пониматься как абсолютный концептуальный разрыв между полномочием и правоотношением, которое лежит в основе наделения полномочием. Проявлением ограничения принципа абстракции выступает возможность оспорить сделку, заключенную представителем хотя и в пределах выданных полномочий, но с нарушением внутренних ограничений, при наличии определенных условий4.

Российское законодательство последовательно проводит принцип абстракции, что находит свое отражение в ряде норм, в частности в п. 1 ст. 174 ГК РФ. В соответствии с этой нормой, если полномочия лица на совершение сделки ограничены договором или положением о филиале или представительстве юридического лица либо полномочия действующего от имени юридического лица без доверенности органа юридического лица ограничены учредительными документами юридического лица или иными регулирующими его деятельность документами по сравнению с тем, как они определены в доверенности, в законе либо как они могут считаться очевидными из обстановки, в которой совершается сделка, и при ее совершении такое лицо или такой орган вышли за пределы этих ограничений, сделка является действительной (проявление принципа абстракции). Однако такая сделка может быть признана недействительной по иску лица, в интересах которого установлены ограничения, лишь в случаях, когда доказано, что другая сторона сделки знала или должна была знать об этих ограничениях (ограничение принципа абстракции).

Как видно, ключевым условием для признания сделки недействительной по данному основанию является недобросовестность контрагента. Если категория знания кажется очевидной и связанной с фактическим (чувственным) восприятием той или иной информации, то категория «должен был знать» порождает споры и оставляет простор для судейского усмотрения. Вместе с тем решить эту проблему крайне важно, поскольку доказать реальное знание ответчиком каких-либо обстоятельств бывает невероятно сложно (даже детектор лжи не дает абсолютно достоверных результатов)5.

Можно выделить два основных подхода к определению содержания категории «знал или должен был знать». Согласно первому пониманию эту формулу можно трактовать так, что правопорядок тем самым накладывает на участников оборота обязанность в определенных ситуациях проявлять должную степень заботы по получению той или иной юридически значимой информации. То есть закон тре-

3См.: Гордон А. Представительство в гражданском праве // Журнал гражданского и уголовного права. 1879. Кн. 1. С. 234–243.

4См.: Егоров А.В., Папченкова Е.А., Ширвиндт А.М. Указ. соч.

5См.: Егоров А.В. Принцип добросовестности в Гражданском кодексе РФ: первые шаги реформы // Legal Insight. 2013. № 2. С. 4–10.

147

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

бует предпринимать действия по надлежащему выяснению определенных обстоятельств. Согласно второму пониманию категории вменяемого знания речь идет не об обязанности, а о создаваемой правом фикции знания. Если информация могла быть объективно воспринята средним участником оборота, знания считаются приобретенными этим контрагентом вне зависимости от их фактического присутствия или отсутствия у него. Иными словами, критерий состоит не в знании, а в распознаваемости нарушения интересов представляемого, причем не для третьей стороны, а для среднего разумного участника оборота6. В дореволюционной доктрине отмечалось, что добросовестность как субъективное состояние означает извинительное неведение тех или иных фактов7.

Следует согласиться с тем, что оба вышеизложенных подхода имеют право на существование и должны применяться в зависимости от политико-правовой цели каждой нормы в отдельности8. С одной стороны, если право повышает указанный стандарт поведения, оно увеличивает трансакционные издержки на юридическое сопровождение договорной работы и несколько дестабилизирует оборот, расширяя практику оспаривания заключенных сделок. С другой стороны, такое решение повышает защиту интересов представляемого за счет перенесения части бремени контроля за его представителем на контрагентов. В той же степени, в которой право снижает этот стандарт поведения и отказывается от возложения на стороны сделок обязанности изучать наличие внутренних ограничений у представителя их контрагентов, право понижает трансакционные издержки и обеспечивает бóльшую стабильность оборота. В то же время это решение, снимая с контрагентов бремя контроля за представителем, снижает защиту интересов представляемого9.

На наш взгляд, надо поддержать точку зрения, что риски произвола со стороны представителя присутствуют всегда и нести их должен представляемый. Это дело доверителя — выбрать себе надежного представителя, надлежаще его проинструктировать и в последующем контролировать. С политико-правовой точки зрения это своего рода плата, которую представляемый платит за возможность участия в обороте через представителя и за готовность третьих лиц вступать в отношения с таким контрагентом. Вместе с тем, поскольку единственный смысл признания за полномочием абстрактного характера сводится к необходимости защиты интересов оборота, в тех случаях, когда оборот в лице конкретного контрагента такой защиты не заслуживает по причине его недобросовестности, целесообразно ограничивать применение принципа абстракции10.

Данный подход получил свое отражение в постановлении Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее — постановле-

6См.: Егоров А.В., Папченкова Е.А., Ширвиндт А.М. Указ. соч.

7См.: Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 2006. № 1. С. 124–181.

8См.: Там же.

9См.: Карапетов А.Г. Проблемные вопросы применения ст. 174 ГК РФ

10	См.: Егоров А.В., Папченкова Е.А., Ширвиндт А.М. Указ. соч.

148

Обзор практики

ние № 25). В его п. 22 содержится ряд важных разъяснений. Юридическое лицо не вправе в отношениях с лицом, добросовестно полагавшимся на данные Единого государственного реестра юридических лиц (ЕГРЮЛ), ссылаться на сведения, не включенные в этот реестр, а также на недостоверность данных, содержащихся в нем, за исключением случаев, если они включены в реестр в результате неправомерных действий третьих лиц или иным путем помимо воли юридического лица. По общему правилу закон не устанавливает обязанности третьего лица по проверке учредительного документа юридического лица с целью выявления ограничений полномочий его единоличного исполнительного органа. Третьи лица, полагающиеся на данные ЕГРЮЛ о лицах, уполномоченных выступать от имени юридического лица, вправе исходить из неограниченности этих полномочий. Положения учредительного документа, определяющие условия осуществления полномочий лиц, выступающих от имени юридического лица, не могут влиять на права третьих лиц и служить основанием для признания сделки, совершенной с нарушением этих положений, недействительной, за исключением случая, когда будет доказано, что другая сторона сделки в момент ее совершения знала или заведомо должна была знать об установленных учредительным документом ограничениях полномочий на ее совершение (п. 1 ст. 174 ГК РФ). Бремя доказывания того, что третье лицо знало или должно было знать о таких ограничениях, возлагается на лиц, в интересах которых они установлены. При этом в постановлении № 25 подчеркивается, что для оспаривания сделки должна быть доказана заведомая недобросовестность, иными словами, то, что контрагент со всей очевидностью, неизбежно, без каких-либо сомнений должен был знать о внутренних ограничениях.

Таким образом, Верховный Суд поддержал принцип абстракции в представительстве и отказался признавать наличие у контрагентов обязанности проверять внутренние ограничения. Как отмечается в литературе, это разъяснение направлено на то, чтобы устранить господствующую сейчас деловую практику, когда прежде, чем подписать какой-либо договор, даже в ходе обычной хозяйственной деятельности, изучаются все возможные документы контрагента (устав, решение о назначении директора, иногда даже договор с директором и приказ о его назначении и др.). Необходимость совершения таких проверочных действий не вытекает из действующего законодательства11. Следовательно, можно заключить, что Верховный Суд поддержал идею о том, что добросовестность в данном случае надо понимать как соблюдение стандарта поведения среднего разумного участника оборота, как извинительное незнание о наличии внутренних ограничений.

Далее в рамках настоящей работы мы попытаемся систематизировать судебную практику в отношении вопроса о стандарте субъективной добросовестности контрагента в контексте случаев оспаривания сделки по правилам п. 1 ст. 174 ГК РФ. Наша задача — представить читателю информацию о том, какие факторы и обстоятельства суды считают или не считают значимыми при изучении вопроса о том, знал ли или должен ли был знать контрагент о наличии внутренних ограничений полномочий представителя и их нарушении при совершении сделки. При этом в центре внимания окажутся случаи, когда п. 1 ст. 174 ГК РФ применяется в качестве корпоративного основания оспаривания, т.е. когда сделку от имени юри-

11См.: Кузнецов А.А., Новак Д.В. Вопросы корпоративного права в Постановлении Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 // Вестник экономического правосудия РФ. 2015. № 12. С. 26–60.

149

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

дического лица совершает директор или иной представитель с нарушением ограничений, установленных в уставе или иных внутренних документах организации. Случаи, когда сделка оспаривается по правилам п. 1 ст. 174 ГК РФ в связи с нарушением представителем по доверенности ограничений, не отраженных в последней, но закрепленных в договоре поручения или ином договоре между представителем и представляемым, в рамках настоящей статьи прямо не анализируются и выводятся за скобки. Вместе с тем, по нашему мнению, многие рассуждения, приведенные ниже, будут актуальны и в отношении ситуации, когда п. 1 ст. 174 ГК РФ применяется не в связи с нарушением корпоративных ограничений.

Также стоит оговорить, что мы ограничиваемся лишь изучением практики по вопросу о критериях субъективной добросовестности и не освещаем судебную практику в отношении иных аспектов оспаривания сделок по правилам п. 1 ст. 174 ГК РФ (вопросы о том, кто вправе оспаривать такие сделки, какова специфика рассмотрения косвенных исков при оспаривании сделок по этому основанию, как работает в контексте данного состава недействительности закрепленный в абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК РФ институт подтверждения оспоримой сделки и др.).

Отношение последующей практики к определению добросовестности

Анализ судебных актов, принятых после постановления № 25, позволяет сделать вывод о том, что в подавляющем большинстве случаев нижестоящие суды применяют его в соответствии с буквальным толкованием и, следовательно, разделяют изложенные в нем идеи. То есть суды поддерживают идею о том, что третьи лица по общему правилу не должны устанавливать содержание внутренних ограничений при совершении сделки с представителем. Таких примеров много12. Подход, аналогичный тому, который предусмотрен в постановлении № 25, теперь закреплен и в постановлении Пленума ВС РФ от 26.06.2018 № 27 «Об оспаривании крупных сделок и сделок, в совершении которых имеется заинтересованность» (далее — постановление № 27).

Интересно, что ни Верховный Суд, ни нижестоящие суды, как правило, прямо не указывают те политико-правовые основания, которые легли в основу принятого решения. Исключением является один судебный акт, в котором суды привели по- литико-правовые соображения по поводу применения п. 1 ст. 174 ГК РФ: «В интересах стабильности и надежности имущественного оборота статья ограничивает круг случаев, в которых совершенная с превышением полномочий сделка может быть признана недействительной. Для этого необходим ряд условий. Во-первых, требование о недействительности сделки может быть заявлено только лицом,

12См.: постановления АС Дальневосточного округа от 11.03.2016 по делу № А73-9497/2015, от 13.10.2016 по делу № А51-19496/2015, от 06.09.2017 по делу № А24-194/2016; АС Северо-Кавказского округа от 18.05.2016 по делу № А63-2808/2015, от 12.07.2017 по делу № А53-15489/2016, от 26.09.2017 по делу № А53-14970/2016, от 28.02.2018 по делу № А15-6094/2016; АС Западно-Сибирского округа от 25.02.2016 по делу № А46-1252/2015, от 11.12.2015 по делу № А27-22834/2014; АС Московского округа 18.11.2016 по делу № А40-20819/16; АС Уральского округа от 31.07.2017 по делу № А60-0208/2016, от 21.06.2018 по делу № А76-13060/2017, от 28.10.2016 по делу № 27221/2015, и др.

150

Обзор практики

в интересах которого установлены ограничения полномочий, а не контрагентом по сделке. Во-вторых, этим лицом должно быть доказано, что другая сторона знала или заведомо должна была знать о наличии таких ограничений…»13 Это решение лишний раз подтверждает, что курсом развития судебной практики в настоящее время является защита интересов оборота в лице его добросовестных участников.

Признавая провозглашенный постановлением № 25 принцип в качестве доминирующего, надо учитывать, что есть и противоположные примеры, в которых суды декларируют обязанность третьих лиц принимать меры по выявлению информации. Иногда это просто неверное выражение своей позиции. Так, суд округа из обстоятельств дела сделал вывод о том, что контрагент, действуя разумно и осмотрительно, обязан был ознакомиться с предоставленными сведениями, а значит, должен был знать о соответствующих ограничениях14. Верховный Суд признал отсутствие оснований для передачи кассационной жалобы на рассмотрение Судебной коллегии ВС РФ, но при этом изменил формулировку: «Контрагент, действуя разумно и добросовестно, должен был знать о необходимости одобрения совершаемой им сделки»15. Следовательно, ВС РФ, исправив техническую ошибку, не стал кардинальным образом менять оценку нижестоящего суда. Видимо, такие решения можно не принимать во внимание, поскольку они не имеют существенных отличий от общего направления, по которому сейчас развивается судебная практика.

Однако есть примеры действительных сбоев в судебной практике. Так, суды по одному делу прямо указали, что ответчик был обязан изучить полномочия представителя другой стороны на заключение подобного рода договоров, исходя из принципа добросовестности сторон при заключении договоров16. Конечно, изучать полномочия представителя при совершении сделки нужно, однако проблема состоит в том, что по условиям дела под знанием о полномочиях подразумевалось знание об их внутренних ограничениях. Можно обнаружить и другие решения судов, разделяющие эту позицию17. Наконец, встретилось решение, в котором суды «творчески» смешали обе концепции и указали в отношении общества следующее: «Не приняло всех зависящих от него мер по должной проверке своего контрагента, не проявило необходимую разумность и добросовестность, необходимость одобрения сделки была очевидна любому разумному участнику оборота из характера оспариваемой сделки»18. Учитывая, что во всех этих решениях есть ссылки на постановление № 25, но при этом суды занимают противоположную позицию, следует сделать вывод, что это сознательное игнорирование подхода Верховного Суда. Возможно, суды отдали предпочтение защите интересов представляемого перед защитой интересов оборота. При этом стоит подчеркнуть, что в настоящее

13Постановление АС Московского округа 18.11.2016 по делу № А40-20819/16.

14См.: постановление АС Дальневосточного округа от 24.10.2016 по делу № А73-15974/2015.

15См.: определение ВС РФ от 16.01.2017 № 303-ЭС16-18523.

16См.: решение АС Пермского края от 14.07.2015 и постановление АС Уральского округа от 25.01.2016 по делу № А50-6810/15.

17См.: постановления АС Дальневосточного округа от 15.02.2017 по делу № А04-7445/2015; АС Уральского округа от 26.01.2016 по делу № А60-1951/2015 (данные решения анализируются ниже).

18Постановление АС Северо-Западного округа от 27.04.2017 по делу № А56-44767/2016.

151

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

время выявлено всего несколько таких решений. Следовательно, они вряд ли способны повлиять на дальнейшее развитие судебной практики.

Определив, что, согласно доминирующему мнению, формулировка п. 1 ст. 174 ГК РФ «должен был знать» означает стандарт поведения среднего разумного участника оборота, необходимо выяснить, какие обстоятельства позволяют утверждать, что в конкретном случае данный стандарт нарушен контрагентом и его незнание не является извинительным. Практика показывает, что суды в качестве подтверждения этому используют разные обстоятельства, которые будут подробно проанализированы в других разделах ниже.

Знание не только об ограничениях, но и об отсутствии согласия

В п. 1 ст. 174 ГК РФ и в постановлении № 25 указывается на необходимость доказать знание о наличии внутренних ограничений, но не об отсутствии согласия на сделку. Может возникнуть следующая ситуация: контрагент знает о содержании устава и необходимости согласования совершаемой сделки с другим органом юридического лица (например, советом директоров или общим собранием акционеров), но добросовестно заблуждается в отношении наличия соответствующего согласия. Например, контрагенту может быть представлено подложное или принятое с нарушением корпоративных процедур решение. Контрагент, который запросил предоставление решения о согласовании сделки и, получив его, добросовестно положился на видимость наличия такого согласования, должен считаться добросовестным. Очевидно, что в такой ситуации оспаривание сделки невозможно, поскольку контрагент действовал субъективно добросовестно. Поэтому, как верно отмечается в литературе, речь должна идти о доказывании фактического или вменяемого знания не только о наличии таких ограничений, но и об их нарушении представителем19.

Приведенный подход нашел подтверждение в судебной практике. Так, суды указали следующее: «Пунктом 1 статьи 174 ГК РФ установлены два условия для признания сделки недействительной: сделка совершена с нарушением ограничений, установленных учредительным документом (иными корпоративными документами) или договором с представителем, и противоположная сторона сделки знала или должна была знать об этом»20. О чем «об этом» должен знать контрагент? Получается, что не просто о наличии ограничений, а о совершении сделки с нарушением ограничений, т.е. речь идет о знании об ограничениях плюс знании об отсутствии одобрения. Можно встретить и другие решения, когда суды рассматривают в качестве необходимого условия для оспаривания доказанность, что ответчик знал или заведомо должен был знать об отсутствии одобрения сделки в установленном порядке21. При этом очевидно, что знание об отсутствии согласия на сделку невоз-

19См.: Карапетов А.Г. Проблемные вопросы применения ст. 174 ГК РФ

20Постановление АС Северо-Западного округа от 17.10.2017 по делу № А56-68044/2016.

21См.: постановление АС Северо-Западного округа от 18.06.2018 по делу № А56-51034/2017.

152

Обзор практики

можно без знания о наличии ограничений. Но обратное, как мы видим, вполне возможно.

С данной проблемой связана и другая проблема, когда решение о согласии на сделку было получено и предоставлено контрагенту, но впоследствии это решение было признано недействительным. Нарушение внутренних ограничений в таком случае есть, поскольку оспоримое решение собрания, признанное судом недействительным, недействительно с момента его принятия (п. 7 ст. 181.4 ГК РФ). Значит, следует признать, что согласие отсутствовало на момент совершения сделки. Однако есть ли другое основание для применения п. 1 ст. 174 ГК РФ, а именно считается ли в таком случае контрагент недобросовестным? Верховный Суд решил отмеченную проблему при рассмотрении конкретного дела, указав, что в предмет доказывания входит выяснение, в частности, того, знали ли или должны были знать контрагенты об ограничениях и пороках решения об одобрении сделок22. С такой позицией следует полностью согласиться.

Предоставление обществом контрагенту информации об ограничениях

Самым очевидным способом подтверждения недобросовестности контрагента является доказательство того, что представляемый специально предоставил ему информацию о наличии внутренних ограничений. Этот подход поддерживается в литературе. Факт недобросовестности может быть доказан, если будет установлено, что контрагенту передавался устав или иные внутренние документы, содержащие соответствующие внутренние ограничения, для ознакомления23. При этом не стоит забывать, что для окончательной констатации недобросовестности контрагента нужно установить и его знание (хотя бы вменяемое) о нарушении ограничений, о наличии которых его уведомил представляемый.

Надо учитывать, что для принятия уведомления в качестве доказательства суды могут проверить его соответствие установленным требованиям. В одном деле суды указали, что предъявленное в качестве доказательства уведомление контрагента об ограничениях полномочий представителя не содержит номера почтового отправления, как то предусмотрено Правилами оказания услуг почтовой связи (утв. постановлением Правительства РФ от 15.04.2005 № 221), фамилии, имени, отчества, должности или иных атрибутов, позволяющих установить лицо, получившее почтовое отправление в указанных истцом учреждениях, входящих в структуру органов исполнительной власти24.

Существуют ситуации, когда контрагенту предоставлена не прямая информация о наличии ограничений на сделку представляемого (например, устав, в котором

22См.: определение ВС РФ от 08.05.2015 № 307-ЭС14-4993; постановление АС Уральского округа от 28.04.2016 по делу № А60-3637/2015.

23См.: Карапетов А.Г. Проблемные вопросы применения ст. 174 ГК РФ

24См.: постановление АС Дальневосточного округа от 06.09.2017 по делу № А24-194/2016.

153

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

они четко обозначены), а только сведения, из которых можно сделать косвенный вывод о наличии ограничений. Подобная ситуация стала предметом судебной оценки в рамках одного из споров. Проводился аукцион на заключение договора. Сделка была одобрена, однако в ходе аукциона ее цена выросла. Представляемый обратился с иском о признании сделки недействительной, указывая на то, что при заключении договора превышен размер цены сделки, одобренный единственным участником.

Понятно, что в данном случае заключение сделки на иных условиях не одобрялось в надлежащем порядке, поскольку совершенная сделка считается одобренной, только если ее основные условия соответствовали сведениям об этой сделке, нашедшим отражение в решении об одобрении ее совершения либо в приложенном к этому решению проекте сделки (п. 4 постановления № 27). Следовательно, одно из условий для оспаривания сделки есть, но главный вопрос в том, а есть ли и второе условие — субъективная недобросовестность контрагента? Надо учитывать, что решение об одобрении сделки на первоначальных условиях прилагалось к заявке на участие в аукционе.

Нижестоящие суды признали, что истец не представил доказательств, подтверждающих осведомленность контрагента о каких-либо ограничениях полномочий представителя. Вышестоящие суды, напротив, заняли позицию о наличии его заведомой осведомленности об этих ограничениях, поскольку контрагент, зная из приложенной выписки решения уполномоченного органа представляемого об ограничении суммы сделки, действуя разумно и добросовестно, должен был знать и о необходимости одобрения совершаемой им сделки25. Иными словами, по мнению суда, у среднего разумного участника оборота, который получил решение об одобрении сделки на меньшую сумму и который совершает сделку на большую сумму, должны возникнуть сомнения относительно того, не требует ли такая сделка отдельного одобрения. Несмотря на то, что информация о конкретных ограничениях не предоставлена контрагенту, этих косвенных сведений оказалось достаточно, чтобы признать средний стандарт поведения несоблюденным. Этот подход, однако, представляется небесспорным.

Осуществление контрагентом мер по получению информации от представляемого

Выше указывалось, что по общему правилу на контрагента общества не возлагается обязанность предпринимать какие-то меры по выяснению информации о наличии корпоративных ограничений на совершение сделки представителем общества. Представим, что контрагент тем не менее предпринял меры и запросил соответствующие сведения. Очевидно, что у контрагента нет обязанности, но есть некая абстрактная возможность узнать об ограничениях на совершение сделки представителем, которую он вправе реализовать. В ситуации, когда в ответ на свой запрос контрагент получает от общества информацию о наличии корпоративных ограничений, по нашему мнению, решение должно быть таким

25	См.: постановление АС Дальневосточного округа от 24.10.2016 по делу № А73-15974/2015.

154

Обзор практики

же, как и в случае, когда общество самостоятельно без каких-либо предварительных запросов предоставляет такие сведения. Мы считаем, что нет достаточных политико-правовых причин, чтобы по-разному относиться к этим двум примерам. Главное — то, что контрагенту стало известно о наличии корпоративных ограничений.

Более сложным случаем является тот, когда контрагент в ответ на свой запрос получает какие-то объяснения невозможности предоставления сведений о корпоративных ограничениях или информацию, из которой нельзя сделать однозначный вывод об их наличии или отсутствии.

Так, по материалам одного дела контрагент совершил действия по получению информации. Суды признали, что, заключая оспариваемую сделку, контрагент, несмотря на отсутствие у него соответствующей обязанности, мог ознакомиться с учредительными документами представляемого. При этом ссылка представляемого на то, что устав не может быть предоставлен контрагенту ввиду его нахождения на согласовании в центральном аппарате Росимущества, не могла являться для контрагента, действующего разумно и осмотрительно, несомненным свидетельством его добросовестности. Суды приняли во внимание то, что общество обязано хранить устав в действующей редакции, а внесение в него изменений осуществляется в установленном законом порядке26.

В дополнение к данному примеру можно развить ситуацию, описанную в предыдущем разделе. Представим, что контрагент направил обществу запрос о предоставлении информации. В ответ он получил решение об одобрении сделки на первоначальных условиях. Но в ходе переговоров цена сделки для представляемого выросла. Если контрагент не потребует дополнительного одобрения сделки, учитывающего новую цену, возникнет неопределенность относительно того, как это повлияет на его добросовестность.

Таким образом, если контрагент предпринял меры по получению информации о корпоративных ограничениях, но не получил четкого ответа от представляемого, суд будет оценивать, достаточным ли был этот ответ, мог ли добросовестный и разумный участник оборота на него полагаться, не должны ли были возникнуть сомнения у контрагента на основании такого ответа. По нашему мнению, в рассматриваемых случаях нет универсального решения, нельзя однозначно сразу сказать: контрагент всегда добросовестен или всегда недобросовестен. Нужно оценивать все обстоятельства конкретного дела.

Так, на наш взгляд, первый пример можно рассматривать как сбой судебной практики, когда суды прямо отступили от постановления № 25. Во втором же примере нет принципиальных отличий, которые могли бы оправдать иное решение, чем в той ситуации, которая описана в предыдущем разделе. Значит, следуя изложенной там позиции судов, контрагента придется признать недобросовестным, поскольку он, зная из приложенного решения уполномоченного органа представляемого об ограничениях в зависимости от суммы сделки, действуя разумно и добросовестно, должен был знать о необходимости получения дополнительного

26	См.: постановление АС Уральского округа от 26.01.2016 по делу № А60-1951/2015.

155

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

одобрения совершаемой им сделки, которое учитывало бы актуальные условия сделки, в частности ее возросшую цену.

Мы считаем, что в качестве ориентира можно использовать следующие рассуждения. С одной стороны, в данном случае не должно получиться завуалированное отступление от общего подхода к определению добросовестности для целей п. 1 ст. 174 ГК РФ. Если правопорядок признает отсутствие обязанности выяснять какую-то информацию, было бы странно возлагать на лицо негативные последствия получения недостаточных сведений в ответ на свой запрос. Иной подход мог бы привести участников оборота к выводу, что лучше контрагенту вообще не предпринимать никаких попыток по получению информации от представляемого. Ничего не сделал — получаешь защиту как добросовестный. В связи с этим недобросовестным контрагента можно признать только в исключительных случаях, когда после своего запроса контрагент получил ответ, который очевидно вызвал бы сомнения у любого разумного среднего участника оборота. В такой ситуации нет веских политико-правовых причин, чтобы признавать контрагента добросовестным только потому, что он предпринял какие-то меры по получению информации о корпоративных ограничениях. Это было бы не менее странным, поскольку, по сути, означало бы, что контрагенту достаточно сделать формальный запрос, чтобы обеспечить свою добросовестность. Следовательно, важно найти баланс между перечисленными факторами.

Публичное раскрытие информации представляемым

Другим обстоятельством, которое, по мнению некоторых судов, означает недобросовестность контрагента, является публичное раскрытие информации представляемым. Так, по одному делу суды признали, что текст устава представляемого, содержащий внутренние ограничения, в силу закона размещен на сайте в открытом доступе в сети Интернет. Это предполагает наличие у контрагента возможности ознакомиться с такими ограничениями, а если он этого не сделал, то данного обстоятельства достаточно, чтобы признать контрагента субъективно недобросовестным и аннулировать сделку27. Подобный подход можно встретить и в иных решениях. По другому делу суд косвенно подтвердил, что об осведомленности контрагента об ограничениях может свидетельствовать то, что устав представляемого и его финансовая и бухгалтерская отчетность (ограничения касались суммы сделки) были размещены в открытом доступе на официальном сайте представляемого28.

Такая позиция является спорной. Она, по сути, означает обязанность контрагентов проверять публично размещаемую информацию перед совершением сделки с данным представляемым, в частности его официальные сайты. Это переносит бремя доказывания на ответчика и фактически противоречит подходу, изложенному в постановлении № 25. Примечательно то, что в первом деле содержание устава было размещено даже не на официальном сайте самого представляемого,

27См.: постановление АС Северо-Западного округа от 27.04.2017 по делу № А56-44767/2016.

28См.: постановление АС Северо-Западного округа от 17.10.2017 по делу № А56-68044/2016.

156

Обзор практики

а на сайте местного частного сервиса раскрытия информации, но суды это не смутило. Получается, что на контрагентов возлагается обязанность мониторить любую информацию, которая содержится на всевозможных сайтах в сети Интернет. Подобный подход не может получить положительную оценку. Дополнительной проблемой является то, что при наличии противоречий между сведениями на разных сайтах возникнут трудноразрешимые коллизии, способов решения которых в настоящее время нет.

Заверение представляемого о действительности договора

По сути, в форме заверений одна из сторон сообщает ту или иную информацию, имеющую большое значение для другой стороны и стимулирующую последнюю заключить договор на определенных условиях. Одним из видов заверений являются заверения в отношении правовой судьбы самого договора. В частности, одна из сторон заявляет другой, что директор полномочен совершать сделку в силу устава и иных внутренних документов компании. Заверения нужны для того, чтобы в случае признания сделки недействительной из-за наличия не идентифицированных контрагентом при заключении договора пороков этот пострадавший контрагент был вправе взыскать со своего партнера, чей директор дал ложные заверения, возникающие убытки29. Таким образом, наличие заверений одной стороны о действительности договора и соблюдении ее представителем всех корпоративных формальностей само по себе не означает добросовестность контрагента и, следовательно, не исключает возможность признания сделки недействительной на основании п. 1 ст. 174 ГК РФ, если недобросовестность контрагента будет все-таки установлена.

В связи с этим следует поддержать разъяснения, которые теперь есть в постановлении № 27. В его п. 18 и 27 предусмотрено, что указание в соответствующей сделке (ином документе) на то, что заключившее ее от имени общества лицо гарантирует, что при совершении сделки соблюдены все необходимые корпоративные процедуры, само по себе не свидетельствует о добросовестности контрагента. К сожалению, подобных разъяснений нет в постановлении № 25. Также не удалось обнаружить их и в судебной практике применения п. 1 ст. 174 ГК РФ. Однако, учитывая, что в обоих постановлениях содержатся принципиально схожие подходы, можно использовать некоторые разъяснения, которые есть в постановлении № 27, для решения проблем при применении п. 1 ст. 174 ГК РФ. К таковым, по нашему мнению, как раз и относится указанное выше разъяснение.

Согласно п. 1 ст. 431.2 ГК РФ ответственность за недостоверные заверения наступает только, если сторона, их предоставившая, исходила из того, что другая сторона будет полагаться на них или имела разумные основания исходить из такого предположения. При этом в п. 4 этой статьи указывается: если заверения даются при осуществлении предпринимательской деятельности, а также в связи с корпоративным договором либо договором об отчуждении акций или долей в уставном

29См.: Карапетов А.Г. Заверения об обстоятельствах и условия о возмещении потерь в новой редакции ГК РФ // Закон. 2015. № 6. С. 43–56.

157

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

капитале хозяйственного общества, предполагается знание стороны, предоставившей недостоверные заверения, о том, что другая сторона будет на них полагаться. Иными словами, правом на иск о взыскании убытков, вызванных ложными заверениями, обладает только добросовестный контрагент, который не знал и не мог заведомо знать об их ложности, т.е. полагался на заверения разумно и добросовестно30.

В свете сказанного возникает интересный вопрос о соотношении способов определения добросовестности контрагента для целей п. 1 ст. 174 и ст. 431.2 ГК РФ при наличии в договоре анализируемых заверений. Можно представить себе такой подход. Если контрагент является недобросовестным, значит, сделка может быть признана недействительной по п. 1 ст. 174 ГК РФ. Одновременно это означает нарушение заверений о действительности договора, которые дал директор от имени представляемого. Признание договора недействительным само по себе не препятствует применению ответственности за недостоверные заверения, как говорится в п. 1 ст. 431.2 ГК РФ. Иными словами, закон установил независимость заверений от основного договора. Однако, поскольку контрагент является недобросовестным, у него не должно быть и права на взыскание убытков по ст. 431.2 ГК РФ. Если же, напротив, контрагент является добросовестным, значит, сделку нельзя оспорить в соответствии с п. 1 ст. 174 ГК РФ и, следовательно, нет оснований для взыскания убытков по ст. 431.2 ГК РФ.

Вместе с тем, как представляется, такой подход является упрощенным. В литературе отмечается, что лишь положительное знание лица, получившего заверения, об их недостоверности исключает ответственность лица, давшего эти заверения31. Однако нельзя вменять стороне, которой были предоставлены заверения, обязанность проявлять осмотрительность в вопросе о том, полагаться ли на предоставленные заверения и предпринимать ли самостоятельно меры по проверке их достоверности с учетом масштаба сделки и т.п. Иначе будет дезавуирован сам смысл института заверений об обстоятельствах, состоящий как раз в том, что при получении таких заверений сторона освобождается от необходимости принимать меры по исследованию обстоятельств, которые имеют для нее большое значение при вступлении в договорные отношения и при выполнении вытекающих из них обязательств32. Иными словами, если контрагент мог знать о ложности заверений лишь в случае, если бы он проявил должную заботливость и осмотрительность, этого недостаточно для блокирования иска об убытках, так как иначе важная функция заверений по снижению трансакционных издержек не будет выполняться. Заверения берутся во многом именно для того, чтобы положиться на них вместо проведения собственной дорогостоящей правовой проверки (due diligence). Но если будет доказано, что контрагент точно знал о ложности заверений или заведомо не мог не знать об этом, то вряд ли можно признать его разумно полагающимся на такие заверения и добросовестным. Соответственно, в подобной ситуации иск

30См.: Карапетов А.Г. Заверения об обстоятельствах и условия о возмещении потерь в новой редакции ГК РФ.

31См.: Рудоквас А.Д. Некоторые проблемы применения ст. 431.2 ГК РФ в связи с принципом добросовестности // Вестник гражданского права. 2017. № 2. С. 31–47.

32См.: Новак Д.В. Институт заверений об обстоятельствах в ст. 431.2 ГК РФ // О договорах: сб. ст. к юбилею В.В. Витрянского / сост. С.В. Сарбаш. М., 2017.

158

Обзор практики

об убытках должен отклоняться33. Приведенный подход, на наш взгляд, следует полностью поддержать.

На основании сказанного выстраивается следующая система. Если доказана недобросовестность контрагента по причине его фактического знания о нарушении корпоративных ограничений другой стороны на сделку, эту сделку можно признать недействительной по п. 1 ст. 174 ГК РФ и при этом контрагент лишается права на взыскание убытков за недостоверные заверения. Если же доказана недобросовестность контрагента по причине не фактического, а только вменяемого знания об ограничениях, сделку можно признать недействительной, но у контрагента есть право потребовать взыскания с другой стороны убытков за предоставление ложных заверений. Впрочем, стоит учесть, что в свете постановления № 25 и последующей практики де-факто оспаривание сделок по правилам п. 1 ст. 174 ГК РФ сейчас становится возможным в основном в случаях фактического знания контрагента о нарушении внутренних ограничений. К сожалению, суды признают контрагента недобросовестным и в неоднозначных ситуациях, в результате чего ему вменяется знание об ограничениях и их нарушении, но это экстраординарные случаи, которые не заслуживают поддержки. Соответственно, ситуации, в которых сделка будет признана недействительной по п. 1 ст. 174 ГК РФ и при этом контрагент будет иметь право взыскивать убытки за ложные заверения, вряд ли получат распространение на практике.

Ссылка в договоре на положения внутренних документов представляемого

В п. 22 постановления № 25 разъясняется, что ссылка в договоре, заключенном от имени организации, на то, что лицо, заключающее сделку, действует на основании устава данного юридического лица, должна оцениваться судом с учетом конкретных обстоятельств заключения договора и в совокупности с другими доказательствами по делу. Такое доказательство, как и любое другое, не может иметь для суда заранее установленной силы и свидетельствовать о том, что другая сторона сделки знала или заведомо должна была знать об этих ограничениях. Есть примеры, когда суды применяют данное разъяснение верно и отклоняют доводы о том, что ответчик должен был знать о существовании ограничений ввиду наличия в договоре ссылки на устав34.

Вместе с тем последующая судебная практика также показывает, что суды не всегда применяют это разъяснение правильно. В одном деле суды, сделав ссылку на п. 22 постановления № 25, тем не менее указали, что оспариваемый договор содержит отсылки к конкретным положениям устава общества, регламентирующим полномочия генерального директора продавца по совершению сделок, ознакомившись с которыми покупатель не мог не установить отсутствие соответству-

33См.: Карапетов А.Г. Заверения об обстоятельствах и условия о возмещении потерь в новой редакции ГК РФ.

34См.: постановление АС Дальневосточного округа от 11.03.2016 по делу № А73-9497/2015.

159

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

ющих полномочий у непосредственного подписанта договора35. Надо учитывать, что в договор не было перенесено содержание положений устава продавца; стороны просто установили, что генеральный директор продавца имеет право на подписание договора на основании подп. «г» п. 16.7 устава. Этого, по мнению судов, достаточно. Иные обстоятельства, влияющие на добросовестность, суды не исследовали.

По нашему мнению, ключевое значение имеет как раз то, как сформулирована ссылка в договоре на устав или иные внутренние документы. Если это простое указание на то, что директор действует на основании устава общества, или даже если перечислены конкретные номера пунктов устава, как в указанном деле, необходимо руководствоваться позицией постановления № 25 о том, что самого по себе этого недостаточного для признания недобросовестности контрагента. Такие указания в договоре представляют собой не что иное, как заверения об обстоятельствах, исходящие от соответствующего директора. Как говорилось в предыдущем разделе, заверения относительно действительности договора сами по себе не подтверждают добросовестность контрагента. Аналогичным образом заверения о том, что директор представляемого действует на основании внутренних документов, не является подтверждением того, что его контрагент изучил все документы, перечисленные в таких положениях договора, и поэтому эти положения не могут применяться против контрагента. Иными словами, такие заверения, в свою очередь, не означают недобросовестность контрагента. С этой точки зрения нельзя согласиться с позицией судов по указанному выше делу. В противном случае возникают различные правовые последствия наличия заверений в зависимости от их содержания, что не имеет никаких политико-право- вых причин.

Подтверждение предложенного нами подхода можно найти в судебной практике. Так, суды сочли, что ссылка в договорах на то, что генеральный директор представляемого при заключении договора действует на основании устава, не содержит информации, позволяющей предполагать ограничение полномочий генерального директора36. Иными словами, суды поддержали суждение о том, что обычная ссылка в договоре на положения устава, из которой нельзя сделать однозначный вывод о наличии корпоративных ограничений, не может служить подтверждением осведомленности контрагента о таких ограничениях.

Вместе с тем в этом судебном акте необходимо выделить спорный момент. Суды не только указали, что ссылка в договорах на то, что генеральный директор представляемого при заключении договора действует на основании устава, не содержит информации, позволяющей предполагать ограничение полномочий генерального директора, но также отметили, что в отсутствие каких-либо ссылок в спорных договорах на решение общего собрания участников представляемого его генеральный директор правомерно распорядился соответствующим имуществом. Возникает вопрос от противного: а если бы в договоре была ссылка на такое решение общего собрания участников представляемого, добросовестность контрагента оценивалась бы как-то иначе? На наш взгляд, простая ссылка в договоре на какое-

35См.: постановление АС Дальневосточного округа от 10.10.2017 по делу № А37-211/2017.

36См.: постановление АС Северо-Западного округа от 12.04.2016 по делу № А21-4744/2015.

160

Обзор практики

либо корпоративное решение представляемого, из которой нельзя сделать однозначный вывод о наличии корпоративных ограничений (например, что директор заключает сделку на основании решения общего собрания), аналогичным образом не должна повлечь признание контрагента недобросовестным.

Другой подход нужно применить, если стороны перенесли в соглашение содержание положений устава или иных внутренних документов, в которых установлены ограничения на совершение данной сделки, и уже из текста договора любой средний участник оборота сделал бы однозначный вывод о наличии корпоративных ограничений на такого рода сделки. Аналогичным образом если в договоре указано, что данная сделка совершается представителем при условии получения определенного корпоративного одобрения, то, как представляется, отсутствие такого решения должно вызвать у среднего разумного участника оборота сомнения. Тогда в обоих случаях само по себе содержание договора свидетельствует об осведомленности контрагента о наличии соответствующих ограничений.

Неясности и противоречия в документах

В постановлении № 25 говорится, что неясности и противоречия в положениях учредительных документов юридического лица об ограничениях полномочий единоличного исполнительного органа толкуются в пользу отсутствия таких ограничений.

Возникает вопрос о том, какие идеи лежат в основе данного разъяснения. Как представляется, одной из них является презумпция добросовестности участников гражданских правоотношений, закрепленная в п. 5 ст. 10 ГК РФ. Кроме того, для объяснения можно использовать еще одну идею, взятую из судебной практики. Суды указали, что неоднозначное толкование доверенности в отношении объема прав не должно возлагать на контрагента риск связанных с этим неблагоприятных последствий, поскольку от последнего факт выдачи доверенности не зависит, равно как и используемые доверителем формулировки37. Несмотря на то, что здесь неясность имела место в отношении объема полномочий, а не в отношении внутренних ограничений, думается, это обоснование подходит в обоих случаях.

Последующая практика демонстрирует, что суды при решении споров напрямую применяют постановление № 25. Приведем несколько примеров.

Предметом спора была действительность совершенной обществом сделки по продаже акций другого общества. Устав продавца относил к компетенции совета директоров принятие решения об участии общества в коммерческих и некоммерческих организациях. Отказывая в удовлетворении заявленных требований о признании сделки недействительной на основании п. 1 ст. 174 ГК РФ, суды исходили из того, что положение устава продавца прямо не предусматривает отнесение

37	См.: постановление АС Уральского округа от 20.03.2018 по делу № А76-9102/2017.

161

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

к компетенции совета директоров общества вопроса о прекращении участия общества в других организациях. То есть суд посчитал, что фраза в уставе об участии в других организациях не охватывает ситуацию прекращения участия в уставном капитале акционерного общества посредством продажи акций. Следовательно, ограничения на сделку по отчуждению акций отсутствовали38.

В другом деле оспаривался договор аренды. При этом по уставу к исключительной компетенции конференции местного отделения (один орган представляемого) относится определение направлений деятельности представляемого. Кроме того, по уставу вопрос о распоряжении имуществом и средствами представляемого отнесен к компетенции совета местного отделения (другой орган представляемого). По мнению истца, сделка требовала решения конференции об определении соответствующего направления деятельности и решения совета о распоряжении имуществом. Однако суды признали, что уставом прямо не ограничена компетенция представителя по совершению сделок, а исключительные полномочия конференции и совета, направленные на определение приоритетных направлений деятельности представляемого, не включают в себя компетенцию на заключение договоров и не идентичны ей39.

Помимо этого, есть решения, в которых суды игнорируют разъяснение Верховного Суда и толкуют неясности в пользу представляемого. Так, отклоняя довод банка о недействительности спорной гарантии в силу требований п. 1 ст. 174 ГК РФ, суды первой и апелляционной инстанций исходили из того обстоятельства, что в уставе банка предусмотрены ограничения для совершения сделок кредитного характера, к которым выдача банковской гарантии не относится. Учитывая разъяснения постановления № 25, подход нижестоящих судов следует поддержать. Однако суд округа, сославшись на правила, регулирующие обязательные нормативы банков, признал, что банковская гарантия относится к обязательствам кредитного характера40. С точки зрения этих правил, а также банковской практики суд округа занял логичную позицию, поскольку банковская гарантия действительно рассматривается как кредитный продукт. Но с точки зрения тех идей, которые лежат в основе разъяснения Верховного Суда, эту позицию нельзя поддержать. Кроме того, непонятно, по какой причине для толкования устава используются нормы, регулирующие банковскую деятельность. Если такой подход основывается на принципе знания законов, то этот принцип в данном случае вряд ли применим, поскольку из него нельзя выводить знание о терминологии конкретных уставов и иных документов частных лиц.

Сделка в пределах обычной хозяйственной деятельности

Правило п. 1 ст. 174 ГК РФ никаких исключений для сделок, совершаемых в рамках обычной хозяйственной деятельности, не содержит. В разъяснениях Верхов-

38См.: постановление АС Дальневосточного округа от 13.10.2016 по делу № А51-19496/2015.

39См.: постановление АС Северо-Западного округа от 18.05.2016 по делу № А56-23955/2015.

40См.: постановление АС Северо-Западного округа от 17.10.2017 по делу № А56-68044/2016.

162

Обзор практики

ного Суда это обстоятельство также не отражено. Значит, следуя буквальному толкованию закона и постановления № 25, придется заключить, что при применении п. 1 ст. 174 ГК РФ не оцениваются ни характер сделки, ни ее условия, ни влияние на будущую деятельность представляемого.

Предметом судебной оценки в рамках одного из дел был вопрос о соотношении состава, предусмотренного п. 1 ст. 174 ГК РФ, и критерия обычной хозяйственной деятельности. Как признали суды, довод о том, что оспариваемые договоры не могут быть признаны недействительными, поскольку они заключены в процессе обычной хозяйственной деятельности представляемого, не является правомерным, поскольку договоры оспариваются на основании п. 1 ст. 174 ГК РФ, по смыслу которого внутренние ограничения необходимо соблюдать в том числе и при совершении сделок, относящихся к обычной хозяйственной деятельности общества41.

Вместе с тем можно предположить, что разные ситуации допустимо учитывать через творческое толкование категории вменяемого знания о наличии корпоративных ограничений. Так, чем больше сделка соответствует признакам обычной хозяйственной деятельности, тем реже на практике контрагенты изучают уставы друг друга, а следовательно, тем меньше оснований оценивать индифферентность контрагента к вопросу о возможных корпоративных ограничениях в уставе или иных внутренних документах в качестве субъективно недобросовестного поведения. С этой стороны следует положительно оценивать, что в судебной практике есть примеры, когда суды принимают во внимание довод ответчика о том, что заключение аналогичных договоров от имени представляемого тем же представителем является обычной практикой и оснований предполагать отсутствие у него полномочий у контрагента не имелось, что влечет констатацию добросовестности ответчика42.

Однако верно и обратное: чем более экстраординарный характер имеет сделка (в частности, в связи с ее крайне высокой ценой), тем более высокий стандарт субъективной добросовестности должен быть применен.

Например, если речь идет о продаже крупного завода за миллиарды рублей, то аргумент покупателя о том, что он не должен был изучать высланный ему по электронной почте наряду с иными документами устав продавца и интересоваться вопросом о наличии в этих многостраничных документах внутренних ограничений, может быть поставлен под сомнение, так как есть причины полагать, что по такого рода сделкам все эти документы внимательно изучаются в рамках комплексной правовой проверки (due diligence), особенно если доказано, что такой due diligence покупателем действительно осуществлялся. Совсем иное значение тем же аргументам истца о высланной покупателю ссылке на скачивание десятков внутренних документов должно придаваться в ситуации, когда речь идет о поставке небольшой партии товара в рамках повседневной деятельности.

41См.: постановление АС Северо-Западного округа от 22.04.2016 по делу № А56-40054/2013.

42См.: постановление АС Северо-Кавказского округа от 12.07.2017 по делу № А53-15489/2016.

163

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Длительное сотрудничество с контрагентом

Встает также вопрос о том, влияет ли на оценку субъективной добросовестности контрагента факт сложившихся длительных отношений сторон. В рамках одного дела суды признали, что контрагент, являясь арендатором имущества общества с 2007 г. (спорный договор заключен в 2016 г.), не мог не знать об ограничениях, установленных внутренними документами общества43. Таким образом, суды приняли в качестве свидетельства недобросовестности длительное сотрудничество контрагента с представляемым. Данная позиция является достаточно спорной, поэтому следует положительно оценивать, что в судебной практике есть противоположные примеры, когда, как уже указывалось в предыдущем разделе, суды принимают во внимание довод ответчика о том, что заключение аналогичных договоров от имени представляемого тем же представителем является обычной практикой и оснований предполагать отсутствие у него полномочий у контрагента не имелось44. Это влечет констатацию добросовестности ответчика.

Думается, в данном случае возможны две различные ситуации, которые не могут решаться одинаково. Первый вариант — у представителя общества на протяжении длительного времени были полномочия, не ограниченные во внутренних документах. Тогда длительное сотрудничество, скорее, наоборот, свидетельствует о том, что контрагент привык вести дела с определенным представителем. Учет внезапного введения внутренних ограничений полномочий представителя выходит за рамки стандарта поведения среднего разумного участника оборота. Второй вариант — полномочия представителя общества на протяжении длительного времени были ограничены во внутренних документах и на все предшествующие сделки с контрагентом представляемый выдавал специальное одобрение, но спорная сделка была совершена без него. Только во втором случае, по нашему мнению, можно признавать недобросовестность контрагента.

Наличие корпоративной связи у контрагента и представляемого

Очевидно, что ссылка на извинительное незнание может быть доступна только по-настоящему третьим лицам, поэтому Верховный Суд делает исключение для контрагентов, являющихся участниками представляемого или входящих в состав его органов управления. В п. 22 постановления № 25 указывается: «По общему правилу закон не устанавливает обязанности лица, не входящего в состав органов юридического лица и не являющегося его учредителем или участником (далее в этом пункте — третье лицо), по проверке учредительного документа юридического лица с целью выявления ограничений или разграничения полномочий единоличного исполнительного органа юридического лица…» Этот пункт, получивший в целом одобрение, порождает разночтения в части заложенного в нем ме-

43См.: постановление АС Уральского округа от 11.05.2018 по делу № А60-27786/2017. Надо учитывать, что

вданном деле речь шла не совсем о внутренних ограничениях, и этот момент отдельно анализируется

внастоящей работе.

44См.: постановление АС Северо-Кавказского округа от 12.07.2017 по делу № А53-15489/2016.

164

Обзор практики

ханизма. Согласно одному подходу данное разъяснение можно толковать как обязанность лиц, являющихся участниками представляемого или входящих в состав его органов управления, знать о наличии внутренних ограничений45. Это означает, что такие лица всегда автоматически являются недобросовестными. Согласно другому подходу Верховный Суд приводит два исключения, когда предполагается, что контрагент должен был знать о наличии у директора ограничений в осуществлении полномочий46. Иными словами, вводится лишь опровержимая презумпция недобросовестности, но не ее безусловная доказанность.

В этом плане интересно отметить, что в постановлении № 27 рассматриваемый аспект получил более четкое отражение. В п. 18 устанавливается презумпция недобросовестности перечисленных выше лиц применительно к крупным сделкам: «Заведомая осведомленность о том, что сделка является крупной (в том числе

означении сделки для общества и последствиях, которые она для него повлечет), предполагается, пока не доказано иное, только если контрагент, контролирующее его лицо или подконтрольное ему лицо является участником (акционером) общества или контролирующего лица общества или входит в состав органов общества или контролирующего лица общества. Отсутствие таких обстоятельств не лишает истца права представить доказательства того, что другая сторона сделки знала

отом, что сделка являлась крупной, например письмо другой стороны сделки, из которого следует, что она знала о том, что сделка является крупной». Напротив, если речь идет о сделках с заинтересованностью, в п. 27 декларируется доказанность недобросовестности таких лиц: «Применительно к сделкам с заинтересованностью судам надлежит исходить из того, что другая сторона сделки (ответчик) знала или заведомо должна была знать о наличии элемента заинтересованности, если в качестве заинтересованного лица выступает сама эта сторона сделки или ее представитель, изъявляющий волю в данной сделке, либо их супруги или родственники, названные в абзаце втором пункта 1 статьи 45 Закона об обществах с ограниченной ответственностью и абзаце втором пункта 1 статьи 81 Закона об акционерных обществах».

Последующая практика применения постановления № 25 по данному вопросу поддерживает его буквальное толкование. Иными словами, есть решения, в которых суды признают автоматическую доказанность недобросовестности указанных лиц, а не ее презумпцию47.

Другая проблема связана с толкованием понятия «участник общества», от имени которого совершается сделка. Тут можно увидеть серьезное различие между постановлениями № 25 и № 27. В первом указывается на участника того юридического лица, которое совершает спорную сделку. Во втором используется более широкий подход, в нем говорится как об участнике того общества, которое совершает спорную сделку, так и об участнике общества, которое контролирует то общество, которое непосредственного заключает сделку. Иными словами, в постановлении № 27 речь идет также об участнике материнского общества, когда сделку совершает дочернее

45См.: Егоров А.В., Папченкова Е.А., Ширвиндт А.М. Указ. соч.

46См.: Кузнецов А.А., Новак Д.В. Указ. соч.

47См.: постановление АС Московского округа от 18.11.2016 по делу № А40-20819/16.

165

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

общество. Аналогичное различие есть в отношении толкования понятия «лицо, которое входит в состав органов юридического лица». На наш взгляд, расширительный подход является более предпочтительным для большинства ситуаций.

Также спорным является определение понятия «лицо, входящее в состав органов общества». В его содержание можно включать только органы управления обществом (общее собрание, совет директоров, исполнительные органы), а можно и любого сотрудника общества. Судебная практика по рассматриваемому вопросу не однородна. Например, в одном деле суды использовали расширительное толкование и признали, что, поскольку контрагент являлся бывшим заместителем генерального директора представляемого, контрагент, заключая оспариваемый договор, не мог не знать о наличии внутренних ограничений на совершение директором представляемого данной сделки48. Однако в другом деле суд округа, напротив, применил ограничительное толкование и указал, что вывод суда первой инстанции о том, что работник при должной степени заботливости и осмотрительности должен был ознакомиться с учредительными документами работодателя и узнать об установленных в них ограничениях, требует дополнительного обоснования. При этом сделка была совершена представляемым с его работником49.

По нашему мнению, является чрезмерным вменение контрагенту знания о корпоративных ограничениях на сделку общества, в котором данный контрагент является рядовым сотрудником. Исключением будет ситуация, когда работа с документами, содержащими такие ограничения, входит в его компетенцию; тогда вменение такого знания даже рядовому сотруднику представляется оправданным. Также вменение этого знания, по всей видимости, оправданно при совершении сделок обществом со своими сотрудниками, занимающими высокие должности, пусть даже они не входят в состав органов управления. Однако в последнем случае нетрудно спрогнозировать споры относительно того, где проходит эта тонкая грань, когда вменение оправданно, а когда — нет. Поэтому, возможно, более разумным является критерий функционала конкретного сотрудника.

Наличие у контрагента статуса профессионального участника соответствующей области бизнеса и учет специальных для контрагента или иных требований о проверке уставов

Можно встретить ситуации, когда законодательство, понимаемое в широком смысле, устанавливает специальное требование проверять внутренние ограничения на сделку для стороны, обладающей статусом профессионального участника рынка, на котором она совершается.

Так, суды в рамках одного дела рассматривали спор о признании недействительной сделки между контрагентом и представляемым в связи с нарушением огра-

48См.: постановление АС Северо-Кавказского округа от 15.01.2016 и решение АС Республики Северная Осетия — Алания от 13.07.2016 по делу № А61-4705/2014.

49См.: постановление АС Северо-Западного округа от 11.04.2017 по делу № А56-17302/2015.

166

Обзор практики

ничений, установленных в уставе последнего. Исследуя обстоятельства спора на предмет того, мог и должен ли был контрагент, являясь профессиональным участником в области сельскохозяйственных лизинговых отношений, действуя разумно и осмотрительно, узнать о наличии ограничений, предусмотренных учредительными документами представляемого, суды установили следующее. В перечне документов, необходимых для юридического заключения по обеспечению договоров лизинга, содержащемся в условиях и порядке работы по федеральному лизингу через контрагента, которые были получены судом из электронной базы министерства сельского хозяйства субъекта Российской Федерации, значится устав со всеми изменениями (копия). При заключении всех договоров по обеспечению любых разновидностей лизинга контрагент истребовал указанный в перечне пакет документов. После этого суды делают вывод о том, что, учитывая изложенное, а также статус контрагента, он обязан был принять меры для проверки объема полномочий лица, действовавшего от имени представляемого50. Примером, когда законодательство содержит специальную обязанность проверять внутренние ограничения, в данном случае стала программа осуществления лизинга, утвержденная нормативным актом субъекта Российской Федерации.

Таким образом, можно выделить несколько суждений, которые сделали суды в этом деле. Во-первых, они признали, что у контрагента есть обязанность принимать меры для проверки наличия внутренних ограничений полномочий представителя общества. Во-вторых, данная обязанность обусловлена двумя факторами: а) специальным статусом контрагента как профессионального участника того рынка, в рамках которого совершается спорная сделка; б) специальными требованиями, которые предусмотрены действующими в отношении этого контрагента правилами, причем безотносительно к конкретной сделке.

Другим примером, когда законодательство устанавливает специальное требование проверять внутренние ограничения, можно признать требования в отношении кредитных организаций. Согласно п. 2.3 Положения о порядке формирования кредитными организациями резервов на возможные потери по ссудам, ссудной и приравненной к ней задолженности (утв. Банком России 28.06.2017 № 590-П) (далее — Положение), состав внутренних документов определяется кредитной организацией самостоятельно с учетом требований Положения. Таким требованием является то, что кредитная организация должна отражать во внутренних документах порядок составления и дальнейшего ведения досье заемщика. В соответствии с п. 3.13 Положения вся информация о заемщике, включая сведения о его рисках, фиксируется в досье заемщика. Информация, использованная кредитной организацией для оценки качества ссуды, включая оценку финансового положения заемщика, должна быть доступна органам управления, подразделениям внутреннего контроля кредитной организации, аудиторам и органам банковского надзора.

Следовательно, можно заключить, что кредитная организация самостоятельно определяет требования к содержащейся в кредитном досье документации. Однако, поскольку она делает это в силу специальных требований, можно сказать, что включение того или иного документа в кредитное досье является реализацией действующего российского законодательства. Кредитная организация не может

50	См.: постановление АС Дальневосточного округа от 15.02.2017 по делу № А04-7445/2015.

167

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

предусмотреть такой минимальный объем сведений, включаемых в кредитное досье, который целенаправленно не позволяет подтвердить определенные аспекты деятельности заемщика, в том числе его ограничения на сделку. В связи с этим перечень документов для кредитного досье в кредитных организациях, как правило, включает учредительные документы участников сделки. На это обращалось внимание и в литературе51. Таким образом, можно сделать вывод о том, что обязанность кредитной организации проводить проверку внутренних ограничений на сделку другой стороны основана на действующем законодательстве.

В судебной практике можно встретить и отрицательное отношение к вменению кредитной организации недобросовестности в связи с тем, что она не проверила внутренние ограничения на сделку другой стороны. Так, в одном деле суды не приняли во внимание, что контрагент являлся кредитной организацией, а значит, у него был статус профессионального участника рынка, на котором заключался договор залога. Суды также отклонили довод о наличии обязанности банка по проверке учредительных документов в целях выявления возможных ограничений полномочий представителя, которая установлена внутренними нормативными документами банка и является общим правилом для всех банков. В итоге суды применили общий подход постановления № 2552. Аналогичным образом поступил тот же суд округа в другом деле, указав: «Делая вывод о том, что банк как профессиональный участник гражданского оборота, причем обладающий статусом кредитной организации, обязан был проверить учредительные документы заем- щика-залогодателя, в том числе и устав; и что банк не мог не знать содержания устава общества, поскольку между обществом и банком заключались кредитные договоры и договор на расчетно-кассовое обслуживание, суды фактически неверно распределили бремя доказывания между сторонами существенного по делу обстоятельства — осведомленности о специальной процедуре совершения сделок, возложив его исключительно на ответчика, что повлекло принятие незаконного судебного акта»53. Есть и другие примеры, в которых суды применяют общий подход постановления № 25 к профессиональным участникам рынка54.

Может показаться, что первая позиция, сторонники которой вменяют кредитной организации обязанность проводить проверку внутренних документов контрагента, противоречит подходу постановления № 25 об отсутствии у участников оборота такой обязанности. Однако в постановлении признается, что закон не устанавливает эту обязанность по общему правилу, что наталкивает на мысль о том, что в каких-то случаях она все-таки может присутствовать. Возможно, это как раз те ситуации, когда контрагент является профессиональным участником?

С одной стороны, можно предположить, что при наличии статуса профессионального участника рынка, на котором совершается сделка, поведение контрагента в рамках обычного стандарта можно рассматривать как недобросовестное, по-

51См., напр.: Терехова Ю.В. Кредитное досье: правовые аспекты формирования, структура, регулирование // Юридическая работа в кредитной организации. 2010. № 4.

52См.: постановление АС Северо-Кавказского округа от 28.02.2018 по делу № А15-6094/2016.

53См.: постановление АС Северо-Кавказского округа от 26.09.2017 по делу № А53-14970/2016.

54См.: постановление АС Северо-Западного округа от 18.06.2018 по делу № А56-51034/2017.

168

Обзор практики

скольку для профессиональных участников требования выше. В такой идее нет ничего сверхъестественного, она используется в регулировании целого ряда отношений. С другой стороны, если следовать позиции о том, что статус профессионального участника означает повышенный стандарт заботливости и осмотрительности, это автоматически будет означать его недобросовестность при совершении сделки или как минимум презумпцию таковой.

Вместе с тем такой подход кажется недостаточно обоснованным. Так, согласно постановлению № 25 в качестве исключения обязанность контрагента проверять внутренние ограничения может устанавливаться именно законом. В связи с этим фактор наличия у контрагента специального статуса тесно связан со специальными требованиями, которые предусмотрены действующими в отношении него правилами, поскольку именно в последних можно отыскать ту основу, которая позволит говорить об обязанности такого контрагента проверять внутренние ограничения на сделку. Как следствие, если контрагент нарушил такую обязанность, он является (или презюмируется) недобросовестным. Логично будет предположить, что в таких ситуациях профессиональный участник, будучи, как правило, сильной стороной в переговорах, во всех случаях станет требовать от другой стороны одобрения сделки всеми органами и по всем возможным основаниям. Это вряд ли соответствует интересам оборота.

Однако можно рассуждать и по-другому. Если в отношении контрагента действуют специальные требования и контрагент их нарушил, должны применяться санкции, установленные за нарушение этих правил (административная ответственность, штрафные санкции, отзыв лицензии, отказ от сотрудничества и т.д.). При этом констатация недобросовестности контрагента и вытекающее отсюда признание сделки недействительной не является санкцией за какое-либо нарушение. Просто правопорядок не защищает недобросовестного контрагента, отдавая предпочтение интересам представляемого. Обязанность что-то проверить, установленная в каких-то правилах, действующих в отношении контрагента, — это сфера внутренних отношений самого контрагента, которые являются посторонними по отношению к его сделке с представляемым, а поэтому она не может служить подтверждением недобросовестности при совершении сделки. Даже профессиональный участник должен иметь возможность ссылаться на добросовестность.

Отдельного внимания требует аспект закрепления специальных для контрагента требований не в законе и не в подзаконных нормативных актах, которые еще можно, используя расширительное толкование, подвести под понятие «закон», которым оперирует постановление № 25, а во внутренних документах, принятых самим контрагентом, или в заключенных им соглашениях. На наш взгляд, в подобной ситуации нет совсем никаких политико-правовых причин, чтобы констатировать недобросовестность контрагента на основании нарушения таких внутренних требований.

С целью обеспечения стабильности оборота, думается, следует поддержать вторую позицию судов, согласно которой не указывают на недобросовестность и не влекут перенос бремени опровержения презумпции недобросовестности на контрагента ни фактор его профессионализма, ни наличие каких-либо установленных во внутренних документах контрагента или даже нормативных требований в отношении

169

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

его деятельности указаний на необходимость проверять уставы или иные документы тех компаний, с которыми он заключает сделки. Но даже если судебная практика все-таки пойдет по пути учета этих факторов, это следует считать не более чем опровержимой презумпцией недобросовестности, но не окончательным доказательством недобросовестности контрагента, чтобы хоть как-то сгладить острые углы. Профессиональный участник в любом случае должен иметь возможность возражать и доказать, что он предпринял все меры, обусловленные его особым статусом, но не получил информации об ограничениях, а значит, его незнание является извинительным. Например, такое возможно, если профессиональному участнику в ответ на его запрос предоставили недостоверную версию устава, в которой ограничений нет, или предоставили подложное решение об одобрении сделки.

Как указывалось выше, наличие у контрагента особого статуса непосредственно пересекается со специальными требованиями, которые предусмотрены действующими в отношении такого лица правилами, и именно последние позволяют говорить об обязанности проверять внутренние ограничения на сделку. Однако несложно представить ситуацию, когда участник оборота обладает специальным статусом, но не получается определить ту норму, которая устанавливает его обязанность проверять внутренние ограничения на сделку. Тогда, по нашему мнению, еще сложнее найти политико-правовую опору для вменения такому лицу недобросовестности в связи с тем, что оно по собственной инициативе не проверило устав и иные внутренние документы другой стороны.

Взаимосвязанность нескольких сделок

В одном деле суды использовали взаимосвязанность двух сделок, чтобы подтвердить добросовестность контрагента. Между представляемым и контрагентом сначала был заключен кредитный договор, а затем договор залога в обеспечение обязательств из этого кредитного договора. Суды верно связали эти сделки, особенно учитывая то, что даже в тексте договора залога прямо говорилось, что он является неотъемлемой частью кредитного договора. При заключении последнего контрагенту было представлено требуемое в силу устава решение единственного участника, из которого следует, что он одобрил заключение кредитного договора и поручил его подписание генеральному директору. В данном деле оспаривался договор залога, на который не было получено отдельное одобрение. Суды отказали в удовлетворении требований, сославшись на непредставление доказательств того, что ответчик знал или заведомо должен был знать об отсутствии согласия общего собрания участников на заключение этого договора55.

Получается, что так как на одну сделку было получено необходимое одобрение, в стандарт поведения среднего разумного участника оборота не входило сомнение относительно того, что на вторую сделку требуется еще одно одобрение. В целом данную позицию можно поддержать применительно к конкретному случаю. Поскольку залогодателем являлся сам заемщик, его кредитор не сможет получить от реализации предмета залога ничего больше суммы задолженности по кредитному

55	См.: постановление АС Северо-Западного округа от 18.06.2018 по делу № А56-51034/2017.

170

Обзор практики

договору (абз. 2 п. 3 ст. 334 ГК РФ), т.е. представляемый несет риски в рамках одной и той же суммы по обеим сделкам. В этом случае, действительно, чрезмерно включать в стандарт поведения среднего разумного лица знание о наличии дополнительных ограничений на одну из сделок при условии, что другая получила надлежащее одобрение.

Однако эту позицию нельзя абсолютизировать. Например, она неприменима в ситуации, когда в обеспечение обязательства по кредитному договору одного лица залог предоставляет другое лицо. Хотя такие сделки являются взаимосвязанными, они совершаются разными лицами, которыми принимаются разные риски, и действительность должна проверяться в отношении каждой сделки отдельно. Также сомнения возникают, когда связываются не основная и обеспечительная сделки, а несколько однородных сделок, например договоры, оформляющие поставки нескольких партий товаров. Данная ситуация уже не характеризуется единым риском представляемого, напротив, с каждым договором общая сумма обязательств увеличивается.

Действие общеправового принципа знания законов

В одном деле суды признали сделку, совершенную от имени муниципального образования, недействительной по правилам п. 1 ст. 174 ГК РФ в связи с нарушением его представителем ограничений на совершение сделки, установленных в уставе муниципального образования и положениях о порядке распоряжения его имуществом, утвержденных решениями муниципального законодательного органа. При этом одним из обстоятельств, подтверждающих, что контрагент не мог не знать об этих ограничениях, суды сочли то, что данные документы являются нормативными правовыми актами и были опубликованы в установленном порядке56.

Оценивая применение в рассматриваемом деле п. 1 ст. 174 ГК РФ, нельзя не заметить, что нормативные правовые акты не названы в нем в качестве документов, которые могут содержать внутренние ограничения полномочий представителя. Думается, это не случайно.

Для подобных случаев есть другой состав недействительности, предусмотренный ст. 173.1 ГК РФ, в которой говорится: «Сделка, совершенная без согласия третьего лица, органа юридического лица или государственного органа либо органа местного самоуправления, необходимость получения которого предусмотрена законом, является оспоримой, если из закона не следует, что она ничтожна или не влечет правовых последствий для лица, управомоченного давать согласие, при отсутствии такого согласия. Она может быть признана недействительной по иску такого лица или иных лиц, указанных в законе. Поскольку законом не установлено иное, оспоримая сделка, совершенная без необходимого в силу закона согласия третьего лица, органа юридического лица или государственного органа либо органа местного самоуправления, может быть признана недействительной, если доказано, что другая сторона сделки знала или должна была знать об отсутствии

56	См.: постановление Арбитражного суда Уральского округа от 11.05.2018 по делу № А60-27786/2017.

171

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

на момент совершения сделки необходимого согласия такого лица или такого органа». В основе этой нормы лежит общеправовой принцип, в силу которого все участники оборота знают содержание закона без какого-либо дополнительного уведомления. Представляется, используемое в этой норме понятие «закон» можно толковать расширительно и включать в него и иные нормативные правовые акты. При этом условием для оспаривания и здесь является доказанность недобросовестности.

Таким образом, суды вместо правильной квалификации попытались решить спор на основании п. 1 ст. 174 ГК РФ. В итоге, чтобы принять справедливое решение, суды пошли на привнесение чуждых этой норме элементов и признание недобросовестности в силу действия общеправового принципа знания законов. При этом действие данного принципа ограничивается вменением знания о содержании ограничений, установленных законом (необходимости получить согласие третьего лица или органа), но не охватывает знание об отсутствии необходимого согласия. Вместе с тем как по п. 1 ст. 174, так и по ст. 173.1 ГК РФ требуется отдельно доказывать оба элемента: знание о наличии ограничений и их применимости к совершаемой сделке и знание об их нарушении. Следовательно, такую позицию судов нельзя оценивать положительно.

Знание о том, что сделка совершается в ущерб представляемому

Применяя п. 1 ст. 174 ГК РФ, суды иногда анализируют такое обстоятельство, как очевидность для контрагента того, что сделка совершается представителем в ущерб интересам представляемого. Так, устанавливая, должно ли было быть контрагенту известно об ограничениях полномочий генерального директора представляемого при заключении договора аренды, суды приняли во внимание, в частности, следующие обстоятельства. Предоставление, получаемое представляемым по оспариваемой сделке, было в 2,24 раза ниже стоимости арендной платы, получаемой контрагентом от сдачи этого имущества в субаренду. Договор субаренды заключен в тот же день, что и спорный договор аренды. Доказательств ведения контрагентом иной хозяйственной деятельности не представлено57.

В другом случае суд округа, направляя дело на новое рассмотрение, руководствовался тем, что контрагент приобрел единственное недвижимое имущество представляемого по заниженной цене с рассрочкой платежа на 15 лет, и поэтому суду первой инстанции необходимо будет установить, усматривается ли в этом очевидное отклонение действий участников гражданского оборота от добросовестного поведения, мог ли покупатель такого имущества, действуя разумно и добросовестно, установить, в связи с чем именно ему предоставляются такие преференции.

При таких обстоятельствах суды верно декларируют недобросовестность контрагента и необходимость защиты интересов представляемого. Вместе с тем, как разъясняется в п. 71 постановления № 25, не требуется доказывать, что сделка по-

57	См.: постановление АС Уральского округа от 26.01.2016 по делу № А60-1951/2015.

172

Обзор практики

влекла неблагоприятные для истца последствия, в случаях оспаривания сделки по основанию, содержащемуся в п. 1 ст. 174 ГК РФ, когда нарушение прав и охраняемых законом интересов лица заключается в нарушении ограничения полномочий представителя. Если же сделка совершена представителем в ущерб интересам представляемого и другая сторона сделки знала или должна была знать о явном ущербе для представляемого либо имели место обстоятельства, которые свидетельствовали о сговоре или об иных совместных действиях представителя и другой стороны сделки, сделка признается недействительной по другому основанию — по п. 2 ст. 174 ГК РФ. В таком случае не требуется устанавливать нарушение внутренних ограничений на совершение сделки представителем. Следовательно, указанную выше квалификацию по п. 1 ст. 174 ГК РФ, которую дали суды, нельзя признавать правильной, иначе произойдет размытие и смешение двух разных составов недействительности (п. 1 и 2 ст. 174 ГК РФ).

Соответствие внутренних документов представляемого типовым документам

В одном деле суды признали, наряду с другими доказательствами, в качестве обстоятельства, подтверждающего то, что контрагент должен был знать о наличии внутренних ограничений на совершение сделки директором акционерного общества с государственным участием, тот факт, что устав этого общества в части ограничений исполнительного органа соответствует проекту типового устава акционерного общества с государственным участием58.

Против данной позиции следует принципиально возражать. Мы считаем, что это обстоятельство как взятое отдельно, так и используемое в качестве дополнительного, не свидетельствует о недобросовестности контрагента. Подобные типовые уставы являются рекомендованными актами, а значит, знание их содержания само по себе ничего не дает, поскольку устав конкретного общества может существенно отличаться от типового документа. Если типовой документ был бы обязательным в силу закона, то имеющиеся в нем ограничения надо квалифицировать как ограничения объема полномочий директора в силу закона, но это уже другая ситуация, описанная в ст. 173.1 ГК РФ.

Заключение

Подводя итоги, хотелось бы отметить, что разъяснения Верховного Суда заложили очень важный фундамент для дальнейшего развития судебной практики. Анализ судебных актов, доступных на момент подготовки настоящей статьи, показал, что нижестоящие суды активно используют постановление № 25 в своих решениях и в подавляющем большинстве случаев применяют его в соответствии с буквальным толкованием. То есть суды поддерживают идею о том, что третьи лица по общему

58	См.: постановление АС Северо-Западного округа от 27.04.2017 по делу № А56-44767/2016.

173

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

правилу не должны устанавливать содержание внутренних ограничений при совершении сделки с представителем.

Однако также приходится заключить, что разъяснения Верховного Суда, направленные на исключение из оборота мнения о наличии обязанности изучать внутренние документы другой стороны, не привели к тому, что из практики совсем исчезли споры по поводу применения п. 1 ст. 174 ГК РФ.

Такие споры продолжаются в большом количестве, сохраняются многочисленные проблемы, связанные с определением добросовестности при применении п. 1 ст. 174 ГК РФ. Так, соглашаясь с тем, что содержащаяся в нем формулировка «должен был знать» означает стандарт поведения среднего разумного участника оборота, суды часто дают неоднозначные и порой диаметрально противоположные оценки обстоятельств, которые свидетельствует о том, что в конкретном случае данный стандарт нарушен контрагентом и его незнание не является извинительным.

Более того, есть и примеры действительных сбоев в судебной практике, когда суды декларируют обязанность третьих лиц принимать меры по выявлению информации о внутренних ограничениях на сделку другой стороны. При этом таких решений мало и они уже не смогут существенно повлиять на общий вектор развития судебной практики, хотя и порождают риски для участников оборота, а значит, мешают достижению общей цели, которую преследовал Верховный Суд при разработке разъяснений.

Таким образом, при констатации общей положительной тенденции в судебных решениях, которые появились после принятия постановления № 25, тем не менее следует сделать вывод о том, что в будущем придется преодолеть еще много препятствий, чтобы идеи, заложенные в разъяснениях Верховного Суда, эффективно реализовались и участники оборота наконец смогли бы полностью отказаться от традиционного представления о необходимости тщательной проверки внутренних документов другой стороны при совершении любой сделки.

References

Egorov A.V. The Principle of Good Faith in the Civil Code of the RF: the First Steps of Reform [Printsip dobrosovestnosti v Grazhdanskom kodekse RF: pervye shagi reformy]. Legal Insight. 2013. No. 2. P. 4–10.

Egorov A.V., Papchenkova E.A., Shirvindt A.M. Agency: a Study of Judicial Practice [Predstavitelstvo: issledovanie sudebnoi praktiki]. Moscow, Statut, 2016. 383 p.

Gordon A. Agency in Civil Law [Predstavitelstvo v grazhdanskom prave]. Journal of Civil and Criminal Law [Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava]. 1879. Book 1. P. 234–243.

Karapetov A.G. Representations and Provisions for recovery of Losses in the New Version of the Civil Code of the Russian Federation [Zavereniya ob obstoyatelstvakh i usloviya o vozmeschenii poter’ v novoi redaktsii GK RF]. Statute [Zakon]. 2015. No. 6. P. 43–56.

174

Обзор практики

Karapetov A.G. Problematic Issues of the Application of Article 174 of the Civil Code of the RF [Problrmnye voprosy primeneniya st. 174 GK RF]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2018. No. 1. P. 86–149.

Kuznetsov A.A., Novak D.V. Issues of Corporate Law in the Ruling of the Plenum of the Supreme Court of the Russian Federation No. 25, 23 June 2015 [Voprosy korporativnogo prava v postanovlenii Plenuma VS RF ot 23.06.2015 No. 25]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2015. No. 12. P. 26–60.

Novak D.V. The Institute of Representations in Article 431.2 of the Civil Code of the RF [Institut zavereniy ob obstoyatelstvakh v st. 431.2 GK RF], in: Sarbash S.V., compl. Concerning Contracts:

A Collection of Articles for the Anniversary of V.V. Vitryansky [O dogovorakh: sb. st. k yubileyu V.V. Vitryanskogo]. Мoscow, Statut, 2017. P. 120–126.

Novitskiy I.B. The Principle of Good Faith in the Draft Law of Obligations [Printsip dobroi sovesti v proekte obyazatelstvennogo prava]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2006. No. 1.

P. 124–181.

Rudokvas A.D. Some Problems of Application of Article 431.2 of the Civil Code of the RF in Connection with the Principle of Good Faith [Nekotorye problem primeneiya st. 431.2 GK RF v svyazi s printsipom dobrosovestnosti]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2017. No. 2.

P. 31–47.

Terekhova Yu.V. The Credit File: Legal Aspects of Creation, Structure, and Regulation [Kreditnoe dos’ye: pravovye aspekty formirovaniya, struktura, regulirovanie]. Legal Work in Credit Organization [Yuridicheskaya rabota v kreditnoi organizatsii]. 2010. No. 4.

Information about the author

Dmitriy Shtefan — Head of Сorporate Lending Devision of Bank Uralsib, Master of Private Law (Russian School of Private Law) (e-mail: [e-mail]).

175

Страницы

истории

Александр Николаевич Верещагин

доктор права (Университет Эссекса), генеральный директор ООО «Институт прецедента»

Дело 1907 г. о внеконкурсном оспаривании сделки должника

Данная публикация состоит из сенатского решения 1907 г. и комментария к нему. Решение посвящено главным образом внеконкурсному оспариванию сделок должника по законодательству Царства Польского, основанному на Кодексе Наполеона. Оно достаточно показательно для уровня сенатской юриспруденции в гражданских делах того времени. В комментарии обсуждаются личности судей, причастных к созданию этого прецедента, механизм создания прецедентов Сенатом и развитие института внеконкурсного оспаривания в русском и польско-француз- ском праве того времени.

Ключевые слова: внеконкурсное оспаривание сделок, зачет, Гражданский кассационный департамент Сената, законодательство Царства Польского, судебный прецедент

176

Страницы истории

Alexander Vereshchagin

Ph.D. in Law (University of Essex), CEO of The Institute of Precedent

The Case on the Out-of-Insolvency Contestation of Debtor’s Transaction (1907)

The present publication consists of a decision by the Civil Cassation Department of the Ruling Senate — i.e. the Russian supreme court of the time — delivered in January 1907. The decision is dedicated to the contestation of debtor’s transactions without insolvency proceedings under the laws of the Kingdom of Poland (then an integral part of the Russian Empire), which were based on French and Roman sources. It is fairly characteristic of the Senate jurisprudence of the time. The commentary touches upon the personalities of the judges involved, the mechanisms of judicial lawcreation employed by the Senate, and the development of the contestation of debtor’s transactions without insolvency in Russian, Polish and French law.

Keywords: contestation of debtor’s transactions, insolvency, set-off, Ruling Senate, Civil Cassation Department, the laws of the Kingdom of Poland, judicial precedent

Вниманию читателей «Вестника экономического правосудия РФ» предлагается решение Гражданского кассационного департамента Правительствующего Сената от 17 (30) января 1907 г. № 6. Выбор именно этого решения для публикации в качестве образчика сенатской юриспруденции объясняется двумя соображениями: во-первых, это довольно типичный сенатский прецедент, по которому читатель может вполне надежно судить о ее общем уровне; во-вторых, тема внеконкурсного оспаривания сделок должника, которая является центральной в этом решении, и поныне сосредоточивает на себе пристальное внимание ученых и практиков. Современная исследовательница К.А. Усачева констатирует, что «известный дореволюционному российскому праву, но надолго забытый институт внеконкурсного оспаривания вызывает вопросы, на которые законодатель и сложившаяся доктрина сегодня не дают никакого ответа. Тем временем судебная практика все чаще практически вслепую обращается к разным деталям

его применения»1.

В русской правовой доктрине вопросу о внеконкурсном оспаривании фраудаторных сделок уделялось значительное внимание вплоть до самой революции2. Незадолго до нее в Государственную Думу был внесен и посвященный ему законопроект3. Похожая история произошла и в недавние годы, когда законопро-

1Усачева К.А. Внеконкурсное оспаривание во французском праве: до и после реформы // Закон. 2017. № 12. С. 187. См. также: Она же. Конкурсное оспаривание поведения должника, причиняющего вред его кредиторам: российское право и европейская правовая традиция // Вестник гражданского права. 2017. № 5. C. 8–54.

2См., напр.: Федоров В.Г. Право опровержения действий, совершенных должником в ущерб кредиторов. К вопросу о законодательных мерах борьбы с фиктивными банкротствами. СПб., 1913.

3См.: Гримм Д.Д. Оспаривание актов, совершенных во вред кредиторам (по поводу законопроекта, внесенного в Государственную Думу) // Вестник гражданского права. 1915. № 6. С. 10–53; № 7. С. 52–95.

177

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

ект о внеконкурсном оспаривании также был внесен в парламент, но вскоре отозван4.

В предлагаемом вниманию читателей решении Сената рассматривались два вопроса: 1) о возможности зачета требований одного из казенных управлений к кредитору другого казенного управления — притом что оба управления находились в ведомстве одного и того же Министерства финансов; 2) об условиях внеконкурсного оспаривания сделок должника. И если первый вопрос довольно легко решался на основании сенатских прецедентов, то второй был далеко не так прост.

Чтобы пояснить, в чем состояла его трудность, необходимо обрисовать те материальные и процессуальные нормы, согласно которым решалось это дело. В этом отношении оно было не совсем обычным. В нем судебным установлениям — Ломжинскому окружному суду, затем Варшавской судебной палате и, наконец, Гражданскому кассационному департаменту Сената необходимо было, действуя на основе русских судопроизводственных законов, а именно Судебных уставов Александра II, применить материальное право Царства Польского — особого автономного образования в составе Российской империи, имевшего свое партикулярное законодательство.

Напомним вкратце, как сложилось такое положение вещей. Оно восходит к наполеоновской эпохе: в 1807 г. император французов, нанеся поражение Пруссии, образовал из отторгнутых у нее польских провинций так называемое Великое герцогство Варшавское, во главе которого поставил своего верного вассала и союзника — саксонского короля. Гражданское законодательство Герцогства опиралось на французские законы, прежде всего Кодекс Наполеона и Торговый кодекс. После крушения наполеоновской империи Россия как ведущая сила антинаполеоновской коалиции с согласия держав аннексировала Великое герцогство и создала на его основе конституционное государство — Царство Польское, неразрывно связанное с российским престолом, что и было утверждено Венским конгрессом (1815 г.). В этой русской, или «конгрессовой», Польше была соблюдена строгая правовая преемственность с предыдущей эпохой наполеоновского владычества. Кодекс Наполеона (в решении Сената он именуется «Гражданским кодексом») остался основой гражданского права Царства Польского, хотя и с некоторыми изъятиями: так, французская идея брака как гражданского союза была слишком революционна для глубоко католической Польши, поэтому в части брачно-се- мейных отношений было введено специальное законодательство (Гражданское уложение 1825 г.). Однако «французская» основа местного материального права сохранялась до конца существования Царства, притом что в 1876 г. в нем были введены (с некоторыми особенностями) Судебные уставы Александра II, а губернии Царства Польского составили округ Варшавской судебной палаты и в отношении судопроизводства были вполне уравнены с внутренними губерниями Российской империи5. Таким образом, по делам, происходившим из округа Варшавской су-

4Проект Федерального закона № 711269-6 «О внесении изменений в Федеральный закон «Об исполнительном производстве».

5См.: Кодан С.В., Февралёв С.А. Местное право Царства Польского: формирование, источники, трансформация (1815–1917 гг.) // Социодинамика. 2013. № 3. С. 246–295. URL: http://e-notabene.ru/pr/ article_468.html.

178

Страницы истории

дебной палаты, русскому Правительствующему Сенату в Петербурге приходилось применять польское право, т.е. право иностранное, являющееся во многих своих частях репликой с французского, и — опосредованно — восходившее к праву римскому. Это своеобразие хорошо видно и в настоящем решении, а именно там, где Сенату пришлось восполнять весьма общие и пробельные нормы Кодекса обращением к их первоисточнику — Дигестам.

Понятно, что применение специфических и отнюдь не всякому русскому юристу известных норм партикулярного польского законодательства обусловливало особые требования к подготовке тех кассационных сенаторов, которые привлекались к решению этой категории дел. Приходилось не только применять, но подчас и развивать право, которое сильно отличалось от русских гражданских законов. Здесь уместно напомнить, каким было внутреннее устройство кассационных департаментов Сената6. Их было два — Уголовный и Гражданский (сокращенно ГКД), они решали споры независимо друг от друга и соединялись лишь для выработки общих (абстрактных) разъяснений по запросам министра юстиции и решения некоторых судебно-административных вопросов. После реорганизации, произведенной законом 1877 г., работа кассационных департаментов стала представлять собой сочетание двух совершенно разных моделей верховного правосудия — поточной и селективной7. Оба департамента были разбиты на отделения, в каждом из которых было три или четыре сенатора: от имени целого Сената и «по указу его императорского величества» они решали подавляющее большинство дел — в общей сложности несколько тысяч в год.

В соответствии с поточной моделью «фильтр на входе» был сделан весьма щадящим, вследствие чего на рассмотрение Сената попадало множество дел, в которых не заключалось никаких особенно сложных или новых правовых вопросов. Это были так называемые «отделенские» дела, которые окончательно разрешались

вотделениях. В начале XX в. Гражданский кассационный департамент рассматривал таким способом около 10 тысяч жалоб в год. Однако при рассмотрении дела

вотделении любой сенатор мог заявить о необходимости передать его на решение всего департамента. В этом случае из «отделенского» дело становилось «департаментским»: оно рассматривалось полным составом департамента8, а решение по нему публиковалось «во всеобщее сведение для руководства к единообразному истолкованию и применению» законов. Таким образом, поверх поточной была надстроена селективная модель, которая питалась от этого потока: дела, имевшие прецедентный потенциал, выуживались из массы обычных дел и рассматривались особенно тщательно по специальной процедуре. Таковых в Гражданском кассационном департаменте обычно насчитывалось немногим свыше ста в год, а в департаменте Уголовном — и того меньше, всего лишь несколько десятков.

6Подробнее об этом см.: Верещагин А.Н. Судебное нормотворчество в Российской империи // Вестник экономического правосудия РФ. 2014. № 11. С. 18–23.

7О различии между поточной и селективной моделями см.: Верещагин А.Н., Карапетов А.Г., Тай Ю.В. Пути совершенствования правотворческой деятельности ВАС РФ // Вестник ВАС РФ. 2013. № 6. С. 11–13.

8По состоянию на 1907 г. в Гражданском департаменте было по штату 32 сенатора, но традиционно кворум для заседаний этого департамента составлял лишь семь человек.

179

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Отсюда ясно, что своим статусом судебного прецедента «департаментское» дело было обязано не участникам спора, которые практически всегда преследовали свой частный интерес и о развитии права вовсе не думали, а деятелям кассационного Сената, которые только и могли усмотреть в нем интерес общий, выбрать данное дело среди потока жалоб и, так сказать, назначить его на роль формирующего практику прецедента. Кто же были люди, от которых преимущественно зависела судьба публикуемого нами дела? Приглядимся к ним повнимательнее.

Председателю в департаментском заседании, Петру Александровичу Юреневу, в тот момент было почти 70 лет. Он не был главой (первоприсутствующим сена-

П.А. Юренев

тором) Гражданского департамента: таковым он станет лишь в 1912 г. Однако весьма вероятно, что тогдашний первоприсутствующий, Н.Н. Мясоедов, уступил Юреневу кресло председателя в этот день отнюдь не случайно:

взаседании 17 января 1907 г. рассматривались исключительно «польские дела», общим числом восемь, а судейская карьера Юренева была тесно связана именно с Польшей. Он начал служить в судебных установлениях Царства еще до введения в нем Судебных уставов. Этой важной реформе Юренев посвятил специальную статью (он вообще довольно часто печатался)9. Это был многоопытный человек и к тому же один из немногих сенаторов, которым довелось побывать не только судьей, но и присяжным поверенным (адвокатом). Членом кассационного департамента Сената он был назначен в 1882 г. с должности председателя департамента Варшавской судебной палаты, а вышел в отставку — был переведен

в«неприсутствующие сенаторы» — в 1916-м.

Сенатор, взявший на себя инициативу и передавший дело из отделения в департамент, затем обычно становился докладчиком при разборе дела. В данном решении докладчиком назван Николай Кириллович Свечинский. Его биография не совсем типична. Он родился в 1844 г. и был едва ли не единственным членом ГКД, вышедшим из рядов военных: закончил Николаевское училище гвардейских юнкеров и лишь спустя десять лет — юридический факультет Московского университета. На его фотографии в сенатском справочнике 1912 г. мы видим подтянутого, не старого еще человека с густыми усами, аккуратной по-военному стрижкой и слегка прищуренными глазами, сидящего в кресле с тростью в руках. Судя по описи его личного архивного фонда10, Свечинский до

Н.К. Свечинский

конца жизни интересовался военными делами, переживал за успехи и неудачи русской армии, хотя и оставил

9См.: Юренев П. Судебная реформа в Царстве Польском // Журнал гражданского и уголовного права. 1875. Кн. 5. С. 93–128; Кн. 6. С. 1–43.

10	РГИА. Фонд 1660.

180

Страницы истории

военную стезю еще в молодости. Гражданская его служба происходила в Польше, где в 1882 г. он сменил Юренева в должности председателя департамента Варшавской судебной палаты. В этой должности он оставался 22 года и, несомненно, приобрел глубокое знание местных законов. В 1904 г. он был назначен сенатором.

Непременным участником процесса решения дел в Сенате был обер-прокурор либо его товарищ (заместитель). Сенатская обер-прокуратура не имеет себе аналога в современном судебном процессе. Она была очень важным элементом кассационного судопроизводства и довольно самостоятельным органом в системе Министерства юстиции. Обер-прокурор департамента и его товарищи обязаны были давать юридическое заключение по любому делу или вопросу, которые рассматривались в Сенате. При этом они не были связаны позицией министерства или вообще правительства и не были обязаны поддерживать перед Сенатом требования обычной прокуратуры, от которой действовали совершенно отдельно, несмотря на общую принадлежность к Министерству юстиции. От них требовалась лишь объективность.

Николай Михайлович Рейнке, товарищ обер-прокурора Гражданского кассационного департамента, который давал заключение по этому делу, а также по всем прочим делам, рассмотренным в тот день, родился в 1849 г. Его карьера и основная часть литературной деятельности, довольно обильной, тоже были связаны с Польшей. Рейнке был выдающимся знатоком местного права. Любопытно, что это заседание оказалось для него последним выступлением в должности товарища обер-прокурора ГКД, в которой он состоял шесть лет, и стало его «бенефисом». Пройдет несколько дней, и Николай II назначит его на высшую должность в обер-прокуратуре — обер-проку- рором Общего собрания и Соединенного присутствия Первого и кассационных департаментов Сената. Впо-

следствии Рейнке вернется в ГКД в качестве сенатора — Н.М. Рейнке но, по иронии судьбы, уже в 1917-м, лишь за месяц до

закрытия Сената большевиками. Стоит заметить, что в 1882 г., когда Свечинский сменил в Варшаве Юренева, Рейнке был членом Варшавского окружного суда. Нет сомнений, что он давно

и хорошо знал обоих сенаторов. Словом, все трое были признанными знатоками польского права, и появление их имен на страницах данного решения — далеко не случайность, а свидетельство продуманной специализации при рассмотрении этой категории дел.

Из них троих более всего повезло Свечинскому — он дожил до 1915 г. и скончался в высшем для кассационного сенатора чине действительного тайного советника, не застигнув крушения России. Юренев же встретил революцию стариком 80 лет и, вероятно, испил горькую чашу до дна. Один из самых крупных юридических чиновников Империи бесследно исчез в омуте революционной анархии. О его дальнейшей судьбе ничего не известно. Николай Михайлович Рейнке эмигрировал в Польшу, где и умер в 1927 г.

181

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Текст решения11

6. — 1907 года января 17-го дня. Прошение прокуратории в Царстве Польском, действующей от имени Ломжинской казенной палаты и Ломжинского отделения государственного банка, об отмене решения Варшавской Судебной Палаты по иску Берки Финкельштейна и Янкеля Левинского к означенным палате и отделению и Эдмунду Цаберту о 1300 руб. арендной платы.

(Председательствовал Сенатор П.А. Юренев; докладывал дело Сенатор Н.К. Свечинский; заключение давал исп. обяз. Товарища Обер-Прокурора Н.М. Рейнке).

По нотариальному акту 18 ноября 1895 года командир Граевской бригады отдельного корпуса пограничной стражи взял в аренду у владельца имения Граево Осипа Ягельского участок земли для стрельбы и строевых учений, за условленную цену по 1300 руб. в год, сроком на 6 лет. Того же числа совершен акт, по которому Ягельский переуступил означенные арендные платежи Адаму Ягодзинскому. Того же 18 ноября 1895 года Ягодзинский, через нотариуса Богуцкого, заявил Граевской бригаде пограничной стражи об этой переуступке, потребовав производства условленных арендных платежей ему, Ягодзинскому. Вследствие сего арендные платежи на 1896, 1897 и 1898 годы были уплачиваемы Ягодзинскому. По акту 29 марта 1899 года Ягодзинский переуступил причитавшийся к уплате 1-го января 1900 года арендный платеж 1300 рублей Берке Финкельштейну и Янкелю Левинскому. Когда же сии последние обратились к командиру бригады с требованием об уплате им означенной суммы, им сообщили, что в виду наложения на таковую судебным приставом арестов по требованию Ломжинской казенной палаты и Ломжинского отделения государственного банка, как кредиторов Ягельского, деньги эти внесены в депозит Ломжинского Окружного Суда. В виду сего, в исковом прошении от 1 мая 1900 года Финкельштейн

иЛевинский просили Ломжинский Окружный Суд отменить означенные аресты и признать за ними право на получение суммы 1300 руб. Защитник прокуратории12, действуя от имени Ломжинской казенной палаты, ссылаясь на исполнительный лист Варшавской Судебной Палаты от 9 сентября 1889 года, по коему Ломжинской казенной палате причиталась с Ягельского сумма 4767 руб. с процентами и издержками, и на то, что указанные 1300 руб., вследствие сего, согласно 1289 ст. Гр. Код., подлежали зачету, просил в иске отказать и признать акты от 18 ноября 1895 года и от 29 марта 1899 года недействительными

иневредящими правам казны как кредитора Ягельского.

Окружный Суд, рассмотрев оба иска совместно и признав иск Финкельштейна и Левинского подлежащим удовлетворению, отказал в иске казенной палате. По апелляционной жалобе Ломжинской казенной палаты Судебная Палата нашла, что спорные 1300 руб., причитавшиеся Ягельскому от Граевской бригады пограничной стражи в виде арендного

11Печатается по изданию: Решения Гражданского Кассационного Департамента Правительствующего Сената за 1907 год. Екатеринослав, 1910. С. 19–22. Немногочисленные опечатки исправлены без специальных о том оговорок. В текст добавлены сноски-примечания: в них цитируются нормы, на которые ссылается Сенат, и поясняются устаревшие и малознакомые читателям реалии. Текст польских законов в примечаниях приводится по изданию: Собрание гражданских законов губерний Царства Польского. СПб., 1877.

12Прокуратория — учреждение в Царстве Польском, предназначенное для судебной защиты интересов казны. Подробности см.: Рейнке Н.М. Прокуратория в Царстве Польском // Журнал гражданского и уголовного права. 1881. № 6. С. 140–162. — Прим. авт.

182

Страницы истории

платежа за уступленную ей площадь и переуступленные третьим лицам, не могли, по точному смыслу 1289 ст. Гр. Код., подлежать зачету с долгом Ягельского, причитавшимся с него не означенной бригаде пограничной стражи, но Ломжинской казенной палате. Что же касается другого основания защитника прокуратории, заключающегося в требовании о признании нотариальных актов от 18 ноября 1895 года и 29 марта 1899 года недействительными и невредящими правам казны13, то и в этом отношении Судебная Палата признала апелляционную жалобу прокуратории неосновательною, так как, по смыслу статьи 1167 Гр. Код., договор, заключенный должником с третьим лицом, только тогда может быть признан совершенным во вред кредитора и подлежащим оспариванию, если будут доказаны не только факт, что должник стремился нанести вред кредитору, но вместе с тем и тот факт, что лицо, участвовавшее в сделке с должником, зная о сем его намерении, действовало с ним в стачке14. Посему и в настоящем деле требование казенной палаты могло бы подлежать удовлетворению лишь в случае доказанности факта, что Финкельштейн и Левинский, заключая с Ягодзинским, правоприобретателем Ягельского, акт от 29 марта 1899 года, знали о том, что Ягельский, а затем и его правоприобретатель Ягодзинский действовали во вред Ломжинской казенной палате, в подтверждение же этой недобросовестности Финкельштейна и Левинского апеллятор не привел никакого доказательства. Посему Судебная Палата утвердила решение Окружного Суда.

В кассационной жалобе прокуратория, от имени Ломжинской казенной палаты и Ломжинского отделения государственного банка, объясняет, что бригада пограничной стражи и казенная палата являются не только органами одной и той же казны, но даже одного и того же министерства финансов15, а потому Судебная Палата, признав, что спорные 1300 рублей, причитавшиеся Ягельскому от Граевской бригады пограничной стражи в виде арендного платежа за уступленную ей площадь и переуступленные третьим лицам, не могли подлежать зачету с долгом Ягельского, причитавшимся с него не означенной бригаде, но Ломжинской казенной палате, нарушила ст. 1289 Гражд. Код.16 Кроме того, Палата нарушила и ст. 1353 Гр. Код., так как если акт от 18–30 ноября 1895 года, по которому Ягельский переуступил Ягодзинскому причитавшиеся ему арендные платежи, должен быть признан не вредящим правам казны, то таковым же следует признать и акт от 29-го марта — 10-го апреля 1899 года о дальнейшей переуступке тех платежей Ягодзинскому в пользу Финкельштейна и Левинского17.

13«Не вредящими правам казны» означает «не препятствующими удовлетворению ее требований». —

Прим. авт.

14Статья 1167 гласила: «Кредиторы могут также, от своего собственного имени, оспаривать все действия, должником намеренно совершенные в ущерб их правам». Очевидно, что Варшавская судебная палата далеко отклонилась от буквального смысла статьи, в которой шла речь о намерении должника, но не его контрагента. Ниже признает это и Сенат. — Прим. авт.

15В мирное время Отдельный корпус пограничной стражи действительно находился в ведении Министерства финансов, а в ведение Военного министерства поступал лишь на время войны. Это объясняется тем, что в Российской империи пограничная стража служила в основном задачам таможенного управления. — Прим. авт.

16«1289. Когда два лица взаимно друг другу должны, тогда происходит зачет, погашающий оба долга в порядке и случаях, указанных ниже». — Прим. авт.

17Статья 1353 гласила, что «предположения, не установленные законом, предоставляются усмотрению и благоразумию суда, который должен допускать только предположения основательные, точные и между собой согласные». — Прим. авт.

183

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Выслушав заключение исполняющего обязанности Товарища Обер-Прокурора, Правительствующий Сенат находит, что по содержанию кассационной жалобы обсуждению его подлежат следующие вопросы:

1)происходит ли, в силу самого расхода, зачет арендной платы, причитающейся с казны, в лице бригады отдельного корпуса пограничной стражи, со взысканием, присужденным казне, в лице казенной палаты, с того лица, в пользу которого бригада обязалась уплачивать означенную арендную плату;

2)если должник намеренно, в ущерб своих кредиторов, возмездно уступил свое долговое требование другому лицу, а это лицо возмездно переуступило то же требование третьему лицу, то может ли казна, как кредитор, на основании статьи 1167 Гражданского Кодекса, оспаривать последнюю переуступку, если лицо, вступившее в силу последней сделки в права должника, не знало об обманных действиях должника и его первого правопреемника.

Обращаясь к разрешению первого вопроса, необходимо иметь в виду, что хотя государство, в смысле субъекта имущественных прав, т.е. казна, в качестве обладателя всей совокупности принадлежащих ей прав на имущество, и является единым и нераздельным юридическим лицом, но, в виду сложности управления этим имуществом, каждое из установлений, которому вверено заведывание частью имущественных интересов казны, признается законом, в отношении третьих лиц, представителем лишь той имущественной области, которая вверена его ведомству. Потому, при предъявлении третьими лицами требований к казне, стат. 1284 и 1612 Уст. Гражд. Суд. предписано, чтобы эти требования являлись не к казне вообще, а именно к тому казенному установлению, ведомства которого касается данное требование (реш. 1884 г. № 60)18. Из этого правила не установлено законом изъятий и на тот случай, когда несколько учреждений состоят в ведении одного и того же министерства; каждое из них вне зависимости от другого ищет и отвечает самостоятельно, на основании ст. 1284 и 1612 Уст. Гражд. Суд., в пределах порученных его ведомству имущественных прав казны. Заведуя, таким образом, независимо от других подчиненных надзору одного и того же министерства представителей казны, вверенными ему имущественными делами казны, каждое установление также самостоятельно вступает в порученном ему круге действий в обязательства. В законе нет указания, чтобы обязательства, лежащие на казенных управлениях в пределах их компетенции, подвергались прекращению не на основании общих правил, изложенных в ст. 1234 Гр. Код. К числу способов прекращения обязательств относится и зачет, происходящий в силу самого закона (compensation légale) при наличности условий, указанных в ст. 1289, 1290 и след. Гр. Код.19 Одним из основных условий допустимости зачета является взаимность претензий между двумя лицами, из которых каждое по отношению к другому является и кредитором и должником. В силу вышеизложенных соображений об отношениях отдельных

18В решении ГКД Сената от 19 апреля 1884 г. № 60 по делу купца Соломона Касабова с инженерным управлением Кавказского военного округа было постановлено, что «в случаях предъявления иска к казне недостаточно в качестве ответчика означить государственную казну, но необходимо правильно указать суду еще и то казенное управление, которое в данном случае должно быть привлечено к ответу в качестве ее представителя», и что «каждое из таких казенных установлений служит представителем казны только по делам его ведомства, а не по остальным, до коих оно не имеет касательства». —

Прим. авт.

19«1290. Зачет происходит в силу самого закона, даже без ведома должников: оба долга взаимно погашаются в момент одновременного их существования и в том размере, в каком они покрывают друг друга». — Прим. авт.

184

Страницы истории

казенных управлений к казне, следует признать, что в настоящем случае не государственная казна вообще, а бригада отдельного корпуса пограничной стражи является стороной, обязавшейся производить арендную плату; казенная же палата в качестве учреждения, совершенно самостоятельного и отдельного от означенной бригады, хотя и состоящего с бригадой в ведомстве одного и того же министерства, не является должником по отношению к арендным деньгам, и, состоя, таким образом, третьим лицом, казенная палата не в праве предъявлять кредитору, имеющему право на арендную плату, к зачету свою претензию по взысканию, присужденному ей с этого кредитора бригады. Таким образом, зачет, в силу самого закона, между претензиями казны и взаимными требованиями к ней ее должников может быть при наличности других законных условий допущен лишь в том случае, если претензия и долг подлежат ведению одного и того же казенного управления. По всем этим основаниям необходимо признать, что на первый из предложенных вопросов следует ответить отрицательно.

В отрицательном же смысле должен быть разрешен и второй вопрос в виду следующих соображений. По общему правилу, выраженному в ст. 2 Зак. о прив. ипот. 1825 г., каждый должник отвечает всем своим имуществом настоящим и будущим20. Стат. 1167 Гр. Код. предоставляет кредиторам от собственного имени оспаривать все действия, совершенные должником намеренно в ущерб (en fraude) их правам. Таким образом, закон дает кредиторам возможность искать удовлетворения и из того имущества, которое, по воле должника, уже вышло из его обладания. Это достигается посредством иска о признании заключенной должником сделки не служащей препятствием к обращению взыскания на имущество, переуступленное должником третьему лицу. По обстоятельствам настоящего дела возбуждается вопрос об условиях, от наличности которых зависит возможность предъявления подобного иска. Если переуступка долгового требования была совершена возмездно, то кредитор, оспаривающий совершенную его должником переуступку права на имущество, должен доказать: во-1-х, что эта переуступка причиняет ему ущерб, и, во-2-х, что вред причинен намеренно (frauduleusement). Наличность ущерба для кредитора будет

втом случае, когда переуступкой, совершенной должником, вызвана большая степень неоплатности последнего. Что касается намерения причинить кредитору ущерб, то в законе не имеется прямых указаний на то, необходимо ли, по смыслу ст. 1167 Гр. Код., установление намерения причинить ущерб лишь со стороны должника, переуступающего свое имущественное право, или же вместе с тем и со стороны его правопреемника. Этот пробел

взаконе объясняется тем, что Кодекс Наполеона ограничился лишь санкцией признававшегося и до его введения начала римского права, предоставлявшего кредиторам оспаривать действия, намеренно совершенные должником в ущерб их правам (aсtio Pauliana); умалчивая же о подробных условиях, при которых такой иск допускается, Кодекс тем самым отсылает к нормам римского права, как к своему источнику (1. 6 § 8 Dig. ХLII 8)21. Если кредитор оспаривает возмездную переуступку, как совершенную ему во вред, то по началам римского права необходимо установить намерение причинить ущерб кредитору, как со стороны переуступающаго должника, так и со стороны его npaвоприобретателя.

20Дословно ст. 2 Закона 1825 г. о привилегиях и ипотеках звучала так: «Кто обязался лично, тот отвечает по принятому на себя обязательству всем своим имуществом, движимым и недвижимым, настоящим и будущим». — Прим. авт.

21Это место из 42-й книги Дигест основано на мнении Ульпиана, выраженном в его «Комментарии к преторскому эдикту», и звучит следующим образом: «8. Этот эдикт карает того, кто, зная, что другой поступает так в ущерб кредиторам, принял то, что совершалось в ущерб кредиторам. А потому если чтонибудь сделано в ущерб кредиторам, но без ведома того, кто взял, то считается, что (здесь) слова эдикта не имеют силы». — Прим. авт.

185

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Зал общих собраний Сената

То же начало следует применить и к дальнейшему приобретателю уступленного права. Успешность спора со стороны кредитора против дальнейшей переуступки обусловлена доказательством, что не только первый правоприобретатель, но и его преемник находится в стачке против кредитора и приобрел право лишь с намерением затруднить кредитору возможность получить удовлетворение. Правильность этого вывода подтверждается тем соображением, что иск, основанный на ст. 1167 Гр. Код., имеет в виду поразить оспоренную сделку не вообще; он не касается вопроса о действительности сделки между сторонами, ее заключившими, и оспаривает ее действительность лишь в отношении третьего лица, каковым является кредитор. Поэтому последующая, хотя и возмездная, переуступка может быть опорочена лишь по установлении, что и она была совершена недобросовестно, при известности лицу, в пользу которого она совершена, что эта переуступка делается намеренно в ущерб кредитору.

Принимая во внимание: 1) что, по силе приведенных соображений, Судебная Палата не нарушила ст. 1289 Гр. Код., отказав Ломжинской казенной палате в ходатайстве о зачете спорных 1300 р., причитавшихся Ягельскому от Граевской бригады пограничной стражи, с долгом Ягельского, причитавшимся Ломжинской казенной палате; 2) что Судебная Палата, указав в своем решении, что прокуратория не привела ни одного соображения в доказательство недействительности актов от 18/30 ноября 1895 г. и 29 марта — 10 апреля 1899 года и недобросовестности Ягельского, Ягодзинского и Финкельштейна и Левинского, тем самым признала доводы, представленные прокураториею по сим вопросам, неподтверждающими указываемых ею фактов; 3) что, по ст. 1353 Гр. Код., допущение не установленных законом предположений предоставлено усмотрению суда (реш. 1879 г. № 231

186

Страницы истории

и 1882 г. № 75)22, вопрос же о достаточности приведенных тяжущимися данных к допущению неустановленного законом предположения относится к существу дела, не подлежащему проверке в кассационном порядке (ст. 5 Учр. Суд. Уст.)23, и 4) что, придя, таким образом, к выводу, что прокуратория не доказала недобросовестности Финкельштейна и Левинского при заключении ими сделки с правопреемником Ягельского, Ягодзинским, Судебная Палата, по приведенным выше соображениям, имела законное основание отказать Ломжинской казенной палате и в ее ходатайстве о признании актов от 18–30 ноября 1895 г. за № 18 и от 29 марта — 10 апреля 1899 г. недействительными и удовлетворить исковое требование Финкельштейна и Левинского об отмене ареста, наложенного кредиторами Ягельского на деньги, причитавшиеся Финкельштейну и Левинскому, — Правительствующий Сенат определяет: просьбу советника прокуратории оставить без последствий.

Комментарий

Данное решение ГКД Сената по делу, которое, в традиции того времени, следует называть «делом Финкельштейна и Левинского с Ломжинской казенной палатой»24, написано в соответствии с классической структурой сенатских решений: часть описательная (в те времена называвшаяся «исторической»), где излагались история дела и доводы кассатора; затем четкая обособленная формулировка общих правовых вопросов, заключавшихся в деле, — тех самых вопросов, благодаря которым оно было выбрано из общего потока «отделенских» дел и попало на рассмотрение присутствия Департамента; последовательное разрешение этих вопросов, одного за другим, т.е. мотивировочная часть, в которой заключается ratio decidendi, или, как тогда выражались, «разум» решения; и, наконец, резолюция.

Хотя приведенное решение и относится скорее к ординарным прецедентам, не породившим большой литературы, тем не менее оно было признано в качестве су-

22Согласно формулировкам Гражданского кодекса «предположениями называются заключения, выводимые законом или судом из факта известного о факте неизвестном» (ст. 1349); «законное предположение избавляет того, в чью пользу оно существует, от представления доказательств» и «против законного предположения никакие доказательства не допускаются» (ст. 1352). Так, в первом из упомянутых решений (1879 г.) Сенат указал, что «фиктивность письменного договора не может быть доказываема свидетелями, а потому не может быть установлена судом на основании предположений, не установленных законом», т.е. законодательный запрет на использование свидетельских показаний для оспаривания письменного договора не дает суду возможности делать на их основе какие-либо выводы (собственные предположения). — Прим. авт.

23Эта статья Учреждения судебных установлений — основного судоустройственного акта Российской империи по реформе 1864 г. — гласила, что Правительствующий Сенат «в качестве верховного кассационного суда, не решая дел по существу в общем порядке судопроизводства, наблюдает за охранением точной силы закона и за единообразным его исполнением всеми судебными установлениями Империи». — Прим. авт.

24Утрата отечественной традиции проявляется среди прочего и в том, что в последнее десятилетие юристы и даже (до своего упразднения) Высший Арбитражный Суд предпочитали использовать в неформальных названиях дел слово «против» («Лебедев против Иванова» и т.п.), подражая тем самым англосаксонским, а не отечественным образцам. Между тем с точки зрения русской языковой и юридической традиции правильным названием было бы «дело Лебедева с Ивановым», поскольку речь идет о споре одного лица с другим.

187

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

щественного: так, его цитировал очень авторитетный цивилист сенатор А.Л. Боровиковский в своем комментарии по вопросу о предъявлении исков к казенным управлениям25. В этом обстоятельстве есть некоторый парадокс, поскольку, как уже сказано нами выше, процессуальный аспект дела, от которого прямо зависела и возможность зачета долгов, в юридическом отношении был не столь проблематичен, как вопрос внеконкурсного оспаривания. Однако он имел прямое отношение к российскому праву и решался на основе общеимперского Устава гражданского судопроизводства; более того, сама тема расчетов с казной всегда была животрепещущей для ее многочисленных контрагентов. Что же касается внеконкурсного оспаривания, то в этом вопросе данный прецедент имел отношение лишь к польскому праву, и поэтому его ratio decidendi и мотивировка (включая «римскую» ее часть) не могли быть использованы как разъяснение соответствующих норм Свода законов Российской империи, у которых были иные источники. Вероятно, этим и объясняется тот факт, что это решение не привлекло большого внимания ученых юристов. Не будем также забывать, что это прецедент достаточно поздний, созданный уже тогда, когда правовой системе Империи и основанной на ней юриспруденции оставалось жить не более десяти лет.

Надо сказать, что сама возможность внеконкурсного оспаривания сделок должника далеко не сразу получила безусловное признание в судебной практике по «русским» делам, основанной на ст. 1529 ч. 1 т. X Свода законов, где говорилось о недействительности договоров, клонящихся к «подложному переукреплению имения во избежание платежа долгов». До некоторых пор эта практика нередко исходила из того, что право взыскателя оспаривать подобные договоры возникает лишь после формального объявления должника несостоятельным в судебном порядке. Эта проблема была обстоятельно разобрана И.И. Карницким, чей доклад в начале 1881 г. подвергся обсуждению на заседаниях Юридического общества при Санкт-Петербургском университете26. Актуальность вопроса именно в то время усиливалась тем, что в 1879 г. Александр II подписал закон об отмене личного задержания за долги27. Эта отмена, будучи мерой безусловно либеральной, вместе с тем резко ослабила позиции кредиторов и, соответственно, облегчила положение должников, не исключая и должников недобросовестных, которые получили возможность, оставаясь на свободе, прятать свое имущество от кредиторов. Необходимо было найти противовес, дабы с помощью иных, более гуманных средств восстановить нарушенный баланс. Поначалу правоведы и законодатели думали уравновесить отмену личного задержания, ускорив каким-либо образом процесс формального объявления должника несостоятельным по суду, с последующим

25См.: Устав Гражданского судопроизводства с объяснениями по решениям Гражданского кассационного департамента и Общего собрания кассационных и I и II департаментов Правительствующего Сената / сост. А.Л. Боровиковский. 6-е изд. СПб., 1908. С. 790, 910–911.

26См.: Протоколы гражданского отделения СПб. юридического общества за 1881 год. Реферат И.И. Карницкого «О праве кредиторов опровергать сделки, заключенные должниками с третьими лицами». Прения по реферату. Заключение // Журнал гражданского и уголовного права. 1882. № 6. С. 1–64.

27См.: Именной указ, данный Сенату, «Об отмене личного задержания, как способа взыскания с неисправных должников» (7 марта 1879 г.) // Полное собрание законов Российской Империи. Собрание второе. № 59374. В этом вопросе, как и во многих других, Россия шла по пятам государств Запада: с 1867 по 1871 г. отмена личного задержания за долги произошла во Франции, Австрии, Германии, Швеции, Бельгии. Проект российского закона был выработан в 1872 г., а поднят вопрос был еще при составлении Судебных уставов в 1864 г.

188

Страницы истории

конкурсным оспариванием его сделок28. Но в своем докладе Иосиф Иванович Карницкий (1840–1914), — выдающийся специалист по гражданскому праву Царства Польского, в то время товарищ обер-прокурора ГКД, а впоследствии сенатор, — предложил иную, более действенную меру, а именно внеконкурсное оспаривание: он доказывал, что не только польско-французское право, с его римскими источниками, но и право собственно русское не делает условием оспаривания сделок юридическую несостоятельность должника, признанную в конкурсном процессе; вполне достаточно одной лишь фактической несостоятельности («неоплатности»)

должника. «Я должен заметить, — говорил при этом

И.И. Карницкий

Карницкий, — что считаю удобным пользоваться толкованиями римских и французских юристов для разъ-

яснения разных вопросов, встречающихся в применении actio Pauliana и в русском праве, ибо эти мнения почти всегда объясняют нам ratio juris и вообще логичны»29.

С принципиальным подходом Карницкого согласились и его оппоненты — А.О. Гордон, А.К. Рихтер и А.А. Книрим. В частности, Гордон констатировал, что кредитор, не имеющий права на внеконкурсное оспаривание, ставится в невозможное положение: ему приходится ждать окончания сложной процедуры объявления должника несостоятельным, а в это самое время должник, «в явную насмешку над его правом», может беспрепятственно заключать сделки, выводить активы и т.п.30 После выступления Карницкого и заключительных прений, состоявшихся 28 февраля 1881 г. — т.е., по случайному совпадению, прямо накануне убийства Александра II, — на голосование столичных юристов был поставлен главный вопрос: для предъявления кредитором иска, основанного на п. 2 ст. 1529 Свода законов, требуется ли непременно объявление должника несостоятельным? По итогам голосования Юридическое общество (в протоколе не сказано, единогласно или нет) дало на него ответ отрицательный; иначе говоря, Карницкий его убедил. И, быть может, не только его: М.М. Винавер полагал, со ссылкой на одно из последующих решений Сената (№ 21 за 1883 г.), что этот доклад Карницкого составил целую эпоху в истории вопроса и побудил Сенат признать возможность внеконкурсного оспаривания31.

Однако это момент достаточно запутанный: действительно, во время прений по реферату Карницкого А.О. Гордон утверждал даже, будто Сенат своими решениями не позволял укорениться внеконкурсному оспариванию, но нижестоящие суды ему в этом вопросе не подчинились и делали систематическую оппо-

28Подробнее см.: Боровиковский А.Л. Проект закона об отмене личного задержания за долги // Журнал гражданского и уголовного права. 1873. № 2. С. 142, 155–159.

29Протоколы гражданского отделения СПб. юридического общества за 1881 год. Реферат И.И. Карницкого «О праве кредиторов опровергать сделки, заключенные должниками с третьими лицами». Прения по реферату. Заключение. С. 62.

30Там же. С. 46.

31См.: Винавер М.М. Иосиф Иванович Карницкий // Вестник гражданского права. 1915. № 2. С. 14.

189

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

зицию32. По нашему же мнению, такой взгляд на старую сенатскую практику как минимум не вполне верен: есть ряд определений ГКД, в которых он и прежде выступления Карницкого признавал возможность внеконкурсного оспаривания, т.е. считал достаточным условием фактическую несостоятельность должника33, и недаром в своем решении 1883 г., о котором говорит Винавер, Сенат опирался на прецеденты прежних лет. Впрочем, здесь мы позволим себе не углубляться чрезмерно в эти нюансы.

Как бы то ни было, русское право и впоследствии оставалось весьма пробельным в вопросе о внеконкурсном оспаривании. То самое применение к нему римских и французских принципов, которое столь уверенно отстаивал Карницкий, еще не решало само по себе любые вопросы. Сошлемся на авторитетное мнение Д.Д. Гримма, который писал так:

«Необходимо отметить прежде всего общее постановление п. 2 ст. 1529 ч. 1 т. X Св. зак. гражд., объявляющее недействительными договоры, клонящиеся «к подложному переукреплению имения во избежание платежа долгов». Это единственная статья, упоминающая о праве оспаривания фраудаторных актов должника вообще независимо от формального объявления должника несостоятельным. Этим она напоминает знаменитую ст. 1167 французского Гражданского кодекса, с которой она сходствует и в том отношении, что подобно ей устанавливает лишь один голый принцип, одну общую бланкетную формулу без определенного конкретного содержания. Это обстоятельство в связи с крайне неудовлетворительной редакцией приведенной статьи вызвало на практике величайшие споры и сомнения»34.

Подобные сомнения и разрешались Сенатом в делах, касавшихся п. 2 ст. 1529. При этом его «русская» практика не обязательно в точности соответствовала «польской». Если в публикуемом нами «польско-французском» прецеденте условием оспаривания сделки должника указан тот факт, что ею «вызвана большая степень неоплатности последнего», то в делах, так сказать, собственно русских Сенат формулировал соответствующее условие несколько иначе: «Спор о переукреплении имущества во избежание платежа долгов может иметь место только в том случае, когда прочее принадлежащее должнику имущество недостаточно на удовлетворение его долгов»35. Эта формулировка задает более легкий стандарт для кредитора, потому что по ее буквальному смыслу для возможности оспаривания будет довольно и «малой степени неоплатности». Причем этот стандарт мог смягчаться и далее: например, Сенат допускал оспаривание фиктивной сделки должника даже и при наличии у последнего достаточного для взыскания имущества. Это обосновывалось соображениями справедливости: фиктивной сделкой взыскатель может быть введен в напрасные издержки, если обратит взыскание на то имущество, которое по ней отчуждено, но которое он, взыскатель, полагал принадлежащим должнику36.

32Протоколы гражданского отделения СПб. юридического общества за 1881 год. Реферат И.И. Карницкого «О праве кредиторов опровергать сделки, заключенные должниками с третьими лицами». Прения по реферату. Заключение. С. 46.

33См., напр.: решения за 1875 г. № 479; за 1877 г. № 264; за 1878 г. № 11.

34Гримм Д.Д. Указ. соч. С. 33.

35Обобщение сенатской юриспруденции, сделанное ГКД в решении № 28 за 1892 г.

36В том же решении.

190

Страницы истории

Надеемся, что из нашего, неизбежно поверхностного, послесловия к сенатскому решению 1907 г. о внеконкурсном оспаривании сделок все же достаточно хорошо видно, насколько непростой была судьба этого института в Российской империи — огромном государстве с множественностью правовых систем37.

Возможно, читателю захочется в заключение узнать, кто же были люди, возбудившие этот судебный спор и тем самым ненароком причастные к созданию прецедента. К сожалению, тут мы не можем порадовать читателя обилием собранных сведений: о лицах, участвовавших в деле, известно мало или почти ничего. По всей видимости, это были мелкие или средней руки коммерсанты, делавшие свои дела

впосаде Граево, который в те времена был важным пограничным пунктом и местом расквартирования немалого количества войск. Ныне это небольшой город

вПольше (Grajewo). Эдмунд Цаберт, упоминаемый в заголовке дела как один из ответчиков по изначальному иску, фигурирует в польских источниках как Edmund Cabert. Он родился в 1851 г. и служил в Ломже рахмистром (казначеем) в дирекции земского кредитного общества, а также кассиром ссудной кассы ломжинских промышленников38. Был он и краеведом, оставившим в этом качестве некоторый след. Берка Финкельштейн мог быть тем самым кантонистом, о чьих неимоверных страданиях во время солдатской службы при Николае I повествуется в очерке Д.В. Федорова39, но это отождествление не слишком надежно. О другом истце, Янкеле Левинском, никаких сведений разыскать не удалось. Адам Ягодзинский по состоянию на 1914 г. был кассиром в Граевском отделении варшавского Банка для торговли и промышленности, с правом подписи документов от имени отделения. Главный же виновник всего казуса, Осип Ягельский, хотя и владел крупным имением, никакого следа по себе не оставил, кроме судебного. Последний, однако, довольно значителен: помимо настоящего дела, в мае того же самого 1907 г. в ГКД Сената рассматривалось и другое дело, где он пытался — в конечном счете безуспешно — оспорить действительность торгов, с которых продано было имение, заложенное им в земском кредитном обществе. В сборнике сенатских решений определение по этому делу значится под № 67, и докладчиком по нему выступил сенатор П.А. Юренев. Очевидно, что финансовые дела Ягельского шли очень неважно; однако два департаментских дела в Сенате за один только год — это очень редкий результат, которым вполне можно было гордиться. Если попытаться из этой странной участи Ягельского извлечь какую-либо мораль, то она будет, вероятно, такой: финансовое расстройство и последующие тяжбы в судебных верхах — неплохой способ сохранить своё имя в потомстве. Особенно если иных и лучших способов не существует.

References

Borovikovskiy A.L. Draft Law on the Abolition of Personal Detention for Debts [Proekt zakona ob otmene lichnogo zaderzhaniya za dolgi]. Civil and Criminal Law Journal [Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava]. 1873. No. 2. P. 129–163.

37В прибалтийских губерниях были свои местные законы, основанные на немецком «общем праве» (das gemeine Recht), и собственное регулирование данного вопроса. См.: Буковский В.И. Actio Pauliana по законам Прибалтийского края // Журнал Министерства юстиции. 1908. № 2. С. 120–138.

38См.: Памятная книжка Ломжинской губернии на 1900 год. Ломжа, 1900. С. 164 и 271. Там приводится и отчество Цаберта — Наполеонович.

39См.: Федоров Д.В. Игрушечная армия. (Из быта южно-русских кантонистов) // Исторический вестник. 1899. Октябрь. С. 166–168.

191

Вестник экономического правосудия Российской Федерации № 3/2019

Bukovskiy V.I. Actio Pauliana According to the Laws of the Baltic Region [Actio Pauliana po zakonam Pribaltiyskogo kraya]. Journal of the Ministry of Justice [Zhurnal Ministerstva yustitsii]. 1908. No. 2. P. 120–138.

Fedorov D.V. Toy Army. (From the Life of South Russian Cantonists) [Igrushechnaya armiya. (Iz byta yuzhno-russkikh kantonistov)]. Historical Herald [Istoricheskiy vestnik]. 1899. No. 10. P. 148–172.

Fedorov V.G. The Right to Correction of Actions Committed by the Debtor to the Detriment of Creditors. On the Matter of Legislative Measures Against Fictitious Bankruptcies [Pravo oproverzheniya deistviy, sovershennykh dolzhnikom v uscherb kreditorov. K voprosu o zakonodatelnykh merakh bor/by s fiktivnymi bankrotstvami], in: Papers of the Law Society of the Imperial St. Petersburg University: 1911 [Trudy yuridicheskogo obschestva pri Imperatorskom Sankt-Peterburgskom universitete: 1911 g.]. Saint Petersburg, Obschestvennaya polza, 1913. P. 250–289.

Grimm D.D. Challenging Acts Committed to the Detriment of Creditors (Concerning the Draft Law Submitted to the State Duma) [Osparivanie aktov, sovershennykh vo vred kreditoram (po povodu zakonoproekta, vnesennogo v Gosudarstvennuyu Dumu]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 1915. No. 6. P. 10–53; No. 7. P. 52–95.

Kodan S.V., Fevralev S.A. Local Law of the Kingdom of Poland: Formation, Sources, and Transformation (1815–1917) [Mestnoe pravo Tsarstva Polskogo: formirovanie, istochniki, transformatsiya (1815– 1917 gg.)]. Sociodynamics [Sotsiodinamika]. 2013. No. 3. P. 246–295.

Protocols of the Civil Branch of the St. Petersburg Law Society for 1881. Abstract by I.I. Karnitsky «On the Right of Creditors to Contest Transactions Entered into by the Debtor with Third Parties». The Debate on the Abstract. Conclusion [Protokoly grazhdanskogo otdeleniya Sankt-Peterburgskogo yuridicheskogo obschestva za 1881 god. Referat I.I. Karnitskogo «O prave kreditorov oprovergat’ sdelki, zaklyuchennye dolzhnikami s tret’imi litasami». Preniya po referatu. Zaklyuchenie]. Civil and Criminal Law Journal [Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava]. 1882. No. 6. P. 1–64.

Reinke N.M. The Prosecutor’s Office in the Kingdom of Poland [Prokuratoriya v Tsarstve Polskom]. Civil and Criminal Law Journal [Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava]. 1881. No. 6. P. 140–162.

Usacheva K.A. Out-of-Insolvency Contestation in the French Law: Prior to and after the Reform [Vnekonkursnoe osparivanie vo frantsuzskom prave: do i posle reformy]. Statute [Zakon]. 2017. No. 12. P. 187–192.

Usacheva K.A. Challenging a Debtor’s Conduct That Harms Creditors in Insolvency Proceedings: Russian Law and European Legal Tradition [Konkursnoe osparivanie povedeniya dolzhnika, prichinyayuschego vred ego kreditoram: rossiiskoe pravo i evropeiskaya pravovaya traditsiya]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 2017. No. 5. P. 8–54.

Vereshchagin A.N. Judicial Law-Making in the Russian Empire [Sudebnoe normotvorchestvo v Rossiiskoi imperii]. The Herald of Economic Justice of the Russian Federation [Vestnik ekonomicheskogo pravosudiya Rossiiskoi Federatsii]. 2014. No. 11. P. 4–23.

Vereshchagin A.N., Karapetov A.G., Tay Yu.V. Ways to Improve the Law-Making Activity of the Supreme Commercial Court of the Russian Federation [Puti sovershenstvovaniya pravotvorcheskoi deyatelnosti VAS RF]. The Herald of the Supreme Arbitrazh Court of the Russian Federation [Vestnik Vysshego Arbitrazhnogo Suda Rossiiskoi Federatsii]. 2013. No. 6. P. 4–81.

Vinaver M.M. Iosif Ivanovich Karnitskiy [Iosif Iosifovich Karnitskiy]. Civil Law Review [Vestnik grazhdanskogo prava]. 1915. No. 2. P. 5–17.

Yurenev P. Judicial Reform in the Kingdom of Poland [Sudebnaya reforma v Tsarstve Polskom]. Civil and Criminal Law Journal [Zhurnal grazhdanskogo i ugolovnogo prava]. 1875. Book 5. P. 93–128; Book 6. P. 1–43.

Information about the author

Alexander Vereshchagin — Ph.D. in Law (University of Essex), CEO of The Institute of Precedent

(191800 Russia, Moscow, Bolshaya Polyanka St., 51A/9; e-mail: [e-mail]).

192

Реклама

Более 49 500 пользователей

12 135 юристов

2560 студентов

1356 компаний

Андрей

Рыбалов

начальник

управления

конституционных основ частного права КС РФ

«Современноепонимание субъективногоправаможно былобысформулироватьтак:

субъективное право есть юридически обеспеченная возможность реализации интереса»