Исторически обусловленные нагрузки на психические возможности человека
1. Введение
До сравнительно недавнего времени люди признавали психически неадекватными лишь душевно больных («помешанные под закон не подпадают») и слабоумных («сущеглупых»), остальным же носителям тех или иных психических недостатков («негодящим») община (главным образом) и государство обеспечивали социальную поддержку и соответствующий контроль, позволяя удерживаться в обществе на обычных правах. Но в девятнадцатом веке обстановка в Европе изменилась. Буржуазия (по выражению К. Маркса) «ледяной водой эгоистических расчетов» растворила традиционную ответственность самоуправляемых сообществ (общин, цехов, кагалов и т.п.) с присущей им «коллективной нравственностью», а «дешевая цена товаров» разнесла «как тяжелая артиллерия» феодальные ограничители нравов.
Отныне не только «дефективные», «негодящие», «убогие» и т.п. получили, по образному выражению либералов того времени, сомнительную «свободу умирать под забором» на обочине социального пространства, но и все больше людей, не имея серьезного повода считать себя маргиналами, стали испытывать проблемы психической средовой адаптации. Как отметил в своей книге «Падшие люди» в 1895 г. Н. В. Краинский, таковыми раньше считали людей аморальных, но сейчас в их число попадает все больше тех, кто просто «не успевает за стремительными шагами прогресса».
Тем самым, между психически больными и остальными людьми начала стремительно увеличиваться прослойка тех, кто при хорошем воспитании затруднялся «переносить общественные ценности во внутренние смыслы личности», ощущая себя пасынком культуры и цивилизации. Мотивы поведения людей, вынужденных отгораживаться от реальности психологическими защитными реакциями в диапазоне от невроза до гражданского неповиновения, настоятельно требовали не только литературного описания (ни один из классиков литературы тех лет не обошел вниманием эту тему), но и правового обозначения. «Аксиологическое измерение» юридически релевантных психических отклонений пришло на смену судебной психиатрии с ее достаточно ограниченными представлениями о невменяемости и недееспособности душевно больных. Отсюда и название нашего курса – «правовая патопсихология».
Соответственно, до того, как приступить к рассмотрению индивидуальных причин социального отчуждения, зависящих в той или иной пропорции от природных недостатков, следует определиться в обстоятельствах, при которых это происходит.
2. Нагрузки на адаптивные ресурсы
Адаптация (согласие с нравами, традициями и предпочтениями окружающих и готовность включится в уклад жизни с присущими для него ценностями) стала реальной проблемой сосуществования людей, ориентированных на разные уровни культуры и цивилизации.
Образ жизни, ее темпы, производительные силы, стиль отношений и еще много факторов, которые дают повод для сравнения прошлого с настоящим, меняются с невообразимой скоростью. Достаточно вспомнить, что военная тактика Наполеона не сильно отличалась от римских полководцев, а мода еще совсем недавно (по историческим меркам) сохраняла веками свои стереотипы, чтобы почувствовать разницу. Естественно из великого множества конкретных примеров нам нужно остановить внимание на тех ключевых моментах, которые касаются именно социального отчуждения людей с ограниченными возможностями.
3. Нагрузки на интеллект (иначе мыслящие)
Мышление призвано соотносить впечатления от реальности с опытом, имеющимся в памяти (обуздывать воображение), для планирования целеустремленной деятельности в нестандартных (где нельзя обойтись привычным навыком) обстоятельствах. В его задачи входит упорядочить поток впечатлений согласно правилам, усвоенным в процессе обучения, и направить ассоциации в нужном направлении под влиянием воли, которая черпает свою энергию из ведущих потребностей и влечений. И поскольку в генах заложена лишь способность мыслить, многое зависит от программы обучения и интеллектуальной одаренности. Так называемая «природно-ориентированная» культура обходится сравнительно простым наглядно-действенным мышлением, когда связи между явлениями задаются порядком их использования в труде. Усвоенные знания тут же проверяются в деле и запоминаются. Дикарь рационален, когда владеет ситуацией. По мере расширения человеческого кругозора людям приходится учиться соотносить очевидное с закономерным. Появляется работа для наглядно-образного мышления, выносящего картину мира за пределы практически осязаемого. И, наконец, возникает потребность в научном знании, доступном абстрактно-логическому мышлению, способному оперировать не предметами и отношениями, а их символами, которые обозначают свойства, недоступные впечатлению.
Таков путь развития цивилизации, но дело в том, что не все люди достаточно сообразительны, и чем дальше уходит вперед научно-техническая эволюция, тем меньше процент людей, чувствующих себя достаточно умными. Педагоги констатируют, что учебные программы, нацеленные на развитие отвлеченного мышления и умение мобилизовать воображение на исследование закономерного, доступны не более 15% школьников и студентов. Остальным приходится мириться с той или иной степенью своей несообразительности. Эту тенденцию заметили еще в позапрошлом веке, и психологи направили серьезные усилия на изучение специфики «примитивного мышления». В результате было установлено основное отличие так называемого «конкретного мышления» от нужного цивилизации абстрактно-логического – это зависимость от чувств, которые «склеивают» ассоциации не по правилам логики, а в связи с индивидуальной значимостью впечатлений. Будучи лишены понимания глубже лежащих закономерных и логичных связей, фрагменты картины мира скреплены такими ассоциациями, как настроение, созвучие с прошлым, сходство с верой и т. п. Иными словами, эстетика образа (узнавание) доминирует над логикой (пониманием). Наивное стремление – заставить иначе мыслящего человека думать по-другому – самый прямой путь к ссоре и конфликту. Как заметил Л. Леви-Брюль в своей книге «Сверхъестественное в первобытном мышлении»: «Деятельность их сознания слишком малодифференцированна для того, чтобы можно было в нем самостоятельно рассматривать идеи или образы объектов, независимо от чувств, эмоций, страстей, которые вызывают эти идеи и образы или вызываются ими... то, что считается у нас собственно „представлением“, смешано у них с другими элементами эмоционального или волевого порядка, окрашено и пропитано ими, предполагая, таким образом, иную установку сознания в отношении представляемых объектов. <...> А коллективные представления первобытных людей не являются, подобно нашим понятиям, продуктом интеллектуальной обработки в собственном смысле слова. <...> самая впечатляющая очевидность совершенно бессильна против нее, в то время как взаимозависимость необычайных явлений служит объектом непоколебимой веры. В обществе, где преобладает первобытное мышление, оно непоколебимо для опыта». Недаром древние греки обозначили умственную отсталость не как отсутствие рассудка (рацион), а как «мало души» – олигофрения (по их понятиям душа располагалась на диафрагме – frenicus).
В обычных случаях кризис адаптации возникает, когда привычные условия более или менее приемлемого контроля перестают страховать от необходимости заботится о себе. И психиатры в середине девятнадцатого века заметили, что так называемая урбанизация – перемещение людей из природно-ориентированной глубинки вызывает «тоску по родине». «Каждый человек испытывает потребность в психической деятельности. Если его рассудок развит, душе никогда не недостает нового материала для работы. Также и у силы воображения. Но разум жителей северных местностей и высоких гор, в общем, не развит в том направлении, чтобы найти привлекательность в более высоком занятии ума. Когда человек такого склада вырывается из маленького круга своей семьи, он не в состоянии понять и переработать чужие реалии. Его душе не хватает пищи для работы. Для того, чтобы привести в возбуждение силу воображения, отсутствует материал. Следствием этого состояния является пустота, за которой следует тоска по родине». И примитивный в своем мироощущении человек становится заложником воображения. Человеку «представляется, что он узнает голоса любимых в голосах окружающих людей. Он страдает бессонницей, а если засыпает, ему видится во сне его семья, и он переживает счастливые дни прошлого, чтобы по пробуждении погрузиться в еще более глубокое море печали. Он становится чувствительным, ищет одиночества. Остальное ему безразлично… В 1745 году в Филиппвилле разразилась эпидемия ностальгии целого батальона новобранцев. Люди умирали массами, оставшихся были вынуждены вернуть на родину». В быту ситуация была не менее драматичной. Э. Кречмер в своей книге «Медицинская психология» останавливается на сюжете, для наших дней несколько архаичном, но в своей основе не утратившем своей актуальности. «Молодая девушка из деревни, кроткая и застенчивая, поступает на городскую службу в прислуги. Первые недели она выглядит больной и усталой, но не жалуется. Вдруг однажды дом объят пламенем, а дети хозяев убиты. На суде открывается, что тоска по родине стала аффективным побуждением, отколотым от остальной личности. У обыкновенной прислуги мысль о возможном преступлении должна была бы пройти длинный и запутанный путь через все интерполяции, которые создавались бы из запаса чувств и представлений: сострадание к хозяевам и детям. Страх наказания, мысли о родителях, внушенные в школе религиозные и моральные принципы и т.д. Импульс тоски по родине был бы заторможен, видоизменен, так что в конце концов реакция явилась бы чем-то совершенно безобидным. Нашу девушку отличает то, что он не прошел через фильтр целостной личности, а непосредственно воздействовал на психику и вызвал действие, наиболее бессмысленное для личности в целом».
В наше время глобализация и интернет подровняли окраины с центрами культуры, но и в цивилизованном обществе расслоение по способу, стилю, развитию и возможностям мышления тем, кто затрудняется в силу его недостатков переносить общественно значимые ценности во внутренние смыслы поведения, доставляет немало огорчений. Пренебрежение спецификой мироощущения умственно отсталых (по меркам современной культуры) в пользу «продвинутых» (по меркам цивилизации), ставка на универсальные модели с пресловутыми (досягаемыми не каждым) равными возможностями приводит к тому, что подспудное оттеснение на обочину социального пространства нормально (по меркам недавнего прошлого) мыслящих людей время от времени прорывается не только самоубийством (среди маргиналов, как и раньше, самоубийство «без видимых причин» не редкость), но и более или менее массовыми стремлениями избежать пресловутого (по З. Фрейду) гнета цивилизации. Оле Йорген писал: «Утрачивая традиционные промыслы, кормившие на протяжении тысячелетий, охотники потеряли смысл существования. Вместе с ними уверенности лишились и остальные члены северного общества. В итоге Гренландия (если рассматривать остров отдельно от Дании) уже много лет лидирует в списке стран по количеству самоубийств.
– Дети видят своих отцов, которые абсолютно потеряны, и задаются вопросом: „А что будет со мной?“ – размышляет Галя Моррелл. – И самый простой способ для них – уйти. И они уходят: ночью вылезают в окно и замерзают насмерть. Как киты выбрасываются на берег.
Многие бегут на материк – население традиционных общин тает на глазах. Но обосноваться в городах получается не у всех. <...> дети эскимосов получают полноценное образование. Но им неинтересны академические науки – трудно сконцентрироваться, усидеть за партой». Как заметил Ф. Фукуяма, «Восток привлекает пустоголовых европейцев». Поставленный в положение умственно отсталого, человек, который попросту не склонен «увеличивать число сущностей без необходимости», не доверяет отвлеченным интересам прогрессивной части общества зачастую просто от того, что недопонимает, откуда они взялись.