5. Нагрузка на зрелость воли (проблемы аутсайдеров)

Люди с недостатками «зрелой и свободной воли» (отстающие в духовно-нравственном отношении) – обычное явление в обществе, где цивилизация в разных этносах и слоях населения развивается разными темпами. Чаще всего ориентиром в историческом плане берут религиозные предпочтения. Ведь именно с появлением религии начинаются история и государство. И в этом отношении у разных групп населения легко заметить отличия, придающие их взаимному отчуждению очень своеобразный колорит. Так что если «ненависть варвара к чужеземцу», которую К. Маркс считал вполне естественной для антропологии, уступает место толерантности, то лишь по мере того, как люди осваивают присущие религии гуманистические утопии, из которых черпают личностные смыслы индивидуальной жизни (пока просвещение, как заметил Ж.П. Сартр, не соблазнит их возможностью «развенчать своего бога и занять его место»). Так что мы, не вдаваясь во всю сложность религиозных отличий (это не по силам, да и не нужно), попытаемся взглянуть на них через призму аксиологии.

Язычество – суть ориентации на природу. От простого стремления угадать волю богов, живущих вне человеческого сообщества и материально, и духовно, но распоряжающихся их судьбами, до стремления изменить самого себя, прочувствовав и постигнув смысл своего существования, наполняя духовным содержанием мир природы. Е. Баратынский в «Приметах» писал: «Пока человек естества не пытал горнилом, весами и мерой, но детски вещаньям природы внимал, ловил ее знаменья с верой; ...О нем дружелюбной заботы полна, язык для него обретала. Почуя беду над его головой, вран каркал ему в опасенье, и замысла, в пору смирясь пред судьбой, воздерживал он дерзновенье. На путь ему, выбежав из лесу, волк, крутясь и подъемля щетину, победу пророчил, и смело свой полк бросал он на вражью дружину. ...В пустыне безлюдной он был не один, нечуждая жизнь в ней дышала». И в наше время в цивилизованном мире существуют культуры, для которых мистика и предрассудки остаются важной частью духовной жизни. Как заметил К. Леви в книге «Христос остановился в Эболи», для быта глубокой итальянской провинции все имеет двойной смысл: «Для крестьянина каждый человек, каждое дерево, животное, предмет, слово, заключают в себе скрытое значение. Только разум, а с ним религия и история имеют один смысл. Ощущение же бытия многообразно до бесконечности, потому что все вокруг — частица божественного. Даже церковные церемонии становятся языческими обрядами, прославляющими языческих богов поселка. Так было и тысячи лет назад. Завоеватели, явившиеся из Трои, принесли с собой все достижения, противоречащие старинной крестьянской цивилизации. Они принесли религию и государство. Но когда троянцы оказались в Италии, они встретили в жителях этой земли неугасимую враждебность. Целый ряд италийских войн был самым большим препятствием на их пути. Затем крестьянская цивилизация, замкнутая в римские порядки, как бы застыла в покорности на многие века».

Специфику отношения к религии на Востоке мы не принимаем к рассмотрению, так как тысячелетние традиции, присущие их цивилизации нам известны явно недостаточно.

«В Китае вообще не существовало ни религии как единой системы, ни тем более церковной организации как института. Роль религии заменяли философские либо мистические концепции, но ни одна из них не породила структуры, которая ставила бы себе задачей контролировать соблюдение законов. Все они действовали убеждением, а не принуждением, опираясь на авторитет конкретных лиц. В этом отношении ближе всего к религиозной системе стоит конфуцианство с его формализованным сводом правил поведения, но именно оно предельно рационалистично и атеистично, а главное – никогда не имело никакой структуры и административного аппарата».

Наше отечественное язычество питается людьми, которые хотят не понять, а попросить бога, задобрить его хорошими поступками из корыстного интереса. Они остаются язычниками в наисовременнейшем храме. Читая библию, Робинзон Крузо так описывает свое духовное прозрение. «Призови меня в день печали, и я избавлю тебя» – я понимал эти слова теперь совершенно иначе: прежде они вызывали у меня только одно представление об освобождении из заточения, в котором я находился, потому что хоть на моем острове я и был на просторе, он все же был тюрьмой в худшем значении этого слова. Теперь же я научился толковать эти слова совсем в другом смысле… об избавлении я больше не молился и не думал о нем: таким пустяком стало оно мне казаться».

Над язычеством поднялись религии, которые стали утверждать именем единого бога моральные нормы. На смену жрецам пришли пророки. Опираясь на их авторитет служители культа обрели идеологию по принципу «вместе мы сильнее».

Для иллюстрации мы взяли псалом 57 из Псалтиря: 1. Начальнику хора. Не погуби. Писание Давида. 2. Подлинно ли правду говорите вы, судьи, и справедливо судите, сыны человеческие? 3. Беззаконие оставляете в сердце, кладете на весы злодеяния рук ваших на земле. 4. С самого рождения отступили нечестивые, от утробы матери заблуждаются, говоря ложь. 5. Яд у них – как яд змеи, как глухого аспида, который затыкает уши свои 6. И не слышит голоса заклинателя, самого искусного в заклинаниях. 7. Боже! сокруши зубы в устах их; разбей, Господи, челюсти львов! 8. Да исчезнут, как вода протекающая; когда напрягут стрелы, пусть они будут как переломленные. 9. Да исчезнут, как распускающаяся улитка; да не видят солнца, как выкидыш женщины. 10. Прежде нежели котлы ваши ощутят горящий терн, и свежее и обгоревшее да разнесет вихрь. 11. Возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стопы свои в крови нечестивого. 12. И скажет человек: „Подлинно есть плод праведнику! итак, есть Бог, судящий на земле!“».

Коран дал людям гораздо более подробный перечень моральных предписаний. Тем самым задаются традиции, следовать которым человеку привычно как в обыденной жизни, так и в минуту испытаний. Как заметил А. Платонов, убеждения людей, не научившихся мыслить, трудно поколебать. «Они были неизвестны самим себе. Поэтому красноармейцы не имели в душе цепей, которые приковывали бы их внимание к своей личности».

А далее остается полагать, что сам ход цивилизации позволит и потребует от людей перейти от морали к нравственным основам. Ставка на «священное право частной собственности», будучи исторически вынужденной, потребовала новых ценностных ориентаций («пусть богатый поделится с бедным по совести»). Понадобился образ, приемлемый для всех и каждого, некий общий предок, совершивший безусловный подвиг. Сын единого бога, в миру бродяга, чье величие не зависело от чинов и званий – друг простого человека («убереги меня от царства силы и славы»). Так что если учесть данные Носовского Г.В. и Фоменко А.Т. («Правильно ли мы понимаем историю Европы и Азии?) (астрономии, использующей современные математические достижения, нет оснований не доверять), что Вифлеемская звезда взошла в начале второго тысячелетия нашей эры, все укладывается в понятную с точки зрения психологии последовательность. Иисус Христос – мифический образ (в отличие от живых людей – Магомета и Будды). О нем мы знаем только со слов апостолов, а это сомнительные доказательства для установления фактов. И тому есть объяснение. Он – носитель нравственных ценностей, обычному человеку недоступных. Принять смерть от рук толпы, которая издевается над тобой, располагая возможностью использовать божественную власть в свою пользу, никому не под силу. Следуя его заветам ничего не приобретешь в миру, только уверенность в твердости собственного духа («высокий дух тяготится телом»), а это глубоко индивидуальный смысл личной жизни. Никто таким подвигом, если и решится в чем-то последовать его примеру, с окружающими не делится (идеалам и принципам можно служить, но владеть ими невозможно, будучи присвоены, они становятся целями, то есть теряют свое духовное содержание). Естественно, люди (и народы), черпающие свои ценности из источника столь возвышенных чувств, видят себя иными по отношению к тем, кто ограничивается соблюдением моральных традиций. У них далеко не всегда получается следовать завету «любить ближнего своего как самого себя», так как человек несовершенен, и ощущение того, что ты развит больше, чем другие, подогревает рознь тщеславием, а с другой стороны, заносчивость более развитых в личностном отношении народов вызывает протест (как у ам-гаарцев в отношении фарисеев). Тем более, что религиозное обоснование меркантильных по своему содержанию экспансий неизбежно омрачает продвижение цивилизации вглубь еще не достигшей нужного уровня развития ойкумены («пулемет, крест и алкоголь всегда шли впереди колонизаторов»). Крестоносцы в странах восточной Европы предлагали крестьянам принять католический крест в обмен на отмену крепостного права, и в границах территорий, которых они достигли, крепостное право больше не возобновлялось. Времена и методы изменились, но противоречия, питающие социальное отчуждение на почве разных религиозных ориентиров остались.

Повышая планку ожиданий к способности на «самостоятельный нравственный выбор», культура и цивилизация оставляют ниже уровня ожиданий (экспектаций) все больше людей. Естественно, те, у кого не получается взрослеть душой по меркам современного образа жизни, ищут возможности оставаться в некой условной социальной ситуации, где меньше спроса. Инфантильность естественным образом перетекает в маргинальность. Сообщество «недозрелых» создает субкультуру со своими ценностями и ориентациями, упрощенными до игры. «Игры, в которые играют люди» – одна из актуальнейших тем современной психологии. На удовлетворение и поддержание соответствующих потребностей идет все больше средств, как из личных запасов, так и из казны, когда государство имеет возможности им потакать. Естественно, устойчивость к реальным испытаниям, если те предъявят свои требования, оставляет желать лучшего. Пресловутый «надлом» личности при столкновении с проблемами, которые предки даже не замечали, становится повседневной реальностью развитых экономически и благополучных социально народов. А если к этому прибавить, что левые движения в значительной мере подпитываются энергией подростково-молодежной субкультуры, вектор психического инфантилизма заметно сдвигается в направлении экстремизма со стороны тех, кто, будучи взрослым, остается в нравственном отношении подростком.