!!Экзамен зачет 2023 год / Карапетов. Том1

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

ность дерегулирования финансовых рынков, которые, оставленные один на один с ограниченно рациональными игроками, оказывались далеки от идеала, рисуемого сторонниками экономического либерализма.

Тем не менее сторонники набравшего очки в 1980–1990-е гг. классического либертарианского подхода все это время продолжали сопротивляться, всячески пытаясь принизить значение феномена ограниченной рациональности, справедливо осознавая, что подрыв теории рационального выбора открывает дорогу для гораздо более активного вмешательства государственного регулирования в сферу автономии воли сторон. Они ставили под сомнение как сколько-нибудь серьезное значение феномена ограниченной рациональности, так и тот факт, что бюрократы могут оказаться более рациональными, чем те, для кого просчеты влекут прямые материальные потери1. Но давление от этого не ослабевало.

Значение экономического кризиса

В этих условиях решающую роль, предопределяющую судьбу этой идеологической и политической борьбы на ближайшие десятилетия, как представляется, сыграл разразившийся в 2008 г. серьезный экономический кризис капиталистических экономик, который стал поводом для нового раунда осмысления экономической теории и жарких споров о судьбах свободного рынка и потенциале государственного интервенционизма.

Главный вопрос здесь касается причин кризиса, ответ на который во многом предопределяет дальнейшую динамику колебаний на оси между государственным интервенционизмом и патернализмом, с одной стороны, и максимальным дерегулированием и laissez-faire – с другой, в рамках рыночной экономической парадигмы и соответственно оказывает прямое влияние на усиление или ослабление давления на принцип договорной свободы.

По мнению многих экономистов и юристов, кризис стал результатом либертарианской контрреволюции 1980-х гг. и масштабного дерегулирования2. На их взгляд, получившая излишнюю свободу и, как оказалось, не столь безошибочная «невидимая рука рынка» позволила участникам оборота, потерявшим осторожность и опьяненным перспективами бесконечного роста и благоденствия, наделать критическую массу просчетов в оценке рисков и «раздула» в финансово-кредитном секторе громадный «пузырь», громкий разрыв которого и привел к колоссальным потерям, падению жизненного уровня, снижению ВВП, безработице

1  Подробный обзор этих научных баталий см.: Choi S.J., Pritchard A.C. Behavioral Economics and the SEC // 56 Stanford Law Review. 2003–2004. P. 1 ff.

2  См., напр.: Patel R. The Value of Nothing. 2009.

201

Раздел II. История развития принципа свободы договора

ирецессии, невиданной в течение последних 70 лет1. Если такие просчеты со стороны обычных ипотечных заемщиков и участников всяческих пирамид в принципе еще можно списать на финансовую неграмотность, то катастрофические просчеты профессиональных инвесторов, банкиров, финансистов и аналитиков, которым жажда сверхприбылей

иобщая эйфория помешали верно оценить степень финансовых рисков, многим представляются как симптом вполне убедительный. Такие эксперты считают, что настало время вернуться к активному регулированию и ограничению свободного оборота как минимум в финансовом секторе экономики2.

Таким образом, распространилось мнение о том, что основной причиной кризиса является недооценка правительствами фактора ограниченной рациональности участников оборота и в первую очередь инвесторов на рынках ценных бумаг и недвижимости3. Джордж Акерлоф

иРоберт Шиллер пишут: «…переживаемый… кризис не является кризисом капитализма как системы. Надо всего лишь признать, что этому экономическому строю нужны определенные правила». Далее авторы уточняют направленность этих правил: «Мир, где царит иррациональное начало, допускает вмешательство государства. Его роль заключается в том, чтобы создать условия, при которых наше иррациональное начало можно обуздать и направить на благие цели»4.

Но с этим тезисом не все так просто. Безусловно, многие эксперты соглашаются с феноменом иррацио-

нальности поведения участников рыночного обмена как фактором, вызвавшим нынешние проблемы в экономике. Но ряд из них отмечают, что одной этой иррациональности, причиняющей вред интересам самих иррациональных участников оборота, недостаточно, чтобы описать вызов, с которым столкнулись современные государства.

Так, например, Б. Орбак (Orbach) пишет, что история и Великой депрессии, и многих экономических потрясений в течение XX в., и, наконец, нынешний кризис убедительно демонстрируют то, что интуитивно всегда казалось очевидным, а именно то, что часто люди ведут себя иррационально. Будь Хайек или Фридман живы к моменту начала кризиса 2008 г., они вряд ли изменили бы своим идеям о рациональности участников оборота и непогрешимости свободного рынка. Но это от-

1  Мнение о недостаточности регулятивного ограничения свободы финансовых операций как факторе, способствующем возникновению нынешнего финансового кризиса, см.: Wilmarth A.E., Jr. The Dark Side of Universal Banking: Financial Conglomerates and the Origins of the Supreme Financial Crisis // 41 Connecticut Law Review. 2009. P. 1047.

2  Patel R. The Value of Nothing. 2009. P. 14, 15.

3  См., напр.: Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010; Shiller R.J. Irrational Exuberance. 2nd ed. 2009.

4  Акерлоф Дж., Шиллер Р. Spiritus Animalis. М., 2010. С. 207, 208.

202

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

нюдь не означает их правоту. Принципиальный ответ Хайека на этот вызов либертарианской экономической политике состоял в том, что в эволюционном плане крах иррациональных и успех более рациональных участников оборота создают верные стимулы к «научению» и провоцируют адаптивность и рационализацию поведения. Но, по замечанию Орбака, как прежние, так и сегодняшний кризисы демонстрируют, что от иррациональности отдельных игроков страдает вся экономика и вполне рациональные участники оборота в том числе. Иначе говоря, из-за ограниченной рациональности, проявляющейся в ряде сфер экономического оборота, издержки дерегулирования оказываются на порядок выше, чем считали такие видные либертарианцы, как Хайек и Фридман. В этих случаях воздержание от государственного вмешательства в свободный оборот во имя исправления иррациональности его участников теряет свою долгосрочную воспитательную ценность и не может быть, по мнению данного автора, более оправданно. Соответственно Орбак видит наступление новой эры более активного регулятивного интервенционизма, в рамках которого государство будет, воздерживаясь от избыточного патернализма, все же более активным на ниве исправления ошибок «невидимой руки рынка»1.

При этом другие эксперты, также винящие свободные рынки в нынешних проблемах, идут еще дальше и вовсе сомневаются в существенной роли феномена иррациональности и когнитивных ошибок участников оборота. Так, например, выдающийся современный американский правовед судья Ричард Познер в своей недавней книге «Провал капитализма»2 приходит к выводу о том, что поведение участников финансовых рынков в условиях роста «пузырей» является вполне рациональным, учитывая те институциональные условия, которые государство им создало, минимизировав ограничения свободного оборота и доверив все «невидимой руке рынка». Соответственно дело не в нерациональности людей, а в самих этих институциональных условиях.

Согласно Познеру проблема в том, что «невидимая рука рынка» сама по себе провоцирует создание негативных общественных экстерналий (т.е. побочных негативных последствий в отношении общества и экономики в целом), игнорирование которых самими участниками оборота является вполне рациональной стратегией в рамках теории рационального выбора. Недооценка рисков, сверхагрессивная гонка за краткосрочной прибылью и «кредитное безумие», раздувающие «пузыри» в экономике, на взгляд Познера, есть проявление вполне рацио-

1  Orbach B.Y. The New Regulation Era – an Introduction // 51 Arizona Law Review. 2009. P. 566, 567, 572, 573.

2  Posner R.A. A Failure of Capitalism: The Crisis of ’08 and the Descent into Depression. 2009.

203

Раздел II. История развития принципа свободы договора

нального поведения большинства участников оборота как эгоистичных максимизаторов собственной выгоды. Но это отнюдь не означает, что рациональность поведения отдельных участников оборота в заданных условиях приводит к рациональным результатам в экономике в целом. Люди, стремящиеся к личному обогащению и жестко конкурирующие

впоиске новых прибылей, и государство, не желающее вовремя останавливать эту «гонку» там, где она перестает способствовать общему росту благосостояния и начинает создавать ему глобальную угрозу, в совокупности формируют условия, при которых рациональное поведение участника оборота приводит к подрыву долгосрочных интересов общего экономического развития. Соответственно другого способа блокировать эти негативные в отношении экономики экстерналии, кроме как более активное ограничительное регулирование, не существует. Сами рынки, оставленные на произвол судьбы, далеко не всегда способны справиться с этой задачей.

Масштабное дерегулирование экономического оборота 1980–1990- х гг.

вСША, по мнению Познера, привело к созданию условий, которые не ограничивали негативное влияние стремления к краткосрочному обогащению отдельных игроков на стабильность системы в целом. Соответственно Познер, ранее прямо объявлявший себя либертарианцем, сторонником laissez-faire и минимизации государственного регулирования1, к удовлетворению многих его оппонентов был вынужден призвать государство вернуться к регулированию и ограничению свободного оборота во имя сохранения долгосрочной стабильности экономической системы.

Еще более решителен и при этом более последователен в своих оценках нобелевский лауреат и (в отличие от Познера) давний критик laissezfaire неокейнсианского толка Джозеф Стиглиц. В свой недавно вышедшей книге он пишет, что нынешний кризис похоронил веру в абсолют свободных рынков и, наконец, продемонстрировал то, что он и его коллеги давно утверждали. Экономическая свобода крайне важна, а «рынок лежит в основе любой успешной экономики», но рынки невозможно оставить без государственного контроля. Систематические «провалы рынка» (монополия, негативные экстерналии и информационная асимметрия) и ограниченная рациональность участников оборота, которая далеко не всегда позволяет полагаться на их рациональный выбор, делают активное государственное регулирование и ограничение свободы экономического оборота неизбежными. При этом особенный акцент Стиглиц делает на тезисе о том, что неограниченный свободный

1  Posner R.A. Law and Economics Is Moral // 24 Valparaiso University Law Review. 1989–

1990. P. 165.

204

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

рынок приводит к фундаментальным сбоям из-за асимметрии в доступе к релевантной информации, необходимой участникам оборота для осуществления верных расчетов рисков, издержек и выгод, а отказ государства эти искажения исправлять приводит к формированию институциональной среды с абсолютно неверными стимулами1.

Все, что в этих условиях, на взгляд Стиглица, требуется, это разумный баланс между экономической свободой и государственным регулированием, направленным на исправление сбоев рыночного механизма. Как считает Стиглиц, проблема в том, что в последние 25 лет в США этот баланс, относительно успешно найденный со времен нового курса, был нарушен, что позволило вырасти огромному «пузырю» на рынке жилищного строительства и сформироваться критической массе структурных диспропорций в экономике, которые и стали основной причиной начавшейся в 2008 г. рецессии. В этих условиях ему абсолютно очевидно, что с рыночным фундаментализмом в США окончательно покончено и никто уже больше не поверит в способность рынка к безошибочному саморегулированию и в то, что экономика может спокойно положиться на рациональный выбор участников оборота. Нынешний кризис, по мнению Стиглица, означает для рыночного фундаментализма ровно то же самое, что падение Берлинской стены означало для коммунизма2. В итоге Стиглиц в целом настаивает на тотальном провале рыночного механизма, основанного на идее о «невидимой руке» рынка, которую, как он саркастически замечает, «никто не видит, потому что ее попросту нет»3.

Ставший теперь мировой знаменитостью Нуриэль Рубини, один из немногих экономистов, кто предвидел нынешний кризис, также видит его причины в регулятивной пассивности правительства США

в2000-е гг., основанной на переоценке идей laissez-faire, и призывает

кболее жесткому регулированию финансовых рынков и ограничению свободы финансовых сделок в целях сдерживания роста «пузырей»4.

Похожие взгляды высказывают и многие другие эксперты (такие, например, как недавний нобелевский лауреат, известный американский экономист Пол Кругман5).

Вцелом сторонники идеи о том, что кризис стал результатом устранения государства от активного регулирования и возникновения иллю-

1  Stiglitz J.E. Freefall: America, Free Markets, and the Sinking of the World Economy. 2010. P. 90, 91, 175, 176, 242.

2  Ibid. P. XII, XIII, 12–17, 149, 201, 219, 241, 296.

3  http://www.chinadaily.com.cn/opinion/2009-12/31/content_9249981.htm

4  Roubini N. Crisis Economics: A Crash Course in the Future of Finance. 2010; Рубини Н., Мим С. Нуриэль Рубини: как я предсказал кризис. М., 2011.

5  Кругман П. Возвращение Великой депрессии. М., 2009.

205

Раздел II. История развития принципа свободы договора

зий в отношении долгосрочной рациональности спонтанного и нерегулируемого экономического порядка, прописывают в качестве лекарства возвращение практики продуманного, но более активного регулирования и ограничений оборота. Интервенционизм возвращает себе потерянные в последние годы позиции. При этом существует и другая, «прорыночная» версия объяснения кризиса, согласно которой винить нужно не «невидимую руку рынка», а «видимую руку» финансовых властей, которые, пытаясь активно моделировать и искусственно подстегивать экономический рост, проводили в корне неверную финансовокредитную политику искусственно низких процентных ставок и кредитной экспансии, закачивая огромные ничем не обеспеченные деньги в экономику и провоцируя кредитный бум, который «надувал» соответствующие «пузыри» и способствовал просчетам участников оборота (предпринимателей и потребителей) в оценке рисков при заключении сделок, инвестициях и покупках. Так же как и Великая депрессия 1930-х гг., нынешний экономический кризис, по мнению таких экспертов, обязан не провалам свободного рынка (экстерналиям, информационной асимметрии, ограниченной рациональности и т.п.), а интервенционизму государства и ошибкам финансовых мозговых центров капиталистических стран. Соответственно сторонники такого диагноза (например, представитель австрийской экономической школы Хесус Уэрта де Сото1) рекомендуют в качестве средства выхода из депрессии не возврат государства как активного регулятора рынков, а, наоборот, расширение политики laissez-faire и прекращение вредных попыток искусственного моделирования экономического развития путем финан- сово-кредитных манипуляций вплоть до возврата золотого стандарта.

Кроме того, некоторые эксперты выражают серьезную озабоченность намечающимся ростом государственного интервенционизма, предупреждая в духе Хайека и Мизеса, что вставшему на этот путь государству будет крайне сложно принимать верные решения из-за нехватки релевантной информации и при этом удерживать свои регулятивные аппетиты только в рамках той сферы, где ограничения являются, возможно, действительно оправданными2.

Тем не менее относительная популярность антирыночного диагноза и регулятивного «лечения» в средствах массовой информации, общественном мнении и экспертном сообществе вновь возвращает умы многих экономистов, политиков и юристов к идее о более активном

1  De Soto J.H. Financial Crisis and Recession (http://mises.org/daily/3138).

2  См.: Rizzo M.J., Whitman D.G. The Knowledge Problem of New Paternalism // 2009 Brigham Young University Law Review. 2009. P. 905 ff; Rizzo M.J., Whitman D.G. Little Brother is Watching You: New Paternalism on the Slippery Slopes // 51 Arizona Law Review. 2009. P. 685 ff.

206

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

участии государства в регулировании и ограничении экономического обмена. Патернализм и интервенционизм определенно вновь входят в моду, а опасения в отношении рисков выхода усиливающегося государственного вмешательства из-под контроля считаются не столь значительными. Вашингтонский консенсус с его упором на дерегулирование стремительно теряет авторитет и многими экономистами и политиками «списывается в утиль».

Было бы самонадеянно здесь высказывать какие-либо собственные суждения по столь острым и сложным вопросам, как причины нынешней экономической рецессии и пути выхода из нее. Но очевидно, что западные страны к концу первого десятилетия XXI в. вступили в новый раунд поиска некого компромисса между интервенционизмом и laissezfaire. Какая комбинация мер докажет свою эффективность и насколько этот новый консенсус окажется долговечнее предыдущих, покажет история.

Что дальше?

Думается, что описанные выше колебания в области экономической идеологии будут продолжаться и дальше и реальная экономическая политика государств будет то немного более интервенционистской, то несколько более либертарианской.

Более того, практически вся экономическая история второй половины XX в. показывает, как в реальности политики прагматически комбинируют соответствующие рецепты. Такой граничащий с постмодернизмом экономический эклектизм и антидогматизм – характерная черта современной экономической политики западных государств1. Последовательная и твердая идеология в значительной степени была принесена в жертву политической гибкости и расчету. Повсеместно правые правительства реализуют многие элементы традиционно левой экономиче-

1  Так, в Германии Людвиг Эрхард проводил либеральные экономические реформы под политическими лозунгами «социальной рыночной экономики», а в Китае коммунист Дэн Сяо Пин и его последователи начинают и углубляют рыночную трансформацию, не порывая с марксизмом. В США эта политическая эклектика еще более показательна. Например, президент Рональд Рейган провозглашал возврат к laissez-faire, одновременно не отменяя многие социальные гарантии (особенно для среднего класса, столь важного в электоральном плане), розданные прежними социально ориентированными демократическими правительствами, проводя по-кейсиански гиперактивную инвестиционную политику и создавая огромный бюджетный дефицит. Республиканец Никсон в 1970-е гг. пел осанну кейнсианству, демократ Клинтон в 1996 г. объявил конец эры большого правительства, а республиканец Дж.У. Буш в 2001 г. завоевал популярность избирателей, заявляя, что правительство несет ответственность перед людьми и поэтому «когда кому-то плохо, правительство обязано принять меры». Подробнее см.: Бьюконен П. Правые и неправые. М., 2006. С. 243.

207

Раздел II. История развития принципа свободы договора

ской повестки, а левые правительства, зачастую формируемые социалистическими или социал-демократическими партиями, не торопятся проводить в жизнь многие свои «перераспределительные» предвыборные лозунги1. Мир идеальных типов экономических моделей, таких как коммунизм или laissez-faire, давно в прошлом.

Витоге, как справедливо отмечается в литературе, «ни одно из современных обществ нельзя отнести к одной из этих крайностей» и соответственно большинство стран используют тот или иной вариант «смешанной» экономики2. При этом некоторые страны тяготеют чуть больше к идеалу laissez-faire (например, Гонконг или США), в то время как другие (например, скандинавские страны) традиционно отводят государственному ограничению свободного оборота несколько больше пространства. Причем эти акценты изменчивы и корректируются в зависимости от доминирования в этих странах определенных политических сил, изменения социально-экономических условий, роста и падения популярности тех или иных экономических теорий и ряда иных факторов. В конечном счете все страны ищут какой-либо компромисс3. Но этот поиск в большинстве развитых или активно развивающихся стран, по крайней мере пока, ограничен рамками рыночной экономической парадигмы. Большинство критиков неолиберальной волны 1980–1990-х гг., увидевших в начавшейся в 2008 г. рецессии подтверждение своим идеям о фатальных дефектах в работе «невидимой руки рынка», не отвергают рыночную систему как таковую, но пытаются найти пути ее обновления4.

Внастоящее время принцип свободы договора все еще постулируется как фундаментальный. И неоклассическая экономическая школа, и идеология смешанной экономики, и поведенческая экономическая теория, и новая институциональная экономическая теория, и теория государства «всеобщего благосостояния», и другие экономические течения и школы в развитых странах признают большое значение данного принципа. То же касается и правительств, проводящих в жизнь реальную экономическую политику: они часто ограничивают свободу договора по тем или иным политико-правовым причинам, но признают, что свобода договора презюмируется, а для ограничений требуются убедительные аргументы.

Сказанное отнюдь не означает, что когда-нибудь не сможет произойти смещение самой рыночной парадигмы. Возможно, в будущем базовая

1  См.: Хаттон У. Мир, в котором мы живем. М., 2004.

2  Самуэльсон П.Э., Нордхаус В.Д. Экономика. 18-е изд. М., 2010. С. 52.

3  Martinek M.G. Contract Law Theory in the Social Welfare State of Germany – Developments and Dangers // 2007 Journal of South African Law. 2007. P. 18.

4  См., напр.: Patel R. The Value of Nothing. 2009. P. 23.

208

Глава 4. После второй мировой войны и до наших дней

презумпция свободы оборота будет изменена и возникнет новое понимание желательных параметров экономического развития. Можно допустить, что при накоплении критической массы исключений и частных сбоев в работе образующих рыночную парадигму презумпций сама парадигма окажется под сомнением и созреют условия для ее смещения. Вся история показывает нам, что иногда то, во что верят практически все эксперты, может в одночасье оказаться опровергнутым или существенно модифицированным неким новым открытием. Возможно, в будущем, как бы мы лично в этом ни сомневались, возникнет некое новое понимание природы экономической жизни и будет подорвана сама идея об экономическом процветании как некой фундаментальной цели или идея о презумптивной эффективности работы рыночного процесса.

Тем не менее вряд ли в ближайшем будущем презумптивная верность идеи о рыночном хозяйстве как несовершенном, но сравнительно наилучшем способе организации экономики будет оспорена. Соответственно на ближайшую перспективу споры экономистов и регулятивные эксперименты правительств будут касаться введения или отмены тех или иных исключений из общего правила об эффективности и утилитарной полезности рыночной экономики и свободного экономического оборота. По крайней мере пока неуловимы даже контуры какой-либо внятной альтернативной парадигмы экономической жизни, нам, юристам, не остается ничего другого как спорить об исключениях, не сотрясая сам фундамент рыночного «здания»1.

§ 2. Социально-этический аспект

Не менее интересные изменения во второй половине XX в. происходили и в области конвенциональной этики западных обществ.

По мере отпадения или снижения внешнеполитических угроз и преодоления экономической депрессии в западных странах отпала необходимость в тех ограничениях личной свободы, на которые избиратели были готовы согласиться ранее. Человек вновь пытается эмансипироваться от группы и утвердить свое индивидуальное бытие. Как абсолютно верно отмечал Людвиг Эрхард, «насколько сильным бывает чувство сплоченности во время самых суровых испытаний, настолько резко ослабевает оно по мере роста благосостояния»2.

1  Это не означает, что нет экспертов, которые пророчат закат капитализма. Левые экономисты и интеллектуалы, несмотря на катастрофический провал левой идеологии в 1990-е гг., никуда не исчезли. См., напр.: Кагарлицкий Б. От империй – к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. М., 2010. С. 676 (считающий, что на смену капитализму рано или поздно придет некая система «демократического согласования экономических процессов»).

2  Эрхард Л. Полвека размышлений: речи и статьи. М., 1993. С. 382.

209

Раздел II. История развития принципа свободы договора

Человек, не порывая с социумом окончательно (человек все же социальное животное), возвращается к стратегии извлечения из своих контактов с группой максимальной выгоды и минимизации жертв. Именно поэтому любые тоталитарные и коллективистские общества, судя по всему, обречены на либерализацию по мере развития экономики и роста благосостояния людей. Как только в экономиках западных стран наступила стабильность и процветание, Европа оправилась от войн, а к угрозе, исходящей от СССР, все понемногу привыкли, потребность

вограничении личной свободы во имя блага общества снизилась и созрели социально-культурные условия для частичного возврата экономической политики laissez-faire в 1980-е гг. Карточная система, ценовые максимумы, вмешательство правительств в производственные и торговые отношения и многие другие ограничения личной и в том числе экономической свободы чрезвычайного характера постепенно теряли свою этическую легитимность.

После громкого признания концепции неотъемлемых и естественных прав и свобод человека, увенчавшего разгром фашизма и закрепившегося на уровне ряда международных и европейских конвенций (Декларация прав человека ООН, Европейская конвенция о правах человека), и включения этих прав и свобод в конституции многих западных стран они приобрели статус своего рода новой светской религии. Здесь не место оценивать результат данной культурной трансформации, анализировать реальные причины нового возвышения либерализма и индивидуализма на Западе и прогнозировать их судьбу в мировом масштабе. На эти темы написано слишком много работ и сломано слишком много копий, чтобы погружаться в данную материю в рамках настоящей работы1. При любом нашем отношении к этому феномену факт остается фактом – в результате комплекса социальных, экономических, культурных и идеологических процессов в современном обществе личная свобода и частная автономия индивида ценятся выше, чем когда-либо

вмировой истории.

Укрепление этики свободы во второй половине XX в. во многом было обязано активному научному и публицистическому творчеству таких выдающихся «публичных интеллектуалов», писателей и философов, как Исайя Берлин2, Роберт Нозик3, Фридрих фон Хайек4 и многие другие.

1  См., напр.: Маркузе Г. Одномерный человек. М., 2009; Бауман З. Индивидуализированное общество. М., 2005; Бодрийяр Ж. Общество потребления. М., 2006; Закария Ф. Будущее свободы. М., 2004; Фукуяма Ф. Великий разрыв. М., 2004; Фромм Э. Бегство от свободы. М., 2009; Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М., 2003 и др.

2  Берлин И. Две концепции свободы // Современный либерализм. М., 1998. С. 19–43. 3  Нозик Р. Анархия, государство и утопия. М., 2004.

4  Фон Хайек Ф.А. Дорога к рабству. М., 2005.

210