ФИЛ / УЧЕБНИКИ, ПОСОБИЯ / философский энциклопедический словарь

Философско-богословскую систему Б. можно рассматривать и как содержательный фон его историко-философских изысканий, в т.ч. по истории рус. культуры (многочисленные аналитические характеристики творчества Вл.С. Соловьева, Н.Ф. Федорова, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, А.С. Пушкина и др.).

Два града: В 2 т. М., 1911; Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М., 1917; Тихие думы. М., 1918; Автобиографические заметки. Париж, 1949; Православие. Париж, 1965; Соч.: В 2 т. М., 1993.

Зандер Л.А. Бог и мир. Миросозерцание отца Сергия Булгакова. Париж, 1948. Т. 1 —2; Хоружий С.С. София — космос — материя. Устои философской мысли Булгакова // Вопросы философии, 1989. № 12.

БУЛЬТМАН (Bultmann) Рудольф Карл (1884—1976) — нем. протестантский теолог, историк религии. Изучал евангельскую теологию в Тюбингене, Берлине и Марбурге. Испытал влияние А. фон Гарнака, школы истории религий, В. Германа, диалектической теологии К. Барта, М. Хайдеггера. В 1910 — лиценциат теологии, в 1912—1916 — приват-доцент Марбургского унта, с 1916 — экстраординарный проф. в Бреслау, Гисенсе и Марбурге. Как историк церкви Б. получил известность благодаря своей «Истории синоптической традиции» (1921). Уже в раннем очерке «Проблемы теологической экзегезы Нового Завета» (1925) Б. говорил о том, что толкование текстов требует от исследователя не только исторического подхода, но и личного, жизненного отношения к затрагиваемым в них вопросам. Вслед за М. Келером и К. Бартом Б. различал результат исторического исследования и Слово, пришедшее из прошлого и обратившееся к человеку в его сегодняшнем положении, изменяющее его самопонимание. Б. сформулировал положение о том, что христианская вера обращена не к историческому Иисусу, а к учению церкви о «событии Христа» — главном эсхатологическом деянии Бога, даровании людям спасения, Христе потустороннем. Вместе с тем говорить о Боге можно, только говоря о человеке, настоящий предмет теологии — человеческое существование, к которому обращается Бог. Поэтому, опираясь на Хайдеггера, Б. выступил с экзистенциальной интерпретацией Нового Завета с целью освободить его непреходящее божественное содержание от мифологического языка и тем самым сделать его неуязвимым для исторической критики. Все, что может установить историческая критика, — это то, что первые ученики Христа уверовали в воскресение. Для развертывания божественного содержания, по Б., достаточно самого факта жизни Иисуса и его насильственной смерти. Демифологизация обращает не к Священной истории и не к «тому, что было на самом деле», а к настоящему человеческой души, в котором Слово Божие (керигма) зовет от неподлинного существования (вне веры и выбора) к подлинному (в вере, выбирая будущее), когда последним, эсхатологическим, становится каждый час. Откровение возвращает человека к его внутренней сути, к существованию как рискованному выбору. В отличие от либеральной теологии, критика мифа у Б. служит не установлению подлинности исторических фактов, а подтверждению разрыва между Богом и человеком. Независимо от степени достоверности исторических сведений, христианин не имеет никаких гарантий своей веры. Среди последователей Б. — X. Браун и Ф. Бури.

Новый Завет и мифология // Вопросы философии. 1992. № 11; Glauben und Verstchen. I—II. Tubingen, 1933—1952; Neues Testament und Mythologic. Tubingen, 1941; Offenbarung und Heilsgeschehen. Munchen, 1941; Jesus. Berlin, 1951;Theologie des NT. Tubingen, 1954; Jesus. Tubingen, 1964.

T.A. Нестик

БУРИДАН (Buridan) Жан (1300-1358) — фр. философ и логик, представитель поздней схоластики, ученик У. Оккама. Хотя в целом Б. все еще стоял на позициях схоластического аристотелизма, однако подверг критике аристотелевское понятие «целевая причина» и вообще учение о целесообразности в природе. Вопреки физике Аристотеля рассматривал вопрос о возможности движения тела в пустоте, подготавливая тем самым почву для постепенного формирования понятия инерции. В логике Б. осуществил подробный анализ непосредственных модальных умозаключений и разработал специфическую теорию устранения семантических антиномий, некоторые черты которой сохранились в семантике А. Тарского.

Summa de dialectica. Paris, 1487; Sophismata. Paris, 1493; Johannes Buridani Quaestiones in Methaphysicam Aristotelis. Paris, 1518.

БУРИДАНОВ ОСЁЛ — парадокс интеллектуального детерминизма, приписываемый фр. философу 14 в. Ж. Буридану. Согласно Буридану, при выборе одного из возможных решений воля контролируется разумом. Она действует лишь в том случае, если разум предпочтет одну из возможностей как наилучшую и даст импульс воле, которая и выберет эту возможность. Но если разум сочтет все имеющиеся возможности равноценными, то воля не будет действовать: осел, помещенный на равном расстоянии от двух одинаковых охапок сена, умрет от голода, ибо разум не сможет побудить его волю к выбору.

БУТРУ (Boutroux) Эмиль (1845—1921) — фр. философ, в центре внимания которого находились проблемы детерминизма и свободы, творчества и необходимости. При объяснении явлений жизни и психики Б. выступал против механицизма и механистического детерминизма, говоря о радикальном разрыве между материальным, инстинктивным и мыслительным уровнями бытия. Законы природы не абсолютны, они оставляют место случайному, индивидуальному, в конечном счете — творческому принципу, необъяснимому творческому началу. Уровни бытия, по Б., образуют иерархическую лестницу, поднимающуюся от неодушевленной материи к духовному совершенству Бога; Бог в наибольшей степени способен к творчеству; этой же способностью наделен и человек, однако он может утратить ее из-за привычного следования обыденному. Б. утверждал первичность духа и считал, что в основе биологической эволюции лежит случайный творческий акт, постоянно создающий новое; задача философии заключается в том, чтобы создать «логику случайного» как логику гармонии.

О случайности законов природы. М., 1900; Паскаль. СПб., 1901; Вильям Джемс и религиозный опыт. М., 1908; Наука и религия в современной философии. СПб., 1910. De la contingence des lois de la nature. Paris, 1874; De l'idee de loi naturelle dans la science et la philosophie contemporaine. Paris, 1895. Fontaine A.P. La philosophie d'Emile Boutroux. Paris, 1920.

«БХАГАВАДГИТА» (санскр. Bhagavadgita — «Песнь Господина мира») — авторитетнейший и популярнейший памятник индуизма, сочетающий многообразие идей с силой художественной экспрессии, включенный в корпус «Махабхараты» и содержащий 18 глав и более 700 стихов. «Б.» складывалась, вероятно, постепенно, но основное ее ядро восходит, видимо, к кон. I тыс. до н.э. — раннему этапу становления культа Кришны (главного воплощения Вишну) — и построена в виде диалога Кришны с героем Пандавов Арджуной. Мировоззренческое содержание «Б.» можно охарактеризовать как адаптацию монистического учения Упанишад к задачам индуистской «теософии»: Кришна является Атманом всех существ, пребывающим в их «сердце», их началом, концом и серединой, а Брахман — вместилищем того «семени», из которого он производит все сущее. В «Б.» принципы и ключевые понятия ранней санкхьи и йоги (двух из шести ортодоксальных систем инд. философии) переосмысливаются в контексте персонифицированного панэнтеизма. «Б.» как первый опыт широкой популяризации эзотерического наследия брахманизма выдвигает универсалистские принципы: каждый член индуистского общества должен следовать своей дхарме, и перед ним открыты три пути достижения высшей человеческой цели: «путь познания», соответствующий брахманическому гносису, «путь действия» — совершение предписанных действий ради самого предписания, а не ради «плодов», и «путь преданности» — эмоциональное «растворение» адепта в Божестве; этот путь объявляется наиболее эффективным. Установка на повышение конкурентоспособности индуизма перед лицом активной миссионерской деятельности буддизма представляется в «Б.» очевидной. На «Б.» составлены многочисленные комментарии, самый ранний принадлежал Шанкаре.

The Bhagavadglta with an Introductory Essay Sanskrit Text, English Translation and Notes by S. Radhakrishnan. Bombay, 1975. Семенцов B.C. Бхагавадгита в традиции и современной научной критике. М., 1999.

БЫТИЕ — филос. понятие, обозначающее наличие явлений и предметов — самих по себе или как данности в сознании, а не содержательный их аспект. Может пониматься как синоним понятий «существование» и «сущее» или же отличаться от них теми или иными смысловыми оттенками. Часто выступает как элемент понятийной оппозиции (напр., Б. и сознание, Б. и мышление, Б. и сущность). Проблемы Б. изучает филос. дисциплина онтология.

Как самостоятельное понятие Б. возникает в др.-греч. философии, в учении элеатов. Парменид формулирует тезисы, ставшие одной из постоянных парадигм западноевропейского онтологического мышления: Б. есть вечное и неизменное единство; противостоящее ему подвижное многообразие является небытием; Б. есть полнота всех качеств, сливающихся в высшей определенности и утрачивающих частную определимость; одно и то же — мышление и Б. Характерно, что уже в самом своем историческом начале категория Б. воспринимается как спорный и парадоксальный конструкт. С одной стороны, она явилась естественным результатом попыток первых греч. философов найти универсальный принцип организации эмпирических явлений, который устанавливался бы мышлением, а не опытом (ср. «логос» Гераклита, «число» пифагорейцев). Именно так эта категория принимается всей последующей антич. философией, уравновешиваясь лишь тем, что предметом мысли становится не «чистое» Б., а качественно определенные начала Б. («корни» Эмпедокла, «семена» Анаксагора, «атомы» Демокрита). Этот компромисс позволял объяснить связь Б. с конкретными предметами, умопостигаемого — с чувственным восприятием. С др. стороны — категория Б. критикуется софистами (Горгий) как пустое понятие, допускающее отождествление со своей противоположностью, с небытием, а также натурфилософами как противоречащее обыденному и научному сознанию (апории Зенона из Элеи).

Платон предложил решение антиномий Б. в своем учении об «идеях». Б. по Платону — совокупность умопостигаемых форм или сущностей, «идей», отражением которых является многообразие вещественного мира. Платон проводит границу не только между Б. и становлением, но и между Б. и «безначальным началом» Б., которое Платон называет также «благом». В онтологии неоплатоников это различение изображается как две последовательные ипостаси «единого» (сверхбытие) и «ума» (Б.). Важной особенностью платоновского понимания Б. явилась связь его с категорией истины. Истина есть результат восхождения к истинно сущему, т.е. к видам Б.

В философии Аристотеля, следующего в основном платонизму, появляется ряд специфических сдвигов в понимании Б.: отрицание Б. как высшего родового понятия, отождествление его с субстанциальной сущностью единичной вещи, попытка расчленить различные смыслы употребления слова «есть». Однако задачей «первой философии» остается, как и у Платона, усмотрение Б. как такового.

Средневековая философия, опираясь на известное библейское самоопределение Бога: «Я есть сущий» (Исх 3, 14), часто сближает понятия Б. и Бога, считая Б. единственно возможным безусловным предикатом Бога. Связанная с этим теоретическая проблематика разрабатывалась в т.н. онтологическом аргументе. Различные трактовки Б. выразились также в споре реалистов и номиналистов, тяготевших соответственно к платонизму и аристотелизму. Под влиянием онтологии араб. перипатетиков возникает различение сущности (essentia) и существования (existentia), в котором выделяются два аспекта Б. вообще: его идеальное содержание и его реальная положенность. Фома Аквинский подчеркивает момент творческой действенности Б., в полной мере наличный в самом Б. (ipsum esse), т.e. в Боге как чистом акте (actus purus). Он же вводит метод «аналогии сущего» как способ связи абсолютного Б. и его конечных проявлений.

Сложившаяся еще в антич. философии иерархия уровней Б., нижней границей которой является абсолютное небытие, в верхней — Б. как таковое, в философии Средневековья сливается с иерархией добра, а также с иерархией красоты. Б., т.о., понимается как полнота реализации всех стремящихся к совершенству качеств, а небытие отождествляется со злом как полной лишенностью присутствия Бога. Такая онтологическая интерпретация зла служила основой для христианской теодицеи, в классическом варианте представленной Августином. Вместе с тем антич. триада «Единое — Ум — Душа», в которой Б. в строгом смысле слова являлась вторая ипостась (Ум), оказалась плохой формой для теологического содержания и провоцировала периодически возникавшие — как на Западе, так и на Востоке — богословско-философские конфликты. Мыслители, испытавшие влияние неоплатонизма, тяготели к слиянию диалектики Единого и представлений о Боге (ср. Марий Викторин, «Ареопа-гитики», Скот Эриугена, И. Экхарт), но возникавшее при этом разведение понятий Б. и Бога делало эти концепции не вполне ортодоксальными. Более приемлемым было отождествление Б. и Бога, первый вариант которого дал Филон. В онтологических построениях Григория Нисского, Анселъма Кентерберийского, Фомы Аквинского богооткровенное имя (Сущий) трактуется как бескачественный предикат, открывающий Б., но не дающий познания его сущности. Однако и этот вариант теологического истолкования категории Б. вызвал сомнения чрезмерным сближением умопостигаемого Б. со сверхразумным Богом. Францисканская оппозиция (И. Дунс Скот, У. Оккам) стремится предельно разделить разумную необходимость и божественный абсолют, т.к. их сближение вызывает к жизни такие концепции, как отождествление сущности и существования, повышение роли сверхразумной воли Бога, учение об «этости, haeccaitas» предмета, не сливающейся с его эссенциальностью, «чтойностью, quiditas» (Дунс Скот). В философии Николая Кузанского (в первую очередь в учении о «Б.-возможности», possest) и Ф. Суареса вырабатывается итоговый компромиссный вариант связи категории Б. с основными онтологическими понятиями.

Новое время впервые выдвинуло проблему Б. в форме декартовского тезиса «мыслю, следовательно, существую» (cogito, ergo sum). От самоочевидности мыслящего Я Р. Декарт переходит непосредственно к абсолютному Б. при помощи т.н. онтологического аргумента. Главным результатом «открытия» Б. оказывается онтологическая гарантия истины, обоснование возможности науки. Б., т.о., является для Декарта и всей рационалистической традиции 17 в. точкой пересечения мыслимого и существующего, а потому его понятие обязательно имеет объективную значимость, т.е. имманентно содержит свой объект. На этом принципе построены системы Мальбранша и Б. Спинозы, признает его и Г.В. Лейбниц. В то же время эмпиризм 17 в. не признает его ни в такой форме, ни в форме онтологического аргумента, придерживаясь толкования Б. как фактической данности.

Вместе с темой Б. как субстанции (в гносеологическом аспекте — как совпадения понятия и реальности) постепенно развивается тема критики и ограничения категории Б., выявленная эволюцией и рационализма, и эмпиризма. Неопределимость Б., отмеченная Б. Паскалем, стремление сущности к Б. — у Лейбница, граница между Б. и волей, проведенная Декартом и Мальбраншем, — все это свидетельствует о сужении сферы применения категории Б. при сохранении традиционного тождества Б. и умопостигаемости. Можно говорить об аналогичном сужении и в философии Дж. Беркли с ее тезисом: «Быть — значит быть воспринимаемым» (esse est percipi), который позволил осуществить парадоксальный переход от последовательного эмпиризма к платонизму. Если у Беркли Б. — это субстанциальный субъект и его идеальное содержание, то в философии Д. Юма Б. утрачивает даже статус субъективной субстанциальной очевидности, чем отрицается картезианская интуиция cogito, открывшая в свое время ряд онтологических построений 17 в. Юм трактует различие между идеей и фактом как принципиальную несводимость одного к другому, как фундаментальную разнородность Б. и умопостигаемости.

В нем. классическом идеализме 18—19 вв. идет противоречивый процесс, начинающийся с критики И. Кантом категории Б., затем преобразившийся в реставрацию классического понятия абсолютного Б. в философии позднего И. Г. Фихте, раннего Ф.В.Й. Шеллинга и Г.В.Ф. Гегеля и завершившийся редукцией Б. к более изначальным слоям абсолюта в волюнтаристических построениях позднего Шеллинга. Тезис Канта о том, что Б. не реальный предикат, а лишь полагание того или иного содержания, был подхвачен и в дальнейшем развит позитивизмом и аналитической философией; учение Шеллинга о воле, если не исторически, то логически предваряло идеи иррационализма 19 в.; концепция же, выдвинутая Фихте и Гегелем, согласно которой абсолютное Б. есть не только субстанция, включающая в себя любое конечное содержание, но и абсолютный субъект, т.е. универсальное личностное начало, фактически не обрела преемников в западноевропейской традиции и оказывала лишь косвенное влияние на некоторые ее течения (персонализм, неогегельянство, экзистенциализм).

19 в., вплоть до 70-х гг. проходит под лозунгом борьбы со схоластическим онтологизмом. Идею Б. критиковали с различных т.зр. нем. романтики, С. Кьеркегор, А. Шопенгауэр, Л. Фейербах, Ф. Ницше и др. С кон. 19 в. начинается реакция против этой тенденции, приведшей ее сторонников к иррационализму, субъективизму, релятивизму, вульгарному материализму. Марбургское неокантианство, неогегельянство, имманентная философия, феноменология пытаются строить новую онтологию на основе аналитики чистого сознания, разъединяя, с одной стороны, традиционную связь Б. и эмпирическо-научного универсума, но сохраняя — с другой — идею имманентного присутствия Б. в актах сознания. Неореалисты ищут пути к новому пониманию Б. через исключение субъект-объектного понимания опыта.

Течения, условно называемые неопозитивизмом, особенно философия языкового и логического анализа, стремятся снять саму проблематику Б., которая рассматривается как спекуляция с непроясненными языковыми выражениями, заменить ее проблемами, выраженными языком позитивной науки или освобожденным от двусмысленностей естественным языком (Р. Карнап, Б. Рассел, Л. Витгенштейн).

Философию М. Хайдеггера, главной темой которой является вопрос о Б., можно считать логически последней главой той критики онтологии (на языке Хайдеггера — «метафизики»), которую предприняли «философия жизни» 19 в. и ее романтические предшественники. Основное заблуждение «метафизики» и вместе с ней всей западноевропейской культуры — в забвении истинного Б., в подстановке вместо Б. того или иного «сущего», т.е. вещественной или идеальной конкретности. Само же Б., по Хайдеггеру, есть нетеоретическое событие в мире «сущего», «просвет» в плотности овеществленного универсума, позволяющий человеку в созерцании или действии обрести свою подлинность и историчность. Хайдеггер и вместе с ним романтическая критика рационализма пытаются вернуться к древнейшим истокам мышления о Б. и даже перешагнуть в дофилософские мифологические его слои.

Нарский И.С. Понятие «существования», логический позитивизм и формальная логика // Философские вопросы современной формальной логики. М., 1962; Гладких Ю.Г. Трактовка существования в формальной логике // Вопросы философии. 1970. № 9; БенвенистЭ. Общая лингвистика. М., 1974. Гл. VIII, XVII; Целищев В.В. Логика существования. Новосибирск, 1976; Аверинцев С.С. Бытие как совершенство — красота как бытие // Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977; Хинтикка Я. Связка «есть», семантические игры и семантическая относительность // Хинтикка Я. Логико-эпистемологические исследования. М., 1980; Гайденко П.П. Понимание бытия у Фомы Аквинского // Западноевропейская средневековая словесность. М., 1985; См. также литературу к статьям: Метафизика, Онтология, Аналогия сущего.

А.Л. Доброхотов

«БЫТИЁ И ВРЕМЯ» — основополагающая работа М. Хайдеггера, вышедшая в 1927 и с тех пор выдержавшая более двадцати изданий. Вся последующая проблематика хайдеггеровской философии явно содержится в этом труде. Центральный вопрос книги — вопрос о смысле бытия. Интерес к проблеме бытия был, по Хайдеггеру, утрачен в ходе развития новоевропейской философии, наступила эпоха «забвения» бытия со всеми вытекающими отсюда последствиями: господством массовой культуры и технической цивилизации, торжеством метафизики, искусственно разорвавшей мир на субъект и объект, утратой навыков бытийного мышления, выхолащиванием языка. Необходимо вернуться к бытию и создать новую, фундаментальную онтологию. Последняя не стремится выработать особое, всеобъемлющее понятие бытия, но намерена дать анализ основополагающих структур вопрошающей о мире экзистенции. Фундаментальную онтологию, из которой могут возникать все др. онтологии, нужно искать в экзистенциальной аналитике человеческого существования, причем проводить адекватный анализ человеческого бытия можно только с помощью феноменологического метода, в то время как методы антропологии, психологии и биологии не ухватывают бытийной проблематики экзистенции.

В «Б. и в.» не говорится о человеке в традиционных формах сознания, субъекта, Я. Все это заменяет термин Dasein («вот-бытие», «здесь-бытие», «при-сутствие»), и человек рассматривается под новым углом зрения, как отмеченный собственным отношением к бытию. Но что такое бытие, остается неизвестным. Мы видим только разные области бытийствования. Камень есть, но не имеет отношения с самим собой. Человек же не только есть, но и развивает связь-отношение с самим собой, с себе подобными и со всем остальным миром. Он «имеет быть», его бытие задано ему. Dasein есть бытийствующее, которому его бытие преподнесено как задача. Dasein понимается исходя из своей экзистенции, из своей возможности быть самим собой или не быть самим собой. Либо человек выбирает самого себя и свой самобытный образ жизни, либо он живет в несобственном, в безличном, в анонимном существовании.

Вводя далее категорию «бытие-в-мире», Хайдеггер разрубает гордиев узел старой проблемы («как субъект может выступить из своей внутренней сферы и достичь объекта «вовне»?»), исходя из того, что Dasein как бытие-в-мире уже находится вовне — в доверительно близком мире. Познание не является тем, что впервые создает связь субъекта с миром, что возникает из воздействия мира на субъект, или наоборот. Познание есть фундаментально заложенный в бытии-в-мире модус Dasein.

Хайдеггер исследует основные онтологические характеристики Dasein: расположение, понимание и речь. Напр., расположение психологически понимается как просто настроение. Но можно увидеть этот феномен и как фундаментальный экзистенциал. Настроения могут портиться или меняться. Но это говорит лишь о том, что присутствие всегда уже настроено, эта настроенность предшествует встрече с другими, с окружающим миром. Это не внутреннее психологическое состояние, которое выплескивается наружу и отсвечивает на вещах и лицах. Настроение открывает бытие-в-мире как целое и делает возможным «настроенность на...». Человек всегда «задет», «затронут» миром, мир для него всегда уже «открыт» в этом смысле. Он может ему угрожать, волновать его, радовать. Все чувства и вся психология возникают потом, из этого способа бытийной открытости. Также и «понимание» в обыденном смысле есть лишь экзистенциальное производное от первичного понимания как способа существования бытия-в-мире. В психологическом смысле «понимать» — значит уметь справляться с ч.-л., быть на высоте. В онтологическом — это умение быть, возможность быть. Онтологически возможность более фундаментальна, чем действительность. Dasein есть возможность освобожденности для себя самого своего умения быть, быть в мире. Dasein не есть нечто наличное, что в придачу еще что-то может, чем-то способно быть, но оно первично есть бытие-возможность, оно каждый раз то, чем оно может быть. Эта «могущая» экзистенция открывает и весь мир в его возможности. Все открывается для понимания в своей служебности, применимости, полезности, негодности. Понимание всегда стремится проникнуть в возможности, потому что оно само по себе имеет экзистенциальную структуру, которую можно назвать планом, наброском. В этом смысле конституируемое экзистенциалом Dasein всегда больше того, что оно фактически есть. Поскольку оно есть то, чем оно становится или не становится, оно может, понимая, сказать себе: «Стань тем, что ты есть!» Понимание экзистенции есть всегда понимание мира.

Понимание как набросок экзистенциально составляет то, что у Хайдеггера называется «смотрением присутствия». Смотрением как озабоченностью, оглядкой, заботливостью, как смотрением за бытием как таковым. «Смотреть» не означает только воспринимать телесными глазами. Для экзистенциального смотрения действительно только своеобразие видения, которое делает неприкрытым встречающееся сущее. Не только всякое смотрение есть в своем истоке понимание, но также и «созерцание», «мышление» производны от понимания. Феноменологическое усмотрение сущности также основано на экзистенциальном понимании.

Всякое смотрение открывает мир, и в этом плане он всегда истолковывается. И, наконец, речь — это артикуляция понятности, она лежит в основании истолкования-изложения. Понятность бытия в мире выговаривает себя в качестве речи. Целокупность значений понятливости приходит к слову. Речь есть значимое членение понятности бытия-в-мире. Языкознание должно быть положено на онтологически изначальный фундамент. Речь — экзистенциально-онтологический фундамент языка.

Анализ Dasein должен выполнить двойную задачу: изложить конституивные моменты бытия-в-мире и указать единство этих моментов, их взаимосвязь, т.е. исследовать проблему временности. Это единство характеризуется тремя феноменами: экзистенциальность (здесь-бытие всегда уже при своей способности быть); фактичность (Dasein всегда уже определено, согласовано с тем, куда оно заброшено, что от него не зависит и что оно обязано принять); падшесть (оно понимает себя исходя из того, чем оно не является, оно затеряно в известном ему бытийствующем). Все три характеристики собираются воедино в заботе. Интерпретация бытия Dasein должна стать изначальным фундаментом выработки основополагающего онтологического вопроса, она должна осветить бытие Dasein в его возможной собственности и целостности. Dasein, пока оно есть, всегда недостает еще чего-то, чем оно способно быть и будет. Недостает конца, смерти. В забегании вперед, в крайнюю возможность (бытие к смерти) Dasein возвращается к собственному былому. Оно есть свое былое. Оно может быть былым, поскольку оно есть будущее. Не прошедшее есть первичное для Dasein, но поступательное забегание вперед в еще не бытийствовавшее, но уже послушно принадлежащее мне — в мою смерть. Только потому, что Dasein может забегать вперед, т.е. быть будущим, оно способно возвращаться в былое и свое бывшее не терять, а удерживать. Только перед лицом смерти человек начинает понимать и ценить прошлое.

Dasein, будучи временным, не оставляет свое былое позади, но им же и является сейчас, находится в настоящем, в фактичности. Этот феномен (бывшее-настоящее) называется временностью, а временность обнажается как смысл заботы. Падшесть же есть затерянность (потерянность) себя в настоящем.

К временности Dasein необходимо принадлежит историчность. Научно-теоретический способ трактовки истории ориентируется не только на гносеологическое прояснение исторического постижения или логику формирования концепций историографического описания (Г. Риккерт), но также и на «предметную сторону». При такой постановке вопроса история доступна лишь как объект определенной науки. Первофеномен истории отодвигается в сторону. Сведения о том, как история способна стать предметом историографии, можно извлечь только из способа бытия всего исторического, из историчности и ее укорененности во временности. Анализ историчности Dasein должен, по Хайдеггеру, показать, что сущее не потому временно, что выступает в истории, но наоборот, оно экзистирует и способно экзистировать лишь потому, что в основании своего бытия оно временно. Первично исторично Dasein, вторично исторично внутримировое встречное, не только подручное средство, но и миро-окружающая природа как историческая почва. История не взаимосвязь движения изменяющихся субъектов, не свободнопарящая последовательность переживаний «субъектов». Историчен не безмирный субъект, исторично сущее, которое экзистирует как бытие-в-мире. Событие истории есть событие бытия-в-мире. С экзистенцией исторического бытия-в-мире подручное и наличное уже каждый раз втянуты в историю мира.