О причинах исчезновения неандертальцев*

...Очевидно, что для разрешения сложной проблемы повсеместного и быстрого исчезновения палеоантропов необходимо отчетливое знание как о характере морфологических различий и сходстве между разными палеоантропами, так и о различиях между палеоантропами и повсеместно сменившими их людьми современного типа. Должны быть рассмотрены и смены географических условий обитания названных форм, и, несомненно, влияние оледенения на человека и животных.

В начале 20-х годов знаменитый американский палеонтолог Г. Осборн в своей книге "Человек каменного века" высказал гипотезу о том, что неандертальцы представляют "боковую ветвь" в родословной человека, которая совершенно вымерла в Европе. Осборн разделял этот взгляд с Булем и Швальбе. Однако, по его мнению, находки в Пшедмости смогли бы подтвердить, что часть неандертальцев выжила и дала смешанное население в долине Дуная. В Западной Европе около 25 тыс, лет назад, в конце мустьерской эпохи, неандертальцы исчезли и заменились кроманьонской расой. Причину этого исчезновения Осборн видел отчасти в том, что неандертальцы выродились как физически, так и в индустрии, под влиянием весьма суровых условий жизни на протяжении четвертой ледниковой эпохи. Но главным фактором их исчезновения было, по мнению Осборна, превосходство кроманьонцев в умственном и физическом отношении с их техникой позднего палеолита. Осборн полагал, что кроманьонцы шли с востока, из Азии, вдоль северного берега Африки.

Понятно, что все гипотезы начала 20-х годов строились на основе европейского материала. Ныне, когда остатки мустьерского человека были обнаружены в Европе, Африке и Азии более чем в сорока местах, и установлена их принадлежность свыше 115 индивидам, проблема исчезновения неандертальцев не могла не породить новые гипотезы. Было предложено немало объяснений тех преимуществ, которыми обладал "кроманьонец" или вообще позднепалеолитический неоантроп и которые позволили ему полностью и повсеместно вытеснить палеоантропа. Г. А. Шмидт среди этих природных качеств неоан­тропа выдвигал в качестве особенно важного способность к более быстрому бегу и к более меткому бросанию копья. Нэйпир указывал на способность нового человека к "точному зажиму", а не только к "силовому", характерному для палеоантропа, что видно по огромной относительной ширине его ногтевой фаланги большого пальца.

* Рогинский Я. Я. О причинах исчезновения неандертальцев // Вопросы антропологии. 1985. Вып. 75.

Впрочем, вряд ли можно полностью отказать палеоантропам в способности к точному зажиму, если иметь в виду очень тонкую мустьерскую технику в индустрии киик-кобинца и других палеоантропов.

Опираясь на гипотезу Либермана — Крелина о несовершенстве строения верхней части резонирующей камеры у палеоантропа, антрополог Пилбим пришел к выводу об отсутствии у него способности к вполне развитой членораздельной речи. Л. Брейс полагает, что главные отличия черепа неандертальца по сравнению с неоантропом следует искать в использовании неандертальцем челюстного аппарата для жевания очень жестких материалов и зажима передними зубами объектов обработки. Отсюда удлинение лица, его выступание кпереди, развитие надглазничного валика.

Многие авторы обращали особое внимание на большую архаичность эндокранов палеоантропов по сравнению с неоантропами особенно в префронтальном отделе и в височной доле. Была высказана гипотеза, что сильнее всего развились у неоантропа те участки головной мозговой коры, которые тесно связаны с его жизнью как социального существа, выполняя функцию "тормозов" его животных влечений.

Бесспорны огромные перемены в культуре кроманьонца по сравнению с неандертальцев. Однако отмечено, что у переходных, т. е. сходных с кроманьонцами палеоантропов из Передней Азии, мустьерская индустрия, по мнению многих авторов, ничем существенно не отличалась от типичной для неандертальцев.

Что касается роли похолодания, которое могло повести к исчезновению палеоантропов, вряд ли этого объяснения достаточно, если учесть, что 1) они исчезли почти на всей пригодной для жизни человека территории Старого Света, 2) климатические условия в Передней Азии, в слоях, датируемых нижним левалуа-мустье (скелеты Схул), характеризовались (на основании остатков фауны) влажным климатом, а слои, где найдены скелеты Табун I и Табун II, — климатом теплым и сухим. Конечно, в других областях похолодание, увеличение снежного покрова и обеднение фауны не могли не создать очень большие трудности и. привели к гибели отдельных групп палеоантропов.

Если обратиться к материалам, охватывающим весь процесс антропогенеза в целом, включая его древнейшие этапы, то небезынтересно вспомнить предшественников человека и древнейших гоминид в свете тех обобщений, которые были сделаны Конрадом Лоренцом. Лоренц обратил внимание на то, что у типичных стайных хищников (Felidae и др.) есть инстинкт, препятствующий убийству в пределах своего вида. Но такой инстинкт отсутствует у нехищных животных. Это приводит нередко к агрессии и к истреблению "чужаков" своего вида, вторгшихся на их территорию, а также к борьбе за доминантность. В докладах участников II Всесоюзной конференции по поведению животных (Групповое поведение животных, 1976) полностью подтвердились наблюдения такого рода. Агрессия была описана у ондатр, полевок, туров, маралов, серн, лосей, антилоп-канн, подковоносов, коров, серых крыс, крапчатых сусликов, леммингов, монгольских пищух. Разумеется, во всех этих наблюдениях речь шла о специальных условиях, в которых могла возникнуть агрессия. Никоим образом нельзя говорить о постоянно идущих процессах, ведущих к самоистреблению вида.

Можно предположить, что у древнейших гоминид уже на самых ранних этапах возникли зачатки специфических для человека элементов трудовой деятельности. Воздействие этого совершенно нового источника влияний на всю жизнь сообществ людей было разнообразным и внутренне противоречивым. С одной стороны и, прежде всего, это способствовало в сильной степени выживанию в борьбе за существование, вооружая нужными орудиями, сплачивая коллектив, создавая преемственность в передаче опыта от поколения к поколению. Но, с другой стороны, нельзя ли предположить, что самый факт какой-то неполной устойчивости в коллективной жизни, наличие обновлений (пусть очень медленных) в жизни и взаимоотношениях внутри сообществ могли вести к столкновению и вражде? Не могло ли у древнейших людей, и людей древних применение орудий делать более сомнительными соотношения сил и одинаково вероятными исходы боя за самку или лучшую добычу? Без сомнения, и в группах архантропов и палеоантропов были способы наведения порядка. Но мир внутри орды не мог ли иногда нарушаться взрывами анархии, поощряемой неустойчивостью внутристадных отношений? Еще более вероятны были подобные столкновения за ее пределами.

Вспомним предположение Вейденрейха о том, что синантропы поедали мозг убитых, вспомним об ударных ранах на черепах родезийца, на галилейском черепе, о каннибализме в Крапине. Если эти догадки справедливы, то понятно, какую огромную роль могли сыграть эволюционные изменения природных возможностей торможения проявлений ярости и безудержного гнева. Не этим ли в какой-то мере объясняется и развитие префронтальных отделов мозга у неоантропов? Во всяком случае, дальнейший ход развития общественной жизни неоантропа позволил идти по пути все большего укрупнения коллективов от рода к племени, к союзу племен, к народу, к нации уже без всякой морфологической перестройки самого человека.

Иной была судьба палеоантропов. Часть их, по-видимому, могла смешаться с новыми людьми. Другие, вытесненные в трудные для обитания области, при высокой смертности быстро уменьшались в численности. Не исключено, что они не сумели сплотиться, враждовали друг с другом и тем ускорили свою гибель.

Оглавление