ТОР для студентов / учебники / Beck_New

TANLN iii. VJ^]ž”N] RENLFAN VFESLN] L^@PEJ^^]] RSAFPFKN

стряется и может вырваться наружу скрытый вакуум государственной власти и легитимации. Это значит, что национально-государственные компромиссы между этническими группами утрачивают свою связующую силу и скрытые конфликты в конечном счете приведут к гражданской войне. Но так как это происходит на глазах мировой общественности, т. е. в сфере действия глобальной ответственности, то вместе с намечающимся взрывом силы и хаоса растет возможность «гуманитарных интервенций».

В кругообороте глобализации объединяются необходимости мирового рынка и «добрые намерения» глобального гражданского общества вместе с цепью «нежелательных побочных воздействий» в глобальную гражданскую, военную и гуманитарную угрозу, включая все дилеммы, которые порождает эта угроза. Чем успешнее действуют в глобальном масштабе провозвестники свободного мирового рынка и поборники прав человека, выхолащивая государственные национальные и территориальные структуры, тем ощутимее становится космополитически мотивированная угроза «гуманитарных интервенций» Запада против все умножающегося мирового населения. В то же время открыто проявляются противоречия этого «военного гуманизма», который из-за возрождения средневековой доктрины «справедливой войны» ставит под сомнение разумную кантовскую идею «мирного, хотя и не всегда дружественного сообщества всех народов земли, которые могут вступать в деятельные отношения друг с другом» [Kant. Metaphysik der Sitten, Rechtslehre, § 60]. В мировой системе слабых государств, которая пропагандируется и создается неолиберальной мировой политикой, уже ничто не может встать на пути имперского злоупотребления космополитической миссией.

Это происходит в условиях радикальной исторической неодновременности, поэтому соединение глобальной этики, экономики и военной силы создает и укрепляет культурную разделительную линию, которая проходит между рекордсменами нового гражданского миропорядка, т. е. первоначальными западными странами, и глобальными «другими», не удовлетворяющими этим масштабам. Эти обособленные от всемирно-гражданского порядка страны так называемого второго, третьего и четвертого мира вступили в политическое наследство европейского национализма; и многие страны выравнивают свое нестабильное внутреннее положение с помощью авторитарного господства и политики этнического обособления. Им отводится роль global underdogs5 космополитической эпохи, их оценивают и выде-

5 глобальных неудачников (англ.).

111

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

ляют по принципу соответствия неолиберальной политике и режиму соблюдения прав человека.

Противоречия этой интервенционистской политики прав человека лежат на поверхности. Во-первых, интервенции в мире, где права человека нарушаются постоянно и явно, осуществляются всегда только избирательно. Ввиду эрозии государственного авторитета гражданские войны, во время которых права человека, грубо говоря, топчут ногами, становятся все вероятнее, а интервенции все невероятнее; при этом избирательность интервенции способствует и без того широко распространяющимся подозрениям в создании инструментов политики силы. Во-вторых, государства с чистой (относительно прав человека) совестью впутываются в противоречия тех, о которых пословица говорит: «Других не суди, на себя погляди». Наблюдая за нарушениями прав человека другими, они не замечают этих нарушений у себя. Тем самым в дискуссиях о содержании прав человека находит выражение и спор о двойной морали Запада в вопросе о правах человека6.

Одновременно начинается — опять-таки в глубоко укорененной асимметрии между различными частями мира — совершенно ирреальное, парадоксальное, даже извращенное для национально-государст- венного сознания реформирование военного дела на принципах граждан-

6 Яркий пример того, как претенциозно звучащие декларации оборачиваются дискриминирующей практикой, дает Организация экономического сотрудничества и развития. На словах эта организация заверяет в своем безоговорочном нейтралитете, а на деле толкование и претворение в жизнь этого нейтралитета часто оказывается ограниченным или откровенно европоцентристским. Легитимность вмешательства * во внутренние дела восточноевропейских государств была установлена и провозглашена в июле 1991 года Женевским соглашением. Там говорится, что «проблемы национальных меньшинств относятся к задачам международного сообщества и, таким образом, не являются целиком внутренним делом того или иного государства». Чтобы приглушить далеко идущие последствия этих фраз и тем самым протесты против этого соглашения в западных странах, была введена весьма гибкая интерпретация понятия «национальное меньшинство». Эта часть текста устанавливает, что «не все этнические, культурные, языковые или религиозные различия ведут к созданию национальных меньшинств». Таким образом, стало возможным исключить вопрос о меньшинствах в западных странах, в которых они классифицируются как не-национальные, и снять с повестки дня международной политики, например, права индейцев в 5, турков в Германии, арабов во Франции и азиатских и афро-карибских групп в Великобритании.

112

TANLN iii. VJ^]ž”N] RENLFAN VFESLN] L^@PEJ^^]] RSAFPFKN

ского общества. Задачи военных перепрограммированы, их суть — способствовать дальнейшему установлению глобального гражданского общества военными средствами (сравни, например, Bredow von 2001). Чтобы ответить на вызовы радикальной неодновременности, «вооруженные силы западных стран следует основательно изменить. Эти далеко идущие изменения столь глубоки, что можно говорить о совершенно новом, постепенно формирующемся типе, о новых вооруженных силах» (там же).

Речь идет о вооруженных силах деэскалации, задача которых не защита своей страны от захватчиков и не завоевание чужих государств,

аустановление и укрепление гражданского демократического общества на чужой территории. Эти «гражданские вооруженные силы» защищают свободное демократическое гражданское общество на земле других государств от конфликтующих партий, которые целенаправленно и бесцеремонно нарушают права человека, причем чаще всего как одна, так и другая. Макс Вебер назвал бы это политико-этической армией, которая должна быть подготовлена и вооружена для того, чтобы в условиях чужих культур, государств и правовых режимов в качестве третейского судьи внушать уважение к правам человека.

Эти вооруженные силы уже не присягают на верность своему народу, а образуют действующие в мультинациональном масштабе воинские соединения, взявшие на себя обязательство защищать кодекс прав человека. Вследствие этого ключевое военное понятие «победа» (или «поражение») лишается ауры мифотворческой романтики. Цель не в том, чтобы завоевывать и порабощать чужие земли и страны,

ав том, чтобы гасить пламя вспыхивающих этнических гражданских конфликтов. Место архаической завоевательной логики занимает функция военной пожарной команды.

Это исторически новое транснациональное слияние гражданского общества и военного дела выражает себя в пластичном оруэлловском языке; голос войны пользуется мирными, ангельскими словесами: «миссия мира», «гуманитарное вмешательство», «peace support operations»7 или «military operations other than war»8. «Вооруженные силы де-эскала- ции сражаются с противником не за победу; скорее, их действия на военном плацдарме направлены на то, чтобы воспрепятствовать распространению насилия в схватке противоборствующих партий. Главная причина военного вмешательства не угроза собственной стране, а угроза гражданскому населению в другой стране и угроза миру во всем

7 операции по поддержанию мира (англ.).

8 операции, проводимые вне условий войны (англ.).

113

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

мире. Первостепенные цели вмешательства — защита населения, контроль за мероприятиями по оказанию помощи и частичное восстановление достойных человека структур власти» (там же).

Эта цель может быть достигнута не в одиночку, а только при во- енно-гражданском сотрудничестве и кооперации, в которых участвуют не только вооруженные силы других стран, но и (это тоже главный признак не признающей границ транснациональности) гуманитарные и другие ', представители конфликтующих партий, а также корреспонденты национальных и международных ,. Соответственно, вооруженные силы по своей структуре превращаются в космополитический общественный эксперимент en miniature.

Тем самым сразу устаревает весь морально-политический космос армии. Если противопоставление врага и друга в национальной мифологии казалось столь же обязательным, сколь и культурная однородность солдат, то «военно-гражданские работники» выступают за нечто прямо противоположное — за транснациональную солидарность прав человека, за мультинациональность и целенаправленное сотрудничество с общественно-гражданскими ' и инстанциями ради выполнения «миссии мира».

В этом смысле новые вооруженные силы по своим целям и характеру использования становятся предшественниками космополитических вооруженных сил, новыми андрогенными существами «военного гуманизма»; одновременно они становятся действительно секуляризованными «армиями спасения».

3. PEN^OAJTNAC^SJ TSORS\OPLS

Мировая экономика действует транслегально, т. е. ни иллегально, ни нелегитимно. Возрастание ее власти происходит в виде «революционной узурпации» (в смысле Макса Вебера) в цифровом пространстве. Транслегальное господство имеет в виду длительный, более или менее институционализированный шанс влиять поверх всех национальных систем и функциональных границ на результаты государственных решений и реформ, чтобы их приоритеты соответствовали приоритетам распространения всемирно-эконо- мической власти. Речь, таким образом, идет о том, чтобы — варьируя определение господства Максом Вебером — без всякой надежды, без приказа и повиновения, посредством целенаправленной политики отказа от выделения инвестиций, от вмешательства воздействовать на изменение государственной структуры, которая (в крайнем и удачном случае) принимает режим мирового рынка и использует его в качестве внутреннего компаса государственной политики. Эта цель достигается там, где государства рассмат-

114

TANLN iii. VJ^]ž”N] RENLFAN VFESLN] L^@PEJ^^]] RSAFPFKN

ривают приспособление к мировому рынку как политическое обязательство во имя всеобщего благоденствия.

Историк и философ Дэвид Юм уже давно выразил свое удивление по поводу того, с какой легкостью некоторым удается навязывать свою волю большинству даже с их согласия. В связи с этим Макс Вебер строил теорию господства, исходя из вопроса, какие виды веры в легитимность побуждают тех, кем повелевают, признавать власть повелителей. Интересуясь формами стабильного господства, он уделил мало внимания промежуточным и двойственным формам нестабильного господства9. При транслегальном господстве речь идет о нестабильной форме господства со специфическим «ни — ни». Транслегальный — значит ни иллегальный, ни нелегитимный; в то же время транслегальный — это ни легальный, ни легитимный. Это двойное отрицание не складывается в позитивное утверждение, так как всемирно-эконо- мический авторитет не может сослаться на какую бы то ни было глобальную веру в легитимность и не располагает этой верой.

В этом смысле можно говорить о транслегальном господстве как об а-легальном и а-легитимном, если под этим понимается двойственный статус — ни иллегальный, ни легальный, ни нелегитимный, ни легитимный. Метавласть капитала распространяется, формально не нарушая законы и не располагая одобрением парламентов и правительств, вместе с развитием новых информационно-технологических возможностей по сокращению временных горизонтов и устранению расстояний. Она вытекает из того, что Дэвид Харви называет уничтожением пространства временем (1990, 299). Образно говоря, государства имеют корни, а инвесторы — крылья. Эта новая асимметрия укорененной и окрыленной формы власти позволяет проводить захват мировой экономики невоенными средствами.

Под транслегальным господством имеется в виду не господство, стоящее над законом, как господство королей и императоров, которые правили милостью божьей. Речь, скорее, идет о комбинации определенных признаков:

9 В этом плане Макс Вебер различал три типа веры в легитимность и, соответственно, легитимного господства, а именно: традиционное, харизматическое и легальное господство. Легальность подразумевает господство «в соответствии с коллективным договором»; в этом случае подчиняются «легально установленному, деловому, неличностному порядку и вытекающей из него силе формальной легальности» (124). Легитимность, таким образом, может, но не обязана опираться на легальность.

115

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

1)Транслегальное господство имеет в виду транснациональную метавласть, поскольку она систематически использует для целей всемирноэкономического влияния кооперативные преимущества и укрытия различных национальных правовых режимов.

2)Транслегальное господство имеет в виду метавласть, насаждающую право. Концерны не хотят кулачного права, но международные правила или слабы, или вовсе отсутствуют, а национальные правила противоречат друг другу. Поэтому концерны насаждают свое собственное право, действующее как для технических и трудовых стандартов, так и для договорного права, а также для улаживания международных конфликтов и т. п. Все еще верно положение, содержащееся в германской Конституции: «Любая государственная власть исходит от народа» (ст. 20, абзац 2, п. 1), но больше не действует тезис, что вся власть принадлежит государству. Особенно право учреждения власти, компетенция компетенции (право решать, кто за что в обязательном порядке отвечает) принадлежит уже не единственно легитимной государственной власти. Возникают формы суверенитета, разделенного между государствами и всемирно-экономическими акторами (организациями). Это значит, что в рамках частной мировой экономики образуются новые организационные формы необщественной власти, стоящей над суверенными государствами, не претендующей на государственный суверенитет, но частично утверждающей свое право.

3)Под транслегальной властью понимается квазигосударственная компетенция компетенций — с центральным выводом: «транснациональные предприятия должны как квазигосударства принимать и квазиполитические решения». В генной технике, например, эта компетенция проявляется открыто. При каких условиях можно экспериментировать

сгенным материалом животных и даже людей и можно ли это делать вообще — вот центральные вопросы человечества, о которых на различных национальных аренах ведутся острые дискуссии. На деле же национальные правительства и общественность — всего лишь наблюдатели принимаемых решений. Руководящий персонал концернов принимает решения без их согласия и сразу же приступает к выполнению этих решений. Если какой-нибудь национально-государственный институт попытается ограничить пространство действия концерна, тот найдет для себя другое поле деятельности. В конечном счете вопрос не в том, может ли что-то произойти; вопрос в том, где это произойдет.

Вкрайнем случае всемирно-экономические акторы принимают политические решения сами, без демократической легитимации.

116

TANLN iii. VJ^]ž”N] RENLFAN VFESLN] L^@PEJ^^]] RSAFPFKN

4) Транслегальное — это метавласть инновации, т. е. систематическое вмешательство в институциональные и познавательные условия и возможности производства нового; а это означает в первую очередь обретение и утверждение власти над производительными силами и инновационными возможностями науки. В той мере, в какой всемирноэкономическим концернам и организациям удается поставить этот общественный источник монополии на службу техническим новшествам и истине, они действительно располагают некоторыми козырями в игре, на кону которой всемирно-экономическая власть. Они могут создавать и ликвидировать рабочие места, создавать продукты

ирынки, бороться с государственным регулированием и контролем или отмахиваться от них, устранять конкурентов и т. д.

5)Ограничения вытекают из того, что транслегальное господство есть господство транслегитимное, ибо оно не располагает собственной глобальной легитимностью, действуя помимо всемирно-го- сударственных правовых рамок и вне демократических источников легитимации. Откуда черпают всемирно-экономические акторы легитимацию своих решений? В чем природа их мандата? Они видят оправдание своих решений в рациональных экономических критериях рыночного успеха. «Мандат» всемирной экономики покоится на экономическом вотуме владельцев акций, который проявляется в повышениях и понижениях курса на глобальных финансовых рынках; он покоится, mutatis mutandis, на одобрении потребителей, которые, покупая, всегда используют свое избирательное право, т. е. обращаясь к конкуренту, могут весьма действенно выразить свое (политическое) доверие. Эта экономическая легитимация, правда, предполагает легитимное право и легитимную силу национального государства

ине уполномочивает всемирно-экономическую власть на действия против государств. Метаборьба за власть черпает свои темы, свою динамику конфликтов, формы протекания и необозримые последствия прежде всего из того, что граница между государством и экономикой (включая компетенцию, право принимать решения, кто за что несет ответственность) прорвана, стратегически изменена, сдвинута и зафиксирована заново. Если вместе с Жаном Боденом понимать суверенитет как основанное в себе самом, ни от чего не зависящее право принимать обязательные для всех решения, особенно как компетенция устанавливать права, то всемирно-экономические акторы и организации требуют и используют в транснациональном, глобальном пространстве экономической деятельности часть негосударственного, надгосударственного, определяемого экономикой квазисуверенитета.

117

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

Это связано с правовым вакуумом глобальной деятельности, которая,

содной стороны, вытекает из несуществования мирового государства,

ас другой стороны, из того, что государственный суверенитет установления права ограничен национальными рамками.

Это значит, что в существующем де факто суверенитете всемирноэкономических организаций законодательная власть одновременно

приватизирована и транснационализирована. Транснациональная компетенция компетенций всегда остается национальной. «В связи с этим на повестке дня стоят правовые реформы как в развитых капиталистических странах, так и в бывших странах социализма, а также в странах Африки, Азии и Латинской Америки, которые преобразуют свои правовые нормы и институты под руководством Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития. В этом смысле национальное государство фактически больше не располагает монополией на законодательную деятельность. Ряд новых акторов — corporate law firms10, частные третейские суды, международные институты и ' — вносят лепту в умножение форм правления, вариантов законодательной деятельности, распространения методов интерпретации, а также применения норм и стандартов. Негосударственные законодатели являются одновременно продуктом и движущей силой транснационализации господства. Национальные правовые пространства все больше транснационализируются, а транснациональные правовые режимы вводятся в национальные сферы» [Randeria 2001, 25]. Права человека, права собственности, патентные права и права окружающей среды суть ключевые темы, в которых расплываются, исчезают и проводятся заново границы между национальным и транснациональным контекстами, причем таким образом, что как в национальной, так и транснациональной сферах заново определяются (выторговываются) транснациональные и национальные зоны влияния, ответственности и обязательств [Goldstein, Karla,

Keohane, Slaughter 2000; Zürn, Wolf 2000].

Вследствие этого организация политического господства, которая

вэпоху Первого модерна руководствовалась исключительно правилами, принципами и методами национального государства, во Втором модерне трансформируется и варьирует изнутри. Управление в смысле реального решения проблем все чаще осуществляется в частном порядке [Cotler, Haufler, Porter 1999; Grande 2000; Schlichte, Wilke 2000].

Транснациональные предприятия, таким образом, превращаются

вчастно-экономические квазигосударства, которые, с одной стороны,

10 корпоративные юридические фирмы (англ.).

118

TANLN iii. VJ^]ž”N] RENLFAN VFESLN] L^@PEJ^^]] RSAFPFKN

принимают обязательные для коллектива решения, а с другой стороны, мутируют в направлении фиктивных, виртуальных организаций, наделяющих себя правом принимать решения. Старые предприятия управлялись через рынок и иерархию, их власть и решения определялись и ограничивались экономически, что приводило к утрате ими легитимности. Но предприятия как квазигосударства должны принимать и политические решения, одновременно они существенно зависят от договоренностей и доверия, вследствие чего крайне нуждаются в легитимации.

Хотя и они организованы и легитимированы не на демократической основе, многим антиглобалистские инициативы кажутся неким движением робин гудов. Когда, например, спрашиваешь молодежь, какие политические организации они ставят выше всего, они называют такие движения, как Гринпис и «Эмнести Интернэшнл». Это означает, что существует парадокс власти и легитимности. !

и экономические организации располагают большой властью и малой легитимностью. Социальные движения, напротив, при высокой легитимности имеют мало власти. И растущие темпы переплетения мировой экономики ускоряют распад легитимации всемирно-эконо- мической метавласти. Эта легитимационная ловушка всемирно-эконо- мической власти представляет собой значительный потенциал политизации. Хронический дефицит легитимации делает мировые рынки ультранеустойчивыми, так как концерны работают в условиях зависимости. Чем сильнее они эмансипируются от избирателей или государственных институтов, тем зависимее становятся они от потребителей и их доверия, от рынков и конкурентов. Достоверность становится решающим капиталом, так как мировые рынки предполагают доверие общественности и потребителей. Если доверие утрачивается, это может нанести урон рынкам, концернам, даже американской экономике и мировой экономике в целом, как показывают в настоящее время балансы прибегающих к фальсификациям крупных концернов, манипулирующее генами производство продуктов питания, а также связанное с риском производство мясных продуктов, сельское хозяйство, ядерная энергетика и т. д. Хрупкость доверия акционеров и потребителей свидетельствует о ненадежности легитимации действующих в мировом масштабе концернов, это их ахиллесова пята. И именно в это уязвимое место нацелены действия социальных движений. Но даже неолиберальное американское правительство вынуждено противодействовать драматическому упадку доверия с помощью антинеолиберальной политики (по крайней мере, символической) регулирования и контроля.

119

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

Откуда движения защиты (например, Гринпис) получают свой мандат на деятельность? Они тоже уполномочивают самих себя, претендуют на часть негосударственного суверенитета, когда берут на себя ответственность за окружающую среду, протестуя в первую очередь против национально-государственного и всемирно-экономического эгоизма. Но у них нет на это поручения от избирателей; своей внутренней организацией они нарушают правила демократии, за которые они борются в глобальном масштабе. Они черпают свою легитимность в активно поддерживаемом , отрицательном отношении к самоуничтожению цивилизации (см. с. 334 наст. изд.). Свой мандат они получают за счет усилий по разрешению таких коренных вопросов человечества, как разрушение окружающей среды, опасности, которые несет с собой мировая экономика, нарушения прав человека

игражданских прав, борьба против растущей глобальной нищеты,

ибесцеремонного нарушения неписанных правил глобальной справедливости. Применительно к этим мировым проблемам речь идет не о внутренних делах национальных государств или интернациональных концернов. Поэтому вполне легитимно вмешиваться и даже с помощью целенаправленных нарушений национально-государственного права при поддержке , тревожить и активизировать мировое общественное мнение.

Мировое общественное мнение располагает по отношению к государствам лишь незначительными возможностями влияния. Но по отношению к концернам его потенциал влияния огромен, особенно если рассматривать мировое общественное мнение под экономическим углом зрения, как тезис: «политический потребитель обнаруживает, что и он обладает властью». Спящий великан Потребитель просыпается и превращает акт покупки в голосование о всемирно-по- литической роли концернов, побивая концерны их же собственным оружием — деньгами и отказом от покупки.

Мандат социальных движений — это всегда post-hoc-мандат. Они действуют на опережение защиты глобальных ценностей и ответственности, опережение, которое может подтвердиться или не подтвердиться позже, например, в международном бойкоте потребителей. Поэтому их мандат — это одно из подтверждающихся или опровергающих себя пророчеств. Здесь тоже действует правило: «нет ничего благоприятнее успеха, и ничто так не разрушает доверие, как неудача».

Сколько бы ни спорили отдельные группы, особенно антиглобалисты, решительно выступая за протекционизм и столь же решительно против всемирно-экономического переплетения экономики, их собственные усилия не останавливаются перед национальными грани-

120