ТОР для студентов / учебники / Beck_New

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

редь предполагает не только либерализацию товарообмена, но и либерализацию обращения капитала, т. е. возможность инвестировать, производить и давать в долг деньги там, где царят наиболее благоприятные условия. В конкурентной борьбе между концернами преимущества оказываются у тех, кто меньше других подвергается контролю и ограничению мобильности со стороны национального государства. Это значит, что непосредственной целью не является лишение государств власти; императив конкуренции, диктуемый мировым рынком, ускоряет либерализацию экономики, обостряя, таким образом, противоречие между интересами капитала и национальных государств.

Политическое пространство (т. е. пространство национальных государств) и экономическое пространство (т. е. пространство мировых экономических акторов) уже давно не совпадают. Именно это освобождение мировой экономики от «экономического национализма» (Райх) запускает эти процессы — лишение национальных государств власти и присвоение власти мировыми экономическими акторами.

Стратегии экономического суверенитета

Согласно политологической аксиоматике существует четкое разделение задач между государством и (частной) экономикой. Только государство располагает военно-политическими средствами насилия, а также монополией на наведение порядка с помощью права. Только правительство осуществляет внешнюю и внутреннюю политику, политику образования и т. п. Стратегии автаркии направлены на то, чтобы расщепить этот пучок государственных задач и приватизировать государственные задачи в масштабах мировой экономики. Подобные стратегии приватизации государства, переход государственных задач в ведение мировой экономики, т. е. вопросы о всемирно-экономической «внешней политике», «внутренней политике», «технологический политике», «правовой политике», «демократической политике» и т. д., противоречат политологическому кредо.

Приватизацию государственных задач можно пояснить сравнением. Коммунисты исходили из того, что государство должно быть завоевано и в нем должна воцариться диктатура пролетариата. Стратегия приватизации государства нацелена в противоположном направлении: мировая экономика узурпирует задачи государства и таким образом не только становится независимой от государства, но незаметно превращается, грубо говоря, в своего рода диктатуру мирового приватного государства.

201

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

Речь изначально идет вовсе не о завоевании государства, но о завоевании транснационального пространства. Это не релятивизация власти государства, но ее отсутствие, что играет на руку мировым экономическим акторам, предоставляя им «право первого» устанавливать правовые нормы. Другая сторона власти капитала — отсутствие всемирного государства, что подразумевает отсутствие центральной монополии правового государства. Цивилизаторское достижение национального демократического конституционного государства, состоящее в правовом укрощении политического насилия и экономической власти, с выходом экономики в транснациональное пространство исторически оказывается доступным всем. В то время как национальное «пространство локусов» тотально пронизано государством, транснациональное «пространство потоков» не только лишено государства, но практически недоступно для территориальных отдельных государств. Мировая экономика вышла, таким образом, за рамки государственно контролируемого пространства территории и вступила в анархию пространства.

Экономические акторы действуют, оправдывая принцип «jus prima jus» — устанавливая право «права первого» в почти лишенном правовых норм, бесправном пространстве транснационального права. Поскольку это право устанавливать правовые нормы есть привилегия

иправо государства, в деятельности мировых экономических акторов сочетаются признаки из противоположных сфер общественного

ичастного, приватного действия: форма их действия связывает то, что до сих пор исключало друг друга,— экономику и государство, экономику и политику. Они становятся приватными транснациональными квазигосударствами без демократической и политической легитимации (примеры см.: Günther/Randeria 2002). Форму легитимации, которая для этого привлекается, можно было бы назвать авторитаризмом эффективности. Речь идет о низшей форме самолегитимации — не через рациональное самообоснование (что имеет место в области прав человека), но через рациональность экспертов и самоопределения «гильдий богачей» мировой экономики. Этот авторитаризм эффективности находится в опасном родстве с эффективностью авторитарных режимов (пример — Китай), черпающих свою легитимность из роста экономики при одновременном подавлении основных демократических прав.

Таким путем в возникающей архитектуре норм и институтов транснационального капитализма пересекаются эффективность и власть, утверждая нормообразующую, нормотворящую власть приватного транснационального государства как упорядочивающую силу анар-

202

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

хической мировой политики. «Ориентирующиеся на эффективность объяснения представляют дело так, что приватный авторитет оправдывает себя снижением затрат на трансакции, особенно в сравнении с атомарными рынками с коротким радиусом, где не существует подобного транснационального авторитета, но и в сравнении с общественным авторитетом, возникающим в государствах и межгосударственных институтах. Так, например, в атомарных рынках возникновение приватного авторитета позволяет фирмам лучше справляться со стратегической взаимозависимостью благодаря тому, что они выполняют обязательства или поощряют комбинированные действия или санкционированные предписания норм поведения, на основе которых возможна обязательная координация. Приватный авторитет может мобилизовать фирмы для оказания совместного давления на общественность ради проведения соответствующих реформ — давления, на которое не способны отдельные фирмы. Приватный авторитет может устанавливать стандарты поведения, проверять их внедрение и даже принуждать к их исполнению, что в свою очередь усиливает доверие потребителей в тех или иных отраслях промышленности. Эти преимущества эффективности приватного авторитета могут реализовываться либо в результате признания их отдельными фирмами, либо благодаря тому, что они открывают признавшим их фирмам конкурентные выгоды по сравнению с другими» [Cutler/Haufler/Porter 1999, 352].

Эти объяснения в аспекте эффективности не исключают, однако, объяснений в аспекте власти. Чтобы закрепить на будущее возникшую в прошлом власть рынка, фирмы и мировые экономические акторы, подобно гильдиям глобальной эпохи, могут объединяться в транснациональные кооперативы правительств, устанавливая и воспроизводя власть и в транснациональном пространстве. Однако такое аккумулирование власти имеет и свою теневую сторону: приватный авторитет релятивизирует, или замещает, общественно легитимированный авторитет не только потому, что первый эффективнее второго, но и потому, что обладающие властью экономические акторы открывают путь для легитимации своих партикулярных интересов, не выполняя требования о вменяемости, не беря на себя ответственности по отношению к общественности и не получая одобрения демократическим путем, т. е. не участвуя в легитимационном беге с препятствиями, который характерен для авторитета конституционного и правового государства.

Речь идет при этом о ранних формах экономического суверенитета, который нужно понимать как зеркальное отражение государственного суверенитета, причем всецело в смысле новой, не-общественной формы организации приватной, правотворческой власти (Gewalt),

203

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

стоящей над суверенными государствами, но не обладающей государственным суверенитетом. Это наднациональное governance15 экономики существует как своеобразная политическая организация прежде всего благодаря потоку легитимности, который изливается на нее из источников ее приватного авторитета. И здесь имеет смысл говорить об экономическом суверенитете, поскольку транснациональные, квазигосударственные основы мировой политики в приватно-эконо- мической верховной власти проектируются и формируются в соответствии с максимами экономической рациональности.

Но одновременно эти институты внегосударственного права действуют в пределах систем национально-государственного управления

исудов и в таком качестве принимают решения, обязательные в национальных рамках. Эти управляющие инстанции образовались из транснациональных правовых и юридических организаций, которые продолжали развивать новый вид приватных судов — транснациональных согласительных организаций, имеющих дело со всемирно-экономиче- скими конфликтами,— в специальном своде приватных законов, в так называемом lex mercatoria16.

Решающим является то, что метавласть не только отчленяет территориальное пространство власти от властного пространства транснациональной мобильности, но и определенным способом сочленяет оба эти пространства власти. Транснациональное властное пространство нужно понимать как виртуальное пространство, предоставляющее прежде всего стратегические опции и шансы в национальном пространстве. Вот почему существенно приведенное выше различение между интернациональностью и транснациональностью. Оно показывает, что в интернациональной, международной системе государств границы между государствами имеют основополагающее значение, тогда как в транснациональном пространстве опций национально-государ- ственные границы упраздняются, незаметно проводятся по-новому

исливаются. Тема транснациональности открывает возможность политического жонглирования проведением границ, плюрализацией границ и распределениями ответственности в пространстве, лишенном границ. Если в международной системе государств сферы национальных и интернациональных властных конфликтов четко разграничены, то в конфликте метавласти национальные и транснациональные арены и опции действий сцеплены друг с другом. Хотя эту проблему — коллизия и сцепление властных пространств и стратегий

15регулирование (англ.).

16торговом, коммерческом праве (лат.).

204

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

власти — в двух словах не расшифровать, все же нужно отметить, что транснациональные властные сферы вторгаются во многие, а в предельном случае — во все территориальные национально-государствен- ные пространства власти. В конечном счете именно это дает возможность установить неолиберальный режим, претендующий на глобальную значимость17.

Ввиду этих возможных вариантов развития снова выплыл старинный образ врага: новые «предатели Отечества» — это мультинациональные предприятия. Последние, как утверждается, подобно спруту оплетают весь мир. Широко разветвленная политическая коалиция антиглобалистов простирается от крайне правых до крайне левых

иохватывает такие разнородные группы и инициативы, как глобализированные женское и экологическое движения, левый и правый протекционизм, пострадавшие от глобализации периферийные правительства, неонационалистические течения и т. п.; все они сходятся

иобъединяются в неприятии глобализации. Между тем на всех газетных полосах обсуждаются следующие вопросы: разве постоянно растущие концерны уже давно не определяют, какие товары производятся в этом мире и кто может себе позволить их приобрести? Какие технологии реализуются и какие отбрасываются? Какие яды повсеместно распространяются через сети продовольственных товаров и попа-

17 При этом ни в коем случае не следует предполагать, что на транснациональном окольном пути тайно осуществляется своего рода универсализация или американизация через посредничество новых не-государственных, всемирно-эконо- мических законодателей в национальных пространствах. Верно, что разрушается базисная предпосылка либеральной политической теории и правоведения, а именно «совпадение территории, государства и закона» [Randeria 2000]. Но при этом совершенно не обязательно возникает универсальная глобальная правовая культура (как это часто допускается в неоинституциалистском мышлении Мейера и др.). Напротив, внутри отдельных политических единиц сосуществует плюрализм законопорядков, причем не только там, где это давно ожидается (в колониальном и постколониальном контексте), но и в так называемых сильных государствах Европы и 5 [Günther/Randeria 2002]. Растущая значимость наднациональных правопорядков и режима, международных организаций по урегулированию конфликтов и правотворческих фирм, а также прямые вмешательства Всемирной торговой организации и других наднациональных консультативных организаций создали комплексную, амбивалентную и поливалентную структуру правовых пространств и правотворческих, судебных инстанций, в которых многократно перекрываются полномочия и границы внутри национальных территорий и между ними [Randeria 2001].

205

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

дают в окружающую среду? Кто обладает правами на человеческий наследственный материал? Чему учат в школах и университетах? Какое научное направление поощряется и каким пренебрегают? Какие пути развития избирают в так называемом третьем мире? И вообще не сошел ли уже давно вопрос, как мы хотим жить, с арены общественности и политики? Принимаются ли решения в аполитичных и закрытых для общественности пространствах, которые для мировых экономических акторов стали естественным пространством действия?

Как бы ни был справедлив этот вопрос, в нем теряется весьма существенный момент: именно потому что и только до тех пор пока национальное государство остается привязанным к территории, возникают всемирно-экономические квазигосударства, которые приватно (экономически) выполняют и организовывают на транснациональном и национальном уровнях необходимые функции регулирования во все- мирно-экономическом пространстве. Под стратегией приватизации государства я подразумеваю не только политику, которая в национальных рамках ликвидирует торговые барьеры и инвестиционные препятствия, но, быть может, впервые исторически предоставляющийся и использующийся концернами и их союзами шанс построения легальных, регулирующих структур, которые упорядочивают деятельность крупных региональных рынков и также будут распространены на мировой рынок и там привьются.

Речь, таким образом, в классическом понимании автаркии, идет об экономическом менеджменте, а также о предпосылках и проблемах последствий глобализированных экономических решений менеджмента. Речь идет о формах «саморефлексивной» экономики, которая реорганизует — в сфере приватно-экономической верховной власти — свои государственно-политические основы, институциональные рамочные условия и проблемы последствий согласно максимам экономической рациональности18.

Прослеживается общая тенденция: глобализирующаяся экономика подталкивает к созданию институтов соответствующего строя и порождает проблемы, подлежащие обязательному глобальному урегулированию — от картельных решений через контроль за финансовым рынком до защиты человеческого труда и атмосферы. Эти предпосылки и последствия всемирно-экономических действий и решений только еще нужно взять под контроль с помощью признаваемых в мировом масштабе норм. Но именно здесь проявляется несостоятельность прежних, связанных с территорией форм организации и легитимации на-

18 См. в этой связи подробно в Dezalay и Gath Bryant G. (1996).

206

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

ционально-государственной политики. В этот вакуум проникают различные негосударственные акторы, проводящие здесь свою политику не-политики, свою определяющую основы не-политику. Это, с одной стороны, неправительственные организации, а с другой—прежде всего акторы мировой экономики и их лобби. Под лозунгом саморегулирования в серой зоне между политикой и экономикой строятся потемкинские деревни: на поверхности ответственными часто остаются правительства, в то время как фактически, уже на основе форы в виде компетенции и информации подготавливает и задает решения технократия концернов, продвигая тем самым политику приватизации государства. Так, концерны и их эксперты принимают активное участие в образовании международного финансового рынка, как и в принятии добровольных стандартов по защите окружающей среды. Они рассылают своих представителей в национальные и международные экспертные комитеты, когда речь идет о заключении договоров по защите озонового слоя, о соглашении об инвестициях или о правилах Всемирной торговой организации. В этой силовой игре всемирно-общественные акторы и их союзы пускают в ход свой накопленный за десятилетия опыт и мощные ресурсы, в этом далеко опережая деятелей Гринписа

ипрофсоюзов этого мира, изо всех сил сражающихся за свое влияние. Одновременно им содействует то, что можно назвать экономической лояльностью политиков: под впечатлением от неолиберальной гегемонии множество политиков различных стран действуют — уже просто по убеждению — в союзе с транснационалами, в соответствии с устаревшим

идавно подорванным глобальной экономикой лозунгом: «что хорошо для экономики, то служит созданию рабочих мест, а значит — стране».

Наряду с этим эмбриональным, наднациональным приватным государством, которое в собственной организации мировых экономических акторов и в соответствии с моделью санкционированного самообязательства правительственной политики, согласно неолиберальной идеологии, все больше распространяется на транснациональное

инациональное пространство развития, впервые появляется квазигосударство без территории, власть которого хотя внешне влияет на продолжающие существовать территориальные государства, но по ту сторону своих границ создает новое политическое пространство. Это абсолютно не-политическое государство, государство без общественности; мало того, квазигосударство без общества, разместившееся в не-месте, проводящее не-политику, посредством которой оно ограничивает власть национальных обществ и взламывает их изнутри.

Однако эта стратегия приватизации государства, как и другие, имеет пределы. Так, транснациональные концерны не располагают средст-

207

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

вами легитимного применения насилия (не говоря уже о монополии на него), которые остаются прерогативой государства. Столь же неспособны они сами по себе демократически легитимировать свои решения, влияющие и на центр национально-государственной политики. Вследствие этого безлегитимность всемирно-экономических стратегий автаркии по сравнению с государственной политикой крайне чувствительна ко вторжениям власти рынка и ее кризисам. Высокая эффективность, с которой мировые экономические акторы по сравнению

снациональными государствами принимают коллективные решения

имогут устанавливать их обязательность, покупается за счет отсутствия публичности. Это означает, что оборотной стороной власти свершившихся фактов, которой располагает мировая экономика, оказывается неспособность дать отчет бодрствующей общественности потребителей. Отсюда хронический дефицит легитимности, который может возникать из-за двух обстоятельств или контрстратегий.

Во-первых, легитимационный вакуум, в котором действуют мировые экономические акторы, может быть выявлен с помощью масс-ме- дийного восприятия риска (террор, техника, климат), всевозможных бойкотов со стороны покупателей и всемирных движений потребителей и доведен до исключительно болезненного для предприятий кризиса их мировых рынков. Здесь в самом общем виде кроется исходный пункт для социальных движений, которые как бы делают центром своей политики то, что государством, как и мировой экономикой, выводится за скобки или игнорируется, а именно вопрос: как нам жить? Это поле этики и ценностей, которое зачистили политика государств

имировая экономика, завоевывается новыми «моральными предпринимателями» социальных движений, утверждающими, что они отвечают глубокой потребности человека строить свою жизнь в рамках особых разумных сообществ.

Во-вторых, взлет мировой экономики влечет главное последствие: национальная связь дезинтегрируется, однако глобальная связь или сплоченность не ощущается в какой-либо форме, руководящей действиями. В самом деле, экономическая глобализация сопровождается ростом числа общественных и политических кризисов и конфликтов. Это развитие может дойти до того пункта, когда возникает угроза мировых, всемирно-региональных социальных взрывов или когда эти взрывы происходят — что и случилось во время кризиса в Юго-Восточ- ной Азии в 1998–1999 годах, что грозит России и Латинской Америке

иуже давно стало повседневностью в зоне африканской Субсахары. Самое позднее в момент достижения этой точки кипения будет разоблачено экономистическое притязание, подспудно движущее этими

208

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

процессами,— уверенность в способности управлять экономической глобализацией при помощи одних лишь экономических средств.

И наоборот: это означает, что государственная власть, как это ни парадоксально, может быть возрождена, если опереться на опыт политических кризисов. Тогда станет ясно то, что могло и должно было быть ясным и так,— мировая экономика, как и рынок в самом общем виде, предполагает наличие политики и государства не только как создателей рамок порядка (в том числе для экономики), но что как раз сам местный источник конфликтов — мировая экономика — для легитимного урегулирования порожденных ею диспаритетов и аномий нуждается в легитимирующей силе демократически организованного транснационального обновления политики.

Стремление мировых экономических акторов добиться автаркии по отношению к государству и политике принципиально ограничено по крайней мере двумя причинами. Во-первых, акторам мировой экономики не хватает всех предпосылок и ресурсов для того, чтобы политически и демократически легитимировать свои собственные действия. Да и трудно представить себе развитие, в ходе которого когда-либо может быть достигнута понимаемая таким образом автаркия. Напротив, в результате усвоения мировой экономикой государственных задач политически детерриториализированные действия и институты глобальной экономики нацеливаются на решение политических задач, не будучи на это тем или иным образом легитимированными или легитимируемыми. Но это означает, что пребывающие в безлегитимном пространстве транслегального господства крайне хрупкие социальные структуры и квазиполитические институты могут рассыпаться, как карточные домики, под влиянием общественного спроса.

Во-вторых, стратегии автаркии ограничены по внутриэкономической причине: дело в том, что для мировых экономических акторов они имеют смысл лишь до тех пор, пока временные, институциональные и материальные расходы на саморегулирование не превышают затрат мировой экономики на их государственную проработку. В рамках неолиберального утопизма, который исходит из того, что экономического саморегулирования проблем, порождаемых экспансией мировой экономики, удастся достичь on the long run19 (т. е. когда, по выражению Кейнса, «все будут мертвы»), эти затраты на приватное, наднациональное квазигосударство капитала могут казаться доступными подсчету и минимализируемыми. Однако об этом опасном оптимизме приходится вспоминать лишь в том случае, если речь

19 в долгосрочной перспективе (англ.).

209

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

заходит о том, чтобы «компенсировать» катастрофы целых мировых регионов не только в экономическом, но социальном и политическом отношениях. Очевидно, что расчет мировой экономики делается всегда без инициатора кризиса, т. е. покоится на экстернализации затрат, которые проводятся как государственные расходы на «общее благо» и которые прежде всего включают также запаздывающую компенсацию социальных и экологических проблем, порождаемых инвестиционными решениями мировой экономики.

б) Стратегии субституции

Стратегия автаркии, пусть она в конечном счете возможна лишь в узких рамках, указывает на пределы минимального государства, которые одновременно были бы максимальными рамками мировой экономики. Почему бы не быть фасадным государствам и фасадным демократиям, которые в сущности сосредоточились бы на том, чтобы всеми средствами парламентской демократии, полиции, масс-медий- ного цезаризма и т. п. задним числом (или превентивно) «политически легитимировать» всемирно-экономические приоритеты и решения и утвердиться или защититься перед лицом общественного сопротивления в национальном контексте? Но подобные попытки всегда проваливаются из-за принципиальной зависимости мировой экономики от государства и политики. Эта принципиальная встречная зависимость мировых экономических акторов от государственных льгот, запретов, вмешательств, нормирования и соответствующих финансовых авансов остается поэтому стимулом для всемирно-экономической эмансипации от государства, и от этого никуда не деться. Поэтому акторы мировой экономики постараются расширить эти рамки своего контроля с помощью иных стратегий, чтобы другим путем обеспечить независимость мировой экономики от государственных льгот.

Экономические глобализаторы должны стремиться к тому, чтобы государства, государственные авансы и услуги были стандартными, т. е. взаимозаменяемыми. Надо рассчитывать на два последствия: конкуренция государств за иностранные инвестиции будет обостряться, а инвесторы при подобных предложениях со стороны государства смогут выбрать наилучший для себя вариант.

Иными словами, структурная всемирно-экономическая власть растет и крепнет в той мере, в какой развитие мира государств стремится к установлению единого стандарта. Если бы удалось установить во всем мире стандартные транспортные, правовые, образовательные, религиозные и политические системы, усилилась бы межгосударственная

210