Хрестоматия Глобализация и идентичность / Часть 4 / Часть 4-Толстых

ВАЛЕНТИН ТОЛСТЫХ

СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ВЫЗОВ ГЛОБАЛИЗМА

Амплитуда расхождений в общей оценке глобализации – очень ши­рока и полна крайностей. Одни считают этот процесс в целом благо­творным и исторически перспективным, несущим народам и странам благо, шанс на развитие и процветание. Другие, напротив, видят в нем «непреходящий кошмар» и «реакционную утопию», выгодную неболь­шому меньшинству, обрекающую целые народы и регионы мира на прозябание и вымирание. Для одних это — «свет в окошке» будущего, для других – «новое Средневековье», возврат к самым мрачным вре­менам прошлого.

Но есть и более спокойное, трезвое восприятие и оценка глобализа­ции, где она предстает как объективный и глубоко противоречивый процесс, заключающий в себе как новые возможности, так и новые опасности, несущий обретения и потери. […]

КРИЗИС ГЛОБАЛЬНЫЙ

ИЛИ ПАРАДИГМАЛЬНЫЙ?

Признав, что человечество переживает важнейший переломный мо­мент своего планетарного развития, необходимо пойти дальше и оха­рактеризовать его как парадигмальный кризис всего мирового цивилизованного жизнеустройства. Особенность этого кризиса состоит в том, что он носит не ситуативный и не формационный (внутристадиальный) характер, связанный с эволюцией и трансформациями господствующего капитализма (шире – индустриализма), как полагают многие современные аналитики. Для них термин «глобализация» – лишь другое наименование кризиса капитализма. Но «крот истории роет глубоко», – тут речь идет о сдвигах и переменах всемирно-исторического масштаба и значения, и поэтому требуется социокультурный подход.

Можно согласиться с О. Тоффлером, который говорит о «третьей волне» человеческой истории. Первая волна означала переход челове­ческого рода от потребляющей экономики к производящей, вторая – переход к индустриальному обществу, а нынешняя, третья волна, по­лучившая название «глобализации», – переводит человечество в прин­ципиально новую стадию развития. Какую именно – на это существу­ют разные ответы-прогнозы, на которых несколько дальше мы оста­новимся подробнее. Сейчас важно зафиксировать вывод, который на­прашивается сам собой: человечество переживает кризис оснований, базовых ценностей мироустройства, охвативший все без исключение действующие цивилизационные модели. Это кризис всех, как точно сказал однажды М. Рокар, бывший премьер-министр Франции: и тра­диционного, и техногенного обществ, несмотря на все их различия и разный уровень социально-экономического развития.

Можно по-разному трактовать вызовы времени, но они, бесспорно, свидетельствуют о системном кризисе современной цивилизации, ко­торый еще предстоит осознать и объяснить. Достигнув пика своего могущества, современная цивилизация на стадии глобализации пере­живает настоящую духовную драму, связанную, образно говоря, с «сер­дечной недостаточностью» всех существующих ценностных и рацио­нальных оснований и форм жизнеустройства. И не случайно XX век стал веком краха великих учений или утопий – коммунистической и либерально-рыночной, объявленной ее адептами «концом истории» поскольку ей по сути нечего больше сказать, кроме того, что она уже «сказала».

Это ключевой момент в нашем понимании процесса глобализации. […] В этом плане заслуживают внимания более осторожные, менее ка­тегоричные оценки глобализации как процесса дальнейшей капита­лизации мира. Например, Р. Робертсон избегает моральных оценок этого процесса, считая, что существующий мир в результате «ускорен­ной глобализации» скорее станет более «систематизированным», чем более гармоничным. На большее и нельзя рассчитывать, если будущий мир мыслится как «панэкономика», где будут властвовать интересы, а не ценности и соображения «выгоды» (разумеется, взаимной!) возьмут верх над альтруизмом той же «справедливости», с экономической точ­ки зрения лишенной устойчивого реального содержания, как выразился один из современных экономистов.

Но это открытый вопрос – что капитализм вечен, а будущий мир будет его улучшенным вариантом. Если верен прогноз, что капита­лизм придет к упадку в результате своих успехов, а не провалов (как полагал Й.Шумпетер), то к нему надо прислушаться. Уже сегодня многие люди разных мировоззренческих ориентации сходятся в том, что рыночная экономика в том виде, как она исторически сложилась, вряд ли способна посредством одного лишь изменения «правил игры» обеспечить желаемый баланс интересов, а нынешняя демократия сама слишком «больна» (А. Михник), чтобы можно было рассчитывать на нее как на инструмент, способный разрешить накопившиеся в мире противоречия. Человечество находится в ситуации, когда «на пороге бифуркаций» оказались и такие цивилизационные институты, как ры­нок и демократия.

[…]Критика цивилизации и оснований, на которых она зиждется, ведется издавна. Привычным стало искать причины ее несовершенств и изъянов в социальном устройстве, в дисгармонии отношений между человеком и обществом, цивилизацией и культурой, экономикой и политикой. Между тем причина лежит глубже – в самой парадигме цивилизационного устройства современного мира. Здесь есть свой метафизический пласт, который нельзя игнорировать, обойти вниманием, если мы хотим добраться до корневых причин современного цивилизационного кризиса.

На уровне выводов-констатаций, каждый из которых может стать предметом специального рассмотрения и анализа, парадигмалъный кризис выступает в виде следующих проблемных, по сути антиномичных ситуаций:

• биоэволюция и техноэволюция человечества разошлись между собой настолько, что возникла непосредственная угроза сохранению не только природы, но и самой «земной жизни», и, таким образом, дело не только в «экологическом кризисе», а в кризисе, охватившем все стороны и сферы человеческого бытия – экономику, политику, культуру, антропологические характеристики индивида и т. д.;

• ни рыночная, ни централизованная формы хозяйственной деятельности (и экономик) в их исторически сложившемся виде не способны разрешить проблему массовой и все нарастающей бедности, поляризации богатых и бедных стран и целых регионов мира, что однажды может «взорвать» его изнутри и привести к гибели;

• сложившаяся и более или менее эффективная в рамках национального государства демократическая форма жизнеустройства и регуляции социальных отношений вряд ли способна (без «демократизации» самой демократии) стать основанием и прочной скрепой единения и целостности мира, преодолеть его разобщенность и взаимное недоверие;

• существующие «миры» культур и цивилизаций, справедливо от­стаивающие свою идентичность и самобытность, настолько расходятся и различаются в восприятии и в понимании общечеловеческих ценностей (тех же «простых норм нравственности и справедливости»), что на смену былым религиозным войнам при­шли конфликты и войны национально-этнического происхож­дения и характера, не менее ожесточенные и разрушительные. […]

КУЛЬТУРОЦЕНТРИЗМ VERSUS ТЕХНОЦЕНТРИЗМ

На практике глобализация выступает в двух ипостасях: как экономи­ческий и научно-технический процесс и одновременно процесс цивилизационный, имеющий свои социокультурные основания и мерки. Как эти процессы соотносятся друг с другом, и в каком направлении они эволюционируют? […]

Формула глобализма как двуединого процес­са – параллельно и одновременно интеграции и автономизации суще­ствующих общностей, институтов и сфер деятельности – дает конст­руктивную основу для понимания формирующегося глобального мира.

Такой подход позволяет более точно и продуктивно решить дилем­му соотношения экономических и социокультурных факторов процес­са глобализации. Единство как единообразие (унификация) норм, сти­мулов и способов действия и поведения, возможно, и обеспечивает цели экономического и технологического прогресса, но в сфере духовной и культурной это не так. Здесь законом и принципом развития является многообразие, нетождественность национальных культур, традиций и ценностей. Это не значит, что глобальный мир может существовать и нормально функционировать без духовного и культурного единства. Это значит, что альтернатива «монизм или дуализм» может быть раз­решена лишь путем снятия главного социокультурного противоречия современного мира, основу которого привычно ищут в экономике или политике, в то время как она находится, обитает в мире культуры. Не разрешив этого противоречия, нельзя надеяться на реализацию гума­нистического проекта создания многополярного мира.

Методологически и теоретически идея сосуществования и взаимо­действия экономики, политики и культуры давно известна и обосно­вана. Можно преувеличивать или недооценивать какой-либо из этих трех миров, что часто имело место, но в реальном историческом бы­тии они всегда так или иначе взаимосвязаны, переплетаются друг с дру­гом и действуют сообща. Другое дело, что на передний план может выйти экономика, как, скажем, произошло в эпоху классического ка­питализма, или политика, что наблюдается в последние десятилетия нашего века. Но не было в истории Нового времени прецедента, чтобы именно культура (понятая в самом широком смысле, т. е. включа­ющая в себя в качестве подсистемы и экономическую, хозяйственную деятельность) стала бы доминирующим фактором общественного раз­вития. Между тем культура в данной триаде занимает особое место и выполняет особую роль, выступая фактором ценностного, смыслообразующего обеспечения и легитимации всей человеческой жизнедея­тельности.

Драматизм процесса глобализации выражается сегодня в том, что выявленная им потребность в смене доминанты и парадигмы общественно-исторического развития пока не нашла адекватного понимания и ответа. Причина лежит на поверхности – ныне, на переломе эпох, возник разрыв между объективно необходимым и субъективно возможным. Недостает готовности, а может быть и желания, принять реалии кризисного состояния мирового сообщества такими, как они есть, и оценить их по достоинству, без каких-либо идеологических подпорок. Разбухшая и разомлевшая в социальном самодовольстве и самомнении («головокружение от успехов»?) индустриально-капиталистическая цивилизация не хочет признать, что время техноцентризма, или, шире, экономоцентризма, на который она до сих пор опиралась и молилась как на Бога, уже кончилось, прошло. Тем самым она вошла в глубочайшее противоречие с объективно возникшей потребностью и необходимостью преодолеть утилитарно-завоевательные и потреби­тельски-гедонистические установки своей повседневной, глубоко уко­ренившейся практики.

В своей критике техноцентризма мы исходим из того, что для него характерно сугубо инструментальное отношение к природе и челове­ку, когда живой организм не более чем инструмент, средство, необхо­димая, но вполне заменимая деталь созданной техногенной цивилиза­цией системы организации и техники. Если организм и организация, природа и социум совпадают в законах и логике своего бытия, допол­няют, а не подменяют и не подавляют друг друга – налицо прогресс, плодами и достижениями которого мы все пользуемся. Но гораздо чаще, и чем ближе к нашим дням – тем больше, они расходятся в сво­их основаниях, постоянно воспроизводя ситуацию несовместимости, вражды и дисгармонии, неся в себе угрозу гибели и организма, и орга­низации (и природы, и цивилизации).

Возник мир перевернутой пирамиды, где поменялись местами цель и средство, извращены понятия целесообразности и рациональности… […] Тем самым ни в коей мере не ставится под сомнение и не принижа­ется значение экономики, техники и организации как таковых. Под культуроцентризмом понимается преображение и новое качество всей духовно-мотивационной сферы любой человеческой деятельности, повышение статуса нравственных, религиозных и собственно личност­ных факторов в процессе становления цивилизации «постматериаль­ных ценностей». Но, как верно было замечено в дискуссиях, красивая формула «культуроцентризма» может превратиться скорее в метафо­ру, чем строгое понятие, если она будет понята и истолкована в духе лобового противопоставления культуры и экономики, культуры и тех­ники. Нормальная экономика, как и техника с технологией, всегда пред­полагают и включают в себя некую систему ценностей, и ни один тип экономики или технологий не возникает вне и помимо культуры.

Поэтому на первый план следует выдвинуть конструктивное содержание данной формулы: она выражает и несет в себе интенцию на но­вые ценности и жизненные смыслы, которые должны прийти на сме­ну ценностям потребительского общества и стать духовной основой но­вого типа цивилизационного развития. За этот главный культурный вызов современности глобализация не в ответе, она его всего лишь проявила и «озвучила», но ускорение и успех самой глобализации в огромной степени зависят от того, насколько экономика и политика сумеют «культуроцентрироваться», то есть вписаться в общую логику процесса выработки новых универсалий, символов и ценностей.

Настаивая на том, что смена парадигм необходима и неизбежна, мы далеки от мысли, что современная цивилизация изменится, станет бо­лее гармоничной и человечной под воздействием внешних сил и в ре­зультате какого-то революционного акта. Скажем, нельзя исключать возможность трансформации оснований самой техногенной цивили­зации, внутри которой фактически уже происходит корреляция эконо­мических, технологических и социокультурных факторов развития. Возникают некие «точки роста» новых мировоззренческих образов и технологий, которые могут внести существенные коррективы в прежнюю стратегию развития. Появляются принципиально новые типы объектов, человекоразмерные системы, меняющие тип рациональнос­ти и характер самой человеческой деятельности, например в современ­ных промышленных и социальных технологиях. При этом выясняет­ся, что современный тип научно-технического развития вполне со­гласуется с альтернативными, казалось бы чуждыми западным (техно­генным), ценностями и мировоззренческими идеями незападных, во­сточных культур.

Эта объективная, пока что робко проявляющая себя тенденция наталкивается на мощное противодействие другой тенденции – вестернизации. Еще недавно вестернизация представлялась несомненным благом и отождествлялась с модернизацией вообще. Ныне она воспри­нимается как вызов, таящий в себе угрозу культурному многообразию человечества. Правда, так она воспринимается только определенным типом сознания – тем, которое усматривает в культурном многообра­зии не только духовно-эстетическую ценность человеческого бытия, но и источник спасительных альтернатив, затребованных ситуацией об­нажившихся тупиков и «пределов роста».

Вызов вестернизации связан с несколькими обстоятельствами. Во-первых, с тем, что западная культура, опираясь на достижения техничес­кой цивилизации, обрела колоссальное технико-информационное пре­имущество перед другими культурами, ориентированными на традици­онные способы коммуникации. Так возник феномен неэквивалентного информационного обмена между Западом и не-Западом. Во-вторых, за­падная культура по целому ряду параметров и критериев оказалась бо­лее приспособленной к современности, что породило претензию на мо­нополизацию последней: все, кто не соответствует известным эталонам эпохи Модерна, автоматически попадают в разряд «отсталых».

В результате, как ни парадоксально, сложилась амбивалентная си­туация, когда в проигрыше оказываются и Запад, и не-Запад. Первый потому, что своей претензией на «приватизацию» современности не только вызывает законный протест со стороны других культур, но и сужает горизонт самой современности в духе феномена «одномерно­го человека», о котором писал Г. Маркузе. Сам того не замечая, За­пад явно «провинциализируется»: упоенный своими успехами и до­стижениями, он, кажется, утратил способность творчески воспринимать иные традиции и опыт, корректировать свое поведение, глядя на себя со стороны – глазами других культур. Монополия еще со­храняется, но право (моральное и интеллектуальное) на принятие глобальных мироустроительных решений постепенно утрачивается. He-Запад тоже проигрывает, что выражается в тенденциях ослабле­ния идентичности, социокультурной дестабилизации и ценностной маргинализации.

МОДЕРНИЗАЦИЯ

В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Рядом, параллельно и одновременно с глобализацией протекает про­цесс модернизации, в который втянуты многие страны и регионы, пытающиеся преодолеть свое социально-экономическое и технологичес­кое отставание. При этом многие субъекты модернизационного про­цесса настолько озабочены решением задач и проблем «текущего» ха­рактера, что им, как говорится, не до глобализации. Но в реальности так или иначе обе эти мегатенденции – глобализации и модерниза­ции – настолько переплелись и срослись, что выступают как некий общий процесс, который можно определить как поиск новой современ­ности. Нарастающая глобализация вносит настолько существенные коррективы в классическую модель модернизационного процесса, что многие аналитики предпочитают именовать его трансформацией или реконструкцией. В этом смысле глобализацию можно и нужно рас­сматривать как важный ресурс самообновления, «осовременивания». Оба феномена «повязаны» друг с другом не только усиливающейся вза­имозависимостью, которую никто уже не может игнорировать, но и об­щей, объединяющей все мировое сообщество идеей сохранения создан­ной человечеством цивилизации, перспективы которой на дальнейшее существование и развитие стали общечеловеческой, общепланетарной проблемой «номер один».

В социокультурном плане и контексте важно учитывать, что сама практика процесса трансформации изживает классическое представле­ние о линейном характере развития социума как одномерном и одно­значном переходе от традиционного общества к современному. Стано­вится ясно, что так называемая модернизация уже не сводится к заим­ствованию, голому подражанию «готовым образцам», а выступает как поиски синтеза элементов традиционности и современности. Дело тут не в своенравии или намерении всех и во всем искать какой-то «особый путь», а в размытости, недостаточности прежних критериев соци­ального прогресса и регресса, которые во многом уже не срабатывают и мало кого вдохновляют. Практика реконструкции (перестройки) в условиях глобализации достаточно убедительно показывает (например, в современном Китае и Индии, но не в России), что, усваивая инструментальные компоненты западной культуры – структуру материаль­ного производства, способы трансляции информации, экономические институты и тип образования, – многие страны отказываются слепо копировать западные политические институты и в гораздо меньшей степени склонны отказываться от экзистенциальных начал своей куль­туры, «души» – религиозного сознания, привычных форм самосозна­ния личности и межчеловеческих отношений, жизненных смыслов.

Проблема угрозы «вестернизации» или «американизации» уклада и образа жизни остается актуальной, но все больше стран и народов, всту­пая на путь реконструкции, осуществляют программы преобразования общества на собственной основе, сочетая традиции с инновационной деятельностью. В каждом конкретном случае предполагается творчес­кий поиск оптимальной формы освоения достижений западной поли­тической культуры на основе и с учетом национальных традиций и особенностей культуры той или иной страны. Там, где этот принцип соблюдается, прогресс достигается без потери собственного лица, дос­тоинства и, соответственно, воспринимается и принимается как нечто свое, а не чужое. Не случайно сегодня модернизацию преподносят на Западе как либерализацию, а не вестернизацию, и на Востоке форми­руется более терпимое отношение к либеральным ценностям, которые воспринимаются критически, но огульно не отрицаются (в той же Ин­дии или Китае, не говоря уже о Японии).

[…] Глобальный социокультурный обмен выступает сегодня как своеоб­разное единство противоположностей – «игры на повышение» и «игры на понижение» ценностного потенциала человечества. От того, какая из двух тенденций возобладает, зависит судьба самой глобализации. Будет прискорбно, если вместо победы просвещения и создания еди­ного цивилизованного духовного пространства восторжествуют тен­денции этноцентризма, воинствующего национализма и ксенофобии. Потенциал глобализации нужно оценивать в соответствии с различны­ми формами проявления этого планетарного феномена. Новая встре­ча мировых культур и цивилизаций в условиях глобализирующегося мира создает уникальную ситуацию и возможности духовного взаимо­обогащения народов Востока и Запада, Севера и Юга. Но при непремен­ном условии, что эта встреча будет происходить на основе презумпции равноценности, равновеликости культур и цивилизаций – участников планетарного диалога.

А это значит, что вместо привычной расстановки сосуществующих мировых культур по шкале «более» и «менее» современного потребу­ется новая трактовка современности, измеряемой потенциалом ее раз­нообразия. Надо понять и признать простую, но крайне важную исти­ну: мир оказался в ситуации, когда «регресс» одних и «прогресс» дру­гих народов, стран и регионов сами по себе ничего не объясняют и не доказывают. Не «отсталые», а именно «развитые», считающие себя «со­временными» страны больше загрязняют природу и более других пре­успели в развязывании мировых войн и катаклизмов. Путь и метод лоббирования тех или иных интересов и ценностных предпочтений в этой ситуации – бессмысленны и абсолютно непродуктивны.

Вряд ли будущее мироустройство станет простой экстраполяцией сегодняшних тенденций и ожиданий. И может случиться так, что культур­ный опыт, сегодня признанный «несовременным», окажется в числе за­требованных и плодоносных на новом витке всемирной открытой ис­тории. Скажем, обуздание и преодоление «безразмерного» индивидуа­лизма и потребительства, свойственных современному техногенному миру, привлечет внимание к ценностям и даже некоторым «пережиткам» традиционного общества. Смог же когда-то К. Маркс, явный «прогрессист» по нынешним меркам, увидеть и признать, что «древний мир» в чем-то существенном был выше и достойнее «современного мира». […]

ДУХОВНАЯ РЕФОРМАЦМЯ

Сегодня вряд ли кто полагает и надеется на то, что человечество вот-вот превратится в планетарного субъекта, осознающего свою глобальную идентичность и ответственность за будущее. Для такого оптимистического допущения нынешний мировой социум слишком неодноро­ден, слишком велики различия внутри него, а противоречия и конф­ликты – слишком многочисленны и взрывоопасны. В то же время не­разумно и опрометчиво недооценивать мобилизационную силу вызо­вов и позитивный потенциал самого процесса глобализации, с каждым днем расширяющего информационное поле и культурные горизонты конструктивного взаимодействия людей, народов и стран. Сложившаяся ситуация явно амбивалентная, двойственная, но отнюдь не безна­дежная.

Созданная эпохой индустриализма техническая цивилизация, безусловно, переживает глубокий кризис своих целевых установок, мотивов и жизненных смыслов деятельности. Человеческая активность вошла в антиномическое противоречие с тотальной зависимостью от импе­ративов экономической и технологической эффективности. Остро встал вопрос о том, можно ли примирить идентичность с эффектив­ностью, традиционные ценности культур – с культурой Интернета, преодолеть все возрастающий дефицит человечности и духовности. Никто не перечеркивает завоеваний и достижений техногенной цивилизации – в увеличении продолжительности жизни и благосостояния людей, в усилении творческой активности личности, информирован­ности и образованности населения развитых стран и т. д.

Но этот прогресс странным образом обернулся регрессом в сфере духа и морального состояния личности и социума. Те, кто это оспари­вает, обычно вспоминают (для сравнения) времена колониальных им­перий с их вопиющей бедностью и бесправием широких масс населе­ния, господством тоталитарно-репрессивных режимов и кулачного права в международных отношениях. И делают вывод в пользу совре­менности, настаивая на том, что влияние, например, христианского гуманизма в наши дни стало выше и сильнее. Однако мировые войны и репрессивные режимы одного лишь XX века по количеству прине­сенных и унесенных жертв не идут ни в какое сравнение со всей пред­шествующей историей человечества, а практика насилия, став более изощренной и лицемерной, осталась по существу прежней, во сто крат повысив свою «убойную силу». Показательно, что сами отцы-предсто­ятели христианской церкви проявляют глубокую озабоченность по поводу духовного климата и морального состояния современного об­щества. Многие западные интеллектуалы и целые общественные орга­низации, не предаваясь иллюзиям относительно всемогущества Запа­да – Севера, видят наиболее перспективный и продуктивный путь вы­хода мирового сообщества из кризиса именно в идее духовной рефор­мации и диалога культур и цивилизаций.

Так, например, авторы «Гуманистического манифеста 2000», остава­ясь приверженцами идеи гуманизма, тем не менее считают, что мно­гие старые представления и традиции более не соответствуют ни суще­ствующим условиям, ни возможностям, которые открывает будущее. […]

В этом плане следует подвергнуть сомнению расхожий в литерату­ре по глобалистике тезис о якобы антропологической неготовности человека и человечества дать адекватный ответ на вызовы времени. И, в частности, – неготовности разобщенного и расколотого внутри себя мирового социума к взаимопониманию, доверию и согласию. Можно понять исследователей, которые, пусть в метафизической плос­кости, задаются вопросом: а не возникли ли глобальные проблемы уже в тот момент, когда человек как маргинал Вселенной выпал из косми­ческой гармонии, т. е. задолго до появления технической цивилизации? Насколько оправданно и продуктивно такое предположение и допуще­ние за пределами философского дискурса и религиозных версий несо­вершенства, изначальной «греховности» человеческой природы – во­прос, открытый для обсуждения. Но смущает и настораживает момент подмены, когда очевидные социальные и цивилизационные перекосы (кстати, исторически вполне допустимые и объяснимые) отодвигают­ся на второй или третий план, а центральной становится проблема «кло­нирования» самого человеческого материала и фактора. На подобные сетования и притязания, дойди они до него, Бог мог бы ответить: «Дру­гого человечества (народа) у меня нет».

На наш взгляд, более продуктивно сделать ставку на духовную ре­формацию и новое мышление как предпосылку и условие формиро­вания глобального мира, базирующегося на гуманистических и демо­кратических ценностях. Именно в этом случае можно (и нужно!) ста­вить и обсуждать вопрос о вине и ответственности человека и человечества за будущее мира и свою собственную судьбу. […]