156 *'I

себе вес отца Олимпия, конечно, мало интересует читателя, но благодаря использованному автором приему характеристики он получает довольно верное представление о могучем телосложении дьякона, что в свою очередь связано с важным для этого рассказа не менее могучим его голосом.

Приведенные примеры позволяют установить некоторые закономерности в применении такого оформления литературных образов. Точность цифровых показателей, как и следует ожидать, не играет той решающей роли, которую она имеет в научно-техническом тексте; закономерной будет скорее приблизительность. Поэтому в художественном тексте так часто можно встретить и не отличающиеся высокой точностью обозначения, вроде «фунта три», «на аршин и более», «чуть не на полсажени», «една-две оки», «до седем лакти», a span or so, more than two pounds, etwa zwei Morgen, fast drei Ellen lang, environs dix arpents и т. д.

Даже там, где приблизительность не обозначена соответствующим оборотом, размеры, вес, расстояние, объем не воспринимаются как точные, а закономерно округляются. Кроме того, бросается в глаза очень тесная семантическая спаянность реалий-мер с их непосредственным окружением и, в частности, с числительными: «в сотнях верст» = очень далеко, «на пять сажен выше» = намного выше, «целых двести десятин» = очень большая площадь и т. д.

И, наконец, еще один вывод, уже непосредственно касающийся перевода реалий-мер: приблизительное их значение чаще, чем при других реалиях, можно вывести из узкого контекста, т. е. нередко художественный образ бывает более или менее понятным и без знания точных величин соответствующих единиц. Прочтя: «Мы обрабатываем целых 14 танов земли», читатель может не знать, сколько составляет 1 тан, чья это единица и на каком языке, но из контекста ему ясно, что речь идет о мере поверхности и что «целых 14 танов» должно быть очень много. Точно так же, если о самой высокой точке на острове пишут: «всего пятьдесят футов над уровнем моря», то это, вероятно, очень мало.

Сравнительно реже в художественном тексте реалии-меры могут обозначать и точные количества и размеры. «Они прошли в докторский кабинет; больной сам встал на платформу небольших десятичных весов: фельдшер, свесив его, отметил в книге против его имени

157

109 фунтов. На другой день было 107, на третий 106» Ч Вес больного, в отличие от веса дьякона Олимпия у А. И. Куприна, указан точно, что опять же соответствует художественному замыслу автора. Вполне естественно, что, когда в оригинале использованы привычные для научной или технической литературы средства — термины, цифровой материал, четкие сухие формулировки и т. п., автор перевода должен использовать те же или такие же приемы: здесь не подойдут вполне допустимые при обычной передаче реалий-мер приблизительные или произвольно взятые величины.

3. Итак, бывает, что, когда читателю из контекста понятно значение чужой реалии-меры только в общих чертах, более или менее, этого не всегда достаточно для реалистического перевода. Осмысление незнакомой реалии-меры в узком контексте происходит в его сознании главным образом за счет числительного, а также и некоторых «наводящих» слов — «всего», «целых», «не больше» и т. п.; что же касается значения самой реалии, то очень часто наблюдается как бы неосознанное приравнивание его к величине собственной меры того же ранга. Таким образом, при всей «понятности» получается некоторое смещение («пять сажен» можно невольно приравнять к «пяти метрам») и недостаточная четкость образа. Поэтому в ряде случаев художественный образ при переводе намного выигрывает в яркости и четкости, если читатель вместо непонятной чужой реалии встретит реалию знакомую, привычную, которая создает в его воображении требуемый образ. В самом деле, если колорит произведения не зависит в значительной степени от окрашенности данной реалии-меры, зачем навязывать русскому или другому не англоговорящему читателю бушели — меру, не создающую у него количественного представления, когда целесообразнее перевести ее в килограммы, центнеры, тонны (конечно, со всей необходимой осторожностью) ?

Когда, допустим, англичанин, автор исторического романа, приводит в англ, милях расстояние, пройденное Александром Македонским от Греции до Персии, переводчик мог бы, видимо, перевести мили в «километры»: национальный колорит от этого не пострадает, поскольку обе меры — в равной степени аналоцизмы для Древней Греции и для Персии, но зато читатель перевода получит

¹ Гаршин В. М. Указ, соч., с. 190. : 'О , '* •'.••.•.•••••• ,'•/

158

о походе великого полководца такое же впечатление, что и читатель подлинника. Миля, однако (не английская, конечно), имеет немаловажное преимущество перед «километром»: как путевая мера, она существовала в те времена — правда, не у греков, а у римлян, — но при ее употреблении не получится, по крайней мере, анахронизма. Вот почему «километр» употреблять здесь не стоит; миля будет меньшим злом, которое остается на совести автора, а более подходящим, хотя и спорным, приемом в смысле правомерности (переводчик делается в некоторой степени соавтором) было бы дать это расстояние в приблизительном пересчете на стадии или парасанги (1 парасан-га = 30 стадий). Мы касаемся лишь конкретного эпизода, который нужно увязать с текстом в целом.

Вообще прибегать к замене одних мер другими нужно осторожно во избежание нарушения колорита, исторической правды, общего тона. Можно посоветовать несколько решительнее производить такие замены в области термометрии, но, конечно, и здесь, всегда опираясь на контекст. Например, жалуясь на нестерпимую жару в одном месте своих очерков «Фрегат «Паллада», И. А. Гончаров указывает температуру 20 или 23°. Если переводчик механически перенесет это в свой текст, то читатель перевода на любой язык будет немало удивлен: какая же это жара? Между тем И. А. Гончаров везде дает температуру по почти незнакомой — вообще забытой — шкале Реомюра, упоминая об этом только в одном месте; так что 23° — это уже без малого 30°С. С другой стороны, читая северные рассказы Джека Лондона и встречая выражения вроде «5° мороза», любой европеец (за исключением англичанина) пожмет недоуменно плечами. Но это — читатель, а переводчик должен знать, что «по-нашему», по шкале Цельсия, это в самом деле холодно —15° мороза, так как Дж. Лондон пользуется действующей и поныне в Англии и Америке шкалой Фаренгейта. Поэтому в его южных рассказах можно встретить жару, примерно, в 85°, что будет не выше тех же 30° по Цельсию. Так что здесь затруднение для переводчика несколько иного характера. Замена одной шкалы другой (с соответствующим пересчетом) большей частью не вызывает серьезного смещения колорита: 15° мороза — это очень низкая температура, и читатель, получив это впечатление сильного холода, вряд ли будет доискиваться, в каких градусах он измерен. Но чтобы добиться этого «эффекта нейтральности», переводчик должен, во-первых, твердо знать,

•:..•-•••£ • - ?-, • 159

что 100°C = 80°R = 212; но О°С и R = 32°F; во-вторых, учитывать, когда, где, по какой шкале измеряли (измеряют) температуру; в-третьих, быть уверенным, что контекст позволяет такую замену; в-четвертых, если позволяет, то достаточно последовательно и точно произвести ее; отступления в отношении последовательности допустимы лишь за счет каких-нибудь функциональных аналогов.

В таких случаях, когда самой реалии как лексической единицы в тексте нет, когда только подразумевается то или иное понятие, как при употреблении данной температурной шкалы, мы иногда говорим о «с к р ы т ы х реалиях» (см. также гл. 9).

4. Несколько ослабленный колорит многих реалий-мер, их приблизительные, «округленные» значения, а также участие в построении художественного образа, т. е. тот факт, что они действуют не столько на рассудок, сколько на воображение читателя, позволяет в ряде случаев наиболее удачным считать перевод при помощи именно функционального аналога. При таком решении можно обеспечить полную нейтральность замены, где это необходимо, а в случае надобности — и передачу соответствующей национальной и/или исторической окраски. Тот же герой «Олеси», чтобы задобрить ворчливую Мануйлиху, «захватил с собою полфунта чаю и несколько пригоршен кусков сахару»¹. Переносить в перевод фунты не имеет смысла: контекст мало что выиграет в отношении колорита; передавать вес чая в граммах — 206,75 г, даже округлив их до 200 г, тоже не особенно удачно, так как герой явно захватил его в уже расфасованном виде; поэтому наиболее осмысленным, видимо, будет перевод нейтральной «пачкой чая» или «пакетиком (коробкой) чая». Переводчик должен, разумеется, заранее справиться о том, в каком виде в то время продавали чай, а это, может быть, позволит ему одним уже названием упаковки передать тот же колорит (конечно, не злоупотребляя какими-нибудь необычайными реалиями).

В аналогичных случаях, когда удобнее всего давать лишенный национальной окраски перевод, можно с успехом заменять фут — полушагом, а в болгарском — даже лучше пядью («педя»), аршин — шагом, сажень — двумя-тремя шагами и т. д. Допустим, когда раненый Иванов из «Четырех дней» В. М. Гаршина прикидывает, что

до убитого турка «сажени две», переводчик может свободно представить это расстояние в шагах, несмотря на то, что Иванов шагать не может, а будет ползти.

5. Есть, однако, некоторые положения, в которых переводчику приходится сохранять исходные цифровые данные или меры, и в таком случае наиболее подходящим приемом передачи реалий-мер — явных и скрытых — останется транскрипция.

Переносить реалию-меру в текст нужно, как и другие реалии, в тех случаях, когда она является организующим фактором, — стоит в центре внимания в данном узком контексте. Например, когда автор, говоря о выставке, пишет, что ему надолго запомнится «набор бронзовых эталонов от двух фунтов до двух пудов... образцовый аршин, питейные меры.., китайские лент ы, египетские р о т л и» ^! (разрядка наша — авт.) и т. д., меры-реалии, конечно, сохранятся и в переводе.

О транскрипции можно подумать и в контексте, где название соответствующей национальной меры употреблено в прямой речи. «В прошлый понедельник я вытащил пескаря весом в восемнадцать фунтов и длиной в три фута от головы до хвоста»² (разрядка наша — авт.),— передает Джером К- Джером слова рыболова, в которых размеры и вес рыбы — немаловажная деталь повествования. И несмотря на то, что от приведения достаточно понятных для читателя цифровых данных описание несомненно бы выиграло (метровый пескарь!), вкладывать в уста английского рыболова-любителя сантиметры и килограммы, на наш взгляд, довольно рискованно: чувствительным окажется нарушение национального колорита. Так что, пожалуй, лучше уж дать читателю возможность самому вывести для себя из контекста заключение о действительных размерах выуженной рыбы, чем допустить нотку фальши в такой реплике.

Согласно нашим наблюдениям, так и поступает большинство переводчиков на русский язык даже в тех случаях, когда это книги не строго художественные. Например, в книгах о путешествиях мы обычно находим множество транскрибированных мер, оговоренных в сносках. В принципе такое решение, как будто, правильно, поскольку колорит в этих книгах играет важную роль, и тем не менее нам кажется, что существует некоторое увлече-

'Куприн А. И. Собр. соч. в 9-ти томах. Т. 2, с. 329. 160

¹ Л Г, 9.IV.1975.

² Джером Дж. К. Трое в одной лодке, с. 188.

161

ние в этом отношении. Если в современном тексте с начала и до конца переводчик будет переводить меры, привычные для автора, на привычные для читателя, то такой текст едва ли можно считать «обесцвеченным», тем более что колорит компенсируется обычно другими реалиями (например, географическими названиями), присущими уже не автору как носителю соответствующего языка, а описываемым им народам и странам. Введение непереведенных реалий-мер затрудняет чтение и восприятие написанного; читатель поминутно обращается к сноскам и, чтобы получить более или менее ясное представление об описываемой действительности, вынужден постоянно производить необходимые выкладки: ведь значение единичной меры, а не всей величины («Феддан = 0,4 гектара»), переводчик приводит в сноске только раз — когда встретил ее впервые; дальше уже считайте, дорогие читатели, сами: 200 федданов земли — это 200X0,4 = 80 га.

В других случаях желательность транскрипции зависит от величины реалии-меры и характера контекста. Вот одна из таких ситуаций. В свое время в болгарских газетах сообщалось об ультиматуме Англии и Франции Египту и Израилю о немедленном прекращении сражений и отводе войск «на расстояние около 16 километров от Суэцкого канала». Спрашивается, почему же именно 16, а не 17 или, круглым счетом, 15 км? Быть может, на то имелись какие-либо стратегические или политические соображения? Оказалось, что «около» — допущенная переводчиком отсебятина: расстояние было указано точно (и это естественно для такого рода документа) и составляло 16 км 9 м и 34 см, поскольку в ультиматуме говорилось о 10 английских милях. Мы считаем, что, если в оригинале по той или иной причине указывается «круглое число», в интересах именно этой «круглости» желательно и в переводе сохранить оригинальную меру. Так, когда в спортивной информации сообщается, что спортсмен впервые одолел высоту 7 ф у -т о в, смешно было бы говорить о прыжке в 2м 13 см 6 мм; точно так же смешно было бы в переводе на английский язык читать о том, что другой спортсмен взял высоту 6 футов 6 инчей с половиной вместо 2 метров. Такие тексты, однако, менее характерны для художественной литературы.

Заключая сказанное о транскрипции реалий-мер, нужно отметить, что и здесь в силе общие положения о транскрипции реалий вообще: 1) в принципе не рекомендуется

162

вводить — в текст перевода и в язык — новое слово экзотики ради, т. е. там, где можно дать полноценный перевод, лучше не транскрибировать, и 2) более или менее знакомые, часто встречаемые в переводах реалии-меры (миля, фут, фунт, унция, верста, аршин), величины которых хотя бы приблизительно известны читателю, большей частью не нуждаются в особых объяснениях.

6. При употреблении в подлиннике, так сказать, не по прямому назначению — в виде метафор, сравнений, в составе ФЕ и т. д. — реалии-меры, являясь стертыми реалиями, передаются предпочтительно средствами нейтральными или, по меньшей мере, лишенными национальной (по отношению к ПЯ) окраски (см. гл. 7 и ч. II, гл. 1).

7. Будучи реалиями, единицы мер относятся к БЭЛ и, как было сказано, при переводе либо транскрибируются, либо передаются теми или иными заменами. Однако, как любопытное исключение, есть такие названия мер, которые, не переставая быть реалиями, имеют эквиваленты в ПЯ. К ним относятся названия некоторых, в настоящее время немногих, традиционных мер, наличие эквивалента у которых обусловлено, например, их происхождением от антропометрических измерений, схожих или близких у разных народов.

Часть этих реалий имеет эквиваленты только в лингвистическом плане: это лексические единицы, референты которых у разных народов обычно неодинаковы. Так, англ, меру длины фут раньше переводили болгарским словом «стъпка» (рус. «стопа» — тоже старинная мера длины = 28,8 см), независимо от различий в фактических размерах этой меры. Тот же локоть, о котором уже была речь, существовал (и существует) у многих народов и имеет на каждом языке свое название — англ, cubit и ell, фр. aune, нем. ЕПе, ит. braccio, чеш. loket, болг. лакът — и свои размеры. Несмотря на заметные, с точки зрения численного содержания, различия — между 45 и 120 см, — все эти названия мы считаем эквивалентами: в художественной литературе упомянутые фактические расхождения не мешают переводческой эквивалентности.

Вряд ли есть советский юноша, не читавший роман Жюля Верна... как же будет «Vingt mille lieue sous les mers»? В поисках верного перевода мы набрели на три заглавия: «20 000 лье под водой» (БСЭ, изд. 3-е, но слова «лье» найти не удалось; ЭС и КЛЭ), «80000 километров подводой» (БСЭ, изд. 2-е) и «80000 верст под

163

водой» (в старых изд.) (Разрядка наша — авт.) Справки в других справочниках и словарях показали, что лье — это древнекельтская «мера пути», обозначающая расстояния (от 4444,44 до 6172,78 м); нашлось еще одно название — лига, и еще одно — галльская миля; англичане знают ее как league (БАРС), а немцы (RDW) сохраняют фр. lieue, но, по-видимому, предпочитают заменять ее милей (meile) —„20000 Meilen unter dem Meer"; болгарским же мальчикам эта мера была известна по заглавию того же жюльверновского романа как левга — явно транскрибированное, скорее даже транслитерированное, латинское leuca или leuga (теперь роман в болгарском переводе известен под заглавием «Капитан Немо»).

Иначе обстоит дело с интересной английской мерой длины инч. Словари предлагают следующие эквиваленты: рус. дюйм, нем. Zoll, фр. роисе, болг. цол (в словарях указан и дюйм). В отличие от предыдущих, здесь, пожалуй, термин преобладает над реалией. В самом деле, в болгарском языке цол употребляется только в технике, причем только для измерения диаметров труб. И если в английском подлиннике эта мера употреблена не в техническом значении, а, скажем, для обозначения роста человека, то для болгарского перевода цол не годится — придется, очевидно, транскрибировать инч.

Однако для передачи на болгарском языке нем. Zoll и фр. роисе транскрипция не подойдет: болгары, мы сказали, цолами измеряют другие объекты, а пус не поймет абсолютно никто; вводить инчи значит «англифициро-вать» текст. При этом положении остается либо описательный перевод, либо, быть может, лучше использовать дюйм — получится, по меньшей мере, налет чуждости, имитирующий колорит. На русский язык инч в любом случае переводится дюймом.

8. Правило последовательного употребления раз принятой лексической единицы в тексте, которое касается в первую очередь терминов (от начала до конца текста для одного понятия употребляется один термин), действительно большей частью в отношении реалий, а в особенности тех из них, которые являются названиями мер. В принципе нельзя смешивать версты с километрами и килограммы с фунтами. Но и здесь, как в отношении других реалий, «правило» не может иметь абсолютной силы: если переводчик сумеет употребить единицы мер разных систем так, чтобы это не бросалось в глаза, чтобы читатель не спотыкался и не удивлялся, и,,

164 '

с другой стороны, если ему удастся подчеркнуть реалию как элемент колорита там, где это необходимо, — перевод следует признать адекватным.

9. В заключение следует подчеркнуть, что реалии-меры, обладающие ярким историческим и национальным колоритом, рассматриваются как обычные реалии, как носители колорита. Таковы старые народные меры, перевод которых чаще всего осуществляется путем транскрипции или функционального аналога.