Вопросы_на_экзамен__

некоторые двухморфемные слова (под названием renji). Во втором словаре много канго из буддийской терминологии, есть даже тибетские и индийские географические названия. Словарь «Wam’auruijusheu», составленный в 931—938 гг., тематический, предметный. Японское чтение дается манъеганой. Однако его наличие не означает еще, что слово обязательно употребляется только как калька. Например, одно и то же сочетание знаков читается как akaf jsi

'яркая звезда’, а в другом памятнике как m'aujau. Поскольку автор исходил из названий предметов, в словаре немало двухморфемных слов. В отличие от этих словарей, которые можно считать китайско-японскими, словарь XII в. «Irofajiruisheu» предназначен не для тех, кто хочет научиться читать неизвестные иероглифы, а для тех, кто хочет научиться писать известные им слова. Слова в словаре расположены в порядке алфавита по первой букве. Далее, каждый из 47 разделов подразделяется еще на 21 раздел по значениям: названия животных, названия растений и т. п. Затем есть еще подраздел «важные пункты».

Буддийской терминологии в этом словаре сравнительно мало, но больше, чем в «Гэндзи». Если не считать собственных имен, то из 29 китаизмов новеллы второй части «Кондзяку» в этот словарь включено 20. Сплошные подсчеты лексики в словарях еще дело будущего, однако можно считать, что в этом словаре помещено много общеупотребительных слов того времени.

12. Письменные памятники НЯЯ.

Источники по новояпонскому языку можно разделить на две большие группы: изданные японским письмом и напечатанные латинскими буквами. До второй половины 16 ст. японские книги не печатались латинским шрифтом. В эпоху Токугава (1604-1867), когда Япония была закрыта для внешних отношений, печатание латиницей было вовсе запрещено, а большая часть уже вышедшего в свет была уничтожена. И только во второй половине 19в. японский язык стал снова доступен для непосредственного изучения иностранцами.

ПАМЯТНИКИ ИЗДАННЫЕ ЯПОНСКИМ ПИСЬМОМ

1.«Фарсы» Язык подавляющего большинства фарсов – новояпонский. Есть пьесы на бунго, где преобладают старые форманты. Отдельные куски, цитаты написаны старописьменным языком или даже камбуном (в частности китайские стихи). Но все это составляет не более 5% памятника. Нет основания считать фарсы более старыми, считается, что применение в них бунго – осознанный шаг авторов, что объясняет содержание фарса или отрывка. Сравнение языка фарсов и современных диалектов показывает, что у него много общего с западными диалектами. Это вполне объяснимо, ведь столицей был снова Киото, а Эдо как города в 16 веке еще не существовало (была маленькая рыбацкая деревушка).

2.(комментарии к китайским классическим книгам)

Такие комментарии составлялись в монастырях, расположенных на горе Хейдзан недалеко от Киото. Многие из комментариев датированы – самые ранние отмечены 1470 годом и до 17 века. Текст комментариев разбит на синтагмы точкой. Кроме того, для указания правильного понимания, иероглифы, обозначающие корни одного сложного слова соединены горизонтальной черточкой. Соединялись не только два, а три и более корней. Таким же образом присоединялся суффикс вежливости, который записывался иероглифически.

Язык памятника относится к тогдашнему разговорному языку, сёомоно – это монологический язык, обращенный к сравнительно широкой аудитории слушателей или читателей.

3. «Рассказы о воинах» Это инструкция для воинов, дающая им указания, как пользоваться своим снаряжением и

оружием. Время создания памятника относят к концу 17 века (1658-1683).

Язык памятника обладает признаками восточного диалекта, что делает его памятником ветки этого диалекта, каких в 17 столетии было еще мало. В памятнике упоминается город Эдо. ПАМЯТНИКИ, НАПЕЧАТАННЫЕ ЛАТИНИЦЕЙ

Попытка латинизации японской письменности в 16-17 веках была не единичным случаем, в это же время на латинской основе создаются алфавиты и для китайского, вьетнамского и некоторых других языков Восточной и Юго-Восточной Азии.

Важно то, что в большинстве случаев отражается живой разговорный язык того времени. Большим достоинством транскрипции, созданной португальцами, было то, что она была нацелена на передачу звучания. Иначе им было бы трудно правильно читать. Слоги ги и гэ писались как gui, gue. Буква u может казаться лишней, так как в японском звук не переходит в ж. Но из-за того, что

внекоторых европейских языках такие переходы имеют место, пришлось добавить букву во избежание недоразумений. Для мягкого ж’ применялась буква j, для дж’- gi. Фонема з обозначалась буквой z, дз – zz, ч – ch. Когда идут две одинаковые буквы – tt, xx, zz, qq, pp, как писал Кольядо в своей грамматике, для правильного их понимания их смысла и произношения необходимо сильно произносить каждый звук, например mizu это мед, а mizzu – вода.

1. Feike monogatari (1592). Это переложение на новояпонский язык классической военной эпопеи 13 века. Как и другие книги, напечатанные латинским шрифтом, фейке моногатари уничтожалась

вЯпонии в середине 17века. Единственный сохранившийся экземпляр находился в Англии. Лишь

в1940 году был переиздан и стал доступен в Японии. Язык памятника в общем близок к языку других изданий латиницей того времени, старописьменных элементов в ней немного.

2. Esopono Fabulas (Басни Эзопа) характерны своим разговорным языком практически во всех частях произведения, кроме заголовка, предисловия и обращения к читателю. ПО всей видимости эти части требовали более официального языка. В Баснях очень много заимствований, и много лексики не переведенной на японский, - в основном это географические названия. Все это говорит о том, что и заимствованная лексика глубоко проникла в язык.

3. Латинско-португальско-японский словарь. Издан в Амакуса в 1595г. Содержится большой и ценный материал по истории фонетики, латинской письменности, грамматики и лексики яп яза. Этот словарь является крупнейшим памятником японского языка 16 столетия.

4. Словарь японского языка с переводом на португальский. Издан в Нагасаки 1603. Является важнейшим источником по истории фонетики и лексики новояпонского языка.

13. Лексика ДЯЯ.

Корни ДЯЯ большей частью не являются изолированными, а входят в группы близких по звучанию и значению комплексов.

Использование разных гласных для различения двух близких слов присуще маньчжурскому языку. Использование приема перегласовки как средства словообразования в алтайских языках отличается регулярностью и распространяется также и на часть заимствованной лексики.

Но в ЯЯ такой регулярности нет. Один и тот же способ различения крайне редко повторяется дважды, и то только в том случае, если семантические различия в обеих парах слов совершенно аналогичны (как в числительных). Отсутствие регулярности, объясняемое индивидуальным, не повторяющимся более смысловым различием между корнями, не позволяет считать звук, один или два раза различающий корни, словообразующим формантом. Иначе говоря, у нас нет оснований предполагать, что в идентичных фонетических позициях из общего корня могли бы развиться два чем-то различающихся корня. Значит, в таких случаях мы имеем дело не с суффиксацией, а с корнеобразованием. Морияма Такэси, отмечая, что в ряде случаев по-разному огласованные слова семантически близки, сопоставляет в этом плане и такие слова, как me 'глаз’ и mi-ru 'видеть’. Видимо, в протояпонском и протокорейском языках этот корень расщепился посредством перегласовки. Для ДЯЯ такой способ был неизбежен, так как конечнослоговые согласные в нем отпадали. Следовательно, нужны были иные средства для дифференциации корнеслов.

Думается все же, что в глубокой древности слова, более близкие фонетически, были ближе и по значению. Затем в одном из языков значения пары слов видоизменились — они обменялись одним из семантических компонентов. Это явление распространено довольно широко. Несовпадение значений затрудняет нахождение соответствий в других языках. Но поскольку такие два РК различаются между собой не особой морфемой, а фонемой (как минимум — одной), за которой не закреплено какое-либо собственное, пусть даже служебное, значение, эта фонема, участвуя в выражении лексического значения, обозначает и тот семантический дифференциальный признак, которым данный корень отличается от родственных.

Остальные дифференциальные признаки могут совпадать у нескольких РК. Так, в словах звукового типа kVgV прослеживается общее значение кривизны, сгибания:

kagi 'крюк’, 'ключ’: kagam-u 'гнуться’, 'сгибаться’.

На сродство корней ДЯЯ впервые обратил внимание проф. Андо: Масацугу, который считал близкими корни слов tomo 'вместе’, tomu 'богатеть’, tomu{ru) 'останавливать’, tamu(ru) 'собирать’, 'копить’, tumu 'складывать’. Подобных групп он привел четыре, отметив при этом, что в ЯЯ их можно подобрать очень много. Но Андо: вовсе не считал, будто каждая группа приведенных им слов имеет один общий корень, состоящий из одних согласных. Для приведенных выше слов он дал формулу «t + гласный + т», т. е. включал гласный в корень. Это формула звукового типа (по терминологии В. И. Абаева), наделенного рядом общих семантических компонентов.

Сравнение лексики ДЯЯ с корнями других языков, контакты носителей которых с предками японцев представляются исторически и географически вполне вероятными, позволяет сделать вывод, что лексика ДЯЯ имеет много общего с лексикой полисиллабических агглютинативных языков соседних народов Восточной Азии. Некоторая (меньшая) часть этих общих корней представлена и в индоевропейских языках, в том числе и в русском.

ВДЯЯ обнаруживается уже довольно большое количество сложных и производных слов. Имена имели очень мало аффиксов. В сложных именах с атрибутивной связью уточняющий компонент всегда предшествует уточняемому. В качестве первого компонента сложного имени часто выступает адъективный корень.

Существует несколько фонетических примет сложных слов, отличающих их от словосочетаний, не связанных посредством формантов:

1.озвончение начального глухого уточняемого компонента (имеет место только при отсутствии другого звонкого в этом компоненте).

2.чередование -ё (в именном корнеслове) с -а- (в исходе первого компонента сложного слова): sak-ё 'рисовая водка’, но sakaduki 'чара’.

3.чередование -i(в составе отдельного корнеслова) с -o- или -u- (в исходе первого компонента сложного слова).

4.в сложном слове уже не действуют правила сингармонизма.

5.если первый компонент сложного слова заканчивался, а второй начинался на гласный, один из этих двух гласных выпадал.

6.компоненты сложного слова не могли быть разделены даже минимальной паузой. Это подтверждается на материале поэтических произведений, где неоформленная часть сложного слова не может составлять отдельного стиха, слово не может начинаться в одном стихе и заканчиваться в следующем.

ВДЯЯ встречаются сложные глаголы следующего состава:

субстантивный корень + простой глагол.

соединительная основа глагола+простой или производный глагол.

Определенное влияние на обновление лексики ДЯЯ оказывало распространенное в той или иной степени у всех народов табу на слова, особенно связанные с охотой и рыболовством. Запрещение

употреблять названия промысловых животных, птиц и рыб было связано с убеждением первобытных людей, что животные понимают человеческий язык и сами умеют говорить. Вместо запрещенных наименований употреблялись так называемые подставные слова. Табу распространялось и на названия орудий лова, самих охотников и рыболовов.

Доказательством того, что слова являются подставными, а не обычными названиями промысловых животных, является и то, что они записаны в тексте «Кодзики» по слогам, что неукоснительно делается во всех случаях, когда речь идет о каких-либо магических действиях. Вера в магическую силу слова была очень сильна в древней Японии.

Лисица в фольклоре Дальнего Востока занимает большое место. Название ее во многих языках табуируется. Подставным является слово ne-zumi 'мышь’. Часто табуируются также названия ножа, меча. Значения слов, подвергающихся табу, нередко совпадают в разных языках, по крайней мере частично. Гораздо меньше совпадений в подставных словах. Но есть и они.

Возникли позже охотничьи дорожные табу. Недаром само mi-ti 'дорога’ включило в себя префикс вежливости mi-.

Е. М. Колпакчи обратила внимание на то, что многочисленные имена богов в «Кодзики» по сути не являются собственными именами, а говорят о том, что делают эти боги. В имя богини солнца само pi 'солнце’ не входит: Amaterasu букв. 'Небоосвещающая’.

Табуироваться может и счет. И действительно, мы видим, что никак нельзя верить числам, называемым в мифах. Обычно называлось число, которое считалось счастливым. Так, магическое действие совершалось трижды, например, три раза (mitabi) взмахивали волшебным платком, чтобы избавиться от змей или ос. Неоднократно у богов рождается по трое детей (миф об Аматэрасу, Сусаново, Тукуёми и др.). Охотник трижды просит брата-рыбака обменяться орудиями лова. Три года охотник живет в подводном царстве.

Еще чаще применялось число «восемь», которое в глубокой древности было, видимо, предельным, хотя в языке мифов есть уже и слова тото 'сто’ и ti 'тысяча’. Но точно считались лишь дети богов, их имена и поколения; в других случаях предпочитались числа «три» и «восемь». Так, небесные боги шлют посланца утихомирить земных, три года он не возвращается; тогда посылают второго, через восемь лет — третьего. Jasimaguni букв, 'страна восьми островов’ в действительности значит 'островная страна’ или 'страна множества островов’. При погребальном обряде происходили гульбища: pi jaka jo jajo 'дней — восемь дней, ночей — восемь ночей’, что комментатор поясняет обычно как 'несколько дней и ночей’.

Но поскольку система счета уже создалась и без нее трудно было обойтись, слушателям мифа могло показаться, что восемь это не так уж много. В ряде случаев это число было увеличено. Какое-то время, но также в глубокой древности, предельным числом было, по-видимому, тото

'сто’.

Довольно поздно в языках появляется абстрактное слово «число».

«Нечистым» считалось все связанное с пролитием крови, в том числе менструации, роды и смерть. Роженица строила себе клетушку, обмазанную глиной, верх которой украшался перьями баклана, птицы, которая легко ловит рыбу и легко ее отрыгивает. Это должно было способствовать легким родам.

Для покойника строили mo-ja 'похоронный дом’. Подставными словами для sinu-ru 'умирать’ было usa-ru 'исчезать’, kamuagar-u букв, 'боговозноситься’ (применялось только в речи о вождях). Впоследствии такого рода подставные слова начинают считаться более вежливыми.

Часто табуируются, как известно, и названия вождей и жрецов (как сопричастных к пролитию крови или обладающих таинственной силой).

Древним японцам представлялись наваждением и эпидемии, называемые далее 'божественным наваждением’, впоследствии mononoke 'чьим-то наваждением’. В тексте, где речь идет об

эпидемии, народ называется 'великим почтенным сокровищем’, что похоже на подставное слово. Наваждением считались и некоторые физические недостатки, например, немота.

Выше были приведены примеры подставных слов, образованных из исконных морфем. Но «запреты открывают широкий простор для сознательного заимствования слов из чужого языка». Возможно, что к таким заимствованиям относятся, например, числительные — канго. Редупликация — полная и частичная — сыграла большую роль в японском словообразовании. Редуплицированное слово чаще всего является наречием. Nana '7' и тото '100’— редупликации, выражающие множество вообще (а не четность).

Повторением одного слога образовывались и наречия, преимущественно звукоподражательные: kogo — о звуке при трении или разминании чего-либо, todo — о стуке в дверь, топоте копыт, sisi — о крике оленей, tada 'прямо’, 'непосредственно’, 'только’, jaja 'чуть-чуть', soso 'понемножку’ (двигаться).

В целом удвоений двуслогов в ДЯЯ не так уж много. Некоторых ныне употребительных редупликаций тогда не было. Так, отсутствовало pikapika 'блистая’, хотя глагол pikar-u 'блистать’ есть. Имеющиеся редупликации являются повторением корней, употребляющихся и самостоятельно. А ономатопоэтических наречий, образованных путем удвоения неупотребляющихся самостоятельно двуслогов, почти не было, хотя в НЯЯ их много. Немало таких наречий (или ономатопоэтических слов) начинается со звонкого согласного, который в ДЯЯ почти не встречался в анлауте (зафиксировано лишь bisibisi — о шмыгании носом).

14. Лексика КЯЯ.

Книжный и разговорный язык. С введением в научный оборот большого числа памятников не только художественной, но и научной литературы изменился и взгляд на время разделения японского языка на письменный и разговорный. Если раньше считалось, что в эпоху Хэйан литературный язык был близок к разговорному и лишь в последующую эпоху (Камакура) кодификация, окостенение литературных норм при игнорировании изменений, происходивших в живой речи, привели к такому разделению, то теперь даже в литературе IX— XII вв. обнаруживают две струи, разные жанры, словарный состав которых имеет существенные отличия.

Больше всего различались имена существительные. У глаголов и прилагательных таких различий меньше. В наименьшей степени стилистическая дифференциация была характерна для наречий, служебных слов и морфем.

Большие различия находят в языке художественных произведений (wabun) и комментариев к текстам на камбуне. Впрочем, поскольку писатели и писательницы знакомились (нередко очень основательно) и с камбуном, известное влияние последнего на японские художественные произведения ощущается. Еще в VIII в. стиль «указов» (shemm'au) подвергался воздействию камбуна. Даже в языке ранних художественных произведений — предисловии к «Кокинсю», в «Тоса-никки» и «Такэтори-моногатари» усматривают влияние камбуна. Лишь поэзия, испытавшая влияние народных песен, в основном свободна от иноязычного налета.

Вместе с тем следует отметить, что роли китаизмов в тексте на камбуне и в японском художественном произведении, в записках и проповедях существенно разнятся. Если в вабуне китаизм выступал как ингредиент японской лексической системы, то в камбуне он рассматривался как иностранное слово, подлежащее комментированию и переводу на японский. Комментаторы, как правило, отождествляли китайскую морфему со словом, т. е. переводили или поясняли каждый иероглиф по отдельности, в частности даже такое явное слово, как renkoku 'императорская карета’, при разъяснении разбиралось по двум иероглифам, которыми оно записывалось. Нередко разные чтения приписывались справа и слева от иероглифа, т. е. комментировался сам знак, а не обозначаемая им в данном сочетании морфема.

Количественное соотношение имен и глаголов в произведениях разных стилей. Ооно Сусуму произвел подсчеты употребительности разных частей речи в различных жанрах древнеяпонской и классической литературы. Оказалось, что если расположить памятники в порядке убывания имен, начиная с тех, где процент последних выше, а спрягаемых слов (глаголов и прилагательных) — ниже, то на первом месте окажется «Манъёсю», на втором — произведения в жанре эссе, на третьем — дневниковая литература, на четвертом — крупнейший роман эпохи «Гэндзимоногатари. Это именно жанровое различие. Обилие глаголов говорит о близости языка «Гэндзи» к разговорному.

В языке комментариев к камбунным текстам мало сложных слов, аффиксов.

Лексические различия в произведениях разных жанров. Общее число разных слов в «Гэндзи» — 14688 (для одного произведения — огромное количество!), а в одном из памятников комментаторской литературы 1099 г.— 11694, хотя по общему объему он в пять раз меньше «Гэндзи». Такое большое число разных лексем объясняется обилием китаизмов (в том числе и устаревших), которых в «Гэндзи» было еще мало. Разумеется, реализация разных точек зрения на то, что такое слово, даст различные цифры для одного и того же памятника. Но сравнительная картина будет той же при любом подходе — лишь бы все произведения анализировались с одной точки зрения.

Известный историк японского языка Мабути Кадзуо считает недостатком иностранных японистов понимание японского языка как единого целого. Японские же лингвисты воспринимают его дифференцированно в зависимости от эпохи, местности (chiiki, т. е. по диалектам?) и жанра. Действительно, в плане истории литературного языка различия надо принимать во внимание. В словаре Симмура этот термин толкуется как «различия в языке, возникающие из различий по местности, профессии, полу, возрасту, классу говорящего или же как различия между письменным

иразговорным языком». Цукисима имеет в виду именно последние, когда отмечает, что язык комментариев к камбуну и язык японской литературы (wabungo) были крайними полюсами по жанровым особенностям в лексике. Были случаи отличий и в грамматике.

Важно подчеркнуть, что речь идет о дифференциации по стилям в некитайском слое лексики. Такие синонимические ряды говорят о богатстве словарного состава, многовековой фольклорной традиции. Многие книжные элементы или вовсе исчезли впоследствии, или ощущаются и сегодня как ингредиенты книжного языка. Однако едва ли не чаще сохраняются оба элемента: katatia 'нож’

иtati 'меч’, otto 'муж’ и otoko 'мужчина’. Как видно, в подобных случаях происходит известная семантическая дифференциация. Есть и случаи сохранения «письменных» лексем при исчезновении «разговорных». Видимо, это могло зависеть и от диалектной принадлежности слов. Разумеется, за тысячу лет могли выйти из употребления и оба члена пары. Цукисима ставит вопрос о том, почему в комментаторской литературе сохранилась только часть древнеяпонской лексики и грамматических формантов.

По сравнению с комментариями в художественной литературе было гораздо больше аффиксов, особенно в «Гэндзи». И в этом случае незыблемость способов перевода с китайского в ущерб важным нюансам вела к известному обеднению грамматического строя в комментариях. В собственно японской литературе, напротив, наблюдается большое богатство формальных средств

— как суффиксов, так и префиксов. Однако, судя по памятникам, отмечающим ударения, они были менее связаны с корнем, чем позже.

Роль заимствований. Язык комментаторской литературы сильно отличается от вабуна обилием китаизмов. Характерно, что в комментаторской литературе примеров адаптации заимствований нет.

Об именах собственных. Что касается собственных имен людей, то общую их употребительность в текстах можно считать сравнительно низкой. В стихах имена не применялись вовсе. Жена хозяина

дома называлась kita-no kata букв, 'северные покои’, в текстах от автора нередко wonnagimi 'барыня’ (при wotokogimi 'барин’). Дочери: старшая — ofogimi 'большая госпожа’, вторая дочь — nakagimi 'средняя госпожа’, третья — san-no kimi 'третья госпожа’, четвертая — shi-tio kimi 'четвертая госпожа’ и т. д. Нельзя считать настоящими именами и такие: tarau 'старший сын’ (букв, 'большой парень’), jirau 'второй сын’ (букв, 'следующий парень’), saburau 'третий сын’, так как они могли быть даны не любому, а лишь вполне определенному (по старшинству) сыну. Как только сыновья получали какое-либо звание, их начинали называть по званию, не только в диалогах, но и в авторской речи. Зато мужчина — глава семейства — мог называть себя по имени (а не личным местоимением) в вежливой речи: Tadayori, Mitiyori. Это звучало скромно.

О словообразовании. Характерной особенностью словообразования эпохи Хэйан было превращение сложного имени, состоявшего из соединительной основы глагола -[-goto (субстантивизатор), снова в глагол. При этом конечное - о менялось на - и (или другой гласный в зависимости от синтаксической позиции нового глагола).

15.Лексика НЯЯ.

Вотличие от языка японской классической литературы 8-13 веков, где канго было еще сравнительно немного, то в 14-15 веках в японский язык проникает огромное количество канго. Не все слова в одинаковой мере переходили из литературного языка в бытовую речь. Но несомненно, заимствования проникали в язык. Заимствований было еще очень мало, и их общее количество не превышало нескольких десятков .

Числительные. Среди числительных показательным является вытеснение исконно японских числительных соответствующими канго и не только для крупного счета (сотни тысяч и более), но и для счета с единицы и особенно интенсивно начиная с десяти. Отличительно то, что числительные до десяти широко употреблялись со счетными суффиксами также китайского происхождения.

Местоимения. В письменных памятниках имеется много разных местоимений для одного и того же лица, в особенности для первого и второго. Они уточняют общественное положение говорящего по сравнению с собеседником и степень вежливости к нему. Учтивые местоимения второго и третьего числа используются с соответствующими формами сказуемого. Грубое местоимение сопровождается специальной грубой формой глагола. В современном японском языке большая часть этих местоимений или совсем исчезла или сохраняется частично в отдельных диалектах, многие из которых переосмыслены.

Существительные. Как и среди числительных, канго вошли в основной словарный фонд японского языка. Естественно, часть заимствований проникала как названия соответствующих реалий, многие проникли вместе с буддизмом.

Глаголы. Сложные и производные глаголы могли уже в ту эпоху быть составленными по определенным моделям.К примеру присоединение глагольной основы к глаголу, где в большинстве случаев второй компонент сложного глагола этого типа указывает на направление движения foridasu – вытаскивать, kuikitte – откусить и т.п. Подобные двусоставные глаголы многочисленны и встречаются в текстах часто.

Прилагательные. В языке 16-17 веков были только качественные прилагательные почти всех имеющихся ныне типов, кроме заимствованных на –teki. Словам других языков со значением «полевой», «отцовский» в японском языке соответствуют имена существительные в родительном падеже. Они, разумеется, прилагательными не считаются.

16.Диалекты на разных этапах развития языка.

Во времена старояпонского языка основным языком был диалект Нара, но в некоторых источниках есть отсылки к диалектам восточной Японии, которые порой называют Восточным Старояпонским (ВСЯ). О нём мы узнаём из «Манъёсю» (в основном). Там приводится даже не

один диалект, а примерно три: северный ВСЯ (Казуса, Муцу), центральный ВСЯ (Хитати, Сагами) и южный ВСЯ (Синано, Суруга).

Из-за того, что песни, дошедшие до нас в источниках, в основном записаны носителями СЯЯ (старояпонского языка), трудно судить об основных отличиях. В ВСЯ отдельные слова записывались манъёганой, что можно воспринять как разницу в звучании.

Если говорить о морфологии, то в ВСЯ различались, в отличие от СЯЯ, определительная и

		СЯ	ВСЯ	предикативная форма глагола, но не различались
				восклицательная и побудительная. Часто говорят, что ВСЯ
	Пред.
				много взял из протояпонского: окончание –о в
	Опр.
				определительной форме, переходящее в –но, например.
	Воскл.			Определительная форма глагола в ВСЯ заканчивается на –ke,
	Побуд.			в СЯЯ

на –ki. Имеется отрицательный суффикс -(a)nap-, которого нет в СЯЯ. Он имеет свои склонения. Императив тоже имеет отличия: СЯЯ – miyo, ВСЯ - miro.

Если же говорить о КЯЯ, то здесь, говоря о диалектах, мы выделяем три типа расстановки музыкального ударения: Токио, Киото и Кагосима, хотя и внутри этих типов есть различия. В Киото различают три интонации: высокую, спадающую, нарастающую и нарастающе-спадающую. Ударение в словах, где интонация снижается, падает на гласную перед спадающей. В Токио различают нарастающую, спадающую и нарастающе-спадающую интонацию, музыкальное ударение слабо выражено. Оно свободное, падает на слог, а не на гласную. В Кагосиме есть две основные интонации: (нарастающе-)спадающая и нарастающая. Падение тона не характерно, но оно всегда приходится на предпоследнюю или последнюю мору, сдвигаясь при присоединении нейтральной частицы.

Несмотря на стандартизацию языка и искоренение диалектов, не говоря уж об их распаде, начавшемся в ХХм веке, диалектические произношения и разницы между диалектами хорошо сохранились, и в основном различались именно произношением.

В эпоху Эдо географическая и социальная мобильность была низкой, люди в основном проживали всю жизнь в одном месте, что вызвало появление множества обособленных диалектов. Это очень известный факт: говорили, что местные правители нанимали переводчиков, чтобы поговорить друг с другом. Люди понимали, может быть, половину того, что говорил человек из другой местности. Несмотря на то, что центр политической власти сместился из Киото в Эдо, тот всё ещё оставался центром престижа, а диалект Киото был престижным диалектом, который исполнял роль литературного в начале эпохи Эдо. Уже позже стал формироваться язык Эдо/Токио. Он в дальнейшем и стал общепринятым, диалект Киото же порой использовали для общения между высшими слоями общества.

Эпоха Мейдзи – время, когда начал появляться единый язык. Это выражалось в двух аспектах:

Унификация разговорного и письменного языков

Создание единого языка из многообразия диалектов, выделяя

Несмотря на то, что НЯЯ во многом схож с КЯЯ и является его прямым потомком, мы можем отследить влияние на него и восточных диалектов эпохи Эдо. Как писал о них Родригез, язык Канто резкий, многие слоги глотаются и не произносятся. Употребляется частица –bei (выражает необходимость). Утрачивается палатализация перед е. Аллативная (падежная) частица sa не используется в НЯЯ, в отличие от отрицательных форм.

В фонологии главное отличие токийского и киотского диалекта заключается в произношении, причем именно диалектное восточное произношение перешло в НЯЯ.

Также перешли:

Вопросительная частица ka

Частица da

Отрицательная частица –(a)na-

Форма императива

Onbin (фонетическое изменение в слове)

Внаше время в западной Японии имеется множество вариаций использования формы onbin, в то время как Кансай и Киото используют стандартизированный язык. В Кансае говорят daite (onbin),

но в Киото - dashite (не onbin).

Частица da в КЯЯ была редкой или вовсе не использовалась. КЯЯ пришел сначала к частице dya, а уже из восточного диалекта пришло da.

Отрицательная частица –(a)nai была в ходу ещё в КЯЯ. Она описывалась как особенность диалекта Канто. Кансайский диалект развил частицу –(a)hen(-), которая прикрепляется к основе на –а

(yomahen).

Императив же является единственной устойчивой формой ещё с ВСЯ:

	СЯЯ	Киотский НЯЯ	ВСЯ	Стандартный НЯЯ
Ake-	Ake(yo)	(ake:)	Akero	Akero
Oki-	Oki(yo)	(oki:)	Okiro	okiro

17. Система годзюон и алфавиты.

Сложившийся в эпоху Хэйан японский алфавит goju:onzu («Таблица 50 звуков», т. е. слогов) отражает только, пять гласных:

10	9	8	7	6	5	4	3	2	1
wa	га	ya	та	fa	na	ta	sa	ka	a
wi	ri	—	mi	fi	ni	ti	shi	ki	i
—	ru	yu	mu	fu	nu	tu	su	ku	u
we	re	ye	me	fe	ne	te	she	ke	ye
wo	ro	yo	mo	fo	no	to	so	ko	o

Буквы читались сверху вниз и справа налево. При этом каждый горизонтальный ряд обозначал слоги на один и тот же гласный, а вертикальный — на один и тот же согласный, хотя графически гласный и согласный никак не выделяются.

Хирагана. Знаки слоговой азбуки хирагана графически через «травяное письмо» восходят к знакам манъёганы, т. е. скорописная форма манъёганы, в ряде случаев предельно упрощенная, дала в конце концов буквы, использующиеся уже около тысячи лет. Если же подойти к вопросу о возникновении хираганы с точки зрения текстов, в которых она появилась, установить зависимость характера письма от жанра, то можно обнаружить два источника этого письма: тексты, полностью записанные хираганой, и ее знаки как вспомогательные — для комментирования иероглифического текста.

Что касается первого источника, то это развитие традиции записи, при которой текст полностью записывался манъёганой, применявшейся со второй половины VIII в. Характер текстов подсказывает, что так писали писцы при дворе или при храмах.

Хирагана как система вспомогательных значков возникла в качестве мнемонического приема, облегчающего чтение иероглифов или служебных морфем, добавлявшихся при интерпретации текста по-японски. В отличие от сплошных текстов буквы тут пишутся раздельно, к тому же встречаются как сокращенные знаки, так и полные, т. е. знаки манъёганы *19, с. 284+.

Однако в середине эпохи использование манъёганы в комментаторской литературе постепенно сходит на нет (сохраняются лишь знаки с небольшим числом черт). Остаются только хирагана и катакана. При этом к XI в. употребительность хираганы снижается. Цукисима приводит 37 таблиц каны из разных памятников, в которых один и тот же слог обозначался нередко не одной, а целым

рядом букв. Однако общая тенденция заключается в вытеснении манъёганы, а затем и хираганы катаканой. По-видимому, было известное различие в выборе системы знаков и между сектами. Хирагана встречается чаще в памятниках секты Тэндай.

Все это заставляет многих ученых усомниться в традиционном взгляде на появление «Таблицы 50 слогов» как на изобретение одного лица (Кобо Дайси). Думается, что отбор знаков происходил если и не стихийно, то во всяком случае в течение ряда веков, что само по себе исключает факт одноразового изобретения их.

Вконфуцианской литературе вспомогательные значки появляются лишь в X в. Сравнительно с буддийскими текстами буквы хираганы в них более распространены. Немало знаков хираганы остается в них ив XI в. То же наблюдается и в памятниках, написанных в домах мирян. Можно предположить, что это объясняется закреплением в роли вспомогательных определенного числа букв (в том числе и хираганы) еще в первой половине X в., т. е. несколько раньше, чем в буддийской литературе.

Втекстах с явным преобладанием хираганы смешения ее с катаканой не наблюдается.

Катакана. Этот вид слоговой азбуки происходит из сокращенных уставных начертаний манъёганы. Большая часть знаков первоначально обозначала китайские морфемы, но некоторые произносились так же, как синонимичные китайским японские.

Большое графическое различие между знаками, катаканы и хираганы объясняется двумя причинами: 1) происхождением хираганы от скорописного начертания знаков манъёганы, а катаканы — от усеченного уставного написания тех же знаков; 2) происхождением буквы хираганы и буквы катаканы, обозначающих один и тот же слог, от омонимичных, но разных знаков манъёганы. Наличие графически неодинаковых знаков катаканы в разных памятниках говорит о том, что унификация этих знаков не была достигнута. Даже при выборе для создания буквы одного и того же знака могли сокращаться разные его части. По Касуга Сэйдзи, в памятнике 800 г. слог ти обозначался четырьмя или пятью знаками. Есть памятник, в котором буквы столь непохожи на общепринятые, что возникает даже мысль о том, что такие значения приписаны знакам катаканы намеренно, с целью лишить возможности непосвященного читать текст, т. е. буквы, в большинстве памятников записывающие одни слоги, здесь соответствуют другим.

ВXI в. в большинстве памятников применялась катакана, но начертания ее знаков не во всех случаях совпадают с общепринятыми в дальнейшем. Наиболее существенными отличиями обладают знаки, соответствующие U, KI, КЕ, SA, SU, SHE, ТА, TI, NA, FO, Mi, RA.

ВXII в. почти исключительно применялись знаки, обозначающие один слог. Это все знаки с уменьшенным числом черт (shaukwakugana) — прообраз катаканы. Но некоторые знаки восходят не к уставному начертанию манъёганы, а скорее к полу - скорописному. К концу эпохи в связи с общим упрощением, письма почти все форманты нередко писались уже каной.

К этой и даже более ранней эпохе восходит применение знаков, указывающих на повторение иероглифа.