История психологии gl2

Прежде всего необходимо указать на комплексный и системный характер его научного подхода. Бехтерев заложил прочные основы интегрального целостного исследования человека. Человек в его целостности, в единстве всех его сторон, как полиструктурное многоуровневое образование — главный предмет его исследования. Человек у него — это и представитель определенного биологического вида, и носитель нервно-психической организации, и продукт внешней среды. Стремление рассмотреть человека в разных его проявлениях постепенно вступало в концепции все больше в противоречие с биологизаторскими тенденциями, выражающимися в утверждении доминирования природных основ человека при недооценке общественно-исто- рических и культурных факторов детерминации его развития. Но сама идея всестороннего изучения человека, выдвинутая уче- ным, вносила существенный вклад в становление комплексного человекознания и имела большое значение для психологии. В этом отношении через Бехтерева осуществлялась преемственная связь: он реализовал в своем учении и способствовал введению в советскую психологическую науку традиционного для русской общественной мысли целостного взгляда на человека. Принцип комплексности и системности осуществлялся ученым как на уровне теоретических разработок и при подготовке и реализации программ эмпирических исследований, так и в его широкомасштабных организационных нововведениях. Убедительный тому пример — история создания Института мозга и психической деятельности, в структуре и функционировании которого получили практическое воплощение идеи комплексности и системности. В нем были представлены все основные направления, исследующие человека на разных уровнях его организации: анатомической, гистологической, биохимической, биологической, физиологической, рефлексологической (психологической), включая индивидуальную и коллективную рефлексологию, экспериментальную и детскую психологию, психотерапию, евгенику и т. д.

Из комплексного взгляда на человека вытекало стремление существенно расширить границы его изучения, исследовать все проявления его жизнедеятельности. Этой стратегии отвечала попытка Бехтерева очертить и описать предметную область наук о человеке и его психической жизни, включив, таким образом, в их состав новые отрасли: генетическую рефлексологию, рефлексологию труда, коллективную рефлексологию и

70

т. д. Бехтерев не ограничился анализом индивидуального поведения человека, а поставил вопрос об объективном изучении взаимодействия поведения человека с поведением других людей.

Он первым в отечественной психологии дает определение предмета, задач и методов социальной («общественной») психологии, рассматривая ее в соответствии с теми же принципами, которые использовались им при разработке проблем индивидуальной объективной психологии и рефлексологии человека: «Предметом общественной психологии является изучение психологической деятельности сборищ и собраний, составляемых из массы лиц, проявляющих свою нервно-психическую деятельность как целое, благодаря общению их друг с другом» [7, с. 8].

Выход в свет работы Бехтерева «Коллективная рефлексология» [9] фактически узаконил новую предметную область, явившись первым серьезным осмыслением и обобщением тех исследований, которые проводились в данной области как в зарубежной, так и отечественной психологической мысли.

В этом труде четко вновь проявились те теоретические «киты», на которых строилось все учение Бехтерева: комплексность, объективный подход к исследуемым реалиям, механицизм. Последний проявился в стремлении в физических законах (всего 23) найти универсальные основания (механизмы), которые позволили бы объяснить такие сложные социальные процессы, как развитие и преемствование культурных традиций; образование и динамика социальных общностей; изменение общественных взглядов и настроений и т. д. В определении методов исследования социально-психологических явлений Бехтерев был последовательным сторонником объективного подхода. Использовалась та же стратегия, что и в объективной психологии: исследование внешних проявлений «собирательной личности» в зависимости от внешних воздействий. Представляют интерес содержащиеся в книге определения коллектива, типология групп, описание механизмов возникновения общностей, теоретический анализ общения, его функций, видов, средств. Особый интерес представляет предложенная Бехтеревым процедура сравнительного анализа индивидуальной и групповой деятельности, позволяющая вычленить и изучить особенности и характер «влияния сообщества на деятельность входящей в него личности» [9, с. 61].

Уже этот перечень показывает, сколь значительным и но-

71

вым взглядом на психическую реальность явился рассматриваемый труд Бехтерева. И хотя многие положения его далеко не бесспорны, являются результатом скорее житейского, а не научного обобщения, имеет место эклектичность, смешение разных подходов, все же выход этой книги стал заметным событием в развитии отечественной психологии 20-х годов. Он открывал важную страницу в становлении принципа социальной обусловленности психики и поведения человека, ставшего позднее в отечественной психологии одним из ее главных методологических оснований.

Но несмотря на серьезные позитивные тенденции, связанные с утверждением объективного подхода в психологии и попыткой создания строго научного, системно и комплексно организованного учения, все же очень многое в поведенческих те- чениях не удовлетворяло психологов и прежде всего — редукционистское сведение психики к нервно-мы- шечному механизму.

Не отвечала задачам углубления психологического познания и предпринятая К.Н.Корниловым попытка создать психологию, опирающуюся на марксизм, посредством механического слияния различных психологических течений: эмпири- ческой психологии сознания и психологии поведения. Из эмпирической психологии он брал признание значимости психических процессов и методов самонаблюдения. Поведенческое направление, представляющее объективный подход в психологии, оценивается Корниловым как более близкое к марксизму, но неприемлимым в нем является отказ от изучения псхических явлений. Отсюда им делался вывод, что марксистская психология должна стать синтезом этих двух течений и изучать и объективные основы психики и их субъективную сторону. При этом психическое рассматривалось лишь как отражение внутриорганических процессов. Основным понятием реактологии являлось понятие «реакция», в котором указанные две стороны выступали, по мнению Корнилова, в единстве.

Таким образом, поведенческий подход в психологии не смог стать тем интегрирующим основанием, которое объединило бы различные подходы в понимании психического. Поиск предмета психологии продолжался.

В связи с этим, углублялось и осознание значимости марксистской теории как основания перестройки психологии, происходило все более тесное объединение ученых на основе мар-

72

ксистской философии. И если в начале 20-х гг. марксистская психология рассматривалась как одно из возможных методологических оснований психологии, то уже в конце 20-начале 30-х гг. она оценивалась как единственно возможная и подлинно научная линия в ее развитии. «Марксистская психология, — писал Л.С.Выготский, — есть не школа среди школ, а единственная истинная психология как наука, другой психологии, кроме этой, не может быть. И обратно: все, что было и есть в психологии истинно научного, входит в марксистскую психологию: это понятие шире, чем понятие школы или даже направления. Оно совпадает с понятием научной психологии вообще, где бы и кем бы она ни разрабатывалась» [26, с. 435].

§ 5. Методологические дискуссии 20-30-х годов в советской психологии

Возникновению единого подхода всегда предшествует в науке период острой полемики, дискуссий. Не миновала сия чаша и советскую психологию. Однако в конкретных социально-по- литических условиях нашей страны эти процессы порой приобретали чрезвычайно острый и даже трагический характер. Дело усугублялось тем, что на рубеже 20-30-х гг. в социальнополитической жизни страны происходят серьезные изменения. На фоне острой классовой борьбы, сопровождающейся определенными ограничениями демократии, все более укрепляются тоталитарные тенденции, начинает складываться режим культа личности Сталина.

Административно-командный стиль управления, характерный для тоталитарного государства, проникает и в область науки. Период относительно свободного, «плюралистического» развития ее заканчивается. На смену ему приходит сложный

èдраматический этап, характеризующийся полной подчиненностью научной мысли господствующей в обществе идеологии

èполитики. Нарастают процессы идеологизации научной деятельности, научные дискуссии все больше приобретают иде- олого-оценочный, а не творческий характер. Провозглашенный В.И.Лениным принцип партийности и классового подхода становится главным мерилом, критерием оценки и одним из основных принципов организации научной деятельности. Идеология непосредственно вторгается в научную жизнь, диктует науке не только то, что она должна искать, но и то, как, каким

73

образом она должна решать стоящие перед ней задачи, априорно задает желаемый (требуемый) результат. Соответственно, уровень ценности и значимости научных теорий, концепций определяется в первую очередь степенью их соответствия марксистским идеям и принципам. Какое-либо отступление от господствующей методологической парадигмы карается самыми суровыми санкциями.

Одной из первых отраслей науки, испытавших на себе всю силу этих санкций, стала психология. И это не случайно. Объективно задача психологии состоит в том, чтобы обеспечить понимание человеком закономерностей психической жизни, себя самого и окружающих его людей и на этой основе — развитие саморегуляции, творческого, глубоко индивидуального отношения к миру, формирование активной жизненной позиции. Основная же цель и направленность тоталитарного режима заключается в минимизации инициативы и творчества, в обеспече- нии управляемости всеми субъектами социальной жизни; он нуждается в стандартизированной личности и унифицированном поведении.

Постепенно начинается наступление идеологии по всему фронту психологической науки. Если в первые послереволюционные годы лояльности или чисто декларативного принятия социальных и идеологических ценностей государства диктатуры пролетариата было достаточно для того, чтобы продолжать исследования в привычном традиционном русле, то к концу 20-х гг. ситуация коренным образом меняется. Открывалась трагическая для психологии полоса ее гонений, когда начался священный «крестовый поход» против всякого свободомыслия. Его целью было уже уничтожение не какого-либо одного направления, а многообразия мнений и подходов вообще, подчинение их единому основанию. Не те или иные науч- ные школы и теории должны были определять методологию психологии, а философские идеи Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. С этой целью организуется инициированная сверху и носящая откровенно идеологический характер тотальная ревизия разных психологических направлений, школ и тече- ний. В ходе этой кампании, возглавленной Коммунистической Академией, ставилась задача оценить положение в науке и осуществить ее «марксистско-ленинскую реконструкцию», внести в науку принципы марксистской материалистической диалектики. Поскольку дискуссии в области психологии в

74

конце 20-х гг. совпали с широкими дискуссиями в общественных науках и естествознании и осуществлялись на фоне, как тогда отмечалось, борьбы марксистской философии с разными уклонениями в философских науках (позитивистским — С.Минин, Э.Енчмин; механистическим — И.В. СкворцовСтепанов, В.Н.Сарабьянов, И.А. Боричевский; ревизионистским — А.М.Деборин), это не могло не отразиться и в психологических дискуссиях.

Именно методологические проблемы стали центральными во время дискуссий по рефлексологии (1929) и по реактологии (1930-31 гг.).

Первыми после смерти своего лидера — В.М.Бехтерева (1927) — дискуссию начинают рефлексологи. Методологическая секция Общества рефлексологии, неврологии, гипнотизма и биофизики выступила с предложением обсудить пути дальнейшего развития рефлексологии, наметить перспективы, критически осмыслить свой собственный накопленный опыт: «Наступил период положительной переоценки всего коллективным трудом созданного в этой области материала...» [68, с. 6]. Реализацией этой осознанной потребности в саморефлексии стала рефлексологическая дискуссия, развернувшаяся 4 мая – 10 июня 1929 г. и продолжившаяся на конференции, состоявшейся в сентябре того же года в Государственном рефлексологическом институте по изучению мозга им. Бехтерева в г.Ленинграде. Как отмечается в материалах дискуссии, задача ее состоит в том, чтобы, исследовав принципы диалектического и исторического материализма, проанализировав историю всех учений о поведении животных и человека, методологически осмыслив материал, накопленный в разных областях рефлексологии, разработать ее новую методологию рефлексологии, «наметить ее пути и перспективы, пересмотреть и выработать новые методики исследования и выяснить подлинную связь рефлексологии со смежными ей науками» [там же, с. 8]. Своеобразным итогом обсуждения проблем рефлексологии и, одновременно, реактологии, явилась и так называемая реактологическая дискуссия, проходившая в Москве в 1931 г.

В советской историографии итоги дискуссий оцениваются однозначно положительно; указывается, что они подготовили условия для преодоления механистических тенденций в психологии, явились импульсом к построению «новой системы материалистической психологии, опирающейся на прочный философский фундамент» [20, с. 77]. Подчеркивается, что в ре-

75

зультате философских и психологических дискуссий 20-х годов был совершен качественный поворот в развитии советской психологической науки [там же].

Действительно, любая научная дискуссия (если она является собственно научной) выступает условием развития научного познания и уже в этом смысле продуктивна. Немало конструктивных идей, положений, касающихся познания психики, было высказано и во время этих так называемых «поведенческих» дискуссий. Так, ученые-рефлексологи подтвердили свою приверженность принятой ими и последовательно реализуемой в исследовательской практике научной стратегии, заключающейся во всестороннем анализе поведения, материалистическом монизме, объективном подходе к изуче- нию человека. Но, в то же время, руководствуясь задачами дальнейшего развития рефлексологического учения, с одной стороны, и под влиянием социальных и идеологических инноваций, с другой, они пытались найти точки опоры в новой методологии. В качестве такой методологии определяется материалистическая диалектика. В материалах рефлексологической конференции по этому поводу говорится: «Неотложной стала задача создания новых предпосылок, новой методологии и методики, новой проблематики всестороннего изучения поведения человека. Обосновать новую методологию, методику и проблематику изучения поведения можно только на основе материалистической диалектики, с одной стороны, и на основе максимального сотрудничества и взаимной связи всех смежных наук, с другой» [68, с. 6]. В соединении накопленного в русле объективно-рефлексологического познания поведения конкретного материала с диалектической методологией виделся залог успеха и условие дальнейшего перспективного развития знаний о человеке.

Обращает на себя внимание тот факт, что центром обсуждения на рефлексологической дискуссии становится наиболее важный, сложный и болевой вопрос — о соотношении рефлексологии и психологии. Это свидетельствовало об осознании самими рефлексологами недостаточности чисто поведенческого подхода.

Большинство участников дискуссии высказывается за синтез рефлексологии и психологии, подчеркивая при этом, что речь должна идти не о механическом их объединении и не о некоем «абстрактно-неопределенном, формальном» синтезе, а о «диалектическом синтезе», при котором «противоположнос-

76

ти синтезируются через их развитие..., преодолевают свою односторонность, снимаются в высшем конкретно-определенном единстве» [там же]. Но возникал еще один принципиальный вопрос — что же должно стать основой осуществления синтеза — «соотносительная (рефлекторная) деятельность» (по Бехтереву) или психика?

Придерживаясь монистических позиций, участники дискуссии практически единодушно отдают приоритет соотносительной деятельности. Но это не означало уже, как это было прежде, отказа от психики. Большинство ученых — В.Н.Осипова, Б.Г.Ананьев, И.Ф.Куразов и др. — доказывали необходимость переосмысления предмета рефлексологии и введения в него психической составляющей. Наиболее полно и аргументированно указанную позицию в своем докладе выразила В.Н.Осипова. Она рассматривает психику как «качественную сторону единой соотносительной деятельности», компоненту поведения. В связи с этим делается вывод, что исключение психики и сознания из соотносительной деятельности чревато двоякими последствиями: с одной стороны, это приводит к механистическому, одностороннему, ограниченному пониманию механизмов поведения, с другой — к идеалистической трактовке самого психического, исследуемого вне целостного поведенческого акта. Сведение рефлексологии только к физиологии нервно-двигательного аппарата означает, по мнению В.Н.Осиповой, по сути, упразднение и самой рефлексологии как науки о поведении. Что же касается собственно психологии, то, как подчеркивается в ее докладе, рассматривая психическое как момент высших сочетательных рефлексов, исследователь получает возможность строго объективного, научного его анализа и объяснения, что поднимает познание психического на качественно иной, более высокий уровень [68].

Та же идея звучит в докладе Б.Г.Ананьева, настаивавшего на методологической ошибочности отрицания специфики психики и сознания и сведения их к простейшим формам соотносительной деятельности. «Психику и сознание не следует искать за пределами соотносительной деятельности, их нужно изучать и вскрыть в пределах этой деятельности» [там же, с. 32-33]. В то же время в материалах рефлексологической конференции особо подчеркивается мысль о том, что признание качественной стороны соотносительной деятельности не озна- чает узаконения субъективного, «не есть переход...к субъективному методу» [там же, с. 18]. Последний оценивается как

77

не научный, в лучшем случае — как дополнительный. Основным принципом рефлексологии по-прежнему остается объективный подход. Это относится и к познанию субъективных процессов — путем исследования их проявления «во внешнем», «в системе, в комплексе соотносительных действий организма» [там же, с. 18].

Таким образом, хотя рефлексологи сохраняли прежние представления о способах познания психического, и хотя они еще не подошли к рассмотрению его отражательной природы, налицо было стремление переосмыслить предмет рефлексологии, включить психические процессы в структуру поведения, готовность к совершенствованию методических средств и приемов исследования психической реальности. Это, на наш взгляд, означало важный шаг вперед в преодолении ограниченности узко поведенческого подхода, в поиске новых перспективных линий и расширении горизонтов развития рефлексологии в ее движении к познанию психической реальности.

Рефлексологическая дискуссия, несмотря на частые апелляции ее участников к общефилософским положениям марксистского учения, по своему характеру являлась научным обсуждением со всеми присущими ему характеристиками: анализ и сопоставление научных данных, опора на фактологический материал, использование системы аргументов, вытекающих из природы исследуемого явления, оценка различных подходов и позиций и т. д. В центре внимания был широкий круг проблем, касающихся предмета рефлексологии, ее связи с другими науками, отличия от бихевиоризма, особенностей используемых методов и т. д.. Поэтому парадоксальным представляется заключение реактологической дискуссии, проходившей год спустя, о рефлексологии. В нем рефлексология характеризуется как «грубо-биологизаторское» направление, основой которого являются механистические воззрения. Какие-либо развернутые аргументы этого вывода отсутствуют.

Резкой критике во время реактологической дискуссии подвергаются также реактология, психотехника, бихевиоризм и другие научные направления. Наибольшее внимание в содержательном плане в постановлении уделяется реактологии. Ей инкриминируется отказ от исследования психических феноменов, сведение внутреннего мира к совокупности реакций, утверждение зеркального характера отражения, игнорирование качественной специфики высших психических процессов

78

(мышления, речи) и т. д. Конечно, эти замечания могли бы стать предметом серьезного научного обсуждения. Но не оно было задачей данной «дискуссии». Исход в ней был заранее предопределен, и поэтому никакие научные аргументы и доводы не могли сыграть уже какой-либо роли. Рефлексология и реактология как самостоятельные научные направления были обречены, они приносились в жертву новой идеологии и методологии, которая уже открыто заявляла свои права на монопольное господство в области научного мировоззрения.

Сам факт принудительного выделения одного подхода, одной идеи или одного методолого-теоретического основания в качестве единственного, безальтернативного, доминирующего противоречит природе науки, ее плюралистическому существу. И уж совершенно не укладывающимся в рамки законов науч- ной жизни является запрещение, административное закрытие научного направления, даже если в научно-содержательном отношении оно характеризуется определенными недостатками. Исправлять свои ошибки наука должна сама путем углубления собственной логики, совершенствования теоретико-поня- тийной структуры, системы исследовательских методов и приемов. Прекращение исследований в том или ином направлении оправдано только тогда, когда это является результатом внутринаучного процесса.

В реактологической дискуссии выступают два иерархически несопоставимых оппонента: ученые, представляющие свою концепцию, с одной стороны, и государственно-идеологическая система, обладающая всей полнотой нормативно-директивного воздействия и санкций, с другой. Поэтому указанные научные направления, «запланированные для закрытия», были абсолютно беспомощны в борьбе за свое существование.

Более того, собственно научное содержание реактологического и рефлексологического учений в данной дискуссии выступает скорее в качестве фона. Фигурой же является их идеологическое содержание, представленное в материалах обсуждения и его заключительном документе наиболее выпукло и отчетливо. Так, рефлексологии предъявляется целый «букет» идеологических обвинений: осуществление «классово-враждеб- ного» влияния в области психологии, протаскивание в нее «под флагом марксизма идеалистических идей», отрыв теории от практики, «воинствующий эклектизм», «агностицизм», «кантианские извращения марксистско-ленинской теории отраже-

79