Hrestomatia_Svodka
.pdfони отстанут на годы. Но кто бы мог догадаться о значении этой ошибки тогда,
когда с возвращением в 1498 г. Васко да Гамы битва за перец была выиграна и тотчас же использована, когда торговая Европа спешила закрепить в Лиссабоне своих самых деятельных представителей. <…>
Источник: Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV – XVIII вв. Время мира. М.: Прогресс, 1992. Т. 3. С. 136–140.
Плавания Чжэн Хэ
Чжэн Хэ (1371 – 1435) – китайский путешественник, флотоводец и дипломат, возглавлявший семь крупномасштабных морских военно-торговых экспедиций, посланных императорами Минской династии в страны Индокитая, Индостана, Аравийского полуострова и Восточной Африки.
При взгляде на экспедиции Чжэн Хэ по прошествии времени более всего удивляет, что столь серьезные по масштабам походы по их окончании были напрочь забыты и современниками, и потомками. Честолюбивый Юнлэ отправил флот в дальние страны в самом начале своего царствования, а
вернулась последняя великая экспедиция в правление его внука Сюаньдэ, после чего в Китае на долгое время забыли о морской славе. Только в начале ХХ века западные ученые обнаружили упоминания об этих плаваниях в хрониках императорской династии Мин и задались вопросом: зачем была создана эта огромная флотилия? Версии выдвигались разные: то Чжэн Хэ оказывался
«первопроходцем и исследователем» вроде Кука, то искал для империи колонии подобно конкистадорам, то его флот представлял собой мощное военное прикрытие для развивающейся внешней торговли, как у португальцев в
XV – XVI веках. Однако страны Южных морей и Индийского океана были
161
связаны морской торговлей с Поднебесной еще во времена династий Тан и Сун
(618 – 1279 годы). Тогда из портов Фуцзяни, Гуандуна, Чжэцзяна и Гуанси уже тянулись морские пути к Индокитаю, Индии и даже Аравии. Ходили морем от провинции Ляонин к Корейскому полуострову и в Японию. Так что открывать новые торговые пути адмирал не планировал. Хотел ли он покорять новые земли? С одной стороны, китайская империя испокон веков стремилась присоединить земли ближайших соседей. Более того, армада Чжэн Хэ по самые планширы была упакована оружием и воинами. Но с другой стороны, на протяжении всей истории жители Поднебесной расселялись по дальним странам мирно, образовывали диаспоры, не испытывая никакой нужды в колонизации. «Сыновья неба» никогда не предпринимали морских завоевательных походов. И если дары, которые флотоводец вез назад ко двору,
привычно трактовались как дань, то их поступление прекратилось ровно в тот момент, когда корабли адмирала вернулись в родную гавань. Нет, миссия Чжэн Хэ не имела ни военного, ни агрессивного характера. <…>
Возникает закономерный вопрос: почему же планету открыли,
исследовали и заселили португальцы, испанцы и англичане, а не китайцы – ведь плавания Чжэн Хэ показали, что сыны Поднебесной умели строить корабли и обеспечивать свои экспедиции экономически и политически? Ответ прост, и сводится он не только к различию этнопсихологии среднего европейца и среднего китайца, но и к историко-культурной ситуации эпохи Великих географических открытий. Европейцам всегда не хватало земли и ресурсов для поддержания своей бурно развивающейся экономики, их гнали на захваты новых территорий теснота и вечная нехватка материальных благ (золота,
серебра, пряностей, шелка и т. д.) для всех, кто их жаждал. Здесь же можно вспомнить о свободном духе наследников эллинов и римлян, с древности стремившихся заселить Средиземноморье, ведь они шли на завоевание новых земель еще до того, как со стапелей сошли первые доу и каравеллы. У китайцев
162
тоже были свои проблемы – перенаселение и земельный голод, но, несмотря на то, что от заманчивых сопредельных территорий их всегда отделяли лишь неширокие проливы, Китай оставался самодостаточным: подданные сына Неба эстафетно распространялись по Юго-Восточной Азии и сопредельным странам как мирные поселенцы, а не как миссионеры или охотники за рабами и золотом. Казус императора Юнлэ и его адмирала Чжэн Хэ – исключение, а не правило. То, что баочуани (китайские корабли) были большие и что их было много, не означало, что Китай посылал их в дальние страны для захвата земель и устроения заморских колоний. Юркие каравеллы Колумба и Васко да Гамы бьют в этом плане гигантские джонки Чжэн Хэ по всем фронтам. Именно эта незаинтересованность китайцев и их верховной власти во внешнем мире, сконцентрированность на себе и привели к тому, что грандиозный пассионарный выплеск времен императора Юнлэ не нашел продолжения после его смерти. Юнлэ отправил корабли за горизонт вопреки магистральной имперской политике, предписывавшей сыну Неба принимать послов из мира, а не рассылать их в мир. Смерть императора и адмирала вернула Поднебесную к статус-кво: ненадолго приоткрывшиеся створки раковины вновь захлопнулись.
Источник: Дубровская, Д. Сокровищницы адмирала Чжэн Хэ // Вокруг света. 2008. № 8.
Фернан Бродель о роли техники и изобретений
Инновации пробивались… медленно. Изобретение артиллерии, книгопечатания, начало океанских плаваний были в XV – XVIII вв. великими техническими революциями. Но это только говорится так. Ни одна из этих революций не свершалась, так сказать, галопом. И только последняя из них в конечном счете нарушила равновесие, создала в мире некую «асимметрию».
Обычно все в конце концов распространялось: и арабские цифры, и порох, и
163
компас, и бумага, и шелковичный червь, и книгопечатание ... Ни одна из инноваций не оставалась на службе какой-то одной человеческой группы,
одного государства, одной цивилизации, либо требовалось, чтобы другие не испытывали в ней настоящей необходимости. Технические нововведения утверждались так медленно, что у соседа бывало время и подивиться им, и
получше с ними познакомиться. Артиллерия появилась на Западе незадолго до битвы при Креси, а вернее при осаде Кале в 1347 г., однако важнейшим средством ведения европейских войн она станет лишь, начиная с Итальянского похода Карла VIII в сентябре 1494 г., после полутора столетий знакомства понаслышке, «вынашивания», экспериментов. Отдельные секторы экономики оставались особенно подвержены застою. Снова и снова мы будем сталкиваться с замедленными темпами, с приводящей в отчаяние неспособностью к быстрым переменам видоизмененного, но еще не ликвидированного Старого порядка как в сфере транспорта (хотя начиная с Магеллана мир впервые осознал свое морское единство), так и в области земледелия, где успехи революционного характера затронули лишь ограниченные секторы и терялись среди массы рутинных приемов.
<…> Артиллерия и вообще огнестрельное оружие повлекли за собой огромные изменения в войнах между государствами, в хозяйственной жизни, в
капиталистической организации производства вооружения. Мало-помалу наметилась некоторая концентрация промышленности, хотя и не определившаяся окончательно, ибо военная промышленность оставалась многоотраслевой; тот, кто изготовлял порох, не производил стволы для аркебуз,
или холодное оружие, или же крупные артиллерийские орудия. Затем нельзя было по своему желанию сконцентрировать энергию в заданном пункте; за нею приходилось идти по течению рек, через лесистые зоны. Только богатые государства были способны выдержать баснословные издержки на войны
164
нового образца. Они устранят со сцены независимые крупные города, которые долго удерживались на высоте стоявших перед ними задач.
Еще в 1580 г., будучи проездом в Аугсбурге, Монтень восхищался тамошними складами оружия. В Венеции он мог бы восхищаться Арсеналом – огромной мануфактурой, насчитывавшей в то время до 3 тыс. рабочих, которых ежедневно созывал на работу большой колокол собора св. Марка. Само собой разумеется, что все государства имели свои арсеналы (Франциск 1 основал их
II, а к концу его царствования в королевстве насчитывалось 13 арсеналов). Все государства располагали крупными оружейными складами: в Англии в правление Генриха VIII главными из них были лондонский Тауэр, Вестминстер и Гринвич. Политика католических королей в Испании опиралась на арсеналы в Медина-дель Кампо и в Малаге,. у Великого Турка были свои в Галате и в Топ-
Хане. Но до промышленной революции европейские арсеналы чаще всего останутся скорее совокупностью мастерских, ремесленных производств,
нежели мануфактурами с рационально организованным производством. <…>
Непобедимая армада, отправляясь на север, имела 2431 пушку, 7 тыс.
аркебуз, тысячу мушкетов, 123 790 ядер, следовательно, по 50 на орудие плюс необходимое количество пороха. Но в 1683 г. Франция имела на борту кораблей своего флота 5619 чугунных пушек, а Англия – 839625. <…> Расцвет огнестрельного оружия стимулировал рост производства меди, пока пушки лили из бронзы, используя те же приемы, что и при литье церковных колоколов
(с XV в. был уже известен отличавшийся от колокольного добрый сплав: 8
частей олова на 92 части меди). Однако с XVI в. появились железные, на самом деле – чугунные пушки. Из 2431 пушки Непобедимой армады 934 были чугунные. Эта дешевая пушка заменит дорогостоящие бронзовые орудия и будет изготовляться в больших масштабах. Существовала связь между развитием артиллерии и развитием доменных печей. <…> Но артиллерия
165
требует расходов не только на свое производство и снабжение боеприпасами;
дорого стоит и ее содержание, ее перемещение. <…>
Покорение открытого океана дало Европе всеобщее превосходство на столетия. На сей раз техника дальнего плавания создала «асимметрию» во всемирном масштабе, создала привилегированное положение. Распространение Европы по всем морям мира, подобное взрыву, действительно ставит важную проблему: как получилось, что умение плавать в открытом море, будучи однажды продемонстрировано, не стало общим достоянием всех морских цивилизаций мира? В принципе все они могли вступить в соревнование. А
осталась на «дистанции» одна только Европа. <…> Факт этот тем более неожидан, что морские цивилизации с незапамятных времен знали друг друга,
и, примыкая одна к другой, они шли через весь Старый Свет сплошной полосой от европейской Атлантики до Индийского океана, Индонезии и прибрежных морей Тихого океана. <…>
В самом деле, «путь в Индии», мореходная ось Старого Света, начинался на Балтике и Ла-Манше и шел до Тихого океана испокон веков. Суэцкий перешеек не разрезал его надвое. К тому же на протяжении веков один из рукавов Нила соединялся с Красным морем, связывая его таким образом со Средиземным – это был так называемый канал Нехо, тот «Суэцкий канал», что функционировал еще во времена Людовика Святого и был засыпан немного позднее. <…>
Плавание Васко да Гамы (1498 г.) не разрушило эту древнюю общность Европы и Индийского океана, оно прибавило к ней новый путь. Такое соседство вовсе не обязательно предполагало смешение. Никто больше моряка,
где бы он ни находился, не привязан к своей собственной практике. Китайские джонки, несмотря на столько их преимуществ (паруса, поворотный руль,
корпус, разделенный на водонепроницаемые отсеки, наличие компаса с XI в„ огромные размеры начиная с XIV в.), достигли Японии, но в южном
166
направлении распространились не дальше Тонкинского залива. От широты Дананга и до отдаленных африканских берегов господствуют незначительных размеров суда с треугольным парусом индонезийские, индийские или арабские.
Дело в том, что морские границы цивилизаций были столь же устойчивы (кто бы мог это подумать!), как и их континентальные границы. В море, как и на земле, каждая цивилизация стремилась оставаться в своих пределах. Тем не менее соседи посещали друг друга: китайские джонка и парус оказались в Тонкинском заливе, потому что Тонкин фактически находился под китайским владычеством…
Расцвет Лиссабона в XIII в. был расцветом промежуточного порта,
который мало-помалу усваивал уроки активного хозяйствования морского,
периферически ориентированного и капиталистического. В этих условиях длинные корабли Средиземноморья послужили образцом для флотов Северной Европы, предложив им драгоценный латинский парус. И наоборот, через ряд посредников, в том числе басков, на средиземноморских верфях понемногу прижились конструкции обшивки борта внахлестку, и особенно вертикальный навесной руль, позволяющий идти круче к ветру. Происходили обмены,
смешение; и они уже сами по себе говорили о том, что складывается новая,
единая цивилизация – Европа. Португальская каравелла, родившаяся около
1430 г., была дочерью от таких «браков»: небольшой парусник с бортами внахлестку имел навесной вертикальный руль и три мачты две с квадратными парусами, одну с латинским. Латинский парус располагался в продольной плоскости асимметрично по отношению к несшей его мачте (рея с одной стороны была длиннее и выше, чем с другой); он ориентировал судно,
заставляя его легко поворачивать. Прямые паруса, располагавшиеся в поперечной плоскости судна, могли использовать попутный ветер. Когда время
«ученичества» в Атлантике закончится, каравеллы и другие европейские корабли, дойдя до Канарских островов, будут спускать треугольные паруса,
167
чтобы поднять прямые, в которые до самого Карибского моря будет постоянно дуть пассат. <…>
Что же было ставкой? Завоевание морских путей всего мира.
Источник: Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV – XVIII вв. // Структуры повседневности: возможное и невозможное. М.: Прогресс, 1986. Т. 1. С. 410, 418–421, 428–431.
«Военная революция», «Pro» и «Contra»
Серьезные изменения в тактике и стратегии европейских армий,
вызванные внедрением огнестрельного оружия, были отмечены европейскими учеными и специалистами достаточно давно. Они нашли свое отражение как в теоретических трактатах, так и в трудах европейских военных 2-й половины
XV – начала XIX вв. Однако сам термин «Военная революция» применительно к событиям в военной и политической истории Западной Европы конца Средневековья и начала Нового времени ввел в научный оборот английский историк М. Робертс.
Выступая в январе 1955 г. с лекцией в университете Королевы в Белфасте, он, по словам своего последователя Дж. Паркера, вопреки устоявшейся традиции считать XVI в. в истории военного дела период мало чем примечательным выдвинул идею в высшей степени «оригинальную,
важную и несомненно своеобразную для изучения развития искусства войны в постренессансной Европе». Основные положения этой концепции были изложены Робертсом в отдельной статье. Предваряя свою мысль, он отметил,
что на исходе Средневековья в военном деле Европы произошли чрезвычайно важные изменения, которые нельзя не назвать военной революцией. По его мнению, «…эта революция, когда она завершилась, оказала глубокое влияние на общий генеральный курс европейской истории. Это событие стало своего
168
рода водоразделом между средневековым миром и миром современным. Тем не менее, этой революцией, как ни странно, пренебрегли историки. Эксперты в военной истории главным образом были заинтересованы в описании того, что случилось, не проявляя заинтересованности в том, чтобы изучить ее воздействие на остальные сферы жизни общества; в то же время историки-
обществоведы были не склонны полагать, что новые веяния в тактике или усовершенствованное оружие могло иметь для предмета их изучения большое значение».
Анализируя сущность произошедших в военном деле Западной Европы перемен, М. Робертс указывал, что этот переворот, который занял промежуток времени между 1560 и 1660, по существу, «…являлся еще одной попыткой разрешить постоянную проблему тактики – как соединить метательное оружие и рукопашную схватку, как объединить ударную мощь, подвижность и защитную силу. И решение, предложенное в соответствии с реформами Морица Оранского и Густава-Адольфа, было возвращением под влиянием вдохновением Вегеция, Элиана и Льва Исавра к линейным боевым порядкам.
Вместо массивных, глубоких, громоздких квадратов испанского tercio, или еще больших и многочисленных нерегулярных швейцарских «баталий», они прибегли к использованию подразделений, выстроенных в 2 или 3 линии таким образом, чтобы наиболее эффективно применять все типы оружия. Мориц использовал этот новый боевой порядок только для обороны; но тем более ошеломительным был успех Густава-Адольфа, применившего его в наступательных целях».
Развивая свой тезис далее, М. Робертс указал на основные, по его мнению, черты этого переворота: изменения в тактике, которые повлекли, в
свою очередь, резкое возрастание требований к дисциплине и качеству обучения солдат и офицеров. «Армия, – отмечал Робертс, – перестала быть швейцарской грубой массой или средневековым обществом агрессивных
169
одиночек-профессионалов; она стала хорошо устроенным организмом, каждая часть которого повиновалась импульсам, спускавшимся сверху…». Следующая черта – постепенная замена прежних наемных армий, «покупаемых» на время кампании, армиями постоянными, не распускавшимися после завершения кампании или войны. Эти постоянные армии значительно выросли в числе,
равно как изменилась и стратегия. Однако это повлекло за собой и изменение характера войны – ведение войны было монополизировано государством: «Теперь только государство могло мобилизовать необходимые административные, технические и финансовые ресурсы, требуемые для крупномасштабных военных действий. И государство было заинтересовано,
чтобы сделать войну собственной монополией...». Монополизация права ведения войны государством, новый ее образ выразились, прежде всего, даже не столько в запрещении частных армий и антрепренерства, сколько в появлении «…новых административных методов и стандартов; новой администрации, с самого начала королевской, централизованной. На свет рождаются военные министры и военные министерства, которые быстро распространяются…».
Однако, как указывал историк, новые армии, новые порядок их содержания и обучения солдат, неизбежно вел к резкому возрастанию военных расходов. Пытаясь разрешить эту проблему, на первых порах монархи Европы в погоне за военным превосходством были вынуждены влезать в долги,
девальвировать монету, прибегать к взиманию экстраординарных налогов и,
что самое главное, так или иначе стремиться освободиться от какой-либо зависимости от сословно-представительных учреждений в финансовых вопросах. В конечном итоге общество пожертвовало свободой в обмен на безопасность, предоставляемую постоянной армией, находившейся под жестким контролем сильной королевской власти.
170