Gromova_LP / Громова Л.П. - История русской журналистики XVIII - XIX веков - 2003 / 19 век / 2 пол 19 в / 1855-1870 / 10 Катков

§ 10. М. Н. Катков — издатель и редактор («Русский вестник», «Московские ведомости»)

В судьбе и творчестве Михаила Никифоровича Каткова (1817-1887) рельефно отразились особенности отечественного либерализма как умонастроения, интеллектуального течения и конкретной обществен­но-политической программы. Катков — «человек 40-х годов», рефор­матор-шестидесятник, пореформенный «охранитель» и, наконец, главный идеолог «контрреформ» 80-х годов — это индивидуально-личностное воплощение общего процесса минимизации либерализ­ма, угасания его оппозиционности и самоотторжения от демократи­ческих тенденций.

Отставной адъюнкт Московского университета Катков, до конца 50-х годов находившийся под негласным надзором III Отделения, де­бютировавший в качестве редактора в казенной газете, получил пер­вую известность как издатель либерального поначалу «Русского вест­ника».

Журнал «Русский вестник» просуществовал ровно полвека, с 1856 по 1906 г. В истории отечественной прессы и общественной мысли заметный след оставили первые 30 лет издания — период редактор­ства М. Н. Каткова. «Русский вестник» являл собой наиболее целост­ный и законченный пример эволюции российского либерализма от

умеренной оппозиционности к охранигельству и союзу с самодер­жавной властью. А объединившиеся вокруг журнала значительные научные, литературные и публицистические силы обеспечили эф­фективное его воздействие как на общественное мнение, так и на государственную политику.

В разрешении М. Ы. Каткову издавать с 1 января 1856 г. журнал «Русский вестник» самым примечательным и важным был пункт о «летописи политических событий и военных действий». Впервые по­сле многолетнего перерыва в печати разрешался политический от­дел. Обращаясь к читателям, Катков особо подчеркивал, что «„Рус­ский вестник" есть издание политическое, что придает ему особенную важность в настоящее время, когда всеобщее внимание обращено на события политические».

Идейной основой новорожденного журнала было то общелибе­ральное настроение, которое стало определяющим в России после поражения в Крымской войне и явно обозначившегося социально-экономического и морального кризиса режима. Ожидания и требо­вания этого настроения уже были сформулированы в рукописной литературе и зарубежных изданиях А. И. Герцена: свобода от крепо­стного состояния, свобода общественного мнения, отмена телесных наказаний, публичность и гласность правительственных действий и судопроизводства, развитие промышленности и местного самоуправ­ления. На такой платформе редакция московского политического журнала (М. Н. Катков, П. М. Леонтьев, Е. Ф. Корш, М. Н. Кудрявцев, А. В. Станкевич) могла надеяться на превращение «Русского вестни­ка» в своеобразный публицистический штаб единого либерального фронта.

Первые пять лет журнал выходил два раза в месяц. Четыре номера объединялись в том, т. е. в год выходило шесть томов, нумерация которых велась от начала издания. Тираж «Русского вестника» при­ближался к 6000 экземплярам. Хотя по своей структуре он в целом соответствовал уже сложившемуся типу «толстого» энциклопедиче­ского журнала, но имел и существенное отличие, поскольку был не «учено-литературным», а «литературным и политическим». Соот­ветственно раздел критики и библиографии, который в прежние вре­мена вынужденно играл в журналах ведущую идеологическую роль, в «Русском вестнике» уступил эту роль политическому отделу — «Современной летописи».

Каждый номер состоял из двух отделов: научно-литературного и хроникально-политического. В первом помещались беллетристика. статьи на экономические, исторические, филологические и теорети-

ко-политические темы. Второй отдел — «Современная летопись» — имел собственный титульный лист и свою пагинацию, что подчерки­вало его особую значимость. Здесь публиковались обзоры прави­тельственных распоряжений, внутренние новости, политические обо­зрения важнейших событий международной и российской жизни, рецензии и заметки о новых книгах, а также «разные известия», «смесь» и т. д. Тут же печатались материалы, которые в программе назывались «обширными статьями, выражавшими чувствования и мысли частных лиц, возбуждаемые текущими событиями», т. е. коррес­понденции с мест или письма. «Современная летопись» и ее ядро — политическое обозрение — было явлением новым, привлекавшим внимание читателей.

Стартовым сигналом для открытого заявления либеральной про­граммы послужил Манифест по поводу заключения в марте 1856 г. Парижского мира, подводившего итог Крымской войны. Осторожно высказанные в Манифесте мысли о необходимости «совершенство­вания внутреннего благоустройства, правды и милости в судах, про­свещения и всякой полезной деятельности» были интерпретированы в комментарии «Русского вестника» с либеральных позиций. С апре­ля 1856 г. «Современная летопись» и журнал в целом начали интен­сивно наполняться материалами, посвященными актуальным вопро­сам экономического и политического развития России.

Дореформенный политический идеал «Русского вестника» и его издателя — конституционная монархия. «Монархическое начало, — подытоживал Катков в апрельском обозрении 1859 г., — не только не исключает свободы, но, напротив, одно без другого, в истинном сво­ем значении, существовать не может. Необходимо нужно, чтобы была единая власть над народом, и только единая власть может быть на­дежным и верным обеспечением свободы». Так называемая англо­мания Каткова, в которой его нередко упрекали, была не чем иным, как результатом выбора оптимальной, по его мнению, формы кон­ституционной монархии. В английском образце он видел противо­действие развитию «демократии» на французский манер — с ее ре­волюциями, радикализмом, узурпаторами. Отсюда — постоянное восхваление в «Русском вестнике» стабильного монархического строя Англии, ее парламентской системы, самоуправления и судо­производства, сельского хозяйства и промышленности. В многочис­ленных статьях, противопоставлявших Англию и Францию, по сути речь шла не столько об этих государствах, сколько о двух возможных путях развития России в самом близком будущем.

Формирование и разъяснение «повестки дня» преобразований

«Русский вестник» вел двумя приемами. Первый, уже знакомый чи­тателю и сравнительно безопасный, — ого использование загранич­ного опыта, рождающего ассоциации и аналогии с российской дей­ствительностью. Второй — прямое обращение к темам предстоящих реформ. Перед читателями журнала открывалась широкая панорама мировой, преимущественно европейской, политической и экономи­ческой жизни. Подбор материалов зарубежной прессы для полити­ческого обозрения был далеко не случайным: парламентские выбо­ры и дебаты, создание союзов и партий, судебные процессы, деловая активность средних сословий и т. д. Легко расшифровывался «рос­сийский смысл» подробных рассказов, например, о конституциях Датского королевства, о суде присяжных по делам прессы в Испании, о предании гласности в печати бюджета Австрийской империи. Тот же прием аналогии широко использовался и в выступлениях ведущих отечественных авторов, например, в статьях Б. Н. Чичерина «О поли­тической будущности Англии», Д. И. Каченовского «Взгляд на исто­рию политических наук в Европе», М. Н. Капустина «Политические очерки Бельгии» и многих других.

Внутрироссийская информация первоначально включалась от­дельным сюжетом в политическое обозрение. Но вскоре появилась специальная рубрика «Внутренние известия», в которой целенаправ­ленно печатались заметки реформаторского духа: об амнистии де­кабристов, свободном приеме в университеты, о строительстве част­ных железных дорог, о появлении новых периодических изданий. Еще до официального разрешения открыто обсуждать в печати пробле­матику преобразований эта тема громко зазвучала на страницах «Рус­ского вестника». Первым среди частных журналов он уже в мае 1857 г. поднял вопрос о реформе судебной системы. В статьях С. И. Барше-ва, Д. И. Каченовского, К. Я. Яневича-Яневского обосновывалась не­обходимость гласности и состязательности в судах, введения институ­та присяжных заседателей. Эти выступления сразу привлекли интерес читателей и вызвали переполох в Министерстве юстиции.

Контуры неотложных преобразований армии, финансово-эконо­мических и образовательных систем, цензуры, церковного и местно­го управления просматривались во многих публикациях. Их автора­ми были будущий военный министр Д. А. Милютин, будущий министр финансов И. X. Бунге, авторитетные профессора Н. А. Лю­бимов, П. Н. Кудрявцев, Б. Н. Чичерин. С. М. Соловьев, московский полицмейстер и историк П. К. Щебальский, будущие председатели Главного управления печати М. Н. Логинов и Е. М. Феоктистов.

Задачи освобождения крестьянства первыми в «Русском вестнике» начали анализировать экономисты, делая акцент на перспек­тивах развития аграрного сектора, рациональном хозяйствова­нии, его товарности и кредитовании. В майской книжке 1856 г. проф. И. К. Бабст доказывал неэффективность крепостного по­рядка и отмечал, что «уничтожение рабства, совершившееся почти у всех главных народов современности, есть явление совершенно новое и притом одно из самых важных как в нравственном, так и в хозяйственном отношении».

Моральное неприятие крепостного состояния объединяло «Рус­ский вестник» со всей либеральной журналистикой. «Добыты ли рабы с копьем в руках, как у римлян, — провозглашала «Современная ле­топись», — или учреждено крепостное состояние законом самодер­жавной власти, как у нас, то и другое в основании своем свершилось через нравственное насилие». В политическом же плане четко выяви­лась охранительная линия. Журнал доказывал, что реформа в дерев­не должна, во-первых, отвечать интересам помещиков, а во-вторых, призвана избавить страну от социальных потрясений. Уроки исто­рии, напоминал Катков, поучительны: остатки феодальных привиле­гий во Франции привели к революции 1789 г., крепостная зависимость в Австрии — к революции 1848-1849 гг. Помещик С. Иванов призы­вал других «душевладельцев» согласиться на «изменения экономи­ческих условий труда... Лишь бы они проходили постепенно, без на­рушения прав частных лиц, без волнения и насилия».

В начале 1858 г. в «Современной летописи» был открыт новый раз­дел— «Крестьянский вопрос». В многочисленных материалах пози­ция «Русского вестника» обозначалась четко: освобождение кресть­ян с землей за выкуп, предотвращение обезземеливания бывших крепостных во избежание их пролетаризации, посредничество госу­дарства в выкупной операции, постепенное преобразование патри­архальной общины. Примечательно, что одновременно и рядом с «Крестьянским вопросом» появился еще один новый раздел — «Нуж­ды и желания промышленности». Вел его известный либеральный предприниматель В. А. Кокорев. Это была обширная подборка кон­сультационно-справочных заметок, адресованных тем, кто имел или желал завести свое «предприятие». Из-за ужесточения цензуры раз­дел «Крестьянский вопрос» просуществовал недолго, но тема комп­лекса преобразований остались в журнале ведущей, центральной. Ее даже усилили, углубили своими выступлениями авторы, получившие вскоре всероссийскую известность: будущий обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, тверской губернский предводитель дворянства А. М. Унковский, один из создателей образа Козьмы Пруткова литератор Л. М. Жемчужников, видные деятели крестьянской, судебной, цензурной, церковной реформ.

Идеи гласности, ослабления надзора за прессой, ответственности пе­чати только перед законом также нашли в лице Каткова последователь­ного проповедника и защитника. Мысли эти отражались во множестве заметок «Современной летониси», в статьях о гласности в реформах и о реформах в гласности. Московские цензоры Н. Ф. фон Крузе, А. Н. Драшусов, Н. II. Гиляров вполне благоволили «Русскому вестнику». Слож­нее складывались отношения с петербургской цензурой. Например, толь­ко в июле — декабре 1858 г. в северной столице не были пропущены восемь статей для «Крестьянского вопроса».

На все случаи столкновения с петербургской цензурой редактор откликался обстоятельными записками, адресованными высшему эшелону чиновничества. Благодаря связям при дворе записки дости­гали цели. Это были не попытки оправдаться, а своеобразное начало прямого обращения Каткова к правительству, ставшее впоследствии нормой его публицистики. Издатель предостерегал правительство от излишнего цензурного произвола, скорее вредного, чем полезного, в преддверии реформ. В 1861 г. редактор «Русского вестника» был ини­циатором и автором уникальной в своем роде коллективной «Запис­ки» русских литераторов, под которой в первый и последний раз вме­сте поставили свои подписи представители всех авторитетных органов печати, без различия идейных позиций. «Записка» призывала прави­тельство положить конец административной расправе, дать прессе «ясные и твердые законы» и «правильно устроенный суд».

Реформаторские, критические выступления «Русского вестника» поддерживалось и его беллетристикой. В 1856—1857 гг. читатели с не­терпением ждали очередной книжки журнала, в котором публикова­лись сатирические «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина. Обличительный «жанр» продолжили своими повестями и рассказа­ми П. И. Мельников-Печерский, Марко Вовчок (М. А. Вилинская-Маркович), С. Т. Славутинский. Из переводов к этой группе произве­дений примыкали роман американской писательницы Г. Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», стихи Беранже, Гейне. Настоящую сенсацию производили разоблачительные статьи бывшего жандармского офи­цера С. С. Громеки о полиции, ее взятках и вымогательствах.

Все это создавало в глазах читателя образ передового, прогрессив­ного, отзывчивого на злобу дня журнала. Интересно свидетельство одного из корреспондентов герценовского «Колокола», вспоминав­шего о второй половине 50-х годов: «Масса университетской молоде­жи добродушно смешивала „Русский вестник", орган московских профессоров и их друзей, с „Полярной звездой" и „Колоколом", ду­мая что первый говорит цещурно то же, что второй без цензуры... „Русский вестник" начал с тою же, с чего и „Колокол", с обличения... Па разницу в статьях теоретического характера на первое время не обращали внимания». В представлении не особо искушенной ауди­тории «Колокол», «Русский вестник» и «Современник» взаимодопол­няли друг друга.

«Медовый месяц» русского либерализма, совпавший с первым этапом деятельности «Русского вестника», завершился на рубеже 50-60-х годов. Процесс распространения и укоренения либеральных идей и ценностей оказался в тесной зависимости от общего хода мо­дернизации «сверху». А поскольку видимые результаты и перспекти­вы перемен по-разному оценивались внутри этого процесса, то не­избежной оказалась его дифференциация, разделение на ряд течений. Самая широкая пропасть пролегла между собственно либералами, в том числе Катковым, и демократами, группировавшимися вокруг «Современника». Издатель «Русского вестника» приветствовал анти­крепостническую реформу. Он видел продолжение преобразований на основе «английской модели» союза монархии с крупным земле­владением. Лагерь «Современника», акцентируя внимание на недо-решенности аграрного вопроса, нацеливался на революционные дви­жения крестьянства и студенческой молодежи. Идейное столкновение становилось неизбежным. Публичной ареной его, при отсутствии в России парламентских институтов, могла быть только периодическая печать, значительно окрепшая за иредреформенное пятилетие.

Накануне полемики с «Современником» Катков произвел суще­ственные изменения в структуре своего издания. «Современная ле­топись» была отделена и стала еженедельным приложением к ежеме­сячному журналу. Ее место в «Русском вестнике» занял отдел «Литературное обозрение и заметки», сохранивший политическую направленность и превратившийся в «площадку» полемической борьбы. Ее задачи и обстановку на журнальном фронте Катков обри­совал в заметках «Несколько слов вместо Современной летописи» в январе 1861 г.: «Брань возвратилась, только уже не литературная: сбро­шенную маску литературных объяснений поднять было совестно, и раздались объяснения более откровенные, прямее идущие к делу, от­крылись балаганы с песнями и без песен, со свистом и даже с визгом, как выразился недавно один из этих свистунов (в «Современнике». — Ред. ).Не служит ли это также некоторым доказательством, что время наше есть время не совсем литературное».

В борьбе с «Современником» Катков проявил гонкую тактическую проницательность и начал с выпала прошв философских осно­ваний позиции противника. Он понял, что социально-экономический и политический радикализм круга Чернышевского зиждется на мате­риалистической философии, и обратил свой удар именно в эту сто­рону.

Почти весь 1861 г. в отделе «Литературное обозрение и заметки» продолжалась далеко не литературная атака на «Современник». Ста­тьи Каткова «Наш язык и что такое свистуны», «Одного поля ягода», «Виды на entente cordiale с „Современником"», «Элегические заме i -ки» и «Кое-что о прогрессе» имели целью организовать обществен­ное мнение против направления «Современника». Издатель-полемист обрушился на социально-политические позиции революционной де­мократии. Катков доказывал, что политический радикализм —явле­ние искусственное, чуждое духу общественного движения в России. «Русский вестник» прямо указывал властям на демократическую партию и ее вождя — Чернышевского, обвиняя их в стремлении к революции и к установлению красного террора против защитников старого строя. Одновременно статьи Каткова обосновывали и оправ­дывали совершавшийся поворот основной массы либералов к охра-нительству. В разгар полемики с «Современником», в июле 1861 г., Катков утверждал, что «один и тот же человек может быть в одном случае консерватором, в другом — прогрессистом... Кто действи­тельно предан интересам, составляющим благо и достоинство чело­веческой жизни, гот будет в равной мере сочувствовать и охранению существующего в этом смысле, и приобретению нового в том же смысле».

Логическим развитием курса на разоблачение революционного движения было появление в февральской книжке «Русского вестни­ка» за 1862 г. тургеневских «Отцов и детей». По рекомендации Катко­ва Тургенев внес в текст изменения, усилившие антидемократиче­ское звучание произведения и его политический эффект. Издатель не ограничился публикацией романа. Вышедшие следом статьи Каткова «Роман Тургенева и его критики», «О нашем нигилизме» представля­ли главного героя — Базарова — воплощением духа, рупором идей «Современника». А этот «дух догматического отрицания» — ниги­лизм — не мог быть, по Каткову, «общим» признаком эпохи. Это «общественная болезнь, овладевающая некоторыми умами и некото­рыми сферами мысли». Сквозь попытки представить выявленный недуг как «частный случай» проглядывала серьезная озабоченность проблемой борьбы с нигилизмом и противопоставлением ему «по­ложительных интересов» общественной жизни и общественного мнения. Начиная с 60-х годов в журнале вышел целый сериал «антини-гилистических» романов: «Взбаламученное море» А. Ф. Писемско­го, «Марево» В. П. Клюшникова, «На ножах» Н. С. Лескова, «Бесы» Ф. М. Достоевского и др.

Следующим шагом, поднявшим акции Каткова и его изданий в гла­зах власти и охранительного направления, явилась полемика с Герце­ном в 1862 г. Февральский номер журнала, в котором увидели свет тургеневские «Отцы и дети», завершался программной статьей Кат­кова «К какой принадлежим мы партии?». Снова заявляя о «внепар-тииности» своей позиции и уничижительно отзываясь об «игре в партии», автор углублял теоретические обоснования охранигельства. Имея в виду накалявшуюся обстановку в России, он писал: «Истин­ное прогрессивное направление должно быть в сущности консерва­тивным, если только оно понимает свое назначение и действительно стремится к своей цели. Чем глубже преобразование, чем решитель­нее движение, тем крепче должно держаться общество тех начал, на которых основано и без которых прогресс обратится в воздушную игру теней». Самой надежной и мудрой хранительницей прогресса и его «дорогих начал» объявлялась «живая, великая сила» консерватиз­ма. «Вырвите с корнем монархическое начало, оно возвратится в дес­потизме диктатуры, — пророчествовал Катков, — уничтожьте есте­ственный аристократический элемент в обществе, место его не останется пусто, оно будет занято или бюрократами, или демагога­ми, олигархией самого дурного свойства».

В полемических выступлениях Каткова нашло отражение встреч­ное движение либерализма и правительства в борьбе против револю­ционно-демократической идеологии и практики. Но нельзя не заме­тить, что этой полемикой издатель «Русского вестника» весьма искусно пользовался для пропаганды стоявших на очереди реформ и для побуждения власти к их продолжению.

Катков выдвигал программу дальнейшей модернизации страны. «Когда наука получит у нас все должное ей уважение и силу, — изла­гал он свое видение будущего России, — когда она даст новую луч­шую жизнь нашим гимназиям и университетам, тогда станет невоз­можным это недостойное положение, в котором находится наше юношество, тогда оно не дастся в руки всякому интригану и плуту; когда у нас будет самоответственная печать, тогда потеряют значение заграничные типографии; когда у нас будет вполне правильный суд с присяжными и со всеми гарантиями, тогда исчезнут так называемые жертвы, хотя кары будут решительны и грозны; когда общественным интересам будет дана надлежащая сила и значение, когда праву собственности, незыблемому и бесспорному в своих основаниях, будет дано все принадлежащее ему влияние, — тогда прекратится бесха­рактерность мнений и безучастие к общественному делу». Это цолхи полный перечень реформ 60-х годов. Обсуждение их подготовки и реализации катковская публицистика продолжала уже в охранитель­ном духе.

Мысль о реальной возможности революционных потрясений в стране тревожной нотой звучала в «Русском вестнике» в связи с акти­визацией радикально-демократических сил, ростом крестьянских и студенческих волнений, явными контактами российской эмиграции с европейским движением пролетариата. Откат журнала на «правые» позиции был значительно ускорен польским восстанием 1863-1864 гг.

Первым актом январского восстания явилось истребление безо­ружных русских солдат, спавших в варшавских казармах. Общим тре­бованием различных партий повстанцев было восстановление неза­висимой Польши в границах 1772 г., «от моря до моря». Европейские державы, особенно Франция, заявили о готовности помочь мятежни­кам вооруженной силой. Все это вызвало в России волну антиполь­ского настроения и взрыв национал-патриотизма, не только поддер­жанного, но и во многом инициированного катковскими изданиями. В первых номерах «Русского вестника» 1863 г. одна за другой вышли программные статьи «Польский вопрос» и «Русский вопрос». Делая акцент на целостности империи, редактор провозглашал: «Одно из двух — либо Россия, либо Польша». Исключая возможность их одно­временного существования как самостоятельных государств, он ут­верждал, что держать Польшу «вооруженной рукой» — историче­ская необходимость, что борьба с мятежниками имеет для страны значение национальной борьбы.

«Русский вестник» опередил все другие печатные органы, в том числе и официальные, и сформулировал, теоретически обосновал жесткую программу подавления восстания «железом и кровью», на­метил контуры новых порядков управления, аграрной и других ре­форм в Царстве Польском.

В это тревожное, насыщенное событиями время произошло рас­пределение ролей между изданиями Каткова, ставшего в 1863 г., вместе с П. М. Леонтьевым, еще и редактором-арендатором ежедневной газе­ты «Московские ведомости)». «Московские ведомости» с их знамени­тыми передовыми статьями и еженедельник «Современная летопись» сосредоточились на оперативной информации и охранительной агита­ции. А журнал, не в ущерб отделу беллетристики, являл собой своего рода теоретико-просветительский сектор «департамента Каткова».

Публицисты «Русского вестника», обсуждая происходившие в стра­не перемены, не упускали из виду ход главной, базовой реформы — крестьянской. Аграрная тема многопланово разворачивалась на стра­ницах журнала, постоянно подчеркивавшего, что Манифест 19 фев­раля 1861 г. принес с собой не только долгожданную свободу, но и массу разных социально-экономических проблем, ждущих практи­ческого решения. Яркая картина сложного положения дел, растерян­ности, неразберихи в послекрепостнических отношениях была дана в серии очерков А. А. Фета «Из деревни», печатавшихся в 1862-1864 гг. Известный поэт стал землевладельцем за год до реформы, и им двига­ло стремление поделиться собственным «фермерским» опытом, при­влечь внимание общества к старым и новым деревенским «боляч­кам». Автор отметил появление на сельскохозяйственном горизонте еще одного типа труженика — вольнонаемного работника и рассмат­ривал вопрос о вольнонаемном труде с правовой, экономической и даже психологической точек зрения. Нанимая рабочих к себе в хозяй­ство, Фет очень скоро убедился, как мало они готовы к новым фор­мам груда, как живуче все, что было худшим, развращающим в бес­правии, безграмотности и нищете крепостничества. Однако ПОЭТ-публицист избегал крайностей как народнической идеализации крестьянства, так и очернительства «идиотизма деревенской жизни». Реалистично, без пессимизма он обобщал личные наблюдения: «Нравственное развитие не гвоздь какой-нибудь, который можно про­извольно забить в народ, как в стену. Оно уживается только с матери­альным довольством. А нельзя отрицать заметного стремления рус­ского крестьянина к прогрессу... Невозможно поверить, чтобы добросовестный и сознательный труд не иринес наконец своих пло­дов и чтобы добрый пример остался без влияния на массу народона­селения».

Аграрная журналистика школы Каткова, следуя охранительным принципам, пыталась ответить на вопросы о рациональном хозяйство­вании, которые «целой тучей стали спускаться из области научной и опыта западных стран на неподготовленную почву практической дея­тельности». Ученые-теоретики, публицисты и авторы-практики, при­знавая «невозможность вести дело по-прежнему», рекомендовали прежде всего избегать излишней торопливости в преобразованиях, пока еще не подкрепленных «большим избытком капиталов, ищущих поме­щения». Поэтому основные надежды возлагались на совершенствова­ние крупного экстенсивного хозяйства. Ведь, как подчеркивал «Рус­ский вестник» в июльском номере 1870 г., «чем крупнее поземельная собственность, тем лучше положение на ней фермеров, ибо богатые магнаты легче могут обходиться и без возвышения ренты и весьма часто не только сами производят многие улучшения, но и заботятся о положении фермеров».

Вторым условием подъема деревни на новый уровень журнал счи­тал «свободный доступ к земельной собственности». Здесь уже за­трагивалась проблема общинного землевладения и в целом кресть­янской общины. Но отношению к ней Катков во многом был предшественником Столыпина. Журнал требовал освободить от «дес­потической власти» архаичной общины закрепощенный ею кресть­янский люд, отказаться от круговой поруки, заменив ее личной ответ­ственностью, и ликвидировать зависимость отдельных хозяев от произвола «мира». В хоре антиобщинных призывов прессы голос «Русского вестника» выделялся своим политическим акцентом. Вни­мание верховной власти обращалось на те расчеты, которые связыва­ли с общиной народники, надеявшиеся, что после революции она станет ячейкой нового строя.