1205 Metodichka Voronov

40

Этот тезис подтверждает тот историко-технический материал, которым прекрасно владеет Мэмфорд.

Дело в том, что большинство технических достижений были получены не в Европе. Маятник, компас, ткацкий станок, порох, колесо — все это было в других цивилизациях точно так же, как математика, химия и механика. Но эти цивилизации не знали культа техники. Они не приспосабливали свою жизнь к ритму и возможностям машины, как это сделали европейцы с часами и таблицей умножения. На Востоке механика не выходила за пределы средства и не оказывала существенного влияния на жизнь человека и общества. На Западе благодаря сложившемуся рели- гиозно-идеологическому и социальнополитическому комплексу техника из средства превратилась в цель. Благодаря этому европейская цивилизация оказалась способной выдержать гигантское давление машины и все более расширять сферу ее операций.

3. Неотехническая фаза цивилизации

Описание эотехнической и палеотехнической фаз цивилизации — это всего лишь подход к самому главному и интересному в философии техники Мэмфорда. Таким является его благородная утопия о неотехническом будущем. Технологический комплекс неотехнической фазы — электричество и сплавы. Временные рамки: 70-е годы XIX в. — 80-е годы XX в. Неотехническая фаза — это отрицание пеалеотехнической фазы и возврат к эотехнической на основе нового технологического комплекса и качественно нового способа создания техники. Технические науки выступают в качестве методологии инженерной деятельности в неотехнической фазе. Поэтому ее можно назвать научно-технической фазой цивилизации.

Для неотехнической фазы характерно:

воссоединение техники с природой, слияние и синтез технического с органическим, в том числе человеческим,

отказ от мощи, гигантизма индустрии и возврат к человеческим масштабам техники и ее продуктивности, необходимой человеку, а не индустрии,

эмансипирующая роль науки. Научно-технический прогресс ав-

томатически снимет социальные противоречия.

И дело не только в том, что новые технологии позволят рабочему трудиться намного меньше и производительнее. Самое главное состоит в том, что научно-технический прогресс поставит перед обществом новые цели и новые социальные задачи, облагороженные знанием о чело-

41

веке. Наука поворачивается лицом к человеку, к личности и индивидуальности. Это и есть ее новая эмансипирующая функция.

Наука Бэкона и Галилея была нацелена на подчинение природы, на насилие над природой. Ее интересовало только объективное знание, отстраненное и безучастное к индивиду. Такое знание способствовало отчуждению в социальной жизни, нарушению взаимодействия с природой, угнетению природы в самом человеке. Мэмфорд считает, что Галилей совершил более тяжкое преступление, чем то, в котором его обвиняла инквизиция, Он элиминировал, изъял личность, индивидуальность человека из естественно — научной картины мира.

С помощью истории науки и техники Мэмфорд аргументирует поворот к человеку, начавшийся в последней трети XIX в. Происходит смена лидера в науке. Физиология в XIX в. становится тем, чем была механика в XVIII в. Изобретаются технические объекты, непосредственно взаимодействующие с человеком: телефон, фонограф, кинематограф, телеграф, автомобиль и самолет.

Мэмфорд весьма последователен в своей концепции технологического детерминизма. Он доводит его до идеала, каким должен стать человек неотехнической фазы цивилизации. Это новый человек, с разнообразными потребностями и способностями, с расцветающим личностным развитием, живущий в условиях социального равенства. И все это достигается благодаря технике. По «размаху» антропологически направленный техницизм Мэмфорда может сравниться только с марксизмом. Техника по мере своего развития стирает социальные различия. Это достигается путем высокой эффективности труда и, в конечном счете, через богатый досуг. Истинное мерило богатства общества и человека — свободное время — это марксистский тезис.

Мэмфорд считает, что техника демократичней художественной культуры, так как последняя элитарна, а техника, наоборот, массова. Он утверждает также, что исторически техника стала достоянием масс с тех пор, как она стала применяться для тиражирования произведений художественной культуры: печатный станок, гравюра и т. п.

Особенно большое значение Мэмфорд придает эстетической стороне феномена техники: через нее передается красота форм, их оптимальность; функциональность техники завораживает — только то, что требуется для дела и ничего лишнего. Техническому изобретательству, в котором воплощаются самые дерзкие мечты человека, нет предела, считает Мэмфорд.

Но производственную технику, тиражирующую изобретения, то есть машину, в которой мысль застыла, Мэмфорд осуждает и считает, что

42

машины должны быть сведены к минимуму. Его девиз состоит в том, чтобы достичь новой интеграции труда, жизни и искусства.

Мэмфорд, так же как и Хайдеггер, не считает технику нейтральной. Машина сама по себе порождает ценности. Она экономит человеческие усилия, упорядочивает жизнь. Она служит человеческим целям, но она же исказила эти цели и порядок превратила в хаос, беспорядок. Тем самым, она как бы предала человека.

Будучи последовательным технологическим детерминистом, Мэмфорд вместе с тем — воинствующий противник технократии. Он считает, что технократическая идеология освобождена от исторического контекста. Технократия представляет общество как технически управляемый конгломерат индивидов, как безсубъектную структуру. Тем самым, эта структура лишается исторического прошлого и будущего, то есть культуры.

4.Политическая организация общества как мегамашина

В60-е годы, когда негативные последствия научно-технической революции еще не проявились в полной мере, Мэмфорд продолжает исследование роли техники в социокультурной жизни. Он ставит также проблему взаимосвязи развития техники и политики, в частности тоталитарных режимов, которые процветали в XX в. Особенно интересным

иэвристическим оказался его метод реконструкции политической организации, существовавшей в древнем Египте около пяти тысяч лет назад. В это время была изобретена архетипическая машина. Мэмфорд называет ее мегамашиной, включающей в себя политические, экономические, военные и бюрократические компоненты. Объединяющей основой всех этих компонентов является тоталитарная царская власть. Только цари, получившие религиозную санкцию и опирающиеся на астрономическую науку, могли создать мегамашину и управлять ею. Изобретение мегамашины позволило создать грандиозные инженерные сооружения — египетские пирамиды, не уступающие современным достижениям, полученным с помощью проектирования, стандартизации и массового производства.

Мэмфорд считает, что мегамашина так же кумулятивна, как и цивилизация вообще. Царская власть и мегамашина сопровождали друг друга не только в Египте, но и в Месопотамии, Индии, Китае, Юкатане и Перу. Через армию стандартная модель мегамашины передавалась от культуры к культуре и дошла практически без изменений до наших дней.

43

Мегамашина, по Мэмфорду, позволяет нам понять роль техники в нашей культуре и в судьбе человечества вообще. Он пишет, что понять происхождение машины и ее наследие — означает по-новому осветить как генезис современной сверхмеханизированной культуры, так и судьбу и участь современного человека. Первоначальный миф машины проецировал в будущее экстравагантные надежды и желания, которые в избытке осуществились в нашу эпоху. В то же время миф навязывал нам ограничения, лишения, угнетение и рабскую покорность, которые как непосредственно, так и в результате вызванных ими реакций угрожают нам сегодня последствиями еще более вредоносными, чем в век пирамид. Все благодеяния массового производства с самого начала подрывались массовым уничтожением, ставшим возможным благодаря мегамашине.

Мэмфорд считает, что основным различием современных машин и древней мегамашины является их полярная эффективность. Если современная машина — это трудосберегающее устройство, то мегамашина, наоборот, трудоиспользующее и трудорасходующее устройство. Вместо освобождения труда мегамашина порабощала его и этим гордилась.

Следует заметить, что главной характеристикой советской тоталитарной системы было именно расходование, а не сбережение труда. Главная ценность жизни — труд — был почти даровым, его ценность была крайне низкой. Поэтому производство неуклонно и динамично возрастало, а потребности людей были заморожены. Это противоречие между развитием производства и ограничением потребностей людей в конце концов привело к краху советской мегамашины. Когда жесткое принуждение, без которого мегамашина существовать и функционировать не может, было ослаблено, люди просто перестали эффективно трудиться. В застойные годы деградировали многие советские инженерные школы, а умирающая бюрократия, не подкрепленная насилием, отучила людей работать.

Мэмфорд подробно исследует человеческую машину в ее архетипической форме. Для этого он описывает технологию создания Великой Пирамиды в Гизе, которую он считает непревзойденным по технической виртуозности и смелости памятником инженерного искусства третьего тысячелетия до н.э.

Далее он отмечает, что понять структуру и функционирование мегамашины невозможно без анализа двух ее средств:

надежной организации знаний как естественных, так и сверхъестественных,

развитой системы отдачи, исполнения и контроля исполнения приказов.

44

Первое средство воплощалось в жречестве, второе — в бюрократии. Бюрократия, по Мэмфорду, — это главная, интегральная часть мега-

машины. Рождение и развитие технической цивилизации и бюрократии идет параллельно, так как они органически связаны и не могут существовать друг без друга.

Критикуя безжизненность и антигуманный характер мегамашины во все времена ее существования, Мэмфорд придерживается того же идеала, который он сформулировал в «Технике и цивилизации». Его идеал — гуманизм эпохи Возрождения. Он осуждает основную идею возвеличивания личности царей, тиранов и вождей — их стремление к вечному господству и, в конце концов, к вечной жизни. «Вечная жизнь», где нет ни зачатия, ни роста, ни созревания, ни распада — существование столь же застывшее, бесплодное, лишенное любви, бесцельное и неизменное как у царской мумии: это не что иное как смерть, только в иной форме.

И Мэмфорд приходит к выводу о деформации цивилизации ее тоталитарной властной оболочкой. Царская власть обещала лишь напыщенную вечность смерти. Если бы царская власть не нашла способа расширить масштабы деятельности человеческой машины и тем самым возвысить царские притязания на абсолютное повиновение, весь дальнейший путь цивилизации мог бы быть иным.

45

ЧАСТЬ 6.

ФИЛОСОФИЯ ТЕХНИКИ ОСВАЛЬДА ШПЕНГЛЕРА

О. Шпенглер (1880-1936) был прежде всего философом культуры. Поэтому его философию техники необходимо рассматривать в контексте его основного двухтомного труда по философии культуры «Закат Европы», изданного в 1920-1922 годах. Заключительная глава второго тома «Заката Европы» состоит из двух частей, названных Шпенглером «Деньги» и «Машины». В этой главе уже содержатся некоторые идеи его основного труда по философии техники «Человек и техника», опубликованного в 1931 г.

В советской критической литературе, посвященной творчеству Шпенглера, «Закат Европы» и «Человек и техника» обычно противопоставляются. С. С. Аверинцев, например, писал, что выводы и положения «Заката Европы» подвергаются извращению в очерке «Человек и техника» с точки зрения собственной же его логики. К подобным оценкам следует относиться осторожно и не принимать их на веру, так как они идеологизированы и другими быть не могли в то время, когда они давались.

1. Соотношение техники, цивилизации и культуры в философии Шпенглера

Первоначально, когда Шпенглер писал «Закат Европы», он не рассматривал технику специально, включив ее в более широкий контекст цивилизации. Цивилизация в концепции Шпенглера противопоставлена культуре. Культуру он рассматривает как высшую ценность жизни общества и человека. Это сложившаяся в веках целостность, коллективный дух или душа народа. Культуру Шпенглер понимает также как судьбу, причем особенную, сугубо индивидуальную.

Культура в своем развитии проходит четыре стадии: детство, юность, зрелость и увядание. Культура — это становление творческих сил, расцвет, подъем, а затем затухание. Цивилизация — это противоположность культуры, ее полный упадок, небытие культуры, движение в сторону хаоса, в том числе этнического.

В мировой истории Шпенглер выделил восемь культур, достигших зрелости: египетская, индийская, вавилонская, китайская, греко-римская или аполлоновская, культура майя и, наконец, западноевропейская или фаустовская. Шпенглер также считал, что в XX веке рождается русскосибирская культура. Время жизни каждого культурного организма, по

46

Шпенглеру, примерно тысяча лет. Культурные организмы развиваются автономно, между ними нет преемственности.

Цивилизация — это резкий надлом, смерть культуры, то, что наступает после культуры. Цивилизация — это не просто неорганическое, неживое образование, а умершее живое, лишенное творческих, сил и бесплодное. Культура же — живое, органическое, одухотворенное. Дух присущ историко-культурной целостности, которая развивается, проходит стадии жизни. Цивилизация в противоположность культуре кумулятивна. Как бездуховный феномен, цивилизация преемственна.

Техника — это ядро цивилизации, ее квинтэссенция. На смену культуре приходит техника. Искусство отмирает и его место занимает спорт. Огромное место в жизни общества на стадии цивилизации принадлежит политике, но не как искусству, а как технике насилия. Для Шпенглера, воспринявшего идеи Ницше, сверхчеловек, сильная личность, обладающая волей к власти — это просто реальный политик, большой инженер и организатор, то есть человек, организующий искусственные, неживые системы из людей и народов, которые превратились в массы, лишились творческих потенций и индивидуальности. Для Запада, куда Шпенглер включает Западную Европу и США, переход от культуры к цивилизации наступает в XIX веке с приходом крупной машинной индустрии.

В«Закате Европы» Шпенглер категорически отрицает концепции единого всемирно-исторического процесса, единой линии эволюции человечества в сторону прогресса. Человечество и прогресс — это пустые слова с точки зрения философии истории культуры. Шпенглер писал, что историк, анализирующий всемирную историю, похож на ленточного червя, неутомимо наращивающего эпоху за эпохой. И вместе с тем, этот историк не замечает чудесных ярких живых организмов, живущих и умирающих в истории.

Более того, Шпенглер вообще отрицательно относился к тому, чтобы под культурой понимать совокупность словесно сформулированных идей. Он очень недоверчиво относился к слову, понимая, что оно родственно технике. Для Шпенглера культура — это определенный ритм, который объединяет жизнь народа во всех ее проявлениях: в экономике,

вполитике (войне), в торговле, в искусстве и философии. Культура, по Шпенглеру — это синоним социальной жизни, понимаемой в широком, а не узком смысле.

Вочерке «Человек и техника» Шпенглер уже в предисловии пишет, что он решил изложить единую историю человечества, начиная с антропосоциогенеза и кончая XX в. Он намерен установить некую единую

47

логику прогресса человечества, причем достаточно жесткую. И в конце этой линии для всего человечества оказывается Западный мир начала

XX в.

Вряд ли можно утверждать, что здесь Шпенглер противоречит собственной логике, отступает от своих взглядов и выводов, содержащихся в «Закате Европы». Дело в том, что «Закат Европы» — это философия истории культуры, а «Человек и техника» — философия истории техники и цивилизации. А так как культура и цивилизация в шпенглеровской концепции антиподы, то их сущностные характеристики антиномичны. Шпенглер, наоборот, в «Человеке и технике» строго следует той логике, которую он заявил в «Закате Европы».

Советская официальная философия соглашалась со шпенглеровским пессимизмом в философии культуры. Западная культура — это буржуазная культура, и ее закат означал закат капитализма. Но с закатом техники, цивилизации, представляющих собой интернациональные феномены, тесно связанные с исторической миссией пролетариата, советская официальная философия согласиться не могла, так как это означало бы тупик коммунистического будущего, а не его бесконечное развитие. Вот почему такие авторитетные мэтры как В.Ф. Асмус, С.С. Аверинцев и другие писали о противоречиях в творчестве Шпенглера. Позиция Шпенглера вполне последовательна и не противоречива, если учесть, что он не признавал деления на материальную и духовную культуру. Культура у него едина и всеобъемлюща.

2. Шпенглер о роли техники в истории

Всемирная история с позиции философии техники Шпенглера — это история единой преемственной и кумулятивной цивилизации. Главным выражением цивилизации является машинная техника. Но машина появилась не сразу. Шпенглер считает, что история технических изобретений — это история борьбы человека за власть в соперничестве с другими людьми и природой. Основная характеристика техники, ее сущность — это искусственность. Техника присуща человеку. Искусственно, противоестественно любое человеческое деяние, — считает Шпенглер, — от зажигания огня до достижений, которые мы в высших культурах обозначаем как принадлежащие собственно сфере искусства. Искусство Шпенглер понимает в контексте становления цивилизации как противоположное природе явление. Искусство — это не гармония человека и природы, а отчуждение от природы. Искусство выражает общий

48

процесс отчуждения человека от природы. А этот процесс начинается с первых шагов человека и человечества.

Шпенглер показывает это на примере архитектуры. В его характеристике жилище — это тюрьма. И чем дальше развивается архитектура, тем больше человеческое жилище напоминает место заточения хищника в культуре. История западной архитектуры, знатоком и тонким ценителем которой был Шпенглер, с позиций его философии техники предстает как пример «чудовищно растущей искусственности».

XVIII век, пишет Шпенглер, поставил вопрос о смысле культуры. Ответы на этот вопрос пронизаны скепсисом, равносильным отчаянию. Достаточно вспомнить Ж.-Ж. Руссо. Со второй половины XIX в. актуальной становится проблема техники в ее взаимоотношении с культурой. И, наконец, XX в. поставил проблему «человек — техника» как вопрос судьбы мировой истории.

Анализ роли техники в истории Шпенглер начинает с обзора существующих в философской литературе точек зрения, традиций. Первая точка зрения — это тривиальный исторический оптимизм и иллюзии по поводу того, что техника есть благо и с ее помощью можно построить демократическое общество, где все будут жить хорошо и справедливо. Вторая точка зрения — это традиция недооценки роли техники в общественном развитии, ее значения для судьбы человека. Согласно этой точке зрения, техника, производство, экономика — все это низко, не это главный фактор жизни. Главное — это духовное развитие, развитие культуры и духа человека. Эту традицию Шпенглер называет филологической и критикует не менее резко, чем первую.

Далее он утверждает, что со времени наполеоновских войн огромное значение имеет распространение машинной техники, железных дорог и пароходства. И с этих самых времен встал вопрос, на который должна ответить философия: «Что такое техника и какой ее моральный и метафизический статус?»

3. Учение Шпенглера о технике как тактике жизни

Шпенглер не считает технику случайным эпизодом, ставшим столь значительным в XIX в. Нет, техника универсальна, изначально связана с человеком, к какой бы культуре он не принадлежал. Шпенглер определяет технику как тактику жизни вообще. Это тактика всего живого в борьбе за существование. Животные также обладают техникой, но у них она родовая, и особь ничего не может изменить в присущей роду технике. Человек, наоборот, свободен и прежде всего в выборе средств. Чело-

49

век, по Шпенглеру, это homo-lupus-technicus, хищник-изобретатель или волк с инженерными мозгами.

Развитие человека и общества — это борьба, соперничество с помощью техники. В этой борьбе побеждают сильные духом. Они торжествуют, порабощая других людей и природу. Радость господства — высшая радость для человека. Шпенглер утверждает, что вся история — это насилие, причем естественное насилие как осуществление права умного, смелого и дерзкого хищника над другими, над массой, над природой. Вот афоризм Шпенглера из «Человека и техники»: «Мир — добыча, и из этого факта выросла, в конечном счете, человеческая культура». Здесь Шпенглер, безусловно, сближается с Ницше. Насилие, упоение насилием и воля к власти превращаются в смысл жизни. По Шпенглеру, в основе развития человечества лежит унаследованное человеком от хищников «королевское чувство собственности и права на обладание, инстинкты соперничества и вражды».

Антропосоциогенез Шпенглер представляет следующим образом: человек сразу, внезапно выделился из животного мира с помощью одного изобретения. Таким изобретением было техническое мышление и действие. Затем был совершен переход от индивидуального использования орудия труда к предпринимательскому действию, то есть к действию, адресованному многим. При этом сложилось фундаментальное и неустранимое разделение труда — на работу ведущих, вождей и работу ведомых, подчиненных масс.

Шпенглер считает, что возникновение речи связано именно с этим разделением труда. Одни повелевали, отдавали приказы, а другие должны были повторять эти приказы. Иначе невозможно было убедиться, что они понимают их смысл.

Техника не представляет собой ничего исторически особенного. Будучи ядром цивилизации, техника — это чудовищно всеобщее. Как тактика всего живого, она тождественна жизни в целом. Поэтому техника — это не столько производство орудий, машин, сколько производство самой жизни. А поскольку она равнозначна самой жизни, она не может быть изменена.

Далее Шпенглер ставит вопрос: что такое прогресс техники? Многие ошибочно полагают, что это развитие производства или навыков. Шпенглер вполне резонно утверждает, что производство орудий консервативно, косно, точно так же как техника изготовления скрипки или техника игры на скрипке. Здесь есть развитие, но не оно определяет прогресс техники. Прогресс техники состоит в изобретении новых технических средств и новых способов их использования, новой организации жизни.