2. От Руси к России: о некоторых корнях самобытности отечественной истории

Всматриваясь в многотрудный, извилистый путь России поневоле задумываешься об истоках самобытности, о логике развития отечественной истории. Стремление разобраться в этих принципиальных вопросах неизбежно подталкивает к попытке исторической и культурной самоидентификации, сопоставлению с историей других и прежде всего европейских народов.

Проблема самобытностиРоссии, связанная с уяснением сущности устройства и «неустройства» нашей жизни, истоковнационального самосознания – характера (ментальность), места России в мировом развитии, была и остается одной из самых трудных проблем в нашей истории. С особой остротой она звучала в переломные годы, в моменты исторических кризисов. И вот Россия вновь на перепутье...

В многовековой практике Российского государства, в народном менталитете возможно проследить весьма устойчивые традиции, являющиеся по сути корнями и современных проблем (особо следует выделить стремление к авторитарному характеру правления, к огосударствлению всего и вся, попытки решения национальных проблем силовыми методами, бюрократизм чиновничества, слабость правовых институтов и правовой нигилизм, корпоративное мышление, негативное отношение к частной собственности, стремление значительной части населения к уравниловке, пусть даже в бедности, и т.д.).

С другой стороны, мы являемся свидетелями резкого возрастания интереса к проблеме самобытности России в наши дни. Все чаще в публицистике или через СМИ встречаются выражения типа: «такое возможно только у нас», такие действия в других странах имели бы совершенно иные последствия» и т.п. И понятно, что без научного определения, изучения, осмысления и устранения, или, хотя бы смягчения, препятствующих развитию общества традиционных, специфических явлений вряд ли возможно надеяться на успех в проведении политики реформирования российского общества и государства.

Впервые проблему российской самобытности русская общественная и политическая мысль поставила в XIXвеке, когда в нашу историю вошли «люди сороковых годов», осмелившиеся на поиск истины в условиях казенно-лицемерной обстановки николаевского царствования. Когда формирование в стране оригинальной философской мысли было связано прежде всего с попытками сопоставления России и Европы: именно Европа – колыбель западной цивилизации оказывала на Россию наибольшее влияние, а относительное, с нашей точки зрения, «благополучие» европейской истории производило огромное, хотя и не всегда благоприятное воздействие на российские умы. Поставила, но не разрешила. Системообразующие идеи двух основных направлений – западничества и славянофильства (признание либо принципиальной общности с Европой, либо, напротив, в сугубой уникальности, исключительности исторического пути развития) – в том или ином виде, в явной или скрытой форме отразились во всех позднейших социальных доктринах, превратившись в ключевую и болезненную коллизию российского сознания. Теперь российские общественные и гуманитарные науки, историки, политики, социологи, психологи, философы и, конечно, практики-реформаторы сталкиваются с этой проблемой, но на новом уровне ее осмысления, пытаясь сформулировать действительные характеристики (а не мифопоэтические или идеологические) и особенности российского общества. Возможности ее развития теперь большие благодаря накопленным в социальных науках результатам изучения как самой России, так и других исторических общностей. Во всем многообразии аспектов обозначенной проблемы более всего нам интересен и важен – исторический, хотя, безусловно, он связан со всеми другими неразрывно.

Помимо сказанного, следует еще отметить также и значение знания особенностей исторического развития России для усвоения всего курса. Ибо это дает возможность студентам «не утонуть» в массовом потоке дат, событий, фактов, лиц и сведений, а, напротив - найти общие оценки явлениям, конкретным событиям, поведению отдельных выдающихся деятелей, характерных для своего времени и отражавших в той или иной мере специфически устойчивое в контексте исторического развития российского общества и государства, легче понять и оценить поведение народных масс, их самосознание и самоутверждение народных представлений.

Мы согласны с теми исследователями, которые, начиная с С.М. Соловьева, Б.Н. Чичерина и других историков «государственной школы», убеждены в том, что своеобразие отечественной истории было предопределено рядом факторов, которые одновременно являются и ведущими факторами формирования российского менталитета. Тем не менее, мы свободны от одной кокой-то навязчивой идее, которая якобы доминировала в истории страны. В прошлые века это была идея автократической власти, якобы оплодотворявшая страну и народ, или рассуждения о великой роли православия в истории России. В XXв. таковой стала мысль о примате материального, экономического производства и классовой борьбы в мировой истории, в том числе и истории нашего Отечества. Не отрицая значения ни того, ни другого, ни третьего, мы полагаем, что на историю страны воздействует гораздо более богатая и разнообразная палитра факторов, нежели скудный набор из двух – трех схематических доминант. Причем эти факторы имеют различное значение в разные периоды истории страны. Наряду с уже указанными следует отметить влияние так же географического фактора на жизнь страны, ее полиэтничность, региональные особенности, внешнеполитические обстоятельства, колонизационные процессы, личностный фактор, влияние духовных начал на эволюцию общества и ряд других специфических обстоятельств, воздействовавших в тот или иной период особенно активно на исторический путь страны. Только все это в своей совокупности позволяет не только воссоздать историю отдельных классов, но и подойти к эволюции всего общества в целом, со всеми его институтами, в его основных противоречиях и сцеплениях народа как такового со свойственным ему национальным самосознанием и характером.

Не претендуя на полный и законченный анализ всех вышеупомянутых и подразумевающихся составляющих исторического развития, мы можем, тем не менее, определить ряд ведущих факторов, определивших специфику отечественной истории и менталитета на начальном этапе формирования и становления:

1. Природно-климатический (почвы, цикл сельскохозяйственных работ, результативность крестьянского труда и влияние этих факторов на тип русской государственности).

2. Геополитический (особенности территории, народонаселения и границ России, ведение войн, роль государства).

3. Религиозный (религия и ее роль в жизни общества, взаимоотношение государства и церкви).

4. Фактор социальной организации (первичная социально-хозяйственная ячейка – объединения, общинные институты, суть общинной психологии, соборность – соотношение индивидуализма и коллективизма).

Понятно, что каждая из будучи нижеобозначенных особенностей исторического развития России была порождена, обусловлена совокупностьюуказанного выше ряда факторов.

Теперь обозначим, если не все, то насколько позволяют рамки данной работы, хотя бы основные из особенностей.

Одной из них, безусловно, является евро-азийская ипостась Россиив территориальном, экономическом, геополитическом, национальном, культурном отношениях. Процесс создания евро-азийской России, формирование государства (т.н. процесс колонизации), территория которого простирается от Атлантического до Тихого океана и является крупнейшей в мире, растянулся на несколько веков. Первые походы Киевских князей на Восток относятся кXвеку. Предвестниками движения Руси явились: поход князя Игоря на Каспийское побережье Закавказья в 913 г., завоевание князем Святославом Таманского полуострова (основание Тмутараканского княжества), присоединение территории Нижнего и Среднего Поволжья и Дона как результат победы над Хазарией. Фактическое формирование России как евро-азийской державы началась вXVIвеке с присоединением Казанского ханства (1552), Нижней Волги и Астрахани (1556 – ИванIV), Западной Сибири (разгром казаками Ермака Сибирского «царства» хана Кучума – 1582). Военно-научные (Пояркова, Дежнева, Алексеева) и казачьи (Хабарова) экспедиции на Востоке фактически завершили территориальное оформление Азиатской России (1740 г. – основан Петропавловск на Камчатке, 1858 г. – Хабаровск, 1860 г. – Владивосток, 1858 г. – по Айгунскому договору с Китаем к России присоединены территории по Амуру). В настоящее время в мире не существует государств, территория которых располагалась бы на двух материках (за исключением Турции с небольшим территориальным анклавом на берегу Босфора).

Уже в исследованиях историков «государственной школы» прослеживается убежденность в том, что своеобразие отечественной истории было предопределено, в первую очередь, природно-географическими особенностями страны, ее огромными просторами и промежуточным положением между Европой и Азией. Академик А.А. Шахматов, исследуя русские летописи, пришел к выводу, что древние славяне – наши предки – появились и впервые оставили свой след в верховьях Вислы, на берегах Тисы и на склонах Карпат, т.е. – на границе двух климатических областей.

Все это превращало Россию в некое мутагенное пространство, цивилизационный «котел», переваривавший (в различной форме и мере) многообразное воздействие Запада и Востока. Например, климатические условия не позволили утвердиться рабовладельческому строю: не было ни возможности, ни необходимости в применении рабского труда в массовом порядке, да и в индивидуальном – тоже (земля, с таким трудом отвоеванная у леса, для славянина являлась святой – пустить чужака к ней приравнивалось к кощунству). Тем не менее, рабовладельческий уклад – домашнее рабство – холопство существовало, а рядом сосуществовали отдельные элементы азиатского способа производства (асп – сельскохозяйственная община, земля - собственность князя). Следует отметить, что наличие и сохранение общины в Киевской Руси было обусловлено способом земледелия, вытекающим из природно-климатических условий. Последующее длительное сохранение общины объясняется как выгодностью и удобством управления, так и устоявшимися традициями и устоями. Настолько устоявшимися, что даже государственная попытка разрушить многовековой общинный строй, предпринятая П.А. Столыпиным, особым успехом не увенчалась. Зато общинная традиция оказалась «на руку» и А.И. Герцену для обоснования утопической теории «русского общинного социализма», и большевикам в реализации своего учения, основанного на обобществлении и коллективистских началах. Но ведь общинность и корпоративизм – это не только, а в современном звучании – не столько – образ жизни, сколько – образ мышления! Именно в этом заложены корни многих сегодняшних проблем: антиличностная социальная установка, комплекс социально-государственной неполноценности и боязни перемен, доминант общественного над личным, жажда «экспроприировать экспроприаторов» («новых русских» и олигархов), фетишизация власти, односторонняя ориентация на внешнюю оценку окружения и общества, отказ от индивидуальных потребностей во имя общего блага и т.д. Тем не менее, корпоративизму русского характера нельзя отказать и в позитивных составляющих. В своих размышлениях мы еще не раз вернемся к этому началу русской жизни.

География страны и противоречивое влияние двух различных цивилизационных потоков наложило отпечаток на российский национальный характер. «В душе русского народа есть такая же необъятность, безграничность, устремленность в бесконечность, как и в русской равнине, – писал Н.А Бердяев. – Поэтому русскому народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их... Пейзаж русской души соответствует пейзажу русской земли…

В русском человеке нет узости европейского человека, концентрирующего свою энергию на небольшом пространстве души, нет этой расчетливости, экономии пространства и времени, интенсивности культуры... Русская лень, беспечность, недостаток инициативы, слабо развитое чувство ответственности с этим связаны... Догматизм, аскетизм, способность нести страдания и жертвы во имя своей веры, устремленность к трансцендентному, которое относится то к вечности, к иному миру, то к будущему, к этому миру… Возможность движения в сторону экстенсивности».

Российский национальный характер совмещал в себе извечное стремление к абсолютному идеалу, к «истине-правде» с пренебрежением к повседневной жизни; доброту и долготерпение со страшными вспышками ярости (пугачевщиной); державность – со склонностью к анархии и закононепослушанию; будучи самой не шовинистической (националистической) страной – проповедовала идеи мессианства и избранничества; сочетание начал государственно-деспотических и анархических; наконец, могучий талант и энергию – с ленью, обломовщиной; народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до болезненности сострадательный…

Привыкнув напряженно работать в короткую летнюю пору, русский крестьянин отдыхал «в продолжение осеннего и зимнего безделья», - писал В.О. Ключевский, возможно, поэтому «ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время... но и нигде в Европе, кажется, не найдем такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии». Отсюда и колебания, непредсказуемость русского национального характера. Привыкнув, что «своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания... расчетливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и нерасчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусскийавось». Вчитываясь в эти строки, понимаешь, что причудливые перипетии исторического пути Россииесть отражениепротиворечий национального характера, в то же время – они же, в свою очередь,нашли свое отражение впротиворечиях национального характера. И это на наш взгляд можно считать еще одной особенностью в рамках рассматриваемой проблемы. Как тут не вспомнить еще раз Н.А. Бердяева: «Никакая философия истории... не разглядела еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный духом народ как будто бы не хочет свободной жизни».

Россия – противоречива, антиномична. Ф. Тютчев сказал про свою Россию:

«Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить».

И поистине можно сказать, что Россия непостижима для ума и неизмерима никакими аршинами доктрин и учений. А верит в Россию каждый по-своему, и каждый находит в полном противоречий бытии России факты для подтверждения своей веры. Подойти к разгадке тайны, сокрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость. Тогда русское самосознание освобождается от лживых и фальшивых идеализаций, от отталкивающего бахвальства, равно как и от бесхарактерного космополитического отрицания и иноземного рабства.

Однако противоречивость русского национального характера, «помноженная» на определенную специфику дальнейшего исторического развития, в совокупности породила еще одну особенность российской истории и ментальности, которую можно определить как – «Россия – расколотая цивилизация».Понятие «раскол» в процессе изучения «своеобразия русского как научной проблемы» можно считать принципиальным. Ибо, если рассматривать историю становления великорусской нации (XIII – XVвв.) и ее дальнейшего развития вплоть до наших дней, то все более утверждаешься в том, чтораскол существует в ее бытии и сознании как универсальный принцип, пронизывающий все стороны российского существования.

Мы ниже еще будем говорить о социокультурном расколе как следствии модернизации(когда общество разделяется на две части: сравнительно продвинутую и архаическую, в каждой из которых вырабатываются свои модели приспособления к новой ситуации),расколе между обществом и властью(отчуждение первого от второго). А если вспомнить о 70-ти с лишним годах советской формы нашей жизни, то здесь со всей очевидностью демонстрируется абсолютная победа именно этого принципа над всеми остальными, и не только общечеловеческими, но и самобытно российскими - такими, скажем, как принцип «соборности».Большевизм – это апофеоз раскола,его лебединая песня. Вспомним только одно условие существования большевистского режима – «борьба!» Борьба с внешним и внутренним врагом, с оппозицией и недостатками, за урожай, мир, успеваемость, рождаемость и т.д. Областей, не охваченных этим заразительным для русской души делом, у нас практически не было (при отчуждении мысли от слова и дела).

«Борьба и раскол» - «близнецы - братья»,т.к. толчком для любой борьбы является именно раскол с кем-то или с чем-то. Большевизм – это тотально проявленный, актуализированный раскол русской души. Более того, все сильнее укореняется уверенность в том, чтораскол – это основная качественная доминанта того, что иностранцы называют«загадочной русской душой».Все это стимулирует желание докопаться до первопричины, первотолчка явления, такого «своеобразия» русского, которое отторгает практически все формулы здравого смысла.

Если взять за аксиому, что все основные национальные качества зарождались вместе с нацией (XIII – XVвв.), то можно предположить, что такоестолбовое качество, как раскол, зарождалосьтогда же. А если учесть, что это происходило в период борьбы с монголо-татарским игом, то очертания процесса зарождения раскола становятся более ясными. Надо вспомнить, что Киевская Русь домонгольского нашествия по своему географическому положению, политическим, духовным, этническим и торговым связям, национальному менталитету при всей своей противоречивости была все же в целом, несомненно, более государством европейским. Но после нашествия степных орд она исчезла не только как самостоятельное государство, - гораздо более трагично то, что онаисчезла как европейская нация. Отторгнутая и быстро забытая Европой, она вскоре и формально была причислена к этнической азиатской пустыне – Дикому Полю. Это потом, через 250 лет, перед «...изумленной Европой возникнет вдруг из небытия огромная держава ИванаIII...», а пока уцелевшие остатки народа Киевской Руси оказались один на один с кровожадной и ненасытной ордой кочевых племен, организованных по законам, противоположным урбанистически ориентированной европейской цивилизации.

И здесь, как можно предположить, наступил первый разлад, наметилась первая трещина в душевном строе наших предков. Кем могли они тогда себя ощущать? Европейцами? Увы, уже нет! Европа отторгла и забыла их, отгородилась «железным занавесом» оборонных установок, быстро включив остатки нации в состав ее завоевателей – кочевников, страшных и враждебных Европе. Но и покорными остатками большого народа, безропотно ждущими окончательной ассимиляции с завоевателями, растворения в пестрой кочевой азиатчине, наших предков назвать также нельзя. Генетическая память настойчиво внушала им: ты – европеец! А окружающие обстоятельства – ты не только не европеец, но и ненавистный монгол! Это не могло не породить раскол, если можно так сказать, - раскол этноментальный.

И чем неотвратимее приближалось такое желанное освобождение от ига Орды, тем глубже и неотвратимее укоренялся в наших душах этот раскол. Парадокс заключался в том, что потребность освобождения этнически европейского народаот кочевых племен нуждалась в такойорганизации национальной жизни, которая могла бы дать необходимуюэнергетику противостояния степной мощи.

А гибель Киевской Руси доказала с неоспоримой очевидностью, что европейские гуманистические и индивидуалистические установки организации общества бессильны перед обезличенной мощью масс степняков. Бывшим гражданам Киевской Руси для того, чтобы уцелеть как европейцам в борьбе со степью, надо былоотказаться от онтологических европейских ценностей и организоваться так, как были организованы кочевники.Предельная централизация во всех сферах бытия,отказ от индивидуальных потребностейво имя общего блага, постоянная настроенность наагрессию, перемену мест, отказ от нажитого добра, от роскоши и т.д. и т.п... Поэтому возможно нетрадиционно прозвучит вывод о том, что становление государственных политических институтов, поземельных отношений объединяющейся России вбирало в себя как различные модели ранее самостоятельных княжеств, так и Орды.

Европеец в душе, монгол по способу – образу жизни, русский человек пребывал в состоянии душевного постоянного разлада, ее трагического раскола.

Все великие правители великорусской нации знали или чувствовали эту особую энергию и пользовались ею. Этим во многом объясняется своеобразие общественной жизни в России, традиций общения внутри нации и с инородцами. От страшного, «бессмысленного и беспощадного» русского бунта до безмерного раболепия низших перед высшими; от дружелюбия и крайнего бескорыстия по отношению к гостям - до синдрома шпиономании и подозрительности.

Именно в состоянии душевного раскола русский человек менее всего способен объективно оценивать происходящие в окружающей реальности.К примеру, снедаемый деструктивными вихрями, обуреваемый смутными видениями «вражьей силы», российский человек благодарно устремлялся на названного очередным правителем супостата – будь то государев преступник, какой-нибудь новейший уклонист, враг народа или диссидент. Химеры, традиционно терзавшие русское сознание, давали пищу идеям – утопиям, питались культивируемыми свыше представлениями об особой миссии российского народа.

А посему, на наш взгляд, сегодня нужны преобразования, преодолевающие, прежде всего, сам раскол. Неясно, сколько времени и сил понадобится нации, чтобы изжить то, что стало частью ее природы. Ибо сегодня мы являемся свидетелями продолжения раскола в процессе формирования вроссийском менталитете двух основных тенденций:

• Консервативной – антиличностная социальная установка (незаменимых людей у нас нет!); комплекс социально-государственной неполноценности и боязни перемен; дефицит моральных регуляторов поведения; недостаточная развитость нормальной трудовой этики; квазиэтатизм (фетишизация власти); консервативный национализм; «стихийный народный империализм»; система моральных установок и самооправданий;

• Модернистская – индивидуализм, стремление самостоятельно планировать свою жизнь и работу, готовность много работать на себя, рисковать во имя возможности получения высоких доходов, идеологическая индифферентность, прагматическое отношение к политике, умеренность в национальном вопросе.

Противоречия русского бытия всегда находили свое отражение, в том числе, и в русской литературе и философии. Позволим себе здесь некоторое отступление и некоторые размышления на тему русской культуры. Древняя русская культура формировалась как уникальный мировой феномен на основе синтеза культуры языческой, влияния византийского христианства, полиэтнических культурных традиций. Воздействие монголо-татарского нашествия в области духовной культуры прослеживается лишь как непосредственное, но глубоких структурных изменений (наиболее подверженными деформации оказались социально-экономическая и политическая сферы) в целом не произошло: литература и искусство в общем продолжали традиции предшествующего периода. Из иноземных культурных влияний преобладающим было не ордынское, а византийское и южнославянское. Особенно возрастает значимость религии для сохранения и развития национального самосознания в условиях противостояния языческой, а с первой половины XIVв. – мусульманской Орде. Особо хотим отметитьXVIIIвек, который значительно изменил традиционное русло русской культуры(что особенно сказалось в жизни дворянства и городского населения), но прямолинейное сравнение с развитием западноевропейской культуры все же некорректно.

Российская культура XIXстолетия не только еще активнее, чем вXVIIIвеке, воспринимала западный опыт, но и начала – впервые за всю свою историю – оказывать воздействие на культуру зарубежных стран, на всю человеческую цивилизацию.XIXвек в России – это калейдоскоп художественных течений, стилей, ценностей. Важной чертой российской культуры является ее восприимчивость и открытость. Она жадно впитывала в себя и европейский опыт, и находки старых русских мастеров, и собственный опыт современных творцов. Кроме того, открытость культуры выразилась в ее быстрой демократизации, доступности. В тоже время российская культура делает некий поворот и, продолжая обличать социально-политическую действительность, начинает искать в жизни страны что-то идеально-утешительное, надеяться то на совесть и чувства интеллигенции, то на устои народной жизни. Как видим, рассматриваемая выше противоречивость искала свой выход и здесь. А когда литература становится «учителем жизни» и, тем самым, усиливается типажность, обобщенность персонажей – из всех типов самым нежно и обязательно любимым становится «маленький человек». Любить его надо потому, что он – жертва (если он даже дурной человек, таким его сделала среда).

Вплотную к нашей проблеме примыкает вопрос о личном характере культуры. В России, безусловно, имелись могучие личности. Но индивидуальность в российской культуре , большей частью, коллективна, это индивидуальность слоя или понятия.Коллективность личности идет от извечного «Я как все» (то самое – корпоративное мышление). «Психология тесноты» означает физическое единство, все вместе, все заодно, но не по каким-то идейным соображениям, а по привычке жизни «общего целого». Общинность – система, обеспечивающая физическое выживание, подменяет соборность – высокое духовное единение и житье по совести. «Россия, – писал Н.В. Гоголь, – такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет».

В такой среде трудно формируется отвлеченная мысль, а мышление принимает специфические формы. Вот почему великая классическая литература, при всем ее внимании к жизни «маленького человека» и крестьянства, антиобщинна. Вот почему она смело, иногда наперекор жанрам и правилам, поднимала важнейшие вопросы человеческого существования. Одним из таких вопросов, вызвавшим горячие споры, стал вопрос о главенстве рационализма или духовности в жизни людей (как частный случай этого спора – порочное богатство или святая бедность). Не менее важной проблемой стал вопрос о принципиальной познаваемости мира, свободе воли или предопределенности человеческих судеб. В великом романе Л.Н. Толстого «Война и мир» события, людские жизни предопределены, и наиболее мудрыми выглядят те персонажи, которые осознали это и не просто смирились, а приветствуют подобное положение. Может быть, причина в знаменитом и не раз воспетом русском смирении? Нет, тот же Толстой провидчески отметил: «Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполнезнать что-нибудь». А не вполне ему недостаточно. Стремление кабсолютномузнанию,абсолютномучувству,абсолютнойвере – одна из главных черт и русской культуры, и русского человека. Они и осложняют, и облегчают ему жизнь.

Вернемся, тем не менее, к нашей основной заявленной проблематике. Мы остановились на том, что и сама Россия и русский национальный характер явились производными не только природно-климатических условий, но прежде всего, конкретной истории.

Одной из фундаментальных особенностей, оказавшей мощное влияние на Российское государство, определившей не только регионы расселения народа, но и характер государственности, степень и роль влияния соседних культур, - явилось геостратегическое (геополитическое) положение России. Ее историческое ядро, местности первоначального расселения доминирующей нации – великороссов являлись равнинами, без естественных преград, позволявшими расселяться и обустраиваться на новых местах миллионам крестьян. В течение нескольких веков, таким образом, российское общество не знало, в отличие от Западной Европы, проблем аграрного перенаселения, что способствовалоупрочению стабильности в Российском государстве.

Однако стабильность эта не раз подвергалась историческим испытаниям. Все они общеизвестны. В качестве показательного урока приведем лишь один пример. Тысяча лет назад. Киевская Русь. Мощное государство. Оно объективно готово к тому, чтобы перейти к новой стадии феодализма в условиях достаточно авторитетной во всей стране власти. Но трудности (как объективного, так и субъективного порядка) оказались столь большими, условия и особенности перехода в разных частях обширной страны столь различными, что стала усиливаться тенденция решать проблемы по-своему в каждой из отдельных частей Киевской Руси. Ей не удалось преодолеть тенденций к раздробленности. Что из этого вышло? Ускоренное развитие в отдельных княжествах Руси не смогло компенсировать ее общего ослабления как единого государства. Русь заплатила за свою неспособность вести преобразования в рамках единого государства дорогой ценой – игом. Поэтому сегодня, когда говорят о том (например, историк Гефтер), что дезинтеграция России как единого государства на автономии и отдельные русские государства – Урал, Сибирь и т.д. – может существенно ускорить преобразования, всегда надо помнить урок Киевской Руси.

Занимая срединное положение в центре огромного равнинного массива, Россия еще со времен Киевской Руси пробивалась к морям, совершая походы на юг, в регионы Черного моря, Нижнее Поволжье и далее к Каспийскому морю. Известна и борьба новгородцев за выход к Балтийскому морю.

Борьба за выходы к морямстала со времен Ивана Грозноготрадиционной основой внешнеполитических и военных устремлений России. В правление ПетраI(1689-1725) Россия вышла к берегам Балтийского и Каспийского морей, а в царствование ЕкатериныII(1762-1796) – к Черному морю (Азовское стало внутренним морем Российской Империи).

После захвата турками-сельджуками Константинополя и разгрома Византийской империи (1453) актуальное значение для России стало приобретать Южное направление дипломатической и военной экспансии (борьба за сферы влияния при разрешении т.н. «восточного вопроса») – против турецкой и персидской экспансии в регионы Черного и Каспийского морей. Это Балканское направление было чревато политическими и военными осложнениями.

В течение 300 лет (XVII – XIXвв.) Россия приняла участие почти в 30 войнах, результатом которых явились новые территориальные приобретения. (Вспомним: при Алексее Михайловиче – воссоединение Украины с Россией - 1654; при ПетреI– часть Прибалтики; при ЕкатеринеII– западно-украинские, белорусские и литовские земли, Курляндия, Крым, Кубань, Северное Причерноморье; в концеXVIII - начале XIXвв. – Восточная Грузия, Финляндия, Бессарабия, Азербайджанский регион, бывшее Великое герцогство Варшавское; при АлександреII– присоединение Казахстана, Средней Азии, Приамурья. Тогда же была совершена территориальная сделка – продажа США Российской Аляски - 7,2 млн. дол. Практика территориальных уступок берет начало с ПетраIII(1761-1762), возвратившего Прусскому королю ФридрихуIIВеликому Восточную Пруссию, занятую русскими войсками в Семилетнюю войну – 1756-1763).

Геостратегическое положение России, игравшее во многом определяющую роль в процессе исторического развития, продолжает сохранять свое значение до настоящего времени. В этой связи укажем только одно обстоятельство – республики бывшего СССР, ныне независимые государства Закавказья, Средней Азии имеют наиболее выгодный путь внешней торговли с Западной Европой только через территорию России. Тот же фактор продолжает оказывать существенное влияние на решение многих как внутриполитических (Чеченская проблема), так и международных проблем (например, Россия – НАТО, Россия – Украина, Россия – Грузия, Россия – Белоруссия и т.д.).

С вышеуказанной особенностью исторического развития России связывается еще несколько. Среди них необходимо отметить такую как - многонациональность при наличии национальной доминанты – русского народа. Суть данного феномена состоит в том, что в России на протяжении ее многовековой историифактически сохранились все народы, вошедшие или присоединенные к России со времени формирования Русского централизованного государства вXIII – XIXвв.

Имеется множество исторических прецедентов, когда государство в ходе своего формирования и развития из многонационального превращалось в мононациональное. В мировой практике на сегодня можно указать на Германию и США, в которых аборигенные национальности или исчезли (славяне в Германии), или влачат жалкое существование (индейцы в США).

Как видим, колонизация России вновь включенных земель принципиально отличалась от западноевропейской, а Российская империя от империй древности и колониальных империй Запада Нового времени. Россия не имела заморских колоний, ее территория представляла собой естественную, ландшафтную, геополитическую системную целостность. Жившие на этой территории народы вырабатывали оптимальную для всех ареалов этническую культуру и хозяйственную специализацию, сохраняя их в динамичных столкновениях друг с другом, отражая натиск великих империй, но и активно торгуя, обмениваясь культурными достижениями.

Историческая миссия русского народа, России – это принуждение к миру, «замирение» десятков народов, живущих на территории Евразии, 1/6 земной суши. Присоединение новых земель и народов к России в основном носило мирный характер. Они искали у России защиты и покровительства от набегов соседей, получали право занять малозаселенные российские земли. В то же время стратегические интересы, изменение геополитической ситуации толкали и на форсированное присоединение военной силой (например, Средняя Азия, Северный Кавказ). Однако в большинстве случаев это не шло ни в какое сравнение с уже упомянутым истреблением южноамериканских индейцев испанцами и португальцами, североамериканских индейцев англичанами, а так же колониальной политикой Франции, Германии и других европейских стран.

В России все народы испытывали политический, социальный гнет, но национального гнета в смысле эксплуатации, ограбления одного народа другим не было. Народы в составе России сохраняли свои права, ограниченное местное самоуправление с элементами государственности, с учетом национальных и религиозных традиций. В отличие от Запада, всегда свысока смотревшего на другие народы и их культуры, видевших в них неравного партнера для диалога, в лучшем случае, объект для набегов, или чаще, для колониальной эксплуатации ресурсов и насильственной европеизации. Россия не только была восприимчива к достижению чужих культур, но и с уважением, терпимо относилась к иным социокультурным ценностям, иным религиям (исключая сословие евреев, чьи права несколько ограничивались по религиозным мотивам). В этом заключалась еще одна цивилизационная особенность России – ее человечность(Ф.М. Достоевский).

В России фактически сохранялась своеобразная национально-культурная автономия для многих национальностей, отличительными признаками которых были свобода вероисповедания, возможность получения начального образования на родном языке, фактическое самоуправление сельских местностей, возможность пользоваться литературой на своем языке, а для колонистов – совершенно беспрепятственная культурно-информационная связь со страной исторической Родины. Фундаментом этого был принцип неотчуждаемости земель общины или колонии. К тому же в практике российской народной жизни зачастую присутствовали такие характерные черты, опиравшиеся на традиционность, на артельно-общинные представления населения, которые не имели соответствующего юридического прецедента или государственного закона, но и не преследовавшие.

Русский народ брал на себя основную ношу защиты государства, бремя расходов по экономическому и культурному развитию национальных окраин. (В империю и советского периода истории эти державные тяготы обескровили русский народ, негативно сказались на его национальном развитии, реализации собственных духовных и материальных запросов.) Россия не знала поэтому истребления «неполноценных» народов и религиозных войн на уничтожение несмотря на периодические обострения межэтнических отношений, естественных для любого многонационального государства.

В результате русский народ соединил на просторах Евразии многие народы, столь несхожие друг с другом в достаточно целостную систему – российской суперэтнос. Российская цивилизация, таким образом, оставалась доминирующей и ведущей, включая в свою орбиту на основе системного взаимодействия и соразвития при сохранении самобытности периферийзападноевропейской(Польша, Финляндия, Прибалтика),исламской(Средняя Азия, Казахстан, Азербайджан),буддистской(Калмыкия, Бурятия, Тува) цивилизаций, а так желокальную кавказскую и превратилась в российскую цивилизацию. В конечном итоге западно-христианский цивилизационный комплекс так и не мог интегрироваться в общероссийскую систему из-за несовместимостей духовных ценностей, что является индикатором, показывающим самобытный, а не европейский по своим глубинным основаниям характер русской цивилизации. В этом выразилсярусский путь создания полиэтнического единства – не масонская идея унификации или однородности по европейскому образцу, а «цветущая сложность» (К. Леонтьев).

Таким образом, Россия всегда играла сольную партию в «концерте мировых держав», но история ее имперской судьбы носила немало специфических черт и во многом, как указывалось выше, принципиально отличалась от истории тех же Англии и Франции. Территориальные приращения России осуществлялись веками в процессе борьбы за самовыживание, против агрессии с Юга, Запада и Востока. Россия оказалась сильнее многих соседей, и еще задолго до Петра Великого начала интегрировать в свой состав разнородные племена и обширные области. Однако Россия в общепринятом смысле никогда не бала колониальной державой и тем качественно отличалась от западноевропейских империй. У нее не было метрополии как таковой: исторический центр был, а метрополии не было. Российская территориальная экспансия носила главным образом стратегический характер, диктовалась потребностями военной безопасности и государственной стабильности. Методы беспощадного разорения и ограбления завоеванных стран и народов, превращение их в экономический придаток метрополии здесь никогда не практиковались. Более того, с концаXIXв. темпы экономического развития целого ряда окраин, так называемых «колоний», были значительно выше, чем во многих «чисто русских», исконных областях и районах (ситуация совершенно немыслимая ни для Французской, ни для Британской империй).

Общеизвестно, сто существование любой империи определяется факторами, часто не поддающимися прогнозированию и регулированию правительствами. Инерция имперского мышления, имперских интересов и амбиций диктует политику, влияет на государственные решения, ведущие нередко к трагическим результатам и последствиям. В России же благодаря ее территории и политике внутри государства создавались условия для сохранения малых наций. Вместе с тем, и характер заселения обширных территорий русским населением не приводил к ликвидации коренного населения. Соседство национальных контингентов, чересполосица населенных пунктов с различным по национальности населением сохраняется во многих регионах до настоящего времени.

К этому следует добавить, что наличие внутренних колоний с началом развития капитализма в России избавлялонаше государствоот острой необходимости внешнеколониальных экспансийв отличие от других западноевропейских стран.

Но большая протяженность границ, усиливающаяся с опасным соседством стран – территориальных агрессоров имела и свои негативные последствия: проблема государственной независимости страны(следующая особенность исторического развития России). Известно, что еще древние славяне не расставались с оружием и в мирной жизни, даже при сельскохозяйственных работах. В дальнейшем Россия многократно стояла на пороге потери своей самостоятельности (монголо-татары, польско-шведская интервенция, Наполеон,Iи IIмировые войны). Однако стране с течением времени все же удавалось ликвидировать последствия неудачных войн и добиться своих целей через значительный или незначительный промежуток времени. (Вспомним пророчество Отто фон Бисмарка: «Не воюйте с Россией, русские медленно запрягают, но быстро ездят».)

Так, неудачная Ливонская война (1558 – 1583) в конце концов через два с лишним века привела к присоединению к России территории Прибалтийских государственных образований. Неудачный Прусский поход Петра I(1711) завершился невыгодным для России миром с султанской Турцией. Однако через 80-100 лет турецкое присутствие в Молдавии и в Северном Причерноморье было ликвидировано.

Последствия неудачной войны для России Крымской войны (1853 – 1856) были в основном аннулированы спустя 20 с небольшим лет. Последствия неудач в русско-японской (1904 – 1905) и Iмировой войнах (1914 – 1918) были устранены в ходе участия России (СССР) воIIмировой войне (1939 – 1945).

Такое положение складывалось главным образом потому, что российская внешняя политика отличалась последовательностьюи, как правило (были и яркие исключения – например – ПетрIII), не претерпевала больших изменений в курсе вошедшего на престол нового царя (императора). Так что, России воевать не привыкать, но воевали русские (за исключением защиты своей Родины) весьма неохотно, - зато с поражающими весь мир бесстрашием, самопожертвованием, храбростью, смекалкой, героизмом, «не щадя живота своего»... Россия дала миру известных военных стратегов и тактиков – Александра Невского, Суворова, Кутузова и др., заставив уважать силу своего военного таланта и оружия. Между тем русский национальный характер в ходе многострадальной истории не ожесточился, не стал агрессивным. Напротив, приобретя любовь к риску, азарту (кому не известна знаменитая «русская рулетка»?!), даже – авантюризму, россияне остались народом миролюбивым, добрососедским, всегда готовым прийти на помощь и выручку, верным своему слову и традициям (но не забудем: «Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет»).

Но блестящие победы русского оружия и воинского искусства имели и обратную сторону: ранняя и «стойко пронесенная» через века милитаризация государственной жизни, усугубленная впоследствии милитаризацией экономики. А милитаризация экономики, в свою очередь, создает материальную основу для жесткого внешнеполитического курса, вплоть до различных авантюр (например, введение советских войск в Афганистан). Наращивание военно-промышленного потенциала, не подкрепленного достаточным и соответствующим требованиям своего времени жизненным уровнем, привело в итоге к трагическим результатам для нашего народа и его истории.

С геополитическим положением России связана еще одна особенность ее исторического развития. Окраинное положение древнерусских земель в Европе, опасное соседство со Степью и отсутствие на территории страны античных традиций, которые в Западной Европе послужили питательной средой для новых, «варварских» государств, - все это с самого начала затрудняло развитие древнерусского общества. Государственность на Руси возникла на 3-4 столетия позднее, чем на Западе континента. Однако несмотря на это запаздывание и соответствующую определенную специфику развития, связанную, прежде всего с более медленным развитием частной, точнее вотчинной собственности, домонгольская Русь отнюдь не была «медвежьим углом» Европы. Она успешно развивалась и пользовалась широким международным признанием, которое наглядно отразили многочисленные династические браки древнерусских князей с представителями королевских домов Европы.

С вышеобозначенным напрямую связана следующая особенность истории России, которая оказала мощное воздействие на все сферы жизни народа – роль государства, возрастающая роль государственной системы на всех этапах российской истории. При коммунистическом режиме роль государства достигла своего апогея. Проводилась политика огосударствления не только средств производства, но и населения как такового: «человек – винтик в государственной, общечеловеческой системе».

«На востоке Европы, - писал известный русский историк П.Н. Милюков, - государственная организация сложилась раньше, чем мог ее создать процесс внутреннего экономического развития. Напротив, в Западной Европе государственный строй явился результатом внутреннего процесса. Европейское общество стремилось, как и государство, снизу вверх. Централизованная государственная власть там действительно явилась как высшая надстройка над предварительно сложившимся слоем средних феодальных владельцев... У нас же, особенно на Северо-востоке Руси, общество строилось сверху вниз».

Как видим, природно-географический фактор и специфика геополитической ситуации оказали в своей совокупности известное, а порой и решающее, влияние на социально-экономические и политические процессы. На Руси отсутствовали достаточные социально-экономические предпосылки для складывания государства «снизу вверх». Из имевшихся можно отметить лишь дальнейшее развитие феодального землевладения. Не вдаваясь в подробный исторический анализ, отметим следующее: ведущую роль в формировании Руси и Российского государства играл политический («внешний») фактор – необходимость противостояния кочевой Степи, Орде и Великому княжеству Литовскому, т.е. процесс шел «сверху вниз». Такой «опережающий» (по отношению к социально-экономическому развитию) характер процесса объединения обусловил ряд особенностей сформировавшегося государства, особенно – централизованного к концу XV– концуXVIвв.: сильную монархическую власть, жесткую зависимость от нее господствующего класса, высокую степень эксплуатации непосредственных производителей. Отметим, чтофактор «опережения» политического по отношению к социально-экономическому в процессе развития присутствует и по сей день в нашей истории.

В подтверждение доминирующей роли российского государства вспомним некоторые страницы средневековой истории, когда в экстремальных условиях практически постоянных внешних конфликтов и длительных войн, острейшей социальной борьбы, хозяйственной обособленности, слаборазвитости товарно-денежных отношений только зарождавшегося в XVIIв. всероссийского рынка (1754 – отменены внутренние таможенные сборы и ликвидированы таможни), коррупции в приказной системе управления, слабости третьего сословия, столкновений между боярством и дворянством (1682 – отменено местничество) государство идет на созданиемобилизационной системы. Суть ее состояла в том, чтобысконцентрировать в руках государства все ресурсы на случай чрезвычайных обстоятельств. Государство активно вмешалось в экономику, в регулирование социально-правового положения населения (по Соборному Уложению 1649 г. крестьяне прикреплялись к земле, посадские люди – к городским повинностям, служивые люди – к несению военной и др. форм государственной службы).

Следует заметить, что сводить роль государства на протяжении российской истории лишь к одной силовой негативной составляющей – значило бы упростить и исказить весь многогранный исторический процесс. Более того, в ряде случаев, на определенных этапах истории, государство оказывалось «на шаг впереди» самого общества в осознании актуальных проблем своего времени. Отсюда – ставшие для России традиционными «революции сверху»(ПетрI, АлександрII, «триумфальное шествие советской власти») или «несвоевременные» при всей своей своевременности реформы (например, П.А. Столыпина, отчасти Н.С. Хрущева и др.). Однако государство может дать лишь то, что можно дать силой сласти, но не может дать уже в силу своего определения того, что дается потенциалом, заложенным в гражданском обществе. Другими словами, роль и функции государства должны эволюционировать, исторически изменяться и адаптироваться в соответствии требованиям времени и конкретной российской действительности. Но вместе с тем, и отношение народа к государственной власти, оценка участия государства в жизнедеятельности общества тоже должны эволюционировать. К сожалению,пиетет государственной властии на сегодняшний день является одной из определяющих характеристик российской ментальности.

Плохо это или хорошо, но наш народ весьма терпелив. Только крайние обстоятельства способны подтолкнуть его на бунт, но тогда он становится, как писал А. Пушкин, бессмысленным и беспощадным.

Кризис государственной власти, ее столичного центра, как правило, приводил к мощным переменам в российской общественной жизни, к катаклизмам социально-политического характера (1917г., конец 80-х гг. XXв.). Ипо сей день ослабление центральной власти в России, вместе с тем,один из показателей кризисных явлений и в самом обществе.

Русская самобытность в пиетете государству– фундаментальное отличие России от Запада -проявляется и в идеологической продукции, например, в кинематографе. Типичный герой американского фильма – борец против условий игры, которые ему навязывают другие. Он может погибнуть, но не может проиграть. Победа за ним, т.к. он делает свой собственный выбор, а свобода выбора, в свою очередь, означает ответственность.

В России человек, даже занимающий высокое положение, не принимает решений и не несет за них ответственность. Герой советского фильма стремится доказать свою правоту государству, но, лишь преисполнившись силой этого государства, становится способным к решению каких-либо проблем.

Обожествление социальной силы государства, вышедшего из-под контроля человека,есть в России не фаза развития общественного сознания, а некая его определяющая константа, никак внешне не связанная ни с развитием экономики, общественных отношений, применяемой технологии, ни даже с эволюцией религиозных представлений.

Дабы понять истоки этой особенности России следует обратиться к другой - многоплановое влияние других государств и культур на российское общество и государство на различных этапах исторического пути страны. Изначально на Руси сталкивались два влияния –западное, европейское и византийское. Призваниеварягов, заложивших правящую династию Рюриковичей, ускорило процесс кристаллизации государственных структур у восточных славян. НаследиеРимской империивыразилось в идее сильной имперской власти, концепции непрерывности политической традиции (Москва – «Третий Рим»), традиции расширения государства.

Вместе с тем, принятие византийского варианта христианства, подтолкнув развитие культуры (архитектура, живопись, наука) и грамотности (литература на родном языке, византийская система образования), способствовало в дальнейшем некоторой технической отсталости, определенной культурной и политической изоляции от католической, а отсюда латино-язычной Европы. Не случайно, многие историки рассматривают Русь, православные страны в качестве особой, не тождественной западной цивилизации. В то же время, несмотря на целый ряд самобытных черт,сам тип развития Древней Руси в принципиальном планебылобщим с Европой. СXIIв. влияние Византии стремительно падало, в то время как связи с западными странами продолжали быстро укрепляться. Но российская политическая система в своей практике много восприняла из опыта функционирования Восточной Римской империи: воплотились византийские черты бюрократии, подчиненности церкви (русская в структурном и обрядовом отношениях повторяла византийский образец) государству, практика решений для «нужных, своих людей». (К слову, именно с Византией был заключен первый дипломатический договор, да и сам термин «Русь» появился в документации Византийского императора КонстантинаVIIБагрянородного вXвеке).

Однако под мощным влиянием Востока, воплотившимся вмонголо-татарском иге, ускорился процесс формирования деспотизма на Руси, специфические черты развития страны незримо приумножились, трансформировавшись вособый тип феодализма – как быпромежуточныймежду европейским и восточным (если, конечно, употребили такой термин как «азиатский феодализм»).Россия оказалось отрезанной от Европы и стала на собственный, теперь уже принципиально отличный от западноевропейского путь развития. На иной, чем на Западе, основе создавалось русское государство, что в свою очередь наложило мощный отпечаток на всю последующую историю страны. Складываниекрепостного права и самодержавная власть царя, распространявшаяся на все общество,явились как бы платой за создание государства в условиях недостаточности социально-экономических предпосылок и приоритетного значения внешнеполитического фактора(необходимости борьбы с ордынским игом, Великим княжеством Литовским). Отсюда и определенная идеологизация государства - единственного к тому времени оплота православной веры. Хотя опричнина Ивана Грозного и не привела к созданию нового типа политического режима (возможно, близкого к восточной деспотии), она способствовала оформлению ряда специфических русских традиций, содержавших немалую долю «азиатчины». Отныне две принципиальные и взаимосвязанные черты:гипертрофированная роль государства и некоторая недоразвитость, незащищенность частной собственности сближали Россию со странами Востока, а борьба самобытных русских традиций с влиянием Запада стала одной из «осей» отечественной истории.

Что касается процесса закрепощения крестьян, то, по-видимому, ведущую роль в формировании крепостного права в России сыграл рост повинностей крестьян, необходимый для ускоренного, не подкрепленного достаточными экономическими предпосылками создания единого государства и его быстрого расширения.При опережающем по отношению к крестьянам росте служивого сословия, вызывавшем неизбежное усиление эксплуатации, и наличии неосвоенных земель (массив которых еще более увеличился с ростом территории государства вXVIв.) для удержания крестьян на землях феодалов неизбежно требовалось их законодательное оформление.

Но с другой стороны, в становлении крепостничества сыграл свою роль и другой небезызвестный уже нам фактор, если рассматривать русское общество как обреченное существовать в суровых природно-географических условиях. Последнее приводит к получению лишь минимума совокупного прибавочного продукта, определяет фатальную склонность к преимущественно земледельческому хозяйству, в рамках которого отсутствуют необходимые условия для благоприятного и активного развития промышленности и городских структур, а внутренняя торговля имеет в основном континентальный характер. Это общество уже вXVII–XVIIIвв. рождало «механизмы» для создания более или менее нормальных условий развития государства и всех связанных с ним экономических и политических компонентов на уровне возможностей общественной среды и времени. Таким«механизмом» в России стал режим крепостного права, который на долгие десятилетия окрасил в соответствующие тона всю жизнь страны и вызвал яростные социальные взрывы, такие, как восстание Е. Пугачева.

Сочетание самодержавия, крепостного права и огромной роли государства отличали Россию от других европейских стран с XVI до середины XIX столетия.Абсолютная власть монарха, в чем-то сопоставимая с властью русских царей, существовала во многих европейских государствах. В Центральной Европе было и крепостное право, внешне схожее с российским, хотя и сформировавшееся на иной основе. Однако определяющая роль государства в сфере общественных отношений была свойственна только России. Эта черта сближала русское государство со средневековыми державами Востока (вопрос о степени этого сходства еще ждет своего исследования).

Мощь государственно-феодальных форм в России отчасти наследована от Киевской Руси, где раннефеодальные государственные формы играли ведущую роль, а сеньориальные развивались медленнее, чем на Западе. Но консервирование государственно-феодальных форм и дальнейшее усиление роли государства в регулировании социальных отношений были связаны с уже указанным нами изменением феодального развития.

В конце XVI – XVIIв. европейское влияние в России начинает постепенно усиливаться. УжеБорис Годунов, осознав культурную отсталость страны от Запада, попытался как-то ее преодолеть. Но глубочайший социально-экономический и политический кризис началаXVIIв., порожденный невиданным истощением сил страны в результате опричного террора, неудачной Ливонской войны, голода 1601-1603 гг. и неустойчивости верховной власти, вызванной династическим кризисом, покончил с этими попытками. Россия, как известно, выходит из Смуты за счет укрепления крепостного права, самодержавия и постепенной ликвидации Земских соборов и других пробивавшихся было ростков нового: идея избрания царя, некоторого ограничения его прав, отправки молодежи на учебу за границу и т.д. Однако прогрессирующее отставание от Запада, да и постепенное проникновение европейской культуры подталкивали к решительным мерам.

Петр Великий предпринял первую в истории России масштабную модернизацию страны, активно используя западный опыт. При помощи жестких, радикальных мер он в небывало короткий срок вывел страну в разряд великих держав и дал мощный импульс ее европеизации. «Это был первый пример добровольной самовестернизации незападной страны», - отмечал А. Тойнби. Процесс «переваривания» петровских реформ растянулся на многие десятилетия, послужив основой дальнейшего укрепления могущества России к концуXVIIIв.

Однако петровские преобразования не затронули непосредственно господствовавший в стране тип феодализма и мало изменили образ жизни подавляющей части населения – крестьян. Они – в отличие от европеизировавшихся постепенно дворян – по-прежнему придерживались традиционного уклада и системы ценностей. Это породило огромный социокультурный раскол между «низами» и «верхами» общества. Более того, нововведения, наложившись на архаичные устои, привели к негативным моментам – удушение роста, оформления и самоопределения русской буржуазии, усиления деспотизма в сторону уничтожения гражданского общества, замораживание процессов эмансипации частной собственности и т.д. Отметим, очень важным моментом является то, чтоосновной движущей силой реформаторства Петра Великого стала война.

Ярким художественным отображением петровских реформ служат извесные строчки горячего почитателя Петра – Пушкина:

«…Не так ли Ты над самой бездной

На высоте уздой железной

Россию поднял на дыбы?»

Так поднял Петр IРоссию или «вздернул на дыбы»? Карамзин назвал реформы Петра «блестящей ошибкой», а Г.В. Плеханов по-другому отметил во многом реакционную сущность петровских преобразований: «Петр не только укрепил закрепощение крестьянства. Даже его многочисленные и разнообразные технические заимствования у Запада вели не столько к европеизации наших общественных отношений, сколько к еще более последовательному переустройству их в старомосковском духе…»

Позволим себе несколько прокомментировать вышеобозначенные положения. Главный вклад великого преобразователя – это создание в государстве промышленного производства, способствовавшего гигантскому скачку в развитии производительных сил страны. Однако форсированное строительство производительных сил путем заимствования «западных технологий» таким архаичным социумом, как Россия, дало вместе с тем и чудовищный социальный эффект: были вызваны к жизни еще более жесткие, более грубые формы эксплуатации, чем самые суровые формы феодальной зависимости. В основе появления столь одиозного монстра как крепостная мануфактура – архаизм русского общества (его исключительно земледельческий характер, слабость ремесленно-промышленного развития, отсутствие аграрного перенаселения и, наоборот, постоянная нехватка рабочих рук в земледелии и т.д.). Форсированная (любыми реформами) «европеизация» такого общества неизбежно сопровождается явлением наиболее грубых, но эффективных в этих условиях форм эксплуатации. Таков драматизм исторической судьбы архаических обществ, втянутых в орбиту более высокой цивилизации.

Выдающейся заслугой Петра Iявляется и модернизация государственной машины, хотя во многом и преждевременная. Российское общество тогда еще, видимо, не обладало достаточными условиями, чтобы обеспечить такого рода государственную и политическую надстройку. Главная же причина состояла в его неподготовленности к такой системе государственного управления, к идее разделения властей, ибо последняя реализуема лишь в гражданском обществе (формирование которого, кстати, и было заторможено той же реформаторской деятельностью).

Создание бюрократической машины, пришедшей на смену системе средневекового управления, в основе которого лежал обычай, – естественный процесс, так как бюрократия – необходимый элемент структуры государств нового времени. Однако в условиях российского самодержавия, когда ничем и никем не ограниченная воля монарха – единственный источник права, когда чиновник не ответственен ни перед кем, кроме своего начальника, создание бюрократической машины стало и своеобразной «бюрократической революцией», в ходе которой был запущен вечный двигатель бюрократии. Начиная с петровских времен он начал работать по присущим ему внутренним законам, ради конечной цели упрочения своего положения. Многие из этих черт и принциповсделали сплоченную касту бюрократов неуязвимой и до сего дня.

Наконец, еще один исторически значимый аспект петровских преобразований – крутые реформы в области культуры. Это, пожалуй, единственный, далеко не бесспорный аспект деятельности Петра I. Слов нет, необходимость преобразований здесь весьма очевидна. Однако примитивно-варварский характер их реализации, сводящийся к механическому, буквальному перенесению культурных стереотипов Запада, способствовал подавлению потенций развития национальной культуры (каких-либо шедевров средневековой русской культуры вXVIIIв. – так и не появилось). К тому же столь резкое насильственное приобщение к внешней культуре Запада способствовало в дальнейшем ущербному для нации цивилизационному обособлению господствующего класса от коренных традиций русского и иных народов России. Ведь только вXIXстолетии, после национальных потрясений Отечественной войны 1812 года господствующий класс страны вновь проявляет интерес к национальным истокам и формам народной культуры.

Еще об одном – как и почему «аукнулись» нашей истории петровские попытки модернизации на крепостнической основе. Вот что писал о значении Петра современник Пушкина историк М.Н. Погодин в 1841 году, т.е. почти полтора столетия спустя после великих реформ первой четверти XVIIIвека: «В руках (Петра) концы всех наших нитей соединяются в одном узле. Куда мы ни оглянемся, везде встречаемся с этой колоссальною фигурою, которая бросает от себя длинную тень на все наше прошедшее и даже застит нам древнюю историю, которая в настоящую минуту все еще как будто держит свою руку над нами, и которой, кажется, никогда не потеряем мы из виду, как бы далеко ни ушли мы в будущее».

Созданное в России Петром пережило не только поколение Погодина, и следующие поколения, но и во многом определило дальнейшее развитие нашей страны. Чего стоит одно только то, что крепостническая политика в промышленности деформировала сам процесс образования русской буржуазии. Очень точно уловил суть этого процесса В. Ключевский, который охарактеризовал его как «казенно-парниковое воспитание промышленности». То, что в других странах национальная буржуазия завоевывала с оружием в руках через революционные потрясения снизу, в России получила от государства, можно сказать, почти что «на блюдечке с голубой каемочкой». Крепостническая деформация коснулась и сферы общественного сознания. Став душевладельцами, мануфактуристы не ощущали своего социального своеобразия и исторического предназначения. Именно в этом историко-реформаторском периоде следует искать причины как тому, что либеральным началам не удалось (не повезло) стать ценностной ориентацией широких масс, так и политической инертности и слабости русской буржуазии. Последние, в свою очередь, объясняют неудачу буржуазной революции начала XXвека (историческая трагедия «опоздавшей партии» кадетов) и вытекающие из нее последующие революции, практически неизбежные.

Наши краткие комментарии к петровским преобразованиям позволяют понять и осознать сколь губительны и трагичны могут быть последствия механического переноса «чужеземных новшеств», вопреки разумной «теории цивилизационного заимствования», без адаптации к национальной почве, самобытности, устоявшимся традициям и устоям. Даже если это прогрессивный опыт более развитых стран и народов. А если рассматривать эту проблему в контексте специфики конкретного национального менталитета, то упрощенно можно сформулировать так: то, что хорошо для одних, то может быть губительно для других – имея целью прогресс, можно получить совершенно противоположный результат.

Другими словами, важно не только «что», но и «как».Будучи императором, ПетрIявлялся вождем, но не народа, а государства. Не имея европейского образования и воспитания, являясь идущим впереди всех в своей стране, действуя прямолинейно, видел в своих повелениях главное условие осуществления своих замыслов, подавляя идейных противников своих преобразований, не слушая их, не ища с ними соглашений, разумных компромиссов – не хватило ему достаточной политической дальновидности. Историк Василий Ключевский отмечает, что Петр, проведя много времени в Англии, в английском парламенте был всего 15 минут – демонстративно сбежал с первого же заседания. Ни парламентаризм, ни демократия его не заинтересовали.

Имея огромный исторический смысл, ибо способствовали прогрессу страны и были нацелены на ликвидацию отсталости, реформы осуществлялись крепостниками (крепостническими методами, на крепостной основе – впрочем, это не «вина» Петра, а «беда» России его времени) и были направлены на усиление их господства. Поэтому прогрессивные преобразования петровского времени с самого начала несли в себе консервативные черты. И именно поэтому на первое место в методах реформаторской деятельности Петра Iвыдвинулся его властный, своевольный, даже своенравный произвол. Он использовал командно-административный ресурс по принципу: чем «больше», тем «лучше», неважно какой ценой; осуществлял принуждением «сверху» («революция сверху»), насильственно навязывал, ни с чем не считаясь; главное – не учитывалотсутствия осознанности, психологической подготовленности населения своей страны к нововведениям.

Мы нисколько не умаляем значимость самого Петра Великого. Его преобразовательная деятельность отличалась неукротимой энергией, разносторонней талантливостью, невиданным размахом и целеустремленностью, смелостью и полетом. Несомненно, и очевидно, что отставание могло стать роковым. И то, что Россия делает рывок – признак огромных дремлющих сил. Но то, какона это делает, несет на себе черты трагического поворота в сторону крепостничества и деспотизма, отложивших свойотпечаток на все сферы жизни, в том числе и на менталитет.Знаток эпохи П.Н. Милюков: «Политический рост государства опять опередил его экономическое развитие… Ценой разорения Россия возведена была в ранг европейской державы». Политическое опережение – это и есть революция – в данном случае «сверху».

Конечно, общественный строй остался прежним, политическая система та же – но перемены неслыханные, революционные, нигде в мире за столь короткий срок подобного не бывало. Впрочем, хорошо это или плохо? Приглядимся к вытекающим отсюда историческим «урокам». Две черты российской истории, отличающие ее в течение многих исторических столетий. Во-первых, относительная небуржуазность. Этоважнейшая черта истории, экономики, политики, даже национального характера.Здесь ироссийская удаль, ширь, нелюбовь к мелочности, скопидомству– «раззудись, рука, размахнись плечо!» Это – отсутствие, сравнительно с Западом, столь презираемого мещанства. И в то же времябесхозяйственность, нежелание и неумение считать и рассчитывать, очень часто – героизм вместо нормальной, скучной повседневности; легкий переход от бунта к рабству; произвол, недостаток правового сознания.

Во-вторых (и отчасти следствие первого), огромная роль государства, свехцентрализация. И прежде, начиная с Ивана III, большая сравнительно с Европой роль самодержавного аппарата была очевидной; но Петр показал, какие огромные возможности добра и зла потенциально заложены в этой российской особенности. Настолько огромные, что даже Белинскому В.Г., даже лучшим историкам (представлявшим государственно-юридическую школу) казалось, будто государство – причина, остальное – следствие; и если крестьяне – крепостные помещиков, то все вместе они крепостные государства, которое может сотворить и с мужиком и с барином все, что пожелает.

Как народ, так и слои имущие почти не имеют каких-либо независимых от власти объединений, организаций, и поэтому в России больше, чем в какой-либо другой стране, решает активное меньшинство; не десятки и сотни уездов, не тысячи и миллионы людей, а сосредоточие властей – Петербург. Решает скоро, революционно – и взрывной путь как бы становится нормой.

Это первые, довольно очевидные петровские уроки. Позволим себе уже здесь заметить, что по-своему их пытались учесть и последующие русские императоры, и русские революционеры; главные «ударные кулаки» (выражение Ленина) должны быть сосредоточены в главных центрах – и тогда все решено…

Следующий урок российской «верхней революции» – люди всегда найдутся; революционная реформа, революция сама их открывает и создает, а они – ее…

Вполне очевидно, что Петр не имел теории своих преобразований или плана таковых, ибо ничего подобного прежде не делалось. Отсюда, наконец, еще один «петровский урок» можно сформулировать так: не следует преувеличивать умозрительных идей до коренного переворота; не очень как будто эффективный метод «проб и ошибок», очевидно, необходим и в определенном смысле единствен. Когда В. Ключевский замечает – «Петру досталось от Древней Руси своеобразно сложившаяся верховная власть и не менее своеобразный общественный склад», – он хочет лишь сказать, что Петр выбирал из того, что было под руками,как делали все государственные деятели мира; и не его вина или заслуга, что в его распоряжении были энергичные, хищные дворяне и покорный народ, сильный государственный аппарат, но не было мощных свободных городов, знаменитого «третьего сословия», независимых судов… Так что дело не в «безумии» Петра (в турецких учебника по истории ПетрIименуется не иначе как Петр Безумный) – это и не вина Петра, а беда России его времени…

Таким образом, первая великая альтернатива: либо крепостное право плюс самодержавная сверхцентрализация, либо «облегченный» с нарастающей буржуазностью феодализм плюс абсолютные монархии с определенными элементами народного представительства и судебной свободой – была разрешена в соответствии со специфическими особенностями исторического развития России и национального менталитета.

«Он надеялся грозою власти вызвать самодеятельность в порабощенном обществе и через рабовладельческое дворянство водворить в России европейскую науку, народное просвещение как необходимое условие общественной самостоятельности, хотел, чтобы раб, оставаясь рабом, действовал сознательно и свободно. Совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства – это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времен Петра два века и доселе неразрешенная», – так оценивал петровскую идею «насильственного прогресса» В.О. Ключевский. И в этой оценке, в этих словах, увы, так много для нас современного звучания…

С началом преобразований Петра Iусиливаются темы избранничества, мессианства, самобытности. Первоначально они отображают реакцию российских низов на процесс модернизации, а с концаXVIIIв. захватывают культурную элиту, пронизывая и славянофильские, и западнические идеалы, и сугубо социалистические течения.

Несколько слов еще об одной немаловажной особенности российской истории – подчинение православной церкви государству.Основополагающими вехами взаимоотношения этих институтов явилось принятие христианства (998) и установление патриаршества в России (1589). В русле церковных отношений в серединеXVIIв. формируется раскольническое движение как противовес нововведениям. Историки религии и философы – богословы называли борьбу государства со старообрядчеством гражданской войной в России (по подсчетам Вл. Соловьева погибло тогда не менее 19 млн. человек). Последовавшее во время правления ПетраIсущественное ослабление позиций церкви в дальнейшем способствовало превращению церкви в часть государственного аппарата, занимающегося морально-патриотической деятельностью в гуще масс.

Здесь, с одной стороны, мы сталкиваемся с практикой «цезаропапизма», т.е. признания священного характера царской власти и верховенства власти царя над церковью. Особое положение царя над церковью. Особое положение царя в системе верования населения было унаследовано Россией от Византии, где оно уходило корнями в представление о римском императоре как о боге. (Уместно здесь вспомнить о крестьянских войнах в России, участники которых стремились, в том числе, посадить на трон своего, но – царя-батюшку.)

А с другой – вера Петра Iне было традиционно русской. Испытав сильное влияние лютеранства, он считал, что русская церковь подлежит реорганизации по европейским образцам и принципам, что основным правилом в государстве должно быть латинское: «Чья земля, того и вера». Последовавшие реорганизации ПетраIобщеизвестны. Объявив себя фактически главою церкви, Петр уничтожил ее автономию. Более того, ради «государственного интереса» нарушалась тайна исповеди. Синод в соответствии с устным повелением Петра обязывал всех священников, выяснивших намерение исповедовавшегося совершить «измену или бунт», немедленно доложить об этом властям. Столь грубое вторжение государства в дела церкви и веры самым пагубным образом отразилось на духовном развитии общества и самой церкви. Церковь с ее многовековыми традициями защиты униженных и поверженных государством, публично осуждавшая тиранов, стала послушным орудием власти. И тем самым во многом потеряла уважение и десакрализировала себя в глазах народа, впоследствии так равнодушно смотревшего и на ее гибель под обломками самодержавия, и на разрушение ее храмов. Казенной церковью называли в прошлом Русскую Православную церковь. Такой она осталась и до настоящего времени.

Вплоть до Французской революции главным инициатором и «движитилем» европеизации выступало государство. Но революция, якобинский террор, а так же неподготовленность подавляющей части общества к радикальным реформам побудили переосмыслить западный опыт и превратилироссийских самодержцев в ярых поборников самобытности страны. Исключением в этом ряду – Александр I. Но, несмотря на передовые взгляды, он так и не рискнул ввести начало конституционного строя и отменить крепостное право.

С одной стороны, за вековое правление преемников «Медного Всадника» возникла мощная каста помещичьего дворянства, государственной бюрократии и верхушки купечества, сопротивляющихся отмене крепостничества. Попытки Александра Iубедить их методом «главноуговаривания» ни к чему не привели, а стукнуть кулаком по столу на манер Петра он уже был не в силах. В массе своей господствующий класс России отверг шедшие сверху нововведения. Реформы повисали в воздухе, не находя питательной социальной базы. Потребовалось сокрушительное поражение царизма в Крымской войне, чтобы «верхи» окончательно поняли необходимость «перестройки» во имя своих же собственных интересов.

С другой стороны, праправнуки тех, кто делал «революцию Петра», ровно через 100 лет после смерти этого императора выполнили его завет – просвещаться и достигли высокой, для Петра почти неизвестной степени этого просвещения. И если Петр не страшился, что его меншиковы, румянцевы, ганнибалы, изучив артиллерию, фортификацию, морское дело и европейские языки, потребуют сразу парламента, свободы слова, самоуправления: наоборот, поначалу просвещение укрепляло самодержавное всевластие, – то, однако проходит 3 – 4 поколения, и уж «свобода – неминуемое следствие…». К концу XVIIIв. в России впервые после Ивана Грозного появляются относительно свободные, «непоротые» люди – дворяне. Отдельные из них, познакомившись с идеями французских просветителей, попытались взять функцию «европеизаторов» на себя.

Александр – не Петр. Царь опасается, не доверяет, боится, молодежь же рвется вперед, созревая с неимоверной быстротой. Время упущено, лучшие люди упущены! В результате, начиная с 1816 года, около десяти лет тайное реформаторство царя и тайные проекты дворянских революционеров соседствуют, сосуществуют. Временами идеи, планы, формулировки даже совпадают. Кажется, еще чуть-чуть, еще немного, и верховная власть протянет руку Волконскому, Пестелю, Николаю Тургеневу, и сразу найдется, «кем взять» (когда несколько видных государственных деятелей в 1820 году намекнули царю на необходимость коренных преобразований, Александр мрачно заметил: «Некем взять!»). Не сбылось: сработала оторванность, самостоятельность верховной власти даже по отношению к дворянству, сработал, конечно, и классовый инстинкт, предостерегающий как власть, так и декабристов. И царь не решился, и сотоварищи по тайному обществу отговорили Пестеля, который хотел явиться к Александру в Таганрог и открыться, хотел предложить свою лояльность, поддержку в обмен на коренные реформы, в общем, те самые, которые давно таятся в бумагах царя! Провал выступления декабристов лишь усилил стремление государственной власти к консервации традиционных порядков.

Второй принципиальный шаг к европеизации России, явившийся, как и петровские преобразования, реакцией на ее усиливавшееся отставание от Запада,был связан с Александром IIи Великими реформами 60-70-х годовXXв. Они изменили социально-экономические основы страны, ее«вектор» развития. В России быстро формировалось индустриальное общество в целом того же типа, что и на Западе. Однако российские реформы не были доведены до своего логического завершения – введения конституционного строя. Но в контексте рассматриваемой нами проблемы суть происходящего – куда глубже , сложнее и противоречивее. Именно в векеXIX– зарождение той бури, которая потрясет Россию; это – история о русской драме, которая начинает разыгрываться во время, которое казалось таким благополучным в сравнении с европейскими политическими процессами…

Революции 1848 г. заставили политические режимы многих стран всерьез задуматься над изменением набора политических и социальных средств функционирования власти. Ускорился процесс накопления и совершенствования типов «политического ответа» на вызов времени, углубились поиски в областиновых форм правосознания и человеческого общежития. На протяжении второй половиныXIXв. именно это определяло процессыгражданского взросления и обретения национальной идентичности народами европейских держав.Принципиальное различие между ними и Россией состояло в сроках, отведенных историей на эти поиски: Западная Европа шла этим путем уже более семи столетий, Россия же – менее века.

Однако, избежав революционных европейских потрясений 1848 г., Россия имела шанс воспользоваться чужим опытом и постараться своевременным реформаторством упредить политические катаклизмы. Но, в сущности, природа российского реформаторства оставалась прежней, поскольку сами реформы преследовали прежнюю стратегическую цель – сохранение социальной стабильности и самодержавной государственности. В этом смысле весьXIXвек в России предстает довольно целостным феноменом. Если что и переживало в тот период серьезные перемены, так этохарактер политической культуры. Разумея под политической культурой тот или иной тип политико-идеологического реагирования на вызов времени, мы можем увидеть, как существенно менялось соотношение либеральных и консервативных обертонов в звучании правительственного курса. и то, что для современного человека предстает объектом политологического анализа, для человекаXIXв. оказывалось драмой русской истории – представлением о неизбежности маятниковости режимов различных царствований по траектории «прогресс – реакция». А ведь на деле – если отвлечься оттрадиционной российской «сдвинутости» таких понятий, как «либерал» или «консерватор» – все различия между «либеральным» царствованием АлександраIIи «консервативной» эпохой АлександраIIIпроявится не в стратегической сути, а в тактической форме – ставке на различные методы социально-политической стабилизации общества. В отсутствии легальной оппозиции в европейском смысле слова власть вынуждена была двигаться зигзагоподобным путем, дабы снабдить необходимые, но пугающие реформы сразу двумя «педалями» – «газ» и «тормоз». Для русского же общества подобный маневр виделся доказательством неспособности власти осуществлять сколь-нибудь последовательную государственную политику. Однако надежда на возможность союза с властью все еще не была потеряна.

Следует заметить, что эпохе Великих реформ предшествовал спор 40-х гг. (западники и славянофилы), давший такие результаты, которые никем не ожидались перед его началом. «Как ни бесцелен был спор по существу («в себе» и «для себя»), – писал Л. Блюммер в 1861 г., – он принес большие результаты решительно помимо себя. Благодаря ему, хотя и вне его, пошел сор о человеческом вообще, о национальном, о науке, о результатах действительной жизни на Западе и у нас: благодаря ему даже малоразвитая часть русского общества поняла наконец, что действительно только онационализированный человек и очеловеченная нация, и что без соединения произвола человека и ограничивающего его общества нет ни общества, ни человека».

Курс на либеральную модернизацию 1860 – 1870-х гг. более всего меняет политико-культурное лицо эпохи. Если ранее власть как бы читала свой монолог, обращенный к собственному народу и окружающему миру, то ныне либеральные преобразования несколько меняют стиль и жанр этой «речи» - власть становится экстравертней, пытается вступать в диалог с подданными, подчас даже объяснять обществу свои действия, стремится заручиться его поддержкой.

Что не менее важно – русская общественная и политическая мысль активнее участвует в общеевропейском процессе, осознавая себя полноправным участником континентального диалога, разделяя либеральные и консервативные ценности, политические и государственные идеалы.

Оппонируя друг другу в конкретной политической практике, либеральная и консервативная доктрины гораздо сложнее и конструктивнее соотносились друг с другом в политической культуре европейской цивилизации. Их основные постулаты – соответственно пропаганда преобразований и защита традиции – не противоречили (и не противоречат) друг другу в странах, где реформаторству повезло стать ценностной политической традицией. В этом контексте консерватор будет защищать значимость конечной (стратегической) цели – охрану стабильности общественного организма от социальных потрясений. Либерал же сделает упор на разработку и осуществление конкретных способов конструктивного, деятельного продвижения к этой цели. Разделяя общие этико-правовые ценности, либерал и консерватор назовут их все же по-разному: то, что либерал определит как «закон», «порядок», «преступление», консерватор назовет «заповедью», «укладом», «грехом». Дилемма либеральной тактики и консервативной стратегии составила самую суть государственного, политического и идейного процесса развития России во второй половине XIX в. импульсы либеральной модернизации и консервативной стабилизации действовали одновременно, усложняя картину внутренней жизни империи, добавляя противоречивости и многоплановости ролям государственных деятелей и функциям политических институтов.

Реформаторскую эпоху 1860 – 1870 гг. с полным правом можно назвать одной из наиболее последовательных попыток модернизировать весь уклад жизни Российского государства. Выбор пути в рамках традиционной российской альтернативы «реформа или стагнация»на этот раз был сделан в пользу существенных социально-политических преобразований. Они касались трех основных сфер: социально-экономической – личное освобождение крестьян и решение земельного вопроса; политико-административной – введение земств, реформа суда и армии; культурно-образовательной – реформа школ, университетов, цензуры. Сроки осуществления этих важных мероприятий, степень их эффективности и последовательности отличались довольно существенно, но главная закономерность была общей: все они находились в неразрывной внутренней связи, в логическом единстве между собой.

События этого удивительного времени, полного самых светлых надежд и ожиданий, стали конкретным, хотя и не во всем последовательным проявлением единства консервативных целей и либеральных методов в политической практике традиционной власти, стремящейся идти курсом модернизации. С позиций современной политической науки это был период, когда задача стабилизации режима в форме «консервативного обновления» осуществлялась с использованием энергичных приемов либерального преобразовательного проекта («либеральный консерватизм» и «консервативный либерализм»).

Упреждающая реформа как лучшая (ибо своевременная!) гарантия от революционных потрясений и опора на государство как абсолютную ценность, воплощающую мудрость истории и дух народа, без коих само реформаторство теряет всякий смысл. Общее для тогдашних русских реформаторов кредо, выраженное Д.А Милютиным в словах «реформа у нас может быть произведена только властью» и «сильная власть не исключает ни личной свободы граждан, ни самоуправления» («сильная власть» и «либеральные меры») – звучало в тогдашней России как манифест либерализма. Однако в Европе под ним могли подписаться и поклонник Бенджамина Дизраэли, и сторонник курса Бисмарка.

Правительственные рескрипты «сверху» и либеральные записки «снизу» сделали устремления к преобразованиям явными для обеих сторон. Сдержанно-подозрительное отношение общества и власти друг к другу все еще проявляло себя. Однако, несмотря на многие существенные отличия, все эти замыслы объединяло главное – линия на преодоление экономической отсталости, социальной неразвитости, на приобщение к европейской политической культуре, внедрение формальной законности и правопорядка в государственный организм, на придание большей самостоятельности обществу. Команда тогдашних реформаторов («партия реформ») стала инструментом «сцепления» общественных потребностей и государственной инициативы.

Не обладая ни свирепой волей Петра Великого, ни изысканной просвещенностью Екатерины II, ни политическим лукавством АлександраI, ни леденящей дисциплинирующей силой своего отца, АлександрIIсделал нечто большее, чем его царственные предшественники. Он дал историческому времени в России пойти общеевропейским чередом. Ибо претендовать на роль ведущей державы в «европейском концерте» и оставаться в серединеXIXв. страной крепостнической, без рационально устроенного суда, без современно оснащенной армии, без органов местного самоуправления и элементарных правовых норм было невозможно, нравственно недопустимо, да попросту стыдно и – в перспективе – опасно во внутри- и внешнеполитическом отношении.

Наиболее конструктивным политико-культурным итогом двух реформенных десятилетий стало представление ряда государственных деятелей о необходимости единства действий и синтеза методов на пути обновления и стабилизации государственного уклада. Отдаленной целью этого пути должна была стать контролируемая модернизация– политический курс, совмещающий на уровне идеи либеральную тактику с консервативной стратегией, а на уровне практики – обновленный реформами государственный уклад с незыблемостью самодержавия.Цивилизованный синтез консервативно-стабилизирующей стратегии и либерально-реформаторской тактики (еще один для нас исторический опыт и урок) так и не успел состояться при традиционном самодержавном правлении России. Важны здесь два момента. Первый – утопичность упорства самодержавия в своей авторитарной идентичности и патриархальной сути. Второй – перенесение акцента с темы вины на тему беды самодержавия, оказавшегося неспособным ни самому измениться, ни опереться на других. Ревнивое недоверие и к общественности, стремившейся к гражданской реализации, и к правящей элите, претендовавшей на новые формы участия в государственном управлении, оставили власть в одиночестве. А точнее – наедине с экстремизмом, как революционном, так и реакционном, – то есть с социальным явлением, находящимся за пределами политической культуры и ответственным за общенациональные катаклизмы началаXXвека.

Бремя Великих реформ, в силу разных обстоятельств, оказалось не по плечу ни власти, ни обществу России. Здесь не место подробному анализу причин общероссийской и личной драмы Александра II. Отметим лишь, что свою роль в этом, безусловно, сыграли и культурная отсталость большинства населения, и сложность социально-экономической ситуации, и слабость (если не отсутствие) либеральных традиций, и ряд слабостей едва зародившегося либерального движения, и специфика национального менталитета… В 80-е годы реформационный процесс был прерван. Помимо трагической случайности (АлександрIIбыл убит революционерами в день, когда он, судя по всему, согласился, наконец, на введение начал представленного правления согласно проекту Лорис–Меликова), здесь сыграло свою рольограниченность реформистского потенциала общества, которое вынуждено было начать масштабные преобразования, не изжив до конца крепостничество, не пройдя стадию его тотального кризиса, а испытав политический и моральный шок от оглушительного поражения в Крымской войне. Хотя в трагической случайности убийства императора была своя закономерность. Помимо настроения самого царя, уставшего от изнурительной и бесплодной, обидной для него своей несправедливостью, борьбы на два фронта (он оказался зажатым между Сциллой реакции, уже недовольной, и Харибдой экстремистского терроризма, еще недовольного) – он фактически искал свою смерть, отметим еще один немаловажный момент. Несвойственное российскому менталитету стремление к «средней линии развития», более того – приверженность к крайним формам и крайностям в поведении, наложенные на отсутствие демократических традиций и либеральных ценностей, правовой нигилизм, стремление «жить не по закону, а по справедливости», привели к беспрецедентному феномену. Суд присяжных, введенный по мысли реформаторов в качестве связующего и посредующего звена между государственно-правовой системой и медленно формирующимся «запаздывающим» гражданским обществом в рамках мирной эволюции к буржуазной монархии, по делу Веры Засулич, стрелявшей в генерала Трепова из мести за товарища по борьбе за народную волю, выносит оправдательный вердикт. Вдумаемся!Правоохранительныйорган по своемуопределениюнасудебномпроцессе своим решением оправдывает акт мести в форме террора, то естьтеррортеперь может определяться как вполнесправедливый нормативно-юридический факт («в рамках закона») не являющийся правонарушением, тем более – преступлением! Разгул русского террора чуть ранее или чуть позднее, но все равно привел бы к трагедии, которую вместе с Александром и вслед за ним разделит и русский народ в своей исторической судьбе.

Заметим попутно, что еще одной упомянутой особенностью российской ментальности является низкая правовая культура и правовой нигилизм.Вот что по этому поводу писал А.И. Герцен: «Правовая необеспеченность искани тяготевшая над народом, была для него своего рода школою. Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть другую; он чем подчиняется как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности. Русский, какого бы он звания ни был, обходит или нарушает закон всюду, где это можно сделать беззаконно; и совершенно так же поступает правительство». Истоки столь безотрадной характеристики лежат в основе возникновения российского права, которое оформлялось не в результате рецепции римского права (как в Западной Европе), а из обычного права (из права практиков). К тому же, с концаXVIв. в условиях безраздельного господства крепостного права 3/4 населения России (крестьяне) фактически были изъяты из юридической сферы действия права (по словам Салтыкова-Щедрина – «крестьяне претерпевали законы»). С Октября 17-го вошло в практику террористическое право, а конституционно-правовые институты превращены в «факультет ненужных вещей». Отсюда - неуважение к закону и суду, правовой нигилизм (если и учим правовые законы, то не во имя их соблюдения, а дабы знать как их обойти).

Возвращаясь к особенностям российского реформаторства – однако, даже в своем невоплощенном на практике состоянии либерально-консервативный синтез и идея контролируемой модернизации привнесли в отечественную политическую культуру очень важное настроение – готовность освободиться сразу от двух утопий: реакционной романтики охранительного «оборончества» и рационалистической агрессии прорыва в «светлое будущее». Бесперспективность (если не злокачественность) обеих утопий хорошо сознавалась лучшими умами тогдашней России.

Талантливо воплощенный в ярких, значительных образчиках культуры рубежа веков – в политической теории Валуева, Чичерина, Струве, в юридической мысли русских ученых-правоведов, в историософии В. Соловьева и его философских последователей, а позднее – в нравственном прозрении «веховцев» и деятелей русской эмиграции, этот опыт служит историческим оправданием несбывшемуся вовремя «консервативному обновлению» тогдашней России. Но, что еще важнее, он дает важнейший урок политического здравомыслия для России нынешней.

Победоносцев был умным человек. Он не зря говорил, что только «чистое» самодержавие может противостоять революции. Николаевскую Империю трудно было расшатать. Победоносцев только не упомянул, что она была крайне невосприимчива к переменам. Растущее отставание от передовых стран должно было принести к тяжелым последствиям. При Александре IIсамодержавие вступило на путь реформ. Этот путь – от неограниченного самодержавия до прочного конституционного режима – очень опасен. В ходе его государство теряет свою устойчивость и становится очень уязвимо.Этот путь следовало пройти спокойно и осмотрительно, продвигаясь от реформы к реформе, согласно логике их развития, не останавливаясь перед теми, к которым не лежит душа, которые кажутся слишком опасны. Ибо самое опасное на этом пути – остановки. Страна, следующая за правительством по пути реформ, не сможет вдруг остановиться. Она опрокинет нерешительного реформатора и пойдет дальше, уже никем не управляемая.

Александр IIв значительной мере был сам повинен в разыгравшейся драме. К счастью, бразды правления перехватила властная рука АлександраIII. К несчастью, это была рука ретрограда.

И все же Александр IIоставил по себе добрую память. Прошло много лет, произошло множество событий. И когда уже в началеXXв. темных русских крестьян спрашивали, кого из исторических деятелей они знают, мужики отвечали, напрягая память: Стеньку Разина, Емельку Пугачева… Петра, Катерину (ЕкатеринуII)… Суворова, Кутузова, Скобелева… Александра, царя – Освободителя…

В результате периода контрреформ к прежним противоречиям (между формировавшимся индустриальным обществом и остатками традиционного) добавились новые (внутри индустриального общества), появились и первые симптомы кризиса империи.

Запоздавшие, буквально вырванные революционными событиями реформы, связанные с Манифестом 17 октября 1905 года и столыпинскими преобразованиями, проводились уже в экстремальной обстановке поляризованного общества и, главное, при колебаниях верховной власти. Они не позволили завершить модернизацию страны до начала мировой войны. Ни полноценный частнособственнический строй в деревне, ни конституционный режим в политике созданы не были.

//Позволим себе некоторое отступление на тему: «история повторяется». Проводя исторические параллели, нельзя не заметить «думский круговорот», определенную повторяемость определяющих характеристик российского парламентаризма. И в начале, и в конце прошлого века парламент в России возникал как дитя кризиса (в 1905 г. – вследствие поражения в русско-японской войне и развития первой русской революции; в 1993 г. – после октябрьских событий в Москве), как порождение слабеющей бюрократии. Но как только власть приходила в себя, именно парламент становится его первой жертвой. Причем бюрократии вовсе не требуется его ликвидировать. Она просто наполняет парламент собой, превращая его в нечто серое и невыразительное.//

Историческое отставание России от Запада, пусть и в гораздо меньшей степени, чем в XIXв., сохранялось. Более того, проводившиеся в стране реформы в силу своей незавершенности отнюдь не способствовали стабильности власти и давали «горючий материал» для революции. Этиреволюции являлись как бы своеобразной реакцией на непоследовательность, прерывистость реформистского процесса,на порожденную этими обстоятельствами «болезненность» западного влияния, вступившего в затянувшийся конфликт с некоторыми закостеневшими социальными институтами и самобытными традициями.

Все это ставило страну в социальный круговорот: проблемы преодоления отставания от Запада, социокультурных расколов общества и периодических внутренних кризисов, обеспечения эффективности управления, стабильности власти регулярно возвращались после очередных, но не завершенных попыток их решения, создавая угрозу для российской государственности. Таким образом, несмотря на неуклонную и масштабную европеизацию общества XVIII – началаXXв., Россия так и не успела прочно встать на западный путь развития. И в 1917 г. под влиянием мировой войны, застарелых социальных противоречий и беспрецедентного давления большевиков совершила переход к иной социальной модели (к этому мы еще вернемся ниже).

Главная особенность иноземного влияния заключалась в том, что принимая необходимое и рациональное, ассимилируя (от национального языка до политики) и адаптируя к своей самобытности, российское общество и государство в своей сущности оставались национально русскими.Россия оставалась Россией в своей меняющейся ипостаси европейско-азиатского государства и общества.

Из всего вышесказанного (мы уделили столь много внимания проблеме Россия – Запад в процессе попыток модернизации в силу ее современной актуальности) можно выделить еще несколько взаимосвязанных особенностей исторического развития России. Во-первых, - сформированная известным русским философом Н.А. Бердяевым и в самом концентрированном выражении может быть представлена как «прерывающаяся история»: Киевская Русь – Русь разобщенная(феодальная раздробленность) -Русь под игом татаро-монголов(который внес свои коррективы в естественный ход развития страны) – Русь допетровская – Петровская Русь – Коммунистический режим – Посткоммунистическая фаза развития России. Правда, только при таком раскладе истории слабо обычно учитываются общие индикаторы национальности, экономики и культуры.

Во-вторых, к особенностям Российской истории можно отнести особый тип «догоняющего развития» экономики, социально-правового положения, политической системы в России. Догонять, как мы видели, приходилось Западную Европу, развитие которой в силу различных факторов привело к выдвижению некоторых стран Запада в авангард правового и научно-технического прогресса мира в христианскую эру.

В-третьих, особенностью истории России можно считать своеобразную динамику реформ и контрреформ в стране.В своем труде «2000 год и российская идея» американский историк А.П. Янов предложил схему этого процесса в дооктябрьский период:

• конец 1480-х, свержение татаро-монгольского ига и западная ориентация Ивана IIIзавершились диктатурой ВасилияIIIи бояр-изоляционистов;

• реформы 1550-х, идеологом которых был А. Адашев, сменились диктатурой Ивана Грозного;

• программа реформ В. Голицына, предложившего в 1682 г. отменить крепостное право, сменилось диктатурой Петра I;

• реформы «верховников», желавших в начале 30-х XVIIIв. ограничить самодержавную власть, завершились диктатурой Бирона;

• реформы 1760-х гг., разрабатывавшиеся депутатами «Уложенной комиссии», сменяются диктатурой Екатерины II;

• реформы А. Сперанского и Александра I в началеXIXв. завершаются реакцией при НиколаеI;

• реформы 1860 – 70-х гг. сменяются убийством Александра IIи контрреформами Александра III;

• Столыпинские реформы начала XXв. завершились убийством реформатора и усилением репрессивной политики правящей верхушки.

Мы бы добавили к этому перечню попытки реформ Б. Годунова, сменившегося после Великой Смуты (1-ой гражданской войны в России) усилением российского самодержавия.

Как тут не вспомнить еще об одной специфике русской истории - отсутствиев стране на протяжении тысячелетней истории российской государственности какого-либосерьезного правового механизма «сдерживания» и противовеса (оппозиции) единодержавной монархической власти.Хотя, справедливости ради, избегая категоричной однозначной позиции, отметим, что на различных этапах истории России присутствовали своеобразные «противовесы», деятельность и действия которых находились вплоскости более моральных принципов- советы старейшин при первых князьях, затем Земские Соборы, влиятельные группировки вначале бояр, затем дворян (опирающиеся на гвардию), влияние семьи и близких родственников, некоторые моральные условия при принятии решений выдвигала церковь. И все же в России оставался незыблемымпринцип абсолютного единодержавия.(В своеобразном партийно-советском преломлении этот принцип сохранялся, когда партийный лидер имел фактически неограниченную власть).

К тому же, утвердившийся в результате исторического развития своеобразный «русский путь» - от модернизации к модернизации через «реформы сверху»(в последнем и сила и слабость заключалась)сопровождался волнообразным усилением деспотизма на каждом витке реформ(ведь внедрение нового требует усиления власти!), в сторону уничтожения гражданского общества, до некоторой степени возрождавшегося, однако после того, как эпоха реформ проходила.

Здесь уместно напомнить еще одну особенность российской истории и ментальности, о которой мы уже размышляли и которую можно определить как – «Россия – расколотая цивилизация».

Великие реформы XVIII – XIXвв. еще раз наглядно продемонстрировали одну из характерных черт российской истории –страна, как правило,не перерабатывала полностью, не переваривала органически западное влияние, а наполняла европейские формы своим самобытным содержанием(о чем уже косвенно указывалось). Вспомним несколько примеров. Централизованное государство – Московское царство. По своей форме оно формально может определяться как сословно-представительная монархия (наличие Боярской думы, созыв Земских Соборов). Но по содержанию – ближе к деспотии: указанные представительные органы ни по своему составу представительства, ни по функциям и полномочиям, ни по порядку и регламенту деятельности не соответствовали сословно-представительным западноевропейским английскому парламенту или французским Генеральным штатам, действительно и существенно ограничивающим власть монарха.Несоответствие формы и содержанияярко демонстрируют крепостные мануфактуры ПетраI. А Государственная Дума при НиколаеII?! Советский период также изобилует подобными примерами. К сожалению, и на сегодняшний день эта пагубна и трагичная тенденция не преодолена.

Все это приводило к социокультурным расколам в обществе, порождало «разновременность»(в историческом плане) сосуществующих друг с другом укладов, социальных групп, народов. «Россия совмещает в себе несколько исторических и культурных возрастов, от раннего средневековья доXXв., от самых первоначальных стадий, предшествующих культурному состоянию, до самых вершин мировой культуры… – подчеркивал Н. Бердяев, – вот почему так трудно организовать Россию». Именно поэтомуогромную, системообразующую роль играло в России государство, которое как бы компенсировало недостаточность социальных и культурных взаимозависимостей при определяющей роли политических и властных факторов(это относится как к российской, так и к советской государственности, несмотря на 500-летнюю разницу во времени). Российское государство не столько «вырастало» из сословий, сколько формировало их путем разверстки тягл, политико-административного принуждения. После 1917 г., новое, уже советское «партия-государство», как и предполагал Ленин, также создавало «под себя» адекватную экономическую, социальную и культурную базу. Но огромная роль государства в российском обществе означала истоль же огромную роль насилия в отечественной истории.Мощное вмешательство государства во все сферы жизнедеятельности общества создавало раскол между властью и народом.Этот многовековой антагонизм не только затруднял переплавку многообразных социальных укладов и формирование гражданского общества, но и вызывал массовые протесты и бунты, которые, впрочем, не могли привести к позитивным результатам. – Жизнь страны слишком зависела от стабильности государственной власти.

Эти специфические российские черты и, прежде всего, несформированность гражданского обществаотнюдь не способствовали «естественной», сколько-нибудь плавной социальной эволюции. Напротив,характерной чертой российской истории на протяжении многих веков является особая болезненность, кризисность и даже катастрофичность ее развития, когда общественные противоречия разрешались чаще всего в результате жесткой борьбы, и каждый шаг вперед сопровождался социальной ломкой, насилием, огромными материальными и людскими потерями. И дважды – в началеXVIIи началеXXвв. – российская государственность историческую проверку на прочность не выдержала…

Все вышесказанное и объясняет неравномерный, рваный темп российской истории, повторяемость ее циклов. Страна то длительное время пребывала как бы в оцепенении, когда ее социальное время замедляется, а правящая элита почти не обращает внимания на «западные часы», то, наоборот, получив очередной и болезненный урок против «зазнайства», стремительно ускорялась в периодических, судорожных попытках догнать Запад путем сверхнапряжения всех сил и ресурсов. Это, в свою очередь, до предела обостряло социальные противоречия и, не разрешив их до конца, а добившись, в лучшем случае, лишь частичных успехов, общество вновь откатывалось к состоянию относительного социального «застоя». Возможность же длительных периодов развития вширь, без интенсивной эволюции социальных механизмов обусловливалась огромными просторами страны, ее природными богатствами.(Не случайно, многие крупнейшие российские историки отличительной чертой российской истории считали колонизацию.)

Более того, своеобразие исторического пути России состояло еще и в том, что каждый раз следствием реформ оказывалась еще большая архаизация системы общественных отношений.Именно она и приводила к замедленному течению общественных процессов, превращая Россию в странудогоняющего развития.

В результате складывается своеобразный «русский путь» – от модернизации к модернизации. А поскольку реформы сверху, особенно внедрение нового, требуют усиления власти, то развитие производительных сил в России, сопровождаясь волнообразным усилением деспотизма на каждом витке реформ (хронологическую динамику мы уже обозначали), шло в сторону уничтожения гражданского общества. Становление основного положительного принципа развития – государственного, борьба за его утверждение и т.д. – осуществлялось за счет массовых репрессий, уничтожения целых укладов жизни, за счет дальнейшего ограничения свободы личности. В России в условиях слабости или практического отсутствия гражданского общества реформы, которые в Европе шли снизу, от общества, как результат выхода на поверхность новых укладов, новых типов производств в борьбе со сложившимися, – в России проводились в интересах власти перед лицом внешней и внутренней угрозы, в частности, со стороны собственного общества. Поэтому эти реформы осуществлялись, прежде всего, посредством подавления общества, породив феномен отчуждения общества от власти.

В России налицо особенное, ни с чем не сравнимое развитие, в котором движение вперед парадоксальным образом переплетается с подавлением свободы, а технический и другой прогресс – с отчуждением общества от государства.

Сейчас, оглядывая разоренную страну, оказавшуюся «вдруг», как в давние времена, нищей и отсталой, который раз в нашей истории ощутив себя перед неопределенностью будущего, необходимо задуматься, так как пронесла с собой наша страна сквозь революционные бури вековую традицию создавать в результате реформ жестко-деспотический режим особого типа, который в России назывался самодержавием.

Своеобразие состоит и в том, что догоняющие, в своей основе насильственные реформы, проведение которых требует усиления, хотя бы временного, деспотических начал государственной власти, приводят, в конечном счете, к долговременному укреплению деспотизма. В свою очередь замедленное развитие из-за деспотического режима требует новых реформ. И все повторяется вновь. Циклы эти становятся типологической особенностью исторического пути России. Так и формируется – как отклонение от обычного исторического порядка – особый «русский путь», особый путь России.

Продлиться ли в нашем будущем «изменение обычного исторического порядка» – особый путь, который в очередной раз ввергнет страну в пароксизм конвульсивных насильственных изменений, не давая ничего взамен, кроме перспективы повторения их в будущем, уже на периферии мирового развития? Или в нашей истории изменится смысл слова «реформа», и мы найдем в себе силы, возможности и волю занять достойное великой культуры место в этом мире? На эти вопросы смогут ответить только историки будущих поколений, но очень хотелось бы, чтобы утвердительно – на второй…

В.О. Ключевский подмечал: «В продолжение двухсот лет с тех пор, как мы стали сближаться с Западной Европой, воспитываемый ее влиянием класс русского общества не раз переживал странные кризисы. Вообще этот класс ведет себя спокойно, помышляя о себе совсем невысоко, учится, читая европейские книжки, скорбит о своей отсталости… Но время от времени на него находит какая-то волна: вдруг он… начинает думать, что мы вовсе не отстали, а идем своею дорогою, что Россия сама по себе, а Европа сама по себе, и мы можем обойтись без ее наук и искусств своими доморощенными средствами. Этот прилив патриотизма и тоски по самобытности так могущественно захватывает наше общество, что мы… начинаем чувствовать какое-то озлобление против всего европейского и проникаемся безотчетной верой в необъятные силы своего народа». Это бессмертное наблюдение В. Ключевского с определенной модификацией применимо не только ко всей истории царской России, но и к 1917 и последующим годам.