1.7 Концепция континуума в гермесе хэрриса

Особое место в лингвистике после Арно и Лансло занимает работа Джеймса Хэрриса, лорда Малмсбери (1709-1780) (1751), где впервые, помимо рациональной основы языка, упомянута и социальная его основа. Отходит Хэррис от чисто рационалистических принципов и в признании приоритета (для исследования языка) не столько разума, сколько восприятия, противопоставляя эйдетическое знание совокупного человека, отраженное в языке, и теоретическое знание причин природных явлений: «Природа начинает с причин, а от них спускается к следствиям. Человеческое восприятие первоначально направляется на следствия, от которых – постепенными шагами – восходит к причинам». Последовательностью, изоморфной, созвучной человеческому восприятию, признается собственно лингвистическое базовое понятие – период или предложение. От этой, эйдетически ясной всем единицы, Хэррис идет к значению, затем – к единицам речи. Как и Бозе, он исчисляет теоретически возможные способы выражения универсальных понятий, например, разрезания неустойчивого континуума темпоральности на подтипы. При этом он осознает, что не все клетки данного исчисления должны быть заполнены в каждом языке. Среди конкретноязыковых средств выражения соответствующих клеток матрицы исчисления универсальных типов он признает также и нулевые (например, отсутствие артикля в греческом языке – Хэррис называет это явление отрицанием артикля; аналогичное название получает и отсутствие артикля во множественном числе в английском языке). Демонстрирует Хэррис и весьма частные случаи несовпадения сфер функционирования параллельных друг другу явлений в разных языках, например, контраст нулевого артикля в английском и определенного – в греческом языке. Хэррис признает и грамматическую синонимию в пределах одного языка, считая некоторые местоименные артикли (this-that; all-some; any, other, no, none) гораздо более собственно артиклями (much more properly articles) – именно поэтому они должны рассматриваться в универсальной грамматике.

Подход Хэрриса также может быть назван ономасиологическим: рассматриваются способы выражения одного и того же универсального грамматического понятия разными – и разноуровневыми – средствами. Поскольку группы таких средств различны в различных языках, которые сами по себе являются группой, или гипер-группой, средств выражения идей, то каждый язык является особой картиной мира, состоящей из универсальных, общих идей и идиоэтнических, особых идей, которые и представляют собой гений языка. Книга Хэрриса по многим аспектам выпадает из общей парадигмы XVIII века и заглядывает, как по своим принципам, так и по конкретной интерпретации фактов, в XIX и даже в XX век.

1.8 Концепция универсального языка лейбница и универсальные трансцендентальные категории у канта

Связь всеобщей логики и всеобщего языка была одной из кардинальных проблем в работах Лейбница. Лейбниц ищет первоэлементы, первоосновы сложных идей, семантические примитивы. В lingua Adamica, универсальном общечеловеческом языке в концепции Лейбница, каждой отдельной, примитивной, целостной идее соответствует один знак, сложные понятия образуются из комбинации таких знаков. Лейбниц пытается таким образом соединить понятия дискретного единства, т.е. слова, как свидетельства единства рассудка, с одной стороны, и континуальной сложности и разложимости как языка, так и ментального пространства.

Повторяя идею А. Мейе, С.С Аверинцев выделяет три крупных этапа в развитии филологии в связи с философскими течениями: в эллинистическом мире – после Аристотеля, в Европе XVII века – после Рене Декарта, в Германии XIX века – после Иммануила Канта. По мнению Ю.С. Степанова, Иммануил Кант (1724-1804) завершает предшествующий и начинает новый этап в философии языка, что связано с двумя идеями: идеей связи между функциями мышления (категориями) и формами суждений, а, следовательно, и языка; и идеей релятивизации понятия ‘возможного мира’, что связано с новыми взглядами на модальность в языке [102, с. 119-122]. Косвенным образом оказало влияние на лингвистику, как и на многие другие научные дисциплины, и понимание Кантом системности, в противовес понятию агрегата.

Кант сравнивает поиск трансцендентных понятий в обыкновенном сознании (категорий, которые, не основываются ни на каком собственном опыте, но при этом находятся во всяком опытном познании, как форма его связи) с собиранием элементов грамматики [47]. В таком подходе уже намечается понимание принципиальной неявности, закрытости, трансцендентности грамматической структуры языка для его пользователя, в отличие от монолингвистического субъективизма некоторых его предшественников и даже современных исследователей, преувеличивающих степень сознательности субъекта-пользователя в определении и восприятии структуры собственного языка. Бульшая часть этой структуры скрыта от эйдетического познания или ‘спекулятивного рассудка’, по Канту, как подводная часть айсберга, как химизм пищеварительных процессов; как холст с изображением очага скрывал настоящий очаг в известной сказке [102, с. 124].

В то же время, полная релятивизация в понимании отношения к языку, сознанию и окружающему миру сформировалась в лингвофилософии только к началу XX века, что связано с феноменологией Эдмунда Гуссерля (1859-1938). Гуссерль оценивает вклад Канта как попытку вновь найти “субъективные предпосылки и условия возможности (существования) объективно испытываемого и познаваемого мира”. Ему (и Гумбольдту) следует и Эрнст Кассирер (1874-1945), считающий, что отношение человека к миру – это не отношение копииста к модели, но отношение конструктора к конструируемому.

Отход же от субъективного, эйдетического – к противоположному полюсу, во многом предопределяет ‘кризис науки’ XIX-XX веков. По определению того же Гуссерля, ‘кризис науки’ – это потеря ею своей значимости для жизни [25, с. 5]. Восстановление значимости субъективного, эйдетического полюса возвращало науке уважение к человеку как субъекту познания (и субъекту языковой деятельности), в противовес как атомизму и механицизму рационалистической философии, так и однозначной божественной объективности и предопределенности схоластики.

Современный бельгийский исследователь Коэн Деприк пишет: «Наш язык рефлексивен, но он принадлежит к рефлексивному, в своей основе, миру». Онтология, по его мнению, только тогда хороша, когда она является эпистемологически доступной; онтология – здесь он проводит аналогию с квантовой физикой – должна содержать своего собственного эпистемического агента, своего собственного наблюдателя.