300 Дней на бревне в океане.

Гибель триремы.

Сенсация. Одиссей! Одиссей!

Голос в громкоговорителе. Алло, алло, алло! Слушайте, слушайте, слушайте! Вечерние известия острова, Одиссей, преследуемый Посейдоном, застигнут бурей у берегов Схерии. Экипаж погиб.

Алло, алло, алло! Невиданный экземпляр человеческой расы. Человек с неизвестного острова. Мировая сенсация.

Плакаты, световая реклама, сандвичи.

Голоса на сцене и в освещенном зритель­ном зале:

Предохранители «Одиссей».

Пипфакс «Одиссей».

Напузники «Одиссей».

«Одиссей» — усовершенствованные унитазы.

«Одиссей» — 100 необходимых предметов за 5,95.

Геморроидальные свечи «Одиссей»: при покупке 100 штук — спички бесплатно.

Одиссей выходит на сцену в сопровождении Л и з и с т рат а. Некоторое время озирается по сторонам, прислушиваясь и присматриваясь к происходящему. Посте­пенно шум смолкает и сцена пустеет.

Одиссей. Вот это нация! Вот это — сенсация! Вот это — остров! Вот это — слава! Вот где умеют сразу оценить человека!

Лизистрат. Что вы, Одиссей Лаэртович, вам и в Итаке цены не было.

Одиссей. Яи говорю — не было, а здесь оценили.

Лизистрат. Надо будет только себя выгодно продать.

Одиссей. Выгодно продать! Вы все о себе думаете, надо не о себе думать, а о нашей великой идее. Уж если что выгодно продать, так надо в первую голову продать идею, а потом уж заботиться о себе.

Лизистрат. Я ведь не прочь, Одиссей Лаэртович, только, может, идею никто не купит?

Одиссей. Не купят... У частника, может быть, не купят. А мы, кажется, с вами не частники. Дорого не запросим: по себестоимости. Вообще, вы, товарищ Лизистрат, последнее время скатываетесь.

Лизистрат. Виноват, Одиссей Лаэртович, с того мо­мента, как я высказал свою позорную мысль, многое изменилось, и для меня стала очевидной кощунственность моего утвержде­ния. Примите и прочее...

Взрыв рекламы.

Одиссей. Вот сейчас действительно подработаем. Я здесь сразу хватану миллиардов пятьсот.

Лизистрат. А мне, сколько дадите, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Тебе, известно сколько: 250 рублей. Максимум.

Лизистрат. Мало, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Как мало? Самая красная цена. Вас, что же, значит, красная цена не устраивает?

Лизистрат. Виноват, Одиссей Лаэртович, я понял свою ошибку, и для меня стала очевидной кощунственность моих притязаний. Прошу принять уверение. Только что вы на эти деньги сделаете, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Это беспринципный вопрос! Конечно, я на эти деньги построю мечту итакизма в международном масштабе.

Лизистрат. На мечту не хватит, Одиссей Лаэртович!

Одиссей. Ну, в крайнем случае, мечту не построю, дом построю. С ванной. Себе. И чтобы балкон был. И с балкона вид на пейзаж. Все фабрики... фабрики... а лицом к деревне. Я люблю.

Лизистрат. А мне что, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. И тебе, в крайнем случае, выстроим такой, знаешь, маленький дворец труда. Сиди себе там и трудись.

Лизистрат. При вашем руководстве, Одиссей Лаэртович, труд — одно удовольствие.

Одиссей. Да, Лизистрат, деньги, направленные на бла­городное дело, — это великая сила. Значит, сейчас идею продадим, заработаем, поедем в Итаку, оттуда новую привезем, опять продадим, опять заработаем, опять поедем в Итаку... Ой, Лизистрат. Как нас в Итаке встречать будут, какие диспуты будут устраивать, какие статьи писать будут...

Лизистрат. Какие статьи? Известно, какие статьи: пер­вым долгом напишут 42-ю статью, потом 89-ю, потом 114-ю. Да что там говорить, Одиссей Лаэртович, нам этих статей лет на десять хватит... со строгой...

Одиссей. Со строгой? (Закрывает глаза рукой.) Подож­ди, Лизистрат. Ой, какая у меня тоска по родине... Матушка Итака!.. Подожди, подожди... Едем к матушке!..

Лизистрат. А дом, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. К матушке дом.

Лизистрат. Как же, Одиссей Лаэртович, ехать?

Одиссей. Постой, сейчас мы узнаем.

Выход двух главных циклопов. Оба имеют вид стопроцент­ных американцев, в руках они держат по маленькому че­моданчику.

Одиссей. Виноват! Как отсюда выйти?

Первый циклоп. А вам куда?

Одиссей. Мне в Итаку.

Первый циклоп. В Итаку?

Одиссей. В Итаку.

Второй циклоп. А вы кто такой?

Одиссей. Я — Одиссей, дорогие товарищи.

Первый циклоп. Одиссей? Тот самый? Напузники «Одиссей», предохранители «Одиссей»...

Второй циклоп. Геморроидальные свечи «Одиссей»? Мировая сенсация «Одиссей»?

Первый циклоп. 300 дней на бревне в океане?.. По­бедитель стихии?

Одиссей. Вот именно.

Второй циклоп. Чего же вы ждете?

Одиссей. У моря погоды. Нас сюда стихия выбросила, вот мы и ждем, чтобы уехать.

Первый циклоп. Как — уехать? Вы же сенсация! Уехать теперь, когда вы в один день можете стать богатым!

Одиссей. Это меня не интересует. У нас в Итаке чем человек богаче, тем он бедней.

Второй циклоп. Но зачем, же вам возвращаться в Итаку? Вы здесь будете купаться в золоте. Вы будете владеть всем. У вас будут небоскребы, автомобили, поместья... Все будет к вашим услугам. Вас будут носить на руках. Оставайтесь у нас...

Одиссей. Подожди, Лизистрат, подожди. (Решительно.) Я остаюсь!

Лизистрат. А как же, Одиссей Лаэртович, матушка?

Одиссей. К матушке матушку! Я остаюсь!

Первый циклоп. И вы правильно делаете. Браво! Вы рассудительный человек. Вы драгоценная руда, которую нужно только разрабатывать, чтобы стать миллиардером.

Одиссей. Виноват, а как же разрабатывать?

Первый циклоп. Положитесь всецело на нас, и деньги посыпятся как из рога изобилия. Разрешите представиться: фирма «Уайт и К-о. Ко».

Второй циклоп. Ко.

Одиссей. Что же мне делать?

Первый циклоп. Слушайте нас. Во-первых, вам необ­ходимо сейчас же жениться.

Одиссей. Большое спасибо. Уже.

Первый циклоп. Что — уже?

Одиссей. Уже женился.

Второй циклоп. Помилуйте, когда же вы успели?

Одиссей. 5 июля 1899 года. До рождества Христова. По новому стилю, 30 лет назад.

Первый циклоп. Сколько же вы прожили с женой?

Одиссей. Тысяч двадцать.

Первый циклоп. Нет, я спрашиваю, сколько лет вы жили с ней?

Одиссей. Лет десять.

Первый циклоп. Сколько же лет она вас не видела?

Одиссей. Четыре пятилетки, дорогие товарищи.

Второй циклоп. Двадцать лет?! И вы думаете, что она вас ждет? Она, наверное, давно вышла замуж.

Одиссей. Кто? Пенелопа? Знаете ли вы мою жену, Пе­нелопу? Нет, вы не знаете моей жены Пенелопы! Вы даже не представляете, какая она у меня монолитная женщина. А какой товарищ! Ее даже все наши рабыни считают товарищем. Так и говорят: товарищ Пенелопа, разрешите мы вам пятки почешем. А какой испытанный друг! Я ее ни на что не променяю.

Первый циклоп. Очень жаль! А мы хотели вам пред­ложить вполне подходящую девушку.

Одиссей. Если бы раньше — с удовольствием, а сейчас — не могу!

На сцену выходит девушка, красивая и нарядно одетая.

Сами понимаете, старый монолитный товарищ. Не могу, не мо­гу... (Замечает вошедшую.) Ой, не могу! Ой, не могу! Ой, какая агенточка! Какой чужденький элементик!

Девушка. Алло, мистер Одиссей!

Одиссей. Ой, алло! Своя в доску. Алло, станция Ко­минтерна. Алло! Говорит Итака, Здравствуйте... (Подает ей руку.)

Второй циклоп. Обратите внимание на линию бедер.

Одиссей. Ой, обратил. Ой, какая линия! Прямо «гене­ральная линия». Вот бы сюда Эйзенштейна. Он бы над такой линией не три года, а всю жизнь бы проработал.

Первый циклоп. А как двигается! Обратите внимание на это движение.

Одиссей. Ой, какое движение! Прямо революционное движение. Какой стройной колонной идет. А глаза, а глаза... Итаке нужен меткий стрелок. Я женюсь!

Лизистрат. Одиссей Лаэртович, как женюсь? А Пе­нелопа?

Одиссей. Какая Пенелопа?

Лизистрат. Как какая? Жена ваша — монолитный то­варищ.

Одиссей. Товарищ Лизистрат, вы скатываетесь. Вы не диалектик. Разве можно рассматривать жен вне конкретной действительности и органической связи с событиями. Какая жена? Где она?

Лизистрат. Одиссей Лаэртович, там. (Показывает.) Далеко, далеко!

Одиссей. Вы — мистик! Вы скатившийся мистик! Пене­лопа! Я двадцать лет ее не видел, а вы творите, что я женат. Это идеализм и романтика. Это уход в прошлое. Старая жена — это хвостизм, дорогой товарищ!

Лизистрат. Виноват, Одиссей Лаэртович. С тех пор как я высказал свою позорную мысль, многое изменилось, и теперь я понимаю, что ошибался. Примите и прочее...

Первый циклоп. Итак, вы согласны?

Одиссей. Согласен. Идемте... идемте...

Первый циклоп. Куда?

Одиссей. Жениться. Я не привык отступать от однажды твердо принятого решения. Если я в свое время сказал, что женюсь, то женюсь.

Второй циклоп. Вы должны купить цилиндр и флер-д’оранж.

Одиссей. Лизистрат, у нас осталось еще что-нибудь из подотчетных сумм?

Лизистрат. Есть, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Скорей давай, я бегу... (Берет деньги и убегает.)

Первый циклоп (кричит). Мировая сенсация. Избран­ница Одиссея! Девушка, которую поцеловал Одиссей!

Второй циклоп. Гвоздь сезона. Невеста Одиссея! На улицах нашего острова.

Плакат:

«Кем бредит остров, слухи сея?

Избранницею Одиссея»...

Рупоры:

Алло! Алло! Алло! Слушайте, слушайте! Весь мир говорит о избраннице Одиссея. Невеста Одиссея одевается только в мод­ном ателье братьев Уайт и компания. Заказы принимаются.

Невеста Одиссея курит сигареты только фабрики братьев Уайт.

Взрывы рекламы, плакаты, газетчики, сандвичи.

Пиксафон «Избранница Одиссея».

Ракетки «Избранница Одиссея».

«Избранница Одиссея» — средство против клопов.

Напузники «Избранница Одиссея».

Мюзик-холл. Выступление «Избранницы Одиссея».

На сцене собирается группа циклопов.

Циклопы. Двести тысяч долларов невесте Одиссея, если она станет моей женой.

Даю двести семьдесят пять.

Двести семьдесят шесть.

Первый циклоп (стуча молоточком). Двести семьде­сят шесть — раз, двести семьдесят шесть — два...

Второй циклоп. Единственный экземпляр. Настоящая избранница Одиссея. Совершенно новая. Уникум.

Циклопы. Четыреста двадцать! Четыреста двадцать пять!

Первый циклоп. Четыреста двадцать пять — раз. Четыреста двадцать пять — два... Джентльмены! Может быть, не все понимают... Четыреста двадцать пять — цвай...

Циклопы. Восемьсот пятьдесят! Восемьсот пятьдесят пять!

На тележке в сопровождении лакея выезжает дряхлый па­рализованный старичок.

Старик. Миллион!

Первый циклоп. Миллион — раз, миллион — два, миллион — три! Избранница Одиссея за молодым человеком в тележке.

На старика напяливают цилиндр, прикалывают флер-д'оранж.

Девушка подходит к нему, и тележка под общие овации

уезжает. Толпа схлынула. Чемоданчики у главных циклопов

значительно увеличились в размере.

Одиссей (вбегая в цилиндре, в перчатках, с флер-д’оран- жем и большим букетом цветов). Готово! Где она? Где она? Жениться, жениться!

Лизистрат. Уже!

Одиссей. Что — уже?

Лизистрат. Уже пошли.

Одиссей. Как — пошли?

Лизистрат. Ножками, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Караул! Держите ее.

(Бежит и попадает под автомобиль.)

Лизистрат. Ой, раздавили!

Взрыв рекламы.

Одиссей раздавлен автомобилем фирмы братьев Уайт.

Только на автомобиле братьев Уайт можно раздавить Одиссея.

Сандвичи и газетчики.

Переезд через Одиссея.

Автомобили «Одиссей».

«Одиссей под автомобилем фирмы братьев Уайт».

Самая модная автомобильная фирма.

О д и с с е й. Умираю. Милиционер! Милиционер!

Лизистрат. Граждане, человека забыли!

Рупоры:

Алло! Алло! Алло! Слушайте! Слушайте! Самая прочная машина на свете. Сегодня в 19 часов 30 минут автомобилем фирмы братьев Уайт раздавлен знаменитый путешественник Одиссей. Машина не пострадала. При покупке — рассрочка. Спе­шите приобрести автомобиль фирмы братьев Уайт.

Алло! Алло! Алло! Читайте сегодня в «Последних из­вестиях острова» интервью с шофером фирмы братьев Уайт, раздавившим Одиссея.

Появляются два интервьюера.

Первый интервьюер. Не откажите...

Второй интервьюер. Подробности?

Шофер. Дело раздавливания меня интересовало всегда. Скажу не хвастаясь, что давлю я уже давно. Мне удавалось давить и раньше, но разную ерунду: старушек, детей и прочую мелочь. Одиссея я раздавил в первый раз. Думаю, что не оши­бусь, если скажу, что Одиссея можно раздавить только на машине фирмы братьев Уайт. Четырехцилиндровые машины фирмы братьев Уайт имеют карданный вал и усовершенство­ванные рессоры. Поэтому при раздавлении машину не встряхи­вает. Машины братьев Уайт совершенно при раздавлении не нервируют пассажиров.

Первый интервьюер. Что вы почувствовали в момент катастрофы?

Шофер. Первое, что я почувствовал, что ничего не по­чувствовал. Это надо приписать особым достоинствам машины фирмы братьев Уайт. Фирма существует с двадцать первого года. Основной капитал — четыре с половиной миллиарда. При покупке — рассрочка.

Шофера поднимают па руки и уносят. Аппараты щелка­ют. Реклама усиливается. Чемоданчики у главных циклопов еще значительней увеличиваются в размере. Автомобиль под овации уезжает. Сцена пустеет.

Одиссей (приходя в сознание). Лизистрат! Кажется, я перехожу на соцстрах.

Лизистрат. Очухайтесь, Одиссей Лаэртович, вы не в Итаке.

Одиссей. Отправьте меня в дом отдыха, я чувствую, что наступает мой мертвый час.

Первый циклоп (появляется снова). Едемте...

Лизистрат. Куда вы «едемте», если он еле дышит.

Циклоп. Все-таки дышит? Тогда вставайте и едем.

Лизистрат. Как едем? Вы послушайте, как у него пульс слабо бьется — 42.

Циклоп. 42? На этом ничего не заработаешь. Мировой рекорд по слабости пульса — 41. Едемте...

Одиссей. Ой, умираю...

Циклоп. Не теряйте времени. Сейчас начинается орга­низованный нами конкурс на продолжительность непрерывного танца. Вы должны принять участие. Это привлечет зрителей. Это будет сенсационно.

Одиссея бросают в проезжающий автомобиль, все трое уезжают. Сцена пуста.

АГТРАКЦИОН ВЕЛОСИПЕДИСТОВ

Идет второй занавес. На авансцене появляется Первый циклоп.

Первый циклоп. Организованный нами конкурс на продолжительность танца с участием знаменитого Одиссея, кото­рого переехала знаменитая машина фирмы братьев Уайт, достигает своего апогея. Пары танцуют уже сорок восемь часов. Состязание вызывает особый интерес благодаря тому, что Одиссей, первый жених знаменитой «Избранницы Одиссея», тан­цует с переломанной поясницей. Билеты продаются. Вход беспрерывный.

Занавес раздвигается.

СОРОК ДЕВЯТЫЙ ЧАС БЕСПРЕРЫВНОГО ТАНЦА

Пары выбывают из строя одна за другой. Они падают, их уносят. Наконец остаются только две пары. В одной из них Одиссей. В другой Генри Гопкинс с давно уже мертвой партнершей.

Одиссей падает.

Первый циклоп (подводит победителя к рампе). Мировая сенсация! Знаменитый танцор Генри Гопкинс, перетан­цевавший Одиссея.

Взрыв рекламы, прославляющей танцора, перетанцевавшего Одиссея. Его уносят на руках и засыпают цветами.

Второй циклоп. Вставайте и едем!

Сцена превращается в ринг. Собирается публика. С одной стороны — белые, с другой — небольшая группа негров. Вто­рой циклоп объявляет первую пару: белый и черный. В ре­зультате напряженной схватки побеждает черный.

Группа белых. Джентльмены! Наших быот! Бей негров!..

Погоня вокруг ринга и избиение негров. Вторая пара: снова белый и черный. Клоунадный матч, в результате ко­торого побеждает белый.

Группа белых. Джентльмены! Наша взяла!.. Бей черномазых!

Погоня вокруг ринга и избиение негров. Третья пара: белый и черный. Черный отказывается от состязания, потому что любой результат влечет за собой избиение черных.

Группа белых. Джентльмены! Черномазые струсили, бей их!

Погоня вокруг ринга и избиение негров. Разочарованная публика начинает требовать деньги обратно. Тогда Второй циклоп объявляет, что в следующей схватке с белым бок­сером встретится Одиссей. Одиссея швыряют па ринг. Его избивают. Он падает, обливаясь кровью. Взрыв рекламы, прославляющей победителя Одиссея в бок­се. Чемоданы у главных циклопов стали огромными.

Над дверью Центрального здания, составляющего декорацию третьей картины, зажигается надпись «Банк». Одиссей и Лизистрат, кряхтя и надрываясь, несут огромные чемоданы циклопов.

Первый циклоп. Осторожней. Пожалуйста, осто­рожней...

Второй циклоп. Еще одно небольшое усилие... Сейчас вы свою долю получите.

Одиссей и Лизистрат входят в банк. За ними вслед проходят циклопы. Сцена пуста. Через несколько секунд Одиссей и Лизистрат выкатываются из банка и с размаху падают на мостовую. Приподнявшись, они оказываются сидящими рядом посреди улицы.

Лизистрат. Сколько?

Одиссей (сосчитав мелочь у себя на ладони). Четыр­надцать шиллингов!

Лизистрат. Одиссей Лаэртович! Что же это такое? Это и есть наша доля? Эх, ты доля, моя доля, доля батрака!

Одиссей. Подожди, Лизистрат, подожди! (Закрывает глаза рукой.) Ой, какая у меня тоска по родине!

Лизистрат. Это пройдет, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Как — пройдет? Нет, это не пройдет. Она снедает меня, мысль о моей великой Итаке. В этой бездушной стране я не останусь больше ни часу. Что такое остров цикло­пов? Это остров стяжателей, хищников и гробокопателей с мертвящими щупальцами вместо созидающих рук. Смотри, даже статуя Свободы повернулась спиной к этому страшному острову. Ха, ха-ха, они хотели купить Одиссея! Но я не продаюсь за четырнадцать шиллингов. Запротоколируй, Лизистрат: вот... (Швыряет деньги.) Я не взял этих денег, я швырнул их в наглую рожу мирового капитализма. Ты видел?

Лизистрат. Видел, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Запротоколировал?

Лизистрат. Запротоколировал, Одиссей Лаэртович. Теперь можно подобрать?

Одиссей. Подбери.

Лизистрат (подобрав деньги). Куда их девать, Одиссей Лаэртович?

Одиссей. Мне противно на них смотреть, спрячь их, чтобы я их не видел... куда-нибудь... ко мне в жилетный карман. Да, Лизистрат. Никто не посмеет обвинить меня, последователь­нейшего из итакийцев, что я уронил свое знамя. Я его не уронил.

Я его даже не взял с собою. Когда я приеду в Итаку, я прочту доклад, я оправдаю себя...

Лизистрат. Одним докладом всего не оправдаете, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Ты прав, Лизистрат. Я буду читать доклад за докладом, пока всего не оправдаю, осмотр фабрики не оправдаю, гостиницу, стирку, харчи, все оправдаю. Я буду говорить исклю­чительно одну только правду. Записывай тезисы, Лизистрат. Тезис первый: «Я жгу Нью-Йорк». Тезис второй: «Почему я отказался от кровавых миллионов». Тезис третий: «Идея бес­смертна, или Почему меня не раздавила машина капитализма».

Полицейский (входя). Эй, любезные, вы чего разло­жились?

Одиссей. Разложились? В том-то и дело, что мы не раз­ложились, мы остались стойкими и верными своей великой идее.

Полицейский. А вы кто такой?

Одиссей. Я — знаменитый Одиссей.

Полицейский. Одиссей? Я такою не знаю. Я знаю знаменитую избранницу Одиссея, я знаю знаменитую машину братьев Уайт, раздавившую Одиссея, я знаю знаменитого Генри Гопкипса, перетанцевавшего Одиссея, я знаю, наконец, боксера, победителя Одиссея, а вас я не знаю. Я советую вам отправиться куда-нибудь ночевать, чтобы не возбуждать подозрений. Здесь поблизости есть ночлежный дом «Одиссей», там вы сможете прекрасно устроиться со своим приятелем. Счастливо оставаться! (Уходит.)

Одиссей. Лизистрат, ты видел? Ты слышал? Лизистрат, пиши новый тезис: «Одиссей в когтях у полиции». А теперь собирай свои бумаги, и пойдем, нам здесь больше нечего делать.

Статуя Свободы неожиданно сходит с пьедестала и подает Одиссею руку. Факел, который она держит в другой руке, — вспыхивает.

Статуя Свободы. Подождите меня, я с вами.

Одиссей. Мадам, я к вашим услугам. (Прикуривает от факела.) Вы разрешите? Я всегда мечтал прикурить от вашего факела. Идемте, мои друзья...

Сюда я больше не ездок.

Забыть всю эту лживую систему.

Идти туда, вперед, где есть намек

Пусть на какой-нибудь,

На красный уголок!

Трирему мне... Трирему...

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Вступительное слово Помощника режиссера пе­ред закрытым занавесом.

Помощник режиссера. Дорогие товарищи! Сейчас вы увидите, как хитроумный Одиссей, не переставая стремиться на родную Итаку, попадает на остров, местонахождение ко­торого с точки зрения географии неизвестно.

Я не сомневаюсь, что многие дальновидные критики бро­сят нам справедливый упрек, почему в своем произведении ге­ниальный старец Гомер не коснулся некоторых важнейших струн человеческой души, например, кооперации. Действительно, то­варищи, это злостный пробел. Эта возмутительная забывчи­вость зарвавшегося писателя-спеца объясняется тем, что великий слепец в своем ослеплении вообразил, что он умнее всех и знает больше, чем те товарищи, которые специально представ­лены для того, чтобы быть умнее всех. Самонадеянный ста­рец даже не потрудился согласовать тематику своего обозре­ния с ОТДЕЛОМ МАССОВОЙ РАБОТЫ ПРИ ГЛАВИСКУС­СТВЕ, где Гомеру могли бы сразу указать ряд других тем, го­раздо более актуальных, чем «Одиссей». И можно смело сказать, что, если бы великий слепец более внимательно присматри­вался к советской общественности, в симпатичном лице отдела массовой работы при Главискусстве, — никакой одиссеи бы не было. Мы, товарищи, конечно, извиняемся за невыдержанного слепца.

Со своей стороны мы должны указать, что, хотя о коопе­рации в «Одиссее» ничего нет, зато мюзик-холл во всех поста­новках уделяет тщательное внимание другой актуальнейшей про­блеме нашей эпохи, а именно — женскому движению. Женское движение в мюзик-холле бывает не только по прямой линии или по кругу, но и по диагонали. Мы твердо уверены, что в дальнейшем женское движение в мюзик-холле не сдаст своих позиций: первой (показывает), второй (показывает), третьей, четвертой и пятой (показывает). Я кончил. (Уходит.)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Одиссей

Алкиной

Навзикая

Министры царя Алкиноя

Лизистрат

Подруги Навзикаи (30 гёрлс)

Хищные звери (лев, жираф, леопард и орангутанг)

Танцевальная пара

Жонглер

Берег моря. Причудливый и фантастический яркий восточ­ный пейзаж. В центре — жертвенник.

БОЛЬШОЙ ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ НОМЕР 30 ГЁРЛС

Навзикая с тридцатью своими подругами и рабынями вы­ходит к берегу моря стирать свои платья. По ходу номера де­вушки так развешивают сушить принесенные ткани, что послед­ние образуют узор, органически дополняющий пейзаж. По окон­чании танца все уходят. Сцепа пуста.

Голос Лизистрата (за сценой). Земля! Спасение! Земля! Одиссей Лаэртович, подплывайте сюда. Земля-а-а...

Голос Одиссея. Чья земля?

Голос Лизистрата. Неизвестная, Одиссей Лаэртович, необитаемая. Подплывайте.

Одиссей и Лизистрат выходят па сцену в одних трусах, мокрые и обвешанные водорослями. В руках у Лизист­рата портфель.

Лизистрат. Уф! Спаслись! Все спаслись! И форма спас­лась, и содержание.

Одиссей. Какая форма?

Лизистрат. Человек, Одиссей Лаэртович, — это только форма, а содержание человека — это портфель. Вот оно содер­жание наше. (Открывает портфель. Из портфеля течет вода.) Батюшки! Одна вода!..

О д и с с е й. Где мы, Лизистрат, как ты думаешь?

Лизистрат, Попробую по фауне узнать, Одиссей Лаэр­тович. Ой, что это? Ой, трепыхается. (Вынимает из трусов ры­бу, к которой приколота дощечка с ценой.) Батюшки! Вот так фауна!

Одиссей (взяв рыбу). Рыба-сельдь 2.40 кило (Нюхает.) Батюшки! Родная. Чувствуешь» как воняет? Чувствуешь? МСПО! МСПО! Ура! Мы недалеко от Итаки!

Лизистрат. Не скушать ли нам ее, Одиссей Лаэртович, есть очень хочется.

Одиссей. Скушать. Только что насилу спасся от смер­ти и скушать МСПО же-ж. Выбросить се подальше и позабыть. (Выбрасывает рыбу.) Давай-ка лучше, флору исследуем. Ой, ой, ой, ой, ой! Какая псевдоэкзотика!

Лизистрат. Должно быть, мы где-нибудь недалеко от Госкинпром Грузии, Одиссей Лаэртович.

Одиссей. Как ты думаешь, обитаемый этот остров или необитаемый?

Лизистрат. Как же необитаемый, Одиссей Лаэртович, если вот тут даже кисточка для бритья посреди дороги валя­ется. (Поднимает конец львиного хвоста.)

Одиссей. Кажется стерилизованная. Воспользоваться разве — побриться? (Тянет хвост к себе. Лев появляется и рычит.)

Появление зверей.

Одиссей. Караул! (Отбегает испуганный.) Что же ты стоишь? Безумец! Бросайся на него, а то он меня съест. Пой­ми, что, если он меня съест — ты погиб, ты останешься без надежного руководителя.

Лизистрат. Ничего, Одиссей Лаэртович, пусть он вас разорвет. Вы не бойтесь. Я стойко перенесу утрату. Я вас за­меню на вашем посту. Я буду продолжать ваше дело. Спи, до­рогой товарищ, мы тебя не забудем. (Бегут в противополож­ную сторону, но там перед ними вырастает внезапно жираф. Шея продолжает расти, во много раз перерастая нормаль­ные размеры.)

Одиссей. Караул! Спасайся, кто может (Бегут в угол сце­ны. Оттуда выходит леопард.)

Лизистрат. Царица олимпийская! — Погибаем! (Бегут в другой угол. Оттуда выходит орангутанг. Звери дико рычат, разе­вая пасти. Одиссей и Лизистрат пятятся к центру сцены, где стоит жертвенник, имеющий вид четырехугольного ящика. Оба влезают в ящик.)

Одиссей (высовываясь ил ящика). Батюшки! Скушают! Матушки! Скушают!

Лизистрат. Успокойтесь, пожалуйста, Одиссей Лаэрто­вич.

Одиссей. А они не войдут сюда? Ой, войдут.

Лизистрат. Не войдут, не войдут, Одиссей Лаэртович, у меня против них итакийское средство есть.

Одиссей. Что за средство, какое средство?

Лизистрат. А вот! (Вешает на жертвенник плакат: «Без доклада не входить». Прячутся в жертвенник. Звери мед­ленно смыкают круг, приближаясь к ящику, но, увидев плакат, машут лапами и уходят.)

ВОЗВРАЩЕНИЕ НЛВЗИКАИ

И а в з и к а я выходит со своими рабынями и подругами, Продолжение балетного номера.

Навзикая. Как должно обряд наш священный, свершим­те, рабыни. И жертву великому богу скорей принесем.

Хор рабынь

О, собирающий тучи

Мудрый создатель земли.

Вечный, великий, могучий

Нашей молитве внемли.

Овей нас божественной силой.

Голос из жертвенника. Господи поми-и-и-луй.

Х о р рабынь Услышь бесконечностью слуха Мольбу твоих рабынь...

Голос из жертвенника. Во имя отца и святого духа. Аминь.

Одиссей высовывает голову из жертвенника. Рабыни ис­пуганно разбегаются. Навзикая в ужасе падает па колени перед жертвенником.

Навзикая. О, великий бог! О, вседержитель! Пощади меня! Что ты хочешь от меня? Почему ты явился?

Одиссей. Виноват, гражданка, вы меня, наверное, не за того принимаете?

Навзикая. Разве вы не бог?

Одиссей. Нет.

Навзикая. Побожитесь.

Одиссей. Ей-богу, не бог. И потом, я вам должен ска­зать, гражданка, что бога нет.

Навзикая. Как нет? Куда же он мог деваться?

Одиссей. Куда мог деваться! Бог — он всемогущий, куда захотел, туда и девался.

Навзикая. Абсурд. У нас есть одна старушка, так она видела бога. На нее благодать три раза сходила.

Одиссей. Три раза?

Навзикая. Три раза.

Одиссей. Сходила?

Навзикая. Сходила.

Одиссей. На старушку?

Навзикая. На старушку.

Одиссей. Фу, какое безобразие. У нас бы эту благо­дать обязательно за такое поведение оштрафовали.

Навзикая. Где это у вас?

Одиссей. В Итаке.

Навзикая. В Итаке?

Одиссей. В Итаке.

Навзикая. А кто вы такой?

Одиссей. Я — Одиссей.

Навзикая. Одиссей! Настоящий Одиссей?

Одиссей. Да.

Навзикая. Тот известный, знаменитый, который утонул?

Одиссей. Вот именно.

Навзикая. Какая неожиданность! Я слыхала, что вы такой захватывающий, захватывающий. Такой храбрый, храб­рый... А скажите, почему же вы спрятались в жертвенник?

Одиссей. Видите ли, дитя, — это я от зверей. Меня очень звери пугаются. Я, знаете, так подумал-подумал, за что же я их буду пугать, вот и спрятался. Виноват, вам отсюда не видно, что зверей нигде нет?

Навзикая. Нет.

Одиссей. Тогда разрешите спуститься на землю.

Навзикая. Пожалуйста.

Одиссей вылезает из жертвенника, но в это время появ­ляется леопард и рычит. Одиссей ныряет обратно.

Навзикая. Что с вами?

Одиссей. Очень мне зверей жалко. Не хочется мне их пугать... Опять испугаются. Слушайте, прогоните его...

Навзикая. Пшел... пшел...

(Леопард уходит.)

Одиссей. Ушел. Теперь разрешите мне с вами поближе познакомиться. (Вылезает из жертвенника.)

Навзикая. Ах!

Одиссей. Уверяю вас, я с самыми лучшими намере­ниями.

Навзикая. Не подходите ко мне.

Одиссей. Честное слово, я вас не трону.

Навзикая. Вы лжете!

Одиссей. Уверяю вас, гражданка, что это ничем не прикрытая, правда.

Навзикая. Лучше бы это была неправда, но хоть чем-нибудь прикрытая.

Одиссей. Не обращайте внимания на мои трусики. Счи­тайте, что их на мне нет.

Навзикая. Ах, что вы, что вы, вы меня не за ту прини­маете.

Одиссей. А знаете, мне кажется, что я вас где-то уже встречал. Или нет.

Навзпкая. Нет.

Одиссей. Вот, вот я и помню, что что-то такое между мной и вами было: или я вас встречал, или нет. А вы, в каком профсоюзе?

Навзикая. Ни в каком.

Одиссей. Вы с ума сошли! Как же вам позволяют жить?

Навзикая. Я дочь царя.

Одиссей. Дочь царя?.. В таком случае, извините меня, пожалуйста, что я в трусиках.

Навзикая. Что вы все трусики, да трусики. Неужели вы не можете без трусиков разговаривать?

Одиссей. Без трусиков? Я могу, только мы еще так ма­ло знакомы. Простите, а вас как зовут?

Навзикая. Навзикая.

Одиссей. А папочку вашего как зовут?

Навзикая. Папочку — Алкиной.

Одиссей. Так значит, Навзикая Алкиноевна, вы дочь царя? Скажите, пожалуйста! Что же у вас все в семье по такой специальности?

Навзикая. Все.

Одиссей. Что ж вы так и в анкете пишете «дочь царя»? Ох, как вам, наверное, трудно живется!

Навзикая. Просто не говорите. Так ужасно, так трудно, такая скука — вы просто себе не представляете. Развлечений никаких нет. Мой папа деспот, знаете, он такой некультурный, такой грубый, прямо кошмар. Про мамочку я не говорю, она не виновата, она типичная представительница физиологической трагедии женщины в условиях отсталого семейного быта. Ей можно только сочувствовать. Вы понимаете, когда папочка толь­ко тем и занимается, что всех своих подданных сажает на кол, — это такая преснота, такая однообразица, а я хочу эксперимен­тов, хочу исканий. Знаете, я в вас первою живого человека встречаю. Слушайте! Давайте вместе искать и эксперименти­ровать...

Одиссей. Я не против - давайте полчасика проэксиериментируем, а потом мне, к сожалению, некогда — я в Итаку спешу.

Навзикая. Ах, что вы, что вы, останьтесь, останьтесь. Вы должны остаться. Остаться, остаться. Уверяю вас, вы смо­жете здесь чудно устроиться. Чудно, чудно... у вас будет свой собственный дворец...

Одиссей. Свой собственный дворец — это невыгодно. Его могут отобрать. У меня в Итаке свой собственный чужой дво­рец есть, это куда выгодней. Вот такой никогда не отберут. Так что я здесь не останусь.

Навзикая. У вас будут свои колесницы и лошади.

Одиссей. Лошади — это тоже невыгодно. Гораздо вы­годней быть безлошадным.

Навзикая. Фу, какой вы капризный, капризный. Я знаю, чего вы хотите. Ну, хорошо, у вас будет гарем, и вы будете жить со своими десятью женами.

Одиссей. Со своими десятью женами — это дороговато, по-моему. Вот я в Итаке с десятью чужими женами живу — это куда дешевле обходится.

Навзикая. Ну, ради меня, я вас прошу, ну, деточка, ну, не будьте хамом, останьтесь...

Одиссей. Как же я могу остаться и у вас, и в труси­ках.

Навзикая. Ну, что вы, это такие пустяки. Выбирайте, что вам к лицу.

Одиссей. Это чьи дессу?

Навзикая. Это папочкины. Одевайте, пожалуйста, одевайте...

Одиссей натягивает пестрые шаровары. Навзикая повязыва­ет ему пояс и чалму.

Ах, какая вы душечка в этих штанах. Они вам так к лицу, так к лицу! Прямо кошмар! Вы знаете, я всех мужчин ненавижу, ненавижу, они все такие капризные-капризные... Вы первый та­кой широкий-широкий, такой мужественный-мужественный, та­кой стопроцентный-стопроцентный. А я, знаете, такая надменная-надменная, такая гордая-гордая, если бы вы меня поцело­вали, я бы вам показала. Неужели вас не интересует, что бы я вам показала! Ну, поинтересуйтесь же, поинтересуйтесь. Ну, поцелуйте меня.

Бросается к нему в объятия. Долгий поцелуй, во время ко­торого успевает прийти на сцену А л к и н о й со своей сви­той.

А л к и н о й. Министры мои! Будьте любезны, принесите для меня трон, а для него кол. Мы сейчас оба сядем.

Приносят трон и кол.

Ну, я сел. Теперь предложите присесть этому незнакомцу.

Министр хлопает Одиссея легко по плечу.

Одиссей. Войдите. (Оборачивается.) Виноват! Я думал — вы ко мне. Ой, виноват, я не виноват, я ни при чем, это вам показалось... это она, а не я...

(Навзикая вскрикивает и убегает.)

Министр. Тем не менее мы приглашаем вас непремен­но сесть.

Одиссей. Куда?

Министр. Вот сюда.

Одиссей. Ой... Одну минуточку... Лизистрат! Лизистрат!

(Выволакивает из жертвенника заснувшего там Лизист­рата.)

Лизистрат. А?.. Что?..

Одиссей. Лизистрат! Ты всегда был исполнительным и активным работником. Я считаю, что ты вполне заслуживаешь повышения по службе. Я давно уже думал об этом и теперь ре­шил провести это в жизнь. Лизистрат, я вас назначаю своим заместителем.

Лизистрат. Вот это спасибо, Одиссей Лаэртович!

Одиссей. Вы будете заменять меня во всех важных и не терпящих отлагательства делах. Везде вы будете действо­вать за меня.

Министр. Я вынужден вам напомнить приказание царя.

Одиссей. Видите ли, я в отпуску. Обратитесь, пожалуй­ста, к моему заместителю.

Министр. Как к заместителю? Ведь это вы целовались?

Одиссей. Видите ли, вы не совсем в курсе дела. У нас в Итаке всегда за все отвечает заместитель. Поэтому если вам обязательно нужно посадить меня, то посадите его.

Лизистрит. Вот это спасибо.

Навзикая (вбегая). Папочка, приди в себя. Что будут про тебя говорить! Ведь это же не твой подданный! Ведь это же Одиссей.

А л к и н о й. Как — Одиссей! Настоящий Одиссей?

Одиссей. Да.

Алкиной. Тот известный, знаменитый, который утонул?

Одиссей. Вот именно.

Алкиной. Министры! Что я об этом думаю?

Министр. Вы думаете, ваше высочество, что некоторым образом обознались.

Алкиной. Министры, будьте любезны, передайте этому иностранцу, мудрому, как пищеварение крокодила из страны парникового лотоса, полагающееся ему приветствие.

Министр. Высокочтимый друг. Его величество привет­ствует вас. Его величество высоко ценит. Его величество счаст­лив. Его величество тронут. Его величество надеется. В заклю­чение его величество поручило мне спросить вас, понравился ли вам его остроз.

Одиссей. Я хочу сказать, что не могу говорить. (Горько плачет.) Все, что я здесь увидел, произвело на меня ошеломля­ющее впечатление. Правда, я еще ничего здесь не видел. Тем не менее, я вижу, что ничего подобного нельзя увидеть нигде. Я утверждаю, что только тот, кто не хочет ничего видеть, не увидит здесь всего того, чего я еще не видел. Тот же, кто уме­ет видеть и хочет видеть, не может не видеть, что все то, чего я еще не видел, представляет из себя нечто совершенно неви­данное.

Алкиной. О путник мудрый, как оперение попугаев. Речь твоя прекрасна, как улица имени Фуранкануна в ослепитель­ном городе храмов. Я тронут.

Одиссей. Я тоже тронут, ваше величество.

Алкиной. Я это заметил. Очень симпатичный молодой человек. Умный, как тень, падающая на прибрежный камень от цветка парникового лотоса. Казначей! (Казначей церемонно кла­няется.) Дайте ему сто золотых, или нет, дайте ему два золо­тых, или нет, два золотых это очень мало. Лучше дайте ему ар­буз. Пусть кушает. (Получив от министра арбуз и передав его Одиссею.) Это не фрукт, а поэзия. Прямо как стихотворение Александра Жарова: красный и много воды. Кушай, о путник, более мудрый, чем мой покойный фазан из божественной рощи парникового лотоса.

Одиссей. Мерси.

Алкиной. Теперь, о путник мудрый, как муха в ноздре крокодила, поведай нам, где ты был-побывал, что видал-повидал, чей ты сын и откуда ты родом? Мы все, я и мой народ, те­бя слушаем.

Одиссей. Я рассказывать не могу. У меня совершенно нет своих мыслей. Все свои мысли я отдал Итаке. Поэтому я могу сделать доклад с очень туманными картинами.

Алкиной. Приготовьте все для доклада.

Из жертвенника делают кафедру. Ставят на нее графин с

водой. Спускается полотно для проектирования картин.

Все расположились слушать.

Одиссей. Его величество, и его величество просто. Дру­гими словами, ваше величество! Я буду оперировать только правдой. Предупреждаю, что в этом нет ничего сверхъестест­венного и колдовского. Исключительно только одна ловкость рук. Прежде чем приступить к докладу, я должен вас позна­комить, кто есть — я. Моя мать была гетерой. Следовательно, моим отцом являются миллионы трудящихся.

Лизистрат. Одиссей Лаэртович! Вы за что же так зря покойницу опозорили?

Одиссей. Не перебивайте меня. Вспомните одного нашего великого поэта Александра Сергеевича Пушкина: «Мама в гро­бе мирно спи, жизнью пользуйся живущий»... Я продолжаю. Теперь, когда вы знаете, с кем вы имеете дело, я могу перей­ти к беспощадному анализу окружающей нас действительности. Я употребляю в своем докладе сравнительный метод. Лизистрат! Займи свое место. Если сравнить страну Лотофагов с Итакой, то мы увидим, что в то время, как в Итаке наблюдается бур­ный рост творческих сил, в стране лотофагов, несмотря на цве­тущее состояние этой абсолютно прогнившей страны, я натолкнул­ся на множество зарытых в землю талантов. Дайте диапозитив!

На экране могила с крестом. На кресте надпись: «Гете».

Вольфганг Гете. Как видите, буквально зарытый в землю талант. Дайте другой.

На экране могила Бальзака.

Бальзак. Тоже зарытый в землю талант. Совершенно дру­гая картина в Итаке. Дайте совершенно другую картину.

На экране портрет Малашкина.

Малашкин. Не такой уж хороший Бальзак, и не зарытый в землю талант, и вообще не талант, но, тем не менее, бурно пе­чатается.

Перейдем к самокритике. Самокритика — это последняя новинка Итаки. Самокритика производится, не взирая на лица. Яркий пример: я знаю драматурга, которого мы во избежание бузы и склоки назовем инициалами УМЗП. Этот УМЗП в пого­не за самокритикой издает критический журнал специально для того, чтобы критиковать себя, не взирая на лица смущенных читателей. Это дало возможность нашим драматургам наконец почувствовать под собой твердую почву и крепко стать на но­ги. Дайте диапозитив. Сейчас вы это увидите.

На экране группа драматургов во весь рост. Диапозитив поставлен вверх ногами.

Вот! (Взглянув на экран.) Что вы сделали с драматур­гами? Как вы их поставили?

Лизистрат. Как же их еще ставить, Одиссей Лаэрто­вич? Их во всех театрах так ставят.

Одиссей. Вы меня извините за моего механика. Он у Мейерхольда учился. Он биомеханик. Товарищ биомеханик! Выставьте драматургов.

Лизистрат. С удовольствием, Одиссей Лаэртович. Выс­тавлять драматургов — это моя специальность.

Одиссей. Сейчас мы переходим к другой последней новинке Итаки — так называемой чистке. Если мы сравним, как проводится чистка в стране циклопов и в Итаке, то мы уви­дим, насколько Итака шагнула вперед. Чистка в стране цик­лопов.

На экране банкир выгоняет Макдональда.

Начальство вычищает своего подчиненного. Картина взята нами из недалекого прошлого и недалекого будущего одного недалекого премьера. Чистка в Итаке. Подчиненный чистит на­чальство.

На экране важный человек с лицом Одиссея. Подчиненный

чистит ему щеткой пальто.

Теперь я покажу вам некоторые другие моменты итакийского быта. Итакийский кассир за работой.

На экране человек за работой.

Итакийский кассир после работы.

На экране картина Ярошенко: узник смотрит в тюремное

окошко.

Что сразу бросается в глаза — это совершенно различное отношение к жизни у лотофагов и итакийцев. Возьмем оба на­рода в то время, когда они не работают. Сейчас вы увидите со­вершенно бессмысленное времяпровождение лотофагов.

На экране курортники, отдыхающие на пляже.

А сейчас вы увидите разумный отдых итакийцев.

Тот же диапозитив.

Разница напрашивается само собой: там бессмысленное времяпровождение, здесь — разумный отдых.

Я ничего не сказал об изобретательном искусстве Итаки. Изобретательное искусство Итаки делится на искусство «до» и искусство «после». Искусство «до» было оторвано «от» и уст­ремилось «к». Содержанием его была полная бессодержатель­ность, полная мистицизма эстетизма. Оно было связано «с» и уво­дило «в». Вот яркий пример такого искусства.

На экране картина Крамского «Русалка».

Русалки! Кому это нужно? Искусство «после» — это искусство целеустремленное, дающее бодрую зарядку, основанное на факте и агитирующее «за». Вот яркий образец такого искусства!

На экране та же картина.

Торжественное открытие школы плавания батрачками мельницы «Освобожденная мука».

Скажу два слова о внешнем виде Итаки. Безусловно, Ита­ка — самая красивая страна во всем мире. Сейчас я вам покажу одну из ее самых выдающихся достопримечательностей. Дай­те диапозитив.

На экране серое пятно. Ничего ист.

Красные ворота. Как видите, даже самый придирчивый критик не мог бы здесь чего-нибудь убавить, или найти что-нибудь лишнее.

Такие диапозитивы я мог бы показывать вам без конца, но, чтобы не утруждать вашего внимания — я кончил.

Аплодисменты слушателей.

Алкиной (растроганный, вытирая слезы, бросается об­нимать Одиссея). О путник мудрый, как старый козел из стра­ны парникового кактуса! Речь твоя прекрасна, как... Одним сло­вом, очень прекрасна. Ты видишь так же зорко, как глаз вопиющего в пустыне. Останься с нами!

Все. Останься с нами!

Одиссей. Не могу. Я еду в Итаку. Я буду строить там новую жизнь.

Навзикая. Ну, останьтесь, останьтесь...

Алкиной. Мы покажем тебе наши игры. Может быть, наше искусство соблазнит тебя. Министры, будьте любезны, покажите ему искусство. О, путник, пойдем...

Восточный танец, танец гёрлс, жонглеры.

Одиссей. Актуально. Созвучно. Но широкие массы до этого не доросли. Не просите меня. Я уезжаю. Я уезжаю в Ита­ку, я буду там строить новую жизнь.

Алкиной. Останься с нами, останься!

Одиссей. Нет, я уезжаю... Хотя... вы меня уговорили, Я остаюсь.

Все. Ура!!!

Одиссей. Я буду у вас строить новую жизнь.

А л к и н о й. Строить новую жизнь? Большое спасибо... Хо­тя... знаете, вы меня уговорили, поезжайте лучше в Итаку.

Одиссей. Нет, зачем же — я остаюсь.

А л к и н о й. Нет, зачем же вам беспокоиться, поезжайте...

Все. До свидания, до свидания...

Навзикая. Не пускайте его, не пускайте... Папочка, я чувствую, что у меня под сердцем зашевелилась новая жизнь.

Алкиной. Ох уж эти мне строители новой жизни! Нет, зачем же вам беспокоиться — поезжайте!

Лизистрат. Поедемте, Одиссей Лаэртович!

Одиссей. Лизистрат! За мной! Свой долг я исполнил. Ты видишь, искру новой жизни я уже здесь заронил.

Лизистрат. Вижу, Одиссей Лаэртович! Хорошо еще, что нам за эту искру не нагорело.

Одиссей. Но простите меня — я уезжаю. В Итаке — там я нужен.

К берегу причаливает корабль. Одиссей и Лизистрат входят на корабль. Корабль сейчас же отчаливает. Все машут им вслед.

ТРЕТИЙ АКТ КАРТИНА ПЯТАЯ «ВОЗВРАЩЕНИЕ ОДИССЕЯ»

Декорация первой картины. Вестибюль в доме Пенелопы, принявший вид грандиозной канцелярии.

Бюрократическая машина на полном ходу. Стук ремингто­на. Движение людей и бумаг во всех направлениях. Неудер­жимый круговорот бесплодного движения. Телемак — заведу­ющий канцелярией.

Выход сильно постаревших женихов, такой же, как и в первой картине.

Антиох. Я за ответом, Телемак Одиссеевич.

Т е л е м а к. Ваше имя?

Антиох. Антиох.

Телемак. Дайте дело жениха Антиоха.

Огромный пароходный крап выносит и опускает перед Те­лемаком кипу бумаг.

Рабы

Майна!

Вира!

Т е л е м а к (посмотрев несколько бумаг). Ваше предложе­ние рассмотрено. Резолюция последней инстанции гласит: дело отложить за невыясненностью возраста.

Антиох. Как — за невыясненностью возраста?

Т е л е м а к. А так, очень просто. У вас, гражданин, возраст меняется каждый год. Это сбивает комиссию. Так работать нельзя. Подайте новые сведения и укажите ваш точный воз­раст, хотя бы ориентировочно.

Антиох. Но, товарищ, я же...

Телемак. Товарищ, я занят. Уважайте труд занятого человека. Следующий.