Optional / Фавро

К. Бесси, О. Фавро

жении (от общего к частному. — К. Б., О. Ф.) оно позволяет привлечь конституцию к решению самого ничтожного дела — и это отчасти благодаря тому, что в любом деле оно задействует лишь ничтожную часть его70 сущности»71.

Теперь будем рассуждать, исходя из феномена, на который мы обратили внимание, рассматривая множественность оправданий: «избытка (foisonnement) обычных правил»72. Право обретает смысл только в насыщенном или даже перенасыщенном правилами мире. Но это еще ничего не говорит нам о том, каков этот смысл.

Отличительную черту правовых правил составляет способность разрешать конфликты правил, в частности, по определению, обеспечивать главенство права над всеми неюридическими правилами. Таким образом, помимо поверхностности, право обладает свойством «рефлек-

сивности»: правовое правило должно заявлять (или уметь заявить)

о себе как о правовом. Эта черта объясняет отличие права от науки, удачно определенное Латуром73. Не существует степеней права: высказывание либо является юридическим правилом, либо нет. Напротив, научные высказывания могут обладать разной степенью научности.

Какие преимущества получает право из условия «все или ничего»? По мнению Латура, «кажется, что, привлеченное даже к ничтожнейшему случаю, право принимает форму тотальности… Говоря о праве, всегда подразумевают право в целом»74. Г. Харт75 дает объяснение, внешне кажущееся не связанным с позицией Латура: у него правовое («первичное») правило определяется тем, что его повсюду сопровождают одно или несколько правил, позволяющих его модифицировать («вторичные» правила­ 76). Заметим, что если право не замыкается на самом себе, если в нем заложена способность изменяться, рассмотренные подходы не противоречат друг другу. Кроме того, именно благодаря этой способности к изменению позже мы сможем говорить о праве как институте.

Однако вернемся к наиболее очевидной характеристике права: его языковой природе. Если право является процедурой, то это процедура аргументации. Охарактеризовав право как поверхностное

ирефлексивное, мы сможем лучше понять процессы, предшествующие этой аргументативной, а следовательно, языковой процедуре

иследующие за ней.

Аргументации предшествует операция приписывания, отнесения высказываний к произносящим их субъектам77. Когда конфликт выносится на рассмотрение юридических инстанций, всё без исключения, что сказано субъектами и/или совершено между ними и/или над объектами, должно быть переведено в форму письменного высказы-

70Дела. — Примеч. ред.

71Latour B. La fabrique du droit: une ethnographie du Conseil d’État. P. 284.

72Ibid. P. 289. Буро называет «ситуацию избытка нормативных ссылок» причиной формирования в Англии в XI—XIII вв. феномена общего права (Boureau A. La loi du royaume. P.: Les Belles Lettres, 2001. P. 14).

73Latour B. Op. cit. P. 273.

74Ibid. P. 275, 277.

75Hart H. The Concept of Law. N. Y.: Oxford University Press, 1976.

76Правила признания, правила изменения и правила вынесения судебного решения. —

Примеч. пер.

77 Latour B. La fabrique du droit: une ethnographie du Conseil d’État. P. 294—295.

32	«Вопросы экономики», № 7, 2010

Институты и экономическая теория конвенций

вания, вменяемого говорящему78. Всякое нарушение этой непрерывности угрожает целостности права. «Рефлексивность» предполагает холизм, а холизм означает переводимость любого высказывания в письменную форму (traçabilité).

Затем осуществляется процедура аргументации: принятое реше­ ние неотделимо от совокупности аргументов. Это условие приемлемости права. Хотя качество используемых доводов влияет на легитимность решений, принятых в судебном споре, важнейшая их характеристика состоит в том, что доводы обязательно приводят к решению79. Аргументация приводит к правовому суждению, которое интересно сравнить с легитимным, «оправданным» суждением, всегда случайно формирующимся из цепочки критики и реакций. По Тевено80, экономика правовых решений определяется возможностью ограничиться правовыми правилами. Во первых, судебный спор всегда должен быть завершен (это первое отличие от неюридических диспутов). Во-вторых, он должен опираться (и в этом заключается его поверхностность) на строго очерченную совокупность правил, интерпретация или изменение которых подсудными невозможны. Это еще одно отличие правовых суждений от легитимных: последние могут опираться на оправдания, в которых становятся соизмеримыми действия и правила абсолютно разной природы. Более того, акторы могут задействовать различные системы оценки.

Однако эта гибкость сопряжена с постоянным риском пересмотра «справедливого» и возобновления испытаний справедливостью, итог которых всегда неокончателен. Напротив, когда по указанию права судебный спор завершается, его итогом становится не справедливость, выраженная субстанциально, а разрешение межличностного конфликта в результате процедуры, которая, (ре)конструируя социальную связь, определяет в ней место каждого81.

Рассмотренные черты права создают впечатление его если не само­ достаточности, то автономности. Однако право не закрытая система. Эта «неполнота» проявляется на нескольких уровнях.

Во-первых, чистой процедурности не существует. В отличие от машин, и поскольку они не машины, выполняя любое правило, люди могут одновременно в соответствии со своими естественными склонностями придерживаться тех или иных нормативных принципов, общепринятых ценностных суждений.

78В том же ключе П. Ливе показывает: формализм права основан на том, что действия

ивысказывания (énoncé) воспринимаются лишь в случае их соответствия определенным решающим условиям — наличия или отсутствия свидетельства о браке, документировании того или иного действия и т. д. (Livet P. La communauté virtuelle: action et communication. Combas: Éditions de l’Éclat, 1994).

79Danblon E. Rhétorique et rationalité: essai sur l’émergence de la critique et de la persuasion. Bruxelles: Éditions de l’Université de Bruxelles, 2002. P. 209. Найдутся оппоненты, которые назовут нашу позицию наивной, ссылаясь на социологов воспроизводства, в чьей трактовке доводы нужны лишь для рационального обоснования решения, уже сложившегося в соответст­ вии с интересами доминантных групп. Однако еще наивнее считать, что не составит никакого труда юридически обосновать заранее определенное решение.

80Thévenot L. Jugements ordinaires et jugement de droit // Annales ESC. 1992. No 6. P. 1279—1299.

81Latour B. La fabrique du droit: une ethnographie du Conseil d’État. Р. 295—299.

«Вопросы экономики», № 7, 2010

33

К. Бесси, О. Фавро

Во-вторых, суд может столкнуться с трудными делами, когда ни одно правовое правило не в состоянии разрешить конфликт… правовых правил. Р. Дворкин82 пишет, что согласно наиболее адекватному анализу поведения судей в таких ситуациях они обращаются к квазиэтическим нерефлексивным «принципам». Уже по этой причине право нельзя сводить к системе правил.

Наконец, в-третьих, незавершенность права сопряжена с его созидательным потенциалом. Мы уже упоминали о существовании объектов и субъектов права. Это разделение производится исключительно внутри юридической системы83. Оно не определяется внешними, «естественными» характеристиками объектов или субъектов. Созидательная способность права тесно связана с центральными понятиями программы ЭК, «общим миром» или «коллективом». Говоря конкретно, право способно наделять субъектов, не являющихся физическими лицами (главным образом это относится к обществам, результату общественного договора), статусом юридического лица. В результате коллективы, абстрактные единицы, с непреднамеренной иронией наделенные статусом «моральности»84 (чтобы отличать их от лиц «физических»), анализируются не просто по аналогии с реальными индивидами, а как реальные индивиды85.

Созидательная способность права составляет основу подхода ЭК к анализу современных экономических систем. В отличие от мейнстрима или неоинституционализма ЭК помещает в основание этих систем предприятие-общество, а не рынок, контракт или трансакции.

Анализ факторов открытости права приводит нас к выводу о серь­- езной методологической ошибке (кстати, выявленной Латуром86): анализировать право как систему правил, внешнюю к объекту своего применения — «социальному телу». Такой подход до сих пор характерен для экономической науки. На самом деле право — это модус производства социального87, способ представить совокупность общества с точки зрения правил88. Более того, язык и деньги, два других матричных института ЭК, представляют собой другие мо-

82Dworkin R. A Matter of Principle. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1985.

83Robé J. P. L’entreprise et le droit. P.: Presses Universitaires de France, 1999. P. 22.

84Personne morale — юридическое лицо. — Примеч. пер.

85Рипер делает акцент на этой имитации (Ripert G. Aspects juridiques du capitalisme moderne. P.: LGDJ, 1951. P. 73—90). См. также: Jeammaud A., Kirat T., Villeval M. C. Les règles juridiques, l’entreprise et son institutionnalisation // Revue internationale de droit économique. 1996. Vol. 10, No 1. P. 99—141.

86Latour B. La fabrique du droit: une ethnographie du Conseil d’État. P. 279—283.

87Ibid. P. 283. Поэтому бессмысленно представлять право и общество как замкнутые друг на друге.

88Таким образом, конвенционалистский анализ права дважды противоречит конвенцио­ нальному прочтению права, а именно — пониманию права как совокупности ограничений, соблюдаемых благодаря наличию общественных сил. С одной стороны, право — совокупность не ограничений, а слов, то есть язык, ресурс координации. С другой стороны, существование права не определяется наличием общественных сил, скорее общественные силы существуют благодаря праву, во всяком случае, эти понятия взаимозависимы. Историки утверждают, что «монополия законного насилия» неотделима от соблюдения правовых правил, что несомненно связано с их исторической укорененностью в религии (Boureau A. La loi du royaume. P.: Les Belles Lettres, 2001. P. 17).

34	«Вопросы экономики», № 7, 2010

Институты и экономическая теория конвенций

дусы производства социального — с точки зрения соответственно товаров и слов89.

Взятые вместе, эти три института составляют матрицу социаль­ ного. Заметим, что классический образ государства-нации также определяется сочетанием этих трех институтов. Таким образом, мы подходим к вопросу о «политическом». Как в отсутствие центральной созидательной инстанции три способа производства социального создают нечто общее?

Новый парадокс политического. Ответить на этот вопрос нам поможет парадокс, описанный Рикером90. Он задается вопросом: можно ли корректно описать политику на языке теории градов, в част­ ности, с помощью гражданского града? Его ответ основан на двух традиционных формулировках парадокса политического и третьей его версии — парадоксе плюрализма.

Первый парадокс заключается в противоречии между двумя измерениями политики: областью разумного, рассудочного, логического,

содной стороны, и иррационального — с другой. Иррациональное

вполитике связано с остаточным насилием, сопутствующим функции принятия решений, или с законным насилием, находящимся в монополии органов государственной власти (Вебер). Задача демократического режима в данном случае состоит во внедрении эффективных противодействующих сил.

Второй парадокс основан на противоречии вертикального измерения власти (Вебер) и горизонтального — желания жить вместе (Арендт). Демократический режим должен определить эти измерения и обеспечить превосходство горизонтального.

Феномен плюрализма оправданий в модели градов приводит Рикера к новому вопросу, лежащему вне традиционных формулировок парадокса политического. Он напрямую связан с идеей гражданского града91.

Было бы неверно связывать основную задачу политической власти с проблемой распределения общественных благ. Не вызывает сомнений, что необходимо разделение властей, однако основная цель власти заключается в установлении связи между гражданами и, таким образом, находится вне области распределения. Будучи все­ объемлющим, гражданский град отличается от всех других. В то же время это град среди других градов. Основываясь на этой логической аномалии, Рикер формулирует третий парадокс ­политического:

89Здесь мы совершили инверсию тезиса Витгенштейна (1953) о невозможности индивидуального (privé) языка. Заинтересованный читатель может обратиться к работе Блура

(Bloor D. Wittgenstein, Rules and Institutions. L.: Routledge, 1997), чтобы оценить, до какой степени теория институтов в рамках ЭК находит соответствие в творчестве этого философа из Кембриджа, большого друга Кейнса.

90Ricoeur P. La place du politique dans une conception pluraliste des principes de justice // Pluralisme et équité / J. Affichard, J. B. de Foucauld. P.: Éditions Esprit, 1995. P. 71—84; ­Ricoeur P. Le juste. P.: Éditions Esprit, 1995.

91Гражданский град Болтански и Тевено выделяют на основе анализа «Общественного договора» Руссо; под ним понимается коллективное измерение социальной жизни, высшим принципом которого является достижение всеобщего блага (в отличие от защиты личных, семейных или корпоративных интересов). Институты представительной демократия являются если не одной из возможных, то, кажется, единственно существующей сегодня формой реализации «гражданского града». — Примеч. О. Кирчик.

«Вопросы экономики», № 7, 2010

35

К. Бесси, О. Фавро

гражданский град одновременно включает весь мир (englobante) и составляет его часть (englobée).

Задача современного демократического режима не вполне ясна: сегодня политика не знает, куда поместить себя, «объемлет» она или «объята». Возможно, в скором времени суверенитет перестанет быть главным политическим вопросом. Государства-нации трещат по швам: мы наблюдаем одновременное развитие региональной самобытности «снизу» и рост надгосударственных инстанций и мультинациональных­ корпораций «сверху».

Рикер подводит итог: политика «не сводится лишь к характеристикам разумности и безрассудства, доминирования и желания жить вместе. Это еще и сфера среди прочих и всеобъемлющая сфера, режим оправдания среди ему подобных и горизонт всех компромиссов, которые, на границе насилия и дискурса, обеспечивают общественный мир в масштабе государств-наций»92.

Можно ли разрешить этот парадокс? Рассмотрим четыре точки зрения93. Тевено считает, что нельзя «свести деятельность французского государства к области гражданского порядка»94. Например, в период реформ «Славного тридцатилетия» плановое государство скорее прилагало усилия для достижения гражданско-индустриального компромисса. Первое решение парадокса политического состоит в смягчении плюрализма путем предоставления привилегий одному или нескольким градам, но среди них не должно быть гражданского града.

Разрешая парадокс политического таким способом, мы делаем видимым его ядро: парадокс плюрализма. Либо компромисс двух или нескольких систем ценностей или логик оправдания основан только на процедурности, и тогда политика может проводиться лишь про­ цедурным государством, либо государство может обогащать основной политический компромисс субстанциальным содержанием, но тогда это доказывало бы существование ценностей или оправданий помимо тех, вокруг которых складывается компромисс95.

Ф. Эмар-Дюверне96 предлагает особенно изящное решение. В области ценностей он, в отличие от Ролза, утверждает приоритет добра (bon) над справедливостью, однако сохраняет множественность логик

92Ricoeur P. La place du politique dans une conception pluraliste des principes de justice. P. 83.

93Во всех четырех принимается предпосылка о предшествовании добра (bon) справедливости или, если угодно, невозможности построить чисто процедурную теорию справедливости. В этом вопросе ко всем четырем можно отнести критику Ролза Рикером (см.: Ricoeur P.

Soi même comme un autre; Ricoeur P. Le juste).

94Thévenot L. L’action publique contre l’exclusion — dans des approches pluralistes du juste // Pluralisme et équité. P. 67.

95Например, множественность ценностей сама по себе может быть ценностью. В таком случае достаточно ли разделения государства и религии (laïcité) для создания теории политического? Это чрезвычайно спорно, тем более что некоторые условия могут привести

кусугублению парадокса плюрализма. Дело в том, что чистый плюрализм невозможен, так как если все имеет ценность, то ничто не ценится. Здесь вспоминается аргумент Ч. Тейлора против «негативной» концепции свободы как исключительно свободы выбора. Выбирать ин-

тересно лишь в случае, если присутствуют более или менее интересные объекты выбора (см.:

Spitz J. F. La liberté politique: essai de généalogie conceptuelle. P.: PUF, 1995. Ch. 3; Pélabay J. Charles Taylor, penseur de la pluralité. P.: L’Harmattan, 2001. Ch. 3).

96Eymard-Duvernay F. Principes de justice, chômage et exclusion; Eymard-Duvernay F. L’économie des conventions a-t-elle une théorie politique? // Théorie des conventions. P. 279—297.

36	«Вопросы экономики», № 7, 2010

Институты и экономическая теория конвенций

оправдания. При этом вместо того чтобы отрицать существование «высшего» града, он создает более высокую область («политическую»). В соответствии с расположением в координатах трех составляющих принципа справедливости Ролза — естественной свободы, либерального равенства, демократического равенства — общества в ней можно классифицировать по принципу убывания степени неравенства. В этом ряду общественных систем, в соответствии с принципом дифференциации Ролза, наибольшую выгоду получают общества, находящиеся в наименее благоприятном положении.

Таким образом, в связи с необходимостью управлять множеством ценностей мы вернулись к процедурности, но, проранжировав общества по степени неблагоприятности положения, выявили в процедурности то, что можно назвать метаценностью. Область такого анализа соответствует новому анализу макроэкономической безработицы и процессов исключения, где (не)равенство становится главной объясняющей переменной.

Р. Сале97 предложил схему сообщества, которое изначально наделяет государство функцией управления институтами. Эта схема имеет две оригинальные характеристики: фундаментальная роль провалов координации и особое выделение «жизненных проектов» индивидов (термин заимствован у А. Сена). Эти полярные, по сути, понятия вместе способны объяснить функционирование институциональных механизмов публичного действия. Позволим себе изъять их из первоначального контекста, чтобы использовать в четвертом варианте решения парадокса политического.

К настоящему моменту мы определили, что язык, деньги и право являются тремя модусами производства социального, но не рассмотрели общую структуру этого механизма. Политика начинается с коллективного осознания противоречия между необходимостью и невозможностью контролировать совокупную систему производст­ ва социального98. Вполне возможно, что в результате внутри трех институтов формируются механизмы, направленные на устранение сбоев координации. Наделение органов публичной власти статусом юридического лица выступает одним из таких механизмов, пожалуй наиболее действенным. В результате политика становится обязанностью специальных организаций, снабженных предписанными им юридически инструментами действия.

В итоге они сталкиваются с опасным выбором: либо учитывать общественную точку зрения, признавая невозможность абсолютного господства (демократический взгляд99), либо игнорировать общество, ограничить его возможность вмешиваться в самое себя и установить режим произвола (тоталитаризм100). Именно поэтому о политике судят по

97Salais R. Le travail а l’épreuve de ses produits; Salais R. Action publique et conventions: état des lieux.

98Сбои координации (в которые Сале включает конфликты воспроизводства) — простейшая иллюстрация этого противоречия.

99См. работы Лефора, особенно обобщение в предисловии к: Lefort C. Les formes de l’histoire: essais d’anthropologie politique. P.: Gallimard, 1978.

100«Создаваемые тоталитарными режимами лагеря концентрации и уничтожения служат лабораториями, где проверяется и подтверждается фундаментальное убеждение тоталитаризма

втом, что возможно все» (Arendt H. Les origines du totalitarisme. P.: Gallimard, 2002. P. 782;

рус перев.: Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996. С. 568).

«Вопросы экономики», № 7, 2010

37

К. Бесси, О. Фавро

качеству институциональных механизмов, регулирующих отношения физических лиц с юридическими101. Существует, впрочем, опасность, что речь идет не более чем о словах. Отсюда постоянное снижение демократических требований с помощью критического анализа всех типов связей между физическими и юридическими лицами, в том числе отношений между юридическими лицами разных типов102.

Единственная функция государства — контроль политики, а находящиеся в его ведении институты отвечают за устранение провалов координации (или разрешение конфликтов воспроизводства). Институты осуществляют надзор над физическими и юридическими лицами, жизненные проекты и организационная эффективность которых должны способствовать созданию общего мира из множественности103.

Перевод с французского А. Гринкевич

101«Тоталитаризм стремится не к деспотическому господству над людьми, а к установлению такой системы, в которой люди совершенно не нужны» (Arendt H. Op. cit. P. 808; рус. пер.: Арендт Х. Указ. соч. С. 592). Всеобщее избирательное право считается элементарной характеристикой демократии, поскольку его механизм наиболее красноречиво свидетельствует: решающее слово должно оставаться за физическими лицами. В этом смысле, поскольку ЭК принимает юридическую (morale) концепцию демократии, основанную на признании, что моральные существа — физические лица, живут в мире, сложившемся под действием аморальных существ — юридических (morales) лиц, речь здесь идет о политической концепции экономики.

102Эти соображения могут показаться не экономическими, поэтому, чтобы убедить читателя

вих практическом экономическом значении, приведем два примера: обсуждение экономистами вопроса управления предприятием может быть сведено к уровню самого предприятия лишь

вслучае, если учтен тот факт, что само по себе оно не юридическое лицо, а только объединение капиталов (см.: Robé J. P. L’entreprise et le droit и Rebérioux A. Gouvernance d’entreprise et ­théorie de la firme. P.: Université Paris X, 2002); экономическая дискуссия о децентрализации и/

или принципе субсидиарности, если рассматривать ее с точки зрения провалов координации/ воспроизводства в рамках общей проблемы отношений между физическими и юридическими лицами, в конечном итоге сводится целиком к проблеме стимулирования.

103Здесь измеряется бремя поддержания условия плюрализма — условия, необходимого для существования истинно гуманного сообщества, способного отказаться от переоценки общего в общем мире. Вспомним антигоббсовскую теорию Э. Левинаса о происхождении правового государства (см.: Rey J. F. Lévinas: le passeur de justice. Collection Le Bien Commun. P.: Michalon, 1997; Abensour M. L’État de la justice // Magazine littéraire: Emmanuel Lévinas. 2003. Avril. P. 54—57), а также этимологическую работу Р. Эспозито об «общем», которое успешно включает условие множественности (Esposito R. Communitas: origine et destin de la communauté. P.: PUF, 2000).

38	«Вопросы экономики», № 7, 2010