novikul_26

ность, а также принципиальную или временную неподконтрольность сознанию, рассудку.

Т.И.Ойзерман указывал на то, что рациональность часто понимается как целесообразность, и тогда иррациональность истолковывается как «нерациональное» и «нецелесообразное», на самом деле иррациональность все же целесообразна, хотя эти цели, которым она подчинена, не очевидны, скрыты в глубинах бессознательного.

Другая оговорка касается однозначности-многозначности. Классическая наука считала однозначность своим идеалом, в современной науке этот идеал слегка померк, многозначность и неоднозначность (например, в виде индетерминизма) нередко вполне допустимы логически, вполне вписываются в современную картину мира. Примером могут служить диалектическое противоречие, антиномия, дополнительность и т. п. Таким многозначным феноменом является также мифологическое сознание.

Возможны ли анализ, самонаблюдение, рефлексия иррациональных феноменов сознания? Однозначно ответить на этот вопрос трудно. Согласно теореме К.Геделя о неполноте достаточно богатых формальных систем, «в таких системах имеются высказывания, истинность или ложность которых недоказуема и неопровержима в рамках этих систем». Отсюда можно сделать вывод о том, что «мироздание не может быть описано на одном формальном языке с конечным числом аксиом»1. И все же, как подчеркивал П.А.Флоренский, «мы не должны, не смеем замазывать противоречие тестом своих философем! Пусть противоречие остается глубоким, как есть. Если мир познаваемый надтреснут, и мы не можем на деле уничтожить трещин его, то не должны и прикрывать их. Если разум познающий раздроблен, если он – не монолитный кусок; если он самому себе противоречит, – мы опять-таки не должны делать вида, что этого нет. Бессильное усилие человеческого рассудка примирить противоречия, вялую попытку напрячься давно пора отразить бодрым признанием противоречивости» 2.

Сопоставление одной точки зрения с другой в диалоге дает двухмерную истину. Чем больше точек зрения на проблему учтено, тем многограннее истина как знание о предмете. Мы получим многомерную, но отнюдь не абсолютную истину.

Продолжая размышления В.Дильтея и Г.Риккерта о различении методов естественных и гуманитарных наук, М.М.Бахтин писал: «… субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогическим»3. Потому что диалог есть плодотворная форма развития гуманитарного знания: «Идея

1Цит. по: Пивоев В. М. Рациональное и иррациональное в методологии... С. 15.

2Там же. С. 15.

3Там же. С. 16.

11

начинает жить, то есть формироваться, развиваться, находить и обновлять свое словесное выражение, порождать новые идеи, только вступая в существенные диалогические отношения с другими чужими идеями. Человеческая мысль становится подлинной мыслью, то есть идеей, только в условиях живого контакта с чужой мыслью, воплощенной в чужом голосе, то есть в чужом выраженном в слове сознании. В точке этого контакта голосов-сознаний и рождается и живет идея»1.

Имея в виду методологию гуманитарных наук, М.М.Бахтин писал: философия «начинается там, где кончается точная научность и начинается инонаучность. Ее можно определить как метаязык всех наук (и всех видов познания и сознания)»2. Действительно, философия есть методология знания, но не только и не столько естественнонаучного, сколько знания гуманитарного. Точность и глубина в гуманитарных науках, как подчеркивал М.М.Бахтин, имеет существенно иной смысл, нежели в естественных. «Пределом точности в естественных науках является идентификация (А=А). В гуманитарных науках точность – преодоление чуждости чужого без превращения его в чисто свое»3.

Неокантианец Генрих Риккерт, полагал, что «метод есть путь, ведущий к цели». Метод естествознания – «генерализирующий», сводящий истину к «общему», метод истории – «индивидуализирующий», видящий истину в конкретном. А познавание, по его мнению, является не столько отображением, сколько преобразованием, и притом в немалой степени упрощением действительности. «Действительность может сделаться рациональной только благодаря абстрактному разделению разнородности и непрерывности. Непрерывная среда может быть охвачена понятием лишь при условии ее однородности; разнородная же среда может быть постигнута в понятии лишь в том случае, если мы сделаем в ней как бы прорези, т.е. при условии превращения ее непрерывности в прерывность. Тем самым для науки открываются два пути образования понятий. Содержащуюся во всякой действительности разнородную непрерывность мы оформляем либо в однородную непрерывность, либо в однородную прерывность. Поскольку такое оформление возможно, и действительность может, конечно, быть сама названа рациональной. Иррациональна она только для познания, желающего ее отображать без всякого преобразования и оформления». И отсюда следует, что «цель науки подвести все объекты под общие понятия, по возможности понятия закона»4.

Как справедливо заметил Г.Риккерт, понятийное познание «убивает» жизнь, логизирует, препарирует ее на отдельные части, которые имеют мало общего с жизнью. «Мы никогда не должны думать, что понятиями философии мы поймали саму живую жизнь, но, в качестве философов, можем только ставить себе задачу приближаться к жизни на-

1Там же.

2Там же.

3Цит. по: Пивоев В. М. Рациональное и иррациональное в методологии... С. 17.

4Там же. С. 17.

12

столько, насколько это совместимо с сущностью философствования в понятиях». Иррационализм, наполним слова Г.Риккерта, есть «понимание границ рассудочного знания»1.

Понимание есть уяснение, соотнесение с системой установленных отношений смыслов, то есть введение в систему знаний нового знания. Понимание есть интеллектуальное «овладение», освоение субъектом ка- кого-то предмета. Способы понимания определяются его объектом: научное понимание с помощью понятий, художественное – художественных образов.

Когда мы задаемся вопросами в процессе исследования и осмысления объекта, то легко проявляется различие методологий: рациональ- но-гносеологический подход требует ответа на вопросы: что это? На что это похоже и чем оно отличается от уже известного? Иррациональноаксиологический ставит вопросы: Зачем? Для чего? Как это можно использовать? Какова ценность предмета как средства удовлетворения человеческих потребностей?

Рационализм обещал научить человека «научно» и «рационально» управлять миром. Иррационализм не собирается управлять миром рационально. Его задача – определять целевые установки и ценностные ориентации, в соответствии с которыми можно будет составлять гибкие программы, позволяющие перестраиваться в зависимости от изменения обстановки.

«Аксиологический иррационализм» не призывает отвергнуть рационализм, но предлагает отвергнуть его претензии на абсолют. Рационален лишь механизм, выполняющий заложенную в него программу. Даже если у робота есть выбор, он осуществляет его в соответствии с заложенными в него критериями и условиями выбора. Рациональность разумна лишь в определенных пределах (практическая деятельность, техника, производство), выходя за которые, она становится неразумной. Так, человек, исходя из своей трактовки блага, старается помочь другим людям вопреки их пониманию блага и ценности. Например, русские народникисоциалисты мечтали осчастливить русский народ, построив для него социалистическое общество, но, по иронии судьбы, «хотели как лучше, а получилось как всегда». Философский рационализм и наука стремятся к монизму как идеальному и обязательному требованию, в угоду которому шла в течение столетий борьба рационалистической философии с любыми формами иррационализма.

Разумный компромисс предложил М.М.Бахтин в виде идеи диалога, возможности диалогической дополнительности рационального и иррационального способов освоения мира. С идеей диалога можно соотнести понятия «амбивалентности», диалектики, дополнительности и «бинарности». По определению Ю.М.Лотмана, «амбивалентность – снятие проти-

1 Там же. С. 18.

13

воположности. А высказывание остается истинным при замене основного тезиса противоположным»1.

Это получило подтверждение в ряде открытий в сфере социального бытия человека. Таков принцип бинарности социальных систем Э. Дюркгейма. Отечественный историк А.М.Золотарев обнаружил бинарность в социальной организации первобытного общества. В.П.Алексеев исследовал право-левостороннюю симметрию живых организмов. Эта симметрия начинается на уровне белковых молекул и пронизывает все живое2.

В этом же направлении действовал и А. Бергсон. Он исследовал две формы знания, два способа осмысления мира – интеллектуальный и интуитивный. «Интуиция и интеллект представляют два противоположных направления работы сознания. Интуиция идет в направлении самой жизни, интеллект же в прямо противоположном, и потому вполне естественно, что он оказывается подчиненным движению материи»3. Это не две фазы, высшая и низшая, а две параллельные, взаимодополняющие стороны освоения мира, опирающиеся на деятельность левого и правого полушарий головного мозга. Анализ – функция интеллекта (левого полушария), синтез – функция интуиции (правого полушария).

Следовательно, рационализм и иррационализм нужно не противопоставлять (и абсолютизировать любое из них), но искать каналы и способы их взаимодействия. Этим обеспечивается большая полнота освоения мира. Рациональный подход реализует аналитическую, дифференцирующую точность, иррациональный – целостность, синтетичность.

Философия должна преодолеть односторонность рациональногносеологического угла зрения на мир, дополнить его иррациональноценностными методологической установкой и программой. Как справедливо пишет В.В.Налимов, благодаря союзу рационального и иррационального откроются новые перспективы философского освоения мира. Подход самого В.В.Налимова заключается в том, чтобы «сделать рационализм более изощренным и гибким – совместить его с личностным началом, находящим свое проявление в смыслах, не охватываемых рационалистическими построениями»4. Мы вполне разделяем пафос данного предложения, хотя нельзя сказать, что это абсолютно новый подход. Например, метафоры в науке используются достаточно давно и плодотворно.

По мнению Норберта Винера, главное из преимуществ человека, по сравнению с вычислительными машинами и роботами, – «способность мозга оперировать с нечетко очерченными понятиями. В таких случаях вычислительные машины, по крайней мере, в настоящее время, почти не способны к самопрограммированию. Между тем наш мозг свободно воспринимает стихи, романы, картины, содержание которых любая вычисли-

1Цит. по: Пивоев В. М. Рациональное и иррациональное в методологии... С. 19.

2Там же. С. 20.

3Там же.

4Пивоев В. М. Рациональное и иррациональное в методологии... С. 20.

14

тельная машина должна бы отбросить как нечто аморфное»1. Иначе говоря, наше преимущество перед роботами заключается в иррациональности, в способности поступать и мыслить иррационально, в рациональном мышлении нам трудно тягаться с ними, они дадут нам существенную фору, а вот в сфере иррационального им пока трудно ориентироваться. Но когда они овладеют ею, вот тогда они для нас будут серьезными соперниками, и ситуации «Терминатора» станут реальностью.

В статье М.В.Пивоева дается следующее разделение на рациональное и иррациональное.

Рациональное

Однозначная причинная обусловленность, детерминация Объективная достоверность, проверяемость Адекватная транслируемость и перевод на другие языки

Дискурсивность, осознаваемость

Связано с количественными характеристиками объектов Используется для осмысления материально-технической сферы Связано с функциями левого полушария головного мозга Дискретность, прерывность Выражает преимущественно пространственные характеристики объекта

Иррациональное

Неоднозначная обусловленность, синхронность Субъективная достоверность, непроверяемость

Неполная транслируемость, перевод с остатком, сотворчество Неполная осознаваемость, интуитивность Связано с качественными харак-

теристиками объектов Используется для осмысления ду- ховно-гуманитарной сферы Связано с функциями правого полушария головного мозга Континуальность, непрерывность Выражает преимущественно временные характеристики объекта

В приведенной выше таблице представлены основные характеристики рационального и иррационального. При этом следует подчеркнуть, что рациональное и иррациональное – не только противоположные, но и взаимодополнительные парадигмы, имеющие свои особенности, возможности и специфику. Для современного понимания разума необходимо отказаться от традиционного отождествления рациональности и разума, разум есть единство рационального и иррационального. И это взаимодействие особенно важно при осмыслении сложных феноменов современной культуры. Дополнительно можно отметить, что для исследования сложных феноменов М.С.Каган предлагает опираться на принципы синергетики: во-первых, самомотивацию развития сложного феномена; вовторых, чередование состояний хаоса и гармонии, смены стилей, доми-

1 Там же. С. 23.

15

нанты рационального и иррационального, волновой структуры динамики сложных процессов; в-третьих – нелинейность развития1.

В качестве примера иррационального подхода можно привести феномен аксиологии, логики ценностной обусловленности, зависимости наших представлений о мире от наших интересов. Как верно заметил французский мыслитель Блез Паскаль, «наш личный интерес – вот еще чудесное орудие, которым мы с удовольствием выкалываем себе глаза»2.

Разум человека не только рационален. На наш взгляд, он включает в себя две взаимодополняющие стороны: рациональную и иррациональную. Вот что писал об иррациональности разума испанский писатель и философ Мигель де Унамуно: «Разум – ужасная вещь. Он стремится к смерти, как память – к устойчивости… Идентичность, являющаяся смертью, есть стремление разума. Он ищет смерти, ибо жизнь ускользает от него; он хочет заморозить, онеподвижить скоротечный поток для того, чтобы фиксировать его. Проанализировать тело – значит убить его и препарировать в интеллекте. Наука – это кладбище мертвых идей… Даже стихи питаются трупами. Мои собственные мысли, оторванные хоть раз от своих корней в сердце, пересаженные на эту бумагу и застывшие на ней в неизменной форме, являются трупами мыслей. Каким же образом в этих условиях разум поведает о раскрытии жизни? Это – трагическая борьба, это – сущность трагедии: борьба жизни против разума»3. Отсюда понятен страх перед иррациональностью, которая может подчинить себе разум.

Важную роль в гуманитарном знании играет рефлексия – способность сознания сосредоточиться на себе самом и сделать себя предметом осмысления, то есть не просто знать, но знать, что знаешь. Однако рефлексия может иметь два существенно различных образа. В естественнонаучном знании – критическая (или негативная) рефлексия, или рефлексия гносеологическая, направленная на решение задач верификации, проверки достоверности полученного знания. В духовной сфере, в частности в мифологическом сознании, – эмоционально-позитивная (некритическая) рефлексия, или самооценка, направленная на позитивное, обнадеживающее самоопределение и самоутверждение человека.

К важнейшим методам гуманитарного знания и осмысления мира можно отнести: прозрение (просветление), герменевтический, символический, мифологический, целостный, экзистенциальный, некаузальный (синхронический), функционально-аксиологический, системносинтезирующий, синергетический, телеологический, психоаналитический, феноменологический, диалектический, иррационально-интуитивный метод.

1См.: Каган М. С. Философия культуры. СПб., 1996. С. 319–328.

2Паскаль Б. Мысли М., 1994. С. 93.

3Цит. по: Пивоев В. М. Рациональное и иррациональное в методологии... С. 25.

16

Фрагмент работы М.М.Бахтина «К философским основам гуманитарных наук»1

Познание вещи и познание личности. Их необходимо охарактеризовать как пределы: чистая мертвая вещь, имеющая только внешность, существующая только для другого и могущая быть раскрытой вся сплошь и до конца односторонним актом

этого другого (познающего). Такая вещь, лишенная собственного неотчуждаемого и непотребляемого нутра, может быть только предметом практической заинтересован-

ности. Второй предел – мысль о Боге в присутствии Бога, диалог, вопрошание, молитва. Необходимость свободного самооткровения личности. Здесь есть внутреннее ядро, которое нельзя поглотить, потребить, где сохраняется всегда дистанция, в от-

ношении которого возможно только чистое бескорыстие; открываясь для другого, она всегда остается и для себя. Вопрос задается здесь познающим не себе самому и не

третьему в присутствии мертвой вещи, а самому познаваемому. Значение симпатии и любви. Критерий здесь не точность познания, а глубина проникновения. Здесь познание направлено на индивидуальное. Это область открытий, откровений, узнаний, со-

общений. Здесь важна и тайна, и ложь (а не ошибка). Здесь важна нескромность и оскорбление и т. п. Мертвая вещь в пределе не существует, это – абстрактный элемент (условный); всякое целое (природа и все ее явления, отнесенные к целому) в какой-то

мере личностно.

Сложность двустороннего акта познания-проникновения. Активность познающего и активность открывающегося диалогичность). Умение познать и умение выразить себя. Мы имеем здесь дело с выражением и познанием (пониманием) выражения. Сложная диалектика внешнего и внутреннего. Личность имеет не только среду и

окружение, но и собственный кругозор. Взаимодействие кругозора познающего и кру-

гозора познаваемого. Элементы выражения (тело, не как мертвая вещность, лицо, глаза и т. п.), в них скрещиваются и сочетаются два сознания (я и другого), здесь я

существую для другого и с помощью другого. История конкретного самосознания и

роль в ней другого (любящего). Отражение себя в другом. Смерть для себя и для дру-

гого. Память.

Конкретные проблемы литературоведения и искусствоведения, связанные с взаимоотношением окружения и кругозора, я и другого; проблема зон; театральное

выражение. Проникновение в другого (слияние с ним) и сохранение дистанции (сво-

его места), обеспечивающее избыток познания. Выражение личности и выражение коллективов, народов, эпох, самой истории, с их кругозорами и окружением. Дело не в индивидуальной сознательности выражения и понимания. Самооткровение и формы его выражения народов, истории, природы и т. п.

Предмет гуманитарных наук – выразительное и говорящее бытие. Это бытие никогда не совпадает с самим собою и потому неисчерпаемо в своем смысле и значении. Маска, рампа, сцена, идеальное пространство и т. п. как разные формы выра-

жения представительности бытия (а не единичности и вещности) и бескорыстия отношения к нему. Точность, ее значение и границы. Точность предполагает совпадение вещи с самой собой. Точность нужна для практического овладения. Самораскры-

вающееся бытие не может быть вынуждено и связано. Оно свободно и потому не предоставляет никаких гарантий. Поэтому здесь познание ничего не может нам пода-

рить и гарантировать, например, бессмертия как точно установленного факта, имею-

1 Бахтин М. М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Аз-

бука, 2000. С. 227–230.

17

щего практическое значение для нашей жизни. «Верь тому, что сердце скажет, нет залогов от небес». Бытие целого, бытие человеческой души, раскрывающееся сво-

бодно для нашего акта познания, не может быть связано этим актом ни в одном существенном моменте. Нельзя переносить на них категорий вещного познания (грех

метафизики). Душа свободно говорит нам о своем бессмертии, но доказать его нельзя. Науки ищут то, что остается неизменным при всех изменениях (вещи или функции). Становление бытия – свободное становление. Этой свободе можно приобщить-

ся, но связать ее актом познания (вещного) нельзя. Конкретные проблемы различных

литературных форм: автобиографии, памятники (самоотражение в сознании врагов и в сознании потомков) и пр.

Проблема памяти приобретает одно из центральных мест в философии.

Какой-то элемент свободы присущ всякому выражению. Абсолютно непроизвольное выражение перестает быть таковым. Но бытие выражения двусторонне: оно

осуществляется только во взаимодействии двух сознаний (я и другого); взаимопроникновение с сохранением дистанции; это – поле встречи двух сознаний, зона их внутреннего контакта.

Философские и этические различия между внутренним самосозерцанием (я для себя) и созерцанием себя в зеркале (я для другого, с точки зрения другого). Можно

ли созерцать и понимать свою наружность с чистой точки зрения я для себя.

Нельзя изменить фактическую вещную сторону прошлого, но смысловая, выразительная, говорящая сторона может быть изменена, ибо она незавершима и не совпадает сама с собой (она свободна). Роль памяти в этом вечном преображении про-

шлого. Познание – понимание прошлого в его незавершимости (в его несовпадении с

самим собою). Момент бесстрашия в познании. Страх и устрашение в выражении

(серьезность), в самораскрытии, в откровении, в слове. Корреспондирующий момент

смирения познающего; благоговение.

Проблема понимания. Понимание как видение смысла, но не феноменальное, а видение живого смысла переживания и выражения, видение внутренне осмысленного, так сказать, самоосмысленного явления.

Выражение как осмысленная материя или материализованный смысл, элемент

свободы, пронизавший необходимость. Внешняя и внутренняя плоть для милования. Различные пласты души в разной мере поддаются овнешнению. Неовнешняемое художественно ядро души (я для себя). Встречная активность познаваемого предмета.

Философия выражения. Выражение как поле встречи двух сознаний. Диалогич-

ность понимания…

18

ЭВОЛЮЦИОННЫЙ И ФУНКЦИОНАЛЬНЫЙ ПОДХОД К АНАЛИЗУ КУЛЬТУРЫ

Эволюционизм

Так или иначе, но анализ культуры и ее элементов шел постоянно на протяжении всей истории философии, и в качестве первого собственно научного подхода к анализу культуры можно назвать эволюционный.

Эволюционизм был первой парадигмой (по терминологии Т.Куна) культурологических исследований, возникшей в XIX веке.

Анализ культуры в рамках данной парадигмы ориентирован на оперирование естественнонаучными категориями и методами. Достаточно хотя бы вспомнить, что термин «эволюция» имеет, прежде всего, естественнонаучное происхождение и знаком нам по таким словосочетаниям как «эволюция живого на Земле», «эволюция видов (биологических)» и т. д. То есть интерес к этому понятию возник первоначально в естественных науках и лишь позже эволюционный подход стал применяться к объяснению существования человеческого общества и культуры.

Базу социокультурного классического эволюционизма заложили такие мыслители, как Г.Спенсер, Э.Б.Тайлор, Л.Г.Морган. Они же определили и основные принципы изучения общества и культуры.

В рамках эволюционизма была принята концепция эволюции, предложенная еще Г.Спенсером: он трактовал эволюцию как особый тип последовательности необратимых изменений культурных феноменов от относительно неопределенной бессвязной гомогенности к относительно более определенной согласованной гетерогенности, происходящих благодаря постепенной дифференциации и интеграции. Постепенное усложнение культуры происходило в результате адаптации людей, организованных в общества, к их природному окружению. Термин «адаптация» так же имеет естественнонаучное происхождение, и интерес к этому понятию устойчиво сохраняется на протяжении всего существования эволюционизма и особенно отчетливо проявляется в настоящее время в эколого-анторопологических исследованиях. Какие же наработки классического эволюционизма можно выделить?

Во-первых, эволюционистами было введено в оборот слово «культура». Причем не просто как слово, а как обозначающий научный термин, за которым в реальности стоит некая система объектов и отношений, присущих тому или иному обществу, тому или иному народу.

Во-вторых, они обосновали саму возможность культурологии как науки. По их мнению, если культура порождена естественными причинами и ее динамика закономерна, то она вполне может стать объектом

19

объяснения в терминах научных оснований и законов. От предшественников их отличало следующее: если в более ранней, философской концепции культура была, прежде всего, чем-то присущим человеку, была связана с культивированием творческих способностей и относилась к сфере философии, искусства и ряда спекулятивных наук, то в работах эволюционистов все изменилось. Э.Тайлор и другие антропологи того времени, считали, что культура является одной из научных дисциплин, содержание которых подлежит анализу, разложению на составляющие элементы и классификации этих элементов по тому или иному принципу. Изучение культуры, по мнению классиков эволюционной парадигмы, предполагает сравнение сходных элементов различных культур: верований, обычаев, идей, ценностей, объектов элементов материальной культуры, орудий труда и т. д. В рамках этой научной парадигмы «явления культуры подобны видам растений и животных. Например, лук и стрела составляют вид так же, как обычаи татуировки, подпиливания зубов или обычай счета десятками. Географическое распространение или переход этих обычаев из одного района в другой следует изучать подобно тому, как изучаются распространение и миграция растений и животных»1.

В-третьих, в рамках этой парадигмы была разработана дескриптивная (описательная) модель изучения культуры, где культура представляется как сумма компонентов, каждый из которых в принципе может быть исследован вне связи с другими. Классическим примером дескриптивной интерпретации культуры являются то понимание культуры, которое было дано в работах Э.Тайлора. Это определение стало классическим на многие десятилетия вперед: «Культура, или цивилизация, рассматриваемая в широком этнографическом значении, представляет собой сложное целое, включающее познание, верования, искусство, мораль, право, обычаи и некоторые другие способности и привычки, присущие человеку как члену общества. Особенности культуры различных обществ человеческого рода, насколько они в принципе могут быть изучены, являются темой, близкой к изучению законов человеческого мышления и поступков»2.

Определение, данное Э.Тайлором, содержит в себе, говорит С.В.Лурье, ключевые элементы дескриптивной концепции культуры. Согласно этому определению, культура может рассматриваться как состоящая из верований, обычаев, законов, форм познания и искусства, которые присущи индивиду в качестве члена того или иного общества и которые могут быть изучены с помощью научного анализа. Верования, обычаи и другие формы «единого целого», характеризующие какое-либо общество, отличают его от других обществ, существующих в ином месте или существовавших в иные эпохи. Поэтому то в качестве одной из главных задач изучения культуры, по мнению Э.Тайлора, является разложение этого целого на составляющие его части и систематизация и класси-

1Цит. по: Лурье С. В. Историческая этнология. М.: Аспект пресс, 1997. С 140.

2Там же.

20