«Знаете ли вы этот знакомый тип актера?»

Знаете ли вы этот знакомый тип актера? Интересное или красивое лицо. Красивый голос, и в чанных скрывается что-то манкое, обаятельное, что сводит с ума женщин и привлекает мужчин. Про этого актера говорят — интересная индивидуаль­ность, и требуют от «его, чтоб он по возможности меньше пря­тал эту природную индивидуальность (не души, а тела) и по­больше оставался на сцене самим собой. Такой актер чувствует себя сильным своими данными и охотно и часто показывает их, нередко кокетничая тем, что манит к нему публику. В гла­зах последней он очаровательный, обаятель­ный, душка, прелесть. Такому актеру, конечно, при наличности известного таланта, нужны привычка, опыт сцени­ческого ремесла и приятная для его дела манера, прием, благо­дарная для его внешности и данных роль, подходящая к его симпатичным данным, и успех на много лет обеспечен.

Вдумайтесь хорошенько в общественную роль такого гражданина и служителя искусств. Чем такой актер отличается от кокотки? Послед­няя тоже нередко обладает не только телесной красотой, но и манкостью, о которой французы говорят elleaducharmeилиelleaduchien*. И она тоже надевает красящий ее внешность костюм, пересыпанный блестками и бриллиантами. И она еже­дневно показывается на сцене в своем репертуаре. Последний однообразен и применен к тому, чтоб в куплетной, каскадной, пластической и другой форме показать и пококетничать перед публикой своими телесными прелестями и иным сценическим обаянием. Но эта кокотка-певица — откровеннее. Всем понятно, для чего она появляется на эстраде. Она не трогает ни Шек­спира, ни Шиллера, а пользуется для сего написанным канканным репертуаром. Она кокотка, и не скрывает этого.

А актер! Он прячется за великие имена, он прикрывается громким именем артиста, он берет гениальные произведения лучших создании человеческого гения не для того, чтоб объяснить их глубину обществу, а для того, чтоб в них показать свое тело и свое обаяние. Это не только разврат, но это и кощунство.

Такое искусство породило и соответствующую критику и публику. Она не ходит в театр, чтоб увидать Шекспира, а для того, чтоб полюбоваться душкой-актером в изувеченной об­становке шекспировского творения. Она не хочет Гамлета, а хочет душку-актера в костюме Гамлета. Она не хочет Шекспира, а хочет знакомую, раз навсегда установленную форму общесце­нической интерпретации. Она хочет видеть душку-актера dans son repertoire * точно так же, как хочет видеть любимую кафе­шантанную кокотку в ее репертуаре.

Какая пошлость и какое святотатство!

Чтобы украсить свой поступок и гнусную роль актера, лю­ди издали какой-то закон в искусстве: нельзя скрывать своей индивидуальности, как будто индивидуальность актера заклю­чается главным образом в его внешних и голосовых данных. Сценическая индивидуальность — это духовная индивидуаль­ность прежде всего. Это тот угол зрения художника на твор­чество, это та художественная призма, через которую он смот­рит на мир, людей и творчество. У «душек» нет никакой при­змы, а следовательно, и никакой индивидуальности, а есть шаблон и штамп.