Хиросима и Нагасаки

На мосту Мисаси мы столкнулись с отцом Таппе и отцом Лахмера, пришедших, чтобы встретить нас из Нагатцуки. Они вытаскивали семью из обломков рухнувшего дома в пятидесяти метрах от дороги. Отец семейства уже был мертв. Они вытащили двух девочек и поместили их у обочины. Их мать все еще была погребена под обломками. Они хотели закончить спасение и затем поспешить на встречу с нами. На окраине города, мы положили носилки и оставили двоих дожидаться, пока не подойдут люди из Нагатцуки. Остальные повернули назад за Настоятелем.

Большинство из руин уже догорели. Темнота тут же скрыла множество лежащих на земле силуэтов. Только изредка при нашем быстром продвижении мы слышали крики о помощи. Кто-то отметил, что характерный горелый запах напоминает ему запах сожженных трупов. Торчащие, сидящие на корточках фигуры, которые мы прошли ранее, все еще были здесь.

Транспортировка на носилках, сооруженных из досок, должна была быть очень болезненной для Настоятеля, чья спина была полностью усеяна кусками стекла. В узком проходе на краю города, машина вынудила нас сойти с дороги. Носильщики с левой стороны упали в двухметровой глубины канаву, которую они не заметили в темноте. Настоятель скрыл свою боль за дежурной шуткой, но развалившиеся носилки уже нельзя было нести далее. Мы решили подождать, пока Кинжо доставит тележку из Нагатцуки. Он вскоре вернулся с нею, вытащенной из разрушевшегося здания. Мы поместили Настоятеля в повозку и повезли его остаток дороги, стараясь как это возможно избегать выбоин на пути.

Около половины пятого утра мы, наконец, прибыли в Нагатцуку. Наша спасательная экспедиция продолжалась почти двенадцать часов. Обычно, дорога до города и обратно занимала часа два. Двое наших раненных сейчас были хорошо перевязаны. Я поспал часа два на полу; мою кровать занял кто-то другой. Затем я прочитал мессу, было 7-е августа - годовщина основания нашего общества. После нее мы принялись за доставку отца Клейнсорга и других знакомых из города.

Мы снова вышли в путь уже с ручной тележкой. Яркий день открыл ужасающую картину, частично укрытую мраком прошлой ночи. Где стоял город, везде, на сколько хватало глаз, простирались руины и пепел. Устояли лишь несколько скелетов полностью выгоревших изнутри зданий. Берега реки были усеяны мертвыми и раненными, и поднявшаяся вода кое-где скрыла их тела. На широкой улице в направлении Хакасимы лежали многочисленные обнаженные обгорелые трупы. Среди них попадались и все еще живые. Несколько заползло под выгоревшие трамваи и автомобили. Страшно изуродованные силуэты давали знаки нам и затем изнемогали. Пожилая женщина и девочка, которую она тянула за собой, спускались по нашей улице. Мы разместили их на тележке и покатили до госпиталя, чей вход превратился в перевязочный пункт. Здесь раненные лежали прямо на полу, ряд за рядом. Перевязаны были только самые большие раны. Мы перевезли еще солдата и старушку сюда, но мы не могли переместить каждого, кто лежал под солнцем. Это было бы нескончаемо и сомнительно, могли ли те, кого мы отвезли бы до перевязочного пункта поправиться, ибо даже там отсутствовала какая-либо фактическая помощь. Позднее, мы убедились, что пострадавшие днями лежали в коридорах госпиталя и там умирали.

Нам нужно было идти к месту встречи в парке и раненные остались предоставленными собственной судьбе. Мы направили свой путь к месту, где стояла церковь, чтобы выкопать те вещи, которые вчера закопали. Они остались неповрежденными. Все остальное сгорело полностью. В развалинах, мы нашли несколько расплавленных остатков святой посуды. Добравшись до парка, мы погрузили экономку и мать с двумя детьми на тележку. Отец Клейнсорг окреп достаточно, при поддержки брата Нобахары, для пешего перехода до дома. Путь обратно снова проходил мимо раненных и мертвых в Хакасиме. Снова не было признаков спасательных экспедиций. На мосту Мисаси все еще оставалось семейство, спасенное вчера из-под обломков отцами Таппером и Лахмером. Кусок жести служил им защитой от солнца. Мы не могли взять их с собой, наша повозка была занята. Дав им и тем кто неподалеку напиться воды, мы решили спасти их позднее. В три часа дня мы вернулись в Нагатцуку.

После нескольких глотков и небольшого подкрепления, отцы Столт, Лахмер, Эргингхаген и я отправились за семьей на мосту. Отец Клейнсорг сказал, что нам нужно так же спасти двух детей, оставшихся без матерей и лежавших поблизости от него в парке. По дороге нас приветствовали незнакомцы, замечавшие, что мы идем с миссией милосердия и одобрявшие наши усилия. Теперь встречались группы людей, выносивших раненных на носилках. Когда мы подошли к мосту, семейство уже покинуло его. Их вполне могли увезти за это время. Там была работающая группа солдат, которая выносила жертв вчерашнего дня.

Истекло более тридцати часов, пока появились первые организованные спасательные отряды. Мы нашли обоих детей и вывезли их из парка: уцелевшего шестилетнего мальчика и двенадцатилетнюю девочку с ожогами около головы, рук, ног и лежавшую тридцать часов в парке без медпомощи. Левая сторона ее лица и левый глаз были полностью покрыты кровью и гноем, так что мы подумали, что она лишилась глаза. Когда позднее мы промыли раны, оказалось глаз цел и веки просто слиплись вместе. На пути домой, мы взяли с собой другую группу из трех беженцев. Однако, сперва они хотели узнать нашу национальность. Они тоже опасались, что мы могли бы быть спустившимися на парашютах американцами. Когда мы прибыли в Нагатцуку уже стемнело.

Мы взяли под нашу заботу пятьдесят беженцев, потерявших все. Большинство из них были ранены и немало имели опасные ожоги. Отец Ректор лечил ранения как мог с теми скудными медикаментами, которыми мы располагали. Люди даже с небольшими ожогами были очень слабы и все страдали от диареи. В сельских домах по соседству почти везде так же находились раненные. Отец Ректор делал ежедневные обходы и выступал в качестве старательного доктора и доброго самаритянина. Эта работа, в глазах людей, была большей поддержкой христианства, чем весь наш труд в течении предыдущих долгих лет.

Трое тяжело обожженных скончались в нашем доме в следующие несколько дней - неожиданно пульс и дыхание прекращались. Конечно, такое маленькое количество смертей являлось свидетельством нашего тщательного ухода. В государственных станциях помощи и больницах погибала целая треть или половина пациентов. Они лежали около госпиталей практически без помощи и процент смертности был очень высок. Всего не хватало: докторов, помощников, бинтов, медикаментов и.д. На перевязочном пункте в школе в соседней деревне группа солдат несколько дней ничего не делала, за исключением выноса и кремирования трупов за школой.

В течении следующих нескольких дней, похоронные процессии следовали мимо нашего дома с утра до ночи, наполняя покойными небольшую долину рядом. Там, в шести местах, сжигали трупы. Люди приносили свои собственные дрова и сами устраивали кремацию. Отец Лахмер и отец Лоурес нашли мертвого человека в близлежащем доме, уже раздувшегося и источавшего ужасный запах. Они отвезли его в эту долину и сожгли. Даже поздно ночью, маленькая долина была освещена похоронными кострами.

Мы проявляли систематические усилия для розыска наших знакомых и семей укрытых у нас беженцев. Часто, по прошествии нескольких недель, кто-то находился в отдаленной деревне или больнице, но от большинства не было вестей - они, по-видимому, скончались. Мы были рады обнаружить мать двоих детей, найденных нами в парке, которой удалось избежать смерти. Через три недели она снова увидела своих детей. Огромная радость воссоединения смешалась со слезами по тем, кого не суждено больше увидеть.

Размах бедствия, случившегося с Хиросимой 6-го августа, очень медленно укладывался в моей голове. Я пережил катастрофу и видел ее только во взблесках, которые лишь постепенно слились в единую картину. Что же в действительности одновременно произошло целиком со всем городом: как результат взрыва бомбы в 8:15, почти весь он был уничтожен одним ударом. Только небольшие окраинные районы в южной и восточной частях избежали полного разрушения. Бомба взорвалась над центром города. Из-за ударной волны, небольшие японские дома в диаметре пять километров, которые представляли 99% города, рухнули или взлетели на воздух. Те, кто находился в домах оказались погребены под руинами. Те, кто находился на открытом пространстве получили ожоги от контакта с огнем или лучами, испущенными бомбой. Там где имущество было сильно поражено, появлялись пожары. Они быстро распространялись.

Тепло, поднимавшееся из центра, создало ураган, который помог огню овладеть всем городом. Заваленные под руинами люди, не могущие быстро освободиться, и те, кого поймал огонь, погибли. За шесть километров от центра взрыва все дома были повреждены, а многие рухнули и загорелись. Даже на удалении 15 километров разбивались стекла. Говорили, что вражеские самолеты распылили взрывчатку и зажигательное вещество над городом, а затем породили взрыв и возгорания. Некоторые утверждали, что они видели самолеты, сбросившие на парашютах что-то, что взорвалось на высоте 1 000 метров. Газеты называли бомбу "атомной бомбой" и отмечали, мощь ее заряда произошла от взрыва атомов урана, и что в результате этого испускались гамма-лучи, но никто не знал ничего более определенного касательно устройства бомбы.

Сколько людей стали жертвой этой бомбы? Выжившие в катастрофе определяют число смертей по крайней мере как 100 000. Хиросима имела население в 400 000. Официальная статистика говорит о 70 000 смертей к 1-му сентябрю, не считая пропавших без вести... и о 130 000 раненных, среди них о 43 500 раненных тяжело. Оценки, сделанные нами самими на основании групп людей, известных нам, показали, что число в 100 000 смертей не слишком завышено. Рядом с нами было два барака, в каждом из которых жили 50 корейских рабочих. В день взрыва, они работали на улицах Хиросимы. Выжившими в один барак вернулось четверо, в другой - шестнадцать. 600 учениц протестанской школы работали на фабрике, откуда возвратилось только 30-40. Большинство из деревенских семей в окрестности потеряли одного или более человека, кто работал на предприятиях в городе. Наш сосед, Тамура, потерял двоих детей и сам получил большую рану ибо, так случилось, он оказался в городе в тот день. Семья нашего чтеца потеряла двоих, отца и сына; таким образом, семья из пяти человек теряла по крайней мере двоих, считая только умерших и тяжело раненных. Умерли мэр, глава центрального японского округа, комендант города, корейский принц, размещенный в Хиросиме в качестве офицера и множество других высокопоставленных лиц. Из профессуры Университета, двадцать два были убиты или тяжело ранены. Особенно сильно пострадали солдаты. Саперно-строительный полк был почти полностью уничтожен. Его казармы находились рядом с центром взрыва.

Тысячи пострадавших, скончавшихся позднее, несомненно можно было бы спасти, получи они должное лечение и уход, но спасательные работы во время трагедии такого масштаба невообразимы; так как целый город был сметен одним ударом, все приготовленное для спасения оказалось потеряно и не оказалось никаких запасов в окраинных районах. Многие из раненных так же скончались из-за недоедания и, следовательно, нехватки сил на выздоровление. Имевшие достаточно сил и получавшие хорошую медицинскую помощь медленно залечивали ожоги, причененные бомбой. Однако, были и случаи, когда неожиданно умирали те, для которых прогноз казался оптимистичным. Так же, некоторые из получивших незначительные ожоги умирали за неделю или позднее, после воспаления глотки и полости рта. Сначала мы думали, что это последствия вдыхания вещества бомбы. Позднее, комиссия обосновала тезис, что во время взрыва выходили гамма-лучи, после чего внутренние органы оказывались повреждены способом, до некоторой степени напоминающим последствия рентгеновского облучения. Это создавало уменьшение числа белых кровяных телец.

Только в нескольких случаях, известных мне лично, люди, не получившие никаких ожогов, позднее умирали. Отец Клейнсорг и отец Сейслик, находившиеся недалеко от центра взрыва, но не получившие ожогов, стали слабеть где-то через четырнадцать дней после взрыва. До этого времени небольшие рассеченные раны заживали нормально, но после, те ранения, которые все еще не зажили, стали хуже и до настоящего времени (в сентябре) не вылечились полностью. Посетившие врачи диагностировали у них лейкопению. Таким образом, кажется вполне правдоподобным утверждение, что радиация имеет некоторое действие на кровь. Я же придерживаюсь мнения - их общее недоедание и ослабленное состояние частично ответственны за эти симптомы. Были толки о испускании руинами города смертельных лучей и что рабочие, пришедшие туда для помощи в расчистке, скончались, и центральный район возможно будет непригоден для жилья некоторое время. Сомневаюсь, являются ли такие разговоры правдой, я и другие, кто были в разрушенной зоне несколько часов вскоре после взрыва, не испытали никаких пагубных последствий.

Никто из нас в те дни не слышал о каких-либо вспышках против американцев у японцев, не было и никаких проявлений мстительного духа. В Японии перенесли этот страшный удар как часть рока войны... нечто, что должно претерпевать без недовольства. В течении этой войны я отмечал относительно небольшую ненависть к союзникам непосредственно у населения, хотя пресса использовала случай для вызова таких настроений. После побед в начале войны, на врага в значительной степени смотрели свысока, но когда наступление союзников набрало силу и особенно после прихода грандиозных B-29, технический уровень Америки стал предметом удивления и восхищения.

Следующий эпизод показывает дух японцев: несколько дней спустя после атомной бомбардировки, ректор Университета пришел к нам утверждая, что японцы были готовы уничтожить Сан-Франциско бомбой такой же эффективности. Было сомнительно, что он сам верил в то, что говорил. Просто он хотел удивить иностранцев тем, что японцы были способны на такие же открытия. В своей националистической гордости, он говорил, убеждая сам себя. Еще японцы объявили, будто принцип новой бомбы - японское открытие. Только недостаток материалов, они говорили, помешал ее созданию. В это же время, немцы объявляли о передаче открытия на следующую ступень и нахождении около начала такой бомбардировки. Считалось, американцы узнали секрет от германцев и довели бомбу до стадии промышленной сборки.

Мы обсуждали между собой нравственность применения атомной бомбы. Некоторые относили ее к той же категории, как и отравляющий газ и возражали против применения бомбы в отношении мирного населения. Другие придерживались убеждения, что в тотальной войне, какая велась в Японии, не существует разницы между гражданским населением и солдатами, а сама бомба была эффективным средством закончить кровопролитие, предвестником капитуляции Японии и, таким образом, избежания всеобщего разрушения. Мне кажется логичным, что те, кто поддерживает всеобщую войну на уничтожение, в принципе не сетуют на действия против мирного населения. Трудность вопроса - может ли быть оправдана такая война в своей текущей форме, даже если она преследует праведные цели. Не имеет ли это материальное и духовное зло последствий, далеко превосходящих любую возможную пользу? Когда наши философы смогут дать ясный ответ на этот вопрос?