О советской парадигме

лософского учения Брентано и тех мыслителей, которые с Брентано связаны. Тесная связь мировоззрения Масарика с философией его венского учителя Брентано бесспорна» (Якобсон Р. Масарик о языке // Центральная Европа. Ежемесячник (Прага). 1930. № 5. С. 270).

В XX в. британская и австрийская традиции философской критики языка слились (произведя мощный взаимный резонанс) в творчестве Людвига Витгенштейна (1889-1951) и Карла Поппера (1902-1994), двух выходцев из Австро-Венгрии, натурализовавшихся в англоязычном мире. См. в этой связи очень интересную (но, к сожалению, плохо переведенную с венгерского на русский) книгу: Нири К. Философская мысль в Австро-Венгрии. М., 1987.

Пренебрежение философией языка в советское (да и в досоветское) время, возможно, было обусловлено (по крайней мере отчасти) преобладающей ориентацией на классическую немецкую философию, прежде всего на Канта и Гегеля, которые, как принято считать (хотя это мнение, вероятно, может быть оспорено), «обошли стороной» философские проблемы языка и языковой деятельности людей. См., например, главу «Молчание Канта» в книге Т. Де Мауро (см. примеч. 73 и 95).

«L'intera storia filosofiсa antica e medievale sa benissimo che tra la parola e la cosa nominata c'e come una intercapedine transparente, immateriale, decisiva: il concetto» (Eco U. II segno. Milano, 1973. P. 107). Ср. авторизованный французский перевод: «...toute la philosophic antique et medievale savait deja qu'entre mot et chose nominee se trouve un volume transparent, immateriel, decisive: le concept» (Eco U. Le Signe. Histoire et analyse d'un concept. Bruxelles, 1988. P. 208). В связи с затронутой здесь темой своеобразия различных языков интересно отметить, сколь по-разному оформлена одна и та же мысль (и, по сути дела, одним и тем же автором!) по-итальянски и пофранцузски.

Само понятие «понятие» в нашей литературе мало исследовано. Здесь, за недостатком места, оставим эту тему в стороне. Впрочем, и слово (понятие) «слово» таит в себе немало проблем.

Вряд ли случайно то, что пример этот мне попался именно в учебнике по культурологии: эта «наука» возникла в постсоветское время, но продолжает некоторые из худших советских традиций.

Велик А.А. Культурология. Антропологические теории культур. М., 1998. С. 9.

Отметим также филологическую некорректность автора и его своеобразный (впрочем, весьма характерный для lingua sovetica) а-историзм в обращении со словом «культура». Слово берется в его латинской форме (что подчеркнуто и использованием латиницы, и специальной пометой) и закавыченные значения слова даны именно латинские (по латинско-рус- скому словарю). Но то понятие (обозначаемое словом «культура»), о кото-

ром говорится далее (и во всей книге), сформировалось только в Новое время (что показано в специальных исследованиях, которые не могли быть неизвестны автору). Подобную филологическую и историческую некорректность этнолога («культуролога») можно считать следствием той «сегрегации» гуманитарных дисциплин в советское время, о которой речь пойдет ниже.

О триаде слово — понятие — вещь и сложных взаимоотношениях между ее составляющими см., например, классический учебник советского времени: Реформатский А.А. Введение в языкознание. Учебное пособие для пед. вузов. М., 1960. С. 40. Анализ этой триады в более широком историческом контексте см., например, в книге: Eco U. Le signe. Histoire et analyse d''un concept. Bruxelles, 1988. P. 35-40.

Текст А.А.Белика во всяком случае стилистически аккуратен (что, впрочем, лишь подчеркивает его логическую и философскую некорректность). В качестве еще одного примера можно привести цитату из другого учебника по «культурологии», в которой подобные же некорректности сочетаются еще и с неряшливостью стиля: «Что такое культура? Почему этот феномен породил такое множество разноречивых определений? Отчего культурность как некое свойство оказывается неотъемлемой чертой различных сторон нашего социального бытия? Можно ли, вообще говоря, выявить специфику данного антропологического и общественного явления? Понятие "культура" относится к числу фундаментальных в современном обществознании. Трудно назвать другое слово, которое имело бы такое множество смысловых оттенков» (Гуревич П.С. Культурология. М., 1998. С. 8). П.С.Гуревич (как обозначено на титульном листе процитированной книги) — доктор философских наук и доктор филологических наук (очевидно, еще советского «чекана»). Сочинения этого плодовитого автора — неиссякаемый источник для исследований «советского языка» и тех постсоветских «дискурсов», которые продолжают его славные традиции.

См.: Де Мауро Т. Введение в семантику. С. 45 и сл.

Не кто иной, как Ф. де Соссюр еще оспаривал вербализм как «поверхностную точку зрения широкой публики». В его знаменитом «Курсе общей лингвистики» говорится: «Многие полагают, что язык есть по существу номенклатура, то есть перечень названий, соответствующих каждое определенной вещи... Такое представление может быть подвергнуто критике во многих отношениях. Оно предполагает наличие уже готовых понятий, предшествующих словам... наконец, оно позволяет думать, что связь, соединяющая название с вещью, есть нечто совершенно простое, а это весьма далеко от истины» (Соссюр Ф. де. Курс общей лингвистики / Перев. с фр. Екатеринбург, 1999. С. 24 и 68; ср.: Де Мауро Т. Введение в семантику. С. 37).

Ср. замечание А.С.Панарина: «Нам никогда не преодолеть архаики нашего мышления, если мы не поставим вопрос об архаике самого марксизма. Ситуация, сложившаяся сегодня в наших общественных науках, поразительно напоминает ту, что наблюдалась на Западе при переходе от средневековой схоластики к наукам нового времени. Главное, что было отвергнуто в результате этого перехода, — презумпция "скрытых сущностей", носящих ноуменальный внеопытный характер» (Панарин А.С. Политология на рубеже культур// Вопросы философии. 1993. № 8. С. 16).

По-моему, однако, дело не в «марксизме» как таковом. «Дискурсы» самого Маркса не более «архаичны», чем «дискурсы» большинства других европейских мыслителей XIX века. Дело скорей в нашей российской «почве», будучи перенесенным (transfere) на которую, «марксизм» претерпел определенную «архаизацию».

См., например, довольно наивную (в этом отношении) книгу: Асоян Ю., Малафеев А. Открытие идеи культуры. М., 2000.

Щербатской Ф.И. С.Ф.Ольденбург как индианист// Сергею Федоровичу Ольденбургу. К пятидесятилетию научно-общественной деятельности 1882-1932. Сб. ст. Л., 1934. С. 20.

Библер B.C. Цивилизация и культура. Философские размышления в канун XXI века (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 2). М., 1993.

В качестве параллели сошлюсь на книгу: Резников Л.О. Понятие и слово. Л. (Издательство Ленинградского университета!), 1958. Во Введении автор пишет, что его цель — «попытаться с позиций диалектического материализма осветить ... некоторые стороны» такого «сложного вопроса», как «взаимоотношение понятия и слова» и «их отношение к предметной действительности». Лишь в начале четвертой главы книги (на стр. 56) автор, как бы спохватываясь, дает некоторые объяснения того, что он, собственно, понимает под «словом». О том, что понимается под «понятием», читателю предоставлено догадываться самому. Вообще эта книга — яркий образец советского «философского дискурса». Одно из любимых слов автора — прилагательное «порочный» (например: «Но порочность взглядов Гегеля и Гумбольдта состояла в том, что, будучи идеалистами ...» [с. 9]). При этом по некоторым признакам можно думать, что Л.О.Резников лишь «следовал правилам игры» или «играл роль», а на самом деле был умнее своего «наигранного» «марксизма». Так в наши дни Владимир Жириновский играет роль «брутального политика», а когда бог политики не «требует» его к «священной жертве», ведет себя как вполне нормальный человек.

Впрочем, такое же обращение со словами «культура» и «цивилизация» мы находим и в работе Н.А.Бердяева «Философия неравенства» (1923 г.). См., например: Бердяев Н.А. Философия неравенства. М., 1990. С. 247261 («Письмо тринадцатое. О культуре»).

Russel B. History of Western Philosophy. London, 1965. P. 13.

Ср. начало первой главы в советском учебнике по философии, изданном во времена «перестройки»: «Философия — одна из древнейших и увлекательнейших областей человеческого знания, духовной культуры. Зародившись в VII—VI веках до н. э. в Индии, Китае, Древней Греции, она стала устойчивой формой общественного сознания на все последующие века» (Ведение в философию: Учебник для вузов. В 2 ч. Ч. 1/ Под. ред. И.Т.Фролова. М., 1989. С. 20).

Мой коллега по РГГУ А. Перлов предложил вариант: «измофилия». Мандельштам О. Шум времени. Воспоминания. Статьи. Очерки. СПб., 1999. С. 69. Ср. также заключительные строки в стихотворении Н.Гумилева «Слово» (из посмертно опубликованного сборника «Огненный столп», 1921):

И, как пчёлы в улье опустелом, Дурно пахнут мертвые слова.

См.: The Linguistic Turn. Recent Essays in Philosophical Method/ Ed. and with an introduction by R.Rorty. Chicago; London, 1967. Само выражение «лингвистический поворот» («linguistic turn») было создано австрийским философом Густавом Бергманом (1906-1987)- см.: The Linguistic Turn. P. 8-9. Ср. также: Зверева Г.И. Роль познавательных «поворотов» второй половины XX века в современных российских исследованиях культуры...

С. 12. Как пишет Р.Рорти, «поворот к языку [die Wende zur Sprache = the linguistic turn] — это общая черта всех философов XX века; он столь же очевиден у Хайдеггера, Гадамера, Хаберамаса и ДерриДа, как и у Карнапа, Айера, Остина и Витгенштейна» (Rorty R. Analytiscfte Philosophie und verandernde Philosophie // Rorty R. Philosophie und Zukunft. Essays. Frankfirt/Main, 2000. S. 56). Эссе Р.Рорти цитируется по немецкому переводу, поскольку англоязычный оригинал («Analytic Philosophy and Transformative Philosophy») еще не опубликован.

Де Мауро Т. Введение в семантику. С. 45.

См. обыгрывание многозначности этого слова Е.М.Мелетинским: «Рыцарский роман, как и вся средневековая литература, не ориентирован на "подражание природе"; если он реалистичен, то скорее в смысле средневекового философского реализма, который приписывал реальность общим понятиям» (Мелетинский Е.М. Средневековый роман. М., 1983. С. 7). См.: Поппер К.Р. Нищета историцизма/ Перев. с англ. М.. 1993. С. 35-43 (гл. 10: «Эссенииализм versus номинализм»). На с. 36 читаем: «... "Реализм" следует считать наименованием, которое вводило людей в заблуждение. Предлагаю поэтому переименовать ... антииноминалистическую теорию и назвать ее эссенциализмом». Ср. также Поппер К.Р. Открытое общество и его враги / Перев. с англ. М., 1992. Т. 1. С. 63, 268-269; Т 2- С. 336-337.

Поппер К. Р. Нищета историцизма. С. 37—38.

И это одна из тех черт «советской парадигмы», которая позволяет говорить о ее «архаичности». Подобно тому как в сфере социально-полити- ческой «советская система» была во многом «откатом» назад в российское прошлое (с его самодержавием, крепостничеством и т.д.), «советская парадигма» также была, можно сказать, своего рода «архаикой» по меркам XX века. Можно предположить, что «вербализм—реализм» в сфере языка и идеологии хорошо сочетается с авторитаризмом (и тоталитаризмом) в сфере общественно-политического устройства и, наоборот, «номинализм» более органично сочетается с «открытым», плюралистическим обществом.

Показательна в этом плане такая «история», которую рассказывают о А.М.Пятигорском. Будучи уже в эмиграции, A.M. выступал с докладом перед какой-то ученой аудиторией (то ли в Англии, то ли в Америке). Среди слушателей оказался некий историк, который был поражен (или даже возмущен) услышанным. После доклада он подошел к A.M. и, кипя эмоциями, спросил его: «Неужели Вы историк?» — «Нет, что Вы! Я — философ», — успокоил его A.M.

Впрочем, подобное отношение к философии, по иным причинам, могло существовать и совсем в иных историко-культурных обстоятельствах. Так, например, Антуан Про довольно едко пишет о небрежении философией и даже враждебности к ней, характерных для некоторых французских историков, представителей знаменитой «Школы «Анналов»», что отнюдь не пошло на пользу названной Школе (см.: Про А. Двенадцать уроков по истории / Перев. с фр. Ю.В.Ткаченко. М., 1996. С. 6-8). Не раз уже отмечалось многими авторами, что небрежение философией (философией вообще) означает лишь зависимость (неосознаваемую) от некой конкретной философии (системы, школы и т. д.) — как правило, не самой «лучшей» из имеющихся в наличии на данный исторический момент. Ср. следующие три цитаты:

«Естествоиспытатели воображают, что они освобождаются от философии, когда игнорируют или бранят ее. Но так как они без мышления не могут двинуться ни на шаг, для мышления же необходимы логические категории, а эти категории они некритически заимствуют либо из обыденного общего сознания так называемых образованных людей, над которыми господствуют остатки давно умерших философских систем, либо из крох прослушанных в обязательном порядке университетских курсов по философии (которые представляют собой не только отрывочные взгляды, но и мешанину из воззрений людей, принадлежащих к самым различным и по большей части к самым скверным школам), либо из некритического и несистематического чтения всякого рода философских произведений, — то в итоге они все-таки оказываются в подчинении у философии, но, к сожалению, по большей части самой скверной, и те, кто больше всех ругает фи-

лософию, являются рабами как раз наихудших вульгаризированных остатков наихудших философских учений» (Энгельс Ф. Диалектика природы. М., 1969. С. 179 — раздел [Естествознание и философия]).

«Обычный язык — это осадок, оставшийся от былых философских спекуляций» («Ordinary language is the resting-ground of bits and pieces of philosophic speculation from the past» — Russel B. Wisdom of the West. New York, 1966. P. 85 — глава «Афины»).

«Экономист Дж.М. Кейнс однажды заметил, что те экономисты, которые недолюбливают теорию или утверждают, что им лучше работается без нее, просто находятся в плену у какой-нибудь устаревшей теории. И это справедливо также в отношении исследователей и критиков литературы» (Eagleton Т. LiteraryTheory. Oxford, 1983. P. vii).

Другое следствие того же — порой поразительная неосведомленность наших гуманитариев в истории философии и в философской терминологии. Недавно вышел русский перевод книги известного английского антрополога А.Р.Рэдклиффа-Брауна, подготовленный группой антропологов отечественных. «Введение» к свой книге Рэдклифф-Браун начинает, разумеется, с определения основных понятий (терминов), которыми он будет пользоваться (ср. выше о «Введении» к «Истории Западной философии» Б.Рассела и о британской привычке определять понятия). Среди прочего Рэдклифф-Браун говорит, что он различает «idiographic and nomothetic enquiries» (см.: Radcliffe-Brown A.R. Structure and Function in Primitive Society. London, 1952. P. 1). Речь, разумеется, идет о понятиях и терминах, восходящих к так называемой баденской школе неокантианства, конкретнее к работам В.Виндельбанда (1848-1915) и Г.Риккерта (1863-1936). На русский язык закурсивленные термины переводятся (почти транскрибируются) как идиографический и номотетический. См., например, статьи «Идиографический метод» и «Номотетический метод» в «Философском энциклопедическом словаре» (М., 1983; 2-е изд. М., 1989). В названном русском переводе слово «idiographic» переводится как «идеографический» — и это не опечатка, потому что слово повторено несколько раз (см.: Рэдк- лифф-Браун А.Р. Структура и функция в примитивном обществе. Очерки и лекции / Перев. с англ. М., 2001. С. 8-9). Комментарии излишни.

«Сегрегация» различных гуманитарно-научных дисциплин в советское время естественным образом сочеталась с их жесткой демаркацией (возможно, среди прочего, потому, что государству так было проще управлять наукой в целом и отдельными учеными). Между тем давно уже признано, что самые интересные результаты зачастую получаются на «стыках» разных наук. Любая демаркация наук (как, вероятно, и вообще человеческой деятельности) есть нечто условное, т. е. исторически обусловленное, — и при изменении исторических условий подверженное изменениям. Поэтому в число прочих «поворотов», которые должны у нас произойти (и

тарнонаучной деятельности на отдельные «зоны» к большей взаимосвязанности и даже сочетанию различных «зон».

Ср. релятивизацию междисциплинарных барьеров в современном западном «постмодернизме»; среди прочего — в работах М.Фуко. См., например: Малахов B.C. Постмодернизм// Философия. Учебник/ Под ред. В.Д.Губина и др. 2-е изд. М., 2000. С. 669 (то же в новом издании этой книги: Философия. Учебник/ Под. ред. В.Д.Губина, Т.Ю.Сидориной. 3-е изд. М., 2003. С. 819).

Слова «гордыня» и «смирение» относятся к числу тех слов современного русского языка, за которыми стоит многовековая культурная традиция — вернее сказать (во множественном числе): многовековые и разнообразные культурные традиции. Чтобы в полном объеме учесть все те значения (смыслы), которые могут быть вложены в эти слова, необходимо проследить историю их «предков» и «родственников» в нескольких других языках: древнееврейском, греческом, латыни — а также в языках новоевропейских. Подобное исследование «тянет» на целую книгу (которую, может быть, когда-нибудь или напишу я сам, или напишет кто-нибудь другой). Здесь же я попытаюсь лишь очень кратко — как бы пунктирно (конспективно) — изложить некоторые предварительные результаты моих поисков1. Нижеследующие заметки — это своего рода наброски для будущего исследования, как бы указатели тех направлений, по которым, как мне кажется, надо будет двигаться в дальнейшем.

Согласно правилам написания научных текстов, следует начать с обзора литературы. И мы с удивлением обнаружим, что при всей несомненной важности слов «гордыня» и «смирение» (точнее — важности стоящих за ними понятий) литература, им посвященная, не то чтобы скудна, но как-то раздроблена. Мне (пока?) не удалось обнаружить ни одной монографии (книги), посвященной этой паре слов или хотя бы одному из них2. «Гордыне» в этом смысле, возможно, повезло несколько больше. Поскольку она входит в традиционный список «семи смертных грехов» (или «семи главных пороков») и обычно признается в этом списке главной (первой), то о ней неминуемо заходит речь в книгах, посвященных этой «семерице»3. «Смирение» почитается как одна их главных добродетелей (если не самая главная) в

иудаизме и христианстве, поэтому, надо полагать, речь о ней должна идти в общих исследованиях о добродетелях. Но, повторяю, специальных книг о «смирении» как будто нет. Правда, есть весьма информативные статьи в энциклопедических изданиях4. Литература на русском языке особенно скудна5.

Прежде чем двигаться дальше — два предварительных замечания. Во-первых, следуя номиналистической установке (о которой речь

шла выше), я исхожу из того, что за словами «гордыня» и «смирение» (как и за связанными с ними словами на других языках) кроются не некие неизменные «сущности» (вроде платоновских «идей»-«эйдо- сов»), а, напротив, изменчивые человеческие представления (понятия или опять же идеи — но в другом смысле этого слова). Исследование истории слов подразумевает параллельное рассмотрение как истории изменчивых «означающих», так и истории не менее изменчивых «означаемых».

Во-вторых, как будет показано ниже, смыслы слов «гордыня» и «смирение» (и их иноязычных «родственников») складывались и развивались преимущественно в контексте религиозных традиций иудаизма и христианства. Но это вовсе не означает, на мой взгляд, что понятия, выражаемые данными словами, навсегда обречены оставаться в пределах только этих традиций. Как и во многих других случаях, культура «пострелигиозная» (т. е. выходящая за пределы традиционных конфессий) способна воспринять и переосмыслить на свой лад традиционные понятия.

Итак, речь идет о русских словах «гордыня» и «смирение». И здесь мы сразу сталкиваемся с тем, что я позволю себе назвать «несамодостаточностью» русского языка: многие наши слова нельзя скольконибудь полно понять исходя лишь из самого русского языка, не выходя за его пределы (разумеется, то же можно сказать и о других развитых современных языках).

Кслову «смирение» это относится даже в большей степени, чем

кслову «гордыня». Этимологические словари русского языка утверждают, что русское прилагательное «смиренный» восходит к цер- ковно-славянскому , страдательному причастию от гла-

гола — «умерить», «смягчить», «сдержать». То есть корень здесь — «мера», а русское написание через «и» и тем самым сближение с корнем «мир» — следствие ложной («народной») этимологиза-

ции 6. Церковно-славянское	«съм^ренъ» — это перевод греческого
прилагательного tapeinos	7.

С этимологией слова «гордыня» дело обстоит как будто проще (хотя тут могут быть и свои проблемы). Согласно этимологическим словарям, прилагательное «гордый» относится к словам общеславянского слоя: реконструируется праславянское * grd- «гордый > надменный > ужасный > отвратительный». Общепринятой индоевропейской этимологии нет, но сближают с латинским словом gurdus, «глупый», «бестолковый»8.

Можно предполагать, что, какова бы ни была общеславянская и индоевропейская предыстория этого слова, его значения (смыслы) в письменной литературе сложились под влиянием переводов с греческого (а позже с латыни и других западноевропейских языков).

Интересно, что в русском языке с одним прилагательным «гордый» (имеющим как положительные, так и отрицательные коннотации) связано два (по крайней мере) существительных с разными наборами значений: «гордость» и «гордыня». Согласно академическим словарям современного русского языка, в слове «гордость» на первом плане — положительные значения: «чувство собственного достоинства, самоуважение», «чувство удовлетворения» и т. д., но есть и значение отрицательное: «преувеличенное высокое мнение о себе и пренебрежительное отношение к другим», «надменность», «высокомерие», «спесь»9. Слово же «гордыня» имеет лишь отрицательный смысл: «непомерная гордость» 10.

Всинодальном переводе Библии употребляются и «гордость», и «гордыня», причем первое слово — гораздо чаще и преимущественно (если не исключительно) в отрицательном смысле. Слово «гордый» употребляется также лишь в отрицательном смысле. В латинском тексте Библии этому отрицательному смыслу соответствуют выразительные слова superbus («гордый») и superbia («гордость»/«гордыня»), которые современному русскому почти понятны без перевода (ср. нынешнее разговорное слово «супер» — в смысле «превосходный», «первоклассный»). Здесь мы не пойдем далее этих латинских слов (т. е. к их греческим и древнееврейским соответствиям) и вернемся к слову «смирение».

Втекстах Ветхого Завета «смирение» и «гордость»/«гордыня» (или «смиренный» и «гордый») нередко соседствуют и противопоставляются друг другу. Иными словами, «гордость»/«гордыня» как свойство отрицательное (порок) противопоставляется «смирению» как свойству положительному (добродетели). Вот две характерные цитаты из «Книги притчей Соломоновых»:

1.Придет гордость, придет и посрамление; но со смиренными — мудрость (11.2).

То же на латыни:

Ubi fuerit superbia, ibi et contumelia; ubi autem humilitas, ibi sapientia.

To же в современном английском переводе:

When pride comes, then comes disgrace, but with humility comes wisdom ".

2Гордость человека унижает его,

асмиренный духом приобретает честь (29.23).

То же на латыни:

Superbum sequitur humilitas,

et humilem spiritu suscipiet gloria.

To же на английском (King James Version):

A man's pride shall bring him low;

but honour shall uphold the humble in spirit.

Как утверждает автор статьи «Смирение» в «Еврейской энциклопедии», в Торе «смирение провозглашается выдающейся человеческой добродетелью — и необходимым качеством для тех, кто становится руководителями людей»12. Так, одной из отличительных черт Моисея было именно смирение, о чем свидетельствует, например, книга «Числа» (12.3). В русских (как и в некоторых других европейских) переводах Библии это обстоятельство несколько затушевывается, так как древнееврейское слово 'anaw, которое можно и должно перевести как «смиренный», нередко переводится другими словами.

В синодальном переводе соответствующее место выглядит так:

Моисей же был человек кротчайший из всех людей на земле.

Впереводе И.Ш. Шифмана:

АМоисей был самый кроткий человек из всех людей, которые на земле|3.

Ср. с одним из новых английских переводов Библии:

Now Moses was a very humble man,

more humble than anyone else on the face ofthe earth14.

Ср. также французский перевод:

Or, Moise etait un homme tres humble,

plus qu'aucun etre humain sur la face de la terre15.

Итак, уже в Ветхом Завете смирение провозглашается одним из основных человеческих достоинств (добродетелей). Противоположное же свойство, гордыня, называется одним из главных человеческих пороков. Так, в «Книге Премудрости Иисуса сына Сирахова» (тексте не вполне каноническом, но весьма чтимом) прямо говорится (10.15):

...initium peccati omnis superbia.., (начало всякого греха — гордыня)16.

Рассмотренные темы получают дальнейшее развитие в Новом Завете и в трудах авторитетнейших христианских авторов. Гордыня, как уже сказано, со временем становится во главе списка «семи смертных грехов» (или «семи основных пороков»), а смирение противопоставляется ей как одна из основных добродетелей человека (или даже как самая основная добродетель). Западные исследователи ссылаются на такие имена, как Августин, Григорий Великий, Бернар Клервоский, Фома Аквинский и др. Авторы православной ориентации ссылаются на Исаака Сирина, Василия Великого, Макария Египетского и др.17.

Как уже сказано, смирение можно определить отрицательно: это качество, противоположное гордыне. Сложнее оказалось найти такие авторитетные определения, которые были бы сформулированы не как отрицание, а как утверждение. В ответ на мой вопрос профессор Ричард Ньюхаузер любезно прислал мне три цитаты на латыни (все относящиеся к XII в.):

Предоставляю тем, кто лучше меня знает латынь (особенно средневековую), адекватно перевести эти цитаты на русский язык.

С этими и другими западными определениями смирения интересно было бы сопоставить определения, содержащиеся в трудах восточнохристианских (православных) авторов.

Особая и огромная тема — судьба понятия «смирение» в новоевропейской культуре: от Эразма Роттердамского и Лютера до авторов XX века.

Здесь ограничусь цитатами из двух знаменитых писателей XIX и

XXвв.

Всловаре французского языка «Le Grand Robert» (T.5. Paris, 1990) среди прочих образцовых французских цитат со словом «смирение» (humilite) приводятся и слова Антуана де Сент-Экзюпери из его книги «Военный летчик» (гл. 25):

На русский это переведено так:

Я понимаю, что такое смирение. Оно неравносильно самоуничижению. Оно есть самый источник действия.

В России о смирении много думал Ф.М.Достоевский, особенно во время работы над романом «Идиот». В подготовительных записях к роману дважды встречаем одну и ту же мысль:

Смирение — самая страшная сила, какая только может на свете быть!". Смирение есть самая страшная сила, какая только может на свете быть!20.

Если исходить из того понимания слова «смирение», которое дается в нынешних словарях русского языка2 1 , то эти высказывания Ф.М.Достоевского должны показаться странными, парадоксальными. Но это говорит лишь о том, что в XX веке, в советскую эпоху, ело-

во «смирение» в русском языке как бы утеряло часть своих возможных смыслов — и нам теперь предстоит эти смыслы вновь обретать.

Примечания

Причем преимущественно — поисков в интернете. Поэтому библиографические ссылки не всегда соответствуют стандартам «доинтернетной» эпохи.

См., например, библиографию в недавней статье современного французского философа: Браг Р. Антропология смирения Ц Вопросы философии. 1999. №5. С. 99-113.

Отсылаю читателя к сайту www.trinity.edu/rnewhaus/outline.html, созданному американским профессором Ричардом Ньюхаузером (Richard Newhauser, Trinity University, San Antonio, Texas, USA). На этом сайте описана программа исследования под названием «The Seven Deadly Sins as Cultural Constructions in the Middle Ages».

См., например: Dihle A. Demut // Reallexikon fur Antike und Christentum. Lieferung 17. Stuttgart, 1955. S. 735-778; Ottley R.L. Humility// Encyclopaedia of Religion and Ethics/ Ed. J.Hastings. Vol. 6. Edinburgh, 1913. P. 870-872; Szubin Z.H. Humility// Encyclopaedia Judaica, Vol.8. Jerusalem, 1971. P. 1072— 1073.; Kaczynski E. Umilta // Nuovo Dizionario di Teologia Morale. Roma, 1990.

См., например: Михеева И.Н. Смирение // Этика. Энциклопедический словарь/Под, ред. Р.Г.Апресяна и А.А.Гусейнова. М., 2001. С. 444.

См.: Фасмер Л/. Этимологический словарь русского языка/ Перев. с нем. Т. 3. М., 1971. С. 688-689; Шанский Н.М. и др. Краткий этимологический словарь русского языка. Пособие для учителей. 2-е изд. М., 1971. С. 417. Интересно было бы проследить (если это возможно), когда и как произошла эта «народная» этимологизация. Не могло ли тут быть «украинского» влияния (ведь в украинском «ять» превращается в «и»)?

Н.В.Брагинская в личной беседе высказала предположение, что церковнославянское хотя и соответствует в текстах греческому tapeinos , представляет собой скорее кальку с греческого слова sym-metros — «соразмерный». Это интересное предположение — стимул и подсказка для дальнейших исследований.

Этимологический словарь русского языка. Т. 1. Вып. 4: Г/ Под. ред. Н.М.Шанского. М., 1972. С. 131; Шанский Н.М. и др. Краткий этимологический словарь русского языка. Пособие для учителей. 2-е изд. М., 1971. С. 109. Здесь читаем: «Первоначальное значение гърдъ— «дурной, глупый, надменный» (ср. отрицательное значение в производных гордец, гордыня)».

См.: Словарь современного русского литературного языка. Т. 3: Г—Е. М.;

Л., 1954. С. 273-277; Словарь современного русского литературного языка. 2-е изд. Т. 3: Г. М, 1992. С. 239. (Примерно такое же соотношение этих двух слов — в языке А.С.Пушкина; см.: Словарь языка Пушкина. Т. 1: А—Ж. М., 1956. С. 512-514.) Примечательно, что словарь 1954 г. дает отрицательное значение без каких-либо ограничительных помет (правда, всего лишь с одной цитатой из «Братьев Карамазовых»), а словарь 1992 г. дает помету «Разг.» (и цитату из рассказа Куприна «Молох»).

Словарь современного русского литературного языка. Т. 3: Г—Е. М.; Л., 1954. С. 277; Словарь современного русского литературного языка. 2-е изд. Т. 3: Г. М., 1992. С. 239-240. Опять же стоит заметить, что в 1954 г. слово «гордыня» было сопровождено пометой «Устар.» и примечанием: «Употребляется преимущественно в поэтическом языке», а в 1992 г. при том же слове никаких помет нет, и наряду с классической цитатой из «Бориса Годунова» («Виновен я, гордыней обуянный, / Обманывал я Бога и царей, / Я миру лгал...») приводится цитата из какого-то вполне современного текста: «Рабочая его гордость незаметно для него самого переросла в гордыню, слава вскружила голову». Можно предположить, что во второй половине XX века произошло своего рода размежевание семантических полей слов «гордость» и «гордыня»: первое употребляется преимущественно в положительном смысле, а второе взяло на себя смыслы отрицательные.

The Holy Bible. New International Version. Colorado, 1991. P. 456.

Szubin Z.H. Humility// Encyclopaedia Judaica, Vol. 8. Jerusalem, 1971. P. 1072.

Учение. Пятикнижие Моисеево/ Перев., введение и коммент. И.Ш.Шифмана. М., 1993. С. 201.

The Holy Bible. New International Version. Colorado, 1991. P. 104.

La Sainte Bible. Paris, 1990. P. 150.

Ср. другой русский перевод в книге: Толковая Библия. Т. 5. СПб., 1908 (Стокгольм, 1987). С. 173: «...ибо начало греха — гордость...».

См., например, Михеева И.Н. Смирение // Этика. Энциклопедический словарь. / Под. ред. Р.Г.Апресяна и А.А.Гусейнова. М., 2001. С. 444.

Сент-Экзюпери А. де. Маленький принц. Военный летчик. Планета людей. Письмо генералу X. М., 1992. С. 192.

Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч. в 30 томах. Т. 9. Л., 1974. С. 241.

Там же. С. 270.

Например: «Отсутствие гордости, готовность подчиниться чужой воле» {Ожегов СИ. Словарь русского языка. 4-е изд. М., 1997. С. 614).

Предисловие	3
Постсоветская герменевтическая ситуация	5
«Поворот» от гордыни к смирению	8
«Поворот» от однолинейности к плюрализму	9
«Поворот» эпистемологический	13
«Поворот» лингвистический	20
«Поворот» от реализма к реальности	33
От сегрегации и иерархичности —
к свободному содружеству наук	35
Примечания	37
Приложение
О гордыне и смирении
(материалы к истории слов и понятий)	67
Примечания	73

Научное издание

Сергей Дмитриевич Серебряный

О «советской парадигме»

(заметки индолога)

Редактор серии Е.П.Шумилова Верстка О.Б.Малаховой

Оригинал-макет подготовлен в Институте высших гуманитарных исследований РГГУ

ИД №05992 от 05.10.2001 Подписано в печать 19.04.2004.

Формат 60x84/16. Уч.-изд. л. 2,2. Тираж 700 экз. Заказ № 81

Издательский центр РГГУ 125267 Москва, Миусская пл., 6 Тел. [phone]