9.6. Постмодерн и личность

Следующая из выделенных Шюцем характерных черт повседневности -личностная определенность действующего индивида. При этом у Шюца речь идет не о критериях самоидентификации, а о том, насколько полно человек в единстве его проявлений (спонтанная активность, созерцание, воображение и т.д.) включен в деятельность. Повседневность, говорит Шюц, характеризуется тем, что человек ангажирован полностью. В других конечных областях значений личность участвует 'частично': в большинстве из них отсутствует спонтанная активность, где-то не работает воображение и т.д. Каждая из них характеризуется по сравнению с повседневностью каким-либо 'дефицитом'.

Анализируя две повседневности - традиции и модерна, мы пришли к выводу, что, несмотря на традиционализм прошлых эпох, личностная вовлеченность людей далекого прошлого в совершаемые ими действия была, как правило, большей, чем в современную эпоху: повседневность в древности была не столько повседневностью, сколько чередованием 'приключений' в том смысле, какой придавал этому понятию Зиммель [34]. Приключением можно назвать часть реальности, 'изъятую' из течения обычной жизни, замкнутую в себе и отличающуюся крайней остротой эмоционально-волевых и деятельностных проявлений. Время в приключении исчезает. Предметность воспринимается остро и ярко, будто бы вбирая в себя время. Поэтому мы говорим, что 'все случилось как бы в одно мгновение'. Повседневность же, свойственная когнитивной эпохе модерна - это отчужденная повседневность. И, как при всяком отчуждении, возникает частичная, неполная, ущербная личность, у которой важные качества в дефиците.

Что приносит в этом смысле постмодерн? Об отчуждении здесь говорить вряд ли уже можно, поскольку вообще снимается, как это было прекрасно продемонстрировали философы - теоретики постмодрна, противоположность субъекта и объекта. Но этот процесс не просто возвращает человеку к самому себе, он растворяет его в содержании его жизни, растворяет его, так сказать, в самом себе. Выше уже говорилось о дефиците attention а'3f la vie, виртуализации переживания, тенденции к нарциссизму, об общедоступности любого содержания и связанным с этим снижением качественности мгновений душевной жизни, об общем падении 'витальности' в современном человеке. К этому можно было бы добавить еще многое, но уже сказанное свидетельствует о снижении личностной определенности индивидуума в эпоху постмодерна.

9.7. Социальность грядущей эпохи

И, наконец, последняя из отмеченных Шюцем характеристик повседневности - особая форма социальности, которая в 'капиталистической' повседневности состоит в интерсубъективном понимании, условием которого служит типизация и категоризация индивидуумов, вещей и явлений. От социальности когнитивной эпохи модерна отличается 'социальность' традиционного времени, для которой характерно было восприятие вещей, людей и событий в их индивидуальной особости и уникальности.

Человеческое общество традиционной эпохи - это сожительство индивидуумов, каждый из которых, хотя и обнаруживал в себе качества, объединяющие его с некоторыми другими людьми, тем не менее выступал в социальной среде как равная только самой себе и несоизмеримая с другими личность. Зиммель неоднократно указывал на парадоксальный факт: тем общим, что объединяет многих людей в категорию 'аристократия', является уникальность каждого из них. Как было показано в главе 2, становление формы социальности, характерной для когнитивной эпохи модерна,- долгий и сложный процесс. В этой новой форме социальности индивидуумы стали восприниматься как типы, как представители безличных структур, будь то профессиональные, возрастные, организационные или любые другие структуры. В любом социальном взаимодействии индивидуум интерпретируется его партнерами как представитель типа, и само взаимодействие развертывается как взаимодействие не личностей во всем богатстве их характеристик, а типических индивидуумов (см. разд. 2.6-2.8). Этот процесс типологических интерпретаций и переинтерпретаций, находящий свое выражение в конкретности поведения, собственно и есть процесс постоянного воспроизводства социальных структур и институтов, изучению которого посвящает себя когнитивная социология знания.

Социальность эпохи модерна - это сожительство и взаимодействие структур и типов. И вовсе не случайно наука социология, осознающая себя как исследование структурыобщества, возникла одновременно со становлением когнитивного стиля эпохи модерна [118, р. 196]. Более того, она стала подлинным зеркалом модерна, одновременно формой и продуктом самоосознания эпохи, а также и метаповествованием, служащим орудием легитимации эпохи. Выше говорилось, что наука - любимое дитя модерна; пожалуй, по-настоящему любимым и в полное мере кровым дитя эпохи, в котором она безошибочно узнает самое себя, является не наука вообще, а социология.

Теперь о постмодерне. Если следовать принципам когнитивного стиля постмодерна, то нужно будет отказаться от функционального рассмотрения обшеств как продуктов взаимодействия структур. Основанием интеграции крупномасштабных сообществ, если нынешние тенденции будут реализовываться и далее, не может быть ни ценностный консенсус, ни систематическое насилие. И для того, и для другого в современном обществе остается все меньше места. Для первого - по причине виртуализации идеологий и плюрализации стилей и образов жизни, для другого - по причине снижения витальности современного человека, также вызываемого виртуализацией страстей. Можно предположить, что будущее за относительно небольшими самоорганизующимися сообществами, основанными на единстве мировоззрений. Разделение труда в них постепенно будет минимизироваться. Структура их будет организовываться по-разному в зависимости от типа 'метанарратива', лежащего в основе каждого из них: от идеального равенства до средневековой иерархии, от либеральной демократии до кровавого тоталитаризма. Но никто не будет сражаться за права человека, потому что каждый станет жить в том сообществе, которое он для себя выбрал. Основой их жизнедеятельности станут новейшие информационные технологии, не требующие полной гибели всерьез даже в самых крайних обстоятельствах. Борьба за выживание, собственно и являющаяся конечной причиной насилия в обществе, в связи с технологическим прогрессом сойдет на нет. Насилие виртуализируется и станет не предметом легитимации, а ее средством, т.е. не идеология будет служить орудием легитимации власти, а власть - орудием легитимации идеологии. Другими словами, применять насилие и принимать на себя насилие люди станут не по воле обстоятельств и не для реализации своих садистских и мазохистских инстинктов, а исключительно для подтверждения верности избранным ценностям. Все происходящее будет происходить в реальном времени, т.е. истории не станет, а во всем происходящем не станет смысла. Социология же останется, но не в виде структурно-функциональной макросоциологии, а в виде когнитивной социологии знания (см. разд. 1.11), которая только и окажется в состоянии описать, как, но не почему, все это происходит.