международные отношения / Культурное сотрудничество / отношения России со странами Центральной Азии

В Центральной Азии в ближайшее десятилетие произойдет смена элит и их лидеров, что обусловлено как политическими и социальными, так и более простыми причинами. Место получивших образование и сформировавшихся в СССР президентов и премьеров и их окружения займут вожди и "придворные", уже не обязанные своей карьерой былым, сложившимся при советском режиме связям. Эти новые элиты не будут испытывать на себя подспудное давление советской психологии, не будут связаны недавней исторической памятью. К тому же формирующаяся ныне национальная бюрократия все в большей степени рекрутируется из сельской местности, из небольших провинциальных городов, приходя откуда, она уже вытеснила русских и вытесняет русифицированных (советизированных) чиновников и администраторов.

Она привносит в политическую жизнь традиционные аспекты, которые, будучи экстраполированы на внешнюю политику, вероятно, будут способствовать усилению в ней культурно-конфессионального компонента. Лишь меньшинство составят технократы, именуемые в Казахстане и Киргизии "младотюрками".

В правящей элите Таджикистана сохранят свое влияние исламисты, заявляющие о том, что их конечной стратегической, пусть и временно отложенной целью является создание исламского государства. В Узбекистане исламистская оппозиция, очевидно, сумеет также войти во власть, хотя и займет в ней, скорее всего, скромные позиции, связанные с социальной сферой. Можно допустить вхождение во власть на региональном уровне отдельных представителей исламизма и в Киргизии. Известно, например, что выступающие под религиозными лозунгами группировки, а также радикально настроенные представители духовенства принимают все более активное участие в политической жизни.

(Даже в напоминающей тоталитарный Советский Союз Туркмении именно ислам может оказаться интегрирующей для различных политических сил идеологией в случае ослаблении или ухода по тем или иным причинам из политики президента Сапармурата Ниязова.)

Таким образом, есть основания полагать, что в ближайшие годы в Центральной Азии Россия будет иметь дело с более традиционалистски настроенной и исламизированной элитой, и, таким образом, в отношениях между ними прагматический фактор будет теснейшим образом сплетен с фактором культурным и идеологическим. Готов ли к этому российский правящий истеблишмент?

Ответить на этот вопрос однозначно представляется невозможным. Существуют две тенденции, которые оформились в течение последних лет среди российских политиков, как правящих, так и оппозиционных. Первая из них заключается в отторжении ислама и тем более его радикальной идеологической версии, как чего-то чуждого, если не сказать - враждебного России. Суть второй - в возможности и даже необходимости сотрудничества с мусульманскими государствами. Обе эти тенденции сочетаются в позициях одних и тех же партий и политических блоков.

Непосредственно в Центральной Азии Москва в первой половине 90-х гг. в целом негативно относилась к исламистам Таджикистана, рост влияния которых рассматривался как прямая угроза российской безопасности. Однако по мере развития внутреннего конфликта в этой стране и постепенного приобретения местными исламистами в лице Партии исламского возрождения Таджикистана, а затем - Объединенной таджикской оппозиции легитимного статуса Россия занимала более компромиссную позицию. Спорадические попытки начать устойчивый диалог с исламистской оппозицией в Таджикистане имели место еще при <западоориентированном> главой российского МИДа Андрее Козыреве. При его преемнике - востоковеде-арабисте Евгении Примакове они обрели стратегическую последовательность. К концу 90-х гг. при всей неоднозначности таджикско-российских отношений Москва продолжает находиться в состоянии диалога с исламскими радикалами, что, к тому же, выглядит весьма естественно на фоне ее продуктивных отношений с иранскими правящими кругами, официальной идеологией которых является исламский фундаментализм (в его ирано-шиитской интерпретации).

Не исключено, что, поддерживая в Узбекистане режим Ислама Каримова, московские политики учитывают возможность перераспределения сил в этой стране в пользу исламистов. Во всяком случае, опыт Таджикистана свидетельствует о вероятности создания в Ташкенте коалиционного - с участием умеренного крыла сторонников политического ислама - правительства, что приведет к тому, что Москва волей-неволей войдет в контакт с исламистами в Узбекистане.

Сравнительно гибкая в отношении радикального ислама позиция правящего истеблишмента в известном смысле созвучна подходу к исламу российской националистической оппозиции. Среди российских националистических политиков существует мнение, что, несмотря на существующие между Россией и мусульманским миром разногласия, их объединяет антизападный настрой, стремление противостоять идее однополярного (при главенстве Соединенных Штатов) мире. Такого рода взгляды можно обнаружить и у Коммунистической партии Российской Федерации, и у Либерально-демократической партии Владимира Жириновского. Наконец, близкие к тому соображения, связанные с борьбой против "атлантизма", высказывают российские сторонники - политики и интеллектуалы - неоевразийства.

Разумеется, все это отнюдь не снимает с повестки дня проблему национальной безопасности России на ее южных рубежах. Хотя, как представляется, создание некоего направленного против нее гипотетического исламистского государства нереально, даже вопреки расхожей идее о том, что Запад стремится использовать радикальный ислам для ослабления России.

Выводы

Будучи фактором отторжения Центральной Азии от России, исламский фактор не является таковым с точки зрения развития их связей с другими государствами, включая Соединенные Штаты, страны Западной Европы, Китай, Южную Корею и т.п. И причина здесь совершенно очевидна, поскольку самоопределение Узбекистана, Таджикистана и т.д. является в первую очередь самоопределением относительно России, и потому именно в отношениях с ней объективно-неизбежно имеет место апелляция к различиям в их традициях. С этой точки зрения ислам играет немаловажную роль в российско-центральноазиатских отношениях.

С другой стороны, исходящая от радикального ислама угроза для нынешних режимов будет способствовать сохранению у них заинтересованности в сближении с Россией, которую также беспокоит активизация исламского радикализма, служащего идеологическим обоснованием чеченского сепаратизма и антироссийского джихада на Северном Кавказе.

Значение конфессионального фактора в этих отношениях может возрасти в связи с общим процессом ретрадиционализации центрально-азиатского общества и весьма вероятным усилением воздействия на грядущие правящие элиты традиционного комплекса, где значительное влияние принадлежит исламу. Кроме того, неизбежно будет нарастать проникновение и укрепление среди правящей элиты исламистов, чего в первую очередь следует ожидать в Таджикистане и в Узбекистане (хотя нельзя исключить этого и в Киргизии).

Со своей стороны российские правящие круги готовы принять во внимание то обстоятельство, что политический ислам является долговременным фактором политики в Центральной Азии, а следовательно, и отношений с Российской Федерацией. Даже учитывая жесткость идеологических взглядов и практических действий исламистов, Россия приходит к пониманию необходимости использования в контактах с ними избирательного подхода и в принципе готова к диалогу с ними.