§ 15. Попытка законодательного регулирования картельных организаций

Вопрос о предпринимательских союзах нельзя представить решению самой жизни, ибо в нем сталкиваются слишком значительные интересы не только чисто хозяйственные, но даже и более широкие, общекультурные. Здесь слишком велико преобладание сильнейших интересов над слабейшими, чтобы законодатель мог отказаться от вмешательства.

При этом, однако, законодатель должен всегда помнить, что разные формы совместной деятельности в сфере промышленной и торговой жизни, сами по себе, не должны служить ни предметом поощрения, ни предметом преследования со стороны законодателя. Они вообще не представляют ни абсолютных достоинств, ни абсолютных недостатков: каждая имеет свои особенности, которые и делают то ту, то другую для данных условий пригодною. Выбор наиболее подходящей формы надо предоставить самой жизни, сознательному отношению самих участников. Ибо, если допустить, что они и выбирать не умеют, то вообще нельзя надеяться на благоприятные результаты деятельности участников. Законодатель со своей стороны, должен дать организациям формулировку, наиболее соответствующую их существу, должен найти для данного отношения его естественное, имманентное ему право и нормировать подробности института в соответствии с основными его особенностями. Законодатель должен устранить из деятельности этих организаций все, что представляется вредным для народного хозяйства, интересы коего государственная власть должна отстаивать. При таких условиях вообще нельзя говорить о желательной или нежелательной форме совместной деятельности. Желательны или нежелательны могут быть результаты, независимо от того, в какие формы эта совместная деятельность будет облечена. Еще очень недалеко то время, когда общество и законодательство смотрели и на акционерные компании совершенно так, как теперь многие склонны смотреть на предпринимательские союзы. Предпочитали полное товарищество, товарищество на вере, искусственно создавали мало жизнеспособную форму коммандитной компании на акциях, лишь бы избежать ужасной формы акционерной компании в чистом виде. Подвергали ее разного рода стеснениям, уродовали ее основные черты в угоду чувству недоброжелательства и страха. Не могли понять одного: акционерная компания не лучше и не хуже полного товарищества или другой какой-либо формы товарищеского соединения, она имеет только свои особенности, благодаря которым она в известных случаях не только более подходящая, нежели другие товарищеские формы, но и единственно возможная форма организации.

Если задачи, намеченные товарищеской организацией, считаются опасными для государственных интересов, или затрагивающими коренные основы народного существования, то государство может уничтожить свободную инициативу частных лиц или организаций и поручить эту деятельность заботам государственной власти, общественных, публично-правовых организаций. Но пока государство на это не решилось, оно должно предоставлять лицам, берущим на себя выполнение этих задач, избирать ту именно форму, которую они признают наиболее подходящей. Трест, напр., или акционерная компания, заменившая трест, представляют незаменимые преимущества по сравнению с синдикатом, если надо вполне объединить ряд предприятий, если объединение касается не одной какой-либо, а всех сторон их деятельности. Но в известных условиях такое объединение может представляться не только мало желательным, но и прямо невозможным. Оно может, напр., противоречить навыкам, существующим в той или другой отрасли производства.

Обращаясь к положительному праву, необходимо отметить, что оно в общем находится еще в зачаточном состоянии.

Особняком должно быть поставлено законодательство Северо-Американских Соединенных Штатов, представляющее ряд чрезвычайно своеобразных особенностей. Среди них на первом месте нужно поставить распределение законодательной власти между федеральным правительством и отдельными штатами, при отсутствии точного разграничения компетенций. Центральный орган не обладает авторитетом, достаточным для того, чтобы если не ratione imperii, то, во всяком случае imperio rationis разрешать спорный вопрос.

Между тем здесь то и необходимо правильное взаимодействие между федеральным правительством и законодательством отдельных штатов. Картели и синдикаты, ограничивающие свою деятельность пределами отдельного штата, не могут представлять серьезной угрозы монополистическими тенденциями к завладению рынком. Для железных дорог, банков, страховых предприятий, всей железоделательной промышленности, для нефти, сахара и т. д. рынок не ограничивается пределами отдельных штатов, и тут самостоятельная политика отдельных штатов представляет громадные опасности.

К тому же интересы разных штатов сталкиваются здесь между собой. Отношение к трестам штатов с широко развитой промышленностью и штатов земледельческих должно быть диаметрально противоположным. И. И. Янжул отмечает, что строго запретительное законодательство развивается почти исключительно в штатах земледельческих, где в представительных учреждениях преобладают интересы сельскохозяйственные, враждебные промышленникам и торговцам *(339).

Но самым серьезным препятствием для правильного развития картельного права служит состояние американского законодательства вообще. Общим правом, нормирующим все отношения, является английский common law, поскольку он не отменен специальными узаконениями. Понятно, в этом common law совершенно не было норм, которые были бы приложимы к картелям, если не считать постановлений о трестах, которыми так неожиданно воспользовался американский деловой оборот. Не было также законодательных постановлений, нормирующих те сферы деятельности, к которым по преимуществу прилагались эти формы картельного соглашения, как-то: железнодорожная, банковская, страховая и т. д. Поэтому американские законодательные постановления представляют удивительную смесь норм, касающихся формы совместной деятельности предпринимателей (железнодорожных, банковских) и самой их деятельности.

Особенно жалким должно было оказаться содержание common law по отношению к тем формам крупнокапиталистического строя, которые так пышно расцвели на американской почве. Английское право сложилось на почве полного уважения к индивидуальной свободе, невмешательства в сфере деятельности частного лица, а вместе с тем оно было проникнуто отрицательным отношением к монополии. Такое отношение нашло себе в Америке самую благоприятную почву. Если в Европе сама государственная власть, присваивая себе монопольные права, прививала населению привычку к ним, то американское правительство, установившее только почтовую монополию, которая ни в ком не могла возбуждать никаких сомнений, усиливало чувство нелюбви ко всякого рода монопольным организациям.

Таким образом, в американском праве оказалось два совершенно противоположных принципа, которые можно было применять по отношению к картельным организациям, уважение к частной инициативе и боязнь монополии. Поэтому американский законодатель, как в борьбе с синдикатами так и в поддержке их деятельности, одинаково мог ссылаться на принципы старого права.

Неудовлетворительное состояние законодательства должно было раньше всего проявиться в области железнодорожного дела, которое не может быть безнаказанно предоставлено в бесконтрольное распоряжение частных предпринимателей. Между тем именно это и допустили американцы. Дороги проводились без всякого плана, хищническим образом, даже не на капиталы строителей, а на деньги, собранные путем выпуска облигаций, так что предприниматели оказывались заинтересованными не столько в успехе дела, сколько в проведении дороги. Эксплуатация дорог отвечала только интересам предпринимателей, безотносительно к государственным требованиям *(340). Единственную гарантию интересов публики давала конкуренция различных железнодорожных обществ. Понятно поэтому, что когда конкурирующие предприятия поняли бессмысленность своей борьбы и стали входить в соглашения, общество испугалось, и это отразилось на законодательстве.

Первым законодательным актом, направленным против трестов, и был закон для упорядочения железнодорожного дела, именно Interstate Commerce Act 4 февраля 1887 г. Закон распространяется на железнодорожные предприятия, действующие на пространстве нескольких штатов, и содержит весьма целесообразные постановления, без коих страна, казалось бы, не может обходиться. Вместе с тем, не касаясь общего вопроса о синдикатах и трестах, ст. 5 закона воспрещает всем возчикам, подчиненным действию этого закона, вступать в соглашения, заключать договоры или связывать себя с целью соединять доходы от перевозки различных конкурентных дорог, или делить между собой валовой или чистый доход, или часть этих доходов. Каждый день действия такого соглашения рассматривается как самостоятельный деликт *(341).

Исполнение закона гарантируется контролем над железнодорожным делом, осуществляемым Interstate Commerce Commission.

Значение этого законодательного акта, несомненно, весьма велико. Но он может служить ярким примером того, как законодатель, уверенный в своем всемогуществе, может достигать результатов, диаметрально противоположных тем, к которым он стремится. Закон желал оградить интересы публики, сохранив конкуренцию железнодорожных обществ, упустив из виду, что именно в области железнодорожного дела свобода конкуренции недопустима. Но именно соглашения железнодорожных обществ устраняли возможность применения разнообразных тарифов к разным лицам, что было вполне возможно, при конкуренции железных дорог *(342). И если этот результат обнаружился лишь в весьма слабой степени, то просто потому, что закон вообще оказался мертвой буквой, синдикаты могли легко обходить его, сливаясь в одно предприятие. Таким образом он лишь "ускорил и усилил консолидацию или слияние многих линий" *(343).

2 июля 1890 г. был издан другой Федеральный закон, приобретший громкую известность под названием акта Шермана (его инициатора). В решительности чисто американской закону этому нельзя отказать.

Согласно ст. 1 всякое соглашение в форме треста или в другой какой-либо форме, имеющее целью ограничение промышленности и торговли между отдельными штатами или с иностранными государствами, признается незаконным. Каждое лицо, которое вступит в такого рода соглашение, подлежит наказанию штрафом в размере до 5.000 долл., или тюремным заключением сроком до одного года, или тому и другому наказанию вместе, по усмотрению суда. Согласно ст. 2-й, тому же наказанию подвергается каждое лицо, монополизирующее или пытающееся монополизировать, или вступающее в соглашение с другим лицом или лицами с целью монополизировать какую-либо часть промышленности или торговли между отдельными штатами или с иностранными государствами. Ст. ст. 4 и 5 возлагают на суд и прокуратуру обязанность возбуждения дел о нарушении указанных статей закона и предоставляют им соответствующие полномочия. Согласно ст. 6 всякого рода собственность, приобретенная по такого рода договорам или соглашениям, или составляющая объект действия, предусмотренного в ст. 1, может быть конфискована в пользу государства при перевозке из одного штата в другой или в иностранное государство. Ст. 7 предоставляет каждому лицу, которое понесет убыток вследствие действий, предусмотренных настоящим законом, право на вознаграждение в размере тройной стоимости понесенных убытков. Наконец, последняя 8 ст. этого закона поясняет, что слова "лицо" и "лица", в нем употребляемые, должны включать также корпорации и ассоциации, признанные законами Соединенных Штатов, или какой-либо территории, или штата, или иностранного государства" *(344).

Таково содержание этого важнейшего по внешнему виду акта, посвященного синдикатам и трестам. Одного поверхностного с ним ознакомления совершенно достаточно, чтобы убедиться в его огромных недостатках. Можно быть разного мнения об уместности угрозы уголовным наказанием за нарушение запрета закона образовывать тресты и синдикаты. Но, во всяком случае, несомненно одно: центр тяжести должен быть не в наказании, а в гражданских последствиях несоблюдения закона, ограждающего хозяйственные интересы. Между тем закон Шермана говорит об уголовных последствиях нарушения его предписания; вопрос о действительности самого соглашения и целый ряд связанных с ним цивилистических вопросов в законе вовсе не предусматривается, словно речь идет о разновидности кражи или мошенничества, а не о вопросах хозяйственной политики государства, признающей известные действия нежелательными, безотносительно к наличности злой воли.

При такой постановке представляется еще более поразительной удивительная небрежность, которую законодатель проявил к понятиям синдикатов и трестов, не давая определений. Карая, и притом так строго, за участие в синдикатах и трестах, закон не делает никакого различия между картельными соглашениями. Один американский юрист остроумно заметил, что авторы закона поступили совершенно так же, как если бы, постановляя, положим, что "продолжительная праздность" наказывается как "бродяжничество", забыли определить, что такое означает то и другое понятие *(345).

Фактическое проведение в жизнь постановлений этого закона должно было бы не только прекратить картельное движение, но и вообще нанести самый жестокий удар всей американской торговле. Но закон остался чисто бумажной угрозой. Суды отказались от его применения, находя, что конгресс не управомочен издавать законы, признающие недействительными союзы, действительные с точки зрения законодательств отдельных штатов, и наказующие деяния, не подлежащие наказанию по законам отдельных штатов. Правда, бывали случаи и противоположных решений *(346), но они, как исключительные, не оказывали практического влияния. Предприятия, которых эти решения касались, либо сливались в одно, т. е. достигался результат прямо противоположный тому, к которому стремился законодатель, или же союз предприятий формально распадался, сохраняя по существу прежнее единство, как это было, напр., с главным синдикатом нефтепромышленников.

Но смелый закон Шермана, значительно уступает в смелости закону о трестах, изданному техасским штатом *(347) и подводящему под понятие треста установление всяких ограничений для промышленности и для производства, увеличение или уменьшение цен на товары, воспрещение конкуренции в промышленности, производстве, перевозке, продаже или покупке каких-либо товаров или продуктов, фиксирование каким бы то ни было способом цены товара, пользования или потребления. Кроме того, признается запрещенной формой треста обязательство или соглашение, которым контрагенты обязуются не продавать, не перевозить иначе, как за известную, условленную цену, или другим способом устанавливают цену, затрудняя свободное и неограниченное соперничество в продаже и перевозке товара. Корпорация, признанная виновной в такого рода действиях, лишается своей хартии, а лица, принимавшие в этом участие, подлежат наказанию штрафом от 50 до 5.000 долл. и заключению в исправительном доме от 1 до 10 лет, или же одному из этих наказаний.

Чтобы угроза не осталась мертвой буквой, закон устанавливает упрощенное судоговорение для таких дел. Для обвинения по данному закону достаточно установить цели и результаты соглашения и доказать, что обвиняемый был участником треста. Нет даже обязанности сообщать обвиняемому название или описание треста, за участие в котором обвиняемый привлекается к ответственности; точно так же нет надобности какими-либо письменными документами доказывать существование синдикатного соглашения. Общее мнение, общая репутация считаются достаточным основанием для обвинения.

Несмотря на всю суровую определенность, этот закон, по словам американских юристов, "произвел лишь известный политический эффект, вызвал разнообразные толки в печати, но даже не было сделано никаких серьезных попыток к его применению".

В земледельческих штатах тресты обратились в какую-то bete noire, против которого все средства казались дозволенными. Так, согласно миссурийскому закону, покупатели товаров у компании или лиц, виновных в нарушении закона, воспрещающего тресты, освобождаются от обязанности уплачивать за купленный товар *(348). Отсюда только один шаг до объявления виновных стоящими вне охраны закона.

Боязнь трестов становилась столь бессмысленной, что, напр., штат Канзас воспрещает фиксировать даже гонорары врачей и адвокатов *(349). По этому закону постановление совета присяжных поверенных, воспрещающее по так наз. увечным делам брать вознаграждение в размере более 10 % с присужденной суммы, подпадало бы, пожалуй, под понятие воспрещенного треста.

Так как, очевидно, все эти законы не могли остановить развития жизни, то постепенно укрепилось сознание ненормальности такого положения вещей. Нужно было искать других путей и здесь первым выступил штат Нью-Джерси, который в 1889 г. разрешил учреждение акционерных компаний, имеющих целью скупку акций других акционерных компаний. Штат Нью-Йорк последовал его примеру. Таким образом, как справедливо говорят Баумгартен и Меслени, был создан оазис, в котором тресты могли находить для себя безопасное убежище *(350).

Дальнейшее развитие федерального законодательства пошло по пути более внимательного изучения явления и выработки средств, которые дали бы возможность действительного вмешательства государственной власти в деятельность трестов.

Закон 10 февраля 1903 г. *(351), дополняет Interstate Commerce Act и Sherman Act, обеспечивая правительственной власти возможность вмешательства в процессы, возбужденные по этим законам против трестов. Это вмешательство влечет за собой изменение в ходе процесса и его значительное ускорение. Закон 25 февр. того же года стремится к возможно более полному раскрытию истины. В отступление от общих начал процесса, никто не имеет права уклониться от дачи свидетельского показания, и свидетель не в праве утаить правды, даже если он подвергает себя угрозе уголовного наказания. Эту угрозу законодатель вместе с тем упраздняет.

14 того же февраля издан был закон (названный Nelson amendment в честь предложившего его депутата), согласно коему в департаменте торговли и труда создается особое отделение для союзов (bureau of corporations) с особым комиссаром и его помощником во главе. Отдел изучает ведение дел в акционерных компаниях, союзах, обществах, ведущих торговлю между различными штатами или заграничную. Результаты исследований отдел должен доводить до сведения президента республики для разработки соответствующих законопроектов. По предложению президента республики доклады отдела могут быть публикуемы. Для полноты изучения деятельности союзов и обществ комиссар имеет право вызывать свидетелей под угрозой штрафа, требовать представления документов и допрашивать участников под присягой, собирать и опубликовывать данные, касающиеся деятельности обществ, подлежащих его контролю.

Французское законодательство о синдикатах и трестах находится в совершенно первобытном состоянии. Оно не только запрещает союзы предпринимателей, но облагает нарушение этого запрета весьма строгой карой. Согласно ст. 419 уголовного кодекса, воспрещается соглашение о продаже какого-либо товара не ниже определенной цены, равно как соглашение о продаже товаров выше той цены, которая установилась бы при действии свободной конкуренции, под страхом лишения свободы на срок от одного месяца и до года и штрафа в размере от 500 до 10.000 фр. Кроме того, виновные могут быть отданы под надзор полиции на срок от двух и до пяти лет. Согласно ст. 420, заключение увеличивается на срок от двух месяцев и до двух лет, равно как штраф доходит от 1.000 и до 20.000 фр., если объектом были зерновые хлеба, мука, хлеб. вино и другого рода напитки *(352).

Строгость эта коренится в причинах политического характера, определивших, как известно, совершенно отрицательное отношение к корпорациям вообще. Assemblee Constituante приняла 14 июля 1791 г. предложение Le Chapelier o недопущении каких бы то ни было корпораций. Рядом с общим интересом не должно существовать никакого другого кроме частного интереса отдельных граждан, а экономическое разорение страны, в конце того же столетия, вызвало ряд драконовских репрессий против повышения цен на продукты массового потребления.

Несмотря на безупречную ясность закона, французские суды признали, что соглашение, имеющее целью предупредить падение цен, не подходит под действие ст. 419 и 420. Равным образом суды разъяснили, что соглашение производителей, стремящееся к установлению более выгодных для них цен, если они не стремятся к монополизации всего рынка, тоже не подпадает под действие уголовного запрета. В конце концов, ст. 419 и 420 обратились во Франции в мертвую букву, как это видно из столь нашумевшего в свое время (1890 г.) дела медного синдиката. Он имел остро спекулятивный характер, интересы производства тут были не при чем. В течение трех лет синдикат поднял цену за медь почти в три раза. Но и здесь применение ст. 419 было отвергнуто.

Помимо уголовных законов, ст. ст. 1131 и 1133 гражданского кодекса объявляют недействительными соглашения, объектом которых является действие, воспрещенное законом. Однако такие иски возможны лишь в исключительных случаях, ибо, как справедливо указывает Штейнбах *(353), нормально участники синдиката заинтересованы в его существовании, а Баумгартен и Меслени ссылаются еще и на то, что иск о признании такого соглашения недействительным должен исходить от одного из участников и иметь результатом свободу от картельного соглашения этого участника; остальные же могут продолжать свою совместную деятельность. Правда, и этот результат представляет известную опасность для картели, ибо выход участника может оказаться равносильным уничтожению всего соглашения тем более, что против этого нельзя обеспечить себя дополнительными соглашениями, ибо, если основное соглашение недействительно, то недействительны и все дополнительные к нему соглашения.

Последовательно и строго проведенная система абсолютного запрета предпринимательских союзов привела к результату, диаметрально противоположному тому, который преследовал законодатель. Угроза наказания не испугала именно тех, против которых она по преимуществу должна была быть направлена. Те союзы, которые были рассчитаны на наиболее недобросовестную эксплуатацию населения, возникали без всяких затруднений. А страдали те, которые, наоборот, считают невозможным для себя какое бы то ни было нарушение уголовной нормы.

Аналогичные результаты должны были вызвать и упомянутые статьи гражданского уложения. Все соглашения, независимо от их значения для народного хозяйства, подпадали под запрет гражданского закона. Отсюда, с одной стороны, стремление уйти совершенно от действия запрета и принять для того какие-нибудь другие формы, с другой, - ввиду ежедневного опыта, доказывающего малую вероятность применения запретительных статей гражданского уложения, полное пренебрежение к запрету.

Едва ли возможно поэтому сомневаться в том, что хотя французская запретительная система не предупредила и не предупреждает возникновения картельных соглашений и злоупотреблений, но она исказила и задержала нормальное развитие предпринимательских союзов, которых во Франции вообще меньше, нежели в других странах.

Австрия, как и Франция, стоит на точке зрения безусловной недопустимости картельных соглашений. § 4 Закона 7 апр. 1870 г. (т. наз. Koalitionsgesetz) признает недействительными и наказуемыми соглашения лиц, занимающихся каким-либо промыслом, соглашения, направленные на повышение цен товаров ко вреду для публики. Но австрийская судебная практика, в противоположность французской, весьма добросовестно стала на точку зрения толкования закона в наиболее широком его смысле. Практика подводит сюда не только соглашения о ценах, но всякого рода картельные соглашения, если таковые безразлично, посредственно или непосредственно, заметным или незаметным способом, влекут за собой возвышение цен. Под лицами, занимающимися промышленной деятельностью, понимаются все предприниматели. Далее, суд признал, что под действие запрета подпадает и такое соглашение, которое, между прочим, направлено к возвышению цен. Если вместе с возвышением цен улучшилось и качество товара, необходимо исследовать, было ли оно таково, что оправдывало повышение цен. Такое толкование, как правильно указано было в литературе, совершенно лишает картели возможности найти для своего существования какую-либо правовую почву *(354).

Оставалась, правда, одна возможность - это установление в договоре обязанности обращения к третейскому суду. Но Устав гражданского судопроизводства в 1895 г. сделал и это совершенно невозможным *(355). И, однако, несмотря на все это картельные соглашения свободно и открыто возникали и возникают и в Австрии.

Австрийский юрист Менцель полагает, что Австрия не может просто отказаться от запрета, установленного Коалиционным законом 1870 г., хотя закон и остается мертвой буквой. Ведь могут быть случаи исключительно грубого злоупотребления своим монопольным положением, а в руках австрийского судьи нет и 138 и 826 В. G. В., дающих возможность признания недействительными сделок безнравственных *(356). Но, если по австрийскому праву вообще невозможно преследование сделок, носящих ростовщический характер, то какое же значение может иметь столь искусственное сохранение возможности преследования картельных соглашений, носящих ростовщический характер?

Чрезвычайно поучительно сравнение французского и австрийского законодательств с германским, которое не содержит запрета картельных соглашений. Поэтому германские суды стали на ту совершенно правильную точку зрения, что картельные соглашения, как таковые, еще не нарушают свободы промысловой деятельности, которую принципиально устанавливает германский закон (Gewerbeordnung § 1). Суды смело признали, что соглашения об установлении цен сами по себе еще не нарушают общественных интересов. Но, с другой стороны, суды оставляют за собой полную свободу оценки особенностей организации и деятельности каждого данного предпринимательского союза, и если союз в деятельности своей проявляет такие черты, которые противоречат добрым нравам, он может быть признан вне охраны закона и соглашение необязательным для его участников. Суд может далее признать эту деятельность подпадающей под понятие ростовщичества, а, след., и наказуемым участие в союзе.

Практика судов оказалась в полном соответствии с общественным мнением и послужила прочным основанием для § 138 В. G. В.

В своей первоначальной редакции § 138 гласил, что "сделка, содержание которой противно добрым нравам или общественному порядку, недействительна". Мотивы с несомненностью устанавливают, что, по мнению редакционной комиссии, для признания договора недействительным нет необходимости в установлении субъективной безнравственности, достаточно наличности объективного момента - нарушения общественного интереса *(357). При втором чтении была установлена новая редакция: "сделка, противная добрым нравам, недействительна". Это изменение, по мнению комиссии, должно было сузить понятие недействительных сделок *(358), но текст приводит скорее к расширению, так как не требуется противоречия добрым нравам самого содержания сделки, достаточно, если сделка, напр., вследствие каких-либо особенностей в процессе осуществления, оказывается противоречащей добрым нравам.

Гораздо существеннее другое видоизменение, внесенное в первоначальный текст этого параграфа. Именно, устранены слова "или общественному порядку", чем значительно сужено понятие недействительной сделки.

Как во время обсуждения в комиссии и парламенте, так и в литературе изменение это вызвало против себя решительные возражения. Однако из прений видно, что законодатель и не преследовал задачи сузить возможность признания сделок недействительными. Ссылаются, главным образом, на то, что понятие общественного порядка слишком эластичное, слишком неопределенное и дает слишком широкий простор судебному усмотрению. Совершенно правильно, однако, возражали защитники первоначальной редакции § 138, что и понятие добрых нравов отнюдь не отличается определенностью, несмотря на его возникновение еще в римском праве. Правда, обыкновенные соглашения, противоречащие добрым нравам, кажутся противоречащими и общественному порядку, который принципиально не может находиться в противоречии с добрыми нравами. Кроме того, на защите общественного порядка стоят постановления специальных законов. Но это лишь ослабляет влияние изменения, которое все же нельзя не признать ухудшением.

Характерным, с точки зрения принципиального отношения к картельным соглашениям германских судов, является решение высшего баварского суда по делу кирпичного синдиката *(359). Суд признал, что соглашение, в силу которого владельцы кирпичных заводов условились не производить больше известного количества и не продавать ниже определенных цен, не представляет ничего незаконного. Дело сводится к поднятию отрасли производства, находящейся в периоде упадка. Весь вопрос лишь в том, какими средствами достигается эта цель. Уменьшение размеров производства, удержание цен от дальнейшего падения - это средства, которые сами по себе не могут рассматриваться как противоречащие добрым нравам. В другом случае имперский суд нашел, что нарушение добрых нравов можно усмотреть в том лишь случае, когда синдикат стремится к установлению фактической монополии и ростовщической эксплуатации потребителей, или когда таковые последствия фактически наступают. Свобода промысловой деятельности, обеспеченная каждому гражданину, еще вовсе не обозначает невозможности договорного ограничения контрагентов в свободном занятии промыслом. Только тогда, когда ограничения идут так далеко, что необходимо признать стесненной личную свободу, договор должен быть признан недействительным.

Наиболее характерным является решение по делу Рейнско-Вестфальского угольного синдиката, который вызывал и вызывает против себя, и притом не без оснований, весьма острые нарекания.

По условию, лежащему в основании Рейнско-Вестфальского угольного синдиката, участники обязаны были продавать всю свою добычу синдикату, который озабочивался его дальнейшей продажей. Один из владельцев копей, продав промысел посторонней синдикату фирме, счел себя свободным от соглашения, которое принял на себя новый собственник. Синдикат предъявил иск, требуя признания старого собственника по-прежнему обязанным всю добычу поставлять синдикату. Имперский суд признал, что продажа рудника не создает права выхода из синдиката. Суд не усмотрел здесь стеснения личной свободы, в особенности не усмотрел ограничения свободы распоряжения копями. Несмотря на продажу, собственник копей (Gewerkschaft) остается связанным обязанностью поставки угля. Синдикат вовсе не обязан допустить вступление в свою среду нового собственника, хотя бы последний и изъявил полную готовность исполнить обязательство право предшественника.

Проф. Менцель полагает *(360), что "если и не юридически, то фактически решением этим стесняется свобода распоряжения собственностью и преступается та граница, которая должна быть охраняема с точки зрения действующего у нас правопорядка". Но ведь подобное соглашение в такой же мере совместимо или несовместимо "с существующим правопорядком", как договор о том, чтобы собственник не добывал из принадлежащих ему копей больше известного количества угля, или не продавал его ниже известной цены. Пусть одно более стеснительно для собственника, нежели другое, но где же объективная граница допустимой меры стеснения? Германское уложение, по мнению его комментаторов *(361), дает на это ответ) там, где стеснение превосходит ту меру, которая признается дозволенной с точки зрения правомерных хозяйственных интересов. Но ведь проф. Менцель не утверждает прямо, да это и трудно было бы утверждать, что безусловная обязанность поставки угля противоречит чувству нравственности, выработавшемуся в сознании всего германского народа или хотя бы тех его кругов, с которыми находится в том или другом соприкосновении Рейнско-Вестфальская каменноугольная промышленность.

Более правильно подойти к вопросу с другой стороны. Можно не усматривать ничего опасного, с точки зрения добрых нравов, в приведенных ограничениях, особенно если вообще допускаются ограничения свободы распоряжения хозяев установлением не только размера, но и способов производства. Таковы, напр., стеснения землевладельцев, устраивающих на началах акционерных свеклосахарные заводы. Вопрос сводится только к тому, каков внутренний смысл соглашения Рейнско-Вестфальского угольного синдиката. Если можно установить, что смысл соглашения заключается в том, чтобы в копях добывалось не больше определенного или каждый раз определяемого самим синдикатом количество угля и чтобы весь этот уголь поступил в продажу только через посредство синдиката, то нет оснований стеснять собственника копей в праве продажи самих копей, раз к покупателю переходят все обязанности по отношению к синдикату. Если же, наоборот, смысл в том, что определенные лица, являющиеся в данный момент владельцами копей, обязуются поддерживать деятельность синдиката и с этой целью из определенных копей добывать не больше известного количества угля, продаваемого исключительно синдикату, и притом личный элемент играет значительную роль, например, если общее содержание договора отличается значительной неопределенностью, которая должна быть восполняема дальнейшими постановлениями участников, или если процесс добычи отличается такими техническими особенностями, в силу которых личность собственника приобретает особое значение, то необходимо признать решение суда правильным. Итак, не подлежит никакому сомнению, что отношение германских судов к картельным соглашениям было наиболее благоприятным для свободного их развития. Оттого, вероятно, германская промышленность с большой осторожностью и чрезвычайно медленно, переходит от картельных соглашений, сохраняющих в значительной мере независимость предприятий, к более полному их объединению. Здесь нет того стимула для перехода, который создавали в Америке, Франции, Австрии законодательные меры запрета.

Остается, однако, еще другая сторона вопроса. В деятельности данных союзов заинтересованы не одни предприниматели. С ней сталкиваются или, точнее, их деятельность выносят на своих плечах широкие слои населения.

Против недобросовестных действий со стороны предпринимательских союзов германские суды вооружены общими законами. Так, закон (В. G. В. § 343) предоставляет суду право уменьшать размер договорной неустойки, если он по обстоятельствам данного случая признает ее чрезмерной. Далее, В. G. В. (§ 226) устанавливает запрет шиканозных действий. Наконец, имеется специальный закон, запрещающий недобросовестную конкуренцию и толкуемый судами весьма широко *(362).

Но всего этого все же совершенно недостаточно, когда речь идет о столь могущественных организациях, как картельные. Здесь происходит столкновение столь различных по своей силе элементов, как с одной стороны предприятия с многомиллионными капиталами, объединенные самой сплоченной организацией, с другой стороны масса изолированных потребителей, принадлежащих и к наиболее недостаточным классам населения. В этой борьбе потребители всегда являются более слабой стороной, которая и должна найти защиту со стороны государства. Германское законодательство вытекающей отсюда задачи пока не разрешило, даже не приступило к ее разрешению.

Картельные соглашения распространялись в России, несомненно, под иностранным влиянием, и развитие их не отличалось чертами оригинальности - наша экономическая жизнь не была достаточно для того богата. Законодательная нормировка тоже не внесла ничего нового. Наше гражданское законодательство вообще не проявило достаточной правотворческой силы, многие институты, гораздо менее сложные, нежели предпринимательские соглашения уже давно предусмотренные западноевропейским законодательством, остаются без сколько-нибудь удовлетворительной нормировки в нашем частном праве.

В громадном Своде законов с его бесконечными продолжениями только две статьи касаются вопроса о картельных соглашениях. Обе они находятся в уложении о наказаниях. А между тем картельные соглашения получили и в России чрезвычайно широкое распространение. Очень интересная работа Кафенгауза *(363) выяснила огромное значение картельных соглашений в области железной промышленности. О деятельности синдиката угольных промышленников говорили и писали бесконечно много. Проф. Гольдштейну удалось собрать довольно значительное количество данных о синдикатских соглашениях. По его подсчету *(364) число синдикатских соглашений высшего типа, о деятельности которых имеются сведения, достигает 140 - 150, не говоря о массе соглашений низшего типа.

Законодательство, связанное с освободительной эпохой, не внесло в этом вопросе никаких изменений. Временные Правила 4 марта 1906 г. об обществах и союзах признали принцип свободы союзных организаций. Но и эта мера свободы оказалась в противоречии с общими условиями нашего государственного быта. Что касается распространения действия правил 4 марта на синдикатские соглашения, то буквальный текст не дает определенного ответа. Г. Лурье полагает даже, что ст. 1 "так неудачно формулирована, что допускает вполне и выполнение синдикатских функций" *(365). Но правила определяют общество, как "соединение нескольких лиц, которые, не имея задачей получение для себя прибыли от ведения какого-либо предприятия, избрали предметом своей совокупной деятельности определенную цель". Между тем, несомненно, задача картельных соглашений заключается именно в извлечении для участников материальных выгод. След., они под определение закона подойти не могут. По мнению г. Лурье, "опыт западноевропейских и русских частных предпринимательских союзов свидетельствует о том, что общества для защиты общих интересов предпринимателей часто занимаются вопросами о распределении районов сбыта, установлении предельных цен". При таких условиях "союз в качестве юридического лица, может вовсе не получать прибыли от ведения предприятия и одновременно заниматься синдикатскими функциями". Но если синдикатское соглашение имеет своей целью распределение между участниками соглашения районов сбыта, то едва ли по существу можно говорить, что участники "не имеют задачей получение для себя прибыли", хотя бы они от того общения, в которое вступают, непосредственных выгод и не извлекали. Во всяком случае практический взгляд г. Лурье не имеет значения, ибо правила толкуются Сенатом в самом ограничительном смысле.

Никакого новшества не вносит и высочайше утвержденное 21 марта 1907 г. Положение совета министров, предоставляющее министру торговли и промышленности право утверждать положения об обществах, имеющих непосредственное отношение к торговле и промышленности, но не подходящих под действие Правил 4 марта *(366).

Очевидно, что, расширяя компетенцию министра предоставлением ему права разрешать возникновение союзных организаций, не предусмотренных законами или требующих для своего возникновения Высочайшей санкции, Положение совета министров не предоставило и не могло предоставить министру права допускать отступления от общих законов. Таким общим законом являются упомянутые статьи уложения о наказаниях. Поэтому по букве действующих у нас узаконений картельные соглашения продолжают находиться под угрозой уголовного наказания и новейшие течения в нашем законодательстве, имеющие целью ослабить путы, стесняющие развитие союзных организаций, не коснулись картельных организаций, какую бы форму они ни принимали.

Анализируя историю указанных статей, С. А. Андреевский *(367) отмечает, что статья 913 более старого происхождения, нежели 1180, и является продуктом отечественного правотворчества, вторая же составилась под французским влиянием и обязана своей редакцией, по-видимому, Сперанскому. Однако, любопытно, что несмотря на некоторое различие в происхождении обеих статей, они поражают ярким сходством. Очевидно, та эпоха, к которой относится их возникновение, отличалась такой определенностью отношения к картельным соглашениям, что законодательное вмешательство могло приводить всюду лишь к аналогичным мерам уголовной репрессии.

Ст. 913 карает "за стачку, сделку или другое соглашение торгующих к возвышению цен на предметы продовольствия". Статья эта покрывается более широким запретом, содержащимся в статье 1180, карающей не только торговцев, но и промышленников за стачку, имеющую целью возвышение цен и притом не только на предметы продовольствия, но и "других необходимой потребности товаров". Далее, статья эта карает и за "непомерное понижение цен в намерении стеснить действия привозящих или доставляющих сии товары, а через то препятствовать и дальнейшему в большем количестве привозу оных". Таким образом, под действия запрета подпадают все картельные соглашения, за исключением тех, которые касаются предметов, ненужных широким кругам населения, и независимо от того, достигают ли они возвышения цен *(368). Остается лишь спорным вопрос, подходит ли под действие закона деятельность общества, которое, будучи юридическим лицом, имеющим целью установление монопольного положения на рынке именно как юридическое лицо, не может быть признано "стачкой" торговцев или промышленников. Этот вопрос, насколько известно, никогда не восходил на рассмотрение наших высших судебных учреждений. Столь нашумевшее у нас дело Продуголя производилось в коммерческом суде по вопросу о действительности договоров с Продуголем. Решение коммерческого суда, как правильно замечает С. А. Андреевский" "является уже не ответом на поставленные в исковом прошении спорные положения, а готовым приговором уголовного суда, устанавливающим полный состав преступления по 1180 ст. Улож. о нак.". Прокурорский надзор и возбудил уголовное преследование против участников синдиката. Довольно долго продолжалась судебная волокита, судебный следователь допрашивал то в качестве обвиняемых, то более осторожно в качестве свидетелей участников синдиката, стремясь установить факты, которых никто не скрывал. Но в результате дело погибло в тайниках судебных канцелярий.

Отсутствие судебных процессов по обвинению в нарушении ст. 913 и 1180, отсутствие сенатских разъяснений служит лучшим доказательством совершенной нежизненности этих уголовных запретов. Но легко все же может случиться, что когда-нибудь прокуратура вырвет случайную жертву и навлечет на нее кары по всей строгости законов.

Уголовное уложение делает шаг вперед по пути признания возможности синдикатских соглашений, но шаг едва заметный. В отделе, трактующем "о нарушении постановлений, ограждающих народное благосостояние", ст. 242 карает заключением в тюрьму "торговца или промышленника, виновного в чрезмерном поднятии цен на предметы продовольствия или иные предметы необходимой потребности по соглашению с другими торговцами этими предметами или промышленниками". Таким образом, в отличие от действующего уложения, новое карает, во 1-х, в том только случае, когда соглашение торговцев или промышленников достигает цели, т. е. действительно поднимает цены, и, во 2-х, когда подъем является чрезвычайным. В одном отношении ст. 242 является более строгою: она карает отдельных лиц, которые и без составления стачки воспользовались каким-либо чрезвычайным бедствием, постигшим местное население, чрезмерно подняли цену на предметы продовольствия или иные предметы необходимой потребности *(369).

Нет надобности останавливаться на анализе содержания этой статьи. Теоретически она представляется, несомненно, значительно улучшенным изданием ст. 1180, и надо отдать справедливость авторам уголовного уложения: они много потрудились, стремясь дать ей более разумное содержание. Но возможность уголовного преследования соглашения торговцев или промышленников, зарвавшихся в своей политике цен, очевидно, отнюдь не заменяет нормировки картельных соглашений. Уголовному суду, прокуратуре совершенно не по силам следить за движением товарных цен, выяснять их чрезмерность или соответствие условиям производства и торговли и причину этой чрезмерности.

Органы правительственной власти, хотя и с некоторыми колебаниями, в общем, однако, склонялись в сторону признания синдикатских соглашений, не предрешая вопроса о полезности или вредности деятельности каждого отдельного синдиката с точки зрения государственных интересов. Этим и объясняется открытое существование целого ряда чрезвычайно видных синдикатских соглашений и весьма разнообразные договорные отношения, в которые органы правительственной власти вступали с синдикатами, именно как с таковыми. Договариваясь с Продаметой о поставке рельс по однообразной цене, или с Продуголем о поставке им угля разнообразных рудников. Правительство, конечно, знало, что оно имеет дело именно с синдикатским соглашением, что только его синдикатский характер, монопольное положение, с этим связанное, оправдывает те договоры, которые заключались органами правительственной власти. Случалось, что синдикатский характер соглашения вызывал борьбу на почве чисто гражданско-правовой. Так, министерство путей сообщения вело длительную борьбу против угольного синдиката, заподазривая его в чрезмерном повышении цен. Политикой министерства было вызвано к жизни соглашение oitsider'ов, которые вступили в договор с министерством именно как предприятия, не вошедшие в синдикатское соглашение. Но ведь и такая враждебная политика правительства является признанием закономерности деятельности синдиката, с которым приходится бороться, как с контрагентом невыгодным для казны, но с которым необходимо все же считаться. Отношение правительства к картельному движению не ограничилось, однако, одним только косвенным признанием существования картелей. Правительство бывало вынуждено и прямо это признавать. Так, в нашей литературе неоднократно отмечалось официозное сообщение Министерства финансов в 1901 г. о том, что если бы промышленные деятели, сознавая неполную приспособленность своих предприятий к новым условиям, недочеты существующей торговой организации и недостаточное знакомство с рынком, признали полезным в объединении усилий искать выхода из существующих затруднений, то это не встретило бы препятствий со стороны министерства финансов.