§ 3. Новые течения в литературе по вопросу о понятии предпринимателя

В последнее время, как в западноевропейской, так и нашей литературе все более и более энергично защищается мнение, что те участники акционерных компаний, которые не являются их учредителями и не участвуют непосредственно в управлении, не могут быть признаны предпринимателями. Наиболее ярким представителем нового течения является проф. Петражицкий. Для надлежащей оценки выводов, к которым приходит проф. Петражицкий, необходимо помнить, что исследование акционерного строя имеет для него служебный характер *(77). Это автор отчетливо подчеркивает в своем предисловии. "В настоящем труде, - говорит он, - исследование об акционерном деле... играет лишь относительно скромную и подчиненную роль вводного специального исследования, иллюстрирующего на частном примере и подготавливающего понимание неизмеримо более обширных идей и учений... Тот психический фактор, который является движущею силой в акционерном деле... действует в менее резкой и поразительной форме и в области не акционерного промышленного, торгового и прочего предпринимательства и в других областях экономической жизни. Ему можно и должно приписать общее, универсальное, экономическое значение. Без его знания и понимания нельзя вообще правильно понимать экономических процессов".

Ввиду такой постановки вопроса автор естественно не мог ограничиться исследованием акционерных компаний. Он должен был связать его со второй частью, посвященной "выяснению и обоснованию этих (установленных в первой части) положений, краткому обзору роли подлежащего психического фактора в разных сферах народного хозяйства и установлению главнейших сюда относящихся общих экономических законов". Таким образом, не изучение акционерных компаний привело автора к пониманию того, что, по его мнению, составляет жизненный нерв этой формы предпринимательской деятельности, а наоборот, он потому обратил внимание на эту форму предприятия, что именно здесь удобнее нежели где-либо наблюдать действие тенденции оптимистической надбавки, знание которой дает ключ, своего рода passe par tout для понимания не только самых сложных процессов нашей экономической жизни, но и явлений, далеко выходящих за пределы хозяйственной жизни.

Однако эти более широкие задачи автора должны быть оставлены здесь без рассмотрения, хотя бы именно в них был центр тяжести и главная ценность предпринятой им большой и ответственной работы. Проф. Петражицкий представляет такую крупную научную силу, что его новый труд может быть оцениваем, как самостоятельное целое, независимо от судьбы тех взглядов, для доказательства и пропагандирования коих он ею предпринял. Своими работами Л. И. Петражицкий напоминает человека, страстно ищущего путей в неведомые другим, для него несомненно существующие страны. Он знает и пути к этим новым странам, пока еще заказанные для других. На пути туда он впервые встречает много местностей, давно уже другим известных. Но никто еще не понимает, что это все лишь этапы на новом пути, который прокладывает проф. Петражицкий. Он же внимательно изучает эти места, именно как этапы, которые ведут в страстно искомую обетованную страну. Такой метод естественно и даже неизбежно влечет за собой большую или меньшую односторонность изучения. Огромная научная заслуга Л. И. Петражицкого в том и заключается, что и в таких неблагоприятных для научного изучения условиях работы он умеет быстро ориентироваться в новых для него вопросах. В результате получается труд с самостоятельным научным значением, труд чрезвычайно полезный и для специалиста, который должен отнестись к нему с полным вниманием, но и с большей осторожностью, хотя для самого автора критика специалиста едва ли имеет большой интерес. Она задерживает его внимание на вопросах, которые с его точки зрения имеют второстепенное значение. Но если тот психический фактор, который составляет предмет исследования проф. Петражицкого во всех сферах человеческой деятельности, по его же мнению, действует в "особенно резкой и поразительной форме" в области акционерного строя, то критика данной работы, поскольку она оказалась бы правильной, должна естественно побудить к еще более осторожному обращению с данным фактором в других областях, где проявление его "менее резко и поразительно".

Итак, центр тяжести акционерных компаний, "основная экономическая теорема, на которой... единственно возможно построить действительно сознательную теорию акционерного дела... вытекает дедуктивно из общераспространенной психологической черты людей, состоящей в тенденции преувеличивать (под влиянием эмоций, влекущих к чему-либо) ценность благоприятных и желательных шансов при соображениях вероятности и действовать сообразно с такой несоразмерною оценкою" (Курсив проф. Петражицкого). "Открытие и объяснение основного экономического фактора акционерного дела", - говорит в другом месте автор *(78), доставило нам возможность подвергнуть критике традиционные учения и объяснения, опровергнуть их как психологически понятные, но не выдерживающие научной критики продукты мысли, заменить эти пестрые комбинации теорий и объяснений единою теорией и единым объяснением... и установить целый ряд теорем (законов), касающихся разных элементов, сторон и фазисов развития акционерных предприятий" *(79). Публика в виде общего правила несомненно склонна преувеличивать шансы, не поддающиеся точному учету, когда имеется ничтожный шанс большого выигрыша. Значение этой истины, весьма простой, только подчеркивается тем обстоятельством, что она понятна для всех, включая кухарку, которая с помощью лотереи разыгрывает пришедший в негодность старый салоп, на который трудно найти покупателя, хотя бы и по сходной цене, но возможно найти несколько десятков людей, готовых рискнуть несколькими копейками в надежде такой ценой выиграть салоп, который все же стоит несколько рублей.

Благодаря этому свойству людей переоценивать неизвестные шансы в результате уплачивается более, нежели объективно шанс этот стоит. Обращаясь к акционерным предприятиям, мы можем, следовательно, сказать, что вся совокупность капиталистов, обращающих свои средства на приобретение акций, уплачивает за них больше, нежели того они стоят по своей доходности и делают они это потому, что неизвестно, как распределится между ними доход. Отсюда явление, которое стремится констатировать проф. Петражицкий, "что акционеры по сравнению с прочими рантье вообще помещают свой капитал менее выгодно, что за покупаемые ими ценные бумаги они платят слишком дорого". Именно этим обусловливается "великое благодеяние" этого института, влияние которого сводится к "увеличению на известное количество процентов наличной предприимчивости" *(80). "Для того, чтобы учреждались, - говорит проф. Петражицкий, - производительные организмы, предприятия, необходимо, чтобы существовала надежда на такую выгоду, на такую удачу затеваемого дела, чтобы этот представляемый будущий плюс перевешивал всевозможные минусы, всевозможные мотивы и силы, действующие в противоположном направлении, напр. апатию, лень, непредприимчивую боязливость, инерцию, стремление употребить наличный капитал, личную жизненную энергию и время на другие, менее производительные или непроизводительные цели *(81). Институт акционерного права в силу присущей ему тенденции оптимистической надбавки, вызывает сам собой, без чьего бы то ни было усмотрения и властного вмешательства, повышение температуры и ускорение пульса предприимчивости и создает сильное предпринимательское оживление и брожение, иногда, положим, столь сильное, что оно переходит желательные пределы, что размножающиеся и растущие массами, как грибы, новые акционерные предприятия означают гипертрофию предприимчивости, болезненное повышение температуры предприимчивости. "Малый дивиденд может выражать лишь скромную долю участия акционеров в дележе крупного народно-хозяйственного дохода, произведенного данным предприятием"... означает, что капитал, необходимый для акционерного производства, добывается и оплачивается дешево, что означает дешевизну производства, умаление важной статьи издержек производства... участие объективного элемента предприятия (капитала) в распределении дохода урезывается на увеличение доли субъективного, активного элемента (предприимчивого и трудового" *(82). "Предпринимательский оптимизм... не только увеличивает и удешевляет предложение продуктов в пользу потребителей, но вместе с тем увеличивает и удорожает спрос на рабочие руки" *(83).

В этих рассуждениях профессор Петражицкий исходит из правильных положений, но значительно преувеличивает их влияние, упуская из виду другие тенденции, имеющие весьма серьезное значение в области акционерного строя. Автор не обратил достаточного внимания на многие детали исследуемого им института и совершенно пренебрег экономической его стороной. Вполне признавая плодотворность психологического метода и в области юриспруденции и в области политической экономии, не следует забывать, что в обеих этих областях действуют и экономические законы, совершенно свободные от психологических причин. Техника производства, способы сношений, традиции деловой практики оказывают свое влияние на возникновение одних институтов, на реорганизацию и совершенное исчезновение других. И когда речь идет о таком сложном институте, как акционерная компания, очевидно, экономической стороной явления нельзя пренебрегать без опасности дать одностороннее освещение изучаемому явлению.

Проф. Петражицкий переоценил значение "оптимистической тенденции". В самом деле, цифры, которые он приводит в ее подкрепление, отнюдь не доказывают правильности его положения, они носят в значительной мере случайный характер. И первая его ошибка в том, как он выводит среднюю доходность предприятия. Но, прежде всего с психологической точки зрения, следовало бы выяснить не среднюю доходность предприятия, когда принимается за единицу и предприятие с капиталом в 100 милл. и предприятие с капиталом в 100 тыс., а среднюю доходность всего акционерного капитала. Это соображение получает особое значение в настоящую эпоху громадной концентрации банкового дела и промышленности, когда сотни миллионов приносят хороший и вполне устойчивый дивиденд. Но даже и правильно выведенная средняя цифра не могла бы служить достаточным доказательством правильности основной мысли проф. Петражицкого. Чтобы получить действительно ценные указания о сравнительной доходности акций и облигаций, необходимо сравнивать аналогичные предприятия, а не акции и облигации, вообще циркулирующие на данном рынке. К этому присоединяются разные сравнительно второстепенные причины, которые, однако, весьма затрудняют сравнение и заставляют быть крайне сдержанным в выводах. Так, напр., акции приносят дополнительный доход, и во многих предприятиях весьма значительный, благодаря тому, что капитал преуспевающих предприятий систематически увеличивается с помощью выпуска новых акций по цене значительно ниже биржевой. Благодаря преимущественному праву на новый выпуск акционеры получают весьма значительный дополнительный дивиденд, совершенно не подлежащий учету без специальной, весьма трудно выполнимой подготовительной работы *(84).

Но и независимо от этих частностей, можно утверждать, что вообще нельзя говорить о большей доходности облигаций сравнительно с акциями. Если взять акции и облигации однородных предприятий, в особенности принадлежащих к типу, прочно установившихся, то легко убедиться, что именно акции всегда приносят больший доход. На этом и основано известное каждому практическому деятелю положение, что акционерные предприятия, пользующиеся большим кредитом, имеющие большой доход, предпочитают выпускать облигации, по которым платят сравнительно незначительный процент, нежели акции, по отношению к доходности которых публика более требовательна. Привлекая с помощью выпуска облигаций сравнительно дешево оплачиваемый капитал, предприятие и получает возможность акционерам выплачивать более высокий дивиденд.

Когда говорят об акционерах вообще, исключительно с целью выяснить их психологию, должно остерегаться слишком широких обобщений. Едва ли следует идти далее разделения акционеров на две категории: с одной стороны - желающих рискнуть приобретением акций для позднейшей их перепродажи по более высокой цене, здесь действительно сильна тенденция оптимистической оценки, и с другой - ищущих для своего капитала вполне солидное помещение *(85). В какой мере эти тенденции различны, видно, напр., из того, что в странах, где стремление к сбережениям и к обеспечению себя на случай старости особенно велико, как, напр., во Франции и Бельгии, капиталист сплошь и рядом делит свои сбережения на две части, одной (большей) части он дает, безусловно, верное помещение, предпочитая для нее государственную ренту, другую часть он помещает в акции разного рода предприятий, частью весьма рискованных, страхуя себя тем, что он приобретает акции не одного, но нескольких предприятий. При этом предприятия комбинируются так, чтобы по возможности уменьшить риск потери всего капитала и повышенной доходностью одних бумаг компенсировать возможные потери на других. Тенденция оптимистической оценки, несомненно, находит себе здесь применение, но понятно, что, приобретая бумаги уже давно существующих предприятий, капиталист дает наименьший простор эмоции преувеличенной оценки неизвестного шанса.

Это одностороннее стремление объяснить существование акционерных компаний "оптимистической тенденцией" является тем более неправильным, что, если с одной стороны она проявляется в акционерных компаниях в весьма различной степени, то с другой стороны она вообще не составляет особенности акционерного строя, что и отмечает со свойственной ему наблюдательностью проф. Петражицкий. "Условия для действия той же тенденции, только в менее резкой форме, имеются и в других областях народного и мирового хозяйства. Прежде всего, они имеются налицо в области всего предпринимательства. Особенно благоприятные условия для действия эмоционального оптимизма имеются, вообще говоря, в области торговли *(86).

Кто знаком с историей торговли, с современными отношениями в этой сфере деятельности, тот безусловно признает правильность последней оговорки проф. Петражицкого. Но, кажется, он сам не придал ей того серьезного значения, которое она в действительности имеет. Спекуляция в области товарной торговли всегда занимала видное место. В средние века спекуляцией на торговле товарами (металлами, колониальными товарами) разорялись одни, обогащались другие. Отчасти именно благодаря тому, что спекуляция развивалась в торговле, источником развития капитализма был не промышленный, а торговый капитал. Со спекуляцией же, очевидно, тесно связана оптимистическая тенденция к переоценке шансов выигрыша, которая заставляет в среднем довольствоваться меньшим доходом, нежели какой желателен для капиталиста при затрате им своего капитала.

Если таким образом эта тенденция, проявляясь в разного рода компаниях с разной силой, отнюдь не составляет особенности акционерного строя, то она не может быть специальным законом существования акционерных компаний. Должны быть, очевидно, еще и другие факторы, коими обусловливается возникновение и процветание акционерного строя.

В рассуждениях проф. Петражицкого имеется еще одна ошибка. Его работа была написана в эпоху предпринимательского подъема, когда новые предприятия возникали легко и акции их быстро размещались, ибо все были уверены, что в ловких и опытных руках сама по себе акция, как таковая, совершенно независимо от внутренней ценности, должна находить легкий сбыт. В такую эпоху можно смело приобретать акции, учитывая не их будущий дивиденд, а разницу в цене в тот период, когда о дивиденде нового предприятия вообще еще не может быть и речи. Но за таким периодом следует другой, играющий тоже громадную роль в промышленной жизни страны, период депрессии или даже кризиса, когда вступает совершенно иное отношение капиталиста ко вновь возникающим и даже уже давно существующим предприятиям. Люди не верят или точнее, теряют способность учитывать будущие дивиденды и опасаясь невозможности найти покупателей на акции, хотя бы и имеющих шансы на хорошие дивиденды, предпочитают небольшой, но верный доход рантье возможности большего, но менее верного дохода акционера.

Можно возразить, что с точки зрения развития акционерных компаний периоды депрессии не имеют решающего значения, ибо они лишь приостанавливают их возникновение; а когда период этот проходит, то снова начинается процесс развития акционерного строя и снова действует закон высокой оценки шансов больших, хотя бы и мало вероятных, барышей с пренебрежением к возможным потерям. Но акционерные компании возникают и в периоды депрессии. Равным образом, как ни велико значение этих смен в предпринимательском настроении, наступают годы, и их очень много, когда в деловых сферах вовсе не наблюдается нервности, когда течение дел спокойнее, оценка условий рынка объективная. В эти, отнюдь не редкие и не всегда короткие периоды тоже возникают новые акционерные компании, акции существующих обращаются на рынке. Очевидно, переоценка шансов больших прибылей в такие периоды не может обусловливать развитие именно акционерных компаний.

Указанное одностороннее освещение института в сущности дает довольно своеобразную картину развития акционерного дела. К обращению акций сводится все акционерное дело. Между тем, если по отношению к учредителям и первым акционерам, стремление к быстрой перепродаже акций как источнику легкого обогащения, играет большую роль, то в периоды спокойного развития, как о том могут засвидетельствовать списки акционеров, являющихся в общие собрания, владение акциями отличается большой устойчивостью.

Выдвигая на первый план момент стремления к наживе путем перепродажи акций, проф. Петражицкий вместе с тем совершенно игнорирует другие отнюдь не менее важные факторы развития акционерного дела. Так огромное значение имеет субъективная оценка капиталистом выгоды приобретения акций в том отношении, что он может хотя бы с потерями продать во всякое время акции.

Но помимо этого проф. Петражицкий совершенно не оценил объективных моментов, которые создают необходимость возникновения этой формы предпринимательской деятельности. Эти моменты находятся не в области психологической, но экономической. Проф. Петражицкий не обратил должного внимания на то громадное значение, которое представляет необходимость концентрации в области хозяйственной деятельности.

Вся история развития акционерного строя, как видно из предыдущих страниц, равно как и условия его распространения в настоящее время, доказывают, что это развитие в действительности обусловлено необходимостью концентрации. Если взять, напр., знаменитый банк Св. Георгия в Генуе, то совершенно ясно, что это крупное предприятие, как и голландские, и английские ост и вест-индские компании, более всего содействовавшие популяризации принципов акционерного строя, не могли возникнуть иначе, как путем концентрации капиталов на основах акционерного строя. Что же касается "оптимистической тенденции", то она играла второстепенную, чтобы не сказать более, роль; достаточно сказать, что первоначально максимум дохода, который могли получить владельцы lоса или, употребляя современный термин, акций, был ограничен, да и само приобретение этих долей участия частью носило принудительный характер.

Ограниченная ответственность являлась естественным последствием новой формы совместной деятельности. Прошло много лет раньше, нежели деловой оборот вполне оценил и использовал эту особенность акционерной компании. Это объясняется тем, что в средневековой предпринимательской деятельности кредит не играл особой роли, а потому вопрос о пределах ответственности предпринимателей не представлял серьезного интереса и сам вопрос об ограниченной ответственности полных товарищей оставался долго неясным.

Переходя к современным акционерным компаниям, проф. Петражицкий, не углубляясь в этот вопрос, замечает, что "такие акционерные компании, функции коих не в состоянии были бы исполнить индивидуальные предприятия, полные, коммандитные товарищества, можно было бы по пальцам перечесть. Во многих государствах, может быть, не найдем даже ни одного такого акционерного предприятия, задачи коего не мог бы взять на себя один финансовый туз или большая или меньшая их совокупность" *(87). С этим решительно нельзя согласиться. Скорее можно было бы утверждать прямо противоположное, что в самых богатых государствах едва ли найдется несколько финансовых тузов, которые были бы в состоянии взять на себя хотя бы небольшую часть предприятий, осуществляемых на началах акционерного строя. Да если бы они и могли это взять на себя, то все же отказались бы, так как формы единоличного предприятия и товарищества, безразлично - полного и на вере, совершенно не подходят для ведения предприятий, требующих весьма сложной организации и рассчитанных на продолжительные сроки. Проф. Петражицкий замечает далее, что если те или другие предприятия недоступны для частных предпринимателей, то ведь есть государственные и международные (междугосударственные) предприятия. Это, конечно, само по себе правильно. И если бы кто-нибудь утверждал, что акционерные компании на вечные времена совершенно неизбежная форма человеческой деятельности в области предпринимательского строя, то возражение это имело бы безусловное значение. Но теперь государства по тем или другим причинам не решаются брать на себя выполнение известных хозяйственных функций, предоставляя их частной инициативе. И если частная инициатива может выполнить их только в форме акционерных компаний, так как только они могут концентрировать столь крупные капиталы для одной цели и притом на продолжительный срок, то нельзя отрицать значения необходимости концентрации капиталов с помощью учреждения акционерных компаний ссылкой на то, что и государство располагает достаточно большими капиталами для организации за свой счет таких предприятий.

Поэтому представляется гораздо более правильным утверждение Гильфердинга, что особенность акционерного строя, причина его распространения заключается в возможности обращения к широкой публике *(88). Возможность для каждого стать акционером, возможность создавать акционерные компании с капиталами, превосходящими состояние даже и очень богатых людей, вот те особенности, которые выдвигают акционерную форму в отличие от индивидуального предприятия, употребляя недостаточно точный термин Гильфердинга. К сожалению, Гильфердинг впадает в другую крайность, утверждая, что особенности организации акционерной компании, ее независимость от личного состава участников, не являются существенными отличительными чертами акционерной компании, все дело в возможности обращения к широкой массе, в возможности для этой массы принять участие в акционерной компании, совершенно независимо от особых приманок в виде лотерейного шанса несообразно много заработать. Профессор Петражицкий переоценивает этот последний момент именно потому, что им совершенно не оценен другой момент, находящийся в самой тесной связи с экономической природой акционерных компаний, именно возможность участия в ней широких слоев публики, которая частью по своему профессиональному и общественному положению, частью в силу недостаточности находящихся в распоряжении каждого средств не имеет возможности принимать участие в предпринимательской деятельности иначе, как в форме приобретения акций. И так как для многочисленного, и постоянно увеличивающегося класса населения это есть единственный способ участвовать в прибылях, даваемых предпринимательской деятельностью, то он должен и готов довольствоваться прибылью меньше средней предпринимательской, связанной не только с несением обычного риска, но и с более активным участием трудом.

Именно эти экономические факты гораздо сильнее, чем психологические, влияют на уменьшение среднего дохода акционера, сравнительно с доходом участников других форм товарищеского соединения, не говоря о единоличном предпринимателе.

В самой тесной связи с приведенными неправильными предпосылками находится взгляд профессора Петражицкого, что акционер вовсе не предприниматель, акционерная компания не товарищество, а акция не удостоверение об участии в предприятии, а самостоятельная ценная бумага, столь же отличная по существу своему, по родовым своим признакам от документа участия в предприятии, как и облигации и другие ценные бумаги".

Этим положениям автор придает известное самостоятельное с точки зрения понимания акционерного строя и надлежащего к нему отношения законодателя значение. Он полагает, что нападки на акционерные компании, идущие вплоть до требования их уничтожения, обусловливаются именно непониманием того, что акционер вовсе не предприниматель. "Ведь акционеры на самом деле с господствующей точки зрения являются какими-то уродами и изъятиями среди прочих предпринимателей. Между тем как одиночный предприниматель, полный товарищ и т. п. своею деятельностью, своими заботами с господствующей точки зрения действительно заслуживают звания органов народного хозяйства и получают предпринимательскую прибыль за свои народнохозяйственные заслуги, акционеры получают предпринимательскую премию, но без предпринимательской активной роли и без предпринимательских заслуг. И в результате такого отношения к деятельности акционеров автор приходит к необходимости создать какую-то новую конструкцию дестинаторов акционерной компании, которые не являются ее верителями и в то же время не участники компании *(89).

Теорию профессора Петражицкого нельзя назвать вполне оригинальной. С большей или меньшей определенностью ее высказывают и другие ученые, правда, по преимуществу экономисты, влияющие, однако, и на юристов. Иначе оно и не может быть, ибо юридическая природа института находится в самой тесной связи с его экономической сущностью.

Для оценки этого взгляда приходится напомнить, что предпринимателем называется лицо, которое в целях извлечения прибыли само или через посредство других лиц ведет предприятие за свой счет, причем оно может вести его или единолично, или в соединении с другими лицами *(90). Предприниматель стремится к извлечению из предприятия известной прибыли, в этих целях известным образом направляет его, неся на себе риск в случае неудачи, и наоборот, извлекая в свою пользу всю прибыль, которая очищается за покрытием всех расходов по предприятию. Извлечение прибыли из своей предпринимательской деятельности составляет основной мотив предпринимателя. Юристы обыкновенно на этом моменте не останавливают своего внимания, как потому что он не имеет видимого внешнего выражения, так и потому, что, конечно, могут быть случаи, когда этот мотив почему-либо отсутствует. Но характер института сказывается ведь не только во внешних проявлениях его бытия, но и в тех задачах, осуществлению коих он должен служить. Даже при толковании закона, в котором институт получил определенное выражение, действительные задачи института не могут быть упускаемы из виду *(91). Тем более это необходимо, когда вопрос идет не о толковании статей закона, а о выяснении природы исторически сложившегося института, когда нужно помочь законодателю нормировать институт так, чтобы дать ему форму, наиболее соответствующую его природе.

Что касается исключительных случаев отсутствия в предпринимательской деятельности интересов наживы, то ведь нормирование института должно быть рассчитано на явление нормальное и не может считаться с теми ненормальными, уродливыми с точки зрения типичного явления, случаями, которые во всех областях порой создает сложная жизнь. Если кто-либо желает использовать институт в целях, на которые он вовсе не был рассчитан, то он должен приспособить свои задачи к особенностям института, а не наоборот. И тем менее можно требовать от теории, чтобы, конструируя институт сообразно его действительной природе, она считалась с единичными случаями ненадлежащего его использования. При неимении пальто можно в случае крайности использовать и сюртук как пальто соответственно его приспособив (подняв отвороты, надев под сюртук фуфайку и т. п. ), но нельзя требовать, чтобы покрой сюртука соответствовал особенностям пальто; тем более было бы странно, если бы, определяя, что такое сюртук, надо было бы считаться с возможностью его использования в качестве пальто *(92).

Необходимо т. о. признать, что элемент спекулятивного стремления к прибыли является чрезвычайно существенным для понимания отношений, которые создаются деятельностью предпринимателя. Наиболее отчетливо, соответственно основам своего миросозерцания, это выяснил Лифман. Полемизируя с мнением Шмоллера, который весьма обще определяет предприятие, как хозяйственную единицу, производящую для обмена, Лифман полагает, что правильнее отождествлять понятие предприятия с известным риском, связанным с антиципацией спроса, с производством товаров в расчете на будущий спрос, с затратой с этой целью известного капитала. Предпринимательская деятельность, говорит Лифман, это деятельность на будущий неизвестный спрос, таким образом характерный момент ее - риск, неизбежно связанный с будущим спросом *(93). Преследуя задачу извлечения из предприятия прибыли, предприниматель очевидно должен позаботиться о том, чтобы предприятие дало прибыль и чтобы он имел право ее себе присвоить. Для этого необходима надлежащая организация предприятия, т. е. снабжение его необходимыми средствами, и надлежащее его ведение. Капитал и личный труд, необходимые предприятию, могут быть даны как самим предпринимателем, так и третьими лицами, привлеченными для того предпринимателем. Третьи лица, и не будучи предпринимателями, могут рассчитывать на надлежащее вознаграждение за свой капитал, за свой труд. Таким образом, для достижения задачи, ради которой предприятие ведется, предприниматель должен получить излишек сверх обычного вознаграждения за труд и капитал, обеспечить себе право на него. С другой стороны, также очевидно, что труд и капитал, которые предприниматель привлекает к предприятию извне, будут претендовать на обычное вознаграждение, совершенно независимо от того, каковы будут результаты деятельности предпринимателя. Следовательно, чтобы обеспечить себе возможность дохода, предприниматель должен взять на себя и покрытие возможных убытков, т. е. предприятие должно вестись за счет предпринимателя, на его риск.

Но как далеко должен простираться риск предпринимателя? Проф. Петражицкий, не колеблясь, а потому и не приводя доказательств, отвечает - на все его имущество. "С имущественной точки зрения, -говорит он *(94) - существенным и основным признаком предпринимателя следует признать ответственность всем достоянием, риск всего имущества".

Но последовательно проведенный, этот взгляд проф. Петражицкого должен был бы привести к выводам, которые произвели бы полный переворот в учении о предпринимательском строе. Когда спорят о том, имеется ли в конкретном случае предприниматель, или же простой веритель, или какой-то дестинатор товарищеской организации, то это очевидно спор не о словах, но о том, где же находится хозяин правоотношений, весьма сложных и длительных, к которому можно предъявлять известного рода требования и который имеет вместе с тем известные права. Если предпринимателем отнюдь не является участником предприятии (употребляя даже этот нейтральный термин, мы в сущности уже грешим против терминологии проф. Петражицкого), который не отвечает всем своим имуществом по делам предприятия, то из класса предпринимателей тем самым исключается не только акционер, но и участник всякого рода кредитных, потребительных и производительных товариществ, некоторых наших артельных организаций. Мало того, положение становится еще более сложным и затруднительным благодаря тому, что в некоторых формах товарищеских организаций от желания самих участников зависит установить либо ничем неограниченную ответственность участников, либо кратную к взносу товарища в предприятие, либо, наконец, ограниченную размерами сделанного взноса.

Итак, размеры ответственности - ограниченной или неограниченной, отнюдь не являются решающим моментом предпринимательского строя; тип предприятий, в которых нет неограниченно ответственных участников, весьма распространен, и притом к числу подобных предприятий относятся и такие, в которых личный элемент играет громадную роль. Чрезвычайно важно при этом, что имеются и такие товарищеские формы, в которых выбор пределов ответственности зависит от усмотрения самих участников, в остальном отнюдь не влияя на организацию товарищеского единения.

По-видимому, приведенный взгляд проф. Петражицкого, как и других исследователей, обусловливается слишком односторонним изучением одного типа акционерных компаний, вместо изучения всего предпринимательского строя. Между тем только такое сопоставление разнообразных форм соединения капитала и труда может дать основание для конечного вывода, кто же является предпринимателем. Но, даже оставаясь в сфере акционерного строя, можно назвать акционерные компании, в коих роль акционеров по необходимости отнюдь не такая пассивная, как ее обычно изображают. Таковы, напр., свеклосахарные германские акционерные компании, созданные специально для установления связи сельского хозяйства с промышленностью. Сельские хозяева известного района создавали выгодный сбыт своей свекловице, устраивая на акционерных началах сахарный завод для переработки производимого ими продукта. Соответственно такой задаче организации общества, акционером могут быть только сельские хозяева данного района, обязывающиеся вместе с тем обрабатывать свекловицу и притом в определенном количестве и определенного качества. Такой акционер отвечает лишь сделанным им вкладом, но трудно отказать ему в признании его также и предпринимателем только потому, что он не несет неограниченной ответственности по делам общества. Надо еще иметь в виду, что к этим акционерам неприменимы и соображения о том, что приобретение акций обусловливается переоценкой выгод их приобретения, так как отнюдь не соображения о возможной продаже акций по высокой цене являются стимулом, чтобы стать акционером такого рода предприятий *(95).

Ошибка проф. Петражицкого теперь особенно значительна, ввиду факта существования товариществ с ограниченной ответственностью германского и австрийского права. Основная задача новой формы товарищеского соединения заключается именно в том, чтобы создать организацию более эластичную, нежели акционерная компания *(96). Управление в товариществе с ограниченной ответственностью может быть основано как на принципе полного товарищества, так и на принципе акционерной компании; все зависит от усмотрения участников; требования закона в этом отношении сводятся к минимуму. Закон действительно предусматривает не только ответственность, ограниченную размерами доли участия в капитале товарищества, но и известным кратным к нему отношением, а так как установление такой усиленной ответственности есть вопрос желания участников и притом размер кратного отношения предоставлен в полной мере их усмотрению *(97), то очевидно, что можно говорить о существовании такой формы товарищеской организации, в которой ответственность ограничена размером пая в основном капитале, а организация построена на принципах акционерного строя, с допущением, однако, возможности большего или меньшего приближения к принципам полного товарищества.

Правда, этот институт пока еще не получил распространения в других странах. Но тот факт, что в Германии, где он был встречен весьма недружелюбно, равно как и в Австрии, он успел пустить глубокие корни, свидетельствует о его жизнеспособности. Эта его жизнеспособность в полной мере доказана в течение настоящей войны. Германское правительство признало наиболее целесообразным возложить на частноправные организации, конечно, под строгим контролем, осуществление многочисленных хозяйственных задач, вызванных трудностями войны. При этом выбор правительства пал, если не вполне, то почти исключительно на товарищества с ограниченной ответственностью.

Можно далее напомнить и историю горнозаводских товариществ. История эта чрезвычайно своеобразна, так как она тесно связана с правительственной политикой по вопросам разработки и эксплуатации горных богатств, которым не только правительство, как орган власти, но и правители лично придавали большое значение. Отсюда постоянное вмешательство в эту отрасль хозяйственной деятельности, доходившее местами до того, что все управление сосредоточивалось в правительственных руках, в руках органов администрации. Благодаря этому, история данных организаций в Германии много теряет в своей чистоте с точки зрения развитых товарищеских форм. Но несомненно, что и в этих предприятиях товарищами не были капиталисты, случайно привлеченные к участию в предприятии, в надежде на получение значительной прибыли через перепродажу приобретенных ими паев. Это были по преимуществу горнопромышленники, принимавшие непосредственное участие в самом предприятии и все же несшие ответственность, безусловно ограниченную размерами взноса в товарищеский капитал *(98).

Приведенная справка из истории и действующего права является достаточно убедительным доказательством, что нельзя признак неограниченности ответственности считать решающим при выяснении понятия предпринимателя.

Но этого мало. Не только с точки зрения действующего права, но и с правнополитической точки зрения нецелесообразно выдвигать на первый план момент неограниченной ответственности.

Ограничение ответственности по обязательствам известными пределами и вообще широко применяется в гражданском праве. Таков институт отступного, когда один из контрагентов или оба сохраняют за собой право ценой известной жертвы освободиться от выполнения обязательств. Весьма обширных размеров понятие (по существу) ограниченной ответственности достигло в области биржевых сделок. Таков же залог недвижимого и заклад движимого имущества с ответственностью ограниченной стоимостью заложенного имущества. Таков старый морской заем, когда предприниматель не нес никакой ответственности перед своим верителем сверх ответственности кораблем.

Принцип неограниченности ответственности по обязательствам вообще требует осторожного применения в области гражданского права. Ему, несомненно, принадлежит огромное значение и экономическое и этическое. Право должно с ним серьезно считаться и заботливо его культивировать. Но именно отсюда вытекает необходимость бережно с ним обращаться и не злоупотреблять огромным влиянием, которое оно должно оказывать на поведение людей.

Идея неограниченной ответственности заключается в необходимости для каждого держать раз данное слово, выполнять принятое им на себя обязательство до конца. Эта идея и этически и хозяйственно совершенно здоровая, ею надо дорожить. Русская пословица говорит: не давши слова - крепись, а давши - держись. Но как бы далеко ни идти в признании целесообразности этого принципа, это отнюдь не исключает возможности таких отношений, в которых принимающий на себя известные обязательства контрагент заранее оговаривается, что он не желает, быть может, не имеет возможности нести ответственность за известными пределами. И если другая сторона и при таком ограничении находит сделку для себя достаточно выгодной, то нет решительно никаких оснований ставить какие-либо препоны подобным соглашениям. Если же подобные соглашения контрагентов становятся типичными для данной категории отношений, как отвечающие их природе (им имманентные), то перед нами институт, в котором ограниченная ответственность участников является необходимой составной частью.

Конечно, гораздо сложней становится вопрос в товарищеских организациях. Характер ответственности имеет тут громадное значение не только для непосредственных участников, для товарищей, но для того неопределенного круга лиц, которые впоследствии будут вступать с товариществом в договорные отношения. Допущение полной свободы товарищеского соглашения представляется невозможным, и законодатель вынужден регулировать этот вопрос, исходя из двоякого рода соображений. Во-первых, характер товарищеского соглашения может быть таков, что нет разумных оснований для ограничения ответственности товарищей. Если товарищество представляется соединением деятельности нескольких купцов-предпринимателей, из коих каждый всю свою деловую энергию, все свое имущество вносит в предприятие, соединив эту деятельность и это имущество с другими лицами, на тех же основаниях вступающими в товарищество, то, казалось бы, нет оснований предоставлять каждому в отдельности право ограничить свою ответственность известными пределами только потому, что имеется сочетание сил и средств нескольких лиц. К тому же такое ограничение ответственности вовсе и не в интересах товарищей, ибо оно, очевидно, подрывает базис для кредита, который в современном предпринимательском строе является одной из основ успешной деятельности. Во-вторых, товарищество, как таковое, выступает в деловом обороте. На этом-то основано стремление многих теоретиков и практиков признавать каждое торговое товарищество, выступающее во вне, как одно целое, юридическим лицом. Хотя эта тенденция неправильна и даже опасна для надлежащего понимания существа отношений, тем не менее, он объясняется именно признанием внешнего единства, которое тут, несомненно, имеется налицо. Это единство, давая возможность выступления вовне, является основным моментом успешной деятельности каждой товарищеской организации. Но именно потому, что за внешним единством может скрываться весьма различная степень участия составляющих его единиц в общем деле, необходимо всегда точно знать, с кем контрагент в действительности имеет дело, в какой мере единство исключает личное участие или личную ответственность живых носителей прав и обязанностей, энергией и в интересах коих возникло это формальное единство данной товарищеской организации. Отсюда регламентация характера ответственности участников, которая исключала бы возможность ошибок со стороны хотя бы осторожных третьих лиц.

И с хозяйственной и с этической точек зрения следует настаивать на неограниченной ответственности участников предприятия во всех случаях, когда юридическая природа, предприятия такова, что участник имеет возможность своевременно знать все происходящее, своим вмешательством может вызвать или наоборот предупредить те или другие договоры, те или другие действия. В такое именно положение закон ставит полного товарища. Но если не только влияние на ход дела, но даже и ознакомление с ним возможно лишь в ограниченной степени, нет оснований требовать неограниченной ответственности за действия товарищества. В таком положении находится, напр., акционер по отношению к компании. Направление дел зависит всецело от большинства, меньшинство в вопросах хозяйственных обязано ему безусловно подчиняться. Мало того, отдельный акционер не имеет права непосредственно знакомиться с делами компании, для этого существует ревизионная комиссия, которая всюду является органом большинства. Поскольку же меньшинство имеет свое представительство в ревизионной комиссии, все же оно есть орган меньшинства, отдельный акционер лишен возможности даже ознакомиться с тем, что делается в предприятии. При таком положении вещей нет никаких ни этических, ни хозяйственных оснований к тому, чтобы отказать ему в праве отвечать ограниченно по обязательствам, заключенным от имени акционерной компании.

Понятно поэтому, что тенденция современного товарищеского строя к уменьшению пределов ответственности предпринимателя имеет свои глубокие основания. С одной стороны, предпринимательская деятельность, благодаря целому ряду совершенно очевидных причин, требует все большего и большего напряжения капиталистических сил, с другой стороны, капитал имеется теперь в больших слоях населения, которые желают не только сберегать, но и приумножать свои доходы путем обращения сбережений на производительные цели.

Задача разумной экономической политики заключается в том, чтобы привлекать капиталы, распыленные среди населения, к служению производительным целям. Для этого имеются разные пути, из них самый безопасный - предоставление своих средств взаем государству, городам, публичным союзам, товариществам и единоличным частным предпринимателям. Значительная часть народных сбережений и получает такое именно назначение. Но интересы народного хозяйства требуют привлечения капиталов к более непосредственной хозяйственной деятельности, со всеми ее выгодами и невыгодами. Пусть такой капиталист получит значительную прибыль при удачно найденном помещении капитала, при умелом использовании благоприятной конъюнктуры, но пусть же он не претендует, если весь капитал, в дело помещенный, погибнет. Чтобы по возможности избавить его от такой опасности, ему дают возможность оказывать известное влияние на самый ход дел. Ему принадлежат известные функции контроля и влияния на управление, весьма ограниченные соответственно его доле участия, составляющей ничтожную часть средств, вложенных в дело. И вместе с тем было бы несправедливо расширить его ответственность за пределы того, что он дал предприятию. Но это не может служить основанием к тому, чтобы не признавать его вместе с остальными такими же участниками предприятия предпринимателями, за общий счет ведущими общее дело.

Но помимо этого, нужно иметь в виду, что крайняя сложность теперешнего делового оборота, изменчивость конъюнктуры в отдельных его областях, придают элемент риска даже и самому верному предприятию. А между тем по мере культурного роста человечества, сопровождающегося ростом потребностей, даже и минимальный риск все потерять, оказаться неоплатным должником становится трудно переносимым для человека. Сравнивая предпринимательскую психологию в Америке и России, проф. Петражицкий чрезвычайно метко замечает, что американский предприниматель верит в колоссальный успех затеваемого им дела. "Этот наивный оптимизм, эти грандиозные оптимистические надбавки при оценке предпринимательских шансов создают чудеса в Америке" *(99). Совершенно обратная картина у нас. "Действующий здесь специфический правопорядок таков, что он, с одной стороны, ослабляет и устраняет экономический страх, страх обычных отрицательных последствий хозяйственного нерадения, а с другой, подкапывает и ослабляет экономическую надежду, надежду на достижение благосостояния в случае дельного и удачного поведения". Недаром сложилась русская поговорка: от тюрьмы и от сумы не отпирайся. И само собой, что психология американца не есть специфически национальная психология. Она свойственна современному культурному предпринимателю, и наоборот, психология русского крестьянина не составляет национальной особенности славянской нации, но опять-таки характеризует в общем отсталого, сравнительно мало культурного предпринимателя. Задача разумного законодателя и должна заключаться в возбуждении предпринимательской инициативы населения, в приобщении к ней возможно более широких его кругов. С этой точки зрения в противовес оптимистической тенденции к переоценке неизвестных шансов надо считаться и с пессимистической тенденцией переоценки шансов полного разорения в случае гибели предприятия. И если с одной стороны законодатель должен все сделать, чтобы разумно использовать оптимистическую тенденцию, то он может это сделать лишь при условии, что он не будет игнорировать и другую вполне законную эмоцию: пессимистическую тенденцию к переоценке опасности полного разорения.

Поэтому законодатель отнюдь не должен ставить искусственных препятствий распространению принципа ограниченной ответственности даже и по отношению к кредитоспособным предпринимателям, поскольку они по самой природе данной товарищеской организации не могут нести полной нравственной ответственности за ход дел в предприятии. Правда, положение кредитора представляется при ограничении ответственности тем худшим, чем меньше размеры ответственности участников предприятия. Но это компенсируется тем, что процесс обособления каждого предприятия, по необходимости связанный с усилением отчетности, принимающей более или менее публичный характер, дает возможность заинтересованным сферам следить за ходом дел гораздо более внимательно и с большим успехом, нежели за отдельным лицом. К тому же оборот создает и новые средства для ориентировки в вопросах кредитоспособности: таков институт справочных бюро о кредитоспособности, явление совершенно новое и имеющее огромное значение для делового оборота. Нельзя отрицать того, что ограничение ответственности предпринимателей имеет и свои неудобства. Но ведь каждое усовершенствование имеет свою оборотную сторону; распространение трамваев несомненно плохо отразилось на функционировании телефонов, распространение автомобилей портит воздух на улицах, вообще увеличивает опасность передвижения по ним. Все это неприятно, надо стремиться к уменьшению зла, но нельзя же из-за этого отказываться от более совершенных способов передвижения. Поэтому нельзя согласиться с мнением проф. Петражицкого, что, как предприниматель, акционер является каким-то монстром, так как он несет лишь ограниченную ответственность. Проф. Петражицкий замечает, что ведь и облигационер, приобретающий облигации предприятия, рискует, в случае его несостоятельности, ничего не получить. Но с юридической точки зрения тут огромная разница. Если облигационер ничего не получает по облигации, то это обозначает несостоятельность компании, не выполнение ей принятых на себя по отношению к облигационеру обязательств. Если же акционер ничего не получает, то ни того, ни другого нет налицо. Поэтому риск принимает на себя лишь акционер, облигационер должен получить обратно весь капитал, в противном случае он является жертвой акционера, не выполнившего по отношению к нему принятых им на себя обязательств. Конечно, экономист вправе не усматривать здесь существенной разницы. Если редки случаи, когда акционер теряет свою долю участия в предприятии, то с хозяйственной точки зрения нет значительного различия в положении акционера и облигационера. И этот вывод как будто подтверждается дальнейшими рассуждениями о том, что, если облигационер не имеет права на участие в управлении, то обыкновенно акционер фактически никакого участия в управлении не принимает. Типичный образец таких рассуждений представляет одна из новейших немецких работ на эту тему, именно работа Визера. Не только мелкие, но и средние акционеры, говорит он *(100) остаются, подобно кредиторам, чуждыми предприятию, в котором они участвуют. Следовательно, в крупных акционерных компаниях в действительности нет настоящих предпринимателей. Исключение составляют только те крупные акционерные компании и союзы предпринимателей, в которых проявляется личное влияние крупных руководителей.

Эти рассуждения вполне понятны в устах экономиста, который подходит к рассмотрению институтов с точки зрения их экономического существа и не интересуется их юридическим существом, который рассматривает под одним углом зрения явления аналогичные или друг другу близкие и потому слабо различает и порой даже смешивает явления, с формальной стороны весьма различные. Понятна также и философская точка зрения, интересующаяся общими задачами народного хозяйства, общими стимулами, возбуждающими человеческую деятельность в сфере народного хозяйства, и потому смешивающая институты, которые преследуют одни и те же задачи. Несомненно, такая точка зрения приносит свою долю пользы для более широкого понимания экономических и юридических отношений. Но истинная природа института может быть понята лишь в том случае, если мы внимательно отнесемся не только к экономическим его задачам, но и к тем средствам, коими задачи эти достигаются. К сожалению, узко экономическая точка зрения часто является господствующей при рассмотрении правовых отношений. Этим обусловливаются серьезные ошибки. Именно этой методологической ошибкой обусловливается отрицание многими ответственности, как характерного момента предпринимательства.

Так Визер относится довольно отрицательно к мнению, что прибыль предпринимателя в значительной мере обусловливается риском, который он несет в качестве такового. Как и многие другие исследователи, он исходит при этом из того положения, которое ярче других, как мы видели, формулировал проф. Петражицкий *(101), что в случае гибели предприятия и облигационер (как и вообще кредитор) может ничего не получить, и что вообще не следует преувеличивать момента риска в предпринимательском строе. С известной неопределенностью в будущем должно, говорит Визер, считаться каждое и простейшее натуральное хозяйство, как только оно приступает к заготовкам, рассчитанным на потребление в будущем. Этот риск становится еще значительнее для тех, кто принимает участие в разветвленном денежном хозяйстве, так как здесь все рассчитывается на одну какую-либо отрасль производства. Но, полагает автор, все это не имеет особого значения. Важно то, что в общем риск этот не так уже велик, так как в громадном большинстве случаев условия, при которых организуются предприятия, представляют все шансы на успех, число случаев неудач в общем незначительно. В риске принимает участие громадное количество лиц и помимо предпринимателя. Рискует и кредитор, рискуют и рабочие, рискуют даже в первой линии, так как они страдают больше всего, когда предприниматель вследствие дурного хода дел вынужден сократить свои обороты.

Отвергая значение ответственности, как критерия для различения институтов и предлагая со своей стороны заменить его убытком, который несет фактически каждый заинтересованный в предприятии в случае неудачи, Визер стирает грань между фактическим убытком, который может быть даже и результатом рефлекторного действия права, и тем убытком, который является результатом ответственности, принимаемой на себя предпринимателем по отношению к третьим лицам. Конечно, фактически одинаково тяжело, от чего бы ни потерпеть ущерб, от того ли, что разорилось предприятие, в котором лицо состояло на службе, бывшей единственным источником существования, от того ли, что предприниматель разорился и не выполнил по отношению к кредитору принятых им на себя обязательств, или же от того, что лицо легкомысленно приняло на себя ответственность за успех предприятия, обязавшись его риск отстранить от всех других. Но тождество последствий разорения не устраняет глубоких различий, хотя они и не проявляются в экономических эффектах разорения, естественно всегда одинаковых, какова бы ни была его причина. Предприятие, функционируя, вступает с целым рядом лиц в договорные отношения, принципиально между собой различные. В силу этих отношений предприниматель принимает на себя разного рода обязательства. Могут быть случаи, как справедливо указывает Визер, когда предприниматель, даже выполнив все свои обязательства по отношению к контрагенту, тем не менее, наносит ему вред, таков, например, случай не возобновления с приказчиком договора. Но можно ли поэтому говорить, что служащий, как и предприниматель, несет на себе риск предприятия? Его судьба связана часто с судьбой предприятия, но это не имеет ничего общего с тем риском, который является результатом принимаемых нами на себя по отношению к третьим лицам обязательств. Надо признать, что юристы сравнительно редко смешивают убытки, причиненные, хотя бы в связи с изменением в судьбе предприятия, но без какого-либо нарушения обязательств, с теми убытками, которые наносятся третьим лицам невозможностью для предприятия выполнить принятые ими на себя обязательства. Но смешение убытков, которые терпят облигационеры, с убытками акционеров очень распространено. А между тем с точки зрения юридической в обоих случаях имеется одинаковая ошибка: экономический эффект смешивается с юридическими последствиями принятия на себя известных обязательств. Служащий, пострадавший оттого, что потерял место вследствие гибели предприятия, терпит экономические невыгоды известных событий, не имеющих для него никакого юридического значения. Облигационер, пострадавший вследствие гибели предприятия, несет экономические последствия неисполнения контрагентом принятых им на себя обязательств. Смешивать эти два случая значит не отличать хозяйственных явлений от правовых.

С другой стороны, акционер, пострадавший вследствие гибели акционерной компании, является жертвой известного сочетания условий деятельности и особенностей организации данного предприятия, но отнюдь не действий своих контрагентов, неисполнения кем-то принятых им на себя по ведению данного предприятия обязательств. Конечно, в функциях облигационера, как и акционера, имеются общие моменты: тот и другой предоставляют предприятию средства и тем оказывают этому предприятию одинаковую услугу, дающую право на вознаграждение. Вознаграждение кредитора, как и облигационера, в одних предприятиях большее, в других меньшее, в зависимости от степени доверия к предприятию. Точно так же различен бывает и доход акционера, и здесь разница, пожалуй, даже большая, ибо, как бы ни конструировать в угоду новым течениям юридическую позицию акционера, его доход находится в полной зависимости от степени успешности дела. При значительной амплитуде колебаний в размерах доходов, легко может статься, что акционеры одних предприятий получат доход в размере, равном доходу облигационеров других предприятий. Мало того, в эпохи большей устойчивости народного хозяйства и особенно в тех его отраслях, где конъюнктура отличается большей определенностью, где техника дела и условия работы вполне сложились, разница в размерах доходов акционера и облигационера может стать весьма незначительной. Но это свидетельствует лишь о том, что те факторы, которые различно влияют на доходность акционеров и облигационеров, не могут рельефно проявиться в данных случаях. Ведь если риск предпринимателя влияет на доход акционера, то в предприятиях, где риск сведен до минимума, и вознаграждение за риск должно быть ничтожно, совершенно так, как ничтожна премия за страхование от пожара там, где риск пожара и размеры угрожающего убытка незначительны. В таких предприятиях акционеры и облигационеры находятся в условиях весьма схожих, и не только с точки зрения получения дохода, но даже и с точки зрения интереса к предприятию у того и другого есть одинаковая уверенность, что он получил определенный доход, а потому нет особых импульсов вмешиваться в вопросы управления. И хотя один вправе вмешаться, а у другого нет к тому импульса, разница эта не имеет никакого практического значения; практически важно лишь то, что тот и другой получают более или менее одинаковый доход, и тот и другой остаются далекими от непосредственного управления делами.

В этих пределах нет различия между акционером и облигационером. Но так как каждый из них преследует и свои особые задачи, то, чтобы понять действительные особенности каждого, надо присмотреться к ним в такие моменты функционирования предприятия, когда выдвигаются вперед именно эти задачи. Если акционер получает специальное, особое вознаграждение как акционер, потому что он несет риск, связанный с предприятием, то его доход должен чрезвычайно значительно колебаться: наряду со случаями, когда акционеры получают значительный дивиденд, имеются предприятия, в которых акционеры несут большие потери. Между тем облигационеры совершенно не желают нести риск потери капитала. Поэтому предприятия, вновь возникающие и связанные со значительным риском, не имеют никакой возможности выпускать облигационный капитал: облигационер, не рассчитывая на значительный доход, не желает нести значительный риск. За этот риск надо получить специальное вознаграждение. А так как облигационер этого специального вознаграждения не получает, ибо доход по облигациям более или менее равен доходу, приносимому капиталом, даваемым взаймы, то естественно, что облигационер и не желает нести риск, который неизбежно связан с ведением каждого предприятия, судьба которого еще не в полной мере определилась. Отсюда необходимость организовывать новые предприятия, лишь помощью акционерного, а не облигационного капитала. Совершенно очевидно, что за этот риск надо акционеру заплатить. Придавая, таким образом, принципиальное значение вопросу о доходах акционера, нельзя думать, однако, что анализ его размера может выяснить понятие предпринимательской прибыли в отличие от прибыли кредитора предприятия. К выяснению надо подойти путем анализа по существу, а не сопоставлением цифр, даже если бы они и не носили того случайного совершенно характера, который они имеют в труде проф. Петражицкого *(102).

Предпринимательская деятельность слагается из разных элементов, играющих различную роль в разных формах организаций. Участие предпринимателя достигает максимума, когда весь капитал предприятия внесен им самим и когда он несет весь труд по ведению дела. Но в этом случае доход, получаемый предпринимателем, представляет не только предпринимательскую прибыль, но и доход на капитал, и вознаграждение за труд. Стремясь к выяснению и более точному определению понятия предпринимателя, теоретики тщательно анализируют понятие предпринимательского дохода. Визер говорит, что чистая прибыль предпринимателя распадается на три категории: заработная плата предпринимателя (Unternehmerlohn), предпринимательский процент и предпринимательская прибыль. Предпринимательский заработок это та часть чистого дохода, которую предприниматель насчитывает себе за свою предпринимательскую работу. Однако, поскольку предприниматель выполняет и исполнительные функции в качестве служащего, он должен из чистого дохода вычесть причитающееся за это вознаграждение. Далее предпринимательский процент - это процент на тот капитал, который предпринимателем внесен в предприятие. И, наконец, прибыль предпринимателя - это та часть дохода, которая остается предпринимателю за вычетом первых двух статей дохода. Только эта последняя часть прибыли является тем заработком, который входит в задачу исследования предпринимательской прибыли, так как плату за труд и за пользование капиталом получают и все другие, помимо предпринимателя.

Но такое противопоставление вознаграждения за труд предпринимателя той доле заработка, которую предприниматель получает, во-первых, как исполнительный в предприятии элемент, а во-вторых, как учредитель и как руководитель дела, возбуждает вопрос, в чем же заключаются особенности этого вознаграждения за труд. Точно также неудовлетворительно выделение и второй категории предпринимательской прибыли в широком смысле этого слова, именно вознаграждения за капитал предпринимателя, вложенный им в дело. Такое вознаграждение, вполне законное, должно быть, однако, отнесено к издержкам производства и должно уплачиваться предприятием за весь находящийся в его распоряжении капитал, безразлично, кем он передан в пользование предприятию. Поскольку же речь идет о специальном вознаграждении ввиду того, что только предприниматель рискует предприятием в случае его гибели, перед нами вознаграждение за риск, которому, однако, Визер склонен не придавать особого значения.

Все, что предприниматель получает не как предприниматель, а только потому, что он еще сочетает в себе и капиталиста или работника в предприятии (заменяющего приказчика, директора и т. д.), не имеет никакого отношения к предпринимательской прибыли в том специальном смысле, в каком она для нас только и может представлять интерес. Акционер, получающий доход как акционер, может его получать лишь в результате того именно положения, которое он, как таковой, занимает в хозяйственной жизни. Особенности этого положения нужно, очевидно, искать не в предоставлении предприятию своего капитала, наравне с его кредиторами, и не в исполнении тех или других услуг, что не давало бы оснований к его выделению из среды служебного элемента в предприятии, а в условиях предоставления капитала, связанных с особым риском, который и есть предпринимательский риск. И чем более значителен этот риск (а проф. Петражицкий именно и полагает, что риск весьма значителен, что он в сущности не оправдывается размерами среднего дохода акционера), тем больше оснований акционера противополагать облигационеру, как предпринимателя его кредитору.

Проф. Петражицкий выдвигает момент высокой оценки акционером, хотя и редкого, но все же возможного для него значительного дохода, как притягательную для капиталиста силу, заставляющую его довольствоваться в общем низким доходом в ожидании "большего выигрыша". Но при этом упускается из виду, что ведь элемент риска, и притом в весьма высокой степени, не есть особенность акционерного строя. Единоличный предприниматель может тоже направить свое предприятие по пути высокого риска. И если он предпочитает форму акционерной компании, то отнюдь не потому, что только она дает возможность рисковать, а потому, что риск его ограничен известными пределами, им заранее установленными. И именно в этом обстоятельстве одна из причин, что акционер может довольствоваться меньшим вознаграждением за тот предпринимательский риск, который он несет в качестве акционера.

Среди всех так или иначе прикосновенных к акционерной компании, только акционер несет риск, только его доход тесно связан с ходом дела в предприятии, и он поэтому является предпринимателем, как это ни странно с точки зрения старого типа единоличного предпринимателя - хозяина, всем своим имуществом отвечающего по обязательствам предприятия и распоряжающегося всеми его делами. Было бы, конечно, совершенно неправильно отрицать громадную разницу в положении единоличного предпринимателя и акционера. Если хозяйственный строй не мог удовольствоваться простейшими формами единоличного предпринимателя или простого товарищества, если жизнь выработала столь сложную форму, как акционерная компания, то, очевидно, весьма сложные и не только хозяйственные факторы требовали привлечения к предпринимательским организациям совершенно иного типа участников и, соответственно этому, совершенно иной организации предприятия. Поэтому исследователь, останавливающийся на этом различии, склонен признавать неправильным отнесение тех и других к одной и той же группе факторов хозяйственной жизни. Исходя из мотивов деятельности полного товарища или единоличного предпринимателя, с одной стороны, и акционера - с другой, проф. Петражицкий отказывает акционерам в звании предпринимателя. Точно так же и те, кто обращает преимущественное внимание на внешние формы деятельности полного товарища или единоличного предпринимателя, с одной стороны, и акционера - с другой, останавливаются перед обнаруживающимся различием и так же отрицательно, как проф. Петражицкий, относятся к признанию акционеров предпринимателями. Так, напр., весьма наивно Пассов полагает, что только крупные акционеры являются предпринимателями, так как только они могут распоряжаться делами предприятия.

В ту же методологическую ошибку впал и другой ученый, очень видный экономист Гильфердинг, касаясь той роли, которую акционерный капитал играет в народном хозяйстве. В то время, как проф. Петражицкий полагает, что особенность акционеров в том и заключается, что они не только не получают предпринимательского дохода, но даже получают менее, нежели кредиторы предприятия, Гильфердинг, наоборот, признает, что акционеры получают несколько больше, нежели кредиторы. По его мнению, хотя и кредиторы несут риск, но он несколько меньший, а потому и вознаграждение их должно быть несколько меньшее, нежели у акционеров. Автор даже признает, что до тех пор, пока акционерная компания не была господствующей формой, доход акционера включал и предпринимательскую прибыль *(103). Но все же он полагает, что доход акционера приближается к доходу кредитора, и не потому, что в среднем доход первого приближается к доходу второго. Нет, по мнению Гильфердинга, акционер просто и не претендует на большее вознаграждение, не чувствуя себя, очевидно, предпринимателем. И этот вывод обусловливается у Гильфердинга, как и у проф. Петражицкого, тем, что, отправляясь не от изучения особенностей акционерного строя, но от рассмотрения более общих задач, автор своим более широким обобщениям подчиняет выводы относительно акционерного строя. Задача Гильфердинга - выяснение особенностей современного хозяйственного строя. Он усматривает эти особенности в стремлении к устранению свободной конкуренции и в связи банков с промышленностью, чем и создается финансовый капитал *(104). Изучая роль капитала в современном хозяйстве, автор различает капитал промышленный, участвующий в процессе производства, и денежный, который, хотя и может принимать участие в процессе производства, но лишь посредственно, т. е. переходя в качестве ссудного капитала от капиталиста к промышленнику. Как экономиста, автора интересуют эти две категории капитала. Юридически техническая сторона вопроса всегда мало обращает на себя его внимание. Так, останавливаясь на вопросе о капиталах, периодически освобождающихся в промышленных предприятиях и поступающих в распоряжение других предприятий уже не как основной капитал этих предприятий, а как капитал, на время ссужаемый капиталистами, Гильфердинг с экономической точки зрения освещает вкладную операцию в банках и дает ей глубокое хозяйственное обоснование. Но при этом его совершенно не интересует ни юридическая природа, ни техника этой операции. Точно так же в интересующем нас вопросе для автора не существует разнообразия предпринимательских форм, слагающихся из многообразия комбинаций капиталистического начала и начала трудового, что составляет характерную черту современного предпринимательского строя. Он знает (и это облегчает ему его выводы) лишь две формы: единоличные предприятия (Einzelunternehmen) и акционерные компании. Особенность этой последней в том и заключается, что капиталист, состояние которого связано с задачами промышленного капитала, вместе с тем освобождается от функций промышленника-предпринимателя. Капитал, внесенный в акционерную компанию, получает, таким образом, функции денежного капитала. Автор в сущности отдает себе совершенно ясный отчет в том, что между функциями денежного капитала и капиталом акционерным весьма существенное различие, которое он сам и отмечает. Ссудный капитал приносит определенный процент, - акционерный колеблющийся доход и, как уже указано, в общем больший, нежели капитал ссудный; далее, акционерный капитал не возвращается, подобно ссудному путем простого возврата должником кредитору, возврата, предусмотренного при самом возникновении долгового отношения *(105). Гильфердинг, однако, полагает, что это различие не имеет особого значения. Если акционер получает несколько больший доход, нежели кредитор, то просто потому, что предложение ссудного капитала на свободном рынке более значительно, нежели предложение капитала акционерного. А так как учредители обращаются к свободному рынку, то в результате и приходится платить акционерам за предоставленный ими компании капитал дороже, нежели кредитору. Это, однако, не только не объяснение теории Гильфердинга, но ее опровержение. Ведь очевидно, что и помещаемый в акциях капитал и помещаемый в облигациях (и вообще всякий ссудный капитал) - все это свободный капитал, ищущий наиболее выгодного помещения. Если капиталист требует большего вознаграждения за помещение своих сбережений в акции, то не потому, что на это есть меньше охотников, а потому, что этот способ предоставления своего капитала сопряжен для капиталиста с какими-то невыгодами, которые и должны быть компенсированы. Денежный рынок ведет очень точный учет доходности разных способов помещения свободных капиталов. Поэтому, если бы действительно меньшее предложение вызывало большее вознаграждение, то капиталисты скоро заметили бы это и соответственно увеличилось бы предложение акционерного капитала, как наиболее прибыльное. Если же доход акционера и облигационера остается различным, то очевидно, что большая доходность акций соблазняет далеко не всех капиталистов. Большинство предпочитает меньший, но зато более верный доход кредитора. И если требование лучшего вознаграждения акционера удовлетворяется рынком, то ясно, что оно в достаточной мере обосновано особенностями положения акционера и, прежде всего, тем, что на него падает вся тяжесть риска предприятия, т. е. что он несет самую главную функцию предпринимателя.

Точно также неудовлетворительной представляется попытка Гильфердинга свести на нет другое отличие акционера от кредитора, именно то, что кредитор получает свой капитал обратно способом, предусмотренным при самом заключении договора непосредственно от должника, между тем как для акционера этот путь совершенно закрыт. Нельзя, говорит он, потребовать возврата капитала, вложенного в акционерное предприятие, но в настоящее время ведь можно легко продать акцию. И так как экономический эффект получается тот же, то нельзя придавать значения упомянутому отличию. Поэтому Гильфердинг придает громадное значение фондовой бирже, создавшей емкий рынок для акций. Именно фондовая биржа и обратила акционерный капитал в денежный, акционера в кредитора предприятия. Но уже до Гильфердинга видный немецкий экономист, Лифман, отметил особенность современного капиталистического рынка, заключающуюся в том, что капиталист не помещает своих капиталов непосредственно в те или другие промышленные предприятия, которые и не интересуют его сами по себе. Он ищет способа поместить капитал свой так, чтобы получить возможно больший доход. Он может приобрести разного рода ценные бумаги, свидетельства о кредиторских правах на получение определенного дохода (государственная рента, закладные листы, облигации железнодор. предприятий и т. д.), но может приобрести и удостоверения о праве участия в акционерных компаниях, дающие право на соответствующую часть дохода предприятия, с опасностью потери капитала в случае убытков. Словом, весь свободный капитал, ищущий помещения в ценных бумагах, распределяется между бумагами, приносящими определенный доход и делающими их держателей кредиторами, и бумагами, являющимися долевым участием в предприятиях, приносящими дивиденд в зависимости от хода дел в предприятиях. Несомненно, что лица, приобретающие те и другие бумаги, в общем, вербуются из одной и той же среды. Мало того, одни и те же лица являются покупателями обеих категорий бумаг. Французский рантье, как известно, часть своих сбережений помещает в ренте, а часть в дивидендных бумагах. Одни и те же лица в разное время, в зависимости от экономической конъюнктуры, приобретают то процентные, то дивидендные бумаги.

Все это хорошо известно и с точки зрения экономического процесса размещения ценных бумаг в публике, роли банков в процессе финансирования предприятий с помощью размещения акций и роли бирж в том же направлении, юридическая природа обеих категорий бумаг не имеет особого значения, акции можно рассматривать просто как титул на получение дохода, что и делает Гильфердинг. Но юридическая природа института не всегда меняется в зависимости от изменения его хозяйственного значения. Поскольку организация акционерной компании сохраняется неизменною, то обстоятельство, что акции стали предметом живого оборота на бирже, не может влиять на юридическую природу института. Если в настоящее время возможность отчуждения акций, благодаря фондовым биржам, несравненно более легкая, нежели в 18 или 19 столетии, то отсюда еще отнюдь не следует, что юридическая природа акций вследствие этого изменилась. Эта возможность несомненно составляет одну из особенностей акционерного строя, и притом очень заманчивую для капиталистов. Далее, эта особенность приближает акционера к позиции облигационера. Но чтобы выяснить, есть ли это только приближение, нивелирующее и размер дохода, или же юридические позиции их становятся тождественными, недостаточно ссылки на экономическое значение фондовой биржи. Необходимо внимательное изучение всей совокупности отношений, образуемых существованием акционерной компании. А Гильфердинг довольствуется ссылкой на то, что акционер все же не предприниматель, так как промышленник-капиталист помещает весь свой капитал в одном предприятии. Перед Гильфердингом витают образы старых предпринимателей - хозяев, часто родившихся и воспитанных в данном предприятии, с ним самым тесным образом связанных. Те предприниматели налагали на предприятие свою личную печать, с их уходом терялась значительная часть ценности предприятия, почему был уход для них крайне затруднителен, чтобы не сказать невозможен. Когда, напр., (в 1560 г.) Антон Фуггер среди своих племянников не мог найти ни одного, который был бы готов принять от него ведение дел этого торгового дома, пришлось прибегнуть к мерам энергичного воздействия, чтобы более подходящего из их семьи заставить принять тяжелое бремя ведения сложного дела товарищества. Фуггерам казалось невозможным поставить во главе дела человека, не воспитанного в семейных традициях *(106). О продаже долей участия в посторонние руки нельзя было и думать: несмотря на весьма значительное число участников, торговый дом Фуггер носил индивидуальную печать, и переход его в чужие руки был бы в сущности равносилен его ликвидации. Следуя таким семейным традициям, получившим в новых хозяйственных условиях в значительной мере уже только символический характер, Ротшильды сравнительно недавно закрыли свой старый торговый дом во Франкфурте-на-Майне, когда среди членов семьи не оказалось никого, кто согласился бы поселиться здесь и продолжать дело семьи в колыбели его благополучия. Но теперь это не более как пережиток старины, который могут себе позволить только такие капиталисты, как Ротшильды; теперь совершенно изменился тип предпринимателя, и возможность для акционера легко реализовать капитал, помещенный в акциях, никакого значения не имеет с точки зрения вопроса, является ли он предпринимателем, переход предприятия из рук в руки теперь вещь совершенно обыкновенная.

Но ошибка проф. Петражицкого, Гильфердинга и других, к ним примыкающих в этом вопросе, обусловливается не только игнорированием изменений, которые произошли в области предпринимательской деятельности. Они недостаточно внимательно относятся и к тем фактическим отношениям, которые складывались уже тогда, когда личный элемент, личность предпринимателя еще играли решающую роль. Конечно, в единоличном римском предприятии личность предпринимателя заполняла все, почти вовсе не оставляя места для служебного персонала. Все, что делали члены семьи, вольноотпущенники, рабы, юридически считалось действием самого главы семьи, главы предприятия. Но отсюда не следует, что и фактически все сводилось только к деятельности этого главы! Если исследователи, отрицающие предпринимательский характер акционера, ссылаются на то, что общие собрания относятся к делам компании равнодушно и что все решается небольшой группой заправил, то ведь они опираются именно на фактические отношения, а не на распределение прав и обязанностей между акционерами и членами управления или учредителями компании. Почему же в одном случае довольствуются ссылкой на правовое положение, совершенно игнорируя фактические отношения, в другом правовому положению противопоставляют фактически сложившиеся отношения, придавая исключительно им решающее значение? И по мере того, как служебный персонал приобретал правовое положение, последнее все ярче отражало громадную роль, которую он всегда играл, фактически ограничивая неограниченную юридически власть главы предприятия. По мере расширения и усложнения торговых оборотов деятельность служебного персонала во вне, благодаря фактической невозможности для хозяина выступать самолично, получало все большее значение, поэтому самостоятельное положение служебного персонала получало все большее признание и в праве. Так, в средние века служебному элементу было предоставлено право заклада корабля. Эта сделка сопряжена была с риском всего вверенного имущества, и тем не менее для заключения ее не нужно было запрашивать патрона. Правда, это допускалось в исключительных случаях, когда угрожала опасность гибели всего имущества, но ведь решение вопроса о степени опасности вполне зависело от усмотрения капитана. Достаточно вообще вспомнить, каково было в старину положение торгового служащего, познакомиться с тем, каково его положение и в настоящее время в мелком торговом предприятии, напр., у нас в России, и сравнить с положением директора в крупном единоличном предприятии, чтобы понять, что усиление служебного элемента, вытеснение им элемента предпринимательского не составляет результата развития акционерного строя, а является следствием более общих, и притом не только экономических факторов. В более старых законодательствах доверенность рассматривается как формальный акт, обязательно облекаемый в письменную форму и определяющий своим содержанием право доверенного обязывать доверителя. Такова точка зрения напр. Прусского ландрехта, лишающего контрагента иска против доверителя при отсутствии письменной доверенности *(107). Правда, уже французский кодекс допускает даже словесные поручения (Art. 1985) *(108). И наши законы гражданские стоят на точке зрения старого права. Согласно ст. 2308, верющие письма совершаются и свидетельствуются по правилам, изложенным в Положении о нотариальной части. Правда, судебная практика значительно смягчает ригоризм этих постановлений *(109), но тем более характерен строгий формализм старого закона, исходившего, очевидно, из предпосылки, что все в предприятии творится волей его главы, а если что-либо и поручается служебному элементу, то этот последний действует не иначе, как по указке своего "хозяина".

Точка зрения современного законодательства совершенно иная. Согласно § 54 Германского торгового уложения, каждый, уполномоченный вести торговое предприятие или определенную категорию дел торгового предприятия, является уполномоченным для ведения всех дел и действий *(110), которые обычно связаны с ведением такового предприятия или таковой категории дел. И притом, как это, бесспорно, признается судебной практикой, для предоставления лицу такого рода полномочий не только не требуется какой-либо формальный или письменный акт, но и всякого рода конклюдентные действия достаточны, чтобы дать третьему лицу право признать лицо управомоченным представлять принципала *(111). Судебная же практика идет так далеко, что признает, напр., предпринимателя, имеющего телефонное соединение, управомочившим каждого, имеющего доступ к этому соединению, на сообщение всех заявлений, которые фактически сообщаются через посредство телефона *(112).

Но и этого оказалось недостаточным для делового оборота, и торговая практика, а вслед за ней и законодательство, пошли по пути дальнейшего расширения полномочий. Расширение совершается в двух направлениях. Создается, прежде всего, институт прокуры, который освобождает всех контрагентов предпринимателя, имеющего прокуриста, от необходимости в каждом случае выяснять вопрос, входит ли данная сделка в круг деятельности того предприятия, в котором служит прокурист. А так как современный рост предприятий идет по пути не только их концентрации, но и так называемого комбинирования, сосредоточивающего разнообразные отрасли промышленной и торговой деятельности в одном предприятии, то выяснение того, что входит в сферу деятельности данного предприятия, может представить затруднения. Поэтому весьма рационально, если факта назначения лица прокуристом достаточно, чтобы пределы полномочий с точностью оказались фиксированными самим законом *(113). Усиление позиции прокуриста выражается еще в том, что пределы его полномочий, определенные законом, не могут быть ограничены принципалом. Само собой разумеется, что такие ограничения обязательны для самого прокуриста, но они не имеют никакого значения для третьих лиц, хотя бы и были им известны, поскольку, конечно, третьи лица не являются участниками в обмане по отношению к принципалу *(114). Никто, однако, не утверждает, что служебный персонал, несущий функции предпринимателя по ведению предприятия и его в значительной мере заменяющий, может претендовать на позицию предпринимателя. И по тем же основаниям хозяин предприятия, т. е. тот, за чей счет и по чьей инициативе оно ведется, не перестает быть предпринимателем только потому, что фактическое ведение дела он передает служебному элементу. Иной вывод означал бы, что мы юридическую структуру ставим в зависимость не от размера и характера прав сторон, а от степени и характера их использования. Идя далее по этому пути, можно было бы признать собственника, который довольствуется получением наемной платы за принадлежащее ему недвижимое имущество, сдаваемое постоянно в аренду, не собственником, а дестинатаром права. Может случиться, что в данное время, при данных хозяйственных и общекультурных условиях (способ обработки земли, состояние рабочего вопроса, отношения между классом арендаторов и собственников), собственники даже лишены возможности иначе использовать свое имущество (под угрозой не найти рабочих, вызвать аграрное движение и т. д.). Но никто не отнимет у такого собственника позиции его и не будет считать его дестинатаром права. Фактическую невозможность непосредственной эксплуатации имущества необходимо относить не к правовым ограничениям, а к житейской обстановке, окружающей каждый правовой институт. Эта обстановка, не изменяя юридической структуры, не представляется, конечно, для юриста безразличной. Она должна быть взвешена и учтена. Может оказаться, в конце концов, что институт более не отвечает задачам, ради которых он возник. Тогда сам собой встает вопрос о его преобразовании, быть может, о полном его уничтожении. Возвращаясь к прежнему примеру, быть может, возможно признать целесообразным собственника, который не умеет или не имеет возможности эксплуатировать свою землю, ограничить в праве распоряжения ею, или же можно признать желательным дать самостоятельные права долгосрочному арендатору. Можно представить себе и более радикальную реформу, но пока это не сделано, юрист не может не признавать землевладельца собственником земли.

Равным образом, как бы ни было велико значение служебного элемента, оно ни в малейшей степени не умаляет правовой позиции тех участников предприятия, которые имеют право решающего слова, хотя бы фактически они им и не пользовались.

Если предприятие принадлежит не одному, но нескольким лицам, необходимо их действия как-нибудь координировать. Но если такая совокупность составляется из значительного количества лиц, то координация может быть достигнута лишь подчинением воли множественности лиц коллективной воле единства, организованного из множества. Таким образом из самого существа этой формы организации вытекает, что проявлению индивидуальной воли отдельных участников должны быть положены довольно узкие границы. Если же вспомним, что современные акционерные компании составляются из тысяч и десятков тысяч участников, порой рассеянных, в буквальном смысле слова, по всему свету, то легко понять, в какие микроскопические узкие рамки должна быть поставлена инициатива отдельных участников.

Перестает ли именно вследствие этого акционер быть предпринимателем? Задаваясь вопросом, кто предприниматель, надо найти тот живой фактор, волей которого, в конечном результате, определяется деятельность предприятия. Если оказывается не одно лицо, а совокупность и притом большого количества лиц, которые по своему разумению своей коллективной волей направляют деятельность предприятия, и если нет никого другого, кто имел бы право по своему разумению направлять волю коллектива, то очевидно лишь в особенностях лиц, которые образуют коллектив, равно как в особенностях образования коллектива можно найти ключ к пониманию предприятия. Конечно, коллективная воля организованной единицы не простая совокупность суммированных воль составляющих ее индивидов. В процессе выработки коллективной воли имеются собственные законы массовой логики, массовой психологии. Задача хорошей организации в том и должна заключаться, чтобы облегчить процесс образования коллективной воли, дабы воля индивидов слагалась гармонически в волю коллектива.

Слагаясь из множества составляющих его индивидов, воля коллективной единицы лишь в ничтожной степени отражает волю каждого индивида. Только те желания, которые оказываются тождественными у значительного количества участников, могут наложить свою печать на коллективную волю множественности, искусственно сведенной к единству. И конечно, это делается не подсчетом количества лиц, имеющих те или другие желания, те или другие взгляды на способ ведения дел, а достигается в результате взаимодействия, как необходимого условия жизни каждой организации, опирающейся на массы. И не в том только процесс состоит, что воля индивида дополняется или парализуется волей других соучастников, но в том, что воля каждого индивида видоизменяется, когда он становится участником массового обсуждения. Но отсюда отнюдь еще не следует, что индивиды, массу составляющие, перестают играть активную роль в жизни той союзной организации, членами которой они являются.

Многие исследователи акционерной формы предприятия, не учитывая этих особенностей союзной организации как таковой, подходят к вопросам организационным с совершенно неправильной точки зрения, и в результате получаются совершенно превратные выводы. Этим особенно грешат экономисты, слишком поддающиеся видимости. Для них, как напр., для Пассова, предприниматель это тот, кто видимым для внешнего мира образом проявляет свою волю. Поэтому и акционера такой исследователь признает постольку, поскольку его воля совершенно явственно выделяется в предприятии, поскольку заметно, что он управляет делом. При такой постановке вопроса совершенно исчезает из поля зрения исследователя более сложный процесс, которым обусловливается возможность для отдельных участников быть одним из факторов массового участия, но который лежит в основе жизни каждого социального организма, хотя бы направленного на осуществление частноправных задач. Видят вождя и забывают о той массе, свойствами которой обусловливается вся деятельность вождя.

Проф. Петражицкий, выдвигая психологический момент, счастливо избежал этих ошибок, хотя его исходная точка зрения, не признающая акционеров предпринимателями, логически приводила к отрицанию значения акционеров в вопросах управления. Страницы, посвященные в труде проф. Петражицкого вопросу о влиянии акционеров на управление, равно как и роли учредителей, являются не только лучшими в его работе, но лучшими во всей (достаточно большой) литературе, посвященной этому вопросу. Исходя из утверждения, что акционеры не играют никакой роли в управлении, что все сводится к деятельности небольшого числа заправил, проф. Петражицкий указывает, что традиционно приводится целый каталог причин такого ненормального явления. Указывают на сравнительно лучшую осведомленность правления, пассивность акционеров, обусловливаемую невозможностью участвовать в общих собраниях, а в случае участия невозможностью провести в собрании свое желание. С точки зрения этого трафаретного мнения, говорит проф. Петражицкий, общие собрания являются лишь "ареною для ораторских упражнений директоров"... Директора, вследствие продолжительного опыта и наблюдения, распоряжаются искусством держать акционеров в покорности и повиновении. Они умеют в критическое время представить общему собранию и подтвердить цифрами блестящее состояние дел или утешить по поводу потерь. Акционеры же обыкновенно являются добродушными существами. Если же они и находят некоторые возражения, то все-таки предпочитают молчать из уважения к каким-либо незначительным заслугам своих доверенных лиц и голосуют в их пользу". К тому же, для большинства выступление в Общем собрании является невозможным, так как они не обладают необходимыми личными качествами. "Если же в Общем собрании есть умные и выдающиеся представители оппозиционного элемента, то заправилы умеют притягивать их на свою сторону". К этому каталогу причин неудовлетворительности функций общего собрания следует еще прибавить, и обыкновенно прибавляют, говорит проф. Петражицкий, указание на искусственные приемы, употребляемые со стороны акционерных заправил для воздействия на состав собраний, в частности путем привлечения подставных акционеров. Уверенность заправил компании в покорности общих собраний доходит до того, что подчас наперед, еще до собрания, составляется протокол хода и решения этого собрания". Сюда именно относятся слова Ласкера из знаменитой речи, произнесенной им в рейхстаге в 1873 г.: "Такого странного явления, как современные общие собрания акционеров, еще свет не видывал в течение всех веков", слова, в общем, правильно передающие мнения принципиальных противников этой формы предпринимательской организации *(115). Однако проф. Петражицкий отнюдь не удовлетворяется этими трафаретными характеристиками акционерного строя. "Элементарные принципы индуктивной логики, - говорит он, - подсказывают, что в обычных теориях кроется какая-то ошибка". Правда, теория эта как будто находит себе полное оправдание в эпоху повышательного движения и полного пышного расцвета акционерного дела. Но "этот триумф и это оправдание обычных теоретических положений столь же фиктивны, как и кажущееся пышное развитие акционерного дела. После первого периода акционерного кризиса неминуемо наступает вторая эпоха - эпоха массового свержения с пьедесталов и престолов тех лиц, господство которых обычная теория считает столь прочным... на основании соображений, относящихся к самой структуре акционерной компании и характеру действующих лиц... чем интенсивнее в повышательную половину кризиса замечалось массовое господство и триумфальное шествие учредителей и заправил, тем больше их погром в эпоху падения курсов, тем резче переход от популярности среди акционерной публики, славы и власти к унижению, презрению и ненависти со стороны той же публики". И все это результат пессимистической оценки, сменившей оптимистическую. В зависимости от господства той или иной оценки находится и отношение акционеров к заправилам компании в лице учредителей, а затем и органов управления. Таким образом, если заправилы свободно хозяйничают в общих собраниях, то это потому, что именно такова воля большинства участников, и общие собрания в действительности отражают волю и интересы большинства собрания *(116). Конечно, было бы наивно думать, что общие собрания могут вмешиваться в непосредственное ведение дела. Проф. Петражицкий совершенно прав, утверждая, что "было бы вредно, если бы из среды акционерной толпы происходили положительные вмешательства в управление". Достаточно их одобрения правильного ведения дел. В этом случае общее собрание действительно является пустой формальностью, комедией, одобрением заранее составленного протокола *(117). Но если дела начинают идти по ложному пути, предприятие приходит в расстройство, то мы имеем право "ожидать от общего собрания превращения из пустой формальности в реальную грозную и разрушительную для теперешней администрации силу. Должен произойти взрыв негодования общественного мнения и разгром представителей зловредного режима". Отсюда проф. Петражицкий заключает, что функция общего собрания... главным образом отрицательная и притом весьма несложная; она состоит в выражении ропота и производстве возмущения в случае появления более или менее резкого диссонанса между направлением хода дел со стороны администрации и интересами акционерной массы.

Естественно, это яркое изображение деятельности акционерных компаний, как всякая общая характеристика явления чрезвычайно сложного, нуждается при более детальном изучении в существенных коррективах. Общие собрания не только производят демонстративный шум, не только ропщут и возмущаются, но часто путем изменения и пополнения составов органов управления и наблюдения оказывают благотворное или отрицательное влияние на самое направление дел. Эти новые лица, входящие в правление по желанию недовольного большинства, входят с более или менее определенными директивами. Часто в общих собраниях обнаруживаются известные тенденции по вопросам ведения дела (вопрос о новых отраслях производства или торговли, вопрос о расширении или наоборот уменьшении той или другой сферы деятельности предприятия, вопрос об увеличении или уменьшении капитала и т. д.), которыми предрешается деятельность органов управления. Наконец, и это не следует упускать из виду при оценке общих собраний, не только то или иное постановление общего собрания оказывает влияние на деятельность общества, сама возможность запросов, порицания тех или других действий органов управления, оказывает порой весьма существенное, сдерживающее влияние на самых могущественных заправил акционерных обществ.

С другой стороны, необходимо признать, что часто (особенно в предприятиях с большим капиталом) состав акционеров складывается так, что недовольные элементы, несмотря на всю основательность своего недовольства, совершенно лишены возможности его проявить. Конечно, и отдельный акционер, владеющий хотя бы одной акцией, имеет полную возможность высказать в общем собрании свое недовольство; тем с большим успехом могут это сделать представители значительного меньшинства. Но само выступление может вместо благотворных результатов, принести предприятию вред. Распространение сведений о скандале вызывает слухи, что в обществе не все обстоит благополучно, это в свою очередь вызывает тревогу в деловых сферах, которая неблагоприятно отражается на цене акций. Поэтому более осторожные акционеры (а не владельцы одной акции, заботящиеся не о предприятии, а руководствующиеся побочными мотивами), видя, что дела компании идут неблагоприятно, предпочитают не роптать в общих собраниях, и тем менее производить в нем возмущение, а поскорей продать акции людям совершенно неосведомленным о действительном положении дел.

Однако за всеми этими коррективами, общая характеристика проф. Петражицкого остается совершенно правильной и вполне подтверждает предпринимательский характер деятельности общих собраний, ибо решающее слово принадлежит собранию акционеров, т. е. его большинству. В большей или меньшей степени оно пользуется этим правом, частью в зависимости, как на это правильно указал проф. Петражицкий, от общей конъюнктуры, частью от состава акционеров. Но позиция предпринимателя определяется размером принадлежащих лицу прав, а не степенью интенсивности их использования.

Выяснив элементы специфически предпринимательской деятельности, уже нетрудно уяснить и понятие предпринимательской прибыли. Это вознаграждение, во-первых, за риск, который предприниматель принимает на себя, организуя или вступая в предприятие и, во-вторых, за труд, который он несет именно в качестве предпринимателя, т. е. лица, за которым должно оставаться право решающего голоса, хотя бы ведение дела доверено было другим лицам. Поскольку предприниматель им вносит в предприятие капитал, он за этот капитал имеет право получать соответствующее вознаграждение, как каждый, отказавшийся в чью-либо пользу от пользования капиталом. Точно также предприниматель может оставить за собой и весь труд по управлению предприятием, вплоть до самых мелких технических услуг. И тогда он имеет право претендовать на вознаграждение, как каждый трудящийся в предприятии; но и это его вознаграждение отнюдь не следует смешивать с предпринимательской прибылью. Принципиально очень легко провести различие между прибылью на капитал и вознаграждением за труд, с одной стороны, и предпринимательской прибылью - с другой, но практически, провести эту грань, сказать, что такая-то часть дохода является вознаграждением за капитал и за труд, а весь остальной доход есть вознаграждение предпринимателя - это задача чрезвычайно трудная. Жизнь вообще не знает точных граней, которые легко проводятся лишь в теоретических построениях, а главное, те факторы, коими обусловливается предпринимательское вознаграждение, могут находиться не в гармоническом сочетании, а во взаимном противоречии. Предприниматель, как таковой, должен иметь дополнительное вознаграждение за свой риск и за свой совершенно специальный и для народного хозяйства чрезвычайно ценный труд. Но ведь риск, за который он совершенно справедливо претендует на особое вознаграждение, создается именно угрозою потерь. Следовательно совершенно естественно, что деятельность предпринимателя может завершиться его разорением. Предпринимательский расчет, лежащий в основе акционерного дела, в разных странах и в одной и той же стране в разные эпохи отличается различной степенью смелости или предприимчивости, различной мерой уменья и искусства. Далее, в разное время эта предприимчивость в разной степени венчается успехом. В зависимости от этого средний доход акционера, или специально предпринимательское вознаграждение, будет то большим, то меньшим, так как предпринимательские доходы будут в большей или меньшей степени парализоваться предпринимательскими убытками. Конечно, выяснение средней предпринимательской прибыли для определенного народного хозяйства может представлять известный интерес. Это может быть поучительно и для практических деятелей при выборе того или другого способа собирания капитала, необходимого для организации предприятия. Но с точки зрения, уяснения понятий предпринимательского дохода и предпринимателя такие статистические вычисления представляются работой несущественной. Конечно, чтобы сделать вывод, что "институт акционерного права, в силу присущей ему "тенденции оптимистической надбавки" вызывает сам собой, без чьего бы то ни было усмотрения и властного вмешательства, повышение температуры и ускорение пульса предприимчивости и создает сильное предпринимательское оживление и брожение, иногда, положим, столь сильное, что оно переходит желательные пределы, что размножающиеся и растущие массами "как грибы" новые акционерные предприятия означают гипертрофию предприимчивости - болезненное повышение температуры предприимчивости", для этого не надо приводить никакого цифрового материала, это ясно само собой. Но тот вывод, который отсюда надо сделать, явно противоречит взглядам проф. Петражицкого на акционера, как на предпринимателя. Ибо повышение "температуры и ускорение пульса предприимчивости" очевидно может быть лишь у предпринимателя. Чувствуя как бы, что конечный и логически неизбежный вывод находится в прямом противоречии с его основным взглядом, проф. Петражицкий вновь возвращается к роли учредителей и заправил акционерных компаний и, хотя недостаточно точно, стремится здесь отыскать предпринимателей. Он это делает более смело относительно учредителей, которые представляют "энергичный, субъективный предпринимательский элемент, который и является "истинной организационной и вообще жизненной силой учреждений акционерной компании" *(118). Гораздо скромнее он это утверждает относительно акционерных заправил. Они постепенно сменяют учредителей, без которых предприятие, уже окрепшее, может отлично функционировать. Оптимистическая акционерная тенденция создает крупные оклады и тантьемы, и таким путем привлекаются и создаются выдающиеся крупные администраторы и технические деятели, является сильный стимул для развития интенсивной умственной и иной энергии. Но получение заправилами высоких окладов еще само по себе не является повышением предпринимательской температуры, но разве ее результатом. Повышение предпринимательской температуры должно выражаться в наплыве предпринимательской инициативы, предпринимательской энергии. Вывод проф. Петражицкого, что "особенность распределения в акционерном деле... сводится к тому, что участие объективного элемента предприятия (капитала) в распределении дохода урезывается на увеличение доли субъективного, активного элемента (предприимчивого и трудового *(119)", должен быть приветствуем как совершенно правильный и выдвигающий чрезвычайно важную сторону акционерного дела. Но эта особенность акционерного строя отнюдь не требует изменения тех взглядов на понятие предпринимателя и предпринимательской прибыли, которые были выработаны "господствующей теорией". Ошибка проф. Петражицкого в том, что он не в достаточной степени оценил высокую оплату труда в акционерных компаниях. "Субъективный, активный элементы предприимчивость и труд", которые в акционерном строе оплачиваются лучше, нежели капитал по сравнению с другими предприятиями, вовсе не требуют разрыва с господствующими теориями и изменения понятия предпринимателя, сложившегося в течение столетий в разных сферах хозяйственной деятельности, необходимо только внимательно учесть высокую оплату труда. Предприниматель получает свое специальное предпринимательское вознаграждение за риск и за высшее руководительство делом. Это вознаграждение образуется остатком валовой прибыли после оплаты капитала и наемного труда, каковые факторы производства должны быть оплачены как в единоличном предприятии, так и в полном товариществе. Разница доходов акционера и единоличного предпринимателя (или полного товарища) зависит от того, как высоко капитал и наемный труд оплачиваются в этих различных формах предприятия. Капиталист-предприниматель, предоставляя предприятию свой капитал и устраняя элемент риска, естественно желает получить одинаковое вознаграждение, независимо от формы предприятия. Ему важна уверенность, что капитал будет получен обратно, и притом тогда, когда это будет ему желательно. Чем более значителен риск, тем более значительно вознаграждение, которое потребует капиталист за предоставление капитала в распоряжение предприятия. Чем риск менее значителен, чем легче получить капитал в любой момент обратно, тем меньше претензии капиталиста. А так как в акционерной компании капиталист рискует в ограниченных размерах, т. е. меньше, нежели в других товарищеских формах, так как обратное получение капитала значительно легче путем продажи акций, хотя бы с некоторой потерей, капиталист, как таковой, довольствуется меньшим доходом, нежели единоличный предприниматель. Поэтому здесь получается более значительный остаток в пользу не капиталистического, а трудового элемента в широком смысле слова.