Швейцер А.Д. - Теория перевода (1988)

Э.Косериу, несомненно, прав, когда считает, что системно-структурные

итипологические сопоставления языков могут иметь лишь ограниченное приложение к переводу. Прав он и в том, что к теории перевода ближе всего именно та отрасль контрастивной лингвистики, которая ориентирована на язык в действии. Именно эта отрасль обнаруживает наиболее тесные двусторонние связи с теорией перевода. Подобно последней, она имеет дело с речевыми реализациями языковой структуры, с областью функционирования языка в речи, и, подобно частной теории перевода, охватывающей два языка, она однонаправленна (например, проблема нахождения соответствий деепричастию актуальна лишь для перевода с русского языка и для контрастивной лингвистики, исходным языком которой является русский).

Вместе с тем едва ли можно согласиться с утверждением, согласно которому ориентированная на норму и узус контрастивная лингвистика приравнивается к теории перевода. Независимо от того, какой аспект языка — его структурный тип, система, норма или узус — оказывается в фокусе сопоставительного анализа, контрастивная лингвистика всегда нацелена на язык, на конкретную языковую пару, подвергаемую сопоставительному анализу. Целью ее является синхронное сопоставление языков, выявление их общих и различительных черт на основе единого метаязыка, выступающего в качестве tertium comparationis, или одного из исследуемых языков, выступающего в качестве эталона для сопоставления.

Что же касается теории перевода, то ее предметом, как отмечалось выше, является перевод как специфический вид межъязыковой коммуникации, или, в терминах лейпцигской школы теории перевода, "языкового посредничества" (Sprachmittlung), а целью — выявление сущности перевода, его механизмов, способов его реализации, влияющих на него внутриязыковых и внеязыковых факторов и регулирующих его норм. Используя некоторые методы, заимствованные из других языковедческих дисциплин (например, компонентный анализ), теория перевода в то же время разрабатывает и свои собственные методы описания и анализа процесса перевода. К ним относятся некоторые методы моделирования перевода — модель "динамической эквивалентности" Ю.Найды [Nida, Taber, 1969], коммуникативные модели О.Каде [Kade, 1968] и А.Поповича [Попович, 1980], методы переводческого эксперимента [Рецкер, 1974, 63-75] и др.

Исследуя соотношение между функциональными единицами языка А

иязыка В, контрастивная лингвистика создает необходимый фундамент для построения теории перевода. В самом деле, многие переводческие трансформации, составляющие "технологию" перевода, восходят в конечном счете к функционально-структурным расхождениям между "сталкивающимися" друг с другом в процессе перевода языками. Между данными контрастивной лингвистики и данными теории перевода во многих случаях наблюдается каузальная связь. При этом контрастивная лингвистика в ряде случаев отвечает на вопрос о том, почему в переводе осуществляется та или иная операция. Так, в английском языке для обозначения движения часто используется глагол, содержащий сопутствующий движению признак — шум, вибрацию и т.п. В русском

11

языке этот сопутствующий признак, как правило, описывается с помощью глагола движения в сочетании с наречием, предложно-именным сочетанием или деепричастием. Ср. следующий пример из перевода на английский язык рассказа М.Ю.Лермонтова "Фаталист":... все глаза, выражая страх и какое-то неопределенное любопытство, бегали от пистолета к роковому тузу, который, трепеща на воздухе, опускался медленно — With bated breath and eyes expressive of terror and a vague curiosity, we glanced from the pistol to the fateful асе which was now slowly fluttering downwards.

Отмеченное расхождение в структуре английской и русской фраз, отражающих одну и ту же предметную ситуацию, служит причиной переводческой трансформации, связанной с перераспределением семантических компонентов: русский глагол в сочетании с деепричастием ("трепеща на воздухе, опускался") преобразуется в английский глагол со значением сопутствующего признака в сочетании с наречием, указывающим на направление движения (was... fluttering downwards).

Одной из причин (хотя и не единственной) описанной выше трансформации является наличие "безэквивалентных форм" в одном из взаимодействующих друг с другом в процессе перевода языков. Такой формой в данном случае является деепричастие, представляющее собой специфическую черту русского языка.

Ср. также интересный пример, приводимый в цитированной выше работе Косериу: Я никогда не любил Людмилу; Я никогда не любил,

Людмилы. Здесь "безартиклевый" русский язык использует характерное, для него средство — падежную флексию для маркирования семантической оппозиции "конкретное лицо—представитель класса" (в первом, случае речь идет о конкретном человеке, а во втором — о любой женщину по имени Людмила). Немецкий язык использует в тех же целях противопоставление нулевого и неопределенного артиклей: Ich habe nie Ljudmila geliebt; Ich habe nie eine Ljudmila geliebt. Ср. англ.: I have never loved Lyudmila; I have never loved a Lyudmila.

Можно сказать, что теория перевода нуждается в контрастивной лингвистике как в источнике исходных данных. Эти данные, проливающие свет на расхождения между структурными типами, системами и нормами языков (попутно отметим, что контрастивная лингвистика на уровне языковой нормы пока еще не создана и находится в стадии разработки), служат в качестве отправного пункта для собственно переводческого анализа. Однако при этом нельзя не учитывать того обстоятельства, что контрастивная лингвистика ориентирована на перевод не в большей мере, чем на преподавание иностранных языков.

Различие между теорией перевода и контрастивной лингвистикой касается также самого характера сопоставлений, практикуемых в этих дисциплинах. Рассмотрим в качестве примера характер сопоставлений в теории перевода и в существующей пока лишь в первом приближении сопоставительной лингвистике текста. Л.С. Бархударов считал, что предметная область теории перевода совпадает с предметной областью сопоставительной лингвистики текста именно потому, что эти дисциплины занимаются сопоставительным изучением семантически тождественных текстов [Бархударов, 1975, 28]. Думается, что для контрастив12

ной лингвистики семантическое тождество текстов не является обязательным условием. Сопоставительная лингвистика проводит свои сопоставления на уровне определенного типа или жанра текста. При этом в сопоставительной лингвистике текста используются так называемые параллельные тексты, которые никак не могут рассматриваться как тексты, находящиеся в отношении "оригинал—перевод". Иногда в качестве материала для сопоставлений используются тексты, у которых вообще отсутствует семантический инвариант, но которые позволяют выявить дифференциальные признаки текстов данного жанра в сопоставляемых языках. Ср., например, приводимые в качестве "параллельных текстов" в одном из сопоставительных исследований выступления в английском парламенте и в бундестаге:

I considered it in public interest to suggest that the House should be summoned to meet today. Mr. Speaker agreed, and took the necessary steps, in accordance with the powers conferred upon him by the Resolution of the House... I now invite the House, by the motion which Stands in my name, to record its approval of the Steps taken...

Infolge eines Versehens, das ich bisher aufklдren konnte, ist entgegen der Bitte des Kabinetts, den Punkt, Abgabe einer Regierungserklдrung auf die Togesordnung zu setzen, dieser nicht auf Tagesordnung. Ich bitte deswegen um Entschuldigung; ich werde die Sache aufklдren. Aber ich glaube, die ganze internationale Lage ist derart, dass das Hohe Haus von der Bundesregierung eine Enklдrung verlangen kann... [Hartmann, 1981, 203].

Сопоставительный анализ направлен на выявление специфических и общих черт в структуре сопоставляемых текстов, в их лексике, синтаксисе, фразеологии и стиле. При этом сопоставления носят, как правило, статический характер и не преследуют цели нахождения переводческих эквивалентов.

Теория перевода также имеет дело с текстами — исходным и переводным, между которыми устанавливаются эквивалентные отношения. Однако в сопоставительной теории текста, где речь идет о различных типах текстов, основным направлением научного поиска является именно выделение тех общих черт, которые характеризуют тексты данного типа, тогда как теория перевода принимает общие характеристики текстов за данное и сосредоточивает свое внимание на том, каким образом эти характеристики детерминируют процесс перевода.

Более того, если для сопоставительной лингвистики текста необходимо и достаточно выявление соотношения между однотипными текстами в разных языках, то для теории перевода характерна неразрывная, органическая связь статической "сетки отношений", т.е. анализа, основанного на выявлении типологии и иерархии эквивалентных отношений между исходным и переводным текстами, с динамическими моделями, воссоздающими путь переводчика от исходного к переводному (конечному) тексту как серию преобразований, подчиненных определенным закономерностям.

В этой связи возникает вопрос не только о соотношении контрастивной лингвистики и теории перевода, но и о роли и месте лингвистики вообще в науке о переводе. Дело в том, что лингвистика, несомненно,

13

играет важнейшую роль в переводоведении. Это обусловлено ролью языка в процессе перевода. Будучи особым видом межъязыковой речевой коммуникации, перевод осуществляется с помощью языка, с учетом соотношения между исходным языком и языком перевода. Вместе с тем нельзя не признать, что перевод как речевая деятельность не может быть сведен к процессу, целиком и полностью осуществляемому по заданному межъязыковому алгоритму. Теория перевода, стремящаяся к реалистическому отражению процесса межъязыковой коммуникации, не может пройти мимо того важного обстоятельства, что перевод является не только языковым (или, точнее, речевым) феноменом, но и феноменом культуры. В самом деле, процесс перевода "пересекает" не только границы языков, но и границы культур, а создаваемый в ходе этого процесса текст транспонируется не только в другую языковую систему, но и в систему другой культуры.

Рассмотрение перевода как целенаправленной деятельности едва ли возможно без проникновения в планы, структуру и реализацию этой деятельности, или, иными словами, в психологию перевода. Без учета психологического компонента невозможно раскрытие роли человеческого фактора в переводе, что представляется необходимым хотя бы потому, что в любом акте перевода присутствует творческое начало, проявляющееся в незапрограммированных и непредсказуемых решениях. Вряд ли можно было бы описать в виде исчерпывающей лингвистической формулы "алгоритм", которому подчинено любое подлинно творческое решение переводчика. По-видимому, в таких случаях речь идет не столько о "сетке отношений" между языками, сколько о той стороне переводческой деятельности, которую принято вслед за К.И.Чуковским называть "высоким искусством".

Таким образом, если контрастивная лингвистика включает в рассмотрение язык А и язык В, исходя из основной задачи этой дисциплины, определяемой как "систематическое сравнение форм и значений единиц структуры сопоставляемых языков" [Ярцева, 1981,29], то теория перевода помимо исходного и конечного текстов принимает в расчет социокультурные и психологические различия между разноязычными коммуникантами, а также ряд других социокультурных и психолингвистических детерминантов процесса перевода. При этом учитывается, что перевод — это не простая смена языкового кода, но и адаптация текста для его восприятия сквозь призму другой культуры.

Сказанное не следует понимать как попытку принизить значение лингвистики для теории перевода, которое трудно переоценить. Но при этом следует, по-видимому, согласиться с В.Ивиром, полагающим, что "лингвистический компонент в переводе является центральным в одном смысле: он управляет процессом всюду, где не вступает в конфликт с требованиями других компонентов" [Ivir, 1981, 217]. Отсюда следует, что какой бы "лингвистичной" ни была теория перевода, она не может не обрастать междисциплинарными связями с науками, изучающими социокультурные, психологические и иные аспекты речевой деятельности.

Соотношение контрастивной лингвистики и теории перевода характеризуется двумя противоположными тенденциями. С одной стороны,

14

каждая из этих дисциплин утверждает свою автономию, а с другой взаимодействие между ними становится все более тесным. Опираясь на данные контрастивной лингвистики, теория перевода прослеживает влияние соотношения языков (на уровне структурного типа, системы и нормы) на процесс перевода. В свою очередь, перевод оказывает неоценимую услугу контрастивной лингвистике, будучи единственным источником, из которого извлекается tertium comparationis — основа формальных соответствий [там же, 216]. Более того, широкое привлечение данных теории перевода открывает новые перспективы перед контрастивным анализом. Так, например, по мнению К.Хансена, если в будущем контрастивная лингвистика будет ориентироваться не только на абстрактный уровень языковой системы, но и на конкретный уровень языкового узуса, ей придется дополнить используемое ею понятие функциональной эквивалентности (т.е. эквивалентности на уровне системы) выработанным в теории перевода понятием коммуникативной эквивалентности (т.е. эквивалентности на уровне текстов с учетом их коммуникативного эффекта) [Hansen, 1985, 127].

ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА И СОЦИОЛИНГВИСТИКА

Социальная сущность перевода за последнее время все больше привлекает к себе внимание исследователей. Так, один из ведущих теоретиков перевода ГДР, О.Каде, рассматривал перевод как важнейший вид языкового посредничества (Sprachmittlung), т.е. межъязыковой коммуникации, представляющей собой (как и коммуникация вообще) общественное явление

— языковую деятельность людей, ограниченную общественными условиями и служащую общественным целям [Kade, 1977]. В советском языкознании идеи О.Каде получили развитие в работах Л.К.Латышева, рассматривающего общественное предназначение перевода как его постоянный классифицирующий признак, присутствующий во всех его реализациях [Латышев, 1983, 8].

Социальные аспекты перевода в той или иной форме получали освещение в работах по теории перевода. Однако в них они чаще всего рассматривались несистемно, без привлечения понятийного аппарата, разработанного современной социолингвистической теорией. Между тем есть основания утверждать, что, будучи социально детерминированным явлением, перевод обладает рядом существенных признаков, входящих в сферу компетенции социолингвистики.

Среди социолингвистических проблем, имеющих прямое отношение к переводу, следует в первую очередь выделить такие, как "язык и социальная структура", "язык и культура", "язык и социология личности". В соответствии с этим важно рассмотреть следующие три стороны перевода: а) перевод как отражение социального мира; б) перевод как социально детерминированный коммуникативный процесс; в) социальную норму перевода.

Отражение социального мира в процессе межъязыковой коммуникации является одним из существенных социолингвистических аспектов перевода. Эта проблема характеризуется двумя основными аспектами: первый непосредственно связан с передачей в переводном тексте социальных реалий исходной социокультурной системы, а второй — с опосре15

дованным отражением социальной дифференциации общества через социально обусловленную дифференциацию языка.

Проблема перевода социальных реалий связана с поиском их функциональных аналогов в другой культуре. Порой вся сложность этой проблемы проистекает из разного членения социальной действительности. Рассмотрим в качестве примера трактовку понятия "middle class" в "Большом англо-русском словаре": "люди среднего достатка, средние слои общества (средняя и мелкая буржуазия, интеллигенция, служащие, высокооплачиваемые рабочие)". Таким образом, проецируя эту категорию на другую понятийную систему, мы получаем целый ряд, соотнесенный с разными категориями другой социокультурной системы. В то же время в контексте словосочетания этот термин порой конкретизируется и приобретает однозначные соответствия в русской общественно-политической терминологии: upper middle class — "крупная буржуазия"; middle class prejudices —

"буржуазные предрассудки".

Еще сложнее обстоит дело с передачей реалий в тех случаях, когда речь идет о культурах, разделенных значительной дистанцией. Так, по свидетельству Ю.Найды, для английского словосочетания common people 'простые люди' на языке майя удалось найти лишь более или менее адекватное описательное соответствие — 'люди, живущие на окраине поселка', поскольку в культуре индейских племен Юкатана удаленность жилья от центра поселка является показателем социальноэкономического статуса [Nida, 1964, 93].

Что касается социально обусловленной вариативности языка, то она находит свое проявление, в частности, в речи персонажей, а также и в авторской речи в художественном тексте. По мнению А.Нойберта, "решающее значение для теории перевода имеют результаты сопоставления двух систем вариативности" — исходного языка и языка перевода [Neubert, 1977]. Сопоставляя эти системы, мы исходим из того, что социальная вариативность в языке и речи характеризуется наличием двух измерений — стратификационного и ситуативного. Стратификационная вариативность самым непосредственным образом связана с социальной структурой общества и находит свое выражение в тех языковых и речевых различиях, которые обнаруживаются у представителей разных социальных слоев и групп. В то же время ситуативная вариативность проявляется в преимущественном употреблении социально маркированных языковых средств — отдельных единиц или целых систем и подсистем — в зависимости от социальной ситуации [Швейцер, 1976, 78—79].

В комедиях Аристофана дорийский диалект служит в качестве стратификационного маркера, характеризующего провинциала, не владеющего образцовой аттической речью. В некоторых переводах комедии "Лисистрата" на английский язык в качестве аналога дорийского диалекта используются местные диалекты английского языка со сходной оценочной коннотацией. Так, например, в одном из английских изданий комедии спартанский гонец, который в оригинале говорит на дорийском диалекте, изъясняется на шотландском диалекте (Scots): Herald. Whaur sall a body fin' the Athanian Senate / Or the gran lairds? Ha gotten news to tell. В американском издании аналогичную функцию

16

выполняет южный диалект американского варианта английского языка:

Her a l d. This Athens? Where-all kin I find the Council of Eiders or else the Executive Board? I brung some news. Наконец, в опубликованном в Нигерии переводе комедии в тех же целях применяется пользующийся низким социальным престижем нигерийский пиджин: Messenger. Wusa ah go find una chiefs or wetin una de call dem leaders? Ah bring important news for dem [Bailey, Robinson, 1973, 110—114]. Такого рода прием, т.е. передача диалектной речи с помощью диалектов языка перевода, явно противоречит принятой в нашей стране переводческой норме, не допускающей полной русификации подлинника и лишения его национального колорита. Именно поэтому русский переводчик комедии А.Пиотровский использовал для речевой характеристики этого персонажа отдельные элементы сниженной разговорной речи: "Привязался же, болтун!", "Что за вздор еще?', "От Лампито пошла зараза" и др.

Компенсационные приемы перевода используются и при передаче ситуативной вариативности языка, одним из проявлений которой является варьирование ситуативных маркеров речи под влиянием меняющихся ролевых отношений между коммуникантами. В русском языке одним из маркеров ролевых отношений служат личные местоимения ты /вы при обращении к собеседнику. Эти маркеры неоднозначны. Как отмечает П.Фридрих, их варьирование отражает такие параметры, как социальный контекст, относительный возраст, генеалогическая дистанция, принадлежность к группе и др. [Friedrich, 1972, 276—281]. При переводе на английский язык, где отсутствует аналогичная оппозиция личных местоимений, требуется каждый раз подыскивать ситуативный эквивалент, передающий те же параметры ситуации. Рассмотрим следующий пример из перевода на английский язык романа Достоевского "Идиот": — Евгений Павлович, это ты?.. Ну как же я рада, что наконец разыскала... — "Is that you, Eugene, darling? I'm so glad to have found you at last..." В этом примере Настасья Филипповна при всех обращается к Евгению Павловичу на "ты", подчеркнуто афишируя близкие отношения с ним. Здесь переводчик использует в качестве аналога интимное обращение darling.

Думается, что к переводу как коммуникативному акту вполне приложима разработанная английским лингвистом М.А.К. Хэллидеем социальносемиотическая модель текста и детерминирующей его ситуации [Halliday, 1979, 139—145]. Согласно Хэллидею, семиотическая структура ситуации образуется на основе взаимодействия элементов триады — "поля" (field), или типа социального действия, "тональности" (tenor), или типа ролевых отношений, и "модуса" (mode), или типа символической организации. Поле включает комплекс социальных действий определенной конфигурации, в рамках которых существенную роль играет и текст. Структура ролевых отношений, т.е. отношений между участниками социальной деятельности, в том числе и речевой, лежит в основе тональности текста (подробнее см. в гл. V). Модус — это способ речевой организации, определяемый символическими формами взаимодействия, письменными и устными, а также их жанровыми разновидностями.

В качестве примера поля приведем область массовой коммуникации.

2-Зак..311

17

Здесь возникает проблема передачи в переводе некоторых существенных особенностей массовой коммуникации, находящих свое отражение в языке. Отмечалось, что для языка американских средств массовой коммуникации характерна высокая степень стандартизации. Так, в пособии по практической стилистике для газет и информационных агентств указывается, что на страницах американских газет постоянно мелькают такие выражения, как the Senate today heads into ... 'сегодня сенат приступает к ...'; bitterly contested bill 'законопроект, вокруг которого развернулась ожесточенная борьба'; violence flared 'вспыхнули беспорядки'

и др. [Heyn, Brier, 1969, 36—37].

Порождение сообщения в условиях массовой коммуникации отличается оперативностью, "сиюминутностью", что находит свое отражение прежде всего в насыщенности текста неологизмами. Среди них видное место занимают те, которые отражают события политической жизни, привлекающие внимание читателей. Ср., например, такие неологизмы, связанные с нашумевшим уотергейтским делом, как the plumbers 'сантехники' — прозвище секретной следственной группы, созданной Никсоном для предупреждения утечки секретной информации, stonewalling 'обструкция следствия путем отказа давать показания, дезинформации, туманных заявлений' и т.п. [Швейцер, 1983, 107—132].

Впереводе находит отражение и тональность текста, определяемая ролевыми отношениями между участниками коммуникативного акта (отправителями и получателями). Есть достаточные основания предположить, что газеты, журналы и другие средства массовой коммуникации моделируют речевое поведение человека, выбирающего те или иные языковые ресурсы в зависимости от социальной ситуации и в первую очередь от ролевых отношений. Показательно сравнение языка двух американских военных журналов — "Military Review", издаваемого командно-штабным колледжем и предназначенного в основном для старших офицеров, и "Soldiers", популярного иллюстрированного журнала, адресованного широкой читательской аудитории — личному составу армии, национальной гвардии, вольнонаемным и др. Установка на разную аудиторию определяет и стилевые расхождения между этими журналами.

Ср. следующие примеры: The perimeter, with armored vehicles used, should be organized in depth avoiding linear or regulаr circle configurations

("Military Review") 'Круговая оборона с применением бронированных машин должна быть эшелонирована в глубину без прямых линий или правильных окружностей'; Happiness is many things. То the soldier, it's a hot meal when you are hungry, a letter from home when you're lonely, a soft bunk when you're tired 'Счастье — это все, что угодно. Для солдата это — горячий обед, когда ты голоден, письмо от родных, когда тебе грустно, мягкая койка, когда ты устал'.

Впервом случае перед нами фрагменты типичного "уставного" текста с характерной для него специальной терминологией (perimeter, armored vehicles, organized in depth... круговая оборона', ' бронированные машины', 'эшелонированный в глубину’). Во втором — рефлексом неформальных ролевых отношений является разговорная тональность (ср. разговорные стяжения it's, you're в английском тексте, использование ты в русском переводе) [Швейцер, 1973, 209—212].

18

В связи со сказанным встает вопрос о социальной норме перевода. Как и любая социальная норма, норма перевода является механизмом, через посредство которого общество детерминирует поведение личности [Кречмар, 1970]. Социальная норма перевода представляет собой совокупность наиболее общих правил, определяющих выбор стратегии перевода. Эти правила в конечном счете отражают те требования, которые общество предъявляет к переводчику. Не будучи чем-то раз и навсегда заданным, они варьируются от культуры к культуре, от эпохи к эпохе и от одного типа (жанра) текста к другому.

Национальную вариативность переводческой нормы (в области художественного перевода) отмечает И.Левый. Так, например, переводческую эстетику французов характеризует сомнение в творческой самостоятельности перевода. Отсюда установка переводить стихи прозой. Гораздо ригористичнее отношение к переводу в среднеевропейских литературах (у чехов, словаков, венгров): здесь считается отступлением от нормы не только перевод стиха прозой, но и передача александрийского стиха белым, пропуск каламбура или исторического намека и другие облегчения переводческого труда, привычные для англичан или немцев [Левый, 1974,

47].

Противоречивые требования к переводу ("парадоксы перевода") были, в частности, отмечены Т.Сейвори в книге "Искусство перевода":

1.Перевод должен передавать слова оригинала.

2.Перевод должен передавать мысли оригинала.

3.Перевод должен читаться как оригинал.

4.Перевод должен читаться как перевод.

5.Перевод должен отражать стиль оригинала.

6.Перевод должен отражать стиль переводчика.

7.Перевод должен читаться как современный переводчику.

8.Перевод должен читаться как современный оригиналу.

9.Перевод вправе прибавить нечто к оригиналу или убавить от него.

10.Перевод не вправе ничего ни прибавить, ни убавить.

11.Стихи следует переводить прозой.

12.Стихи следует переводить стихами.

Историческая вариативность переводческой нормы может быть проиллюстрирована переводами Библии в различные исторические периоды. Так, средневековые переводы в целом подчиняются первому из перечисленных выше требований ("переводить слова подлинника" — девиз буквального перевода). Буквализм ранних переводов Библии проистекал, как отмечает А.В.Федоров, не столько из осознанного теоретического принципа, сколько из пиетета, из "трепета" перед библейскими текстами [Федоров, 1983, 25]. Впоследствии эта норма была расшатана и вместо нее было выдвинуто требование "переводить не слова, а мысли" (см. второе требование из перечня Сейвори). Об этом, в частности, свидетельствуют два перевода одного и того же отрывка из "Послания римлянам", приводимые Ю.Найдой [К1аа, 1875,256—257]: 1. Through whom we have received grace and apostleship unto the obedience of faith among all nations for his name's sake. 2. Through him God gave us the priviledge of being an apostle for the sake of Christ, in order to lead people of all nations to believe and obey.

19

Рассмотрим еще один "парадокс перевода" — требование транспонировать текст в культуру получателя и одновременно сохранять "инокультурный" колорит. В прошлом последнее требование было не столь жестким, о чем свидетельствуют, в частности, некоторые русские переводы XIX в., в которых текст оригинала подвергался полной русификации. Ср., например, приписываемый О.И. Сенковскому перевод цитированной выше баллады Бернса "Джон Ячменное Зерно":

Были три царя на Востоке, Три царя сильных и великих, Поклялись они, бусурманы,

Известь Ивана Ерофеича Хлебное зернышко.

Ивырыли они глубокую борозду, да и бросили его в нее,

Инавалили земли на его головушку,

Иклялись они, бусурманы,

Что извели Ивана Ерофеича Хлебное зернышко.

Переданное ритмизованной прозой в духе русской народной былины и включающее элементы русского просторечия (бусурманы, известь), это произведение явно не соответствует современной норме перевода и может расцениваться как стилизованное переложение.

Некоторые нормы перевода еще находятся в процессе формирования. Об этом, в частности, свидетельствуют дискуссии под рубрикой "Арифметика и алгебра перевода" в "Литературной газете", а также полемические материалы, печатаемые на страницах ряда литературных журналов.

Перевод и лежащая в его основе стратегия оказываются зависимыми от нормативных установок, задаваемых культурой. Однако существует и другой аспект этой проблемы, фокусирующий наше внимание на активной роли перевода, оказывающего существенное воздействие на формирование языковой нормы.

На роль переводов в создании литературного письменного языка указывает В.Н.Ярцева, считающая, что "для понимания истории формирования и развития литературного языка приходится касаться как проблемы иноязычных влияний, так и вопросов переводческой активности писателей данной страны" [Ярцева, 1985, 142]. В истории литературного английского языка активная роль переводов нашла свое проявление, в частности, в том, что приток латинизмов в письменную речь заметно «увеличивался в периоды интенсивной переводческой деятельности (перевод на древнеанглийский „Вульгаты", переводческая деятельность короля Альфреда) и особенно возрос к эпохе Возрождения» в связи с интересом к классическим языкам и развитием новых жанров в литературе [там же, 142]. Перевод явился каналом воздействия латинского языка на английский, которое проявлялось как в многочисленных лексических заимствованиях и синтаксических кальках, так и в функционально-стилистической дифференциации языка. Роли перевода как проводника иноязычного влияния в известной мере способствовали буквалистские установки, которые господствовали в то время в переводе.

Роль перевода как активного инструмента взаимодействия языков и культур сохраняется и в современном обществе. Проникая в повседневную речь через средства массовой коммуникации, некоторые "переводизмы", на первых порах воспринимавшиеся как отклонения от нормы

20