4. Встречи в поездах

Во время моих поездок в Китай мне довелось побывать более чем в тридцати городах, посетить места, в которых раньше никогда не ступала нога российского человека. В настоящее время для иностранцев почти нет закрытых районов или городов, для них открыты пограничные провинции — Тибет, Синьцзян, Хэйлуцзян, внутренняя Монголия. Оформление документов для поездки в другие города не составляет особого труда; иностранцы ездят по стране, не спрашивая на то какого-либо разрешения у властей. Свои поездки в другие города я обычно совершал по железной дороге, путешествие в поезде представляет больше возможностей для знакомства со страной, чем полет на самолете — из окна вагона можно многое увидеть и узнать об особенностях природы, специфике хозяйственной деятельности в различных регионах, например, о характере крестьянского труда, неимоверном трудолюбии китайских крестьян, которые, стоя по колено в воде, высаживают рисовую рассаду, а затем средствами малой механизации, а гораздо чаще без них, собирают урожай риса.

Поездки в поездах представляют много возможностей и для общения с китайцами, понимания их национальной психологии, обычаев и привычек. Ездить мне приходилось не только в купейных, но и в плацкартных общих вагонах. Много было интересных встреч и бесед, о некоторых из них я хочу рассказать.

До сих пор отчетливо помню свою первую поездку — в Ухань. Вхожу в вагон, а ехал я тогда в общем вагоне, нахожу свое место, сажусь, напротив меня два молодых китайца в военной форме. Знакомимся, мои попутчики — морские летчики, они возвращаются к себе в часть с каких-то курсов в Пекине. Когда я представился, один из них воскликнул: “О, пришел советский старший брат!”. Так в 50-ые годы называли в Китае советских людей, так иногда в шутку или с иронией называют сегодня русских. Постепенно завязался разговор, который продолжался всю дорогу до Ухани. Мы говорили о многом — о последних событиях в Китае и Советском Союзе, в том числе об экономической реформе, о советском и китайском образе жизни, временах “культурной революции”. Постепенно круг слушателей расширялся, люди подходили из других купе, узнав, что вместе с ними в вагоне едет советский человек. Им было интересно просто посмотреть на меня, послушать что я говорю, тем более на их родном языке. Мои слова мгновенно передавались от одного слушателя другому: “Он (т.е. я) сказал то-то и то-то...”, “А вот он (опять-таки я) считает вот так...”. Разговор стал более теплым, когда я сказал, что всецело одобряю решения руководства КПК об экономической реформе, деятельность Дэн Сяопина, что плохого, говорил я, в развитии экономических и политических отношений с западными странами, в использовании их капиталов, техники, технологии, знаний, опыта. Это объективная потребность современного уровня мирохозяйственных связей. (Следует подчеркнуть, что этот наш разговор происходил в середине 80-х годов, когда в китайском обществе еще не были окончательно преодолены настроения замкнутости и отчужденности от внешнего мира.) Разговор становился все более откровенным и искренним. Расставаясь на другой день в Ухани, мы — я и мои собеседники — пожелали друг другу успехов и здоровья.

Вообще в поездах в беседах со случайными попутчиками я открывал для себя многие новые стороны китайской действительности, стереотипов мышления, поведения, жизненной ориентации, ранее мне неизвестные. Несколько часов езды из Ханьчжоу в Шанхай в общем вагоне, он забит до отказа, люди стоят даже в проходах. Напротив меня сидит интеллигентного вида молодой китаец лет тридцати пяти. Выясняется, что он работает шофером, высшее образование не мог получить из-за “культурной революции”. Его старший брат — физик, в настоящее время работает в США. Он несколько лет добивался этой поездки, выучил английский язык, послал в американский университет оттиски своих работ. Тем не менее, вызвав его к себе, американский университет первый год не платил ему стипендии, ему пришлось жить на средства своей богатой родственницы, уехавшей в США много лет тому назад. Но всего лишь за один год брат моего случайного попутчика добился таких успехов, что ему была предложена докторская аспирантура, а затем стажировка в одном из престижных научных центров. Теперь он крепко встал на ноги, у него хорошие материальные условия, отличные возможности для исследовательской работы, так что пока не может быть и речи о возвращении в Китай, напротив, недавно к нему уехала жена с дочерью. Но, по словам его брата, он обязательно вернется, ибо “стоит на патриотических позициях”.

Но мне был больше интересен сам мой собеседник, а не его старший брат. Он откровенно говорил о таких проблемах, которые раньше, да и сейчас, в Китае не принято откровенно обсуждать — любви, браке, семье, взаимоотношениях супругов, супружеской верности. По его словам, любовь — непременное условие семейной жизни, если ее нет, супруги должны разойтись. “Если моя жена изменяет мне с другим мужчиной, но я не знаю об этом, что ж, наша семейная жизнь будет продолжаться; если же мне станет известно, я не буду устраивать сцен, но обязательно разойдусь” — таков примерно был ход его рассуждений. Сидевшие рядом пассажиры, слушая шофера, улыбались, переглядывались между собой. “Ну, дает” — было написано на их лицах. Когда в Шанхае я сошел с поезда, ко мне подошел один из пассажиров и сказал: “Не верьте этому человеку, то, что он говорит, сугубо его личная точка зрения, у нас в Китае на данную проблему другой взгляд, мы против свободы любви”. Правда, разговор этот был десять лет назад, теперь тот шофер в своих взглядах был бы не одинок...

В разговорах в поездах непременно заходил разговор о Советском Союзе, советском образе жизни, о наших проблемах, о И.В.Сталине, Н.С.Хрущеве, М.С.Горбачеве, о причинах ухудшения советско-китайских отношений, об их перспективах. После 1991 г. разговор, естественно, касался Б.Н.Ельцина, экономическом и политическом положении в России. Помню беседу с одним журналистом. Его не коснулась “культурная революция”, он не подвергался преследованиям как большинство других китайских интеллигентов, продолжал заниматься своим делом. Когда я выразил свое недоумение по этому поводу, журналист вполне резонно заметил: “Вы что же думаете, что в те годы репрессиям подвергались все. Многие нынешние ответственные работники партийно-государственного аппарата и тогда занимали высокие посты”. И он назвал мне несколько известных фамилий. Из разговора с ним у меня сложилось впечатление, что “культурная революция” не оставила в его памяти, душе того отрицательного впечатления, какое она вызвала почти у всех китайцев, с которыми мне приходилось встречаться. Во всяком случае он воспринял ее как нечто неприятное, но не более того.

Возвращаясь из Гуанчжоу в Шанхай, я оказался в одном вагоне с молодым буддийским монахом, ехавшим вместе с родителями из Гонконга домой, куда-то в провинцию Цзянси. Как этот молодой человек оказался в гонконгском буддийском храме? Оказалось, что в нем по традиции служат послушники из его родных мест. Приветливый, улыбающийся, разговорчивый, добрый молодой монах подробно рассказывал нам — мне и еще нескольким китайцам—о своей жизни в храме, времяпрепровождении в Гонконге, на прощание он подарил мне буддийский молитвенник. Когда монах и его родители сошли на одной из станций за несколько часов до Шанхая, мои спутники стали оживленно обсуждать причины религиозности в современном Китае. Один пассажир, работник местного правительства какой-то провинции, все время возмущался — “как можно быть верующим и вообще служителем церкви в наше время?”.

Как-то мне пришлось ехать в одном купе с одной милой, молчаливой женщиной — медсестрой по профессии. Она возвращалась из Аомына (Макао), где живет ее дочь, “удачно вышедшая замуж” за местного китайца. Она не вдавалась в подробности как это произошло, но замужество дочери действительно считала удачным — в том смысле, что ее зять, работая инженером, прилично зарабатывает, имеет хорошую квартиру. Моя попутчица теперь живет на два дома — и в своем родном городе, и — в Аомыне, где она присматривает за внуками. Ей нравится весь тамошний уклад, она собирается прочно обосноваться в этом городе, намерена перетащить туда мужа, когда он выйдет на пенсию. Пока же моя случайная соседка по купе едет навестить его, которого она не видела больше года. Единственное, что ее беспокоит — будущий статус нынешней португальской колонии. (Вскоре после нашей встречи было заключено соглашение между правительствами КНР и Португалии о возвращении Аомыня к концуXXвека Китаю. Китайские руководители одновременно заявили, что, руководствуясь политикой “одно государство — две системы”, они не собираются менять характер общественных отношений на бывшей португальской территории.)

Вспоминается, наконец, беседа в поезде с партийным работником низового масштаба. Вначале он держал себя настороженно, но постепенно лед недоверия таял и мы разговорились. Когда разговор зашел о проблемах сельского хозяйства, то выяснилось, что мой собеседник — решительный сторонник семейного подряда, “системы дворовой производственной ответственности”, осуществление которой позволило Китаю быстро решить продовольственную проблему.

Китайское железнодорожное сообщение бывает трех видов — экспрессное, скоростное и пассажирское. Большинство вагонов — плацкартные, где спальные места трехъярусные, есть вагоны с сидячими местами, туалетные и умывальные комнаты в китайских поездах, как правило, разъединены. До недавнего времени по своим удобствам китайские поезда уступали российским, однако в последнее время происходят заметные изменения в лучшую сторону. На целом ряде маршрутов сравнительно небольшой протяженности, фактически пригородных линиях — (например, Шанхай- Ханьчжоу, Шанхай-Нанкин) появились скоростные поезда с двухэтажными вагонами, некоторые из них снабжены кондиционерами.

В китайских поездах хорошо поставлено обслуживание пассажиров. В купейных вагонах обязательной принадлежностью каждого купе является термос с горячей водой и ящик для мусора. Помимо ресторана, куда производится предварительная запись, так что пассажиру не приходится тратить время в напрасном ожидании, по вагонам постоянно ходят продавцы, предлагая различную снедь, в том числе горячий завтрак, обед или ужин в пластмассовых коробках одноразового употребления в комплекте с деревянными палочками для еды, как я уже писал, традиционное орудие принятия пищи каждым китайцем. Обычно такой завтрак — мясо или курица с рисом и овощами—стоит сравнительно недорого. Нет проблем с питанием и на остановках — на перронах станций почти у каждого вагона вы встречаете продавца, торгующего мясом, вареной курицей, колбасой, фруктами, водкой, пивом, лимонадом и т.п. Единственное к чему я так и не мог привыкнуть во время поездок — к привычке бросать на пол остатки еды, мусор в общих вагонах, в результате чего проводники занимаются уборкой помещения вагонов чуть ли не каждые два часа.

Следует сказать, что привычка оставлять остатки пищи (кости, кусочки непригодного к еде мяса и т.п.) рядом с обеденным прибором является вообще характерной для китайцев, которой они следуют не только в поездках, но и в столовых и ресторанах. Другая привычка, с которой мне пришлось столкнуться в поездах — это привычка китайских мужчин расхаживать по вагону в нижнем белье.

Одни встречи сменялись другими, вместо старых попутчиков приходили новые, но от всех разговоров всегда оставалось приятное впечатление. Мои поездки по Китаю в поездах как бы вносили дополнительные штрихи в тот обобщенный образ современного китайца, который постепенно сложился у меня за время пребывания в стране. Он более практичен, чем тот, которого я встречал тридцать-сорок лет назад. “Годы культурной революции” научили его хорошо разбираться в жизненных ценностях. Лозунги, словесная демагогия сегодня в Китае не в почете, они никого не трогают, каждый хочет немного обычного житейского счастья сейчас, а не когда-нибудь в отдаленном будущем. Рядовой китаец желает, чтобы социализм принес ему в дом больше материальных благ. Может быть внешне он стал в чем-то аполитичен, меньше чем раньше интересуется газетами, политическими новостями. Тем не менее крупные события внутреннего и международного положения страны не проходят мимо его внимания. И еще хочется отметить склонность к здоровому критицизму, стремлению к новому, постепенно рождающаяся предприимчивость в хорошем смысле этого слова.

Поездки в поездах позволяют составить преставление о постоянно повышающемся материальном благосостоянии китайцев. В каждой новой поездке одежда моих случайных попутчиков становилась все более модной и лучшего качества, а снедь, которую они брали с собой в дорогу — все более разнообразной и более дорогой.