Б) Греческие поселения

В скобках — год основания

• Румейские поселения в Приазовье:

  • пгт Сартана (1779),

  • пгт Ялта (1770),

  • с. Урзуф (1779),

  • с. Стыла (1779),

  • с. Чердакли (Кременёвка, 1779),

  • с. Малоянисоль (1780),

  • с. Каракуба (Раздольное, 1780),

  • с. Чермалык (Заможное, 1779),

• Урумские поселения в Приазовье:

  • пгт Мангуш (1779),

  • пгт Старобешево (1779),

  • пгт Старый Крым (1779),

  • с. Карань (1780)

  • с. Богатырь (1799),

  • с. Георгиевка (1779),

  • с. Комар (1779),

  • с. Старомлиновка (Керменчик, 1779),

  • с. Константинополь (1779),

  • с. Старая Ласпа (1782),

  • с. Улаклы (1779),

• Смешанные поселения в Приазовье:

  • город Мариуполь (1778),

  • пгт Великая Новосёловка (1780)

ГРЕКИ В РОССИИ  От Феофана до Иоанна  Русская культура связана с греческой, как дитя с матерью. Питаясь от греческого источника, зародились русское церковное искусство, философская и богословская мысль. Крещение Руси при князе Владимире совершалось по греческим обрядам: величественная византийская служба пришлась по душе русскому князю и его послам. Имена многих греческих деятелей, трудившихся на нашей земле, стали неотъемлемой частью отечественной культуры. Феофан Грек – русский иконописец, Максим Грек – русский святой, мыслитель и ученый.  Но не только церковная служба и искусство крепко соединены с византийской культурой. Русский язык, абсолютно не похожий на греческий и в классификациях лингвистов никак с ним не связанный, впитал в себя строй эллинской мысли. И это не фигура речи и не художественное преувеличение. Дело в том, что многие века письменным языком Руси являлся церковнославянский язык. Подобно средневековой латыни, он был языком богослужения, науки и художественной литературы. А ведь сам этот язык создали славянские первоучители, греки Кирилл и Мефодий. Греческое Евангелие и богослужебные тексты слово в слово переводились на славянский язык, при этом там, где в греческом был глагол, и в славянском стоял глагол, прилагательное соответствовало прилагательному, существительное – существительному. Греческое слово, византийская мысль, православное искусство – все это органично влилось в русскую культуру, стало ее фундаментом и основой. Но не только культура, восходящая к греческому образцу, процветала на Руси. Сами греки много потрудились на благо нашего отечества: ведь на этой земле они поселились задолго до Рождества Христова.  ИЗ АНТИЧНОСТИ В РОССИЙСКУЮ ИМПЕРИЮ  В Северном Причерноморье греки появились еще в V–VI веках до Рождества Христова. Современные города, стоящие на месте тех первых поселений, до сих пор носят греческие названия: Одесса, Херсонес, Феодосия, Евпатория, Севастополь. Можно сказать, что греки – одна из старейших народностей Российской Федерации. И вплоть до наших дней жители многих греческих селений называют себя «ромеюс», то есть ромеи, граждане Восточной Римской империи – Византии.  Но российским грекам было не суждено оставаться на одном месте. Опасаясь межрелигиозных конфликтов, Екатерина II переселила проживавших в Крыму христиан. Так греки очутились в Приазовье, где их административным центром стал Мариенполь, с течением времени превратившийся в Мариуполь. Где бы греки ни жили, везде они выращивали пшеницу, занимались овцеводством. После того как в Мариуполь была проведена железная дорога, греческую пшеницу стали продавать за рубеж.  В России оставались не только потомки греков, обосновавшихся здесь с античных времен. Греческое население России увеличивалось и за счет новых переселенцев. Собственно иммиграция началась в XV веке, после того как Византию захватили турки. О масштабе переселения свидетельствует тот факт, что уже через несколько десятилетий после падения Константинополя в Москве существовала греческая слобода. В середине XVII века греческим монахам, привезшим в Москву копию чудотворной Иверской иконы Божией Матери, был навечно передан Никольский монастырь в Китай-городе.  В XVII – середине XVIII века самая крупная греческая община была на Черниговщине – в Нежине. «Нежинское греческое купеческое братство» вело торговлю по всей Центральной и Юго-Восточной Европе, и лишь к концу XIX века из-за перемещений торговых путей и роста морских перевозок Нежин утратил свое экономическое значение.  ЕХАЛ ГРЕКА...  В конце XVIII – начале XIX века греки чувствовали себя в России очень комфортно. Будучи православными, они обладали теми же правами, что и русское население. Один из популярных греческих публицистов начала XIX века с удивлением писал о той свободе, которой греки пользуются в России: «В европейских странах грек не только не имел каких-либо политических привилегий, но к нему относились с ненавистью и презрением, и его не считали достойным даже могилы после смерти. Люди же севера обращались с ним как с братом. Бессильный, он находил у них убежище и утешение в своих несчастьях, получал от них военные и государственные чины и с ними связывал серьезные надежды на будущее». Греческий писатель Александр Стурдза говорит о себе: «Сын эмигрантов, я совершенно не знаю своей родины и связан с нею лишь памятью о родителях. Моя истинная страна – Россия; все притягивает меня к ней: религия, чувство долга, привычки и само мое сердце». Так думали многие изгнанники, для которых Россия стала вторым домом.  Обладая российским паспортом и состоя на государственной службе, греки не только могли трудиться на благо своей новой родины, они могли помогать и своим соотечественникам. Греки поддерживали переселенцев из Османской империи, поощряли черноморскую и средиземноморскую торговлю, способствовали развитию национального искусства и просвещению. Год от года число переселенцев возрастало. Например, после заключения Кючук-Кайнарджийского мира в Россию перебралось несколько тысяч военных, которые поселились в Керчи, Херсоне, Таганроге, Еникале. В составе российской армии появилась греческая дивизия, охранявшая южные границы.  В результате русско-турецких войн к Российской империи присоединялись новые территории, где издавна проживали греки. Сюда охотно устремлялись переселенцы из Османской империи. Особое значение имела община Одессы, которая стала центром греческого национального просветительского и патриотического движения.  Провозглашение независимого греческого государства сняло причину для иммиграции в Россию. В XIX и XX веках наблюдается постепенный распад греческих общин Северного Причерноморья. Греки подверглись ассимиляции русскими и украинцами.  ЧИНОВНИКИ И БУНТАРИ  Для греков не было препятствий при поступлении на государственную службу. Среди российских дипломатов и военачальников было немало греков, мечтающих о том, что с помощью России их родина в конце концов обретет независимость. Весьма показательна в этом отношении судьба Иоанна Каподистрии.  Он родился на Ионических островах, тех самых, где в 1800 году адмирал Федор Ушаков основал независимую республику Семи соединенных островов. Каподистрия занимал здесь пост государственного секретаря, а после того, как Ионические острова отошли Франции, молодой политик поступил на российскую службу. Это был 1812 год, и знание европейских реалий было необходимо российским дипломатам, которым предстояло отстаивать интересы державы, победившей Наполеона. Отправляя Иоанна Каподистрию в Швейцарию, Александр I так охарактеризовал своего представителя: «Каподистрия человек весьма достойный по своей честности, мягкости обращения, по своим познаниям и либеральным взглядам. Он родом из Корфу, следовательно, республиканец, и выбор мой остановился на нем именно потому, что мне известны принципы, которыми он руководствуется». Дипломатическая деятельность находящегося на русской службе греческого аристократа была весьма успешной. К тому же, считая Россию своей «приемной родиной», Каподистрия очень любил русскую культуру, переписывался с учеными и литераторами. Именно он смог убедить Александра I напечатать за государственный счет собранные Н. Н. Бантыш-Каменским исторические документы. Благодаря хлопотам Иоанна Каподистрии мечтающий об Италии Константин Батюшков оказался в Русской миссии в Неаполе. А Александр Пушкин из-за ходатайства этого крупного чиновника перед императором вместо Сибири был сослан на Кавказ.  В течение многих лет Каподистрия переписывался с Н. М. Карамзиным, который называл своего друга «умнейшим человеком нынешнего двора». Карамзин не льстил сильным мира сего, и похвала его многого стоит. Сын сибирского помещика и потомок ионического аристократа во многом были единомышленниками. Оба воспитывались на идеях просвещения, оба были знатоками французской философии и литературы, оба преклонялись перед Монтескье. И Каподистрия, и Карамзин стали свидетелями последствий Французской революции. Оба были напуганы. Они считали монархию наиболее разумной системой государственного устройства, правда, Карамзин был приверженцем просвещенного абсолютизма, а Каподистрия склонялся к конституционной монархии.  Дипломатическая карьера Каподистрии прервалась, когда он начал убеждать российского императора объявить войну Османской империи и освободить Грецию. Получив отставку, он поселился в Швейцарии, где вел уединенную жизнь и занимался литературным и научным творчеством. В одном из писем он писал о греческой драме: «Часто думаю о греках: начался процесс страшный, решение впереди. Легче желать, нежели надеяться. Отчаяние есть сила для потомков древнего племени героев».  Россия была связана международными договорами и не могла активно поддерживать греков в борьбе за независимость. Если Иоанну Каподистрии это стоило карьеры, то судьба его друга Александра Ипсиланти – блестящего офицера, участника наполеоновских войн – сложилась еще более драматично. В 1821 году генерал Ипсиланти нелегально перешел реку Прут и призвал греков к всеобщему восстанию против турок. Призыв Ипсиланти всколыхнул не только Грецию. В 1823 году лорд Байрон снарядил на свои деньги корабль и, приплыв в порт Миссолунги, где были сосредоточены основные силы повстанцев, принял участие в военных действиях. Здесь он смертельно заболел. Умирая, великий английский поэт думал о Греции. «Я ей отдал мое время, – сказал он перед смертью, – деньги, здоровье. Что я могу ей еще дать? Теперь отдаю жизнь...» В глазах европейских романтиков воюющая за независимость Греция стала символом борьбы за свободу. Мечтал присоединиться к Ипсиланти и Пушкин, однако осуществить эту мечту ему не удалось.  Официально Россия не могла поддержать восставших, но сражаться за независимость Греции отправились многие. Когда греческие повстанцы были разбиты, Николай I сделал единственное, что тогда было возможно: добился освобождения Александра Ипсиланти из австрийской тюрьмы.  ПРОСВЕТИТЕЛИ  В Российской империи существовали греческие типографии, книжные магазины и, конечно же, школы. Самым знаменитым греческим учебным заведением была школа в Нежине, возникшая еще в начале XVIII века. Здесь учились не только греки. Это учебное заведение чем-то напоминало современные престижные спецшколы: сюда стремились отдать детей и многие русские. Среди выпускников был, например, знаменитый российский историк Н. Н. Бантыш-Каменский.  Греческая община здесь была очень большая. Создание нового училища стало насущной проблемой, и бургомистр греческого магистрата Степан Буба (Стефанос Бубас) занялся его устройством. «Грек, родившийся в Нежине, – говорил Степан Буба, – иногда не может писать и объясняться правильно на греческом языке... Возросший таким образом сочлен нашего общества остается только с одним именем нежинского грека. Ваши дети... или дети ваших детей, то есть третье поколение, не имея средств поддержать язык предков своих, а с тем купно и дух деятельности... не будут в силах поддержать имени греческого нежинского общества, и тем самым лишатся выгод, коими имеем счастье наслаждаться по щедротам всемилостивейших монархов всероссийских». Учредителям удалось собрать значительные суммы, а затем образовательный греческий проект был поддержан государством. 3 ноября 1811 года Александр I подписал указ об учреждении в Нежине греческого училища и даже включил свое имя в его название: «В ознаменование благоволения моего к ревностному подвигу упомянутого общества, составившего добровольными приношениями знатный капитал на устроение и содержание училища, наименовать училище сие Александровским».  Греческое Александровское училище было не только учебным заведением, но и научным центром. Здесь действовала прекрасно оснащенная метеостанция, регулярно передающая результаты своих наблюдений Харьковскому университету. Гордостью училища была библиотека, где находились книги по богословию, философии, истории, словесности: философские сочинения Платона, медицинские труды Галена, поэмы Гомера, трагедии Софокла, книги на греческом, итальянском, немецком, латыни.  Училище расширялось, но количество греков среди учащихся постепенно уменьшалось: в течение XIX века Нежин утрачивал роль торгового центра, и греки, занимавшиеся преимущественно торговлей, перебирались на новые места. Если в марте 1825 года в училище было 46 учеников, из которых 34 были греками, то к апрелю 1852-го из 85 учеников греками являлись лишь 18. Сохранив в названии слово «греческое», училище лишалось своего национального характера. В августе 1904 года в Александровском греческом училище числилось 227 учащихся. Греков среди них было всего трое.  «СОВЕТСКОЕ ГРЕЧЕСКОЕ САМОСОЗНАНИЕ»  В начале XX века российские греки ощущали себя единым народом. В первые послереволюционные годы были даже попытки создать Понтийскую республику, но после падения независимой Грузии и образования СССР от этих планов пришлось отказаться.  В 30-е годы еще существовали греческие автономные области на Украине, в Абхазии, на Северном Кавказе. Там имелись греческие школы и педагогические училища, издавались газеты и журналы. Однако все больший размах приобретала политика, направленная на формирование «советского греческого самосознания», предполагающая отрыв советских греков от их исторической родины. В 1927 году была упрощена графика греческого языка, а затем по приказу сверху письменность и вовсе перевели на русский алфавит, что серьезно мешало грекам-понтийцам читать книги, напечатанные в Греции.  К концу 30-х годов греческое национальное развитие было насильственным образом прервано: обучение шло на русском языке, из библиотек изъяли греческие книги, а типографские шрифты отправили на переплавку.  ДЕПОРТАЦИЯ  Отец национальной политики Сталин рассматривал советских греков (так же, как поляков, евреев и немцев) как «текучую национальную группу», то есть группу, не имеющую определенной территории. А раз своей территории нет, то людей можно легко переселить на новое место. В военное и послевоенное время массовое переселение было не просто средством разгрузки межэтнической напряженности. Предполагалось, что таким образом удастся раз и навсегда разрешить все межнациональные конфликты. И никого не волновало, что насильственные методы решения национального вопроса противоречили советской Конституции, которая провозглашала равноправие граждан всех национальностей. Но конституционные права тогда мало кого волновали.  В мае 1944 года в докладной записке Сталину Лаврентий Берия обосновывает одну из крупнейших операций на территории Крыма по депортации крымских татар, болгар, греков и армян. Если татары были виноваты в поддержке оккупационного режима, то греков обвинили в том, что при немцах они вместо подпольной деятельности занялись торговлей. «Значительная часть греков, – писал Берия, – особенно в приморских городах, с приходом оккупантов занялась торговлей и мелкой промышленностью». За такое «непростительное» поведение греков необходимо было выселить с Крымского полуострова.  Понтийских греков высылали в Казахстан (около 40 тыс. человек), Узбекистан (около 3 тыс.), Башкирию (около 1,5 тыс.). Отдельные группы отправились в Татарию, Чувашию и Мордовию. Вынужденные переселенцы умудрились сохранить многие черты традиционного уклада. Но и утрачено было немало: одежда, утварь, дом, обстановка – все это подверглось влиянию восточных культур. И лишь виноград начинал расти везде, где бы ни оказывались ссыльные греки.  Греки, как и другие репрессированные народы, были официально реабилитированы лишь в 1989 году, а 26 апреля 1991 года был принят закон РСФСР «О реабилитации репрессированных народов». Однако разрушить легче, чем возродить, и сейчас трудно сказать, смогут ли греки занять в современной России то положение, которое они занимали в Российской империи. 

В) 4 июня 1871 года Императором Александром II были утверждены "Правила об общественном устройстве и управлении поселян-собственников (бывших колонистов) и о передаче их в ведение общих губернских и уездных, а также местных по крестьянским делам учреждений". Если конкретизировать эти государственные правила с несколько сложным названием, то суть этого документа состояла в ликвидации статуса "колонист", полученного в основном немецкими колонистами при правлении Екатерины II в 60-е годы XVIII века. Теперь в юридическом отношении "российских немцев" уравнивали с крестьянами. Сельские общества-общины "поселян-собственников" и отдельные лица из бывшего колонистского контингента сохраняли основные привилегии и преимущества, полученные в начале водворения их предков в России. В народе, в печати да и во многих государственных документах последующего времени немцев, имевших землю и занимавшихся сельским хозяйством, по-прежнему называли "колонистами", как бы определяя положение этих людей в России в конкретной хозяйственной ипостаси. Историческая память населения в данном случае фактически отвергла официозные определения и сохраняла свои прежние представления вплоть до коллективизации сельского хозяйства в советское время на рубеже 20-х - 30-х годов XX века.

70-е годы XIX века и последовавшие десятилетия, вплоть до начала Первой мировой войны в 1914 году, явились временем образования в Области войска Донского большинства поселений немцев — потомков бывших колонистов, приглашенных в Россию при правлении Екатерины II, Павла I и Александра I, для освоения пустынных земель Юга России и Поволжья, для формирования хозяйственного базиса при дальнейшем расширении границ Российского государства. Перед первыми колонистами ставились и утилитарные цели — передача своего хозяйственного опыта аборигенам— местному населению. Первые известия о появлении немецких колонистов на Дону относятся, по разысканиям известного донского историка, археолога и этнографа Б. В. Лунина, к концу XVIII века, когда в области появились две немецкие колонии. Ученый—географ и этнограф В. Богачев утверждал, что в начале XIX века на Дону появились первые немцы-земледельцы "в ничтожном количестве".

Документального подтверждения о приобретении земель немцами-колонистами в XVIII и начале XIX веков у нас нет, однако косвенные указания на этот счет имеются, они относятся к концу 60-х — началу 70-х годов XIX века.

В опубликованных списках населенных мест Области войска Донского в 60-х годах прошлого века есть первое поселение-владельческий хутор в отдаленной местности на северо-востоке области, в Хоперском округе. Его название — Эссенгаузен. В названии явно прослеживается первоначальное местожительство переселенцев — Эссен и его округа. Располагался Эссенгаузен у небольшой степной речушки Свинушки, в 105 верстах от станицы Хоперской и имел всего два двора при значительном количестве жителей для двух семей. Всего же указано жителей в Эссенгаузене 33 человека, из них 17 мужчин и 16 женщин. Что заставило эти семьи поселиться в совершеннейшей глуши, в действительно "медвежьем углу", вдали от расположения немецких поселений и хуторов, определить в настоящее время невозможно. Ясно лишь одно, что это были настоящие землепроходцы, пионеры освоения "дикого поля", как некогда называли придонские и приазовские степи.

Основная масса немецких поселений была основана в Донской области в конце 60-х, в 70-х и 80-х годах XIX века в округах, которые граничили с Таврической и Екатеринославской губерниями, тяготели к портам и железным дорогам. Это были так называемые "дочерние" колонии, основанные выходцами из старых немецких колоний. На Дону появились, главным образом, молодые семьи, родители которых проживали в колониях Таврической, Екатеринославской, Херсонской, Самарской, Саратовской губерний. Были случаи появления колонистов из Волынской, Черниговской губерний, из Кубанской области. Сюда приезжали и немцы из Германии, не имевшие Российского гражданства. По действовавшим тогда в России законам они имели право приобретать в стране земельные участки и заниматься сельским хозяйством.

После аннулирования статуса "колонист" в начале 70-х годов XIX века бывшие немецкие колонисты стали широко использовать различные формы объединения, покупали или арендовали значительные участки земли, обустраивались в новых местах и эффективно вели свое общинно-личное хозяйство.

До катастрофических событий 1917 года Область войска Донского в административном отношении была подчинена Военному Министерству и разделялась на девять округов: Черкасский, 1-й и 2-й Донские, Усть-Медведицкий, Хоперский, Сальский, Донецкий, Ростовский и Миусский (Таганрогский). В конце XIX — начале XX века во всех этих округах имелись немецкие колонии, небольшие поселения, владельческие или арендные земельные участки (хутора). Они носили, как правило, немецкое название. В 1914 году таких населенных пунктов в Области войска Донского насчитывалось 123. Часть поселений "донских" немцев имела местные русские названия, а некоторые из них назывались по этническому признаку: "Немецкое".

Наиболее полные сведения о немецком колонистском присутствии до 1917 года, а также и о городском немецком контингенте на территории Донской области содержат результаты Первой Всероссийской переписи населения, проходившей в России в 1897 году. В Ростовском округе к этому времени укоренились немецкие колонии Ольгенфельд (Ольгино поле), Руэнталь (Долина покоя), Мариенталь (Долина Марии), Блюменталь (Долина цветов), Эйгенгейм (Наш дом), Эйгенфельд (Наше поле), и хутор Генне. Здесь немецкими колонистами было приобретено 9737 десятин земли. В округе родным языком в конце XIX века назвали немецкий 6556 человек. Из них по вероисповеданию оказалось 4170 протестантов и 2386 римско-католиков. Наибольший контингент немецкого городского населения обосновался в Ростове. Здесь проживало 3072 немца, из них протестантов — 1236 и римско-католиков — 1836.

Многочисленными оказались колонии Миусского (Таганрогского) округа. В нем проживало 18934 человек в сельской местности и 432 —в Таганроге. По списку населенных пунктов Области войска Донского, изданного в 1915 году, в Миусском (Таганрогском) округе имелось 60 немецких населенных пунктом. II аи бол ее плотной массой немецкие колонисты размещались в юго-западной части округа по нижнему течению реки Кальмиус и по реке Большой Харцизской. Здесь насчитывалось 33 немецких колоний. 22 других населенных пункта с немецким населением были разбросаны по всему округу.

Много немецких колонистов проживало в Донецком, Усть-Медведицком и Первом Донском округах. Немецкие населенные пункты имелись и в других округах Области войска Донского. Всего же в Области Первая Всероссийская перепись населения выявила 34855 человек немецкой национальности. С учетом ежегодного увеличения населения к 1917 году на Дону проживало не менее 35 тысяч немецкого населения.

Немецким колонистам в России, в частности и на Дону, до революции в печати и частью населения предъявлялись различные обвинения в "хищническом" использовании земель, в вырубках байрамных лесов, в эксплуатации пришлого летом на уборку рабочего люда из Центральных российских губерний. Наиболее распространенным было обвинение в так называемой "замкнутости" немецких колонистов, в их нежелании приема в общины русского и украинского крестьянства.

Эта так называемая "замкнутость" определялась порядком землепользования в немецких колониях, единым вероисповеданием, общими условиями первоначального поселения, когда колонии основывались в пустынных местностях. Однако наиболее действенным фактором, определившим "замкнутость" немецких колоний, по нашему мнению, явился твердо придерживавшийся колонистами принцип "самообеспечения" колоний во всех отношениях — хозяйственном, социальном, культурно-учебном, вероисповедальном. Этот принцип "самообеспечения" становился традиционным. Колонисту связь с внешним миром в России по сути требовалась только для сбыта своей продукции, а различные приобретения, в том числе и сложные сельхозмашины, изготовлялись в немецких колониях на Юге России и на Кубани.

В учебном отношении Донская область входила в Харьковский учебный округ, однако школы при немецких колониях фактически были предоставлены на усмотрение колонистов.

Появление в Донской области колонистов пришлось на те годы, когда на Юге России возобладали мощные экономические факторы, определившие зерновое направление южно-российского сельского хозяйства.

Местные землевладельцы, ориентированные поначалу на разведение овец, выращивание зерновых только для своего внутреннего хозяйственного потребления, вынуждены были срочно менять свой производственный профиль и переходить на культивирование твердой пшеницы и других зерновых. В этом хозяйственном переориентировании первыми освоились немцы-колонисты, которые пустили на свои поля многолемешные плуги-буккеры и стали решительно заменять воловью тягу на конную.

Один из известных дореволюционных исследователей сельскохозяйственного производства на Дону в конце XIX — начале XX века, ученый-агроном А. И. Греков определял значение немецкого колонистского присутствия и хозяйствования так: "В немецком колонистском хозяйстве впервые обозначились... новые приемы хлебопроизводства, коим впоследствии стали подражать у нас и помещики, и крестьяне, и казаки, и тавричане, и другие колонисты". Далее Греков подчеркивал, что немецкий колонистский тип с его впечатляющим воздействием "определил появление нового земледельческого типа и среди местного населения".

Хозяйства колонистов в Донской области считались образцовыми. Они имели лучший для того времени сельскохозяйственный инвентарь, который состоял из многолемешных плугов (буккеров), жаток, соломорезок, ручных веялок, катков для уплотнения почвы после посевов и из многих других орудий и приспособлений. В начале XX века в колониях стали широко использовать паровые молотилки. Для перевозки грузов использовались арбы и специальные, сконструированные в колониях на Молочных водах, колонистские подводы с железными ступицами и ободьями, на которых можно было перевозить до 60 пудов груза.

В каждом колонистском дворе имелись породистые и продуктивные животные, среди которых выделялись рослые лошади, выведенные в молочанских колониях Таврической и Екатеринославской губерний, продуктивный молочный скот, именовавшийся на Юге России "красной немецкой породой", свиньи, овцы, птица.

Для выездов, как правило, колонист имел рессорный экипаж, именовавшийся на местном жаргоне "нейтачанкой".

Сельское население Донской области в общем в те годы было небедным и населенные пункты выглядели опрятно, однако немецкие поселения и усадьбы выглядели предпочтительнее и, как сообщают современники и бытоописатели, "немецкие колонии можно узнать с первого взгляда". Дома колонистов были покрыты черепицей или жестью, с выбеленными кирпичными стенами в 2-3 окна на улицу. Дома вытянуты вглубь двора. Под одной крышей с жилыми помещениями находились конюшня, сарай для экипажа, кладовая.

Колонии планировались в одну улицу. Застройка велась вначале в одну сторону, а по окончании ее начиналось сооружение усадебных построек с другой стороны. Улицы — широки, перед домами —цветники. Сады и огороды размещались вблизи усадеб. В зависимости от количества дворов сразу же начинали строить и соответствующую по размерам школу, молитвенный дом.

Что же дали Донской области немецкие колонии? Какую же роль сыграли они в производственном и культурном отношении? Явились ли они, наконец, примером для окружавшего колонии населения и был ли резон в том, чтобы допускать колонистов в своеобразную область донского казачества?

Ответы на эти вопросы представляются однозначными. Немецкое колонистское присутствие в Донской области имело позитивное значение и в экономическом, и в культурно-бытовом отношении. От немецкого хозяйствования, с социальной организации колонистской жизни, с усадебного комплекса местное население переняло немало полезного. Вместе с тем, о многом только говорили и писали, однако, включить в свою жизнь и быт, в производство не решались. Наиболее эффективное и массовое влияние немецкое колонистское присутствие оказало в сфере культуры земледелия, особенно в применении новой сельскохозяйственной техники, которая сделала буквально переворот в производственных возможностях местного крестьянского и казачьего населения.

До 1917 года в Донской области практиковалось проведение годовых съездов агрономов, которые, естественно, были ближе всех к колонистскому опыту и могли с профессиональных позиций оценить деятельность колонистов в Донской области. Проблема использования колонистского опыта в донском крестьянском и казачьем хозяйствовании стала особенно актуальной в начале XX века, когда в области стала ощущаться нехватка земли, а рост народонаселения вызвал вопрос о занятости местного населения промыслами. К экономическим проблемам прибавились проблемы социальные, усложнились взаимоотношения казачьего населения с неказачьим.

В 1909 году съезд донских агрономов поставил эти вопросы в связь с возможностями донской казачьей станицы и крестьянского села использовать опыт немецких колонистов. Один из авторитетных и известных донских специалистов-агрономов, упоминавшийся ранее А.М.Греков, выступавший на съезде с докладом, прямо указал на немецкий колонистский опыт и сделал практический вывод: "Кустарные промыслы и небольшая своя ремесленно-заводская земледельческая организация по станицам на артельных началах — вот что необходимо. Пробудив самодеятельность казаков, они могли бы в то время явиться средством искусственного поднятия размеров казачьего хозяйства: не увеличивая земельной площади, оно лишь отвлекало бы часть населения к занятиям хотя и не земледельческого свойства, но имеющим с ним тесную связь".

На съезде констатировалось, что немало казаков переходило тогда в мещане, шли в города, пополняя собой "кадры хилого фабричного и заводского населения". Задержать этот процесс, по мнению донских аграриев, могло только предоставление ремесленнической и заводской работы обедневшим казакам у себя дома, в станицах, где они бы, не отрываясь от родной почвы, трудились бы на хозяйственные и бытовые нужды своих одностаничников.

"Берите пример с немцев!" — звучало лейтмотивом многих выступлений и конкретно уточнялось. В многочисленных колониях имеются свои небольшие заводы и мастерские, различные ремесленнические предприятия. Имеются и работают на полный ход, как правило, кирпичные, черепичные, кожевенные, пивоваренные предприятия; различные столярни, кузни, колесни, паровые и водяные мельницы, маслобойни. В донских немецких колониях нередко были и более сложные производства, такие, как чугунно-литейни, изготовлявшие земледельческие орудия и различные приспособления. "Колонист, — указывалось в докладах, — едет в город только для продажи хлеба и других сельхозпродуктов. Покупает же он у себя дома, в колонии все, если колония земледельческо-ремесленнического типа".

"Уж если в голых степях немецких колоний,— восклицал агроном Греков, — люди умудрились создать заводы, то при нашем богатстве недр, месторождений руд, антрацита, соли и т.п. Чего же проще?" Однако на практике оказывалось не все так просто, и экономическое соревнование, рыночную конкуренцию составить немецкому колонисту было некому.

На съездах донских агрономов особенно выделялось значение применения в колониях новой, малоизвестной на Дону техники. Применение многолемешного немецкого плуга — буккера, а вскоре и жатки, называвшейся в народе "лобогрейкой", — указывалось на съезде донских агрономов, — "совершенно изменило всю физиономию степного полеводства, подняв его на такую ступень интенсивности, о которой прежде и не думали".

Распространение в Донской области многолемешного буккера, вытеснившего однолемешной плуг-сабан, применение жатки-лобогрейки, использование борон с железными зубьями, заменивших деревянные бороны, начиналось с 70-х годов XIX века с появлением здесь немецких колонистов из Таврической и Екатеринославской губерний.

Несколько позднее, в 80-е годы, в Донской области стали распространяться веялки и жатвенные машины с ручным сбрасывателем. Появились катки для прикатывания посевов весной, а зимой для снегозадержания. Соломорезки, разбросные сеялки, можары и другие виды сельхозинвентаря также были привезены в Донскую область из южных украинских губерний, где сформировался основной на Юге район немецкого колонистского присутствия. На рубеже веков в донских хозяйствах стала интенсивно внедряться агрономическая новинка тех лет— рядовая сеялка.

Все эти машины и приспособления появились в крестьянских и казачьих хозяйствах через практику немецкого колонистского хозяйствования, и выступавшие на съездах донские аграрии, которые называли колонистов "нашими учителями", вовсе не грешили против истины.

Можно назвать немало и других новшеств в сельскохозяйственном производстве, усадебно-бытовых вещей, которые появились у местных крестьян и казаков через знакомство с ними благодаря колонистскому производству и быту. В донскую статистику тех лет попали показатели различных заимствований, в частности применение на Дону черепицы и других пожаростойких материалов для кровли жилых и хозяйственных помещений, выведение новых пород домашних животных, уход за скотом, первые опыты по применению удобрений, травосеянию и насаждению лесозащитных полос.

Если проследить донскую прессу, начиная с 70-х годов XIX века до начала Первой мировой войны в 1914 году, то в отношении колонистов ее тон претерпел большие изменения. Если поначалу благожелательное в целом отношение доминировало в прессе и в высказываниях официальных лиц, то постепенно благожелательный оценочный тон сменялся на критический и далеко не дружественный. Поначалу много писалось и говорилось о немецком трудолюбии, о том, что высшая цель служения Богу у лютеранина, — это его усердный труд, а также стремление к порядку, дисциплинированности и соблюдению общинных интересов.

Приближаясь к роковой дате — началу Первой мировой войны, к 1914 году, тон прессы сменился на явно отрицательный и о положительных качествах колонистов упоминать было не принято. Акцент внимания смещался к формуле — "немцы живут замкнуто, обособленно, с презрением к русскому крестьянству".

И если донские агрономы, казачьи аграрии указывали на положительные стороны пребывания немецких колонистов на Дону даже в преддверии Первой мировой войны, то часть донской прессы, начиная с 90-х годов XIX века, стала помещать статьи явно тенденциозного характера, обвиняя немецких колонистов в хищническом характере их арендаторства, в варварском отношении к земле, в опасном для местного крестьянства расширении немецкого колонистского землепользования.

Причины для такой эволюции оценочных характеристик были веские. Главное заключалось в том, что российско-германские отношения становились год от года все жестче и жестче, а в среде российской общественности все чаще слышались воинственные голоса. Однако "большая политика", как показали последовавшие события, ошибочно опиралась на эйфорические представления превосходства каждой из сторон. Берлин и Петербург, политика правящих кругов России и Германии определяли в конечном счете отношение к немецкому колонистскому контингенту в России и в ее регионах.

В годы Первой мировой войны отношение к немецким колонистам было жестким. Вначале последовали запреты на употребление немецкой речи в общественных местах, затем было воспрещено собираться немцам вместе при 4-х и более лицах. Вскоре после начала войны наступила полоса переименований немецких населенных мест, ликвидация немецкого частного и общинного землевладения и землепользования и наконец — перемещение части немецкой колонистской диаспоры с Европейской части страны в Сибирь.

После отречения Николая II от власти Временное правительство России решило приостановить действие законов, определявших ликвидацию немецкого колонистского землепользования и недвижимости. 11 марта 1917 года вышло соответствующее постановление правительства. В годы гражданской войны немецкие колонии в Донском регионе за малым исключением подвергались многократным нападениям со стороны бродивших по сельской местности банд дезертиров и грабителей. Затем пришел черед различного рода реквизиций и поборов, внеплановых поставок, проводившихся органами советской власти на местах. Не обошел стороной немецкие колонии и террор чрезвычайки, исполнявших людоедский приказ Троцкого о физическом ослаблении социальных слоев, склонных к самоорганизации. Наряду с казачеством к "склонным к самоорганизации" были причислены и немецкие колонисты. Сколько погибло мирных хлебопашцев в связи с террором ЧК, выяснить нельзя, и некоторые исследователи полагали, что немецкое колонистское присутствие на Дону и Кубани в годы гражданской войны было ликвидировано.

После окончания гражданской войны немецкие колонии в условиях новой экономической политики сумели в короткие сроки восстановить свое хозяйство, и к концу 20-х годов хозяйственное положение немецких колоний стабилизировалось. Общинно-кооперативные организации и совместные действия колонистских хозяев были одним из основных рычагов общего хозяйственного подъема и восстановления прежних объемов производства.

Коллективизация сельского хозяйства, проводившаяся в стране на рубеже 20-х - 30-х годов, так называемое раскулачивание вновь серьезно подорвали экономическое состояние и хозяйственные возможности немецких колонистов. Колонисты проявляли недовольство политикой создания колхозов, однако до массовых выступлений дело не дошло. Немцы приняли государственные условия реорганизации и всерьез взялись за налаживание колхозного производства, улучшение социального и материального положения колхозников — бывших колонистов. Середина и вторая половина 30-х годов характерны ростом колхозного производства, появлением передовиков производства из числа механизаторов, полеводов, животноводов, колхозных руководителей. Газеты тех лет сообщали много фактов образцового передового труда, эффективного хозяйствования в немецких колхозах и совхозах, машинотракторных станциях. Нередко немецкие колхозы и бригады становились победителями различного рода производственных соревнований на уровне Северо-Кавказского, а позднее — Азово-Черноморского края, Ростовской области. Были успехи и во Всероссийских соревнованиях и конкурсах.

Приход к власти в Германии национал-социалистов, как известно, осложнил советско-германские межгосударственные отношения, а это обстоятельство, в свою очередь, сказалось на отношении властей к немецкой диаспоре в СССР. Немцев, начиная с 1933 года, начали ограничивать в их общественной деятельности, в печати стали появляться материалы, порочившие немецкое население Юга страны. Кое-кто без обиняков называл немцев 5-ой колонной и предрекал их враждебную деятельность в случае возникновения войны. Когда же началась Великая Отечественная война, многие из молодых "российских немцев" добровольно отправились на фронт, на защиту общей Родины, а известный журналист-публицист Евгений Кригер помещал в "Правде" эмоциональные репортажи-очерки о боях на подступах к Москве. В первые дни войны начался и другой процесс — немецкое население из Европейской части СССР в принудительном порядке перемещалось на Восток. Советские немцы в основной своей части направлялись в тяжелые по условиям труда отрасли народного хозяйства и содержались в специальных лагерях для так называемых спецпереселенцев. Часть немецкого мужского населения была мобилизована в "рабочие колонии" (трудовую армию), которые использовались на строительстве важных военно-экономических объектов. На юге России немцы принимали участие в строительстве стратегически важной железной дороги из Астрахани в Дагестан.

Всего из Ростовской области было перемещено на Восток 38288 человек, из них большинство принадлежало к еще незабытому тогда контингенту немецкой диаспоры в России, к немецким колонистам, сельскому населению Донского края.

На юге Земли Войска Дон­ского значительную часть населения составляли греки. С древнейших времен появи­лись представители этого талантливого народа на терри­тории нынешнего Донского края, образовав здесь свои колонии (см. Танаис). После падения Константинополя и захвата Азова турками греки стали редкими гостями на дон­ской земле.

Однако отдельные пассионарии появлялись по торго­вым и дипломатическим делам на казачьей земле. Час­тым гостем в 20 - 30-х годах XVII столетия был на Дону посол турецкого султана, грек по происхождению, Фома Кантакузин. Определенное число греков проживало в пер­вой половине XVII столетия в Азове, где у них имелась своя церковь.

Известно, что после взятия Азова в июне 1637 года в результате подкопа и, последовавшего за взры­вом крепостной стены штурма, донские казаки наняли греков, чтобы заделать огромный пролом в городской сте­не. После оставления Азова в 1642 году, многие греки пе­реехали в столицу донского казачества Черкасский горо­док. Тогда-то в Черкасске и обосновался грек Федор Саве­льевич Калокатриви (ум. после 1670 г.), положивший начало знаменитому донскому дворянскому роду Греко­вых, который дал Дону и России несколько генералов, прокурора Области Войска Донского, журналистов, юри­стов и общественных деятелей.

В донской столице греки имели торговые лавки и по­гребки, в которых торговали «цареградским сантуринским вином, бузой, медом и ячменным квасом».

Поскольку турки были общими врагами казаков и гре­ков, последние пополняли ряды донцов. Так, в челобит­ной донских казаков царю Алексею Михайловичу 1659 года, в числе «переезщиков-иноземцев», исправлявших на Дону «всякие государевы службы», упоминаются и греки.

Однако, до возвращения Азова в 1769 году и присоединения ряда южных терри­торий к России по итогам Кючук-Кайнарджийского мир­ного договора с Турцией 1774 года, приток греков на Дон был незначительным. И только после окончания победо­носной войны с османами 1768 - 1774 годов единоверные греки стали тысячами переселяться на благодатные зем­ли Приазовья. Тем более, что своим рескриптом от 28 марта 1775 года императрица Екатерина Вторая гарантировала им свое покровительство и поддержку.

Желавшим переселиться в юж­ные пределы России грекам были отведены земли Азовс­кой губернии, преимущественно в районе Таганрога. Ру­ководивший переселением генерал-губернатор Новороссии, князь Григорий Потемкин, писал руководителям гречес­ких переселенцев: «Поелику за благо найдено ради общей вашей пользы основать жительство ваше в Таганроге, то с получения сего повеления имеет немедленно... собраться вам всем в Таганроге, где, за неимением довольного коли­чества домов, назначили там три слободы, а тем наипаче форштадт»

На переселение греков под Таганрог Потемкин выде­лил 50 тысяч рублей, отведя 14 десятин земли для земле­пашества, садоводства и скотоводства. Две греческие роты, переселенные сюда, обосновались в Миусском округе на землях близ Павловской крепости, положив начало по­селку Греческие Роты. Офицеры и гражданские лидеры греческой диаспоры получили огромные личные земель­ные наделы в Миусском округе Земли Войска Донского. Так здесь появились поместья Алфераки, Пагоната, Карояни, Бенардаки, Флуки, Булгари, Скараманга, Варваци и других известных греческих родов.

Участник освободительной борьбы греков против ту­рецкого ига, Дмитрий Ильич Алфераки (XVIII в.), в чине капитана сражался в составе эскадры графа А. Г. Орлова в Средиземном море в период русско-турецкой войны 1768 - 1774 годов, отличившись в Чесменском сражении. После победоносного завершения войны, по приглашению русской императрицы он переселился в Приазо­вье, получив здесь обширные землевладения под Таганрогом. Греческий дворянин Георгий (Егор) Бенардаки в чине майора российской армии участвовал в русско-турецкой войне 1787 - 1791 годов, командуя в 1790 году кораблем «Феникс». После окончания войны поселился в Приазо­вье. В 1811 - 1813 годах получил обширные земли под Та­ганрогом, в том числе имение Бенардакино (после продан­ное Я.С. Полякову — Поляковка) на берегу Азовского моря.

Прибывшие вслед за первыми, в основном, военными переселенцами, греческие торговцы были поселены неда­леко от Таганрога, образовав в дальнейшем Греческую улицу этого приморского города. В 1781 году здесь открылась деревянная греческая церковь Святых равноапо­стольных Константина и Елены, позже перестроенная в камне, простояв до конца 40-х годов XX века.

Особенностью греческой миграции на юг Донского края являлось то, что из Керчи и других черноморских горо­дов переселялись сюда представители имущих слоев: куп­цы, дворяне, военные. «В Таганрог переселились преиму­щественно военные и более зажиточные, которые могли рассчитывать на торговые занятия, - писал историк Та­ганрога П.П. Филевский, - а в Керчи остались бедней­шие и в особенности рыбаки». Таким образом, контингент греческого населения в Таганроге был, так сказать, арис­тократичен в сравнении с другими греческими поселе­ниями в России.

Развернувшись на новом месте, получив в результате побед русского оружия над турками доступ для торговли через Босфор и Дарданеллы, донские греки в 1781 году об­разовали в Таганроге «Греческое купеческое управление» во главе с И.М. Розсети. Оно регламентировало жизнь греков купеческого сословия. 20 июля 1784 года управле­ние расширило свои функции, и было преобразовано в «Гре­ческий магистрат», ведавший защитой интересов всех гре­ков Таганрога и просуществовавший до 1836 года.

Со временем южнодонские греки заняли ведущие по­зиции в торговле России с Турецкой Портой, а так же со странами Юго-Восточной Европы и Средиземноморья. Этому способствовали их большой опыт, традиционные связи с крупнейшими торговыми домами Европы, значительные капиталы, природная оборотистость греков. К 1794 году в Таганроге действовало 73 греческих купца, а других куп­цов только 66.

К началу XIX столетия имена таганрогских купцов гре­ческого происхождения Ралли, Емеса, Ласкараки, Скамаранга, Муссури, Родоканаки, Рази, были известны не только в России, но и в сопредельных европейских стра­нах. Это и не удивительно, если учесть, что филиалы этих торговых фирм успешно действовали во многих городах России и Европы. Например, глава торгового дома Ралли Пантелеймон, постоянно проживая в Лондоне, имел свои отделения в Мариуполе, Ростове и Таганроге. В последнем городе его доверенным лицом являлся Лука Скамаранга, женатый на родной сестре Ралли. Из Таганрога, через фи­лиал этой фирмы, текли на лондонскую биржу потоки южнороссийской пшеницы, во многом определяя цены на хлеб в английской столице.

В 1820 году в быстро набиравшем торгово-финансовые обороты Таганроге открыл свою экспортную контору из­вестный греческий купец Емес, поставляя донскую про­дукцию на рынки Великобритании. Успешная деятель­ность этой торговой фирмы продолжалась до начала Пер­вой мировой войны. Базируясь в Таганроге, греческие негоцианты основывали филиалы своих фирм во многих других городах Российской империи. Успешные торговые операции положили начало крупным состояниям таган­рогских греков - именно с начала XIX столетия на россий­ском финансовом пространстве стали приобретать извест­ность донские греческие фамилии Алфераки, Варваци, Иордановы, вскоре принявшие российское подданство и получившие российское дворянство. Но большинство прожи­вавших на донской земле греков сохраняли иностранное подданство, свободно мигрируя из России в страны Евро­пы и обратно. «Греки вовсе не сливаются с русскими, — писал градоначальник Таганрога 1866 - 1868 годов контр­адмирал И.А. Шестаков, — не исключая и тех, которые щедротами монархов наших приросли к русской почве...».