Методология_Литература / UCHEB090407
.pdf4. Умозрительная стратегия. Гегель |
74 |
априорной, хотя, возможно, и не совсем удовлетворительной (если помнить о том, что «вещи» остаются «в себе») характеристикой нашего интеллекта.
Итак: Гегель в очень продуманной и наглядной форме представил тот способ мысли и исследования, который можно было бы назвать «умозрительной» стратегией гуманитарного знания. Для этого способа внутренняя логическая когерентность (логическая согласованность внутри системы) ценнее, чем контакт с внешними интеллектуальными или эмпирическими данными. В принципе, этот контакт может быть минимизирован, и, в общем-то, понятно, что если строить исследование как цепь суждений, выводимых из ограниченного числа посылок, то шанс написать солидную и убедительную работу будет велик; правда, конечные выводы рискуют оказаться сильно похожими на исходные посылки. Более того, такая стратегия – ее можно называть «умозрительной», «спекулятивной», «дискурсивно-философской», «тавтологической» или как-нибудь еще – является вовсе не случайным злом в истории развития знания. Умозрение – неизбежный элемент любого гуманитарного исследования, и мы очень часто вынуждены прибегать к умозрению как методу. В порядке оправдания приходится подбирать соответствующую метафизику: такую гипотезу об устройстве познаваемого предмета и мира в целом, которая оправдывала бы использование умозрительного метода. Таким образом, очевидно, где можно столкнуться с метафизиками, в содержательном плане весьма схожими с гегелевской. Это характерно для концепций, которые тяготеют к дедукции (являющейся для них идеалом), к логическому мышлению, а также к убежденности в том, что именно им принадлежит подлинная, неоспоримая истина.
75
Лекция 5
ПОЗИТИВИЗМ
Как стратегия гуманитарного знания позитивизм максимально противостоит умозрению и философствованию. Главным для позитивизма является открытость внешним данным: в первую очередь, тому, что говорит исследуемый материал, но также тем результатам и аргументам исследования, которые предлагают уважаемые коллеги. Соответственно, заботясь о доверии к будущим результатам своего труда, сами коллеги стремятся работать так, чтобы их рассуждения были проверяемы на каждом этапе и служили несомненному увеличению научного знания. Отсюда следует необходимость предельной детализации исследовательской процедуры и предпочтение таких технических приемов, как описание и индукция. Конечно, можно сказать, что это только риторика, но тогда придется признать, что именно эта риторика является для позитивизма характерной и отличает его от риторики других стратегий.
Политический и социальный контекст первой половины XIX века
В первой половине XIX века (во многом – благодаря размаху вначале триумфов, а затем поражений революционной и наполеоновской Франции) возникло новое отношение к политическим процессам. Появилось отчетливое понимание того, что политическая система в стране не задана раз и навсегда, но может меняться. Социальное положение индивидов в большей мере осознается не как данность, но как проблема, предмет осмысления, переживания и, возможно, исправления. В это же время происходит еще несколько чрезвычайно влиятельных изменений. С одной стороны, идет мощный технический прогресс, причем прогресс, основанный на знании законов природы. Это сопровождается новым обострением интереса к знанию – в особенности такому, как в физике
5. Позитивизм |
76 |
или математике. С другой стороны, происходят изменения общественного порядка: как бы ни «страдали» трудящиеся классы, социальная мобильность очевидно становится гораздо интенсивнее. На политической
иэкономической арене – а тем более в профессиональной интеллектуальной деятельности – новые люди начинают играть немалую роль
ипроводить свои интересы. На протяжении всего XIX столетия в общественной, и в особенности, в духовной жизни европейских стран неуклонно растут доля, активность, а постепенно и влияние представителей буржуазии, или, если угодно, среднего класса. И еще одно решительное изменение: XVIII век, век Просвещения, вырастил поко-
ления людей, уже думавших не слишком религиозно. Это означает не столько даже прирост чистой рациональности, сколько склонность к эмпирическому мышлению, претендующему на то, чтобы считаться свободным от предпосылок и приносящим практическую пользу. Позитивизм можно рассматривать как явление, тесно связанное с этими изменениями.
Огюст Конт и его концепция знания
Уместно начать лекцию с упоминания об основателе позитивизма О. Конте. Ему принадлежит сам термин «позитивизм», определения этого понятия, размышления о месте позитивной философии в системе знания и т.п. Детство и юность Конта (годы жизни: 1798 – 1857) пришлись на весьма бурную эпоху. В молодости он был секретарем у А. Сен-Симона, который одним из первых пытался породнить социальную справедливость с наукой (за что и был позднее, в статусе утопического социалиста, сопричислен к предшественникам марксизма), и Конт в значительной мере унаследовал от своего работодателя и учителя неразличение интлеллектуального и этического.
Основное сочинение Конта – шеститомный «Курс позитивной философии», который начал выходить в 1830 году. Конт считает, что все науки находятся друг с другом в тесной связи, точно так же, как связаны между собой предметы этих наук. Так, биологические науки ищут более сложные закономерности, чем физические; причина в том, что объекты биологии, несомненно являясь и физическими объектами,
5. Позитивизм |
77 |
обладают своей спецификой и гораздо большей степенью сложности. Точно так же и социальные науки, как и открываемое ими знание, стоят выше, чем биологические. Однако, признавая взаимосвязь всех наук, Конт подходит к ней совершенно иначе, чем Гегель. Знание непременно строится не «сверху», путем диалектически-противоречивой дедукции из логически необходимых положений, а «снизу». Сначала познаются самые простые истины, установление которых не требует сложной системы знаний и учета закономерностей разного порядка, и только постепенно мы приближаемся к познанию сложных вещей. Зато все приобретаемое таким путем знание будет положительным, позитивным. Предполагается – и даже требуется – анализ фактов самих по себе, без учета затрудняющей познание их связи друг с другом, а в конечном счете и со всем остальным на свете; подобная модель знания является чуть ли не основной чертой методологий позитивистского толка. Другая, родственная этой, характеристика: обязательно нужно избегать вредного влияния непроверенных и сомнительных способов мышления на анализ фактов самих по себе. Конт отвергает в этом качестве не только религию, которая требует принимать на веру нечто недоказанное и интерпретировать факты в рамках догмы, но и те философские системы, которые он называет «метафизическими». Метафизические системы отличаются тем, что оперируют не только наблюдаемыми фактами и высказываниями о причинных воздействиях одних фактов на другие, но также такими понятиями, как «сущность», «воля» и т.п. Конт признает, что и теология, и метафизика – необходимые стадии интеллектуального развития человечества. Однако он считает, что с выходом на нынешнюю, «позитивную», стадию с этими формами надлежит решительно бороться. Среди прочего, дело еще в том, что, не будучи в состоянии правильно интерпретировать общественные отношения, старые способы мышления предлагали ошибочную социальную этику; таким образом, метафизическая форма знания препятствует строительству того мира, необходимость которого теоретически обосновывается позитивизмом.
5. Позитивизм |
78 |
Рекомендации по технологии позитивистского исследования
Предельная детализация исследовательской процедуры, с одной стороны, является самым характерной чертой позитивистской системы исследования, а с другой – нередко вызывает острую критику. Такое исследование (историческое) удачно назвали «историей ножниц и клея». Метафора должна быть вполне понятна: из источников (будь то тексты летописей или протоколы измерительных приборов) вырезаются определенные куски, которые позднее склеиваются в нужном порядке. Нельзя даже сказать, что свобода рисования заменяется коллажем, поскольку монтирование вырезок происходит по правилам, строго определенным для каждого исследователя.
В развитом позитивизме (например, в работах социолога Эмиля Дюркгейма в конце ХIХ века) в схеме исследования можно выделить три этапа. На первом этапе исследователь организует свой материал необходимым для себя образом. Он определяет в толще материала факты – те единицы информации об интересующем его предмете, значение которых приблизительно дано и с которыми будет вестись дальнейшая работа. На втором этапе должна быть преодолена уже приблизительность этого значения. Дело в том, что первоначально информация о фактах опосредована. Во-первых, скрытые за фактами закономерности по-разному преломляются в своих конкретных явлениях; еще больше они искажаются в свидетельствах, оставленных непросвещенными, заблуждавшимися или даже злонамеренно обманывавшими своих будущих читателей людьми, – например, авторами и писцами средневековых грамот. Во-вторых, сознание самого исследователя затуманено псевдонаукой, обыденным знанием и субъективными пристрастиями. Основная исследовательская работа, по мнению Дюркгейма, происходит на этом этапе: ученым является именно тот, кто способен расшифровывать обыденный язык источников и, что еще труднее, постепенно преодолевать обыденность и многосмысленность собственного языка. Наконец, после преодоления опосредованности наступает третий этап: представлению об исследуемом материале придается окончательный вид. Все наблюдения должны быть сведены вместе, синтезированы. Следует описать (если можно – при помощи
5. Позитивизм |
79 |
формул или хотя бы специально разрабатываемой недвусмысленной терминологии) законы изучавшегося явления, и оно должно быть теоретически воссоздано в максимальной полноте – так, чтобы оказались объяснены все противоречия и исключения1.
Критика презумпций позитивизма. Логика трансформации позитивизма в XX веке
Все вышесказанное не отменяет необходимости поговорить о некоторых внутренних противоречиях позитивизма. На поверхности находятся три. Во-первых, как бы позитивисты ни детализировали процедуру обращения с фактами, самое начало оправдать не получается: некорректным остается доверие позитивиста своей способности регистрировать единицы наблюдения. Выясняется, что эта очевидность покоится или на страшном для любого позитивиста субъективном произволе исследователя, или на какой-либо метафизической аксиоме. Во-вторых, при всех заявлениях о недопустимости аксиом, риторических бессодержательных заявлений и метафизики, все эти элементы наглядно представлены в любых позитивистских методологиях. Можно привести пример одной из таких аксиом: как способ мысли позитивизм предполагает уверенность в том, что вещи организованы рациональным и познаваемым образом. Наконец, в-третьих, позитивисты становятся неожиданно лиричны, когда речь заходит о будущем человеческого общества, где все будет подчиняться науке. Это весьма существенный недостаток, поскольку разговоры об общественной пользе и одновременно беспристрастности науки и т.п. являются для позитивизма не просто украшением: они оправдывают ту модель познания, которая предлагается этой стратегией. Таким образом, выясняется, что беспредпосылочное знание предполагает некоторые предпосылки. Выходит, что позитивистское исследование (с приоритетами фактичности, антисубъективности, профессиональной верификации и т.п.) возможно
1 См., например, рассуждения Дюркгейма в «Заключении» к работе «Метод социологии»: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социо-
логии. М., 1991. С. 523 – 527.
5. Позитивизм |
80 |
до определенного момента – пока исследователь не задается вопросом, как оно возможно.
Здесь как раз и таится причина кризиса, или, если угодно, трансформации, позитивизма в XX столетии. Например, произвольность выбора исходной единицы анализа заставляла позитивистов все сильнее сомневаться в своем праве доверять очевидному, казалось бы, представлению о фактах. Так называемый «второй позитивизм» («махизм», «эмпириокритицизм») считал себя уже не вправе исследовать окружающий мир и занимался исключительно пространством психологической реальности1: предполагалось, что все наше знание (по крайней мере, достоверное) существует сугубо в этой области. Третий, или логический позитивизм, имевший место в 1920 – 1930-е годы, считал возможным только уточнять правила трансформации слов внутри корпуса текстов, манифестировавших свою претензию на то, чтобы быть научными. Таким образом, налицо тенденция позитивистской логики к постоянному ограничению собственной площади – в погоне за твердостью почвы под ногами.
Этика и социология позитивистского гуманитарного знания. Кумулятивность как ключевая (социальная и когнитивная)
характеристика позитивизма
Однако сама по себе позитивистская программа оказалась очень действенной. Этика позитивизма даже до сих пор чрезвычайно располагает к себе тех, кто хочет считать себя истинным ученым. Ей свойственна патетическая убежденность в том, что наука ценна как инструмент достижения общественной пользы. За этим стоит предположение, что именно польза общества, совокупности людей, является целью человеческого развития. При этом позитивистская этика тесно связана с профессионализацией научного сообщества – точнее, с окончательным, можно считать,
1 Можно вспомнить известное определение Э. Маха «Быть – это быть единством психологических ощущений». Это определение следует за формулой Э. Беркли «Быть – это восприниматься» и предшествует формуле Р. Карнапа (одного из вождей третьего позитивизма) «Быть – это быть единицей значения связанной переменной». Есть также немало других, не столь значимых для нас сейчас, определений.
5. Позитивизм |
81 |
оформлением этой профессионализации. В принципе, еще в начале XIX века стабилизируется разделение труда, даже между гуманитариями одной дисциплины; в университетах Германии кристаллизуется довольно четкая система кафедр. Институционализация относительно новой науки – социологии – в конце XIX века, вначале во Франции (во главе с Дюркгеймом), а затем, в очень короткий срок, в США, Англии и Германии, является хрестоматийным примером сознательного, спланированного создания академической дисциплины. По своей внешней организации гуманитарное сообщество приобретает все черты научного. Кодифицируется процедура образования, достаточно четко очерчивается классический фонд литературы. Постепенно те профессионалы, с мнением которых стоит считаться, объединяются в ассоциации и общества
иначинают издавать специальные журналы. Еще важнее то, что они пользуются правом не допускать в свои ассоциации и журналы тех, кто работает, с их точки зрения, неправильно. Слаженно функционирует разделение труда: возникают единые многолетние научные проекты, студенты и докторанты привыкают к работе над ними и приобретают в ходе этой работы свою профессиональную идентичность. Таким образом институционализируются социология, психология, история.
Вернемся от социальных аспектов к когнитивной характеристике: как стратегия гуманитарного мышления позитивизм значим прежде всего в качестве противовеса спекулятивной линии. В позитивизме ценной признается не только та сторона исследования, которая основана на логичном рассуждении: приоритетной оказывается скорее другая, взывающая к максимально дотошному, беспредпосылочному и деиндивидуализированному изучению внешних фактов. Позитивистское исследование должно деиндивидуализироваться настолько, чтобы любые профессионально обученные коллеги были в состоянии его повторить. Вероятно, наиболее точным для характеристики этой интеллектуальной стратегии (надеющейся на доказательность получаемого знания благодаря (детальному) освоению исследовательских процедур естественных наук) может быть слово «кумулятивность». Идея постепенного накопления отражает
ито, что должно происходить с содержанием знания, и социальный процесс, в рамках которого это содержание прирастает: коллеги, как трудолюбивые и дисциплинированные муравьи, вносят свой вклад в строительство здания научной истины.
82
Лекция 6
РОМАНТИЧЕСКИ-ИНТУИТИВИСТСКАЯ СТРАТЕГИЯ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ
Вэтой лекции речь пойдет о том, что может предложить гуманитарным наукам интуитивистская философия. Как культурная эпоха романтизм представляет собой некоторую альтернативу тем тенденциям европейской рационалистической мысли, которые несли с собой стандартизацию и демократизацию, – и познания, и общественного устройства.
Всоциальном плане эти тенденции отразились в утопиях и терроре Французской Революции и наполеоновских войн, а также в появлении на политической арене среднего класса, состоявшего из людей с самым разным происхождением, имущественным состоянием и родом занятий. В плане теории познания оптимизм Просвещения продолжился тоталитарной утопией Гегеля и механистическими надеждами позитивистов. Романтизм пытается вернуть интеллектуальной деятельности и вообще любому творчеству индивидуалистический и аристократический характер, уже поэтому он весьма близок экзистенциально озабоченным гуманитариям. В политическом отношении романтизм противопоставил универсализму – как немецкой классической философии, так и позитивистов – представление о своеобразии пути каждой нации (или хотя бы самых значимых из них, с точки зрения романтиков соот-
ветствующего происхождения). Романтизм очень остро видит и критикует недостатки рационалистических моделей познания, отчасти пытаясь залатать обнаруженные прорехи интуицией, вчувствованием и другими средствами такого рода, о которых мы и будем сегодня говорить.
6. Интуитивизм в XIX веке. Шопенгауэр и Дильтей |
83 |
Метафизика Артура Шопенгауэра – иррационалистическая модификация ответов Гегеля на вопросы Канта
Знакомство с интуитивистской философией в перспективе курса удобнее всего начинать с рассказа о взглядах немецкого мыслителя А. Шопенгауэра (1788 – 1860). С одной стороны, он, безусловно, продолжает традиции немецкой классической философии. С другой – стоит в начале философии неклассической, такой, которая разочаровалась в способности познать мир исключительно рациональным образом. Шопенгауэр согласен с Кантом в самом главном – в скептическом отношении к человеческой способности познания. Он готов считать все видимое обманом, а определенность этого обмана – порождением порочного устройства наших органов чувств и рассудка. Шопенгауэра раздражает Гегель, который выводит структуру всего мироздания единственно из необходимости успешно познавать истину. Шопенгауэр видит, что для Гегеля достаточно знать эту аксиому и больше Гегелю думать уже незачем. Кроме того, Шопенгауэр язвительно критикует Гегеля за практическое приложение его философии, а именно за превознесение государства, в частности, прусского. Но при этом Шопенгауэр остается в рамках кантианских категорий: он принимает кантовское положение о том, что единственной по-настоящему познаваемой, данной нам областью остается область морали, т.е. тех намерений и поступков, которые мы производим актами своей воли.
Итак, единственное, о существовании чего мы знаем достоверно, – это наша (не обязательно разумная) воля. О внешних вещах мы знаем только то, что они нам таковыми кажутся. Из этого Шопенгауэр делает остроумный, хотя и не вполне логичный вывод: истинной сущностью того, что нам кажется, является то, что дано нам достоверно – наша же воля. Следовательно, формы нашего тела и интеллекта также обладают лишь иллюзорной замкнутостью и на самом деле являются лишь прихотливыми фантомными образованиями непостижимой Ми-
ровой Воли.
Теоретические удобства этой гипотезы, особенно для гуманитарного знания, вполне очевидны: любые явления, исследуемые или исследующие, оказываются лишь различными проявлениями Мировой