4. Вопрос о кодификации норм обычного права в 30-40-х гг. 19 века. Коренные народы Сибири во второй половине 19-начале 20 века. Правовой статус сибирских инородцев.

Одним из наиболее существенных признаков колонии является наличие в ней, помимо колонистов, аборигенного населения, стоявшего по отношению к пришельцам на более низком уровне хозяйственного и культурного развития, подвергаемого эксплуатации или уничтожению. Сложившиеся к началу XIX в. отношения в этой сфере регламентировал "Устав об управлении инородцами" (1822), закрепивший за аборигенными этносами региона находившиеся в их пользовании земли и создавший в стратегической перспективе систему постепенной и безболезненной интеграции "инородцев" с русскими. И хотя, по авторитетному мнению В. С. Дякина, "официальных документов, формулирующих принципы национальной политики царизма не существовало", тем не менее мы согласны с А. В. Ремневым в том, что в его практике "господствовал стереотип, что только та земля может считаться истинно русской, где прошел плуг русского пахаря". Поэтому будущее инородцев виделось в переводе их на оседлость, приобщению к православию и западному образу жизни. В подобном духе высказывались многие видные чиновники. Так, восточно-сибирский генерал-губернатор А. П. Игнатьев (1885-1889) писал: "Вообще местная администрация должна наблюдать, чтобы инородцы не терпели притеснений и обид, невзирая на то, к какому вероисповеданию они принадлежат, и, не насилуя естественного хода вещей, последовательными мероприятиями постепенно подготовлять возможно большее обрусение бурят и полное слияние их во всех отношениях с русским крестьянским населением". В отчете губернатора Акмолинской области за 1913 год с удовлетворением констатировалось, что во время выборов должностных лиц в киргизское (казахское) самоуправление на 1913-1915 гг. впервые был реализован принцип обязательного знания этими лицами русской разговорной речи. Забайкальский военный губернатор в 1914 г. замечал: "Орочены, тунгусы и те из бурят, которые ведут кочевой образ жизни, неизбежно идут к полному вымиранию; в несколько особых условиях находятся оседлые буряты, в среде которых замечается способность к восприятию русской культуры и устроению жизни в соответствии с повышенными требованиями русской государственности; к сожалению, отличие религиозного культа отделяет момент полной ассимиляции с русским населением области". И перевод на оседлость начался задолго до массовых переселений. По крайней мере по отношению к части казахского населения его истоки уходят в первую половину XIX в. "Тем не менее, - справедливо замечает Е. П. Коваляшкина, - стремление к ликвидации особого способа жизнедеятельности сибирских народов было основано на традиционном признании за ними социального равенства, собственно и дающего возможности для полного "природнения". Даже идеология русского национализма была обращена не на сегрегацию, а на социокультурную ассимиляцию "инородцев", сохранив особенности этнополитических установок, проявившиеся в российской модели колонизации и имперской идее прежних эпох". Положение коренным образом изменяется в конце XIX в., когда правительство берет курс на стимулирование крестьянских миграций в Сибирь с целью снять остроту аграрного вопроса в Европейской России. Для формирования колонизационного земельного фонда начинается планомерное ограничение землепользования коренных жителей, имеющее целью перевод их на оседлость. Правовую основу землеустроительных работ в регионе составили закон 1896 г. и правила 1898 г. о поземельном устройстве крестьян и аборигенов на казенных землях Тобольской, Томской, Енисейской и Иркутской губерний. Наделы в размере 15 десятин "на наличную мужского пола душу" отводились сельским обществам крестьян и инородцев, не относящихся к числу "бродячих". Они межевались в пользование, за которое сельские обыватели обязывались вносить в казну "определенный законом платеж, под названием государственной оброчной подати". Нормативные акты не распространялись на "бродячих" аборигенов Березовского и Сургутского округов Тобольской, Нарымского края Томской, Туруханского края Енисейской губерний и земель Кабинета его императорского величества (Алтайский округ). В 1899 г. специальным положением эта процедура распространяется на крестьян и инородцев Алтайского округа. 5 июня 1900 г. утверждаются "Главные основания поземельного устройства населения Забайкальской области", имевшие определенные отличия от предшествующих. Максимальная величина надела для аборигенов увеличивалась до 30 десятин, и не требовалось их обязательное причисление в категорию оседлых. Выделение земли для переселенцев в Степном крае осуществлялось на основе главы 3-й Правил 1898 г. Реализация перечисленных выше нормативных актов привела к существенному сокращению землепользования большинства коренных жителей юга Сибири. Например, в Иркутской губернии из 2010765 десятин удобной и неудобной земли у них после землеустройства осталось 1065950 десятин (53,1 %). В Забайкальской области землепользование бурят сократилось к 1917 г. на 30,4 %. В Казахстане к 1917 г. для переселенцев было изъято более 45 млн. десятин. В результате происходит ускоренный процесс перехода аборигенов на оседлость, и в связи с ростом их численности исчерпываются ресурсы экстенсивного животноводства. Заметим, что до сих пор нет ответа на вопрос, насколько исчерпал себя кочевой образ жизни и хозяйственной деятельности в плане цивилизационного развития к началу ХХ в., но очевидно, что переход номадов к земледелию и иным более интенсивным формам хозяйства - процесс закономерный и прогрессивный. Переселения и землеустройство, понуждавшие кочевников к переходу на оседлость, многими исследователями рассматривались как главные элементы их русификации, усиления русского присутствия на восточной окраине империи. Например, Л. М. Горюшкин замечал по этому поводу: "В процессе колонизации и освоения Сибирь стала неразрывной частью России, населенной преимущественно русскими. Сибирская окраина была тесно связана с Европейской Россией единством экономического и политического развития, общностью духовной и материальной культуры основной части населения". Ему вторит И. В. Островский, настаивая на том, что переселения способствовали русификации окраин. От себя заметим, что переход к оседлому образу жизни и земледелию, а также появление переселенцев в местах компактного проживания аборигенов не означал их автоматической русификации и аккультуризации. Тем не менее в долгосрочной перспективе указанные мероприятия способствовали их постепенной ассимиляции, отражая общую тенденцию мирового развития. Поэтому П. А. Столыпин и А. В. Кривошеин в начале ХХ в. вполне резонно, на наш взгляд, замечали: "Киргизы не могут вечно оставаться кочевниками, если только они способны к культуре. Опыт последних лет свидетельствует об их способности перейти к земледельческому быту и показывает, что русское переселение в степь, связанное с неизбежным сокращением площади кочевания, служит к тому же могущественным и пока единственным побудителем. Поэтому ревниво оберегать киргизскую степь и кочевое хозяйство на черноземе от прихода русского земледельца было бы во всех отношениях ошибочно, даже по отношению к самим киргизам".