2. Средневековая латинская литература. Августин «Исповедь»

Латинская и народная литература – из вопроса выше. Перечитать. «И́споведь» (лат. Confessiones) — общее название 13 автобиографических сочинений Августина Блаженного, написанных около 397-398 года н. э. и рассказывающих о его жизни и обращении в христианство. «Исповедь», которая считается первым образцом автобиографии в европейской литературе, в течение тысячелетия служила литературным образцом для христианских писателей. Она охватывает только часть жизненного пути Августина (33 года из около 40 прожитых им к моменту написания), но содержит ценнейшие сведения о его духовном пути и развитии философских и религиозных взглядов. Заглавие подчёркивает христианскую основу произведения: описывая свою прежнюю жизнь, полную пороков и заблуждений, Августин просит у Бога прощения и стремится воздать Ему хвалу своим сочинением. Помимо собственно автобиографического, «Исповедь» имеет и важное богословское и философское значение: автор критикует манихейство, неоплатонизм и астрологию, а последние 4 книги посвящены размышлениям о таинстве исповеди, толкованию Книги Бытия, изложению учения о Троице, рассуждениям о природе памяти, времени и языка.

Исповедь (Confessiones), где Августин раскрывает перипетии своей духовной борьбы. В этой книге философ с глубоким психологизмом и предельной искренностью описал свою жизнь и основания своей веры. «Августин предстает в ней не как греческий гражданин, а как отдельный индивид, личность, вовлеченная в борьбу души и тела, где эмоции преобладают над разумом». Остановимся на «Исповеди» подробнее. Путь его философствования здесь- от разлада и раздвоения личной жизни к объективному миру и единству. Поскольку мы замыкаемся в нашем чувственном мире, мы находим в себе один лишь мрак и страдания. "Не видишь ли ты и не ужасаешься этой бездны ?- восклицает Августин.- "И что же это такое, как не наша природа, и притом не то, чем она была прежде, а какова она есть теперь. И вот мы более ищем ее познать, нежели действительно понимаем". Все мышление Августина в его дохристианскую эпоху есть ряд гигантских усилий, чтобы вырваться из этой отрицательной, мрачной глубины субъективного сознания к объективному свету и правде, освободиться от своей греховной личности и ее рокового раздвоения.

Сам он говорит в "Исповеди" о том периоде своей жизни, когда, уже освободившись от манихейства, он еще не обратился в христианство: "Пытаясь вывести строй моей мысли из пучины, погружался вновь, и часто делая усилия, я погружался опять и опять". Единственное, что подымало его к объективному свету Божию, рассказывает он, было то, что воля была для него столь же достоверна, как и его существование. И аргументы скептиков никогда не могли поколебать этой внутренней достоверности самосознания. Но в самой своей воле он находил одно внутреннее противоречие, один безысходный разлад. "Ибо эта воля, причина моего греха, но я сам не хочу греха и делаю то, что ненавижу. Делая грех невольно, я скорее терплю его, чем делаю.", и, следовательно, это состояние несвободы есть скорее наказание, чем вина, притом наказание, которое я терплю справедливо.

Следовательно, есть нечто абсолютно достоверное, что возвышается над моими противоречиями: в самом разладе я познаю объективный закон абсолютной справедливости; - таков ход мышления Августина. Абсолютная достоверность моей воли, моего существования сводится к абсолютной достоверности того объективного блага, того объективного мира и порядка, которого требует моя воля. Раздвоение и разлад есть форма временной действительности, но мир и единство есть ее вечный идеал. «Основной мотив философии Августина есть искание такой вселенной, которая преодолевала бы контрасты временной действительности, ее дурную двойственность в единстве всеобщего мира и покоя». Искание это - прежде всего процесс болезненный и мучительный; в нем муки духовного рождения нового мира соединяются с предсмертными страданиями старого.

Но помимо собственных исканий в этом труде философа нашли отражение и его основные идеи. В «Исповеди» Августин Блаженный немало рассуждает о проблемах времени и пространства.

Аврелий Августин ставит перед собой смелые богословские вопросы: мог ли Бог создать этот мир раньше или позже, чем создал? что делал Бог до того, как создал мир? Как соотносится Бог с понятиями времени и вечности? В решении их Августин примыкает к платоновскому истолкования времени, то есть считает время сотворенной субстанцией. Мир создан не в текущем времени, утверждает богослов, но время начинает идти от сотворения мира.

Бог находится в вечности, и потому к ней неприменимы временные понятия: "раньше", "позже", неправомерно спрашивать Бога, что он делал тогда, когда мира не было. Следовательно, Бог не мог создать мир ни раньше, ни позже чем создал, то есть время начинает идти только и сразу с сотворением мира.

Аврелий Августин восстанавливает аристотелевское понимание времени как меры движения, и выступает против обыденного отождествления этих понятий. "Я слышал от одного ученого человека, что движение солнца, луны и звезд и есть время, но я с этим не согласен. Почему тогда не считать временем движение всех тел? Если бы светила небесные остановились, а гончарное колесо продолжало двигаться, то не было бы и времени, которым мы измеряем его обороты?", - спрашивает Августин Аврелий. Когда Иисус Навин, говорит Августин, чтобы довершить победу в битве, попросил солнце не заходить, и по молитве его свершилось, шло ли тогда время? Да, время идет в своем темпе независимо от движения небесных или каких-либо иных тел, ведь мы считаем, что время идет даже тогда, когда они находятся в покое и говорим, что такое-то тело стояло столько-то, тем самым подразумевая независимость времени от движения тел.

Здесь находят отражение вопросы долготы и краткости времени, длительности прошлого, измерения времени, психологические подходы к времени? Время разбивается на прошлое, настоящее и будущее, причем первого уже нет, третьего еще нет, а настоящее неуловимо, непрерывно проходит. "Время, становясь из будущего настоящим, выходит из какого-то тайника, и настоящее, став прошлым, уходит в какой-то тайник" Тем не менее, не могли бы мы измерять какую-то иллюзию, следовательно, время есть некоторая реальность. Что же мы измеряем во времени, если никак не можем уловить его суть? - спрашивает он. Реальностью можно назвать и прошлое, которое было когда-то настоящим, и будущее, которому только предстоит стать настоящим. Каждый из нас образ прошедшего несет в своей душе, вспоминает о нем. Будущее видят предсказатели. Значит, существуют на самом деле, имеют не мечтательное бытие все три ипостаси времени.

В нашей душе находится тот тайник или источник длительности, которым мы измеряем глубину прошлого, которое существует не само по себе, а только в связи с глубиной воспоминания. Ничто иное, как память несет слова и образы вещей. Количество конкретного воспоминания для нас равно силе и глубине впечатлений. Точно также и предсказание, предварительное обдумывание на основании тех образов, которые находятся у нас внутри, в памяти, рисуют нам облик будущего. Следовательно, говорит философ нет ни будущего, ни прошлого самих по себе, а есть три лика одного времени -настоящее прошедшего, настоящее настоящего и настоящее будущего, связанные с памятью и впечатлением, которые суть важнейшие инструменты понимания времени. Бог хочет сказать нам, что мы не должны допускать рассеивания внимания; наша обязанность по отношению к сущему - помнить все, прошедшее удерживать в своей душе.

Более отчетливо, чем философы античности, Аврелий выделяет понятие пространства, которое тогда в основном называлось местом. «Для него так же как и время, пространство имеет некоторую реальность независимо от наполняющих его вещей» Спиркин А.Г. Философия. Он называет пространство не передвигающимся сосудом, то есть не совпадающим с границами тел.

Рассуждения Аврелия значительно очистили от наслоений традицию Платона и Аристотеля и развили субстанциальную концепцию времени, приверженцы которой стремятся обосновать независимость течения времени и существования пространства от движения материальных тел. Логические построения и неожиданная постановка вопросов философом о времени и пространстве всегда вызывали философский интерес; они способны и сегодня служить источником новых образов и ассоциаций.

Читая "Исповедь" Августина, мы чувствуем, как перед нами разверзается бездонная глубина субъективного сознания, но в этой глубине видна борьба объективных мировых контрастов. В ней раскрывается перед нами тот психологический процесс, который в большей или большей степени переживают все, кому вера достается ценой борьбы и усилий, кто приходит к ней путем долгих исканий и сомнений. Вместе с тем, эта же "Исповедь" может быть рассматриваема как субъективное отражение тогдашнего общества, расколовшегося между противоположными полюсами разнузданной чувственной природы и аскетической святости.

3. Поэзия Авсония Биография: Родился в Бурдигале (ныне Бордо) в богатой галло-римской семье. Его родители имели наследственные поместья и принадлежали к сословию куриалов, отец поэта, Юлий Авсоний, был к тому же известным врачом. Мать, Эмилия Эония, была дочерью землевладельца Цецилия Агриция Арбория. Обучался в Бурдигале, затем в Толосе (Тулузе) у своего дяди по матери Эмилия Магна Арбория, известного в то время ритора. Когда Арборий был приглашен ко двору Константина I учителем для его сыновей, Авсоний вернулся в Бурдигалу. С 334 по 364 занимался преподаванием сначала грамматики, затем риторики, и в качестве ритора прославился по всей Галлии. Жену себе Авсоний взял в том же кругу провинциальной знати. Она родила ему троих детей, старший ребёнок умер в младенчестве, а второй сын Гесперий и затем муж дочери Талассий стали самыми близкими Авсонию людьми до последних лет. Жена его скончалась молодой, лет через десять после свадьбы; впоследствии Авсоний помянул её одним из самых нежных своих стихотворений «О родных». Ставший в 364 императором Запада, Валентиниан I около 365 пригласил Авсония в свою резиденцию в Августе Треверов (Трире) в качестве воспитателя своего сына Грациана. В 368 вместе с наследником сопровождал императора в зарейнском походе. Во время этой экспедиции написал для забавы двора два изощренных стихотворения — «Гриф о числе три» (по поводу вопроса, сколько чаш следует пить на пиру) и «Свадебный центон», составленный из полустиший Вергилия, приобретавших в новом контексте слегка непристойный смысл. В награду получил германскую пленницу Биссулу, про которую написал несколько маленьких стихотворений; а по возвращении из похода описал свое плавание по Мозелю в большом стихотворении «Мозелла» — самом известном своем произведении. Став в 375 императором, Грациан щедро вознаградил своего наставника. Сам Авсоний был назначен дворцовым квестором, а в 377—378 был префектом претория Галлии, его престарелый отец — викарием Иллирика, зять Талассий — наместником в Македонии, затем в Африке, сын Гесперий — префектом претория Италии, Иллирика и Африки (377—380), племянник Эмилий Магн Арборий — начальником императорских имуществ (379), затем префектом Рима (380). В 379 Авсоний был удостоен должности консула — самого почетного звания в имперской иерархии. По этому случаю он сочинил две «Консульские молитвы» в стихах, составил «Летопись» всех римских консулов от начала республики до собственного года и произнес «Благодарственную речь» императору Грациану, полную самых гиперболических славословий. В 383 Грациан был убит во время мятежа Магна Максима, и Авсоний удалился на покой. В своем сельском уединении он продолжал сочинять стихи, которые рассылал своим знакомым, не помышляя о публикации. Слава о его таланте, однако, разносилась все шире, и достигла двора императора Феодосия, который и предложил поэту собрать и издать полный свод его стихов. Умер в конце 393 или начале 394. Не обладавший крупным поэтическим дарованием, Авсоний, тем не менее, считается наиболее значительным позднелатинским поэтом. Для творчества Авсония, как и для многих римских поэтов позднего периода, характерно увлечение формальной стороной стиха, различного рода сложные поэтические эксперименты («технопегнии» («шутки ремесла»), «ропалический» стих), сознательная вторичность, «цитатность» творчества (отсылки к авторам классической эпохи, центоны). С художественной точки зрения критика Нового времени ставила позднеримских поэтов невысоко, но для Авсония отчасти делала исключение, видя в нём певца природы современных Франции и Германии и находя в его лирике созвучность настроениям романтизма, хотя и критикуя при этом его риторическую вычурность.

Авсоний пришел в поэзию на готовое. Он твердо знал: все, что можно сказать, уже сказано наилучшим образом поэтами-классиками, и теперь осталось только использовать их удачи, комбинировать их находки, доводить до предела их приемы.

— Гаспаров М. Л. Авсоний и его время

Из произведений Авсония стоит выделить «Мозеллу» — стихотворное описание путешествия автора по Мозелю, а также цикл стихотворений «О знаменитых городах». Начальное стихотворение этого цикла является одним из самых знаменитых в мировой литературе одностиший: Prima urbes inter, divum domus, aurea Roma (Рим золотой, обитель богов, меж градами первый) Авсонию было лет пятьдесят пять, когда судьба его круто изменилась. В 364 г. власть над Западом получил император Валентиниан I. Главной его заботой был отпор германцам на рейнской границе, главной резиденцией - Треверы (Трир) в северной Галлии на реке Мозелле. У Валентиниана рос сын и наследник Грациан; преподавательская слава Авсония уже разошлась по всей Галлии, и император пригласил его в Треверы воспитателем Грациана. Провинциальный словесник вдруг оказался при дворе, больше напоминавшем военный лагерь. Император «ненавидел всех хорошо одетых, образованных, богатых и знатных» (мрачно замечал историк Аммиан Марцеллин); найти с ним общий язык было нелегко. Авсоний это сумел: риторика научила его обращаться с людьми. Воспитателем он пробыл десять лет, Грациана обучил и грамматике и риторике, от императора получил придворный чин «спутника», от сената чин «квестора».

Как кажется, Валентиниан имел намерение поручить Авсонию и стихотворное прославление своих германских побед: в 368 г. он взял и Авсония и малолетнего Грациана сопровождать себя в зарейнском походе. Но Авсонию удалось убедить императора, что его призвание - не панегирики, а развлекательные стихи: в этой поездке он написал для забавы двора два изощренных стихотворения - ученый «Гриф о числе три» (по поводу вопроса, сколько чаш следует пить на пиру) и «Свадебный центон» с традиционно-непристойной концовкой, весь составленный из полустиший пристойнейшего из поэтов - Вергилия. Этим приемом он не только продемонстрировал свою эрудицию, но и уклонился от опасного соперничества с императором, который собирался и сам писать эпиталамий на ту же свадьбу. В награду Авсоний получил из добычи германскую пленницу Биссулу, про которую написал несколько маленьких стихотворений; а возвращаясь из похода в Треверы (уже отдельно от двора), он описал свое плавание по Мозелю в большом стихотворении «Мозелла» - самом известном своем произведении. Он ввел в стихи автобиографический и бытовой материал. Что общего у его стихов о себе, о родных, об учителях и коллегах, о своем имении, о своем времяпровождении - с теми стихами-перечнями, о которых была речь? Только одно: и в тех и в других мотивы содержания были заданы во что бы то ни стало. Если Авсоний пишет о родственнике или друге, то он должен совершенно точно назвать и его имя, и степень родства, и общественное положение, и ступени карьеры; если он пишет о своем имении, то он не может произвольно изменить ни его названия, ни его площади, ни его разделения на пашню, луг и лес и т. д. Античность издавна ценила в «стихах на случай» умение точно и исчерпывающе сказать все, что относится к «случаю», и не сказать ничего больше. Новшество Авсония было только одно, но важное: он подает содержание своих поминальных слов не так, как в эпитафиях, от третьего или от первого лица (разве что в эпицедии отцу), а от второго, в виде обращения к покойнику, и этим вносит лирическую, эмоциональную интонацию. Когда через полторы тысячи лет после Авсония в Европе наступило время романтизма и эпитафии перестали сочиняться, то комбинаторика мотивов в его стихах стала менее ощутима, а игра эмоций сохранила силу воздействия. (несколько примеров на случай если это все же тот Авсоний; делаем вид, что знакомы с творчеством) ЭХО ХУДОЖНИКУ Тщетно! Что ты стремишься лицо даровать мне, художник? Взором безвестную, ты мнишь ли богиню заклясть? Речи и воздуха я дитя - и матерь пустого Отзвука: голос есть, мысли же нет у меня. Крайние звуки речей умирающих вновь возрождая, Я, играя, свои шлю за чужими слова! В ваших ушах я живу, повсюду входящее эхо; Чтобы портрет был похож, должен ты звук написать! Перев. В. Брюсов ОБ ИМЕНИ НЕКОЕГО ЛЮЦИЯ, ВЫРЕЗАННОМ НА МРАМОРЕ Буква одна блестит, отделенная парою точек: Одинокая L имя дает угадать. Дальше выбита М, да, М, - но не вся уцелела, Камня упавшим куском верх у нее поврежден. И, здесь кто погребен, Метелл, иль Марций, иль Марий, Достоверно узнать не суждено никому. Спутаны все элементы, лежат в случайных осколках, Ничего не прочесть в этих бессвязных значках. Смерти людей удивляться ль? И мраморный памятник гибнет, Смертный день для камней и для имен настает! Перев. В. Брюсов ЭПИТАФИЯ НА МОГИЛЕ ЧЕЛОВЕКА СЧАСТЛИВОГО Прах мой вином окропи и маслом пахучего нарда, Путник, и пурпурных роз капни бальзам на него! Вечную мне весну дарует слез чуждая урна: Я только жизнь изменил, но не покончил я жить! Радость жизни былой ни одна для меня не погибла, Веришь ли ты, что я всё помню иль всё позабыл. Перев. В. Брюсов