Встреча с европой

Мы свои в Европе — вот о чем я думал в Скан­динавии, на Эльбе, на Шельде, на Рейне. Там другие народы, другая жизнь и взгляды во многом другие. Но от лучшего, что там есть, тянется родственная связь.

На карте нашего единого материка западная Евро­па — полуостров, расчлененный, как лист каштана, и густо пропитанный соками жизни. Путешествие туда — не открытие неведомого. Там видишь, что ты не издалека.

Перед Парижем мы были встречены волнистыми лугами, зеленой свежестью, острыми шпилями город­ка за рощей, тем же мягким, старательно обжитым ландшафтом, что и в Прибалтике.

А камень Греции, лоснящийся от солнца, окунутый в сияющую голубизну, — разве это не Крым, такой знакомый. Черное море, часть Средиземного включает нас в античный круг.

В Финляндии и Швеции, где мшистые скалы, по­росшие соснами, отразились в озерах, узнаешь древ­ний гранитный щит, источенный ледником, осенен­ный хвоей, — и про себя улыбаешься родной Каре­лии.

На берегах Эльбы — песчаные пригорки, ель с березой, запах сена, кувшинки в воде, — словно под Москвой.

Что ни шаг в Европе, то наша память. Неаполитан­ский берег не чужой нам. Здесь долго прожил Горь­кий, здесь рисовали Щедрин и Иванов, здесь умер Баратынский. Рим больно покинуть — в нем Гоголь писал «Мертвые души». Невозможно назвать книгу более русскую и нельзя не повторить слов ее творца: «Италия прекрасная, моя ненаглядная Италия...»

Бродишь по Неаполю — и вдруг перед тобой копия бронзовых коней с Аничкова моста. Взглянешь в Па-

риже на гробницу Наполеона — наш темно-красный кварцит с Онежского озера. В Версале думаешь о Петергофе. В, Швеции перед картинами Цорна вспо­минаешь его роспись Ярославского вокзала в Моск­ве. Во Дворце Мира в Гааге находим вазу из ураль­ских самоцветов. В Заандаме и Брюсселе видим памятник Петру.

Путешествие по Западной Европе — это подтвер­ждение догадок и уточнение образов.

Растут ли там на полях васильки? Увидел: вместо них алый мак. Как вызванивают часы на старом амстердамском дворце, увенчанном, как и Адмирал­тейство на Неве, корабликом с золотыми парусами? Услышал: играют долго-дол го, как музыкальная шка­тулка.

Как и ждал, на холме Монмартра в самом деле художники стоят перед мольбертами. Голландия, ко­нечно, разводит тюльпаны, на Рейне даже водонапор­ным башням придан готический вид. Но вот думал, что мрамор Парфенона — белый, а у него цвет обна­женного тела. И меловые утесы южной Англии не чисто белые, а чуть желтоватые. Парижские бульва­ры чаще не бульвары, а просто улицы с широкими тротуарами, где из асфальта в один ряд растут дере­вья. У каналов, пронизывающих Амстердам, нет пе­рил.

Земля там обработана с поразительной тщательно­стью. И на греческих островах и на итальянском побережье возделаны скалы: маслины и лимоны ра­стут на каменных полочках, подобных этажерке. В Голландии океанские корабли плывут выше уровня полей, защищенных плотинами.

Европа — овеществленное усилие долгих поколе­ний.

С Т РАНЬКИ К ОНТИНЕНТЬ!

В. Овчинников СВЯТИЛИЩЕ НА ХОЛМЕ

Москвичу, оказавшемуся на экваторе, труднее всего свыкнуться с мыслью, что вместо весны, лета, осени и зимы там сменяются только дождливый и сухой се­зоны. Мне довелось увидеть Индонезию как раз на их стыке. По утрам было ясно, а день заканчивался тропическим ливнем.

Куда ни глянь — рисовые поля. Некоторые из них залиты водой и сверкают, как слои слюды на изломе. На других видны согнувшиеся фигуры крестьян. Они высаживают рисовую рассаду. Ряды нежных стебель­ков штрихуют серебристую гладь, слозно узор на шелке.

А на соседних участках рис уже стоит стеной, напоминая бархат с высоким ворсом. Тут же рядом колосятся прямоугольники полей, где вовсю налились колосья. Крестьяне серпами ведут жатву, вымолачива­ют о камень снопы. У дорог желтеют рогожи, на которых сохнет провеянное зерно. Курятся сизые дымки под выжженным жнивьем.

А чуть дальше темнеет свежая пашня. Мальчуган, стоя на бороне, погоняет буйволов, чтобы взрыхлить почву перед поливом. Женщины уже носят на коро­мыслах пучки рассады для нового урожая. Воочию видишь бесконечно повторяющийся круговорот крес­тьянских забот.

Константин Яровой