Evraziyskie_issledovania_2009__4

памятниками и другими древними памятниками, участвовали в семинарах, собирали материалы для научных работ. После командировок защищали кандидатские и докторские работы, получали должности на кафедре. По времени путешествия занимали от нескольких месяцев (4 месяца плюс летнее вакационное время – поездка Осокина Н.А.) до нескольких лет (5 лет – путешествие Лукашевского Л.Г.). Чаще всего встречается 1-2 года. Командированные писали отчеты о проделанной работе, которые потом публиковались либо в Ученых записках Казанского университета, либо в Журналах Министерства народного просвещения, либо в других изданиях.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА:

1. Высшее образование в России: очерк истории до 1917 г. / Под ред. В.Г. Кинелёва. –

М.:НИИВО, 1995. – 347 с.

2. Загоскина О.Н. Воспоминания о Николае Павловиче Загоскине / Подгот.

В.А. Бажановым. – Казань: изд-во Казан. ун-та, 2002. –19 с.

3. Загоскин Н.П. Деятели Казанского университета: 1805–1900. Опыт краткого биографического словаря профессоров и преподавателей Казанского университета за первые 95

лет его существования / Сост.: Загоскин Н.П. – Казань: Типо-лит. Имп.ун-та, 1900. – 192 с.

4.Казанский университет в юбилейных изданиях, 1856–1980: Библиографический указатель / Сост. В.И. Шишкин. – Казань: изд-во Казанск. ун-та, 2003. – 56 с.

5.Сергеев А.В. Исторические взгляды В.И. Григоровича. – Казань: изд-во Казанского ун-

та, 1978. – 132 с.

6. Эймонтова Р.Г. Русские университеты на грани двух эпох: от России крепостной к России капиталистической / Отв. ред. С.С. Дмитриев. – Москва: Наука, 1985. – 345 с.

61

УДК 811.511' 373

АНИСА ШАРАФУТДИНОВА

КОМУ ПРИНАДЛЕЖИТ ТУРАЕВСКИЙ МОГИЛЬНИК,

ЧТО ОТ НЕГО ОСТАЛОСЬ, КАКОВО ЕГО БУДУЩЕЕ

АННОТАЦИЯ

В статье изложены предлоги, способные побудить в любом нормальном человеке желание бить тревогу и призывать людей к помощи, деятельности. Это боль и беспокойство,

вызванные у автора статьи столкновением с рядом типичных и печальных фактов российской действительности, а именно: с крайне неудовлетворительным состоянием Тураевского могильника, являющегося, судя по всему, Братским могильником высокопоставленных воинов персидского царя Дария I, датируемым, при правильном подходе, 512 годом I тысячелетия суббореала; а также со следами вандализма,

совершенного по отношению к данному объекту в различные десятилетия прошлого столетия, с одной стороны; с безотлагательностью принятия срочных мер по сохранению могильника как важного исторического памятника, как одного из веских аргументов в доказательстве присутствия в древней этноязыковой ситуации Волго–Камья, Урала,

Сибири ранней тюркско-иранской взаимообусловленности и конгениальности, с другой; с

явной недостаточностью (спорадичностью, численной ограниченностью,

малоэффективностью) исследований, с незаконностью и юридической безответственностью некоторых поисков, проведенных по могильнику, с отсутствием среди авторов различного ранга и разной специальности единого научного взгляда на принадлежность, причины и дату возникновения столь масштабного могильника, с

необходимостью возобновления его дальнейшего изучения, с третьей.

Ключевые слова: суббореал, Скифия, скифский язык, Дарий I, Братский могильник,

Тураевский могильник, Курганный могильник, могильный инвентарь, погребальный обряд, этноязыковая ситуация.

Ошибки и огрехи, допущенные в изучении Тураевского могильника как памятника по дефициту, главным образом исторических, этнолингвистических знаний в стране,

62

вандализм, совершенный по отношению к нему по недосмотру и пособничеству тех, кто был ответственен за его охрану – Министерств культуры, образования и науки, являются,

пожалуй, самыми досадными и тяжелыми в археологии Покамья за все времена ее существования. К настоящему моменту этническая принадлежность, даты, события,

связанные с возникновением могильника, остались «недоустановленными», на мой взгляд,

потому, что серьезные археологические работы по нему проводились в советские годы с большим опозданием, к шапочному разбору, в несколько приемов, когда было уже дело сделано, содержание большинства могил ограблено, сам могильник был разрушен снаружи и изнутри, вспахан, грунтовые его части были отведены под пастбище, через него из его каменных плит было проложено двухкилометровое шоссе (от асфальтовой дороги, ведущей в деревню Тураево, до реки Кама). Слухи о могильнике утихли, жители д. Тураево, из оставшихся от него же камней, возвели два корпуса животноводческой фермы (теперь эти строения стоят недостроенными, так как кто-то из старожилов д. Тураево обратился к администрации района с просьбой не заселять в подобное помещение скот...).

Таким образом, было немало предлогов, заставивших меня обратиться к этой теме,

поднять ее, написать по ней статью. Два из них были наиболее важными.

1. Самое сокровенное в этом вопросе для меня заключалось в том, что д. Тураево – моя малая родина со стороны матери, в силу чего мне с детства знакомы ономастические,

этнические, хозяйственные, социокультурные и многие другие традиции не только деревни, но и самого края, самой этой местности.

В д. Тураево в 1912 году (по документам в 1907 году) в многодетной семье родилась моя мама четвертым ребенком – внучка писаря Калимуллы от единственной его дочери Хаернисы и его же пастуха Хисамутдина. Девочку, как и всех остальных детей в роду, назвали по-персидски Рахима* – милосердной, милостивой, добротой во плоти.

После достижения ею совершеннолетия (18 лет) украл и взял ее в жены житель д. Варзи

(Барҗы) Галиахмед бинни Шарафи – будущий мой отец.

Галиахмед погиб на войне в марте 1942 года под Смоленском, а Рахима одна вырастила четверых детей от него – Раису, меня Анису, Кариму, Миннахмеда; умерла 25

сентября 1988 года в пос. Агрыз, похоронена на мусульманском кладбище поселка.

* Комментарии, даваемые в моих публикациях при этимологии древних названий, являются обычно моими наработками. Есть в моих работах и такая манера подачи примеров, согласно которой словарные единицы того или иного происхождения употребляются без комментариев в силу того, что комментарии эти описательные и пространные, занимают много места. Некоторые из единиц функционируют и в тюркских языках, специалистам, читающим мои работы, в принципе бывают понятными и так.

63

Что же касается Калимуллы и его зятя Хисамутдина, то они были коренными жителями д. Тураево. На таком же большом и старинном, как Тураевский могильник,

кладбище, отделенном от могильника лишь узенькой асфальтовой дорогой, похоронено несколько поколений их бабушек и дедушек, родных.

В д. Тураево жили ставшие нам родственниками со стороны мамы – Зиганшины Аккоши, ведшие свой род от алтайцев, по моему предположению, от куу кижи, челканцев-

лебединцев, изначально ираноязычных, позднее поглощенных сибирскими татарами.

Один из братьев-Аккошей – Минегали Зиганшин – в годы гражданской войны женился на старшей сестре мамы, Разии апе, увез ее в Петербург на постоянное жительство (а переезд всех Зиганшиных в Петербург был связан, по преданиям, с тем, что представители этой династии, жившие в ХХ веке большой родней в татарской слободе Петербурга, считались потомками строителей данного города). В биографии петербургских Зиганшиных примечательно, помимо всего этого, то, что Разия апа, получившая в свое время хорошее духовное образование, была настоятельницей татарской мечети г. Петербурга в течение тридцати с лишним лет. Младшая дочь Зиганшиных – Халима Зиганшина – под именем Галины Зиганшиной пела в Малом оперном театре Петербурга.

Корни моей родословной (насобнома) со стороны отца в Приижовье характеризуются тем, что они начинались от Шарафутдина – основателя д. Варзи

(Барҗы)* на нижнем течении р. Иш – приток, кушылдык (с иранского куша – сросшийся,

парный, двойной (в данном случае – правый приток р. Кама). – А.Ш.), за что весь род назывался ишлеләр, т.е. выходцами с берегов р. Иш. Затем, исказив это прозвище по ассоциации с близким к нему словом, род стали называть ишәлеләр – людьми беспечными, беззаботными, безоблачными, медлительными в принятии жизненно важных решений (вопреки тому, что род во все времена был предприимчивым, неугомонным,

трудолюбивым, расторопным).

Топонимия Приижовья, как и регулярно цитируемая мною топонимия левого и правого Прикамья, состояла, можно сказать, целиком из названий, содержащих иранские

* Оба наименования этого села являются своеобразными аналогами тадж. слова Варзоб, обозначающего

горную местность с ущельем, реку, сделавшую ущелье своим руслом, и тадж. слова барзах – пролив, узкое водное пространство, разделяющее участки суши и соединяющее смежные водные бассейны или их части. Названия, как видно из комментариев, неоднокоренные, передают признаки, характерные для геоположения местности. Первое состоит в родстве с тадж. словом зам – изменение в сторону прибавления, роста, увеличения, припухлость (в данном случае, в рельефе), подъем, высота. Село, действительно стояло на возвышенности на берегу р. Иш, плавно переходящей в высокий и скалистый правый берег р. Кама. Второе название передает, особенно в устах речников, ответвление от р. Кама, образующее на всем протяжении р. Иш междуречье между р. Кама и р. Иш; выполняющее разделительную с одной стороны, и соединительную с другой, функции. Какое из названий для села первично, какое вторично, сказать трудно. В старые времена это ответвление р. Кама было полноводным и судоходным, около д. Варзи существовала пристань, к ней была построена двухкилометровая дамба для подвоза и увоза груза, а улица, возникшая на этой дамбе, называлась Салагыш очы.

64

следы, таких, как Салагыш (ир. сулуиш – левый приток по отношению к р. Иш – А.Ш.),

сначала речка, потом и деревня на речке; Солоуши (с иранского сулуиши – только что упомянутая деревня Салагыш, в современной картографии ошибочно относится к русскому варианту слова Салагыш, а фактически обозначает деревню, имеющую отношение к речке, возникшую на ее берегу – А.Ш.); Гөлширмә (якобы от рус.

Голюшурма, а фактически от иранского гулушурма, обозначавшего пойму р. Иш,

покрывавшуюся летом мятой, разными цветами, гулбанами (гулбунами), т.е. кустами дикой розы (гөлҗимеш, т.е шиповника) – А.Ш.). Приведу еще и другие типичные названия местности – не менее яркие. Парсы урманы (Персидский лес), на расстоянии 3-

х км от д. Варзи. Омга/Умга/Омья с ир. Омма – масса, народ; перен. – община. Мәдъяр көеге с ир. куйи Мадъяр; удм. куюк, тат. көек, тат. куыш – землянка, шалаш, лачуга; ир.

кошона – дом, жилище, тадж. куй – квартал, улица. Парсьгурт - персидская община (по смешному и ложному мнению М. Атаманова – место, где опоросилась свинья).

Сарапул – обозначение первого главного населенного пункта городского типа на Каме

(аналогом его является ир. Сарпул, название одной из древних столиц Ирана). Саркуз с

ир. сар – первый, главный + ир. коза – шалаш, лачуга, хибарка, элемент, превращенный в Волго-Камье в -куҗа, куҗ-, күҗ-). Сарсоз от ир. сар – первый, главный + соз основа наст.

вр. ир. глагола сохтан – строить, в целом первое строение местности. Минзәлә

(Мензелинск) с ир. Манзил – место с караван-сараем на левом берегу р. Кама,

представлявшее для перевозивших товары по Шелковому пути остановку, стоянку,

перевал, т.е. место отдыха и ожидания переправы через Каму на ее правый берег и базар Пәнҗәр. Чулман – древнее название р. Кама, взявшее свое начало от перс. чолман –

равнинная, с вялым и спокойным течением (река). Яр Чаллы (Чаллыяр) происходит от иранского чули яр – степная, открытая по сравнению с противоположным лесистым берегом сторона р. Кама. Елабуга (Алабуга) от тюрк. йил ветер + ир. об вода + уга,

формант от -ья, т.е. в целом место, где господствует ветер и вода, стихия ветра и воды.

Другими словами, по своим объектам и топонимии на данном этапе жизни Покамье заслуживает особого внимания археологов и филологов с лингвистическим уклоном. В

древности оно представляло не что иное, как эпицентры компактного (смешанного,

сопредельного, сообщающимися сосудами, парамикронами) проживания индоиранцев с тюрками и финно-уграми.

Притом ономастика, унаследованная от индоиранцев в готовом виде, гласит, что индоиранцы были не менее древним, чем тюрки и финно – угры, населением ареала;

ономастика, возникшая на их материале, передавалась и сохранялась до настоящего времени в узнаваемом состоянии. В первой половине первого тысячелетия до н.э. иранцы

65

ушли на юг не в полном составе: отдельные их группы не отважились покинуть обжитые места, остались в Волго-Камье, на Урале, в Сибири навсегда. Дарий, царствовавший в Иране в 522–486 годах из боковой линии Ахеменидов, во время своего северного похода

(512 г.) шел к соплеменникам, желая с ними встретиться, взять их под свою защиту,

вступиться за них, однако не дошел до них, в побоище с местным населением, со всей очевидностью, с удмуртами около д. Бәзәкә/Безеки потерпел поражение, потерял большое число своих воинов. Похоронив часть погибших около д. Тураево в братских могилах,

часть оставив не погребенной на поле боя, а именно – в окрестностях д. Бәзәкә, отступил в западном направлении (о чем свидетельствуют Тураевский могильник и усеянные по всей окрестности д. Бәзәкә, обнаруживаемые в настоящее время в глубине всего-навсего пахотного слоя человеческие останки).

2. К предлогам второго порядка, поддерживавшим во мне интерес к этой загадке,

сильную склонность к ее решению без ненужной предвзятости и предубежденности,

относятся мои жизненные обстоятельства (учеба, профессия, исследовательская работа,

все то, что влияло на мое довольно нестандартное мышление по мере моего взросления).

После окончания Варзинской семилетней школы и русско-татарского отделения Елабужского госпединститута я стала преподавателем русского языка и литературы для татарских школ. Учеба в штатной аспирантуре НИИ национальных школ АПН РСФСР в Москве с последующей защитой кандидатской диссертации открыла мне поле деятельности в ВУЗе. Столь сильная тяга ко всему тому, что связано с Востоком и в особенности с Ираном, обуславливалась темой моей исследовательской работы, ею стали

«Ранние тюркско-иранские языковые связи (на материале контактов лексики и морфологии татарского и таджикского языков)». Таджикский – один из древнейших иранских языков – изучала, живя и работая в Таджикистане, в сопоставлении со своим родным татарским. Вернувшись в Россию (в 1990-ом) в обстановке развала СССР,

усилила, а не прекратила свое тяготение к Востоку. В том, что я формировалась человеком, нередко бросающим вызов окружающему, немалую роль играла, конечно,

литература по моей специальности (филологическая, т.е. по лингвистике,

литературоведению, фольклору), вспомогательная (по истории, археологии, краеведению,

этнографии, культурологии и т.д.), к которой я постоянно обращалась в течение всей моей трудовой деятельности, которую я не просто читала, а оценивала так или иначе, чаще строго, критически, с желанием вступить с ней в спор.

Источниками по исследовательской работе должны были быть труды сравнительно-исторического и типолого-сопоставительного толка, касающиеся тюркских и иранских языков как языков генетически неродственных и, согласно теории полигенеза,

66

разных (потерявших следы первоначального родства), а также труды, квалифицирующие выработанные такими языками структурное сходство и материальную общность результатами их давних и многовековых (палеолитских, мезолитских, неолитских)

контактов. Тут тоже было многое проблематичным: подобные исследования к моменту выдвижения мною ранних тюркско-иранских связей отсутствовали, отсутствуют и по сей день. Поэтому в этой сфере мне приходилось действовать тоже самостоятельно,

учитывать, что в деле выявления фонетических, лексических, грамматических соответствий таких языков на основании моногенеза или полигенеза их ни одно решение не исключено заранее*.

Так называемая вспомогательная литература отличалась, наоборот, обилием,

содержала как стимулирующие мою работу над темой, так и опрокидывающие ее подходы, взгляды, положения. Заслуживали внимания, были способны стать опорой при изучении ранних тюркско-иранских языковых и прочих связей источники исторического характера (работы по комментированию «Истории» Геродота, по Ближнему Востоку,

Египту, скифоведческая литература). Сложнее обстояло дело с литературой археологической, краеведческой; с литературой по специальности – по историческим разделам языкознания (диалектологии, ономастике, исторической лексикологии,

историчекой грамматике).

В археологических, краеведческих публикациях господствовала ложная теория номадизма (теория вечного кочевничества тюрков, кочевнического уклада их жизни, их захватнической психологии), имели место обусловленные ею искажения фактов (такие,

как утверждения о появлении тюрков в Волго-Камье лишь в VII–VIII вв. н.э. неизвестно откуда, отнесение становления татарского национального языка только к ХVIII–ХХ вв.

при признании древности его литературной основы, приписывание соответствующих тюркам, иранцам и т.д. археологических находок неопределенным этническим группам).

Сравнительно-исторические и типолого-сопоставительные культурологические концепции на материале тюркско-иранских связей тоже не существовали, их и сейчас нет.

По этой причине современные татары не в состоянии ответить на вопрос, почему ираноязычные ваханцы на Памире, по данным И.М. Стеблин-Каменского, поют

* В.И. Абаев, например, доказал существование отдаленной генетической общности у осетинского и иранских языков, считавшихся ранее неродственными, а Г. Дерфер на материале ограниченных по количеству тюркизмов и монголизмов новоперсидского языка исключил возможность материнской общности между тюркскими, монгольскими и иранскими языками, усомнился в состоятельности теории происхождения тюркских языков из алтайской общности. Ностратические же исследования, начатые ИлличСвитычем на материале ряда языков афразийской, индоевропейской, картвельской, уральской, дравидийской макросемей, в связи с уходом автора из жизни прекратились, установленные к моменту создания генеалогических классификаций индоевропейских, тюркских и т.д. языков данные остались в силе абсолютными, их в настоящее время никто не пересматривает.

67

«бульбулики» (все равно, что татарские «былбыл булып, гөлгә кунып», но лишь на своем языке), откуда и когда они этот песенный жанр освоили, посчитав его магическим, почему они его берегут.

Работы по диалектологии (по сибирскому, среднему, западному диалектам татарского языка), труды, содержащие факты исключительной вариантности страноведческой лексики в отдельных иранских языках (сведения о том, что слов,

обозначающих дом, жилище, в таджикском языке, например, насчитывается не менее 15, а

землю, грунт – не менее 5, страну, край, область, место обитания – свыше 10, народ,

массу – свыше 7-8), экскурсов относительно истории таких явлений не давали.

Ономастика занималась сбором легенд, преданий о происхождении древних объектов и их названий, т.е. подменивалась фольклором, дачей вымышленных справок о датах основания и основателях деревень, городов, исходя из материалов переписей населения,

что входило в задачи архивоведения. При попытках подойти к онимам лингвистически допускались грубейшие ошибки. Историческая лексикология, историческая грамматика,

зарождавшиеся в высшей школе среди специалистов, ведущих одновременно педагогическую и научно-исследовательскую работу, были обречены на кафедральность,

замкнутость, разобщенность и бесперспективность в итоге, редкие из таких исследований выливались в результате в общеизвестные и полезные издания.

Что же касается литературы, связанной со статьей непосредственно фактами и фактурой (реалиями и качеством обрабатываемого материала), то она тоже не отличается особой щедростью, скорее также скупая, местами даже лжесвидетельствует, как правило,

самые глубокие в хронологическом плане работы не опускаются в ней ниже Средневековья, только работы некоторых историков, в частности..

Работы Н.В. Пигулевской [6], Ю. Заблоцки [4] по истории Ирана и Ближнего Востока дают о предмете моего разговора правдивую и доброкачественную информацию.

Из их содержания выясняется, что в древности (в VI–IV, III–I тысячелетиях до н.э.), т.е. в

предисторические, дохристианские и доисламские времена в Волго-Камье, Урале,

Приазовье, Причерноморье и т.д. было государство, в этническом составе которого ираноязычные племена представляли самостоятельные группы, наряду с тюрками,

финно-уграми, славянами, по их языку данное объединение называлось Скифией. В этих работах говорится, что слово скиф могло иметь тогда и собирательное значение,

применяться по отношению к совокупности различных иранских и неиранских языков и диалектов (в этой связи уместно отметить, что один из иранских языков под названием

скифский вошел в генеалогическую классификацию иранских языков, но, тем не менее,

его природа самыми иранологами еще не установлена).

68

Согласно этим данным, среди скифов были и согдийцы, тохары, саки, сарматы,

персы и другие ираноязычные племена. Эти довольно пестрые в этническом плане скифяне, имея на южных территориях соплеменников (таджиков, в сильной степени смешавшихся с греками бактрийцев, курдов, тяготевших к тюркам), в VIII веке I

тысячелетия до н.э. начали отходить с территорий между Волгой и Уралом на юго-запад.

Побыв в оазисах Средней Азии около 200 лет, в VI в. до н.э., двигаясь в том же юго-

западном направлении, достигли Иранского плато, основали там четвертую по счету свою столицу – Тегэрон (после Нисы и Сарпула в Иране, через которые пролегала сухопутная дорога, после, по моему предположению, Кашана в Волго – Камье, дошедшего до нас в развалинах). Образовали две (хорошо продуманные в стратегическом плане) группы: 1) северную – на территории от Нижнего Дуная до Аральского моря вместе со скифами,

саками, массагетами, авестийцами, создателями «Авесты» на древнеиранском языке; 2) южную – на территории от оз. Урмия и реки Аракс до Туркмении вместе с мидянами.

Объединились с местными племенами, настроенными против Ассирии. Такой союз занял коренную эламскую территорию в юго-западных и южных частях Ирана (Парс). Это уже независимое государство чуть не лишилось своей независимости позже при военных действиях на Балканах, под сокрушительными ударами армии Александра Македонского.

VIII–VII вв. до н.э. характеризовались сложной обстановкой на северо-западе Ирана, связанной с переселением киммерийцев и скифов (скифы, будучи в персидском союзе, вели себя двойственно, выступали то на стороне персов, то на стороне ассирийцев).

Это ускорило консолидацию мидян и персов. Необходимость защищаться от ассирийской экспансии для персов сохранялась, и они форсировали процесс создания государства. В

конце VIII в. до н.э. выдвигались вожди из знатного рода Ахеменидов: Чишпиш в начале

VII в. до н.э. объединил под своей властью все персидские племена; его сын Кир I стал вассалом мидян, при Астиаге (584–550 гг.) стали престижными жреческие должности. В 625–554 гг. скифы были отброшены на север и северо-запад, на территории Ирана,

возродилось независимое Мидийское царство во главе с Киаксаром. С именем Кира II (550 г. до н.э.) было связано окончательное объединение Персии и завоевание его независимости. Безусловное военное превосходство персов, дальновидность политики Кира II, объявившего терпеливое отношение ко всем этническим группам, языкам,

религиям, получение выхода к Эгейскому морю после добровольного подчинения греческих городов на побережье Анатолии, интенсивное строительство многочисленных храмов способствовали упрочению власти персидского царя, созданию огромной и могущественной державы.

69

В середине VI в. до н.э. Египет стал серьезным претендентом на роль гегемона в ближневосточном мире, положение его соперников ухудшилось вследствие усиления союза иранских племен – персов. Гибель Кира II в битве с массагетами (529 г.) привела к вступлению на престол Камбиза II (529–522 гг.). Совершается удачный поход в Египет. В

Египте устанавливается персидское государство с опорой на местную аристократию,

подавляются сепаратистские движения, ограничивается влияние жречества. В 522 г. до н.э. происходит переворот, который совершил некий Гаумата, все действия которого были направлены на полное уничтожение привилегий персидской родовой знати.

522–486 гг. до н.э. были годами передачи власти Дарию I, происходившему от боковой линии Ахеменидов, восстановления привилегий, упрочения царской власти,

подавления сепаратистских движений на многочисленных территориях Персии (мятежей продолжателей Гауматы, желавших полностью освободиться от персидского господства в Вавилонии, Персии, Мидии, Маргиане, Эламе, Египте, Парфии, Средней Азии,

Причерноморье). Далее состоялся поход Дария I на север, означавший, что не укрепленной изнутри династии Ахеменидов вскоре наступит конец, ее сменят Сасаниды.

Маршрут движения вторгшегося в Скифию персидского царя Дария I (Гистаспа)

пролегал с запада на восток, перешел Дон, продвинулся к северу по земле савраматов.

Потерпев поражение (по нашему предположению, на расстоянии между Ижминводами и Елабугой на правом берегу Камы), Дарий I со своим оставшимся войском вынужденно направился на запад через земли всех северных соседей – будинов, меланхленов,

андрофагов, невров, агафирсов.

На севере, в его средних полосах, со скифами Дарий I сталкивался не раз по различным мотивам. От его похода в 512 г. и его грандиозной битвы со скифами в Прикамье остался огромный братский Тураевский могильник, а от скифов, погибших со всей очевидностью в том же сражении – большой Ананьинский курган близ Елабуги

(расстояние между могильниками 20 км, а установленное К.И. Невоструевым время возникновения Ананьинского могильника – последняя треть IV в. до н.э., т.е. годы царствования Дария I).

Из работ авторов, упомянутых выше, известно, что северные границы Скифии были неясными, скифы находились и между Днепром и Доном, были скотоводами и пахарями, связь с городами Причерноморья и торговля привели скифов к государству рабовладельческого типа с обожествлением власти царя. Скифия (ее военная аристократия, дружинники и жреческая прослойка) сплотилась во время войны с Дарием I (512 г. до н.э.). Царь Атей объединил Скифию от Азовского моря до Дуная, устранив других скифских царей. Но с этого момента началось и падение Скифии: после смерти

70